Остров 731. Псы Вселенной. Часть3

Третья часть трилогии Остров 731. Читать можно не концентрируясь на первых двух. К какому жанру отнести книжку не знаю. Опишу только главного персонажа. Обаятельная интересная женщина пышных форм, в которую по роковому стечению обстоятельств залезает старый хрыч - лесник.

Все три Острова завязаны на яме, в которой была найдена японская бактериологическая бомба времен Великой Отечественной. Со всеми, кого кусала начинка снаряда, происходили удивительные события.


Спасибо за уделенное время.




Глава 1.

«Мне абсолютно до лампочки, кто и какие вклады внес в нынешнюю литературу. Я читала книгу, которая удостоена всех премий, каких только возможно, и не поняла, за каким х... ее купила...»
Первые две недели июля Люся была в шаге от нервного срыва, а тут еще паренек из канадской компании принес на работу несколько новых книг. Он частенько заходил к ним в химчистку и оставлял печатную продукцию для просмотра.

В этот раз, взяв один из «шедевров», как уверял менеджер, она нечаянно уронила роман в ведро с водой. Была бы это какая-нибудь кулинария или женский журнал, было бы не так обидно оставить книгу у себя, но название «Лавр» и фамилия автора Люсе ни о чем не говорили.
Отдав свои кровные за неожиданный конфуз, она принесла набухший томик с потекшей краской домой. Плюнув, как обычно, в свое отражение в зеркале и не раздеваясь, она принялась за письмо в редакцию.

Весь день ее угнетали негаданно истраченные деньги. В процессе работы она пыталась прикладываться к чтению книги, но всякий раз натыкаясь на старославянский текст, выходила из себя и громко ругалась.
«Я простая русская баба,— писала она,— толстая, нудная, и мне хочется такой же простой человеческой любви и нежности. Пускай она (любовь) будет даже через п...здюлину. Я просто хочу поплакать и пережить какие-то светлые чувства с персонажами книги, потому что мне этого не хватает в жизни. А что в итоге получила? Пинок под ж...пу от какого-то врача всея Руси Арсения?

Я так тебе скажу, Арсюша: иже еси на небеси, а там хоть соси, хоть паси — уже без разницы. И если ты думаешь, что, блеснув знанием старославянского языка, что-то изменил в нашей жизни, ты глубоко заблуждаешься. Можно выучить любой язык и быть при этом обычной тихой тварью.
Пойми, ребенок мой. Все ваши каноны — старославянские, узбеко-казахские или еврейские — вышли из обычной бабской п...зды. Которая и создана для того, чтобы людишки вроде вас не смогли ничего испортить.

Я, не побоюсь этого слова, и есть суть всего во Вселенной. Если хочешь, начало всего и везде. Мы рожаем вас, уродов, чтобы вы мучили нас, били, насиловали и терзали, но ничего не можем с этим поделать. Прислушайся ко мне, мальчик. Пиши о том, что нужно мне, а ахинею свою напишешь тогда, когда манда для продления рода человеческого будет не нужна!

Целую тебя, Арсений Синеглазкин или как там тебя, и верни мне, пожалуйста, 199 рублей».
Закончив с письмом, Люсьена Петровна посмотрела на фотографию мужа со щукой и вытерла рукавом блузки слезу.

Третий день ее супруг Михаил Касатоныч Сологуб находился в реанимационном отделении госпиталя для ветеранов на Семи ветрах. На столе, усугубляя тревожную безысходность, лежали квитанции по квартплате за три месяца и ежемесячное банковское напоминание о взятой ипотеке.
Вложив накопившуюся за прочтение нескольких страниц отрицательную энергию в послание, Люся расплакалась. Ей даже некому было рассказать, как плохо у нее на душе. Дочь от первого брака жила в столице и не писала уже три года, а детей с Мишей они не нажили.

Миша работал в милиции и на днях всю ночь сидел в засаде, вылавливая жуликов и бандитов. Женское сердце чувствовало, что близится горечь разлуки. И вот ее муж в больнице под усиленной охраной. Ее даже не пускали посмотреть на свою кровинушку, возможно, в последний раз.
Она любила мужа всей душой такого, какой он был, не ломая его. Настояла, правда, на ипотеке, хотя Миша был против. Но ей в тот момент казалось, что ничего плохого случиться не может. А вот случилось.

Люсьена Петровна Сологуб была миловидной крашеной блондинкой пышных форм. Родители назвали ее в честь актрисы Люсьены Овчинниковой, и она гордилась своим именем. Несмотря на то, что Люсьена Петровна была старше своего мужа, выглядела она всегда моложе своих лет.

Телефонный звонок вернул Люсьену из морга, куда она уже мысленно определила Мишу, в трехкомнатную квартиру по улице Симонова.
– Кто это? — испугавшись неожиданного звонка, спросила Люся.

На том конце провода замялись. Прокашлявшись, хриплый мужской голос поведал ей о том, что у него находятся ее личные вещи и фотография. Мужчина объяснил, что работает лесником. Обходя свой участок, он нашел ее фото с телефоном. Ему, леснику, в общем от Люсьены ничего не надо, но... Это «но» сказало о многом.

Пообещав мужику вознаграждение, Люся переоделась, накинула на плечи пиджак и, взяв бутылку хорошей водки, поехала по указанному адресу. Таксист долго плутал по неосвещенному поселку, но в итоге остановился у зеленых ворот частного дома.
Залаяла собака. В открытую калитку высунулось худое, заросшее седой щетиной лицо и прохрипело:
– Заходите в хату.

Брезгливо оглядев грязь возле ворот и покосившийся забор, Люсьена Петровна вышла из машины:
– Времени нет. Если можно, покажите, что у вас?
Мужик протянул фотографию и, немного помявшись, драный целлофановый пакет. Достав из пакета и развернув тряпку, Люся ужаснулась.

Это был лифчик. И даже невооруженным взглядом было заметно, что бюстгальтер был на три размера меньше, чем у Люсьены Петровны.
– С-с-с-ука,— прищурив глаза, со злостью сказала Люся. Бросив на землю пакет, она начала с остервенением хлестать лифчиком мужика по лицу:
– Я тебе, бл..., щас покажу вознаграждение!
Заскулив, лесник пытался скрыться за калиткой, но Люся стукнула ему по пятке и он упал. Таксист начал было смеяться, но потом притих и молча ждал, чем это закончится.

– Садись,— Люся указала мужику на машину,— покажешь, где нашел.
– Я... там... мне огурцы солить...— начал верещать испугавшийся лесник.
– Я тебя щас, урода, самого засолю.
Подъехав через полчаса к большому оврагу, таксист мягко предупредил, что дальше лучше идти пешком, ибо толкать машину придется пассажирам.
– Далеко идти? — спросила Люся у мужика.
– Минут десять, если по балке,— ответил лесник.

Достав из сумочки мобильный телефон, она кивнула головой таксисту, и тот продиктовал ей свой номер. Люся набрала комбинацию цифр. В районе прикуривателя раздалась армянская мелодия.
– Жди здесь, Самвел,— сурово приказав таксисту, она пошла за мужиком.
Летний вечер был в самом начале, но в лесу иногда дорогу пришлось подсвечивать телефоном.
– Тут,— мужик остановился у огромной воронки.
– Значит, здесь,— прошипела Люсьена и громко втянула ноздрями воздух.

Мужик вздрогнул и отошел от ямы метров на пять. Глаза женщины заискрились. Она, понюхав лифчик, словно ищейка начала судорожно метаться от ямы к яме.
– Значит, здесь, бл..., у них засада была? Значит, здесь, бл..., Мишаня кому-то засадил! Вот ублюдок! Я к нему, значит, бл..., со всей душой, а он... Вот сука. Чтоб ты сдох!
Вспомнив, что муж находится в реанимации на волоске от смерти, Люся немного смягчилась и еще раз понюхала чужое белье.

– А может, это бабы твоей тряпка? — глянув в упор на лесника, спросила она.
– Да что вы, гражданка, такое говорите? Моя Дуся полтора центнера весом. Ей этими чашечками только сосцы прикрыть, и то маловато будет.
Заметив небольшое свечение возле продолговатого предмета, лежавшего в яме, Люся решила подойти поближе. Что-то такое витало в воздухе возле ямы. Она не могла понять что и, отшвырнув кусок тряпки в сторону, внезапно вскрикнула от боли.

Кто-то очень сильно ужалил ее в шею. Потом в ноги. Она сняла пиджак и прикрыла им голые колени. Теперь от укусов болели руки и уши. В глазах помутилось, дышать становилось все трудней. Люся попыталась обратиться к леснику, но не могла его найти.
– Убежал, сука,— подумала она и без чувств упала на песочный отвал.
«Наша служба и опасна, и трудна... Наша служба и опасна, и трудна... Наша служба...»

На третьем звонке Люся нашарила телефон в сумке и ответила. Звонил таксист. Интересовался, когда она вернется к машине, так как прошел уже час. Люся всем своим телом ощущала, что произошло что-то из ряда вон выходящее. Она лежала на земле с таким чувством, что ее изнасиловал взвод солдат.

Рот был забит слизью, а между ног так сильно горело, что она невольно застонала. Сплюнув и включив фонарик на телефоне, Люся внимательно себя осмотрела. Не найдя ни капли крови на платье, она, преодолевая тяжесть во всем теле, поднялась.

Ей показалось, что вес ее, как минимум, удвоился. В районе пупка была тупая боль, грудь торчала, словно внутрь вставили деревянные палки. Оглянувшись и не найдя лесника, она медленно пошла на свет габаритов такси.
– А лэсник где? — спросил таксист.
– В п...зде. Поехали.

Только поднимаясь по лестнице своего подъезда, Люся обратила внимание на ветерок, сквозивший между ног.
– Трусов нет! — словно гром пронеслось у нее в голове.
Схватившись за бедра, она увидела у лифта соседа и убрала руки.
– Здрасьте, Люсьена Петровна,— поздоровался жилец с третьего этажа.

Соседи знали крутой нрав Люсьены Петровны. Отец ее был «хозяином» одной из поволжских зон, а муж работал хоть и химиком, но в УВД Дзержинского района. За словом Люся в карман не лезла, а при необходимости могла приложиться и кулаком.
Зайдя в квартиру, она бросила на пол пиджак, сумку и, впервые не плюнув в зеркало, пошла мыться. Пока она смотрела в ванне на свою торчавшую грудь, ей было даже весело. Переключившись на нижнюю часть тела, Люся призадумалась, но поднимать платье боялась.

Она не могла никак припомнить, чтобы так кололись ее губки. Побрив на днях лобок, Люся оставила тоненькую волосяную дорожку, ведущую к маленькому грибочку, как любил называть клитор Миша. Такая прическа возбуждала мужа. Облизывая «подберезовик», капитан милиции мгновенно забывал обо всех бандитах планеты.

Люся раздвинула ноги, и ей сразу стало легче. Медленно приподняв платье, она все же решилась посмотреть у себя между ног.
– Нет, этого не может быть,— Люсе показалось, что она улыбнулась. Но, глянув на себя в зеркало над раковиной, она увидела перекошенное лицо какой-то старухи. «Деревянные» груди начали шевелиться вверх, вниз, вверх, вниз, словно это были не сиськи, а ласты аквалангиста. Холодок в груди превратился в морозильную камеру.

Собравшись с силами, она снова посмотрела вниз и уже не могла отвести глаз от увиденного. Слезы рекой полились по ее пухлому личику. Ее нежный, недавно выбритый лобок потемнел и сморщился, по обеим сторонам волосяной дорожки зияли глаза, на милых и набухших губках выросла седая щетина, но самое страшное и противное торчало вместо маленького любимого мужем «грибка». Это был бордовый, покрытый чирьями нос.
– Нет,— крикнула она и выпустила платье из рук, закрыв от своего взора этот ужас.

Десятки мыслей одновременно посетили ее бедненькую головку: «Что скажет муж? Завтра в 12.30 талончик к гинекологу. От кого же я могла заразиться? К Ашоту пока лучше не показываться. Что делать? Если узнают на работе, позор на всю жизнь. Господи! За что ты меня так наградил? Как же мне теперь ссать? Уж лучше бы в реанимацию, чем такое...»

Пока Люсина голова переваривала викторину, там внизу что-то зашевелилось. Новые впечатления заставили Люсю замереть и с дрожащим сердцем прислушаться к своему телу. Ощущения были схожи с теми, которые она испытала тем утром, когда у мужа сломалась машина. Ей пришлось добираться до работы на общественном транспорте.

Она стояла на задней площадке набитого битком 15-го троллейбуса и не могла вздохнуть полной грудью. Все тело ее подрагивало и окаменело. Виной тому была не утренняя давка, а рука невзрачного мужичка, державшая пакет.
Костяшками правой кисти мужчина так нагло и в тоже время нежно измочалил Люсин передок, что, если бы не ее остановка, лежать бы ей без чувств в ногах у народа до конечной.

Несмотря на ужас своего состояния, граничившего с помешательством, тело Люсьены Петровны начало привыкать к незваному гостю и даже отзываться приятными волнами в спине. Отдышавшись, Люся уже смелее взялась за подол платья и заглянула чуть ниже, чем в прошлый раз.
Увидев торчавшую из губ петельку от гигиенического средства, она вдруг вспомнила, что у нее «те самые» дни и, не глядя в глаза приживальцу, быстро вытащила тампон.

Раздался звук откупоренной бутылки, и в ванне почувствовался ядреный запах табака. Глаза на лобке ожили, губы зашевелились, и Люсьена услышала знакомый хриплый голос:
– Пресвятая Богородица! Я уж думал, глотать придется.
Это был лесник. Грудь у Люсьены напряглась, и внизу раздался чих, окропив ее ляжки брызгами.
– Будь здоров,— непроизвольно вырвалось у Люси.
– Спасибо, матушка!

Кровь хлынула к Люсиной голове. Она сжала кулаки и начала трясти ими, не зная, что делать.
– Сука,— вырвалось у нее из груди с такой тоской, что она снова расплакалась.— Как же ты, мерзавец, в меня залез? Я же тебя, гада, сгною. Падлы, что же вы со мной творите? Что я вам сделала? — обращаясь ко всем бросившим ее мужчинам, навзрыд кричала Люсьена.
– Успокойся, матушка,— донеслось из-под платья.
– Какая я тебе на х... матушка? Козел старый. Ты что, меня с Дусей своей перепутал? Вылазь, старый пень, пока я тебя опасной бритвой не изуродовала.

Схватив Мишин «золинген», она полезла под платье и взяла себя за губу. Лесник мычал, пытаясь что-то объяснить, но с оттянутой губой из него вылетали только шипящие звуки.
– Тварь,— продолжала ругаться Люся.— Как же у тебя, пентюха старого, получилось? Туда даже хрен со скрипом влезал, а ты гад, смотрю, с грязными сапогами поперся. Мать моя женщина! Ну почему все голодранцы достаются именно мне? Нет бы, Ашот заполз, да я его сама бы запустила, или Максим Максимыч из бухгалтерии. Так нет, бл..., обязательно какая-нибудь сволочь прошмыгнет типа лесника. Хоть бы сапоги снял, паскуда. Буфера вон все сплющились, как будто по ним автобус проехал.

Оттянув две губы разом, Люся намазала вокруг пеной для бритья и принялась сбривать седую щетину, приговаривая:
– Ты у меня, бл..., покуришь еще. Спасибо фуражку не надел, а то пришлось бы к п...зде еще и руку прикладывать, честь отдавать.
Закончив с бритьем, Люся снова задрала платье. Пока она сбривала щетину, указательный палец по инерции залез между двух губок и ткнулся во что-то железное.
– Вот же, бл..., он еще и с зубами! Попала по полной программе. Ну кто меня тянул в эту яму? Хрен бы с ним, с этим лифчиком. Что, я с Мишани баб никогда не снимала? Так мне и надо, дуре. Хорошо, что евонную Дусю туда не засунули. Как же быть-то теперь? Кому ни расскажешь, засмеют. Так, спокойно, Люсенька! Думай, думай! Х...ли тут думать, вываливайся, давай! — Люся подпрыгнула два раза.— Ах, ты так? Да я тебя выскребу завтра! Нет, сегодня!

Она подлетела к телефону в прихожей и судорожно набрала чей-то номер.
– Давид Иосич... Что? Три часа ночи? Извините.
Положив трубку, она обессиленная легла на пол в коридоре и уставилась в потолок.
– Звони таксисту,— донесся голос лесника.
Люсю внезапно осенило, что мужик прав. Все началось с ямы. Может, и кончится там же?
Она доползла до сумки и набрала нужный номер. Через час Люся, подсвечивая шахтерским фонариком, с которым Миша рыбачил, стояла у злополучного места.

Зловещие тени деревьев в лунном свете тянули свои ветви к огромным углублениям с насыпанными вокруг холмами.
– Что же я тут ищу? — и после очередного укуса она, проведя рукой по ногам, вспомнила.— Меня же комары покусали! Или не комары.
Посветив в воронку, она заметила большой кусок керамики цилиндрической формы и, приглядевшись, обнаружила полчища насекомых, кишевших внутри предмета. Сбросив туфли, она ринулась к цилиндру и встала так, что керамическая фиговина лежала у нее между ног:
– Щас ты сам выползешь, сука. Жальте его, жальте.
– Помилуйте, матушка... ой... Больно... глаза... нос... мне же еще огурцы...

Люсьена, подняв руки к черному небу, словно ведьма на шабаше, громоподобно и бесстыже засмеялась. Стая ворон с громким карканьем взмыла в воздух.
Узнав в ужасающем смехе голос ночной пассажирки, таксист со словами: «Мамат кунем» и бешеной пробуксовкой рванул из леса прочь.

Глава 2.

Когда Люсьена открыла глаза, солнце уже стояло в зените. Лежала она на большой куче листьев. Вокруг нее стеной росли деревья, пахло дубами. Чувствовала себя Люсьена Петровна превосходно, но тяжесть в плоской и окаменевшей груди вернула ее опять к «разбитому корыту».
Перед глазами снова потемнело. Люся прикрыла веки и лежала так, пока не почувствовала на себе чей-то взгляд. Открыв глаза, она была поражена тем, что увидела.

Перед ней стоял голый мужчина чуть выше среднего роста. Нет, судя по отсутствию каких-либо внешних половых признаков, это было что-то среднее между мужчиной и внеземным существом.
Гуманоид был сплошь покрыт коротким мехом. «Пыжик»,— сначала подумала Люсьена. Немного поразмыслив, она все же остановилась на шиншилле. Все-таки с другой планеты! Не в ондатре же ему лететь.

Слегка раскосые глаза на смуглом лице внеземного гостя смотрели спокойно и приветливо. На его теле не было никакого рельефа, словно стоял он в меховом лыжном костюме. Короткие черные волосы на голове торчали ежиком, на кистях и стопах ног волосы отсутствовали.

– Здравствуйте,— сказал инопланетянин с небольшим стальным акцентом на двух согласных «зд».
– Ты глянь, как по-нашему-то гутарит! — мгновенно отреагировала Люся, медленно вставая.
– Я почти девяносто лет на Земле и знаю все языки планеты,— не торопясь, начал объяснять пришелец.— В Волгограде седьмой год работаю бригадиром на стройке с таджиками. Как прилетел, сразу и устроился в поселке Гумрак.
– Рашид, ты, што ли? — спросили из-под платья.
– Я,— ответил, абсолютно не удивившись, Рашид.
– А я думаю, чавой-то голос знакомый. Коровник-то у Михалыча достроили?
– Доски нужны, а лесник,— Рашид слегка задумался, как назвать лесника, и продолжил: — падла, дубы рубить не дает, говорит, заповедник. Хотя вон, целую поляну местному депутату продал, и ничего.
– Значит, Рашидом, говоришь, зовут? — влезла в мужской разговор Люся.— А с лесником я договорюсь. Но услуга за услугу.
– Слушаю вас, хозяйка.
– Вот как надобно меня называть,— Люся резко свела колени.— Чо, оглох?
– Ой, матуш... Хозяйка.
– Со мной вот что приключилось,— и Люся задрала подол платья, показывая Рашиду лесника.— Хоть ты и нехристь, прилетевшая к нам издалека, но войди в мое положение. Я ж не кондуктором в трамвае работаю. Излечи, Рашидушка, миленький.

Посмотрев в лукавые глаза лесника, Рашид понимающе кивнул:
– А лечить вас, хозяюшка, не от чего. Это ваша защитная энергетическая оболочка. Право, и не знаю, с чего начать. Несколько веков назад во времена правления династии Мин в Китае у одного из представителей нашей цивилизации, прибывшего на вашу планету, была нарушена физическая субстанция, лежащая в основе жизнедеятельности биологических систем нашего организма...
– Рашидик, дорогой, я ничего не поняла. Миленький, говори попроще, как на стройке с таджиками. Все, что надо, я сделаю, даже не заметишь. Иди сюда, родненький. Где у тебя штаны-то расстегиваются?
– Да что ж вы, матушка, не угомонитесь? Он, может, рассказать хочет, отчего с нами такая оказия приключилась. А вы опять за свое.
– Своего-то уже нет, если тебе оттуда не видно. Вот за чужое и хочу подержаться.
– В созвездии Гончих Псов,— продолжил Рашид,— есть одна из самых удивительных звездных систем — спиральная галактика М94. В структуру галактики входят два кольца — внутреннее и внешнее.
Кольца сформировались под воздействием гравитационного поля диска галактики. На внутреннем кольце находится моя родина — планета Алкарид. В переводе на русский язык — испепеляющий ветер.
– Господи! Как красиво-то люди живут. Прям, как в сказке. Гончие Псы, галактики, испепеляющие ветры, М94... Слушай, М94 — что-то знакомое. Вспомнила! Это же трасса Перемышль – Козельск – Сухиничи. Всего километров 60, а так растрясло, помню, чуть не родила по дороге. Как у тебя, Рашидик, дорога до Перемышля твоего, нормальная?
– Нормальная. До Алкарида восемь миллионов световых лет.
– Матерь божья! — Люсьена простодушно удивилась.— Это пока доедешь, состариться можно.
Лесник выдавил что-то, похожее на смешок.
– Сиди уж молча, хмырь лесной. Я все же разобраться для себя хочу. Ежели ты почти сто лет на Земле, тарелки твоей не видать, что же тебя на парашюте сбросили? В смысле, на чем же обратно полетишь?
– Лететь, хозяюшка, при таких расстояниях придется восемь миллионов лет со скоростью света. А это в наших условиях невозможно. Для таких перемещений нужны коридоры в пространстве и времени, так называемые кротовые норы, которые перенесут вас в нужные точки галактики за считанные секунды.

Проходимость норы зависит от качества и количества определенной энергии. Но если бы мне и пришлось полетать, то я бы это проделал исключительно на вашем красивом теле, Люсьена Петровна,— глаза Рашида заблестели, и вся его фигура начала излучать тепло.

Люсьена зарделась, поправила прическу и платье:
– Наконец-то ты услыхал меня, Господи! Хоть кому-то нужно мое красивое тело. Хоть кто-то хочет на мне полетать. А то муж то на работе, то бухой или обдолбанный дома спит. Нет бы у цыган своих выспаться — домой прется. А как оклемался, так снова к обезьянам своим чернож...пым ползет, как будто ему там медом намазано. Он думает, я не знаю, что они на Дар-горе наркоту толкают, уроды. Я поэтому и бл***овать начала. В отместку, так сказать, выразила свое отрицательное отношение к наркотикам.

Полетай на мне, Рашидик, пожалуйста. Уж так мне хочется, чтоб оседлали меня, уздечку на морду нацепили и трезвой мужской рукой вожжами по голой ж...пе: на тебе, Люська, на, на.

Люсьена Петровна тряхнула головой и в порыве страсти схватилась за груди:
– Тьфу ты,— нащупав сапоги лесника, Люся чуть не заплакала.— Ну и сволочь ты, лесник. Не мог в другое время в меня залезть. Вот так всегда. Только на тебе порядочный человек полетать захотел, так сразу какая-нибудь мразь все дело испортит.
– Да вы не расстраивайтесь, хозяюшка, шибко. Может, ему и так сойдет?
– Как так? Какой дурак свой черешок в твою зубастую пасть засунет? Сам подумай. Вот же влипла, так влипла. Хоть к стоматологу на прием записывайся. Ты как хочешь, а я для себя решила: зубы я тебе либо выбью, либо повыдергиваю. Нет, я твои железяки магнитом, что у меня на счетчике стоит, повытягиваю. Понял?

– Отчего ж не понять! Видимо, доля наша такая лесничья. Каждая собака может в рыло сапогом ткнуть. Вы думаете, хозяюшка, мне тут у вас уютно и хорошо? Я к энтим местам, в которых сижу, даже у Дуськи своей не подбирался. Вдохнул разок, и баста, как отшептало. А уж как подумаю, что вам приспичит по малой или большой нужде, так меня наизнанку сразу-то и выворачивает.

– Ну ладно тебе. Не ной. У меня тоже не спрашивали, когда тебя запихивали.
Рашид стоял молча, слушая перепалку женщины с хриплым голосом из-под платья.
– Моим радаром зафиксировано мощное пси-излучение, и вот...
– Извини, что перебила и повторяюсь. Скажи мне, пожалуйста, это ты сейчас, Рашидик, голый или в скафандре? А то я никак не могу сосредоточиться. Почему-то на тебе никакого радара не видно. Я и сначала вглядывалась, и теперь глаза поломала. Чем же ты фиксируешь? Где ж у тебя, Рашидушка, фиксатор? Может, он у тебя пристегивается, а ты его в летающей тарелке забыл? Так ты не стесняйся, скажи. Мы не торопимся. А то как-то не по-людски получается. Мужик вроде есть, а фиксатора нема. Я женщина серьезная, у меня все по полочкам: косметика в ванной, лак для волос и расчески в прихожей, туфли в обувном шкафу, трусики в ящичке, ну это ты сам увидишь...
– А мужнины манатки где? — нагло спросил лесник.
– В гараже. Где ж еще? А ты вообще заткнись, взяточник.

– Я продолжу, если вы не возражаете.— В картину лиственных деревьев тело Рашида, несмотря на мех, вписывалось настолько гармонично, что у Люсьены теперь не было и намека на внеземное происхождение мужчины.— Среди множества людей, побывавших у этой ямы, именно вы, Люсьена Петровна, являетесь главным ингредиентом, экзотической материей, которая сделала из этой ямы кротовую нору. Лишь отрицательное давление вашей ауры, хозяйка, заинтересовало меня.
Над вашей головой я вижу диадему из изумрудно-зеленого и рубиново-красного цветов. Такое сочетание бывает только у людей с большой внутренней работой. Ваша аура свернулась в кольцо и расположилась вокруг головы...

