ДЯДЯ МИТЯ

 
 До сих пор вспоминаю его - угрюмым, большим, корявым даже, будто топором рубленным. Суровый мужик, и на вид страшный. Сторонился я дядю Митю, а уж если начистоту - что греха таить! – и боялся. Хотя почему - сам не понимаю. Он ведь и не замечал меня  почти. Да и не  одного меня, с соседями и то не общался толком. А жил, между прочим, в поселке, и не в сегодняшнем коттеджном, где люди друг от друга разве что не броней отгораживаются, а в советском еще поселке. Местные и дружились тогда, и дрались, и столы на праздники сдвигали. Все от души, и душа эта – нараспашку.
 А вот надо же, не сошелся ни с кем  дядя Митя. С самого начала, когда инвалидом с войны вернулся, с людьми ладить перестал. И не нужен ему был никто, кроме, разве, старшего брата, ну и жены еще. Да, была у него тогда жена - еще в госпитале встретились. Она - то его после ранения и выходила,  привязались друг к другу, вот и не смогли после расстаться. Но война дело особое, на войне люди и живут, и любят по- другому. А в мирной жизни не сложилось у них. То ли спилась она, характера его не выдержав, то ли просто ушла - не знаю. Не любили о ней в нашей семье говорить, даже по имени никогда не называли. «Она, её, ей…»,- вот так, безликой,  я ту женщину и запомнил.
 Остался дядя Митя сам по себе, и надолго. Однолюбом был всю жизнь. И одиночкой тоже. Даже у брата своего, моего деда, никогда помощи не просил. Да что там не просил - не принимал! Хотя ему – одноногому, и огород то перекопать - та еще задача! Но и копал, и сажал, и даже огурцы с помидорами в бочках солил. Вкуснятина! Я их и сам, много позже уже, за обе щеки трескал. А бочки эти тогда выше меня, шпингалета- первоклашки, были.
 Так, в одиночку, и жил дядя Митя. Пенсия у ветерана нормальная, хоть и чином не вышел. Картошка в огороде своя, куры. Да что куры – и пчелы, и кролики в клетке на задах капустой хрумчали. Живи не хочу! Вот только тосковал мужик - совсем замкнулся. И на соседнюю улицу, в магазин поселковый, частенько похаживать стал. Но даже за бутылкой с людьми не сходился - один пил. А напившись, выходил в беседку на пруд, где они с женой сидеть любили когда то, и выл. Страшно, говорят, выл, по - медвежьи, на весь поселок. Сам я того, правда, не слышал, только по рассказам знаю.
 Так и спился бы, и пропал бы в одиночку дядя Митя. Не он первый, не он последний. Война ведь не просто душу выжигает, это бы еще полбеды было. Да она, стерва, еще и психику наизнанку выворачивает. А вот это уже беда настоящая. Ибо сколько ты с вывернутой психикой под мирным небом не ходи, а приходит  момент, когда оно вместо синевы свинцом с кровью  напополам заливается. И так иной раз тебя сверху по макушке приложит, что глаза на лоб лезут.  Тут либо обратно воевать идти, либо, на худой конец, друзей искать понимающих - таких же, как сам.  А если идти некуда, мир кругом, и рядом никого, один ты в этой невыносимой безмятежности?   
 С войной, понятно, у дяди Мити не вышло: не Маресьев же,  по небу летать не обучен, а на земле с одной ногой много не навоюешь. Да и воевать то негде: время мирное. С пониманием, да сочувствием дело иное, их искать недолго. И не с друзьями даже - с родными братьями! Четверо их, с дядей Митей вместе, и все войну прошли. И вернулись тоже все. Небывалое, кстати, дело по тем временам, да видно удача солдатская на нашем роду большими буквами писана. И не одна, а с умением вместе. Ибо, как Суворов еще говаривал,  на одном везении далеко не уедешь.