– Это точно. Я такая, экзотичная. Не всем, правда, мужикам нравится, когда во время «кувыркания» меня газы разрывают. Так ведь сами их туда нагнали и...
– У меня Дуся тоже как серанет, бывало, пока я там с портками вошкаюсь...
– Да заткнись ты, ловелас лесной. Ну и ну! И чо? Продолжай, Рашидик, рассказывать про то, какая я святая.
– Вы единственная, чья энергия удерживает червоточину в фиксированном состоянии. Поэтому я обращаюсь именно к вам. Прошу вас от имени всей нашей галактики помочь. Частички того вещества, которое необходимо собрать, проникли...
– Это что ж получается, Рашидушка, мне придется в себя еще какую-то гадость, кроме лесника, заглотнуть?
– Во-первых, не вам, а леснику, и во-вторых, данное биологическое вещество не имеет запаха и вкуса. Вам, то есть нам, будет необходимо отобрать его у пяти индивидуумов, включая одного получеловека, полуосла.
– У Мишки маво, что ли?
– В том числе. Более того, материнская основа вашего биополя после, как вы выразились, заглатывания...
– Она хотела сказать «отсосать»,— съязвил лесник.
Но ни Люсьена, ни Рашид уже не обращали на него внимания.
– ...будет скорректирована в сторону усиления. То есть впоследствии вы станете очень известным человеком, сильное биополе которого может влиять на жизнедеятельность не только отдельных людей, но и целой планеты. Работы предстоит много, как и частых перемещений во времени и пространстве.
– У нас в поселке кино мериканское крутили, Дуся рассказывала. Там тоже одна бабенка решила четыре золотых кирпича на инопланетный корабль пронести. Нашла, дуреха, куда засунуть! В пузо! Пока пела, они и вывалились.
– Страшная?
– Хто, Дуся-то?
– Бабенка.
– А то! Вся синяя, как соседи мои, и хвосты крысиные отовсюду торчат. Мне зятек сразу сказал — найдут кирпичи-то. Надо их было сначала в гондоны завернуть, а потом проглатывать. Он в таможне работает, знает, чо говорит.
– Как я от тебя устала, пень лесной.
Люся достала телефон:
– Але, Самвел? Ара, миленький, аристе. На то же место. Как не можешь? Какое сцепление? Чо ты мне кукушку морочишь! Причем здесь лесник? Ты чо, с ума сошел? Да не ела я его. Вот он, рядом. На, послухай.
Приподняв платье, Люся приставила телефон к лобку и раздвинула ноги.
– Чо молчишь? Скажи чего-нибудь. Как не надо, его хрен остановишь, а тут воды в рот набрал.
– Алло, Дуся. Ты, што ли? — сильно сморщив лобок, прохрипел лесник.
– Какой я тэбэ Дуся? — послышалось из трубки.
– Ну чо, приедешь? — снова заговорила Люсьена.— Куда поедем? — переспросила она, повернувшись к Рашиду.
– В госпиталь,— ответил Рашид.
– Слушай, Рашидик, может, сначала ко мне? Переоденешься хоть, помоешься с дороги. У меня форма милицейская есть, с медалями. Ты красивый, тебе она как раз будет. Скажу, что родственник из Казахстана приехал, хочет с братом попрощаться. Это чтоб к Мишке пустили. Там охраны столько!

Через двадцать минут, когда приехало такси, Рашид уже стоял в синем комбинезоне и в оранжевой строительной каске. Устроившись рядом с Рашидом на заднем сиденье, Люсьена взяла его под руку.
– Какой же ты мяконький, Рашидик, ну прям плюшевый медвежонок! Повезло же кому-то на вашем Алказельцере.
– Алкариде.
– Какая теперь разница? Я тебя никуда не отпущу. Ты теперь, Рашидик, моя собственность.
Таксист повернулся и с изумлением посмотрел на Люсю:
– Слюшай, Луся, а как же я?
– Ты, Самвел, женатый человек, а значит, для меня конченый. Если хочешь, отдам твой подарок, несмотря на то, что эта десятиграммовая цепочка для меня — страстные воспоминания о таком знойном мужчине, как ты.
– Нэ надо.
– То-то же.
Вывернув на трассу под мостом, Самвел резко затормозил:
– Менты!
– Добрый день,— сказал мордатый сержант, заглядывая в салон через водительское стекло.— Городское ГАИ.

Засуетившись, Самвел начал нервно открывать и закрывать бардачок своей «восьмерки».
– Спасес, ара. Не дергайся. Думаешь, не знаю, что прав нет? Ты ж второй год без них ездишь,— сержант, нагло смотря на Люсю, протянул Самвелу сто рублей: — Давай, хашмен, сгоняй за пепси-колой, а то жарища невыносимая. Полчаса мотор жду.
Увидев наглое лицо сержанта, Люся вздрогнула. Где-то она его уже видела. Взяв себя в руки, Люсьена зачем-то спросила у гаишника:
– А почему вы не представились?

Выражение лица сержанта мгновенно изменилось, взгляд стал жестче и будто сверлил в Люсиной голове дырку. Сильно заломило в висках. Люся вытащила руку из руки Рашида и сжала виски.
– Козлов моя фамилия,— сквозь зубы сказал милиционер.
Неожиданно со стороны Рашида открылась дверь, и чей-то кулак с силой стукнул Рашида в левое ухо. Каска отлетела на переднее сиденье, а голова Рашида по инерции с гулким звуком стукнулась в Люсину. От мощнейшего удара Люся потеряла сознание.

Пришла в себя Люся от того, что на нее вылили ушат холодной воды. Открыв глаза, она попыталась поднять голову и посмотреть вокруг, но не смогла и, обессиленная, снова уронила голову на пол.
Через некоторое время кто-то стукнул женщину ногой по плечу и сказал:
– Вставай, сучка. Тварь недоделанная.
Послышался еще один мужской голос:
– Зря ты, Аркаша, чурбана не завалил. Настучит.
– Не ссы. Я его хоть и живым закопал, но из могилы не стучат. Давай с этой бл...дью что-то решать, пока цыгане не пришли.

Взяв за руки Люсю, один из милиционеров потащил ее в камеру. Тяжело хлопнула железная дверь, лязгнула задвижка, и снова послышался голос Аркаши:
– Ну, чо приуныл? Принимай пополнение, потрошитель хренов.
В одиночной камере, рядом с двумя прикрученными к полу стульями и столом, на нарах сидел мужчина лет сорока, огромные мясистые щеки которого, казалось, были продолжением лысой головы. Маленькие поросячьи глазки, пухлый рот, рыхлый нос — все это было несколько ассиметрично налеплено у него на лице. Звали мужчину Леонид Анатольевич Синицын. На нем была серая от грязи майка, спортивные трико и домашние тапочки в виде слоников.

Несколько лет назад Леонид Анатольевич работал ведущим хирургом в Больничном комплексе, но, пристрастившись к алкоголю и наркотикам, был оттуда уволен. Примерно шесть месяцев после увольнения он трудился детским психологом в школе-саду № 3 на Семи ветрах. За годы без работы он опустился так низко, что брался за любое дело, даже если от дела не пахло, а воняло криминалом.
Нехотя осмотрев объем предстоящей работы, Леонид Анатольевич, шаркая по полу тапками, вышел в другую дверь.

Люся очнулась от того, что кто-то в камере разговаривал.
– Не плачь, хозяюшка, мне тоже досталось. Вам, матушка, сапогом по п...зде, а мне в рыло. Изверги, как же их земля-то носит? Что ж им нужно-то от вас? Не может же быть, что забрали в каталажку от нечего делать?
Снова загремела задвижка.
– Здравствуйте, Люсьена Петровна,— перед Люсей стоял приятного вида мужчина средних лет в черном костюме: седовласый, ухоженный и приятно пахнущий.— Меня зовут Андреев Борис Семенович, майор уголовного розыска. Я следователь по вашему делу.
– По какому делу? — плача и давясь сгустками крови, спросила Люся. Левый глаз у нее заплыл, а носа и губ она не чувствовала.

– По-вашему. У меня очень мало времени, давайте начнем,— он присел на стул.— Хотелось бы сразу извиниться за поведение служащих нашего отдела. Ну-с, рассказывайте.
– О чем? — сплюнув красную массу на подбородок, прошептала Люся.
– Все, как было.
– И про лесника тоже? — у нее с обоих уголков губ стекала слюна с кровью. Платье тоже было испачкано кровью и глиной.
– И про него, родимого. Где он, кстати? Жена волнуется. Заявление принесла, пришлось принять. Чую, очередной «глухарь» корячится.
Мысли, до того разбросанные в голове Люсьены, начали выстраиваться в логическую цепочку. «Если майор про лесника не знает,— мыслила она,— то что ему надо?»
И не пускаясь в интимные подробности перемещения лесного стража, она, туго ворочая языком, поведала все с самого начала.
– Значит, говорите, из созвездия Гончих Псов прилетел Махмуд ваш?
– Он Рашид.
– Ну да, да. Извините, Люсьена Петровна,— быстро вскочив со стула, майор сильно ударил кулаком Люсьену в нос.— Суки дешевые. Я из вашего семейного подряда фарш сделаю,— всю интеллигентность следователя как ветром сдуло.— Говори, тварь, где твой муж? У нас вся работа встала. Меня на счетчик уже поставили. У-у-х, бл..., я тебя сейчас урою. Дешевка разукрашенная.

От его ударов Люсино лицо превратилось в кучу разодранных органов.
Она выплевывала мешавшую ей дышать кровь и пыталась что-то пояснить следователю, но ему было все равно. Он понял, что ничего путного эта блондинка ему уже не скажет. Набрав чей-то номер, Борис Семенович коротко сказал в трубку:
– Есть свежачок, часа через два подъезжай,— найдя взглядом Потрошителя, он добавил: — Заканчивай с ней. Нужна только печень. Остальное свиньям. Кости на мельницу отнесешь. Понял?
– Да.
– Вот и ладно. Я в управление. Придут за товаром, скажешь, нет ничего. Твоя доза в сейфе. Бл..., как же все не вовремя! Тут еще губернатор приезжает с какими-то уродами из Москвы.

Следователь закрыл глаза, сделал глубокий вдох и на щипящем выдохе произнес:
– Ш-ш-ш, спокойно, Борюсик. Не из таких переделок выходили с чистыми руками и горячим сердцем.
Когда за следаком закрылась дверь, Потрошитель взял Люсьену за руки и поволок к другой двери в камере. Подтащив женщину к оцинкованному столу, он, просунув под нее руки, кряхтя и постанывая, забросил Люсю на стол.

Пристегнув конечности женщины ремнями к столу, он закрыл дверь. Леонид Анатольевич видел множество ног на этом столе, но те, что лежали сейчас, вызывали в нем томящие его сознание чувства.
Дотронувшись до стопы женщины подушечками пальцев, Потрошитель на миг замер. По телу побежала волна сладострастия. Взяв обе ступни в руки, он притянул к ним свое лицо. Ноги пахли по-разному. Левая была в крови и моче, а правая измазалась грязью вперемежку с фекалиями, обильно наваленными во дворе.

Сердце Леонида Анатольевича забилось сильнее. Прислонив левой рукой обе стопы к своему лицу, правой он стал водить по своей обвислой груди, ища соски. Нащупав, сильно ущипнул сперва за один, потом за другой. Дальше правая рука полезла в давно не стиранное трико и в районе засохших выделений сильно сжала свой дряблый член.

Язык сам вылез из его исходившей слюной пасти и принялся вылизывать пространство между пальцами ног женщины. Чем сильнее надувался член, тем глубже он заглатывал Люсины пальчики. Как только пальцы вызвали рвотный рефлекс, его правая рука покрылась серыми сгустками спермы. Лицо Потрошителя приобрело синий оттенок. Конвульсивно дергаясь, он, закатывая глаза, громко задышал через раздутые ноздри.

Все это время, пока Потрошитель дрочил, Люся безразлично смотрела на детского психолога своей дочери. Она вспомнила, как на школьном собрании решительно выступила против того, чтобы мужчина с внешними данными педофила работал в классе, где училась ее дочь. Заведующая школы-сада отвергла материнские претензии, основанные на женской интуиции, но жизнь — штука несправедливая и взяла свое.

Что-то у Леонида Анатольевича пошло не так. Глаза неожиданно приобрели осмысленность и даже испуг. Правая рука, вымазанная спермой, скользя по коже, пыталась вытащить Люсину ногу из своего рта. Нервно заходил на горле кадык. Изнутри появился хрипящий звук, будто голос Потрошителя рождался в ж...пе.

Люся почувствовала, что ее нога, постепенно двигаясь внутрь мужчины, не причиняла ей никакого дискомфорта. Из ушей, носа, рта и задницы Потрошителя полилась кровь. Платье в районе лобка стало приподниматься. С округлением глаз Леонида Анатольевича Люся поняла, что из-под платья вылезал явно не лесник.

Голова собаки появилась так неожиданно, что Люся вздрогнула. В три укуса голова бывшего хирурга была расколота на несколько частей. По стенам и по полу валялись ошметки мозга, глаз, лицевые мышцы. Из того, что осталось от головы, фонтаном била кровь. Собака не успокаивалась и продолжала откусывать куски черепа до того момента, пока от головы не осталась только нижняя челюсть.
Повернув измазанную кровью пасть к хозяйке и высунув язык, собака, поскуливая, услужливо ожидала приказа.

Люся закрыла глаза. Подумав о своем израненном и опухшем лице, сразу почувствовала на нем шершавый язык пуделя. Ей почему-то показалось, что это был соседский пудель, обоссавший все углы в ее подъезде. Боль ушла, и с ней уходили тревоги и переживания. Тело Люсьены постепенно приобретало исходное состояние.

Глава 3.

Во время совещания, на котором выступал губернатор, Борису Семеновичу пришла СМС со странным текстом: «Боря, у нас ЧП. Срочно приезжай». Показав знаками начальнику ГУВД, что ему срочно необходимо уйти, Боря поехал на точку.
Уже на подходе к дому Борис Семенович почувствовал себя нехорошо. Гипсовые львы, стоявшие у входа в особняк, были измазаны чем-то красным. Внутри жилища несколько цыган наводили порядок. Повсюду были трупы и кровь. Самое страшное он увидел в камере. Он сам иногда мог позволить себе отрезать очередному «свежачку» что-нибудь цепной пилой, но такое наблюдал впервые.

Голова Потрошителя была размолота на тысячу мелких частей. Несколько чеченцев охранников валялись, словно их растерзали львы. Крови на полу было столько, что ее пришлось откачивать помпой.
Видеофиксация в помещении не велась по нескольким причинам, основной из которых была секретность и возможность быстрого устранения персонала без фотоулик. Но на рядом стоявшем доме висело несколько допотопных камер, фотографии с которых протягивал сержант.

– Вот охрана сменилась,— говорил дрожащим голосом гаишник Аркаша.— Вот Ахмед пришел за товаром. Криков никто не слышал, никто в течение нескольких часов из дверей не выходил. Хотя вот тут что-то непонятное, засвеченное слегка, но вроде собака.
Фотография действительно была странной. Довольно большой пудель спускается с крыльца.
– Стоп, что это у него на лапах? — Боря притянул фотографию поближе к глазам.— А видео посмотреть можно?
– Там то же самое. Видеокамеры плохие и качество такое же.
– Кирзовые сапоги на задних лапах у пса только я вижу или все?
– Да и я заметил,— сказал рядом стоявший сержант.
– Чо это за х...йня, мне кто-нибудь может объяснить? — взорвался Борис.— СРС-ников вызвали?
– Служебно-розыскная собака след не взяла, только скулила и жалась к дверям.
– О чем ты говоришь! — вклинился в разговор Аркаша.— Тут все собаки в округе по будкам попрятались. Чует мое сердце, ****ством здесь каким-то нечеловеческим попахивает.
– Кто ее брал? — прищурив глаза, спросил о женщине Борис.
– Мы,— дружно ответили Аркаша с сержантом.
– Давайте все подробно: кто, где, когда?
Через час гаишники откапывали Рашида в городищенском лесу.
– Точно здесь? — нервничал Боря.
– Здесь, товарищ майор.
– Что же он, бл..., за сутки сгнил? Или к своим Гончим Псам съеб...л? Я вас, бл..., мусорят еб....нных, на киче сгною.
– Таксист говорил, яму какую-то искали,— вспомнил Аркаша.
– Точно,— оживился сержант,— я Мишаню с Генкой в прошлый раз к этой яме и отвозил.
– Показывай! — бросил на ходу Борис, запрыгивая в джип.
– Вроде здесь,— с ноткой сомнения произнес сержант, когда внедорожник въехал в лес.— Точно здесь! Вон пятилитровая канистра к дереву прибита.
Взяв на всякий случай лопаты, все трое подошли к злополучному раскопу. На дне ямы лежал продолговатый предмет, наполовину засыпанный листьями. Несмотря на безветрие, куча подозрительно шевелилась, словно это был муравейник.
«Наша служба и опасна, и трудна... Наша служба и опасна, и трудна... Наша служба и опасна, и труд...»
– Телефон,— догадался Аркаша.
Спрыгнув к мобиле, Борис поднял трубку и спросил:
– Ало! Рашид, ты?
– Я,— ответили в трубке.
– Люся у нас. Надо поговорить. Жду у ямы.

* * *

На остановке «Обувная фабрика» Даргородского района в трамвай номер «три» зашла подозрительного вида гражданка. Босые ноги и платье у нее были выпачканы в крови. Под глазами синели круги, нос был разбит, а из ноздрей гроздьями свисали засохшие кровяные болячки. Прическа на голове у женщины слиплась от грязи и крови, поэтому понять цвет ее волос было невозможно.

– Степа, останови! — обратилась к водителю полупустого трамвая кондуктор.
Выглянув из кабины в салон, сутулый мужичок в белой майке увидев очередную бомжиху, плюнул в сердцах и открыл заднюю дверь. Из двух половинок двери открылась только одна.
– Выходим, гражданочка,— демонстративно зажимая пальцами нос, заявила кондуктор — круглая, как мяч, женщина в ярко-оранжевой накидке.
– Я,— смутившись, начала Люся,— мне бы хоть до цирка доехать. Деньги в сумке были. Ни сумки, ни денег, ни...
– Ни совести,— продолжила за нее жирная тетка в косынке.
– Нет денег — нет цирка,— грубо отшила Люсьену Петровну кондуктор.— Там своих клоунов хватает. Вываливайся. Да поскорей!
Несколько человек на передней площадке что-то возмущенно забурчали.
– Я за нее заплачу,— неожиданно произнес молодой человек в очках.
– Чо, самый умный? — грызя семечки, обратилась к парню кондуктор.— Степа, я не поняла, ты в этом трамвае главный или вот это? — она пальцем показала на очкарика.
Выйдя из кабины, Степа прошел на заднюю площадку, дернул за половинку двери. Дверь полностью открылась. Подойдя к юноше в очках, он сурово спросил:
– Ваш билет?
– У меня льготный,— ответил студент и протянул проездной водителю.
Взяв в руки документ, Степа не читая, выбросил его в форточку и громко сказал:
– Я не дед Мазай, а это,— он топнул по полу вагона,— не бревно,— и, повернувшись в сторону кондуктора, добавил: — И это тоже.
Студент пулей выскочил из трамвая.
– Правильно,— поддержала Степу тетка в косынке.— Ишь ты, нацепют вечно очки и думают, что им все позволено.
– Сволочь,— донесся хриплый голос с задней площадки.
Кондуктор со Степой переглянулись и с удивлением начали всматриваться в пассажиров. Остановив свой взгляд на босой женщине с синяками, Степа переспросил:
– Что?
– Сволочь,— повторила теперь уже Люся.
– Так вот значит как,— Степа приближался к Люсе, сжимая кулаки.— У ней денег нет, а я сволочь? Ах ты, тварь! — Степа что есть силы толкнул Люсьену Петровну в дверной проем. Зацепившись за поручни, Люся упала на ступени и застонала, больно ударившись головой. Отдирая пальцы женщины от поручня, Степа приговаривал:
– Так вам, бл...дям! С-с-уки! Твари!
Люся сопротивлялась, как могла. Схватив Люсьену за ноги, Степа стал стаскивать ее на землю. Посмотрев по сторонам и наметив место, куда можно было бросить тело женщины, водитель трамвая почувствовал в руках вместо женских ног что-то жилистое и мохнатое. Обернувшись, водитель трамвая опешил. Он тянул за уши огромного пуделя.
– Ваш билетик? — хриплым голосом спросила собака, секунду подождала и, схватив Степана зубами за ухо, поволокла в кабину. Проходя мимо окаменевшего кондуктора, пес поднял заднюю лапу, одетую в кирзовый сапог, и поссал, оставив на яркой жилетке кондуктора мокрое пятно.

Когда за Степой закрылась дверь, по громкой связи пассажиры услышали возню, стоны водителя, и чей-то хриплый голос объявил:
– Следующая остановка «Цирк». Пой, сука, нос откушу!
И по всему трамваю прокатился «Парад алле» в исполнении водителя трамвая:
– Там-пам-парабарабам-там-тарам, там-пам-парабарам-там-тарам, та-арам, па-рам,— отстукивал зубами марш Степан.

Трамвай несся по летнему городу с ветерком. Ничего не понимавшие пассажиры на остановках смотрели на странного водителя «тройки», больше похожего на пуделя, чем на человека, и пожимали плечами.
Перед остановкой «Голубинская» трамвай дал длинный звонок. Зэки, ремонтировавшие крышу СИЗО, замахали руками и начали свистеть в ответ. На остановке «Цирк» трамвай остановился. Пес со словами «Нам еще на маршрутке ехать» слизнул с бархатной тряпочки пятьдесят рублей и, цокая железными подковками на сапогах, вышел.

У развлекательного комплекса «Пирамида» Люсьена долго ходила между маршрутками, упрашивая водителей довезти ее до госпиталя. Через полчаса старый армянин, взяв полтинник, усадил ее на заднее сидение, дал Люсе старые тапки и целлофановый пакет, пахнущий чебуреками.
– А пакет зачем? — удивилась Люся.
– Слюшай, не обижайся, да. На голова надень, пожалста.
Ощупав свое лицо, Люся поняла, зачем ей дали пакет, но все же поинтересовалась:
– А если люди спросят?
– Скажешь, хиджаб дома забыл.

Проделав в пакете дырку, Люсьена нацепила его на голову. Где-то в районе Мамаева кургана в маршрутку ввалилось несколько веселых студентов. Увидев странную пассажирку, парни начали смеяться еще громче, отпуская скользкие шуточки по поводу ее странного головного убора.

Уставшую от страшной череды событий и длинной дороги Люсю укачало. Заснув, она непроизвольно опустила голову на грудь и раздвинула ноги. Один из наглецов-студентов, под общий хохот специально уронив ручку, полез посмотреть Люсе под платье. Встав на четвереньки, второкурсник замер на месте.

Из пространства между ног женщины на него смотрело сморщенное лицо старика. Свекольного цвета нос мужика пошевелился, и губы хриплым голосом произнесли:
– Зачеты все сдал?
– Нет,— сказал испуганный студент.
– Ну, х...ли тогда вылупился? Беги, сдавай.
– Кто просиль госпитал? — донеслось из кабины водителя.
– Я, я... мы, мы,— Люся вскочила и, ударившись несколько раз обо что-то стальное, начала наощупь пробираться к выходу.
– Пакет сними, дура,— услышала она вслед.

Сняв пакет, она вдохнула полной грудью. Пассажиры у дверей, увидев лицо женщины, мгновенно освободили проход. Бабушка в белом платочке, сидевшая на боковушке, со словами: «Прости меня, Господи!» перекрестилась.

Госпиталь встретил Люсьену запахом медикаментов и охраной у железной калитки.
– Это она,— сказал боец в камуфляже, показывая офицеру на Люсю.
Через пять минут со связанными руками и ногами Люсьену уже тащили в приемник госпиталя.
Люся улыбнулась приветливому лицу санитарки, проходившей мимо, и даже попыталась ответить на дружеский кивок головы, но тело было словно из свинца, и Люся закрыла глаза.

– Ну, вот и свиделись, Люсьена Петровна. Здрасьте, дорогая.
Услышав знакомый голос, Люся ужаснулась. Перед ней снова сидел следователь Андреев. Его чисто выбритое лицо светилось от счастья.
– Вы не поверите, как я ждал встречи с вами, дорогая Люсьена Петровна! Ваше имя для моих ушей стало словно родник для путника в пустыне. Если честно, то я начинаю в вас влюбляться. Такой сильной и в то же время обворожительной женщины я еще не встречал. Как вам это удается?
– Сука,— еле выдавила из себя Люся.
– Будет вам, милая Люсенька. Всякое бывает на работе. Сами, как я вижу, не безгрешны.

Майор выложил на стол кучу компрометирующих Люсю фотографий.
– Поговорим? Или будем из себя целку корчить? — взгляд у следователя стал пустым и безразличным.— Это вам, кстати, передали,— Борис Семенович положил оранжевую строительную каску на стол.
– Рашидик,— всплакнув, запричитала Люся.— Да я вас в пыль, суки! — Люся попыталась расцепить руки, но обессилев, снова закрыла глаза.
– Я не знаю, милая, чем ты там народ кромсаешь. Но я тоже не пальцем деланный. Мне что гончего пса опустить, что смердячего — все одно. Не кабызись. Одно дело делаем. Мне твой Михуил во как нужен,— Боря провел большим пальцем у горла.— Хватит валяться. Развяжу, если дашь слово вести себя умницей.

После минутного замешательства Боря приказал снять с Люси веревки. Ее уложили на каталку и повезли к лифту. Проехав несколько этажей вниз, Люся оказалась в ярком и прохладном помещении. Каталка ударилась обо что-то железное, и рука Люсьены коснулась чего-то мягкого и холодного.
Отдернув в испуге руку, Люся повернула голову. Рядом с ней на таких же каталках лежало два мужика. Она узнала обоих.

– Ну что, моя красавица,— словно гром раздался голос майора,— будем завязывать глаза и начинать игру под названием «Угадай залупу»? Или ты поняла, кто это?
– Поняла.
– Раз поняла, начинай.
– Я не знаю в точности, что надо делать. Мы это с Рашидом не обсуждали.
– А мне он сказал, что ты знаешь. За нос меня вздумала водить? Не буди лихо, пока оно тихо.
– Я честно не знаю. Что-то надо...
– Отсосать,— донесся хриплый голос.
– Вот те раз,— заулыбался Борис.— Ж...па проснулась. Ктой-то тут у нас прячется?
Борис демонстративно взялся за подол платья и начал медленно его приподнимать.
– Ай-яй-яй-яй,— закачал головой майор,— а Дуся-то твоя все ноги истоптала, ищет своего прынца. А он тут вот, в чужой п...зде спрятался. Чо ж ты к Дульсинее своей не залез? Там и места больше, и по губам никто не надает?

Следователь помог Люсе встать.
– Мы же с тобой, Люсенька, теперь в одной обойме. Мне тоже нужен Миша живой. С Генкой — хрен с ним. Можешь на нем потренироваться. Подергать, погладить, захочешь — даже отрезать. Но Миша должен сегодня кровь из носу быть на работе. У нас полстраны на подсосе. Надо ж, такое приключилось! Наркота закончилась! Кому из ОБНОНа (отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков) ни расскажешь, не поверят.

Люся прошла вокруг Миши пару кругов, водя руками по голому телу мужа. Взялась даже за член, подергала, подышала на него, поцеловала.
– Хоть рядом ложись,— съязвил Борис.
– А может, как в кине? — донесся хриплый голос.
– А лесник, хоть и старый пень, а прочувствовал ситуацию. Давай попробуем.— Борис демонстративно взял Люсину руку в свою и произнес: — Как открыть камни Лилу? Ветер дует, огонь горит, дождь падает, земля...
– Да нет,— перебил следака лесник,— зажигалку к пальцам.
Оценив замечание, Борис Семенович, уважительно покачивая головой, полез в карман. Вытащив зажигалку, он поднес ее к Мишиным ногам. Запахло паленым мясом.
– Хватит! — крикнула Люся, отталкивая руку следователя, и внезапно что есть мочи заорала: — Сука, пидорас вонючий,— и начала бить кулаками по Мишиному телу, продолжая: — Я тебе, бл..., за чужой лифчик глаз на ж...пу натяну. Гондон штопанный!
Боря хохотнул и полез за телефоном:
– Давай еще раз. Жене покажу, как надо с мужем базарить.— И немного подумав: — Слухай, милая, может, тебя оставить тут на часок-другой, а то стесняешься, наверное, запрыгнуть на мужичков? Давай! Наблюдения тут нет. Без ложной скромности, дорогая. А то на видео ты такая раскрепощенная, а здесь точно бревно у гимнастов.

Закрыв за собой бронированную дверь, майор, предупредив охрану, пошел в комнату отдыха.
Присев на краешек каталки, на которой лежал муж, Люсьена ощутила на себе всю тяжесть, упавшую за сутки на ее девичьи плечи. Устроившись валетом в ногах у Миши, Люся посмотрела на его изогнутые пальцы и провела по ним рукой.

Вспомнив, как облизывал ей пальцы Потрошитель, у Люси в груди проснулись теплые чувства к своему Мишеньке. «А ведь он ни разу не целовал мне пальчики на ногах»,— подумала она. Прикоснувшись губами к Мишиным ногам, она заплакала. «Может, я зря с ним так? Я же любила его когда-то без памяти. Может, как-то сначала начать?» — глаза у Люси закрылись, и она ощутила, как правая нога начала погружаться во что-то мокрое и прохладное. Приятная дрожь по всему телу возбудила ее.

– Началось,— доложил Борису охранник.
Прибежав на пост, следователь увидел душераздирающую картину. Тело мужчины, лежавшее на каталке, было обвито женщиной, словно толстой змеей. Люсина нога, удлиняясь и медленно сокращая мышцы, вползала в Мишин рот. Прикрыв веки, Люсьена, задыхаясь от наслаждения, проникала в своего мужа все глубже и глубже.

Глава 4.

– Снежана? — сверкнул в темноте фиксой голос Миши.
– Я тебе щас, пидору гнойному, дам Снежану! Я тебя, петуха, по зоне дужкой от кровати гонять буду. Чо, бл..., притих? Подыхать ссышь?
– Люся, ты што ль?
– Нет, бл..., насрано. Ты думал, я тебя, кобель, одного к сучкам твоим отпущу? На вот, выкуси! — Люся приставила дулю к носу мужа.— А то, бл..., как лифчики по ямам разбрасывать, так ты первый, а, бл..., за слова отвечать Люсе приходится. Одевайся, срань бесстыжая!
– Во что одеваться-то? — и шепотом: — Я же у папуасов.— Потом улыбнулся и, махнув рукой, добавил: — Это же сон.— Страстно прижав к себе во сне свою жену, он приткнулся головой к ее груди и засопел.
– Спи, спи,— гладя мужа по залысине, приговаривала Люсьена.— Я те покажу сегодня и папуасов, и х...ясов, и эскимо на палочке.

Проснулась Люся от яркого солнца, светившего в глаза сквозь бамбуковые жерди. Сладко потянувшись, она подумала, что впервые за два дня отлично выспалась. Вспомнились первые годы замужества с Мишей. Он так же, как и в эту ночь, обнимал ее и говорил приятные слова.

Оглядев сделанную из бамбука хибару, она заметила на полу человека, сидевшего на корточках и причитавшего:
– Господи ты, боже мой! Господи ты, боже мой!
Это был Миша. В шортах, сделанных из милицейских брюк, и с ожерельем из клыков на шее.
– Ну чо, красавец, смотрю, неплохо тут устроился?
– Господи! Неужели это ты, Люсенька? Милая моя, как я тебя ждал! Что у тебя с лицом?
– А то, что у тебя сейчас с х...ем будет. Хватит п...здеть. Последнее время шалавой рыжей меня обзывал, а щас прям «Люсенька моя»... У, я тебе...— Люся замахнулась кулаком.— Про Снежану сам расскажешь или прессануть?
– Бес попутал, Люсенька. Каюсь, милая. Женили меня тут не по моей воле. Увидишь ее, сама поймешь.
– Хватит мне тюльку гнать. Давай колись, ментеныш долбаный.
– А чо рассказывать? Сама видишь, закрыли меня, суки. Дело Цынтавр шьет. Кража в особо крупных, неуплата налогов и т. д., и т. п. Статья расстрельная. Сижу и жду оглашения приговора.
– Адвокат есть?
– Какой на хрен адвокат! У него полная монархия. Он здесь и прокурор, он и судья с адвокатом. Ты лучше расскажи, как здесь очутилась?
– Как, как? Коллекторы из банка наехали, сказали: либо деньги отдавайте, либо хату. Я к твоему Боре обратилась. А тот на г...вно весь изошел. Ты ж на работу не вышел, а полгорода колбасит без вашей дури. Еще инопланетные на хвост упали. Выручай, говорят, милая, Вселенную, а не то как трахнет все и всех. Согласилась.
– В смысле трахнуться?
– Ты щас, бл..., договоришься у меня. Сам вылезать будешь из своей параши. Еще есть кто с тобой?
– Вован. Но его где-то в другом месте держат. Он еще говорил за какого-то Артема и Санька. Кажись, все.
– Значит, говоришь, Цынтавром кличут?
– Да. Зовут Яковом Михалычем Жемчужным.
– Жид, что ли?
– Я попросил бы,— Миша сделал обиженное лицо.
– Да ладно, ладно. Что ж вы, бл..., еврейское царство не поделили?
– Двум евреям на одной ветке висеть тесно. Это он мне так сказал. А я ведь думал подмять этот остров под себя.
– Эх, Мишаня, Мишаня! Под себя ты ходить будешь. А подминать надо того, кто за тебя сидеть будет. Как был ты бакланом, так и остался. Зови конвой.
– Начальник! — Миша постучал в бамбуковую дверь. Внезапно Люся крепко обвила его тело и, медленно сжимая, начала нежно прикасаться губами к Мишиной спине. От тяжести женского тела Миша опустился на колени, а потом и вовсе завалился на бок.
Когда Люсина нога достигла пищевода своего мужа, Миша был уже очень далеко от острова.

* * *

– Так вот вы какой, Цынтавр! — Люся стояла рядом с хижиной и смотрела изумленными глазами на подошедшее к ней существо.— Наслышана, как же! Хоть на улицу не выходи. А как выйдешь, так каждая тварь интересуется: вы Цынтавра не видели? Мишка мой всю голову мне вынес: идем, говорит, познакомлю тебя с настоящим человеком. Я грешным делом-то подумала, что у вас ноги отморожены. А теперь вижу, не о вас повесть написали, мало ли настоящих человеков в мире!

Головка ослиного члена, словно голова ушастого ежика, вылезла из-под попоны и уже обнюхивала Люсины колени.
– Ой, как щекотно-то! Ну, вы шутник, право. А прокатиться на вас можно или это только по праздникам?
– Ну, что вы, мадам! Для вас в любое время суток. Боюсь только, застрянем в лесу,— Яша застеснялся и искоса глянул себе под попону.— Уж больно вы мне понравились.
– Я такая. Ветреная,— улыбаясь, Люся старалась оттолкнуть коленом ослиную «сажень».— Ну что, поехали? Или к вам тележку надо привязывать? Помню, в детстве в горсаду возле кинотеатра «Победа» ослик, запряженный в тележку, детей возил. Весело было, только воняло у него из ж...пы сильно.
– Милая моя... Как вас величать, королева?
Люся представилась.
– Люсьена Петровна, когда это было! Щас столько освежителей напридумывали, не раз захотите прокатиться. Садитесь, не бойтесь. Я вас сначала по новым стройкам провезу, а потом ко мне на дачу поедем.
– У вас тут и дача есть?
– Пока только бунгало, но дорогу РСУ-1 уже начало прокладывать, пальмы выкорчевывать. Думаю, в центре острова еще и метрополитен построить. А что! Англичане на следующей неделе обещали рельсу Р45 подбросить.

Люся, встав на пенек, взобралась на Яшу, и они двинулись в путь. Вокруг сновали папуасы. Часть мужчин тянула бревна, остальные рыли траншею. Несколько голых женщин в косынках несли мимо корзины с бананами. Увидев Цынтавра, они положили корзины на пол и поклонились.
– И вам «эмэ», милые женщины,— ответил на их поклон Цынтавр и, повернувшись к Люсе, добавил: — Намедни открыл курсы русского языка. Не хотите поработать преподавателем? Совместить, так сказать, приятное с полезным.

– Я подумаю над вашим предложением,— Люся обратила внимание на конвой с бамбуковыми палками, сопровождавший женщин и мужчин.— Действительно, пахнет хорошо. А что это за дым из трубы валит? Никак банька? Название какое интересное — «Три папуаса».
– Ну что вы! Это целый банно-прачечный комплекс. Недавно пришлось и крематорий к нему пристроить. Чересчур много противников было в колхозы вступать, заодно и остальные помылись.
Люся ощущала себя словно в раю: вокруг пели необыкновенные птицы, стрекотали цикады, слышалось множество звонких и веселых голосов. Проезжая мимо большой пальмы, Люся заметила двух папуасок, одна из которых, сильно потея, тужилась, сидя на корточках.
– Что-то случилось? — забеспокоилась Люся.
– Не переживайте, дорогая Люсьена Петровна. Это роддом под открытым небом. Раньше роженица на землю ребеночка выдавливала и пуповину сама перегрызала, а сейчас новая власть ей листья пальмовые постелила и помощницу дала. А за зубами помощницы два стоматолога смотрят в поликлинике.
– У вас и поликлиники есть?
– Да что там поликлиники! Центр по пересадке органов открыть задумал. Самого слепили из того, что было. Посмотрите на меня! Орел?
– Орлище! — подыграла Люся.— Скажите, уважаемый Цынтавр, а Миша за что сидит?
Яша остановился и посмотрел на Люсю пронзительным взглядом:
– Честно?
– Если можно.
– За кражу стратегического сырья на острове.
– Нефть, газ или радий? — изобразив испуг, спросила Люсьена.
– Дерьмо.
– Да я не про Мишу спрашиваю, а про сырье.
– Дерьмо и есть стратегическое сырье. А вы думаете, откуда все вот это богатство: топоры, гвозди, кровати, кирпичи, шпалы, рельсы, гитара? Это все выменяно на спирт, сделанный из стратегического сырья.
– Вы хотите сказать, что американцы и англичане вам за спирт товары привозят?
– Не считайте америкашек и англосаксов дурнее себя! Извините за грубость, Люсьена Петровна. На спирт мы обменяли у русских две установки «Искандер», а все остальное нам привозят бесплатно. Расхерачили им однажды ракетой пол-Сингапура, и кончилась голодная жизнь. Да здравствует мир во всем мире! — Яша остановился и почесал о пальму задницу.
– А кто же у вас тут управляет такими сложными аппаратами?
– Вон видите, у конвоя палки между ног болтаются? Это футляр для члена, холим называется. У конвойный войск он краповый, у десантных — голубой, у танкистов — черный, у ракетчиков — ...
– У вас и танки есть?
– Целого пока нет. Но спирту на башню и траки уже нагнали.

Пока Люся елозила по спине Цынтавра, лесник весь путь отплеввыался от мелкой шерсти. Не выдержав такого длинного диалога, лесник был возмущен. Пока плевками, но со временем начал подавать свой хриплый голос:
– Может, хватит уже, хозяйка? Суй ему ногу в пасть, и вертаемся взад. У меня же огурцы пропадают.
– Что? — Цынтавр остановился.— Огурцы? Ну что вы! Сколько ни пробовали их выращивать, все время бананы вырастают. Не понял, вам что-то не нравится, Люсьена Петровна?
– Все просто прекрасно, дорогой Яков Михалыч!
Видя, что его слова не производят никакого эффекта, лесник пустил в ход железные зубы.
– Ой,— воскликнул Цынтавр.— Блохи, что ли, опять кусают? Вроде только помылся вчерась. Люсьена Петровна, потрите мне, пожалуйста, спинку.
– Может, тебе еще и рыбы заливной? — идя в разнос и не обращая внимания на Люсины фрикции, заметил лесник.
– Рыбы у нас много,— не учуяв подвоха, отвечал Цынтавр,— китов даже вылавливаем.
– Да ладно вам, Яков Михалыч! А можно я вас Цынтаврюшей буду называть или вам больше Цынтаврюлей нравится? — кокетничая, поинтересовалась Люся.
– Как вам будет угодно, Люсьеночка Петровна. Хоть Цынтохрюшей! Видели бы вас мои родители,— Яша шмыгнул носом и прослезился.
– Неужто маленький Цынтаврик рос без материнской ласки?
Лесник громко сплюнул и матюкнулся.

– Чего-чего, а родителей у меня полна чаша. Одних только отцов две штуки! Так и не понял, на кого я больше похож. Приедем, я вас с доченькой познакомлю и зятьком.
Люся прыснула и, почесывая у Цынтавра за ухом, ласково заговорила:
– Да вы, милорд, проказник?
– Дочь, к сожалению, приемная. Но зять настоящий. Владимиром зовут. Хороший парень, образованный, из местных.
– Как интересно у вас! А что это тут народ лепит?
– Памятник решил поставить из красной глины себе и Пушкину одновременно. Пока не решил, кто на ком. Представляете, охотились на обезьян, а в сети попал Ганнибал.
– В смысле людоед?
– В том-то и дело, что Ганнибал травоядный. Палки из носа повытаскивали и обалдели. Да вон он в беседке сидит. Абрам Петрович,— Яша поманил копытом папуаса.

Абориген встал и быстрым шагом подошел к Цынтавру.
Перед Люсей стоял голый туземец, как две капли воды похожий на Александра Сергеевича Пушкина. Голову аборигена украшала огромная кудрявая шевелюра, а лицо — шикарные бакенбарды. Какое-то время Люсьена зачарованно смотрела на расплющенный нос и горящие глаза папуаса, но опустив взгляд ниже, ужаснулась:
– Он что у вас, танкист?
– Полгода в учебке еще никому не повредили. У нас, дорогая Люсенька, каждый мужчина обязан пройти воинскую службу. Белый билет выдаем только в морге.
– Так он что, и стихи уже сочиняет?
– Пока только прозу, но воет, не поверите, как зверь!
– А плачет, наверное, как дитя?
– Нет, как крокодил,— Яша остановился.— Не устали, Люсенька? Уже рукой подать. Тут можно и пешком. Земля словно ковром застелена, и ногам полезно.
– Слава Богу! — поперхнувшись, сказал лесник, пока Люсьена Петровна сползала с Цынтавра.
– А вот и детки мои.

Из зарослей тростника держась за руки, вышли мужчина и женщина. Белый высокий мужчина, несмотря на худобу, был хорошо сложен. На нем была набедренная повязка и ожерелье из клыков собаки. Женщина была темнокожа, с кривыми ногами, большим животом и оттянутой до колен грудью. Спереди и сзади у нее висели пышные кисточки, а на голове была надета косынка.

– Знакомьтесь, Люсьена Петровна, это Снежана и Вова. Иди ко мне, доченька моя.
Яша поцеловал Снежану в лобик. Снежана улыбнулась и озарила присутствующих блеском черных зубов.
Взяв себя в руки от представшего перед ней ужаса, Люсьена выдавила из себя подобие улыбки и мысленно простила мужа за измену.
– Бог шельму метит,— подумала она.
Володе Люся протянула свою руку и подарила лучезарную улыбку. Снежана при этом что-то недовольно сказала.
– Да успокойся ты, нежность моя белокрылая,— ответил на недовольство жены Вова.
Из леса показались еще три папуаски в откровенном одеянии, и Яша, увидев их, запрыгал от счастья.
– Это за мной, это за мной,— то и дело радостно повторял он.

У трех женщин на косынках были нарисованы красные кресты.
– Это сестры милосердия,— пояснил Цынтавр,— они меня купают и чешут. Ирочка — та, что потолще, Оленька пострашнее и самая маленькая — Машенька. Она еще несовершеннолетняя и поэтому занимается только гривой и хвостом.— И внезапно громко и зычно крикнул по-ослиному: — И-и-а-а, и-и-а-а! Извините, пожалуйста.— Не справляясь с нервным возбуждением, Яша добавил: — Природу не обманешь, Люсенька.

Женщины, накинув Центавру на шею венок из ярких цветов, повели его по тропинке в заросли.
– Вот сволочь,— провожая Яшу взглядом, сказал Вова.— Щас орать начнет от счастья на весь остров, педофил сраный. Там не только Машка, а и те две кобылы — малолетки.
– А по груди не скажешь,— засомневалась Люся.
– Они с детства сиськи оттягивают до пола. Чем ниже грудь, тем выше шансы устроить свою жизнь.— Вова оглядел Люсю с ног до головы: — А вы откуда взялись?
– Так ли это важно, Володенька?
– Я надеюсь, на вашем лице — не последствия общения с Яшей?
– Нет. Это Боря, Мишин начальник.
– Тоже мусор?
– А то кто же, миленький! — Люся вытерла слезу запястьем и спросила: — Где Артем и Саня?
– Не знаю. Надо Росомаху с пристрастием допросить. Он клялся, что видел Тамо-руса.
– Кого?
– Неважно. За баки его, и рылом в ишачий навоз. А то возомнил тут из себя хрен знает кого.
– Володь, а у Яши действительно ракетные установки есть?
– Да. Три ракеты осталось. Пока с корабля разгружали, одна куда-то улетела. В штольне у скалы прямо на берегу — четыре шахты и три кнопки. Ума много не надо. Нажал и готово. Радиус действия 500 км. Вояки настроили на три города: Сингапур, Гонконг и Сидней. Мы их просили одну на Вашингтон направить. Уверяли, что не долетит. Но Яша настоял и при разгрузке нажал на кнопку. Не слышали: может, долетела все-таки?
– Ты бы не мог Снежану отправить куда-нибудь? Мне с тобой поговорить надо,— не обращая внимания на вопрос, сказала Люся.
Вова подошел к своей женщине и долго что-то объяснял. Наконец-то сказав «эмэ» и гневно посмотрев в сторону Люси, Снежана пошла в обратном направлении.
– Придется всю ночь ей по спиночке палочкой водить. Уж больно нравится ей, когда по спинке.
– Володь,— Люся посмотрела на Вову так, как будто после долгой разлуки она встретила любимого: — Тебя домой не тянет? Наверняка и девушка есть?
Напрягшись от такого вопроса, Вова подозрительно посмотрел на Люсьену:
– Спрашивайте уже прямо, Люсьена Петровна: остался бы ты здесь навсегда или нет?
– Остался бы?
– Да.

Резко схватив руками Володю за шею, Люся поцеловала его в губы. Вова пытался оттолкнуть внезапно нагрянувшую на его голову женщину, но не мог. Тело его будто обвязали стальной проволокой. Ему не хватало воздуха, чужой язык во рту заполнил все пространство и вызывал неприятные ощущения.
Внезапно что-то очень толстое начало влезать в Вовин рот. Глаза уже не открывались. Попытавшись разорвать путы ногами, Вова почувствовал чью-то стальную пасть, ухватившую его за колено. Постепенно погружаясь во что-то желеобразное, Вова понял, что потерял в этой жизни последнее.

Найти Яшино стойло, находившееся рядом с бунгало, не составило для Люсьены особого труда. Неглубокая борозда, оставленная ослиной «саженью», привела Люсю к беседке, в метре от которой протекал ручей.
От запаха ослиных экскрементов и пота у Люси заслезились глаза. Вся растительность в окружности десяти метров завяла. Грязь под ногами чавкала, как живая. Яшино тело висело в специальных яслях из прочных лиан в десяти сантиметрах от земли. Вокруг него, намыливая, скребя и гладя ослиное тело, трудились три голые девушки.

Мышцы осла были напряжены до предела. От нечеловеческого наслаждения Яша не мог сдерживать звериные инстинкты. Из всех щелей полукровки на землю сгустками шлепались выделения. Ноги Цынтавра были связаны и дергались в такт с дыханием.
Добравшись до брюха, девушки растянули ослиную «сажень» и втирали в нее кокосовое молоко.
– Мы... мы... и... и... на... на... э-э... Ир... Ир... Иро-о-о-оч-ка-а-а! — закатив глаза, кричала перекошенная Яшина пасть.

Когда изо рта у него пошла пена, Люся показала девушкам, что нужно отойти. «Сажень» у Яши постепенно превращалась в питона и уже втянула в себя часть груди маленькой Маши.
– Сука похотливая,— наступив на бамбуковую жердь, Люся забралась на осла.
Лианы, потрескивая от тяжести двух тел, вытягивались, и Цынтавр постепенно погружался в грязь. Почувствовав, что опускается в трясину вместе с «питоном», Маша пыталась вырвать из беззубой пасти «змеи» свою грудь.

Люсю саму трясло от увиденного, но взяв себя в руки, она схватила Яшу за уши и прижалась лицом к гриве. Запах ослиных волос напомнил ей волосатые подмышки мужа и то, что она сама давно уже превратилась в ненасытную и конченую сучку. Захват стал ослабевать.
Люся ничего не могла с собой поделать. Ей была приятна эта шея, грива. Она сильнее сжала ногами спину Цынтавра. Сладкая волна пробежала по ее телу. Ей была нужна именно такая жизнь. Она втайне мечтала о таких чувствах, запахах и вкусах. Грудь у Люси набухла, и под ее тяжестью она сползла с ослиной спины и оказалась в грязи рядом с Машей.

– Бл..., ишак ингиробатский! Я вам, бл..., тут сейчас устрою Содом и Гоморру,— послышался хриплый голос, и лесник что есть силы вцепился стальными коронками в Яшину «сажень».
Цынтавр вскрикнул, посмотрел вытаращенными глазами в пустоту и прерывисто задышал. В пасть его влезало что-то бесконечно длинное.



Глава 5
Когда Гельмут с Бартоломеем подошли к очередному, привязанному поляком пациенту, их хватил удар. На столе вместо измученного гефтлинга лежала довольно упитанная для лагеря женщина. Нос у дамы был разбит, а под глазами светились два фингала.
Положив скальпель на тумбочку, Гельмут взялся за испачканное в грязи и крови платье и хотел было его стянуть, но замер от неожиданности.

– Вас ист дас? — спросил он, указывая ветеринару на мужскую физиономию, выглядывающую из-под платья.
– Н-о-о,— мотая головой и пожимая плечами, как всегда, отвечал ветеринар.
Лицо на лобке женщины внезапно ожило и заговорило хриплым мужским голосом:
– Чего им надобно, хозяюшка?
– Спрашивают, хто ты есть?
– Лесник я,— видя, что у немцев округляются глаза, лесник постарался перевести на немецкий: — Ну полицай лесной, если по-вашему.
– Полицай! — понимающе закивал головой Гельмут.— Гут, гут.
– Слышь ты, пердун старый, ты чо несешь?
– Феркель, фарад одер штуте? — по инерции, не отдавая себе отчета в том, что происходит, продолжил Гельмут.
– Чаво?
– Доктор спрашивает: поросенок, велосипед или лошадь?
– А Дусе нельзя позвонить?
– Нет.
– Тогда я угадаю все слово сразу,— нахмурившись, лесник сказал на выдохе: — Велосипед. Но только «Школьник» с женской рамой. Внукам обещал.

Немцы удивленно смотрели то на женщину, разговаривавшую со своим лобковым другом, то на полицая, шевелившего опухшим от фурункулов носом, то друг на друга.
– Чо, не угадал? — расстроился лесник.— Мне вообще-то зимняя резина была нужна на «Москвич», а я, мудак, на велосипед позарился,— лесник глубоко вздохнул и шумно выпустил воздух, вибрируя губами: — Пр-р-р-р.
– Тпр-р-р,— заулыбавшись, ответил Бартоломей и, внезапно изменившись в лице, спросил: — Но-о?
– Ну что ты! Пр-р-р,— подыграл ему лесник.
Увидев в очередном пациенте родственную душу, Бартоломей чуть не расплакался и начал развязывать Люсе конечности.
Одернув платье и спустив со стола ноги, Люся уже приготовилась покончить с фашистами.

– Может, не будем их калечить, хозяйка? Ребята вроде безобидные.
– Они тут пол-лагеря покромсали гады.
– Не знаю. Мне вот этот, большенький, понравился. На зятька мово похож. Такой же тупой.
– То-то я смотрю, вы с ним общий язык быстро нашли,— глядя на обескураженные лица нацистов, Люся спрыгнула со стола и пошла в соседнее помещение.— Мы здесь, собственно говоря, за другим делом. Тут в морге трупик надо бы посмотреть.
– Как же с трупом-то, хозяюшка? И на него полезем? Я на это пойтить не можу. От ишака еще не отошел, а тут сразу покойник. Его отпеть надо, обмыть, еще там чаво-то.
– Это тебе Дуся сказала?
– А то кто же! Она у нас в семье одна образованная. У ней за плечами курсы кройки и шитья. Это тебе не на ослике кататься!
– Вот, кажись, и он.
Откинув крышку огромного ящика, Люся увидела подводника, лежавшего во льду. Из распоротого брюха мужчины торчали только ребра.
– Ни печени, ни сердца, ни легких. Чего ж заглатывать-то? Может, вы его, хозяюшка, под мышку, и полетели?
– Под мышку не пойдет. Нам еще на борт старуху взять придется.
– Пенсионерка?
– Заткнись уже и жри.
– Ой, матуш... гадость-то какая... желчь гольный... тьфу ты, бл...
Когда в мертвецкую вошел Бартоломей, пудель в кирзовых сапогах доедал последнее.
– Но-о,— возмущенно закричал ветеринар, махая собаке руками.
Повернув к поляку окровавленную морду, пудель зарычал и, срыгнув на пол пучок вен, растворился в воздухе.


* * *

Проходя по огромному залу мимо полок, на которых стояли стеклянные колбы, Люся пыталась угадать нужную. Тусклый аварийный свет, проникая сквозь дымку испарений, освещал жуткое содержимое аквариумов.
Люсьена Петровна была готова ко всему, но экспонаты «выставочной комнаты», при прохождении ею очередной изуродованной человеческой головы, заставляли женское сердце замирать от страха.

Она старалась угадать пол обладателя разъеденной язвами и надпиленной головы. В центре лица у экспоната был разрез, который, словно открытые двери дома, приглашал гостей посмотреть на содержимое черепа.
Следующая голова была распилена пополам и напоминала пепельницу, в пожелтевших зубах которой, будто гаванская сигара, торчал темно-коричневый язык.