 Бывает же: уцелел человек там, где по всем законам помереть был обязан, а как в награду жизнь получил, так и немила она ему стала. Хорошо хоть магазинчик тот рядом оказался - водка при таком раскладе средство самое верное. Её - то дядя Митя и пользовал, а душу изливать даже братьям не спешил. Характер в жилетку плакаться не велит, да и сам понимал: у каждого и без него по сту пудов на душе – ну, куда ж еще то грузить! Оттого и не допускал к себе никого, даже на старшего брата с костылями лез, бывало. Перемогался, в общем – как мог. А когда уж и водка помогать перестала, так взял, да и состругал себе домовину. Немудрёно рассудил, зато крепко, по-солдатски. И, чтобы не растягивать невеселое это дело, в магазин как на работу ходить начал – и с утра, и в обед, и вечером.
 Только опять незадача у дяди Мити вышла. Продавщица, что водку ему ящиками отпускала, уволилась в одночасье, а на ее место приблуду какую - то поставили, соплюшку зеленую! Девчонка эта, хоть на вид и замухрышка, да с норовом оказалась. Поначалу чуть ли не шефство взяла над дядей Митей, воспитывать начала. А потом, как он в очередной раз за добавкой прибыл, и вовсе лекарство продать отказалась. Поделился с ней кто- то и про гроб, и о причинах его появления тоже. Сама после рассказывала.
Опешил дядя Митя поначалу: мыслимое ли дело, чтобы ему, ветерану при орденах, да медалях, за его же кровные и в снадобье отказывать! А потом разгорячился не на шутку, в атаку пошел. Шумит, грозит, костылями над головой у неё машет, и даже весы перевернул для острастки. А Наталья - продавщицу так звали – глухую оборону за прилавком заняла, и ни в какую! Не дам, мол, ничего, и баста. Потому, как если, мол, вы, папаша, помирать решили, так я к этому делу никакого отношения не имею, а потому и руки к нему не приложу, хоть режьте!
 На шум народ подтянулся, отбили сообща наступление. А самого вояку, шторами руки с единственной ногой перевязав, на его же костыли уложили. Да так, в лежачем положении, с почетом прямо к личному дивану и доставили. Разместили на диване, а что дальше делать не знают. У дяди Мити боевой запал не прошел еще, а, наоборот, только силу набирает. Да и с похмелюги лютой мужик, это обстоятельство тоже со счетов не сбросишь. Извивается, крушит все вокруг, и таким ядреным матом всю округу кроет, что аж занавески на окнах заворачиваются. Развяжи, попробуй, так и удрать не успеешь, даром что инвалид!
 Вот и не решились доблестные победители дяде Мите послабление сделать. Наоборот, запеленали в одеяло, полотенцами стянули покрепче, да так и оставили. А сами к Наталье в магазин - победу обмыть, как положено. Ну, и рассказали ей про завершение операции во всех подробностях. Может, просто хвалились, а может и на лишний шкалик за проявленную доблесть рассчитывали. Ну и получили  награду сполна, да не простую – многоэтажную. По персональному этажу на брата! Сама же Наталья, мужиков с открытыми ртами и в состоянии крайней пришибленности оставив, прямо в халате из магазина  выскочила - дядю Митю освобождать.
 Что там произошло, только им двоим и ведомо. Во всяком случае, шрам у Натальи  после того вызволения на всю жизнь остался. И не один, похоже: знаю, что дядя Митя потом целый месяц в больницу ей то мед носил, то соленья свои знаменитые. И каждый день куриный бульон, собственноручно изготовленный, прямо в палату доставлял. Всех кур перевел - подчистую! И хорошо, что перевел, а то вся поселковая больница на тот бульончик под конец и смотреть уже не могла.
 Об этом мне Танюшка- тетка моя, а их дочь - потом рассказывала. С маминых слов, конечно. Веселая у дяди Мити с тетей Наташей девчонка получилась. Та еще бестия,  и почти моя ровесница. Мы с ней все детство вместе играли, пока она в одночасье не повзрослела и замуж не выскочила. Танька же мне и папин гроб показывала - помидорную рассаду в нем потом сажали. А в крышку зеленый лук зимой сеяли. Так оно ведь и правильно: любовь любовью, а добру пропадать негоже.