– Где же ты, Джоконда? — обведя взглядом зал, подумала вслух Люсьена.
– Чаво? — мгновенно отреагировал хриплый голос,— мы шо, в Лувре? Дай хоть глянуть разок, матушка... тьфу ты, бл..., хозяйка.
– Смотри,— подняв подол платья, Люся, крутанулась на 360 градусов.— Ну шо, увидел? — смеясь, спросила она.
– С тобой глянешь! Ишака облобызать или покойника, это пожалуйста, а как на произведения искусства одним глазком зыркнуть — рылом не вышел.
– Когда жевать начнешь, тогда и рассмотришь.
– Да что же это такое! Пашу без продыху и выходных. Питаюсь всякими отбросами. А мне, извините, не 17 лет. У меня, между прочим, язва.
– Диагноз Дуся ставила?
– Она, родимая. Не знаю, чо бы я без нее делал?
– Наконец-то нашла! — увидев нужный экспонат, Люся подошла поближе.— Красива! Рожа черная, высохшая. Губ нет, зубы сгнили, а лыбится, будто пенсию принесли.
– Ты глянь: у ней там, на голове, шапка есть?
– Есть.
– Облезлая?
– Какой же ей быть за 700 лет?
– По твоему описанию похожа на соседку мою Нинку. Шапку свою плешивую наденет — ну, вылитая мумия Тутанхамона! То ли она из кролика, то ли из собаки, так и не понял. Я ей давеча-то говорю, выбрось. Сколь лет уж ей. Новую справим. Упрямая. Вся в маму, царство небесное...
Не слушая лесника, Люся, прижав стеклянную колбу к груди, сняла ее с постамента. Учуяв тяжелый запах формалина, лесник притих. Поставив аквариум на ящик, Люся вытащила из него голову и бросила на пол.

– Матушка, хозяйка! — увидев брошенную ему очередную порцию, лесник запричитал: — Ради Христа прошу, не губи! Что за антихристы придумали заместо спирту в формалине головы хранить? Так бы выпил и закусил, а тут криком кричи. Помню, сторожем в музее подрабатывал, два китайца упросили кобру заспиртованную продать. И денег заработал, и пил без просыху неделю, пока змеюки не хватились. С китайцами лучше не свя...
Люся сжала колени:
– Ты можешь хоть раз без демагогии откушать?

Сожрав голову, пудель запил ее формалином и, зычно икнув, поплелся по залу на выход. У самой двери, очень похожий на доску почета, висел стенд с фотографиями и иероглифами. Мельком оглядев собачим взором фото людей, пудель внезапно остановился и уже не мог сойти с места. Он узнал японского офицера на фотографии.


* * *

Оказавшись в специальной лаборатории с прозрачными стенами, Люся увидела пять операционных столов, три из которых пустовали. Артема и Сашу она узнала сразу.
Если Артема и можно было с кем-нибудь спутать, то Санька, с торчавшим из его головы осиновым колом, спутать было ни с кем нельзя. Крутанув ручку терморегулятора до упора, Люсьена добилась того, что в лаборатории и еще в двух кабинетах — профессора Такаши и полковника Мацуды загорелись красные сигнальные лампочки «Тревога».

Перебои с питанием иногда будили Мацуду ранним утром всего на несколько секунд, но в этот раз лампочка не хотела гаснуть категорически. Нацепив китель, брюки и взяв оружие, Мацуда направился в лабораторию.
Услышав шаги профессора Такаши, идущего по коридору с другой стороны, он со спокойной душой открыл стеклянную дверь. На одном из свободных столов, рядом с двумя подопытными телами, подсоединенными к аппарату, лежала женщина.

Подойдя к столу, Мацуда с удивлением стал рассматривать женщину. Ее припухшее от ран лицо было спокойно и улыбалось уголками губ. Белое красивое тело, казалось, дышало здоровьем. Босые ноги, грязное платье... Мацуда хотел удостовериться и дотронуться до неизвестно откуда появившейся гостьи, но в этот момент в лабораторию вошел профессор.

Женщина мгновенно поднялась, и слегка приклонив голову, поздоровалась:
– Конитива, мальчики!
Мацуда медленно полез за револьвером.
– Не надо,— успокоив сослуживца, сказал Такаши.— Это ко мне.
Удивленно смотря то на профессора, то на женщину, Мацуда думал, на кого все же направить револьвер.
– Что же это получается, Рашидик,— с обидой в голосе заговорила женщина,— ты мне все наврал? И про псов, и про Перемышль свой?
– Люся...— изменившись в лице, заговорил по-русски профессор Такаши.
– Скажи честно. Неужели будешь изворачиваться, как мой муженек? А ведь я тебе поверила. Как дура, поверила! Мне показалось, что ты особенный, не такой как все. А ты, оказывается, обычная сволочь.
Люся заплакала.

– Люсенька, милая. Не все так просто в жизни.
– В какой жизни? Вот в этой,— Люся задрала платье,— с лесником в п...зде? Это ты называешь жизнью? Покажи мне пальцем, что у тебя жизнь?
Увидев старческое лицо лесника, Мацуда открыл рот.
– Милая...
– Никакая я не милая! Я тварь, поедающая таких же тварей, как и сама. Я уже не знаю, где хорошо, а где плохо. Что ты со мной сделал, Рашидик? Каких псов мне надо еще съесть, чтобы понять? Вот этих? — схватившись за кол, торчавший во лбу Санька, Люся с силой выдернула его. Голова Александра приподнялась и снова упала на стол. Из дыры во лбу по Сашиному лицу потекла красная слизь.

Посмотрев на деревянную затычку в красной сукровице, Люся снова обратилась к Рашиду:
– Зачем ты это сделал мальчику? Ты же знал, что все это ерунда. Ты же наперед знаешь, чем все у нас закончится. Почему же ты не предупредишь хотя бы дорогих и любимых тебе людей?
Я поняла почему. Потому что ты никого не любил и не любишь, Рашидик. Потому что ты и сам, видимо, стал такой же тварью, как и все мы. Ты хочешь, чтобы я сожрала их? — Люся провела рукой по детскому личику Санька и посмотрела на измазанные мозгами пальцы.— Я сделаю это. Но поверь, Рашидик, если ты втянул меня в какой-то обман, все твои псы вместе с псарней пожалеют об этом. Это я тебе обещаю. Ты дал мне силы, ты же их на себе и испробуешь! Чего бы мне это ни стоило.

Через секунду пудель рвал Артема с Саньком с такой остервенелостью, что Рашиду, прикрывая лицо рукой от кровяных брызг, пришлось выйти за дверь. Мацуда все это время стоял с каменным лицом, держа перед собой револьвер. Глаза его перемещались за кирзовыми сапогами собаки так быстро, что зрачки, казалось, вот-вот выпрыгнут из глазниц.

Чавкая, рыча, глотая и срыгивая, пес не мог остановиться даже тогда, когда от тел остались только куски одежды. Закончив с людьми, пудель взялся за кейс. Включив тумблер и засунув в пасть гибкий рукав, он начал всасывать в себя содержимое чемодана. Бока собаки, временами раздувались от огромного количества блох, влетевших в нутро зверя, но после нескольких глотательных движений внутренности пса снова были готовы принять блошиный десант.

Сглотнув последнее насекомое, у пса от усталости подкосились ноги. Упав на пол, он перевернулся на спину и уткнулся головой в пах. Вырвав из шерсти блоху, пес раскусил ее и сплюнул в сторону. Следом скинул кирзовый сапог, лизнул несколько раз пятый палец и обратился к Мацуде:
– Слышь, мужик, дай чего-нибудь запить! Вот же, бл..., зарок давал ни блох, ни пчел не жрать. Это все она,— пес указал лапой на дверь.
Когда Мацуда повернулся, пуделя уже не было. От кейса остался отгрызенный шланг, а от «бревен» — деревянный кол и клочья китайских рубах.


Глава 6

Десятый раз рассматривая бумажку с адресом, данную ей Рашидом, Люся обратилась к прохожему:
– Извините, Таращанцев, 26, как мне найти?
– К бабе Нюре, што ли? — спросил в ответ сухощавый мужичок.
– Да.
– За углом второй дом. Там народу будет толпа стоять.
Дойдя до нужного места, Люсьена действительно уткнулась в огромную жужжащую очередь. Хромые, перебинтованные, лежачие, стоячие, с сумками, молодые, старые — кого только Люся не увидела!

Весь асфальт возле дома был исписан матерными словами, повсюду кучами валялась грязь. Палисадники у всех подъездов были истоптаны ногами очередников, а подъездные углы обоссаны так обильно, что ручейки тоненькими струйками стекали под ноги стоявших в очереди людей.

Неожиданно с балкона третьего этажа хрущевки, раздвинув сушившееся белье, выглянуло потемневшее лицо старухи с дымящейся папиросой во рту:
– Кто за приворотом, баба Нюра сказала принести барсучий жир.
Многие из толпы недовольно загудели. Пожилая женщина, стоявшая рядом с Люсей, прыснула:
– Да что же это такое! Вчера 135-й была по очереди, только дошла до Нюркиной двери, сказали, что нужны яйца кролика, сегодня — жир барсучий. Я уже устала, ей-богу. Надо мной вся деревня смеется.
– А вы кого-то приворожить хотите? — осторожно поинтересовалась Люся.
– Упаси, Господи! — перекрестившись, ответила женщина.— Тьфу, тьфу, тьфу,— сплюнула она через левое плечо.— Я тут в собес вторую неделю в очереди стою, заодно и сюда пристроилась, на всякий случай.
С балкона снова заговорили:
– Люська Сологуб, есть такая?
– Я,— робко ответила Люся.
– Подымайся давай. Баб Нюра ждет.

Очередь неохотно пропустила Люсьену Петровну вперед. Вдохнув подъездного аромата, Люся сразу вспомнила ослиную лужайку. Поднявшись на третий этаж, она оказалась перед трухлявой деревянной дверью, покрашенной красной половой краской. Из трех звонков не работал ни один.
Толкнув от себя ручку двери, Люся прищурилась от едкого дыма подгоравшей рыбы. Туалетная дверь, расположенная напротив входной, приоткрылась, и Люся рассмотрела худого мужчину в трусах и майке, стоявшего на унитазе и вкручивающего лампочку. Спина мужчины сплошь синела церквями.

– Сюда, сюда,— махала рукой старуха с папиросой.
В соседней комнате женский голос кричал:
– Сука, ты мне всю жизнь испоганил!
На что пьяный мужской баритон отвечал:
– Мариночка, бл... буду, в последний раз...
Дверь за Люсей закрылась, и все звуки, кроме вещавшего утреннюю гимнастику радио, исчезли.
Диктор неестественно веселым голосом считал:
– Раз, два, три, четыре...
– У попа на ж...пе чирьи,— продолжила незнакомая тетка неопределенного возраста с выпученными глазами и крупной родинкой, висевшей над верхней губой. На ней был надет старый ситцевый халат и мужские лакированные туфли на босу ногу. Волосы ее были накручены на бигуди и накрыты сверху синим выцветшим платком.

– Баба Нюра,— представилась она и указала на кресло, очень похожее на гинекологическое.
Кроме кресла в комнате стояли кровать, старый комод и шкаф с отломанной дверцей.
Взобравшись на указанное место, Люся покраснела, оказавшись с сильно раздвинутыми ногами перед врачевательницей.
– Да ты не бойся. Залетела, што ль? — спросила баба Нюра.
– Вроде того,— пожав плечами и отдавшись на откуп «специалисту», ответила Люся.
Встретившись с испуганными глазами лесника, баба Нюра крикнула помощнице:
– Ленок! Ключ на двенадцать передай.
– Баб Нюр, ты ж его на прошлой неделе в заднице у кого-то забыла. Разводной пойдет?
– Пойдет,— и обращаясь к леснику: — Не ссы, все будет хорошо! Мы поженимся.
– Да я чего. У меня огурцы...
– У всех огурцы,— взяв в руки ключ, ведунья зафиксировала кресло и снова обратилась к леснику: — Пасть раззявь.

В широко открытый лесником рот баба Нюра начала медленно засовывать свою руку. Закатив глаза, лесник мычал что-то, но народный лекарь не обращала на него внимания.
– Ну что, моя милая? — не вытаскивая руки, знахарка вопросительно посмотрела на Люсю.— Лечить надо.
– Что лечить? — с ужасом в глазах вскрикнула Люсьена.
– Да ты не голоси, мать! Ребеночка тваво,— посмотрев через плечо, она крикнула Ленке: — Пиши. На левом глазу отслойка сетчатки, пазухи забиты, коронки менять, пищевод в двух местах треснут, язва...— баба Нюра прищурила глаз.— Язву я залепила. Пиши дальше: поджелудочная ни в п...зду, печень рыхлая, геммор, как морковка у снеговика, одной портянки нет и сапоги в двух местах порваны.

Вытащив руку, она потрясла ею в воздухе и спросила у обескураженной Люси:
– Он у тебя пасечник, што ли? Бл..., пчелы, как крокодилы. Лен, дай зеленку.
Отдышавшись и прокашлявшись, лесник, часто моргая, бегло заговорил:
– Боже праведный! Спасибо тебе, мил человек, за язву! А с портянкой брехня вышла. Обе были,— лесник подозрительно скосился на Люсю.

Ничего не понимая, Люся спустила ноги и, чуть не плача, заговорила с бабой Нюрой:
– А как же осел, блохи, подводник, голова старухи и два мальчика? Рашид сказал, что вы поможете.
– Рашид сказал! Для Жучки и внучки, што ж, места не хватило? — бабу Нюру перебил зазвонивший телефон. Взяв трубку, Лена несколько раз дакнула, потом спросила у бабы Нюры:
– Интересуются, кто сегодня выиграет?
– Кто, кто? Х...й в кожаном пальто,— ответила народный врач.
– «Ротор»,— сказала в трубку помощница.— Три ноль.
– Рашид, говоришь? — баба Нюра призадумалась.— Можно, конечно, пылесосом попробовать,— пошарив под кроватью, она выкатила продолговатый предмет с надписью «Ракета». Вытащив из шланга насадку, баба Нюра заглянула внутрь «хобота» и резюмировала:
– Не-е, осел не пролезет.

Включив пылесос, она приложила к шлангу ладонь и без предупреждения подсунула «хобот» ничего не подозревавшей Люсе под платье. Пылесос через секунду взревел так, что за стенкой начали стучать.
– Забился,— ответственно заявила знахарка. Потыкав в «хобот» пальцем, она вытащила оттуда кусок вонючей тряпки.
– Нашлась,— послышался довольный голос лесника.— Портянка нашлась, хозяюшка.
– Чо расселась? — врачевательница поправила платок на голове.— Вставай уже! Погодь, а чо за Рашид? Из шашлычной «Артемида»?

– Ну что вы, баб Нюр! Он из Гончих Псов.
– А-а-а, с душанбинского поезда, што ли? Знаю, как же! В прошлый раз 75 контейнеров с анашой у него в ж...пе обнаружила. Ты с ним не связывайся. Он если чо засунет, потом только с автогеном изымать приходится. Не веришь? У Андрюхи вон, у соседа спроси. Он потом унитаз охранял, чтоб никто не смыл богатство такое. Месяц из «очка» не вылезал. До сих пор в кабинке кумар, топор вешать можно.
– Баб Нюр, так что ж мне делать-то?
– Чо, чо? Хрен через плечо. Могу только пчел на зиму взять. А с остальными сама выкручивайся.
Встав, Люся начала рыться в своем пакете:
– Сколько с меня?
– Ящик водки, пять яиц и три гуся,— заученно повторила баба Нюра и, убедившись, что ответ произвел впечатление на пациентку, добавила: — Шучу. Мне дыню самаркандскую, а Ленке еврея бухарского. И передай Рашиду, покрепче пусть выбирает: они у Ленки долго не держатся.

Выйдя из подъезда, Люсьена мгновенно оказалась окруженной стайкой цыган.
– Красивая, давай погадаю! Всю правду скажу,— уверяла молодая цыганка в длинной юбке с золотыми «люстрами» в ушах.— Не бойся, яхонтовая, что звезды скажут, то и будет. Это я тебе говорю, Зара.
Пока Люсьена раздумывала, Зара уже водила грязным пальцем по ее ладони.
– Ой, нежная моя, вижу судьба у тебя нелегкая.
Люся начала прислушиваться к гадалке.

– Два мужа у тебя. Один подводник, во льдах он. Другой капитан... Не пойму, милая! Позолоти ручку!
Порывшись в пакете, Люся достала из кошелька сто рублей.
– Капитан дальнего плавания. Ждут тебя, серебряная, изменения в жизни. Беременна ты. Ой, беременна! — Зара закачала головой.— Позолоти ручку.
Дав цыганке еще пару сотен, Люся слушала о себе с нескрываемым удивлением.
– Болеет ребеночек-то! Ой, как болеет!
– Чем? — спросила чуть не плача Люся.
Цыганка подозвала грязного мальчика. Взяв у него бумажку, она начала зачитывать диагноз, один в один похожий на болезни, записанные со слов бабы Нюры, только без портянки и сапог. Люся тут же вспомнила, что Ленка писала под копирку. И когда она выходила, на пороге крутился какой-то цыганенок.

Зачитав весь список, Зара сразу предложила курс лечения:
– Сетчатку, это надо лазером. В табор придется ехать. А остальное — барсучьими яйцами и кроличьим жиром. Или наоборот, не помню точно.
– Рыбий не подойдет? — спросил лесник.
Оглянувшись и не поняв, откуда раздался голос, Зара ответила:
– Нет.
Гадалка неожиданно замолчала и, снова взяв Люсину руку, продолжила:
– Осла вижу и псов гончих. Не пойму только, мужья у тебя военные, а сапоги почему-то собака носит.
Очухалась Люсьена только возле троллейбусной остановки. Портмоне в порезанном пакете отсутствовало.
– Там же документы! — Люся побежала к дому знахарки.

Цыгане и не думали уходить с насиженного места. Взяв старика с тросточкой за рукав, Зара громко просила позолотить ручку. Заскорузлый мальчуган со всех ног бежал из бабкиного подъезда с бумажкой. Помыкавшись, Люся с обреченным лицом встала в стороне.

– Не плачь, хозяюшка! Документы в мусорке посмотри,— подсказал более опытный хриплый голос.
Перешарив четыре зловонных ведра у подъездов, Люсьена Петровна в одной из помоек обнаружила свои документы. Высыпав из кошелька в ладонь оставленную цыганами мелочь, она пошла на остановку скоростного трамвая.

Ехать домой Люсе не хотелось. Мишина рожа ей настолько опостылела, что она даже думать об этом не хотела. Тем более что муж принялся за старое и не ночевал дома два дня. Телефона Рашида у нее не было, да и представить его с телефоном Люся не могла.
Ее тяготили мысли по поводу своего содержимого. Как будет происходить забор злополучного белка и кто это сделает? Колдуньи и гадалки, судя по всему, не помогут. Помочь мог только Рашид. Вспомнив, что он работал где-то в Гумраке с таджиками, она решила поехать именно туда. Ну, в крайнем случае, опять к кротовой норе.

– Мне один до Гончих Псов,— Люся протянула двенадцать рублей кондуктору скоростного трамвая.
Оторвав проездной билет, измученного вида женщина тяжело выдохнула:
– Эх, милая, мне б годков двадцать сбросить, я б отсюда не только к псам — к крокодилу Гене бы уехала!

Доехав до улицы Комсомольской, Люся пересела на троллейбус и поехала в направлении поселка Гумрак. Хутор Калмыцкий располагался в двух километрах от троллейбусного кольца. Оставив за спиной душную городскую сутолоку, до хутора она пошла пешком. Знойный полдень плавил асфальт, словно сливочное масло.

На железнодорожном переезде ей повстречалась маленькая собачка с огромной опухолью, торчавшей из левого бока. Псина жила тем, что ловила объедки, выброшенные из стоявших перед закрытым семафором машин.
«Так и я,— жалея себя, подумала Люся,— всю свою жизнь подбирала чьи-то подачки. Наподбиралсь!»

Этот переезд до оснащения его преграждающими плитами был знаком каждому водителю Волгограда, спешившему в аэропорт, и считался самым «отмороженным». Упитанных форм женщина с полосатым жезлом могла закрыть переезд по какому-то только ей видимому графику. И как только у кого-то из водителей не выдерживали нервы и он решался, проскочив мимо шлагбаума, успеть к своему самолету, на другой стороне железнодорожного полотна его тут же ловил патруль ДПС.
Все знали, что милиция работала в сцепке с железнодорожниками, но русский «авось» иногда все же давал шанс найти на ж...пу приключения.



Глава 7

В один из летних питерских дней в магазине «Четверочка» в очереди ко второй кассе стоял бомжеватого вида мужчина. Кассир Наталья Спиридонова, работавшая второй месяц в данном магазине, расположенном в одной из панельных девятиэтажек Купчино, приметила покупателя давно.
Синяя вязаная шапочка, которую мужик надевал в любую погоду, снилась Наташе иногда даже во снах. Вернее, больше всего ее поразила смоляная растрепанная борода товарища и затрапезный вид его одежды. Лицо мужчины напоминало продавщице портрет Энгельса, висевший в школьном кабинете истории поселка Котлубань, где училась Наташа.

«Жид пархатый или еврейский задрот» — говорили о покупателе все работники магазина. Ничего плохого в том, что человек был евреем, Наташа не видела. Но, несмотря на это, нет-нет и пробивала лишку в его чеках. То курицу себе на ужин, то бананов с мандаринами на десерт.
«Энгельс» всякий раз приносил к кассе только кефир и булку хлеба. Услышав, как обычно, много большую сумму, чем положено, он никогда не возмущался, понимая в душе, что жить надобно не только евреям.

Придя домой, мужчина, как правило, выслушивал нотации своей еврейской мамы, складывающей чеки в комоде, и, выпив кефиру, шел работать к себе в комнату.
Включив компьютер, «Энгельс» вспомнил, что с утра его ожидало письмо из воинской части Южного федерального округа. Содержание письма, в котором красивым почерком были выведены его инициалы, состояло в следующем: воинская часть приглашала его прочитать несколько лекций на тему «Философский смысл теоремы Пуанкаре и концепция образования звезд с галактиками из сверхплотных протозвездных тел и активных ядер».

Гриша, так звали мужчину, был удивлен не только повышающимся интересом к астрофизике в рядах Вооруженных Сил России, а еще и командировочными, составляющими 498 рублей в сутки.
Посчитав полезность данной поездки как в моральном, так и в материальном аспекте (его оклад старшего научного сотрудника в институте составлял 5569 рублей в месяц), Гриша, согласовав поездку на работе, решился на недельный вояж.


* * *

Если говорить откровенно, думал летчик 2-го класса капитан Могилевский, его научная рота на 92 процента состояла из моральных и физических уродов. Начиная от внебрачного сына губернатора и заканчивая мертвой душой депутата Волгоградской городской думы, решившего хоть таким способом отдать долг своей Родине.

В последнее время в чиновничьих кругах страны пошло поветрие не на «белые» военные билеты — доходное место с таким документом получить было нельзя,— а на реальный срок службы в вооруженных силах страны, «отслужив» в которых, отпрыск мог сделать приличную карьеру хоть в ФСБ, хоть и в других серьезных структурах.

Но были в роте и призывники, действительно решившие, что новая власть и веяния дадут им в руки «инструмент», с помощью которого Россия обретет утраченное мировое господство. Вот для таких бойцов и для себя, любимого, капитан устроил данную лекцию, пригласив ученого с мировым именем.
Виктор Иванович Могилевский, капитан Могила, как за глаза называли его подчиненные, был в разводе и детей за время недолгого брака не оставил. Отца своего он не знал, а мать, Зою Михайловну, всю жизнь, проработавшую на швейных фабриках страны, похоронил несколько лет назад.

Недавно ему стукнуло 33 года, и настоящей его женой была наука. Он все свое свободное время посвящал не только алкоголю, а еще туманностям звезд, динамике звездных систем, звездной астрономии и космогонии галактик. Капитан был среднего роста и не блистал красотой, но его вытянутое лицо с массивным носом иногда, в основном по праздникам, пользовалось у женщин завидной популярностью.

Научная рота Могилы входила в 11-й отдельный разведывательный авиационный полк на авиабазе в Мариновке. База располагалась в 50 километрах от Волгограда.
Курс молодого бойца был пройден, и на воинов, словно огромная задница слона, навалилась наука. Занятия были такой интенсивности, что основная масса уже прокляла тот день, когда поверила своим родным и внебрачным отцам, что пройти службу в такой роте — как два пальца обоссать.

Рассказы взрослых друзей о дедовщине, «половниках», «черпаках», дембелях и разгульной жизни советского солдата шепотом передавались из уст в уста, как что-то прекрасное и несбыточное.
Ученую особь из северной столицы на аэродроме встречали командир полка и комэск. Прибыл лектор местным бортом, вместе с секретным оборудованием для разведчиков. Поселили его в двухэтажном общежитии для офицеров на территории авиабазы, прицепив на дом перед приездом математика табличку с надписью «Hotel».

Увидев на голове мирового гения вязаную синюю шапочку, все высшее руководство, переглянувшись, встречаться с ним больше не захотело. Под любыми предлогами всю организационную суету взвалили на плечи капитана Могилевского. «Сам заварил,— сказал командир полка,— сам и расхлебывай».
На первой же трехчасовой лекции, проведенной после обеда питерским гастролером, спали даже офицеры. Поэтому следующее занятие решили перенести на утро. Вечером после отбоя Могилевский, взяв бутылку «перцовки», решил наведаться к знаменитости. «Чем черт не шутит? — думал капитан.— Евреи тоже люди».

Когда Могилу впустил к себе хозяин номера, на тумбочке рядом с кроватью уже стояло две бутылки: кефир и «Жигулевское».
– Витя,— представился Могила.
– Гриша,— начал знакомство математик с крепкого рукопожатия.
После получасовой беседы ни о чем «перцовка» кончилась. Набрав чей-то номер, Витя попросил принести еще. Робко постучавшись, молоденький солдат протянул в приоткрывшуюся дверь два флакона водки и четверть соленых огурцов.

– Завтра лекция,— вопросительно посмотрел на капитана Гриша.
– Да ладно, Гришаня! Все равно тебя внимательно только я слушаю. Заметь, даже записываю.
Показав сделанную на телефон запись, Виктор продолжил:
– Я тебе прямой вопрос хотел задать, можно?
Гриша напрягся:
– Почему деньги не взял?
– Да нет. Мать их, е... денег этих! Я ж не маленький, понимаю. Одной рукой они бабки дают, в другой хрен наготове держат. Как зазевался, ох...ев от ассигнаций, так прибор свой и засунут. Чо расхлебянил, туда и получил.

– Что за вопрос тогда?
– Гриш, чо ты эту чмошную шапочку носишь?
Минуты полторы Гриша смеялся, потом снял шапку:
– Так лучше?
– Да.
– Всегда проще жить, когда тебя считают прип...зднутым. Это мне еще отец говорил, а ему дед. Посмотри на меня внимательно. С таким лицом, как у меня, Витя, люди по утрам пьют шампанское. С раннего детства мне нужно было быть либо гением, либо дегенератом,— помяв шапку в руке, он добавил: — Я убил двух зайцев.

– Вот теперь пазлы в голове у меня сложены относительно правдоподобно. Я чо пришел-то? Не только корысти ради, но и пользы для. Есть у меня дружок один, Толик, беженец из Казахстана. «Сушка» у него тут двадцать четвертая. Он мне историю месяц назад рассказал, я не поверил. Думал, с бодуна паренек был. Но когда он меня с собой заместо штурмана взял, вот тут я и охренел.
Пел мне Толя, что над лесополосой в Гумраке, как только его разведчик пролетал левым разворотом, ему в хвост заходил неопознанный объект. Причем ни «Штык», ни «Аист» его не брали. Про фотосъемку я вообще молчу.

На День города, перед тем как «Стрижи» работать начали, ему пришлось несколько раз вылетать. В один из таких вылетов Толя сделал резкий вираж и оказался лоб в лоб с объектом. Угадай, что это было?
Хрустя огурцом, Гриша предположил:
– Летающая тарелка.
– Ну ты-то хоть не издевайся,— сделав паузу, капитан шепотом произнес: — «Балалайка» учебная.
Витя пристально посмотрел на собеседника, стараясь понять, насколько сильное впечатление произвели его слова. Сделав удивленные глаза, Гриша попытался отшутиться:
– Да ладно! Учебная, в смысле, без струн?

Нахмурившись, Витя хотел было обидеться, но вспомнив, что собеседник не в теме, спокойно пояснил:
– «Балалайка» — это прозвище двадцать первого «МиГа». Что меня больше всего смутило в этой истории, это то, что вместо реактивной струи из сопла «спарки» торчал железобетонный штырь. Сам, я, правда, не видел, но точку, откуда взлетал истребитель, Толик мне показал.
– Поди, старый немецкий аэродром в Питомнике? Он уже, как золото нибелунгов, у всех на слуху.
– В том-то и дело, что координаты взлетной полосы — это лес в Гумраке. Я когда увидел на «Зиме» тепловое излучение, думал, Чернобыль новый. А когда прибыли на место, кроме нескольких раскопанных ям, ничего нет. Нашли только гильзы от «маузера» и вот это,— вытащив из кармана брюк какую-то тряпку, Витя небрежно бросил ее на стол.

– Это же лифчик,— закинув голову назад, Гриша начал ржать.— Слушай, Вить, а может, в кабине баба сидела? Скорость у «балалайки» дай боже! Как дунула от Толика, так лифон и слетел. Надо поискать внимательней. Глядишь, там и труселя найдутся,— Гришу было не остановить.— Помнишь фильм «Такси»? Там девку из туалета сдернули, только трусы и остались.— Насмеявшись всласть, Гриша робко поинтересовался: — Может, в картишки перекинемся, а то меня уже развезло маленько? Пулю распишем?
– Почему бы и нет,— наливая по стаканам очередную порцию, промурлыкал Витя.— Для затравки хоть по сотенке? Или на интерес?
– Витюша, дружище! Я б с удовольствием. Проиграешь ведь не только деньги — всю авиабазу. Меня в казино не пускают, потому что я крупье просчитываю, а ты говоришь — по сотенке!
– А может, это черная дыра?
– В смысле?
– Там, в лесополосе! Я ж со своими салагами все в радиусе 50 метров перевернул. Бомбу даже нашли бактериологическую. Хорошо, ОЗК с противогазами на всех заставил натянуть, а то бы еще какую-нибудь срань подцепили.

– Плохо ты лекции мои слушаешь. Черной дырой твоя яма быть не может. Черная дыра все поглощает, и выхода из нее нет. Это могила.
– Я Могила.
– Не понял.
– Фамилия у меня Могилевский. Салабоны называют меня капитан Могила.
– А-а, теперь понятно, кого я на КПП ждал и не дождался,— Гриша отодвинул бюстгальтер на край стола.— Пахнет от него дурно.
– Это салажата мои. Сказал им, чтоб вещдок постирали, а они его, видать, вместо стирки обтрухали. Знаешь, за картами идти чего-то не хочется. Может, в шашки?
– В Чапаева!

– Представляешь, если бы какая-нибудь сука из Математического союза зашла сейчас и увидела тебя бухого и играющего с капитаном Могилой в Чапаева! — икнув, Виктор вернулся к начатой теме.— Если эта яма — не дыра, то что?
– Кротовая нора! — попытавшись найти поблизости ручку, Гриша плюнул и продолжил: — В отличие от черной дыры в кротовой норе нет горизонта событий и сингулярности. То есть нет такой поверхности, упав в которую, выйти из горизонта событий уже невозможно. Теоретически выйти из дыры все-таки можно, но для этого придется развить скорость большую, чем скорость света. А это противоречит законам физики.

У кротовой норы нет сингулярности и нет горизонта событий. Поэтому в нее теоретически можно войти и выйти. Это, по сути, машина времени.
– Ни дыры, ни норы я там не видел. Все вокруг на пузе проползли.
– Дыра — понятие образное. Входное устье может быть с игольчатое ушко или в миллион раз меньше атома, а может быть, выражаясь твоими словами, с ж...пу слона.
– Можешь ведь объяснить доходчиво!
– В принципе черная дыра при определенно смодулированной ситуации может стать кротовой норой. Для этого в черной дыре необходимо сжимать материю с отрицательным давлением.
Если добавить в черную дыру обычное барионное вещество, которое с увеличением объема теряет плотность, и сжимать его, то обязательно получим сингулярность и горизонт событий. А вот если это вещество будет особым, при расширении которого растет и его плотность, то бишь имея отрицательное давление, то при сжатии данного вещества мы получим кротовую нору.

– А где взять такое вещество?
– В космосе. Темная материя, например.
– Зашибись! А я думал, в гарнизонном универмаге. У тебя нет знакомых в космосе? Я бы Толика попросил, но у него потолок — 11 километров, да и набрать не во что.
– Ты сильно не расстраивайся, такое вещество никто и никогда не наблюдал. Его вычислили по поведению Вселенной.

– А от чего-то оттолкнуться можно? Хоть формулу, что ли, норы этой? Для меня Пуанкаре или Ферми, как на голой ж...пе с Эвереста скатиться. Я технарь. Мне все пощупать надо. А в цифрах я тону. Помоги мне, Гриша.
– С Эверестом не знаю, а цифрами помогу. Ты ж не денег просишь!
– Чо, реально сможешь формулой кротовую нору описать?
– Да. Один хрен, никто, кроме меня, не разберется.

Порыскав в своем бауле, Гриша, вытащив ученическую тетрадку в косую линейку и обгрызенный стержень шариковой ручки, начал быстро писать. Пока Витя ходил в туалет, поперек тетрадного листка мелким подчерком была написана формула:
– Вот,— подтолкнув листок Вите, сказал Гриша.— Дали ему год.
Недоверчиво покрутив листок перед глазами, Витя сел на стул. Широко зевнув, он продолжил:
– А китайцы?
– А чо китайцы? Это же не воробьев стрелять, здесь мозги нужны. Скопировать не получится. Шаг влево или вправо, и ты на десять лет позади всех.
– Ну а я разберусь?
– Откуда мне знать? Ты просишь формулу — я тебе ее дал. А там твои проблемы. Может, у тебя в гараже под брезентом андронный коллайдер, а не «копейка»? Х...р вас, русских, знает!
– Ты подпиши на листке, где север, где юг,— и, закрыв руками лицо, добавил: — Если б ты знал, Гриша, как я устал от этих дыр.
Сложив тетрадный лист и положив его в карман, Витя пошел к себе.
– Главное, ж...пу листком не подтереть,— вместо прощания донеслось до Гриши.


* * *

За деревьями послышались шаги. Судя по громкому хрусту сухих веток под ногами, это был взрослый человек. Люся надеялась увидеть Рашида. Резко обернувшись, она спросила:
– Рашидик, это ты?
– Нет. Меня Виктором зовут.
– А где Рашид? — удивленными глазами Люся уставилась на появившегося мужчину в камуфляже.
– Не знаю.
– Вы тоже из Гончих Псов?
– Я вообще-то с аэродрома в Мариновке. Капитан Виктор Могилевский.
Мужчина смотрел на Люсю приветливым, даже несколько ироничным взглядом.
– Меня всегда удивлял тот факт,— неожиданно продолжил Виктор,— что такие красивые девушки, как вы, предпочитают дружить с Рашидами и Махмудами, абсолютно игнорируя Иванов, Викторов и Андреев.
– Почему же? — придя в себя и нисколько не смутившись, отвечала Люся: — Я тесно общаюсь еще и с Мишей и Борей. И если вы подойдете ближе, то заметите на моем лице последствия такого товарищества.
Капитан подошел к девушке и увидел желтеющие круги под глазами. Нос у нее слегка съехал на бок, а на губе виднелся шрам.

– Это сволочи, а не друзья.
– Вот поэтому я и предпочитаю сближаться в основном с Рашидами и Ашотами. Меня Люсьена зовут,— протянув руку, она улыбнулась. Ей понравилось простое и вытянутое лицо капитана с мясистым «рубильником».
Люся всегда обращала внимание на нос мужчины. Подруги когда-то советовали выбирать партнера именно по носу. Чем больше нос, тем интересней был мужчина в постели. Люся уже мысленно сравнивала Виктора с Ашотом. У того тоже на груди из-под майки торчал клок густых и черных волос.

– Если не секрет, что делает в вечерний час в лесу симпатичная и одинокая дама?
– Я тут в прошлый раз кое-что потеряла,— сказала Люсьена первое, что пришло в голову.
– Случайно, не это? — Виктор достал из кармана злополучный лифчик.
– Мыло, мочало — начинай сначала! — раздался хриплый мужской голос.— Может, он и трусы нашел?
Подозрительно оглянувшись, Виктор посмотрел в яму. Кроме засыпанной его бойцами керамической бомбы, на дне ямы ничего не наблюдалось. Чтобы избежать лишних проблем с боеприпасами Второй мировой, он последовал традиции черных копателей и решил никому ни о чем не докладывать, а просто ее прикопать.

Специально прокашлявшись, Люся сделала вид, что эти слова произнесла она:
– Горло што-то. С утра голос охрип.
– Странно получается, вы мужчину здесь ищете, а я женщину. У меня такое предчувствие, что мы нашли тех, кого искали. И пускай эта вещица,— Витя смущенно помял в руке лифчик,— не подходит под цвет ваших глаз, я рад, что встретил именно вас. Извините, Гончие Псы — это какой-то поселок?
– Это созвездие.
– Люсьена, вы даже не представляете, как вам повезло! На нашей базе есть мощный телескоп. Он, правда, немного засекреченный, но я думаю, от того, что в него посмотрит такая интересная женщина, как вы, он не треснет. Поедемте. Я вас с одним приезжим картежным шулером познакомлю. Он столько интересного расскажет вам о Гончих Псах, не пожалеете!

– Я вообще-то Рашида ждала.
– Люсенька, милая,— Витя взял Люсину руку в свою и нежно прикоснулся к ней губами,— русская девушка должна ждать русского Рашида. У меня машина недалеко. Буду с вами откровенен: я мечтал о такой женщине всю свою жизнь,— встав на колено, Виктор тихо произнес: — Будьте моей женой.
Дрожа от удовольствия, Люсьена Петровна облизывала сухие губы и не могла промолвить ни слова. Такое признание, еще и на коленях, ей делали впервые в жизни. Это был не последний шанс, думала она, но предпоследний точно. С Мишей и со всеми остальными у нее сначала была постель, а потом уже предложение руки и сердца.

– Это так неожиданно, что я, право, и не знаю,— начала ломаться Люся. Но как только захват у Виктора ослаб, она мгновенно выпалила: — Я согласная,— и, сделав паузу,— пока только на телескоп и шулера.
Усадив Люсю на заднее сидение своей тонированной «Нивы», Виктор поехал к ближайшему магазину за цветами и шампанским. Боец на КПП авиабазы, взглянул на женский силуэт в машине, улыбнулся и открыл ворота.

Проезжая мимо общаги и увидев темные окна в Гришиной комнате, Витя предложил Люсе обойтись без торжественной части и перейти сразу к телескопу. Половина ящиков недавно привезенного секретного оборудования была не распакована. Двухметровое зеркало телескопа смотрелось в ангаре, как космическая лазерная пушка.
Начав импровизированный банкет по случаю сделанного предложения, «влюбленные» расположились прямо на ящиках. Люсю нисколько не смутило, что телескоп еще не собран. Одно только то, что рядом с ней находился мужчина, готовый ради нее на все, придавало ей жизненных сил и энергии.

Она смеялась, забрасывая голову назад, трясла своей шевелюрой и в целом вела себя, как пьяненькая десятиклассница на выпускном. Рассказав все смешные истории, Виктор достал из «Нивы» бинокль и, направив его на ночное небо, начал нашептывать Люсе о звездах все, что знал.
Смотря на полную Луну, Люсьена хотела пискнуть от восторга, но руки Виктора, прикоснувшиеся к ее талии, и пустая кобура, уткнувшаяся в крестец, заставили ее вспомнить кое-что и быстро отстраниться от приятных ухаживаний кавалера.

– Я не сказала «да»,— выпорхнув из объятий капитана, она снова уставилась в окуляры бинокля.— Ой, а это что? — Люся показала пальцем в сторону взлетной полосы: — На памятник похоже.
Отдышавшись от внезапного прилива чувств, Витя посмотрел в том направлении, куда указала девушка. В первом ряду на общей стоянке у ВПП (взлетно-посадочной полосы) на фоне нескольких «сушек» виднелись знакомые еще с учебы в Каче контуры миговской «спарки».
Напрягло Виктора не столько появления «старичка» на стоянке, сколько неестественно высоко задранная передняя стойка шасси истребителя.
В том, что это была «спарка», он не сомневался. Даже из ангара была видна передняя и задняя кабины. Опрокинув залпом стакан, Виктор хотел направиться к истребителю один, но Люся, вцепившись в его руку, сказала:
– Я с тобой.

Взяв на всякий случай бутылку шампанского и стакан, они быстрым шагом пошли к стоянке. На фоне яркого шара Луны крылатая машина выглядела рвавшимся в небо Икаром, у которого ноги были закатаны в бетон. От неожиданности Витя выпустил из рук стакан.
Глотнув из горла шампанского, капитан подошел к самолету ближе.

Это было что-то невероятное. Перед ним стоял «МиГ-21УМ», у которого из сопла торчал огрызок железобетонной конструкции. Впечатление было такое, что памятник, установленный перед Качинским училищем в Волгограде, был в спешке демонтирован, переоборудован в «спарку» и перенесен на аэродром в Мариновку.

Из бетонной конструкции торчала стальная арматура, а на самом бетоне осталась даже надпись «ася козел», сделанная местными граффити.
Брюхо истребителя выглядело внушительно. Внутренние крыльевые бомбодержатели отягощали две 500-килограммовые бомбы, внешние две — по 200 кг. На подкрыльевых пилонах находились управляемые ракеты «воздух-воздух», на подфюзеляжном держателе висел контейнер с разведоборудованием типа «Н». На фоне тяжелой подвески скромно примостились стволы рабочей лошадки — пушки ГШ23.

Однажды, несколько лет назад поспорив с сослуживцами, Витя ночью перед посадкой решил устроить над ВПП «белые ночи». Отстрелив все 128 вспышек фоторазведки из контейнера «Н», он осветил аэродром так ярко, что внезапно проснувшийся дежурный офицер в казарме начал что есть мочи кричать «Подъем!» и пинками поднимать с кроватей обескураженных солдат.

Оклемавшись после секундного замешательства, Виктор, поставив шампанское на бетонку, подтащил к самолету стремянку-трап и полез по ней в переднюю кабину. Мельком глянув на хвостовую часть фюзеляжа, он не увидел контейнера для тормозного парашюта. «Камикадзе,— подумал о машине Виктор,— полет в одну сторону».
– Витенька, а я? — Люся уцепилась двумя руками за стремянку.

Витя где-то подсознательно чувствовал, что происходит какая-то внештатная ситуация и он лезет сейчас непонятно куда и зачем, но не мог с этим ничего поделать. Все движения, как только он дотронулся до крылатого друга, делались машинально.
Открыв фонарь, он привычным движением опустился на сидение передней кабины. Сильно пахло мочой, г...вном и бензином. Ощутив, что сидит далеко не на катапультном кресле, а словно на табуретке, Виктор глянул на сидушку. Отметив про себя, что сидение снято со старых «Жигулей», он принялся внимательно изучать переднюю панель.

Вместо десятка циферблатов и тумблеров панель приборов смотрела на Витю черными отверстиями, из которых торчали провода. Стукнула по обшивке стремянка. Оглянувшись, Витя увидел, как в «задний кабинет» плюхнулась с бутылкой шампанского его спутница.
Почувствовав, что отчетливо слышит происходящее сзади, он еще раз оглянулся. Между передней и задней кабиной было пустое пространство. Все оборудование вплоть до перегородки было демонтировано. Яркий прожектор, висевший на стояночном столбе, освещал исцарапанные Люсины ноги.

– Я так мечтала на самолетике покататься! Витенька, миленький, прокати!
Витя ухмыльнулся:
– Как устроилась? Кабину не сильно обоссали?
– Витюшенька милый, это такие мелочи! Ты даже представить не можешь, через что мне пришлось пройти, чтобы повстречаться с тобой,— Люся опустила откидную часть фонаря.— Как здорово! — и засмеявшись, крикнула: — От винта! Первый, первый, прошу разрешения на взлет.
– Взлет запрещаю,— смеялся, как ребенок, в ответ Витя,— в кабине насрано. Повторяю, Настя, Антон, Сергей, Роман, Андрей...

Решив подыграть девушке, Витя загерметизировал и свою кабину. Пока Люся возилась с шампанским, он случайно уперся в сиденье брелком от «Нивы», лежащем в заднем кармане брюк.
Сигнализация «Шерхан» вякнула где-то рядом, и гашетки герметизации фонарей, щелкнув, самостоятельно дожались вперед.
– Ни хрена себе! — Витя вытащил брелок и нажал на открытие. Гашетки отжались. Люся, громко отрыгнув игристыми газами, притихла.

Нащупав переданную бутылку, Могила в несколько бульков допил шампанское и еще раз нажал на кнопку брелка. И опять гашетки сработали, как надо. Приглядевшись внимательней к бесприборной панели, он рассмотрел слева внизу что-то, определенно никогда не стоявшее на самолетах в принципе. Дотронувшись до блестящей штучки, он ахнул. Это был «жигулевский» замок зажигания.

Судорожным движением вставляя ключ от своей «Нивы» в прорезь замка, Витя просто хотел удостовериться, что не прав. Нечто внутри машины зарычало, и самолет дернулся так резво, что Витя с Люсей стукнулись головами о подголовники кресел.

Витин мозг начал усиленно работать, анализируя поведение истребителя. Максимум, до чего додумалось серое вещество капитана, вспомнив похожую ситуацию с «Нивой», что нужно снять машину со скорости.
– Господи всевышний, какая скорость? Что я несу? — и новая идиотская мысль осенила капитана, когда он уставился на педали. Могильный холод пробежал по позвоночнику летчика. Педалей было три. Истерически засмеявшись, Витя выжал крайнюю слева педаль и снова повернул ключ в замке зажигания.
– Ж... ж... ж-ж-ж-ж,— все веселей и веселей вращал маховик стартер.

Выстрельнув несколько раз, пыхтя и вибрируя, двигатель запустился. Вместо рева могучего реактивного двигателя Виктор услышал привычное бензиновое «чих-пых». Подождав несколько секунд до устойчивой работы мотора, капитан начал медленно отпускать выжатую педаль.
«Мигарь», слегка качнувшись, завалился на переднее шасси и поехал по рулежке.

– Ура! — закричала довольная Люся.— Поехали!
Совершенно не представляя, что происходит, Виктор пытался логически понять: если рычага управлением двигателя нет, чем прибавить или убавить обороты? И только после того, как он дал крайне правую педаль и самолет, дернувшись, побежал по взлетной полосе, быстро набирая скорость, до капитана дошло. Осталось удостовериться, что средняя педаль — тормоз. Он резко надавил ногой на среднюю педаль, и самолет, издав знакомый по автомобильным дорогам визг резины, остановился, как вкопанный, и заглох.

В задней кабине Люся слетела с кресла и, больно ударившись, засмеялась громче обычного. Бутылку шампанского, катавшуюся у Вити в ногах, он приткнул за сидушку и, пристегнувшись болтавшимся ремнем, попытался по новой запустить двигатель.

Пятикилометровая взлетно-посадочная полоса упиралась в звездное небо. Истребитель, лишенный каких-либо навигационных огней и рулежных фар, стремительно набирал скорость. Голова у Вити пухла от вопросов: как выпустить конус воздухозаборника, как контролировать температуру газов за турбиной, определить скорость, местоположение? Что это за двигатель и на чем он работает? Сколько топливных баков и какова их вместимость? Как выпустить закрылки во взлетное положение? И главное, что ему будет за несанкционированное руление на ВПП?

Из всех необходимых приборов на панели при запуске загорелась только единственная красная лампочка. Подозрение, что это была сигнализация давления масла, оправдалось. На красном пластике было накорябано — «масло».
Единственное, что грело мозолистую руку капитана, это ребристая пластмасса рычага управления самолетом (РУС). Даже на рулежке передняя опора шасси чутко реагировала на легкий наклон ручки. А кнопки управления оружием, не демонтированные с РУСа, давали летчику мизерную надежду хоть на какую-нибудь защиту боевой машины.

– Первый, первый,— Виктор еле удерживался от переполнявшей его грудь радости,— прошу разрешения на взлет!
– Витенька, миленький, взлет разрешаю. Давай, родненький, возьми это небо! Оно отдастся тебе так же безропотно, как и я!

Пристегнувшись и разогнав истребитель примерно до 250 км/час, Витя плавно потянул ручку управления самолета на себя. Нос истребителя поднялся на десять градусов.
– Теперь надо убрать шасси и закрылки,— думал капитан, замечая, что с выпущенным шасси машина практически не набирает высоту. Нервно водя вокруг себя свободной левой рукой, он наткнулся на «жигулевскую» ручку подъема стекла. Сообразив, что, скорее всего, это и есть ручной механизм уборки и выпуска шасси c закрылками, он начал лихорадочно крутить тугую ручку против часовой стрелки.
Судя по небольшому «провалу» и быстрому набору высоты и скорости, самолет находился в полетной конфигурации с убранными шасси и закрылками.

Сзади радостно визжала Люся. Витя и сам не понимал, что происходит. Но ему было так хорошо, как никогда. Мысль о том, что это последний в его жизни полет, ни капельки не смущала его. Он был целиком во власти самолета и своей женщины. В какой-то момент он почувствовал, что истребитель, Люся и он — одно целое. И так ему стало весело от этой радостной мысли, что капитан на радостях крутанул «бочку».
Закручивая пилотажную фигуру, Могила с поворотом ручки начал было по инерции выжимать и педаль. Капитан вспомнил, что это тормоз, когда крылатая машина кувыркнулась через голову. Несмотря на стук и крик в задней кабине и разбившуюся бутылку от шампанского, Витя, нежно работая ручкой, выровнял машину.

Но самолет перевернулся и летел уже на спине. Город был как на ладони. На Витю неслась сигнальная лампа, горевшая на острие меча скульптуры «Родина-мать».
Кровь прилила к голове Виктора. Вися на ремне, капитан привычным движением отдал ручку от себя и для разворота влево по отношению к земле отклонил ручку влево, но, снова забывшись, дал правую педаль. Двигатель взревел, и бешеная перегрузка начала выдавливать глаза из орбит, 33-метровый материнский «меч возмездия» просвистел в пяти метрах от фонаря Витиной кабины. Он вовремя сбросил обороты и выровнял самолет. Еще немного, и лопнули бы щеки.
В задней кабине была гробовая тишина.

– Люсенька! — позвал Витя.
– Х....юсенька,— раздался в ответ хриплый мужской голос.— П...зданулась твоя Люсенька башкой о фонарь и отрубилась.
– А ты кто? — удивляясь все больше и больше, спросил Могила, крутя головой на 180 градусов.
– Сынок ейный, нагуленый.
– Она мне ничего про тебя не рассказывала.
– Какая ж дура про себя наговаривать будет! Вот женишься, сюрприз будет,— хихикнул лесник.
– Надо сначала сесть.
– Сядешь, не боись! Угон самолета, заложники — лет на двадцать уже накружил. Ты когда в следующий раз штопоры свои будешь крутить, предупреждай хоть! — В задней кабине послышались стоны.— Кажись, матушка в себя приходит.

– Сынок, ты бы привязал маму-то ремнями к креслу. Как бы не улетела в следующий раз,— и, глянув через плечо: — Где же она тебя прятала, такого умного?
– Ой, Витенька, любимый, до свадьбы заживет! — очнувшись, защебетала Люся.— Я выносливая, с меня как с гуся вода, не переживай!
– Перед свадьбой можно у тебя узнать кое-что? — наслаждаясь безоблачной погодой и ночным видом Волгограда, Витя делал второй круг над Мамаевым курганом.
– Да, любимый.
– У тебя детки есть?
– Конечно, есть. Дочь от первого брака и так, недоразумение одно.
– Это не то, случайно, хриплый голос которого я слышал две минуты назад?
– Вот же гаденыш! И чо он успел тебе за две минуты рассказать?
– Что светит мне, любимая, «двадцатник» за мои деяния.
– Не слушай ты его. У него язык, словно помело. Прокурор нашелся! Я сама его упрячу хрен знает насколько, если не утихнет. Слышь ты, лесник?
– Имя какое-то странное у него. Сама придумала или муж помог?
– Дуся,— прохрипел лесник.— Я ведь сначала в леспромхозе на пилораме работал. А как Дусю повстречал, все и переменилось.
– Пилорама сгорела? — Виктору уже нравился этот любовный треугольник.— Веселый мальчуган. А лет сколько ему?

Неожиданно откуда-то снизу отчетливо, с громким шипением послышалось:
– 125-й, я «Сокол 111-й». Как слышишь меня? Прием.
Ослабив ремень, Витя нагнулся к педалям и начал наощупь шарить левой рукой.
– Ни хрена себе! — в руках у капитана лежал старый кожаный летный шлем с ларингофоном.
Пропустив провода за спинку кресла, Виктор надел шлем.
– 125-й, как слышишь меня? Прием,— продолжал вызывать кого-то незнакомый мужской голос.
Секунду Виктор размышлял над чужими позывными в эфире и, прижав к горлу потертую кожу ларингофона, решился назвать свой:
– 111-й, это Могила, слышу вас хорошо.

– Ну, наконец-то. Выручай, дружище! Курс 120, высота 4000, скорость 1700.
– 111-й, шутишь? У меня стрелку на компасе на полшестого заклинило.
– Могила! Эфир не засорять. На панели справа внизу в бардачке компас и секундомер.
Перехватив руку, Виктор нащупал пластиковую клавишу и нажал на нее. Дверца «копеечного» бардачка открылась, и яркая лампочка осветила нижнюю часть кабины.

– Охр...неть! — нацепив на руку часы, Виктор показал их Люсе.— Девятнадцать камней, однострелочный секундомер и 45-минутный счетчик! Мой первый инструктор такие же носил, только вместо компаса на ремешке была фотка Гагарина.
Взяв ручку управления на себя и дав правую педаль, Витя начал набирать скорость, высоту и ложиться на заданный курс. В полете без высотомера Виктор ориентировался примерно так: где-то на 4500 метрах ему становилось все труднее различать отдельные цвета и слегка путались мысли; выше 5000 метров кислородное голодание заставляло все сильнее биться сердце, появлялась апатия, губы синели, темнело в глазах.

Со скоростью было еще проще. Когда он учился в Качинском училище, инструктор вдалбливал ему наряду с техникой пилотирования не только то, что самый главный прибор в самолете — это человек, но и как держать самолет с наивыгоднейшей скороподъемностью и скоростью. У Виктора, что называется, было чутье самолета. Да, в конечном счете, любой летчик в большинстве случаев взлетал и сажал свою машину визуально, практически не глядя на приборы.

Тело приятно вдавливало в сидение, Люся неестественно громко выражала радость, самолет летел. Виктор поймал себя на мысли, что ему абсолютно наплевать, при помощи каких сил машина разрезала ночное небо. Он выполнял приказ какого-то неизвестного 111-го, и ему было даже интересно, чем это все закончится.

Он боялся спросить об этом Люсю, 111-го, лесника, потому что не хотел слышать правду. А правда виделась ему такой: скорее всего, это была либо белая горячка, либо нарушение психики. Крутились в голове и реальные вещи, такие, как приехавший из Питера Гриша, яма с бомбой в лесу. Собрать все это вместе у Виктора пока не получалось.

«Стоп,— подумал капитан.— Вот, кажется и ответ. Странности начались со знакомства с Люсей. Жаль констатировать очередную аксиому, что все беды приносят женщины, но ничего не попишешь. Хотя какие беды? Собственно, беды-то никакой нет! Есть только приятные и, скорее всего, незабываемые минуты счастья, недолгого счастья». Витя знал по своему скоротечному семейному быту, счастья долгого не бывает.

С высотой температура в кабине стала понижаться. Не задавая глупых вопросов 111-му, капитан стал искать «жигулевскую» печку. Теперь, со светом из бардачка, это заняло несколько секунд. Над бардачком находилась криво выпиленная прорезь, по которой передвигался ползунок.

Сдвинул ручку вправо — в ноги дул теплый ветерок, влево — холодный.
– Люсенька, милая, не замерзла?
– Ну что ты, любимый, разве можно замерзнуть с тобой в сердце, с лесником в...?
– Могила, это «Сокол». До цели 31 минута 25 секунд. Работать будешь пушками и фугасом с горизонтального полета. Для пикирования погода в заданном квадрате плохая. Сейчас необходимо установить ручку сбрасывания бомб в положение «товсь».

– «Сокол», вас понял. Жду дальнейших указаний.
– В «заднем кабинете» по обеим сторонам второго пилота два «жигулевских» стояночных рычага. Пусть второй пилот выжмет левый вверх до двух щелчков.
– Понял. Любимая, слева от тебя рычаг. Подними его, чтобы он два раза щелкнул.
Сзади послышался шум:
– А, вот нашла. Раз, два, три. Готово!
Машину слегка качнуло, и самолет, словно облегчившись, рванул с новыми силами вперед.
– Бл..., Могила, сказал же: слева два щелчка! Ты чо творишь? Бл..., кто у тебя за второго пилота?
– «Сокол», слышу вас плохо. Повторите,— и, повернувшись в полоборота к Люсе: — Любимая, ты за какой рычажок потянула?
– Вот за этот,— Люся подняла правую руку.
– «Сокол», это Могила. Неувязочка вышла. У меня в задней кабине женщина. Перепутала и отщелкнула правый.
– Могила, будь внимателен. Вы, бл..., фугас над Киргизией сбросили!
– «Сокол», жертвы есть? — Витя скривился в страшной гримасе.
– Нет. Бомба упала на территорию натовской военной базы. Расхерачила два «миража» и столовую.
– И это все, на что способна 500-килограммовая фугасная бомба?
– Взрыватель отсырел. Если бы ФАБ-500 п...зданула, там бы котлован остался с Марианскую впадину.
– Зачем же такую срань на борт брать?
– На складах только эти, еще с Отечественной лежат. Парашютная система сгнила...
– Вторая такая же?
– А то какая! Могила, хорош болтать! Подлетного времени семь минут. Над предполагаемой зоной боя степень облачности 6 баллов, видимость 5-6 километров, высота нижней кромки облаков 200 метров. Судя по суете, тебя уже засекли. Высота 30 метров, скорость 1000 км/час. Боевой курс 90 градусов. Работаешь по колонне. Бабаи идут по 2-3 единицы с дистанцией в несколько километров друг от друга. Фугас сбрасываешь, как в прицеле покажется белая «тойота». Рычаг вверх — 500-килограммовая, вниз — 200 кг.
– В каком прицеле? Его нет.
– Бл..., ты Качу заканчивал или кулинарный техникум? Бомби «по сапогу».
– Я думал, это байка.
– Какая на х... байка! От каллиматорного прицела ПКИ-1 толку все равно нет и не было. Выноси точку прицеливания по крышке спиртобачка противообледенительной системы на твоем фонаре. Увидел?
– Да.
– П...зда.
– Что?
– Как скажу «п...зда», кричи бабе своей, чтоб ручник на себя тянула. Будешь из пушки поливать, очередь не больше трех секунд. Ресурс стволов, к сожалению, выработан. «Брызгать» будет, как сивый мерин, с отклонением от оси в несколько градусов. Раз, два, три, п...зда!
– Люся тяни ручку на себя до упора! — крикнул Витя.

Вынырнув из облаков, он, нажимая на гашетку, понесся по головам моджахедов. Увидев первые разрывы 23-миллиметровых снарядов, капитан скорректировал ручкой управления отклонения трассы и при подходе взрывов к белой «тойоте» отжал ручку от себя.
Видя, что высота уже около 20 метров и боезапас израсходован, Могила резко потянул рычаг управления самолетом на себя и, кроме перегрузки в 5 единиц, почувствовал, что все вокруг раскалилось до предела.

Жарища в кабине стояла невыносимая. По лицу градом струился пот. Спина взмокла. Вспомнив про включенную печку, Витя сплюнул и перевел ползунок в другое положение. Жара не проходила. Глотая и размазывая афганскую пыль по лицу, Витя снял шлем и повернулся.
Лицо у Люси было в крови, а глаза смотрели на него с такой тоской, что ему хотелось обнять ее и слизать грязь с ее белой кожи.

– Ненаглядная моя, ты ранена?
– Витенька, мне очень плохо. Опять головой стукнулась обо что-то.
– «Сокол», это Могила. У меня трехсотый!
– Могила, это «Сокол». Там в бардачке бинт и зеленка.
– Хорошо, бл..., что не клизма с вазелином.
Найдя пакет, Витя передал его Люсе.
– Не переживай, Витюша, порез маленький. До свадьбы заживет.
– Лесник живой? Притих чего-то.
– А чо ему будет? Кто-кто, а он лучше всех пристроился.
– Могила, это «Сокол». Сколько вас там человек в двух кабинах? Или бабу лесником зовут?
– «Сокол», это Могила. Как сработал по «тойоте»?
– Х...ево. Говорил, очередь три секунды, а ты палил, как Анка-пулеметчица. Переднюю ножевую антенну радиозапросчика снес.
– А что там в «тойоте»?
– Не что, а кто. Сбитый советский летчик.
– Что ж мы, бл..., уже своих валить начали? Или тебе начальство приказало? Ох...еть, сука. Да как ты мог? Ты сам-то где, «Сокол»? Надо же, бл..., как муд...к повелся. Чувствовал, что подляна какая-то. Я же сейчас развернусь...
– Это все?
Могила молчал.

– У пацана на «тойоте» осталось только два варианта: либо ему шкурку на х...ю отрежут, либо яйца. Да, собственно говоря, это по его просьбе ты работал.
– Как же так, «Сокол»? А где же поддержка, «спасители»? Они же по инструкции должны барражировать где-то рядом...
– Подбери сопли, Могила. На х... мы никому не нужны ни здесь, ни там! Так всегда было. Бросили в пекло, и еб...тесь конем. У вертолетчиков тоже семьи. По инструкции, где-то рядом — это всего лишь в радиусе 30 километров от аэродрома. «Вертушки» в нарушение инструкций всегда с нами в районе боя. Просто легли все. А может, какая-нибудь сука керосин продала или прицел грязными руками собирала. Щас разбираться, только время терять.

– Как же быть теперь?
– Так и быть. Одного сына Родина потеряла, троих народит. Щас слышал, денег дают за очередного уродца?
– Бл..., ну как же так?
– Попробуй, машина рулей слушается? У тебя в хвосте и плоскостях дырки от ДШК. По твоему форсажу духи еще двух «стингеров» пустили, но это не про нашу честь. Твоему мотору ПЗРК всех типов по х...
– У меня пацан из головы не выходит...
– Хочешь выжить, придется его забыть. У меня на «зеленке» под Баграмом почти вся эскадрилья полегла. Я по тому маршруту и через сто лет смогу без карты летать. Вместо координат имена стоят: Серега, Михалыч, Валерка, Мишка, Санек... Слезы у меня давно высохли. Соберись. Нужно сделать еще одну ходку.
– Надеюсь, следующая цель...
– И не надейся. Их бомбами не прошибешь! Щас задача будет сложней. Курс 280, скорость 1500, подлетное время 10 минут. Как пустыня кончится, увидишь скопление огоньков — проси разрешение на посадку. Аэродром называть нельзя. Да тебе это ничего не даст. Карты у тебя все равно нет. Ночью садился на неосвещенную полосу?
– Нет.
– Вот и научишься.
– Я знаю, как осветить полосу. На подфюзеляжном держателе контейнер, в котором больше сотни вспышек. Надо отстрелить его на первом круге, и будет светло, как днем.
– Тебе потом отстрелят одно место. В контейнере не вспышки, а бакшиш...
– Наркота, что ли?
– Подарок. «Столичная», восемь бутылок в Чирчике брал. Отдашь парням из диспетчерской. Трассовый позывной — «Алушта».
– Повтори.
– Три города в Крыму слышал? Ялта, Алупка, Алушта.
– Понял.
– Про свой позывной набрешешь что-нибудь. Там неразбериха сейчас: 378-й штурмовой сваливает, 366-й афганский истребительный пока не прибыл. Прикинешься местным аскером. Все на этом. Прощай, Могила! Как сказал-то, а?

Через пять минут, снизив скорость, на высоте 300 метров капитан увидел огни небольшого поселка. Забыв позывной, но вспомнив, что это города в Крыму, Витя по очереди назвал все три:
– Ялта, Алушта, Алупка, я 125-й. Прошу разрешение на посадку. Ялта, Алушта, Алупка...
– Может, залупка? — донеслось из наушников,— давай правильный позывной или расх...ячим щас твою арбу.
– Ман аскер, по-русскому плохо понимай. Не стреляй, братан.
– Баграмский ишак тебе братан,— диспетчер заговорил по другому устройству: — Гюрза, это 11-й, у нас тут залупа неопознанная. «Свой-чужой» не работает, «моя-твоя» не понимает, разберись...
– 11-й, вспомнил! Бакшиш у меня. Восемь бутылок водки.
– 125-й, понял тебя. Ну вот, бл..., можешь ведь. И русский язык уже выучил. У нас со светом проблема. Щас тебе, «веселый», полосу подсветят.

Через несколько секунд справа появились две параллельные прямые из трассеров. Послышалась работа крупнокалиберных пулеметов.
– У меня тормозного парашюта нет.
– У меня тоже.
– 11-й, полосы хватит?
– Хватит, хватит п...здеть, садись уже, трубы горят. Три дня тебя ждем. Там в конце «бетонки» ориентир — «бочка» караульная, сруливай к ней. Видимость 6 километров, нижний край облаков, да ты из них уже вынырнул, скорость ветра 10 м/сек, высота над уровнем моря 1000 метров, длина бетонки 3200.
– Метров? — зачем-то спросил Могила.
– Нет, бл..., рублей.

Понимая, что все дальнейшие посадочные переговоры с командно-диспетчерским пунктом в связи с отсутствием каких-либо приборов на своем самолете — пустая трата времени, Витя понадеялся только на свой опыт визуального захода на посадку по «кустам».

Выпустив шасси и закрылки, он снизил скорость примерно до 300 км/час и, медленно работая ручкой управления, начал торможение. Снизив высоту до 10 метров, Виктор нежно отклонил ручку управления на себя. Выровняв самолет, он опустил машину на метровую высоту, плавно уменьшая обороты. Уже отчетливо были видны стыки бетонных плит полосы. И вот наконец касание земли, сильная вибрация и визг лысой резины шасси вперемежку с Люсиными завываниями. Пронесся мимо вагончик с бегущими к «бэтээру» бойцами.

Увидев очередное временное строение, Витя подрулил к сараю. Открыв фонарь кабины, в лицо ему швырнул кучу песка сильный боковой «афганец». Прикрыв лицо руками, он увидел свет фар приближавшегося «бэтээра». Из задней кабины, всматриваясь в темную афганскую ночь, словно прожекторы светились испуганные женские глаза.

– Братан, наконец-то!
Из бронетранспортера высыпало несколько прокопченных, небритых и усатых офицеров в выцветших до белизны «афганках». Отвязав с брони стремянку, один из них приставил ее к истребителю.
– Разомнись, братуха. Не стесняйся, если в штаны наложил, можешь и посрать тут,— сказал маленького роста боец в кроссовках и зеленой болоньевой куртке.
Остальные без лишних слов начали демонтировать контейнер с разведоборудованием.
Осведомившись у спутницы о желании сходить в туалет и получив отрицательный ответ, Витя на всякий случай попросил ее оставаться на месте. Спустившись по стремянке, он обратился к бойцу, который руководил демонтажом.

– А «Сокол» где?
Непонимающе посмотрев на вновь прибывшего, офицер в зеленой куртке ответил:
– В запас ушел досрочно. Сказал, чтоб довоевывали без него. Заправляться будешь?
– Я не знаю, на чем он летает.
– Керосина все равно нет. Есть только соляра и 72-й. В прошлый раз 72-м заправляли,— постучав по броне, он сказал водителю, чтоб вызвал «наливайку».

– В прошлый раз? — с удивлением Виктор уставился на зеленую куртку.— Кто пилотировал?
– Бача какой-то. Вроде Рашидом звали. Серега,— представилась зеленая куртка и, сняв с ремня флягу, Серега передал ее Виктору.
– Витя,— протянул руку капитан, взяв другой рукой флягу с водой.— Серег, а тебя не смущает, что из сопла моей «балалайки» кусок бетона торчит?
– Тебе на ней летать. Пусть тебя и смущает. Повоюй здесь с мое и не такое увидишь.

Отсоединив контейнер, вся офицерская братия аккуратно опустила стальной пенал на землю. С еще большей нежностью вытащив оттуда стеклянную тару, они, прокладывая ее белыми тряпками, похожими на портянки, заполнили бутылками продолговатый зеленый ящик.
Закончив с погрузкой, бойцы запрыгнули на броню и, помахав руками, двинулись обратно.
Вспомнив, что не задал последний вопрос Сереге, Витя крикнул:
– А Рашид куда делся?
– Стремянку здесь брось,— сверкнув в ночи белозубой улыбкой, ответил Серега.— Туда,— и махнув рукой на северо-запад, добавил: — К псам своим гончим улетел.
– Витенька! — донеслось сверху.— Он где-то здесь?
– Нет, моя хорошая. Но мы, кажется, движемся в правильном направлении.

С грохотом подкатил «КамАЗ» с цистерной. Из кабины бензовоза вылез худой прапорщик, такой же обветренный с воспаленными глазами, как и предыдущие вояки. Он молча перенес стремянку к гаргроту, взял шланг и полез к лючку топливного бака.
Пока Виктор, ежившись от ночного холода, «орошал» сухую афганскую землю, с заправкой было покончено.

– 600 литров,— сказал прапорщик и вопросительно посмотрел на капитана.
– Денег нет,— пожав плечами, ответил Виктор и, порывшись в карманах, подарил прапорщику китайский фонарик с лазером.
Включив фонарик и наведя тонкий луч лазера на самолет, прапор остался доволен подарком, поинтересовавшись:
– Чо, прицел новый?
– Вроде того.
Смотав шланг, прапорщик достал из бардачка своей наливайки «стечкина» и бросил пистолет Могиле:
– Лови. От нашего стола — вашему. Кандагарский трофей,— сказал он напоследок и, хлопнув дверью, с ревом укатил в ночь.

Держа в руках оружие, Виктор обратил внимание на гравировку, сделанную арабской вязью. Ему почему-то показалось, что в переводе с арабского там должно было быть написано «Гончие Псы». Вернее, если бы он был писателем, то обязательно написал бы именно так.
– Витенька! — жалобно звала капитана Люся.— Поехали, милый.
Засунув пистолет в кобуру, капитан взобрался по стремянке в свою кабину. Сильно пахло бензином. Ветер усилился, и звездное небо постепенно начало заволакивать пыльными тучами.
Передав фляжку с водой Люсьене, он пристегнулся и, подождав когда Люся умоется, запустил двигатель. Несколько раз запросив разрешение на взлет и не получив надлежащего ответа, Могила решил взлетать самостоятельно.

Первые лучи солнца слабо освещали бетонные плиты взлетной полосы. Этого для капитана было уже достаточно. Он за эти сутки сросся с машиной так сильно, что чувствовал ее кожей и взлететь мог не только по «кустам», но и вслепую.
Взлетная полоса была пуста, лишь только ветер гнал по ней высохшие шары верблюжьей колючки. Вдалеке, словно миражи, мерцали контуры «грачей». Без особого труда поднявшись в небо, Виктор взял курс на родную Мариновку.


Глава 8

– Витенька, любимый, мне плохо. В животе что-то нехорошее творится. У меня такое чувство, будто роды начинаются.
– Милая моя, я даже примерно не знаю, где мы находимся. Совсем плохо или потерпишь до дому?
– Уже по ногам течет,— Люся провела рукой по ляжке и посмотрела на палец,— не кровь. Воды отходят, Витя, и лесник посинел.
– Вас понял. Снижаемся.

Аккуратно, без лишнего пилотажа Витя вынырнул из облаков. Перед ним простиралась бескрайняя зеленая равнина.
– Похоже, степь.
Пролетев еще пару минут, Виктор увидел на фоне зеленого ковра довольно прямую накатанную дорогу. В училище он несколько раз садился и взлетал с грунта и знал, что самое трудное перед приземлением — определение высоты начала выравнивания.

Чтобы почувствовать скорость приближения к земле, Виктору нужны были хоть какие-нибудь ориентиры. К сожалению, глазу не было за что зацепиться. Приняв решение садиться, он снизил скорость и привел машину в нужную для посадки конфигурацию. Люся застонала.
– Потерпи, моя хорошая! Какой-то поселок на горизонте. В крайнем случае, я и сам смогу роды принять. В молодости деревенской повитухе помогал.
– Любимый, ради всех святых, не надо. Тебе не пережить того, что увидишь.

И вот уже заросли травы побежали под фюзеляжем. Самолет запрыгал по грунту, оставляя за собой колею. Шасси выдержало, и забрызганная грязью машина проехала еще около километра. Увидев слева две большие юрты, Витя начал выруливать к человеческому жилью.
Откинув фонарь, Виктор оказался словно на другом континенте. Вместо дерзкого «афганца» лицо ему обдувал ласкающий степной «астраханец». Степь показалась Виктору не такой уж зеленой. На огромном приволье молодой травы виднелись пятна солончака. Ветер принес аромат полыни, костра и конского навоза.

Яркое утреннее солнце, бездонное небо... Витя на секунду забылся.
– Не могу уже! — чуть не в крик застонала Люся.
Неудачно спрыгнув с трехметровой высоты, Виктор, прихрамывая, побежал к людям. Первая юрта была пуста. Бегло оглядев внутреннее убранство кибитки, Виктор схватил моток веревки, лежавший у входа, и двинулся к самолету. Связав на конце лассо специальную петлю, он перекинул ее Люсьене.

– Влезай в колечко и медленно, в натяг сползай на плоскость. Я буду тебя страховать.
Спустив свою девушку на землю, Виктор хотел было взять ее на руки, но вес Люси оказался для капитана неподъемным. Подхватив ее под талию, он повел Люсю к юрте.
Уложив свою любимую на кошму, Витя рванул к соседней кибитке. Открыл рывком красную входную дверь, в нос ему ударил спертый запах перегара. На полу лежало два тела — мальчика лет десяти, накрытого одеялом, и мужика с голым торсом.

Судя по лицам, это были калмыки.
– Доктор у вас есть? — толкая обоих, спрашивал Виктор.
– Он по-русски не понимает,— очнувшись, сказал мальчик, показывая на соплеменника.— Доктор в городе. Семьдесят километров отсюда. Есть ветеринар.
– Где он?
– Вот,— мальчик нехотя указал на мужчину, лежавшего рядом.
– Э...гэ...мэ...бды,— сплевывая через губу, произнес ветеринар.
– Что он сказал?
– Что он может сказать? Маштык пил вчера весь день.
– Кумыс?
– Зачем кумыс? Спирт.
– От тебя тоже перегаром несет.
– И я пил. Меня Джангар зовут. Мать с отцом лошадей погнали на стойбище, а мы решили день рождения отметить.
– Чей?
– Маштык сказал — его.
Махнув рукой и с мольбой уставившись на мальчика, Витя быстро заговорил:
– У меня жена рожает, помогите, братцы! Таз нужен с чистой водой, мыло, тряпки, нож, нитки.
Джангар довольно громко произнес несколько слов. Ветеринар очнулся и почесал грязный живот. Прохрипев что-то довольно связное мальчику, Маштык снова закрыл глаза.
– Он поможет,— застеснявшись, Джангар добавил: — Я Маштыку сказал, что у вас кобыла рожает и спирт есть.
– Спирт есть. В спиртовом бачке противообледенителя 6,5 литров. Помогите, ребята!

Повернувшись набок, Маштык громко бзнул и начал подниматься. Окинув осоловелым взглядом юрту, он нашел титан с водой. Подобравшись к нему на коленках и налив стакан, ветеринар, дрожащими руками расплескивая воду, с жадностью выпил. Следом он начал ковырять в носу с таким важным видом, будто очищал не нос от козявок, а разглаживал извилины в мозгу. Вымазав соплями свои ладони, Маштык скатал ими коричневый кругляш и бросил его к порогу. Взяв увесистую сумку, он повернулся к Джангару.

– Где кобыла, извините, жена? — перевел мальчик.
– В соседней юрте,— ответил капитан.
С голым пузом, босой, с сумкой наперевес, Маштык неуверенной походкой направился в соседнюю кибитку. Взяв с двух сторон за ручки титан с водой и захватив пустое ведро, капитан с мальчиком засеменили следом за ветеринаром.

Поссав рядом с юртой, Маштык вытер залитые пальцы о брюки и резким жестом приказал поднести титан поближе к входу. Легким движением схватив титан с водой, он вошел в кибитку.
Приоткрыв дверь ровно настолько, чтобы была видна помятая спина Маштыка и стопы лежавшей на боку Люсьены, мальчик с капитаном начали следить за происходящим.
Ветеринар, хлопая рукой по бедру девушки, заговорил. Виктор тут же ткнул в бок мальчика, и тот нехотя стал переводить:
– Он думает, что это лошадь. И разговаривает с ней, как с кобылой. Успокаивая и убеждая, что жеребенок будет здоровым и сильным.
– Вы чо вчера пили?
– Спирт разведенный. Маштык уверял, что не метиловый. Ты не переживай, капитан, он со мной тоже, как с бараном, разговаривает. Для него что лошадь, что баба — все одно. Его одного только табун и слушается. Как заржет, бывало, так жеребцы от кобыл, как от заразы, разбегаются.
– Ты, я гляжу, разговорчивый очень. Складно сказываешь, и акцента нет. Ты откуда здесь взялся такой, не по годам развитый?

Внезапно из кибитки раздалось громкое ржание. У капитана отвисла челюсть. Отодвинув мальчика в сторону, он заглянул внутрь юрты. Снова раздалось лошадиное ржание. Странным был не сам животный крик, а то, что Маштык, находясь вполоборота к капитану, не открывал рта. Ржала Люсьена Петровна. Да не просто ржала, а еще и сучила ногами, стараясь лягнуть ветеринара в лицо.

Ветеринар тем временем все говорил и говорил. Мальчик с небольшой паузой стал снова переводить:
– Успокойся, милая. Я тебе помогу. Ты извини, что денник тебе соломой не выстлали. Рановато ты начала жеребиться, милая, до вечера еще далеко,— Маштык погладил Люсьену по животу: — Похоже, двойню ждешь. Вон как соски на вымени набухли и молозиво поперло. Потерпи, милая. Как плодный пузырь покажется, так и увидим, как жеребеночек полезет. Если подошвами на копытцах вниз и головкой между ног, значит, повезло тебе, милая.

Люся, постанывая, начала ворочаться.
– Потрись, потрись хвостом о кошму, милая, легче будет.
Внезапно после очередного ржания до капитана донесся хриплый голос лесника:
– Куда же ты прешь, морда ослиная! Спина... ой, шея... ой, голова. Что же тебе, окаянному, не сидится? Прешь все время напропалую без очереди. Да что же это такое, матушка? Надо было этого ишака на куски покромсать, как мальчишек. Лежат себе спокойно, очереди ждут.

Открыв дверь юрты, Могила ошарашенно смотрел на нечто, вывалившееся из Люсиной утробы. Покрытое слизью существо было похоже на осла с человеческой головой.
– Здравия желаю, та-а-рищ капитан! — произнес странный жеребенок и, картинно наклонив голову, отдал честь задним правым копытом. Потом, словно вспомнив о чем-то, добавил: — Извините, у меня кормление,— и потянулся было к Люсиной груди, но Маштык со словами «Она тебя сначала облизать должна» грубо отпихнул морду новорожденного.

Сглотнув слюну, капитан пробурчал что-то в ответ и перевел взгляд на Люсю. Волосы на голове у нее растрепались, лицо было покрыто испариной, взгляд носился по юрте, пытаясь за что-нибудь зацепиться. Платье на груди покрылось белыми разводами. Ниже капитан смотреть не решался, но когда решился, то над нижней частью Люсьены уже нависло тело Маштыка.

Он как ни в чем не бывало гладил Люсю по спине и животу, помогая проталкивать по родовым путям следующий плод:
– Странно, что воды не отошли. Обычно литров двадцать как ухнет, так сразу калоши приходится менять. Не отмоешь потом. А воняет — мухи дохнут! Видимо, ферменты сильно едкие. И что я заметил,— продолжил Маштык разговор сам с собой через переводчика,— чем больше витаминной муки в рационе кобылы, тем крепче запах вод.

После очередного громкого ржания рядом с Маштыком стоял на коленях худой старик в нательном белье и кирзовых сапогах. Осеняя себя крестом, он приговаривал:
– Господи Иисуси, всю спину ирод ослиный копытами истоптал.— И, повернувшись к ветеринару: — Спасибо тебе, мил человек! Век тебя не забуду.
В левой руке старик держал небольшой предмет округлой формы, с которого на засаленную рубаху падала сгустками темная жидкость. Приглядевшись, Виктор ужаснулся: это была уродливая человеческая голова в шапке.

– Ну что там у нас еще? — засовывая в Люсю свою грязную руку, весело спросил Маштык и вытащил тапок в виде слоника. Примерив его и криво ухмыльнувшись, полез за вторым.
От запаха крови, нафталина и человеческого нутра у Вити закружилась голова. Капитану показалось, что лицо его облепил рой пчел, которые жалили его со всей силы. Застонав от боли и закрывая от насекомых лицо руками, он присел на пол юрты.

Боль начала проходить, и через какое-то время Виктор снова ощутил себя в кабине истребителя. Пытаясь взлететь, он почувствовал, как его прижало к спинке кресла, как щелкнули замки на челюсти, и в рот, царапая губы, начало вползать что-то очень толстое, двухдневной небритости.
Когда коленная чашечка Люсьены Петровны уперлась в Витино нёбо, самолет, дрожа всем телом, уже несся над пустыней.


* * *

Очнулся Виктор от лютого мороза. Фонарь обледенел, все члены его тела сковало холодом. Судя по характерному шуму и вибрации, самолет летел. С трудом дотянувшись до ползунка печки, Могила впустил в кабину живительную струю теплого воздуха. Вспомнив о Люсе, он открыл бардачок, чтобы осветить кабину, и резко оглянулся.

Шея затекла настолько сильно, что хруст позвонков чуть было не стал последним звуком в его жизни. Задний кабинет был пуст. С левой стороны груди защемило, и капитану показалось, что насосные камеры его сердца в одно мгновение превратились в камеры сгорания и стали вместо перекачки сжигать прибывшую по аортам кровь.

Посмотрев на покрытый слоем льда лобовик и фонарь, капитан внезапно вспомнил, как после принятия родов, оставив спящую Люсю в юрте, они всей толпой пошли к самолету. Как Виктор, теряя равновесие, стоял на скользкой спине осла, пытаясь залезть на плоскость родной «балалайки», как упал бачок противообледенительной системы на землю, как разлилось около литра спирта и как Яков Михалыч Цынтавр вместе с лесником слизывали спирт и ели траву в том месте, где разлилась «огненная вода».

Потом, разбавив спирт, один за другим пили его прямо из бачка. Когда бачок доходил до Яшиных копыт, Цынтавр, показывая на каждого из вновь родившихся, слегка заплетавшимся языком пел: «А кто родился в январе, вставай, вставай, вставай и чарочку полную, чарочку полную вы-ы-ы-пи-и-и-вай!»

Маштык с лесником, громко смеясь, принялись играть в футбол, пасуя по траве друг другу голову старухи. Ударяясь о кирзачи лесника, голова, казалось, сама была рада вырваться на свободу и брызгала от восторга во все стороны формалином. Лишь два молодых парня, у одного из которых была дыра во лбу, молча плакали и смотрели на все вокруг обалделыми от счастья глазами.

Из отверстия во лбу на лицо Санька постоянно стекала красная сукровица. Увидев шапку, слетевшую с головы старухи, Артем надел ее на товарища, прикрыв клеймо злополучного острова.
Закончив со спиртом, лесник выпросил у Виктора «стечкина» и, сев верхом на Цынтавра, они поехали охотиться на антилоп. Как получилось, что лесник, упав с осла, принял его за сайгака, он объяснить не мог. Когда к стрелявшему по Цынтавру леснику подбежал Виктор, тот со словами «Врешь, не уйдешь!» выпустил по Яше уже всю обойму.

Дальше Виктор ничего не помнил. Люсьена Петровна испарилась из его головы в одночасье. И если прежде в паре с Люсей он мог полететь хоть к черту на кулички, то теперь полет на «мигаре» был для него в тягость.
Прижав ларингофон к горлу, Могила произнес:
– Мэй-дэй, мэй-дэй, мэй-дэй! Всем, всем, всем, кто меня слышит, это 125-й. Я не знаю, кто я и где я. Курс,— Витя глянул на стрелку компаса, вращавшуюся по какому-то своему закону,— курс не известен. Скорость,— капитан снова уставился в обледенелое стекло фонаря,— примерно тысячу. Высота не более пяти тысяч. Кто слышит меня, прием.

Повторив международный сигнал бедствия несколько раз, он снизил скорость и высоту. Виктор надеялся, что фонарь оттает, но этого не происходило. Он отгонял от себя жуткую мысль о северном или южном полюсе, но с каждой минутой она становилась все реальней.
В кабине потеплело. Виктор в сотый раз вспоминал произошедшее за последние сутки и жалел только об одном, что слил из противообледенительной системы весь спирт и потерял в процессе пьянки сам бачок. Его угнетала мысль о Люсе. Он был уверен в очередной утрате любимого человека. Делать было нечего. Отогревшись, он в сороковой раз повторял сигнал бедствия.

Внезапно из наушников Виктор услышал ясную и четкую русскую речь:
– 125-й, это пилотируемый космический корабль «Дракон». Слышу вас хорошо. Визуально не наблюдаю.
Запнувшись об очередное «мэй-дэй», до Виктора медленно начало доходить значение произнесенных «Драконом» слов. Он сглотнул слюну и тихим голосом спросил:
– «Дракон», это что же получается, вы космонавты, летящие на космическом корабле?
– Нет, бл...дь, папанинцы на льдине. Ты откуда здесь взялся, 125-й?
– Я чо, реально в космосе? Охренеть. Не может быть! У меня даже кислородной маски нет.
В ответ послышалась ухмылка, и «Дракон» уже более развязным голосом продолжил:
– Извини, 125-й. Если честно, то мы с тобой вместе в дурдоме. У нас койки рядом и одна «утка» на двоих.
Сделав паузу, Виктор подумал про себя, что из-за нервного перенапряжения начались глюки. Несмотря на появившийся неведомо откуда голос, он снова взялся передавать позывные в эфир.
– Ладно, ладно, 125-й, успокойся, кислород береги. Это снова «Дракон». Тебя как зовут, брателло?

Не обращая внимания на вновь появившиеся слуховые галлюцинации, капитан что есть мочи продолжал кричать позывные.
– Ну как хочешь. Я думал, вот наконец-то хоть за два месяца услышал в эфире родную речь, так нет, бл..., опять оказался очередной военный долбо...б.
После продолжительного молчания в эфире раздался робкий голос Могилы:
– «Дракон», это 125-й. Не понял, мы в дурдоме или в космосе?
– Где-то посередине. Зовут тебя как?
– Виктор.
– Эх, Витек, братуха! Нам ли быть в печали? Ты, я так понимаю, тоже не пришей к п...зде рукав?
– В смысле?
– С концом в один билет. То есть с билетом в один конец.
– Опять не понял.
– Ты билеты где брал и почем?
– Какие билеты? «Дракон», если ты не белая горячка, пожалуйста, объясни.
В эфире снова воцарилась пауза. Минут через десять теперь уже раздался трепетный голос «Дракона»:
– Извини, Витюша. Одичал я тут с этими долбаными ядрами будущей колонии. «Дракон» — это первый американский частный космический корабль, который с шестью колонистами на борту летит на Красную планету. Каждый из шести м...даков вместе со мной купил за 500 000 баксов билет в один конец. Теперь, надеюсь, все понятно?

– Ты действительно м...дак, раз за такие деньги приобрел себе билет на тот свет.
– У меня выбора не было. А насчет м...дака ты прав. Меня здесь за дурачка держат. Они думают, я дебил и сам с собой разговариваю у себя в каюте. А я, бывало, примощусь на потолке, открою свой паспорт и ржу до посинения.
– Что там, в паспорте у тебя фотка веселая?
– Нет, имя с фамилией. Я ведь сам из Твери. Хулиганил по малолетству, потом с серьезными пацанами связался. В общем, разбой, бандитизм, очухался, когда меня уже и свои, и чужие заказали. Купил в Салониках за 500 евро новый паспорт. Все думал, какую фамилию взять? Меня Леха зовут, а погоняло было Лехус. Теперь я грек: Лехус Попандосус.

Виктор рассмеялся:
– Не гони.
– Отвечаю,— насмеявшись, Леха продолжил: — поселенцев всего шесть. Три мужика и три бабы. Ежели долетим, то через два года обещают еще несколько дебилов к нам отправить.
– А как баб зовут?
– Не помню уже. Американку кличем Белкой, француженку — Стрелкой, а русскую — Антониной Ивановной.
– Она что у них, бугор?
– Нет. У ней рука тяжелая. Как приложится, так плаваешь потом неделю: яйца, как две гири, между ног болтаются.

– Где ж она такие бабки взяла на билет?
– Ивановна из Харькова в столицу приехала. На Тверской паслась. Подцепила папика иностранного и взяла его за горло. Тот, чтобы отъеб...лась, купил ей норковую шубу и круиз вокруг планеты. Вот и плавает теперь по отсекам в шубе поверх комбеза, дура.

Баба, я тебе скажу, что надо. Сиськи с мою голову. Смотришь на нее в невесомости и хренеешь. Сначала буфера проплывают, потом через пару минут туловище с ж...пой, а минуты через три, глядишь, и ноги показались.

– А что за мужики?
– Так, название одно. Оба — и командир, и бортинженер — голландцы. Как ни нагнешься, так норовят к заднице пристроится. Не до баб пока, я от этих гомосапиенсов второй месяц по кораблю скрываюсь. Спать приходится в скафандре. Да еще и нос заложило. То ли просквозило где-то, то ли из-за притока крови? Зато храпеть перестал.
– Ой! — Виктор вскрикнул от неожиданности.— Кусок бутылки из-под шампанского в кабине летает.
– Ну, понял теперь, где ты? Витек, а ты куда летишь, братан?
– Не знаю, Леша. Потерял я, похоже, в этой жизни все ориентиры.
– Да что ты ей-богу, не грусти! А может, с нами на Марс? Жрачки и баб на всех хватит. Прилетим, будешь огурцы в оранжерее выращивать или коноплю. Я в носках на корабль горсть семян пронес,— в эфире послышалась английская речь.— Витек, извини, меня Хьюстон вызывает. О тебе пока докладывать не буду, своих головняков хватает. Тем более на радаре тебя не видать. Сам в непонятках: может, ты мне пригрезился? Будь на связи.

Отпустив ручку управления самолетом и убрав ногу с педали, Виктор Могилевский закрыл глаза и полностью отдался на волю судьбы. В голове шумело, как в морской ракушке, тело вело себя как-то не так. Как, Виктор понять пока не мог и даже не пытался. Было такое ощущение, как будто происходил переход тела из одного состояния в другое.

Подумав о смерти, Могила улыбнулся. Если это и есть смерть, то такого конца можно желать даже своим близким. Что это было — сон или нечто иное, но через какое-то время в шлемофоне снова послышалась русская речь.

– Але, Витек, ты куда делся, братишка? 125-й, 125-й, это «Дракон». Але, гараж! Витюша, откликнись! — Еще после нескольких матершинных слов капитан услышал женский голос:
– Врешь ты все, Леша. Никаких одиноких русских олигархов в космосе летать не может. Если у тебя все, я пошла. Мне в душ надо. Одна радость в жизни осталась, пятки не надо скоблить. Подошвы нежные стали, как у младенца.
– «Дракон», это 125-й. Слышу вас хорошо. Антонина Ивановна, здравствуйте.
На том конце провода онемели. Через минуту раздался душераздирающий крик, и мужской голос завопил:
– Я не дебил, Тоня, и не сошел с ума-а-а-а-а-а... Я люблю тебя, Витя. Мне никто не верил, а я оказался прав!
В эфире зазвучал заикающийся голос Антонины:
– В-в-виктор, вы действительно ол-л-лигарх и у вас есть л-л-личный космический кораб-б-бль? Что я говорю, Господи? Они все считают меня дурой, Виктор. А вы как думаете, я действительно дура?
– Ну что вы, Антонина Ивановна! Вы самая умная и интересная женщина во Вселенной. И, кстати, эта шуба вам к лицу.
– Он, что, нас видит? — шепотом обратилась Тоня к Леше.
– Да х...р его знает! Он такой. Может, и видит,— также тихо ответил Леха.
– А что я сейчас делаю? — спросила Тоня, снимая шубу.
– Ну, зачем ты...— думая, что его не слышно, заговорил Алексей.— Опять ее в вентиляцию засосет. Волос с твоего зипуна уже во всех углах немерено.
– Вы снимаете с себя шубу,— ответил Могила.
– Какой у вас мужской и приятный голос,— Виктор услышал, как Тоня всхлипнула.
– Ой, ой, ой, можно подумать...— еле слышно продолжил Леша.
– Я думала, в круиз поехала с тремя мужиками, а тут гребаные марсианские пионеры и бандит,— Тоня завопила в голос.— Дура я, конченая дура! И шуба мне эта на хр...н не сдалась без мужика. Хоть голос настоящего мужчины услыхала. Мамочка милая, забери меня отсюда...
– Ну, все, все...— начал успокаивать Тоню Алексей.— Что ты, ей-богу! Хочешь, я тебе цветы подарю?
– Ты их вырасти сначала,— плача и шмыгая носом, отвечала Тоня.— Лапы убрал. Вон Белку со Стрелкой мацай, а меня не тронь — я Витю люблю,— и окончательно разрыдалась.

Сквозь громкие женские рыдания до Виктора доносились некоторые фразы:
– Чо, нельзя было вместо 3D-принтера запасных мужиков взять? Он же тонну весит... Они бы еще факс нам загрузили, уроды...
Витя не мог представить, как летают Тонины слезы по отсеку, и тихонечко плюнул перед собой. Плевок распался на множество капелек, которые при очередном вдохе капитана дружно полетели туда, откуда были выплюнуты.

Могила прикрыл ладонью рот, но пара капель уже закупоривала его дыхательные пути. Виктор зашелся в ужасном кашле, и ему показалось, что он уже выплюнул легкие. Все пространство кабины было заполнено летающими шариками разного диаметра.
Натянув майку почти на глаза, капитан принялся всасывать воду обратно. Растирая пальцами капли жидкости о ткань, он почувствовал на губах влагу и только сейчас понял, что давно не ел. Как давно, он определить не мог, ибо происходящее с ним не вписывалось в земную реальность.

Пока Могила рассматривал летавшие по кабине предметы, часть фонаря оттаяла. Отстегнув ремень, Могила подплыл к оттаявшему пятаку и обомлел.
Он увидел мириады светящихся звезд разных размеров. Некоторые из них были окутаны словно дымкой тумана. Звезды сливались в светящиеся потоки, которые поглощала черная бездна Вселенной. Такую красоту Витя видел только в кино.

Глава 9

В 03.00 утра на пульт дежурного ОМВД по Центральному району города Новочебоксарска поступил звонок из Дома пионеров. Нехотя отведя взгляд от грудастой блондинки на мониторе, дежурный поднял трубку и представился.

Руководитель астрономического кружка Иван Васильевич Паскудин уверял старшего лейтенанта Сармандейкина в том, что к космической станции МКС движется неопознанный объект. Звонивший был взволнован и раздражен непониманием серьезности ситуации и глупыми вопросами, задаваемыми стражем порядка.

Выспросив у гражданина Паскудина паспортные данные, прописку и наличие приводов в псих- и наркодиспансеры, старлей постарался объяснить Ивану Васильевичу, что в его заявлении не находит нарушения правил общественного порядка и, соответственно, состава преступления. Но обещал доложить о случившемся по инстанции.

Прикинув в уме, что он дежурный по городу, а не по Вселенной, Сармандейкин положил трубку и решил не тревожить начальство до начала рабочего дня. Листая сайт знакомств, он поймал себя на мысли, что не задал гражданину Паскудину главный вопрос.

Набрав шесть цифр с дисплея определителя номеров и услышав уже знакомый голос, дежурный спросил:
– Что делает в три часа ночи гражданин Паскудин в Доме пионеров?
После тирады гневных слов о возможной гибели МКС или даже всей планеты Ивану Васильевичу пришлось поведать дознавателю о ссоре с женой и нелегальном двухлетнем проживании на чердаке интересующего его здания.

Являясь руководителем кружка юных астрономов, рассказывал Паскудин, он имел в своем распоряжении старенький телескоп и раскладушку. В небольшом чердачном помещении, кроме стола и стула, стояло еще и красное ведро. Емкость была без разрешения снята с пожарного щита и использовалась руководителем кружка как отхожее место. Чувствуя за собой мелкую кражу, информацию о ведре астроном от дежурного утаил.

Еще бывшая жена предупреждала Ивана Васильевича, что бессонные ночи за телескопом до хорошего его не доведут. Паскудину было около сорока, но выглядел он на все шестьдесят. Худой, небритый, в больших роговых очках — дети из авиамодельного кружка постоянно путали его с уволенным за пьянку сторожем, коим и стал впоследствии по совместительству астроном.

В эту ночь он, как обычно, прильнул к окулярам телескопа. Каждый день в 02.49 по местному времени над Новочебоксарском под углом от 10 до 41 градуса пролетала станция МКС. Иван Васильевич внимательно рассматривал станцию и записывал в специально выделенный для этого журнал ее конфигурацию на данный момент.

Сенсационная новость о том, что в одной из панелей солнечных батарей на МКС образовалась пробоина, заставила чувашского астронома более тщательно и досконально осматривать каждую вновь образовавшуюся точку на станции.

Наблюдая за посторонними объектами на околоземной орбите, Паскудин сделал для себя единственно, как ему казалось, правильный вывод. Пробоина на панели батарей была проделана космическим мусором, а не метеоритными частицами.
Отмечая крупные частицы мусора на орбите, он даже давал им названия. Например, самому большому объекту, диаметр которого был около 15 сантиметров, астроном дал имя своей бывшей жены. Теперь же, после разговора с дежурным, Иван Васильевич захотел переименовать кусок мусора и назвать его либо Сармандейкой, либо Сармандой, либо — чего уж там! — просто мандой.

Главным событием той ночи для Паскудина было не количество космического мусора, зафиксированного им, а то, что встречным курсом к МКС двигался объект, размеры которого были соизмеримы с габаритами одного из отсеков станции.
У астронома не было никакой возможности воспользоваться информацией об объекте из пространства Всемирной паутины. Кружок «Светофор», в классе которого стоял допотопный компьютер, начинал работу только с 10 часов утра.

Семь часов бездействия астроном считал для себя непростительными. Нужно было что-то предпринимать. Будучи неглупым человеком, Иван Васильевич предположил, что неизвестный летающий объект наверняка заметили американцы, и новость облетела уже все информационные агентства мира.
Спустившись в фойе первого этажа, он вытащил из стола вахтера переносной телевизор и включил его. На единственно прилично показывающем канале шел зарубежный сериал. На остальных каналах был только хрипящий звук без картинки.

Дождавшись половины четвертого, астроном в надежде на экстренный выпуск новостей стал лихорадочно переключать каналы. Не услышав даже намека на ЧП в космосе, он побежал на чердак. И снова его взору предстал неопознанный космический объект, теперь, правда, в более светлых тонах.

«Как я мог забыть о фотоаппарате?» — стуча себя по голове кулаком, подумал астроном.
Достав «мыльницу», он примотал ее к телескопу скотчем и отснял последние десять кадров пленки. На цифровую камеру у Ивана Васильевича не было денег, и он годом ранее купил за 30 рублей на блошином рынке фотоаппарат, о котором мечтал 25 лет назад.
Фотостудия в Доме пионеров не функционировала уже третий год. За то время, пока руководство учреждения «выбивало» у города черно-белую пленку, весь мир уже перешел на цифру.

Душу астронома разрывало на две части. Первая часть желала напечатать снимки и первой предъявить всему миру доказательства наличия внеземных существ, вторая хотела наблюдать за объектом и записывать наблюдения в журнал.
Понимая, что времени на проявку пленки и печатание фотографий уйдет много, Паскудин решил целиком отдаться визуальному контролю и, по возможности, описанию объекта.

После первого внимательного осмотра астроном был поражен своими догадками. Визуальное сходство объекта с истребителем «МиГ-21» было колоссальным. Ошибки быть не могло. Профиль «балалайки» жил в голове Ивана Васильевича еще с детства. Несмотря на то, что плохое зрение поставило крест на желании Паскудина стать летчиком, он до сих пор мечтал о небе, как о чем-то реальном.

Произведя несложные расчеты, астроном стал удивляться все больше и больше. Орбита МКС увеличилась примерно на 2,3 км. Скорее всего, для увеличения высоты полета были задействованы двигатели причаливания и ориентации грузового корабля «Прогресс», пристыкованного к служебному модулю «Звезда». Информация о двигателях появилась в голове астронома автоматически, и, делая выводы,

Иван Васильевич радостно воскликнул:
– Увидели!
Уход МКС со своей орбиты говорил о том, что неопознанный космический корабль видят не только с чердака Дома пионеров в Новочебоксарске, но и из Центра управления полетами. Дело было сделано. Сходив до угла, где прислонившись к стенке, стояло красное пожарное ведро с конусообразным дном, астроном с чувством выполненного долга лег на раскладушку.

Он уже видел свое фото на первых полосах мировых газет, а его интервью, выложенное в «Ютубе», собрало миллион просмотров. Жизнь удалась. Сорок с лишним лет ожидания чего-то большого и серьезного свершились.
Разбудил астронома грубый стук в чердачную дверь.
– Откройте, милиция! — сквозь сон услышал астроном.

Спрыгнув с раскладушки, Иван Васильевич в семейных трусах начал спросонья метаться по комнате в поисках чего-то такого, чего и сам понять не мог. Единственным криминальным вещдоком, находившимся в его комнате, было краденое пожарное ведро.

После недолгого сопротивления шпингалет сдался и безжизненно повис на одном шурупе: дверь открылась. Иван Васильевич увидел на пороге своей обсерватории двух мужчин в серых костюмах, старого и молодого.

Двое в штатском были удивлены не меньше, застав астронома посреди комнаты в трусах и с пожарным ведром в руке.
– Может, в МЧС позвонить,— спросил молодой, обращаясь к товарищу,— или сразу в психушку?
Пожилой подошел к Ивану Васильевичу и, заглянув в ведро, с удовлетворением произнес:
– Полное.
– Хоть в чем-то с утра повезло,— добавил молодой.
– Так вот вы какой, гражданин Паскудин, трижды судимый за душегубство! — Пожилой товарищ, понимающе качая головой, снова посмотрел на молодого: — Чем же он убивал?
– Вот этим самым ведром,— ответил молодой и указал на пожарное ведро пальцем.

У астронома подкосились ноги, и он чуть было не упал, если бы не вовремя подхватившие его с обеих сторон товарищи.
– Ну, будет вам, Иван Васильевич! — сказал пожилой.— Право, шуток не понимаете.
Выхватив из рук Паскудина ведро и принюхавшись к его содержимому, молодой с удивлением спросил:
– Это что ж у вас тут, параша, что ли, в обсерватории? Дожились. На тюрьме унитазы новые, а в Доме пионеров — пожарное ведро!

Пока молодой выносил из комнаты парашу, пожилой представился:
– Петров Петр Петрович.
Присев на раскладушку, астроном, немного успокоившись, съязвил:
– А второй, наверно, Иванов Иван Иванович?
– Не верите? Документы показать?
– Верю, верю,— одевшись, Василий Иванович продолжил: — С чем пожаловали?
– Вы даже не спросите, откуда мы?
– Зачем? Правду вы все равно не скажете, а вашими липовыми ксивами меня не убедить.
– Приятно разговаривать с умным человеком. Если не возражаете, я перейду к делу.
Астроном мотнул головой в знак согласия.
– Сегодня в три часа утра на пульт УВД Новочебоксарска от вас поступил сигнал. Хотелось бы услышать более подробную информацию по неопознанному объекту.

После такого вопроса Паскудин не смог скрыть на своем лице разочарования. Для него было яснее ясного, что он один из первых, кто увидел НЛО в мире, и этот факт уже должен быть растиражирован по миру, как впрочем, и характеристики самого объекта. А тут вдруг нужно что-то еще пояснять. Он, не мигая, смотрел в глаза Петру Петровичу и лихорадочно анализировал.

«Ведь если мне,— думал астроном,— через семь часов после обнаружения объекта задают такой вопрос, значит, не весь мир, а может быть, только я и видел этот истребитель?»
Старый чекист, а Иван Васильевич был уверен, что оба товарища из ФСБ, искрился лучезарной и всепонимающей улыбкой.

– Да-да, гражданин Паскудин. Вы один из немногих, кто наблюдал воочию данный неопознанный объект. Если быть точным, то всего лишь второй.
– Кто первый, если не секрет?
– Между друзьями не может быть секретов. Мы ведь друзья?
Астроном машинально кивнул.
– Второй — один из космонавтов с борта МКС. Он, собственно говоря, и скорректировал орбиту станции на 2 километра.
– По моим расчетам, на 2,3 км.
– Неважно. Важно другое. Как могло получиться так, что ни Хьюстон со всем его колхозом,— Петрович начал распаляться и краснеть,— ни лаборатории исследований Луны и планет университета Аризоны, ни НАСА — х...яса, ни один долбаный астроном во всем мире, включая нашу великую державу, ни в какой «хаббл» не узрел неопознанный космический корабль, а вы, бл..., один космический алкаш, другой просто очкастый дегенерат, в какую-то сраную советскую трубу увидели?

Выпрямив спину и слегка подняв подбородок, астроном попытался справиться с волнением и с распиравшей его душу горечью за некогда великую страну ответил:
– Так может, поэтому и увидел, что труба советская?
– Извините,— начал оправдываться Петрович,— вся ночь и все утро кувырком. Вы просто не общались с тем первым, из-за которого произошло ЧП на станции. Согласитесь, что уйти с орбиты, не поставив и не согласовав такую операцию с ЦУПом, равносильно диверсии. Я не знаю, кто его на МКС будет расстреливать, но пока мировая космическая номенклатура собственными глазами не увидит эту «балалайку», я с вас живого не слезу.

– Значит, все-таки я прав, это «балалайка»...
– Как вам живется с такой фамилией? — перебил на полуслове астронома Петрович.
Насупившись, Паскудин ответил:
– Вот и жене моей она тоже не нравилась. А я, может быть, и живу только потому, что оставил такую фамилию. Что вы знаете обо мне?
– Это еще не все,— не дослушав астронома, снова заговорил Петров.— С этим объектом велась радиосвязь. Один из будущих жителей Марса, грек по национальности, будучи на борту межконтинентальной станции «Дракон», провел сеанс радиосвязи с НЛО.

– На каком же языке они разговаривали? Если вообще общались?
– Грек утверждает — на эсперанто, а голландцы, капитан с бортинженером, божатся, что на русском.
– Они, что, русский язык знают?
– Нет, но наше «бл...дь» от всех других слов отличить смогли. Грек о теме беседы не колется, а провести допрос с пристрастием можно будет только через два года, когда на Марс отправят еще одну партию долбо...бов. Можно было бы голландцев попросить с греком побазарить, но что с них, с педиков, возьмешь?
– Что же мы имеем? — протирая майкой очки, произнес астроном.— На расстоянии в 343 км от земли движется «МиГ-21УМ», который видели всего два человека в мире и пилот которого разговаривает по-русски. А ведь это была «спарка», и на подкрыльевых пилонах я рассмотрел бомбу и ракеты. Да что мы вокруг да около? На этой пленке,— астроном передал «мыльницу» Петровичу,— все, что я успел отснять.
– В том-то и проблема, что корабль может нести на борту ядерное или еще какое-нибудь оружие массового поражения. Когда его можно будет снова увидеть с этой точки? — вертя в руках фотоаппарат, Петрович посмотрел на телескоп.

– Если он остался на той же орбите, то сегодня около трех ночи.
– Время не терпит. Мне придется забрать ваш оптический прибор.
– Вы можете делать все, что захотите, но давайте мыслить логически. Проще ждать его на конкретном месте, чем бегать с телескопом и выпученными глазами по миру за миражом и в конечном счете не успеть и сюда. Здесь-то я его точно видел, а будете ли вы его лицезреть из Америки или Африки, не факт. Мало того, надо еще и расчетную точку вычислить и добраться до нее. Это еще время. Так что сейчас спускаемся вниз, откроем фотостудию и вплотную займемся пленкой.

– Может, поедем в нашу лабораторию?
– Чтобы найти нужные реактивы для данной пленки, вам еще сутки понадобятся. А здесь время остановилось. Даже фотобумага 1977 года, но ее состояние и качество, я вам скажу, не уступят современной отечественной, не говоря уже о китайской.
– Неужели на такую «мыльницу» можно что-то снять?
– Пойдемте, сами увидите.

Выход из комнаты внезапно преградил молодой чекист. В руках он держал эмалированное зеленое ведро с корявой надписью «Молоко». Буквы с подтеками были выведены белой масляной краской.
– Вот это лучше пожарного. Хоть крышка есть,— ставя ведро в дальний угол, сказал молодой.— Всяко лучше, чем здешний туалет. По четыре посадочных места с дырками вместо унитазов, друг против друга и ни одной перегородки. Похоже, не для детей строили, а для эксбиционистов, мать их!
Взяв на вахте ключ, всей компанией мужчины направились в фотостудию. В холле первого этажа уже стали появляться первые посетители, дети от 8 до 12 лет.

Зайдя в маленькое помещение, пропахшее химреактивами, астроном завесил шторы и включил фотофонарь. Дальше Иван Васильевич двигался, словно красный запрограммированный робот. Проявив пленку и повесив ее сушиться, он принялся разводить в ванночках реактивы. Присев на стулья, чекисты наблюдали за профессионалом с нескрываемым уважением.

Когда дело дошло до фотоувеличителя, товарищи пододвинули ближе стулья. Спроецированные на бумагу кадры менялись каждую секунду. Собака, дети, ночное небо, старуха с девочкой...
– А вот Оно,— шепотом сказал Иван Васильевич,— дерево.
– Какое дерево? — спросил молодой.
Переглянувшись с Петровичем, Паскудин хотел продолжить фразу из старого фильма, но чекист, улыбнувшись, опередил астронома:
– Кто ж его посадит? Он же памятник...
Понимая, что до чего-то он не дорос в этой жизни, молодой махнул рукой и сконцентрировался на появившемся изображении.

Прильнув к загадочной картинке в ванночке с проявителем, никто из присутствующих уже не мог оторвать от нее взгляд. На смазанном снимке звездного неба четко вырисовывался советский истребитель и МКС вместе с пристыкованным к ней грузовым «Прогрессом».

Скромная цветовая гамма черно-белой фотографии не давала всей полноты картины, но те части неизвестного корабля, которые интересовали внутренние органы страны, были видны хорошо.

– Вот это да! — вырвалось из уст Петровича.— Я до последнего думал, что это очередной п...здеж и провокация. Вот тебе и мыльница с трубой.
– Похоже на старый истребитель,— добавил молодой.
– Это и есть истребитель «МиГ-21УМ», «спарка»,— со знанием дела произнес астроном.— Хорошо видны передняя и задняя кабины. Летчиков не разглядеть. Скорее всего, стекла фонарей тонированы специальным составом. Единственно, что мне непонятно в этом пришельце,— странное сопло. Такое впечатление, что оттуда торчат куски арматуры с бетоном.

– А что вы скажете о плавности обвода носовой части? — спросил Петрович.
Неожиданно профессиональная летная лексика в вопросе Петровича поставила астронома на секунду в тупик.
– Что у него с носовой частью? Есть некая деформация, не более того,— не понимая, к чему клонит собеседник, ответил Иван Васильевич.
– Космонавт-исследователь с МКС утверждает, что он узнал машину именно по нарушению плавности обвода носовой части фюзеляжа. Повреждение списанный истребитель получил, когда пьяный крановщик перетаскивал его через ворота КПП.

У астронома в изумлении поднялись брови.
– Мне тоже поначалу показалось это бредом,— продолжил Петров,— но перед нами действительно самолет-памятник из города Воронежа, установленный на пересечении улиц Космонавтов и Ворошилова.
Четыре часа назад я на всякий случай сделал запрос в ФСБ Воронежа, и, действительно, на перекрестке названных улиц до сего момента на постаменте стоял самолет, который странным образом исчез.

Если вы приглядитесь еще внимательней,— оба собеседника вытянули к фотографии шеи,— то на куске бетона, торчавшего из сопла, увидите надпись «ася козел». Заметьте не Вася, а именно «ася козел». Наши сотрудники за четыре часа проделали титанический труд и выяснили, что единственный в России козел по кличке Ася проживает в Воронежской области в деревне Каменный Конец. Все сходится.

Петровичу позвонили. Выслушав около минуты чью-то монотонную речь, он коротко сказал «да» и убрал телефон в карман пиджака:
– Нужно сделать по несколько экземпляров всех снимков. Пленку я заберу с собой,— приподняв пинцетом фотографию, он снова обратился к Василию Ивановичу:
– Где я могу найти директора этого заведения?

Через час здание Дома пионеров было оцеплено и нашпиговано специальными агентами всех мастей. Паскудину привезли приличный костюм и туфли. Облачившись в новый наряд, астроном, сидя на раскладушке, ждал прихода ночи.
К девяти вечера по Новочебоксарску поползли слухи. Старухи на лавочках, боязливо оглядываясь по сторонам, шептались о том, что Дом пионеров заняли сатанисты и оттуда слышатся крики детей и блеяние козла. Штурм здания, утверждали осведомленные жители города, намечался на три часа ночи.




Глава 10

Аманжопа Семеновича Мухина родители назвали в честь первого казахского коммуниста. Родился Аманжоп 12 апреля 1961 года в селе Подвязки Волгоградской области. Почему Мухины, игнорируя имена индийских и китайских членов партии, остановили свой выбор именно на казахском варианте, осталось загадкой не только для самого Аманжопа, но и всего села.

После того, как все 14 дней односельчане отмечали рождения богатыря, Аманжопчик стал сиротой. Чтобы не травмировать психику человека, родившегося в День космонавтики, заведующая районным роддомом попросила родственницу в ЗАГСе сократить красивое имя мальчика наполовину. Так Аманжоп стал Жопом.

К 12 годам, когда с таким именем не забирали даже в милицию, парню ничего не оставалось, как самому исправить в метриках букву «П» на «Р». Друзья стали называть его кто Жором, кто Жориком, а кто и Жоржем. Такой расклад устраивал всех.
Когда воспитательница в детдоме рассказала детям биографию первого космонавта планеты, Жорик загорелся желанием стать летчиком и, словно на крыльях, полетел навстречу своей мечте.

После восьмого класса, не найдя поблизости ремесленного училища № 10, которое по специальности «формовщик-литейщик» заканчивал Гагарин, Мухин подал документы в ПТУ № 5 на наладчика швейных машин. Ключевыми словами для него были «наладчик» и «машин». Самолет тоже машина, думал мальчишка, и с большим упорством засел за учебу.

После окончания ПТУ Жорж проходил практику на местной швейной фабрике. Служащим предприятия парнишка запомнился только тем, что подкармливал швею-мотористку Зою яблоками. Он так часто и настойчиво носил их к ней, что ей ничего не оставалось, как понести от него. Когда Зоя родила, Георгий Мухин уже учился в Воронежском летном училище. Так Жорик заочно стал отцом.

Дальнейшая судьба устилала его путь только лепестками роз, по шипам в место него шел кто-то другой. После окончания авиационно-технического училища города, в которых проходил службу Мухин, менялись, как листки на численнике: Тамбов, Херсон, Кушка, Ташкент, Чита, Нижний Тагил, Королев... Между какими-то из этих городов он женился. Сей акт в жизни будущего покорителя Вселенной не имел никакого значения для обоих супругов и государства.

В феврале 2006 года решением Государственной межведомственной комиссии он был рекомендован к зачислению в отряд космонавтов Центра подготовки космонавтов ВВС. 20 июня 2010 года приказом Главнокомандующего ВВС его зачислили в отряд кандидатом в космонавты-исследователи. После общекосмической подготовки в ЦПК, несмотря на неуемную тягу к спиртному, ему присвоили квалификацию космонавта-исследователя.

Мухин порой и сам не мог понять, как после двухнедельного запоя он смог получить недосягаемое даже для отличников и трезвенников? Он смотрел на себя со стороны и не понимал, куда делся тот молодой красавец с блестящими глазами и ярким темпераментом. В свои неполные пятьдесят он был уже высохшим стариком с редкой растительностью на теле. Обретя заветную «корочку», Жора прозрел. За его спиной все эти годы стоял экспериментальный отдел ЦПК.

Оказалось, что новоявленные экспериментаторы дожидались, когда «клиент» дойдет до кондиции. Жора, ознакомившись с техдокументацией, согласился принять участие в секретном проекте «К-5». Переваривая полученную информацию, Мухин понял, что до него ТАМ уже побывало четверо таких же, как и он, товарищей по несчастью.

Жорж долго ломал голову над тем, кто эти люди. Пока он мысленно перебирал всех, кого знал, его назначили космонавтом-исследователем в дублирующий экипаж. Через месяц он случайно услышал, как расшифровывалась аббревиатура «К-5». Находясь на зачетных комплексных тренировках в спортзале, один из начальников нового проекта, не заметив, что Жора еще не ушел, спросил: «Как себя чувствует калдырь номер пять?».

Если раньше, услыхав данное слово, Мухин обижался, то теперь он был просто уверен, калдырь — это звучит гордо! Проект предназначался для оздоровления высшего эшелона власти. Не желая расставаться с вредными привычками и намереваясь жить долго и счастливо, руководители страны запустили данную программу на площадке ЦПК.
Некоторые обласканные властью ученые утверждали, что невесомость в симбиозе с космическим излучением и определенной дозой алкоголя очищали клетки человека и продлевали жизнь на десятки лет.

Главным новшеством данного исследования и поначалу самым трудным для Мухина был путь доставки в организм спиртосодержащих жидкостей. Жоре никогда в жизни не приходилось держать в руках вместо стакана клизму. Зато им сразу было обнаружено множество плюсов данного метода. Главные из которых: отсутствие амбре, неизменность цвета лица, сохранность печени, как утверждали спецы, и наконец необязательность закуски.

Иногда после тренировки Жора все же подносил кусочек темного хлеба к известному месту и пытался им занюхать. Желание было продиктовано не потребностью организма, а исключительно в целях поддержания народной традиции.
Первоначально «грелка» крепилась к трусам космонавта. Со стороны это выглядело так: сидел себе человек за столом, ни грамма в рот. Повошкался на стуле малость, и вот те на, через пяток минут пьяный вусмерть.

Неожиданно вспомнив, что основная работа космонавта происходила в невесомости, экспериментаторам пришлось переместить сосуд на спину.
При нажатии на резиновую емкость по специальному зонду, введенному в организм испытателя ректально, подавался нужный состав. В данный момент, находясь на борту МКС, это была сорокапроцентная настойка боярышника.

Врач при подготовке космонавта переусердствовал и загнал зонд почти до гланд. Поэтому, когда Жора прижался спиной к «дверному косяку» переходного люка, из его носа, словно из аппарата с газводой, брызнула водочная струя. Если бы испытатель вовремя не подставил специальный пакет, то пострадали бы ни в чем не повинные люди, находившиеся в базовом блоке станции.

В дальнейшем для исследований поведения человеческого организма в невесомости подшофе планировался целый ассортимент винно-водочных изделий. Перечень начинался с божественных напитков, хранившихся в подвалах Абрау Дюрсо, и заканчивался жидкостями для мытья стекол, разливавшимися местными казахами рядом с Байконуром.

Некоторые смеси Жорик готовил сам. Вычитав о рецепте коктейля в алкогольном справочнике «Москва — Петушки» и добавив к «Лесной воде», зубному эликсиру, лимонаду, лаванде, вербене и двум граммам лака для ногтей сушеных поганок, он с гордостью дал нектару новое название «Слеза космонавта».
Теперь, приняв на грудь, пардон, на пятую точку сто граммов «Слезы», ни о какой памяти и здравом уме и речи быть не могло. «Мухин видит сквозь материю» — реагировали американцы на частое мухинское «Я вас, бл...ей, насквозь вижу». Напиток творил с космонавтом чудеса.

Уже четвертый месяц Мухин находился на борту международной космической станции в составе интернационального экипажа МКС-59, состоявшего из шести космонавтов.
В один из выходов в открытый космос Жорик, пристегнув к своему скафандру сейфер, двинулся к одной из солнечных батарей. Поворотный механизм левой батареи постоянно заклинивало, и космонавтам приходилось смазывать его и разрабатывать каждые три месяца.

Эта сторона станции была словно проклятая. Во время прошлых ремонтных работ бортинженер уронил здесь шпатель, командир посеял пассатижи. Американка Стефания Тайпер пошла дальше и заявила в своем «Твиттере», что во вторник, пока она меняла подшипники на поворотной штанге, у нее подрезали сумку стоимостью в 100 000 долларов.

Мухин был в теме, и поэтому его попросили разобраться. Он уже разруливал похожие ситуации. Когда ему однажды прокололи правое заднее колесо, он, прежде чем вытаскивать из багажника своей «шохи» запаску, положил барсетку вместе с капканом на рысь рядом с водительским сиденьем. С этого дня чьи-то засушенные пальцы болтались у него на зеркале вместо «вонючки».

Хоть и называли космонавты сейфер космическим мотоциклом, похож он был на инвалидное кресло без колес. 19 двигателей на сжатом воздухе, несколько переключателей и рычажков на подлокотниках — в общем и целом ничего сложного даже для обывателя.
При выходе наружу Мухин перемещал грелку со спины на перед. Теперь при резком ударе по груди организм космонавта-исследователя получал одну дозу, если же надо было ускорить процесс принятия решения, Жора стучал два и более раз.

Прочитав перед выходом перечень лежавшего в пропавшей сумке американки, он не обратил внимания на кусачки, пилочки, губную помаду, пачку тампонов, лак для ногтей и специнструмент. Увидев в списке то, что искал, космонавт не смог сдержать эмоций.
За прошлые месяцы Мухин сросся с кувалдой в одно целое. Со своей «Марь Ивановной» они вместе несколько раз выходили на спецзадание. Когда МКС проходила вблизи очередного военного спутника наших заокеанских «друзей», Жоре на мейл с Земли приходило два слова: «День жестянщика». Он со своей подругой подлетал на сейфере к заморской железяке и рихтовал ее, словно свою убитую «шестерку» — прости, Господи — доставшуюся ему от дальнего родственника.

В этот раз, отстегнув страховочный фал от наружного поручня станции, Мухин включил на сейфере двигатели и направился обследовать защитный периметр МКС. Периметр своими габаритами был похож на коробку для пиццы: 2 км вверх, 2 км вниз, 25 км в длину. По докладу стратегического командования ВС США в их поле зрения попало несколько объектов, которые и летел проверять Жора.
В прошлый выход в километре от грузового отсека он поставил рыболовную сеть с крупной ячейкой, и теперь у самого чесались руки посмотреть на улов.

– «Тархун-1», я «Тархун-3», как слышите меня? Прием.
Повторив позывной несколько раз, Мухин услышал недовольный голос командира:
– Ну, чо там у тебя, трахун?
– Небогато,— выбирая сетку, ответил Жора.— Щука килограмма на два,— и, причмокнув, добавил: — сушеная. И дохлая собака с трехлитровой банкой на голове.
– Лайка?
– Да кто ж ее знает? Родословной при ней нет. Лапы вон все обглодал кто-то. Раки, наверное.
– С сушеной рыбой понятно,— поперхнувшись слюной, продолжил командир.— У прошлого экипажа в том году пиво закончилось, вот они и выбросили щуку за борт. А с собакой странная история. Может, из «Шаттла» выпала?
– Не-е. На этикетке «Соленые огурцы» по-русски написано.
В эфире раздался глухой удар по скафандру.
– Вспомнил,— обрадовался командир.— На собаке антенны не видно?
– Есть,— освобождая пса от сети, произнес Мухин.— Шея проволокой обмотана.
– Точно. Москва предупреждала, что северные корейцы спутник запустили. Так что, ты это, отпусти ее ради Христа, и давай на базу. Сумку нашел?
– Нет. Щас еще в один затончик метнусь. У меня там два «телевизора».

Сумка не нашлась и в этот раз. Прибыв на МКС, Мухин продолжил свою работу «Влияние алкоголя на пищеварительный тракт человека в невесомости». Все ощущения космонавт-исследователь записывал на своем компьютере в специальную папку.
Он двое суток размышлял над названием папки. Оно должно было быть одновременно неброским и в тоже время космическим — поставил себе задачу Жорж.

После бессонной ночи, во время которой он пробовал уснуть то в спускаемом аппарате, то вися над креслом, то над диваном, Жора нарек свое детище «Через тернии к гландам».
На станции, кроме Мухина, трудились еще пять космонавтов. Командир и второй бортинженер — россияне, два астронавта — жители Техаса и тайконавт из Пекина. Было еще одно существо, оставшееся от предыдущего экипажа,— робот-андроид Р-2.

Созданный американцами робонавт-2 по своему строению напоминал человека. У него было туловище, голова и две руки. Механические ноги должны были доставить очередным грузовым рейсом. Туловище и руки Р-2 были белого цвета, голова же, как выражался Жорик,— поносного. Управлялся робот в данный момент только из ЦУПа-Х (Хьюстона). Местный пульт управления не работал.
Толку от робонавта было мало, говорил он в основном на английском, мог двигать руками и вел свой микроблог в «Твиттере». Лишь однажды во время поломки санузла Жора решил использовать робота по назначению.

После того, как голову андроиду прищемило держателем для бедер, а инфракрасную камеру засосало мощным вентилятором в очко унитаза, Мухин прикрутил робота к консоли на потолке научно-энергетического модуля между велотренажером и беговой дорожкой.
Сам Жора из двух этих тренажеров выбирал велосипед. На нем не надо было надевать хомута, имитирующего земное притяжение.

Привыкнув к бесполезности андроида, экипаж не обращал на робота никакого внимания. Зато Мухин не мог пролететь мимо и не поговорить с «электроником». Как только по внутренней связи раздавалась фраза: «Ури, Ури, где у него кнопка? И как ее нажать правильно?», экипаж знал — велотренажер занят.
Из четырех оптических и одной инфракрасной камер, расположенных в шлеме андроида, на Мухина смотрели десять пар глаз, в Хьюстонском ЦУПе и не знали, что ответить. После длительного спора в конструкторском бюро концерна GM (производителя робота) ученые решили на нижней части туловища все-таки установить большую красную кнопку.

Через динамик на шлеме и «Твиттер» робонавт силами все тех же создателей пытался как-то общаться с космонавтами. На вопросы Стефании и Билла робот радостно отвечал и как его зовут, и где он родился, и какая погода, но как только рядом слышалась русская речь — гуманоид зависал.
Фразы российских членов экипажа ставили весь Техас в неловкое положение. Как, например, можно было понять командира, когда, откатав на велотренажере и обняв за плечи Р-2, он спросил:
– Сеня, быстро объясни мне, зачем Володька сбрил усы?

Бортинженер, однажды пролетая рядом и держа в руках семейную фотографию, притормозил и грустным голосом констатировал:
– Жениться, Сеня, надо на сироте.
Если бортинженер и командир называли робота Сеней, то Жора в этом смысле был куда более разносторонен и давал электронному детищу, кроме имен, еще фамилии.
Проплывая мимо, он никогда не оставлял электронное чудо без внимания: «Ну и рожа у тебя, Шарапов» или, растопырив два пальца и поднеся их к глазницам робонавта, он делал гневное лицо и, пугая хьюстонских инженеров, произносил: «Пасть порву, моргалы выколю!» Иногда он, стряхивая пыль с туловища андроида и смотря в его «глаза», спрашивал: «У вас нет такого же, только без крыльев?»

После того, как в Хьюстоне за пульт управления роботом посадили еврея, приехавшего в Америку из Житомира, отношение к робонавту у русских изменилось. Теперь на Жорину реплику «Украл, выпил, в тюрьму» робонавт на русском отвечал: «Сам дурак».
«Хочешь большой и светлой любви?» — спросил у андроида однажды командир. Мотая отрицательно головой, Р-2 произнес в ответ с еврейским акцентом: «Кузнец нам не нужен».

Через неделю робонавт мог сам остановить пролетавшего мимо космонавта и поинтересоваться: «Товарищ, где у вас тута можна кипяточку раздобыть?» Когда внезапно нарушив график занятий в спортзале, робонавт увидел на велотренажере вместо Стефании бортинженера Сергеича, он удивленно спросил: «А где бабуля?» Еще через месяц в блоге Р-2 стали проскальзывать заметки о том, что робот не очень-то доволен своей работой. «Я на кошках больше заработаю»,— писал он.

У тайконавта было простое китайское имя Ийнгпей Изыцзюй. Родители у него были хунвэйбинами, и сын, придерживаясь партийной линии предков, кроме лицезрения в иллюминатор, вел на станции стенгазету. Клеймил он черных ревизионистов и противников председателя правящей партии исключительно на китайском языке. Поэтому на дацзыбао (стенгазету) космонавты смотрели как на очередную никому не мешающую прихоть.

Каким образом при наличии на орбите китайского космического комплекса «Тяньгун-5» Изыцзюй попал на МКС, было загадкой даже для ЦПК. В суматохе перед стартом китайца перепутали с вьетнамцем, также готовившимся в экипаже дублеров.
Офицер из государственной комиссии, в обязанности которого входила подготовка космонавтов к полету, долго сравнивал трех раскосых претендентов с фотографией счастливчика, получившего место в основном экипаже.

Первоначально выбор пал на водителя-казаха, случайно забредшего в кабинет. Услышав от вьетнамца фразу: «Водка карашо, начальник, самогон писец», майор остановил свой выбор на китайце, который отвечал на все вопросы, кивая головой.



* * *

Эксперименты Мухина на МКС были засекречены, но члены экипажа заметили, что после того, как Жорик потрется о «дверной косяк», у него поднималось настроение. Он начинал петь команды вперемежку со словами из песни. К примеру, на мелодию песни Высоцкого «В желтой жаркой Африке» команды, обращенные к экипажу, звучали примерно так:
«Контролируй ОСК
Ты на ПэПээСе,
Если же кишка тонка
Стой на АЗээСе.

Только легким не помочь —
Нет уже озона.
У жирафа вышла дочь
Замуж за бизона».

И если заокеанским участникам космического полета можно было объяснить первые фразы специалиста: «Контролируй орбитальную систему координат с курсовым углом от 0 до 180 градусов при разгоне на пульте питания систем, на всякий случай находись вблизи автомата защиты сети», то объяснить, почему при этом дочь жирафа вышла замуж за бизона, никто не мог.

Янки понимающе хлопали глазами и на несколько часов погружались вглубь Интернета. Выискивая возможную вероятность потомства в спаривании данных парнокопытных, они пытались привязать ее к системам корабля. Услышав вдогонку очередной мелодичный ответ: «Яблоки в ПэГэО (приборно-грузовом отсеке), розовые на бело-о-о-м...», иностранцы входили в ступор.

Когда Мухин заметил вблизи защитного периметра станции НЛО, он не стал мешкать. Не ставя в известность даже командира корабля, Жора, присвоив объекту «красный» уровень опасности, включил ускорители на «Прогрессе». Дорога была каждая секунда.
Руководитель операций по траекториям МКС и офицер, отвечавший в Хьюстоне за гиродины, упали в обморок. Ни один радар на станции и земле не уведомил о внештатной ситуации ЦУПы в России и США, а МКС тем временем уходила со своей орбиты.

Весь околокосмический бомонд повергло в шок. Миллиарды баксов, евро и рублей на глазах у всего мира улетали в известном только Жорику направлении. Мухин же, уходя с орбиты и внимательно следя за космическим кораблем, шедшим на таран, был спокоен, как удав. Еще бы, «Слеза космонавта» помогала вытворять и не такое.

Отмечая постоянные неувязки с экипажем в течение всего полета и неожиданно опасное сближение с НЛО, Мухин, перебирая в голове возможные причины этих неудач, задавал себе один и тот же вопрос: почему? Все традиции, которым следовали из поколения в поколение космонавты, вроде бы были соблюдены. Анализируя этапы подготовки к полету, он сосредоточился только на последних часах перед стартом.

– Вечером перед вылетом на Байконур,— спрашивал сам себя Мухин и отвечал: — «Белое солнце пустыни» смотрели? Смотрели. Утром на завтраке после каждого тоста «ура» кричали? Кричали. За тех, кто на орбите, пили? — наморщив лоб: — Пили. На дорожку присаживались? Присаживались. У стелы с Ильичем фоткались? Фоткались.

Сколько вышло экипажей из автобуса перед стартовой площадкой? Два. В автобусе шторы зашторили? Зашторили. Автобусное колесо все облепили? Все. Никто капли через силу не выдавливал? Нет. Все отлили по-гагарински, почти по литру каждый. Кажется, я понял, где собака порылась.
Мы не на заднее колесо ссали, а на переднее. Водила вместо передней двери открыл заднюю. Там баба какая-то тоже до ветру просилась, вот он и запутался. Теперь ясно, из-за какого м...дака пострадала вся мировая космонавтика. А я думаю, почему у меня все из рук валится?

После ЧП на станции командир собрал весь экипаж в рабочем отсеке и хотел получить общую оценку содеянного космонавтом-исследователем Мухиным.
Стефания Тайпер, зная, что Жора выходил в космос на поиски ее сумки уже третий раз, отнеслась к действиям исследователя положительно. Ее можно было понять. Все остались живы. Станция продолжала бороздить околоземную орбиту. Зарплата капала. Командировочные тикали, как любил говорить Жорж. Астронавт Билл был согласен со своей напарницей полностью.

Китаец, как всегда, кивал головой и коряво повторял на русском расхожую Жорину фразу: «Зирафа большая, ему-на видней-на». Только второй бортинженер и командир сомневались в том, что НЛО существовало. У российских космонавтов было такое смутное ощущение, что Мухин вместо исследований просто тупо бухал. Поймать за руку горе-экспериментатора не получалось.

Станция делала уже десятый виток вокруг Земли на другой орбите после Жориной корректировки, но никто из экипажа и ЦУПов так и не наблюдал «балалайку». Хотя Мухин то и дело кричал, тыкая пальцем в иллюминаторы: «Ну чо, и щас не видать? Ну, вы в натуре слепые. Вы где подготовку проходили, в «Аль-Каиде»? Для незрячих крупными буквами написали «ася козел». Мать моя женщина, да за что же мне такое наказание? Я эту машину, как облупленную, знаю. На ней мой одногруппник летал, «Сокол». В Афгане погиб».

Мухин и сам не понимал, почему он видит «мигарь», а все остальные нет. Была, конечно, догадка, но делиться «Слезой» он не хотел, да и не мог. Сушеные поганки и лак для ногтей заканчивались. Была надежда на сумку американки, но она, к сожалению, с каждым днем таяла. Был еще хитрый момент. Из ЦУПа прислали фотографию «балалайки».

«Видимо,— думал Мухин,— не я один такой умный. Кто-то без меня до поганок додумался. Стоп,— до Жоры начало доходить,— фото сделано через объектив телескопа. Значит, грибы тут ни при чем и есть какая-то связь между ним и телескопом».
Потершись спиной о торчавшую железяку и впрыснув тем самым «усилителя» в распухшую от мыслей голову, Мухин решил посоветоваться о наболевшем с руководством.
Командир экипажа Лев Николаевич Береженый был на двадцать лет моложе Мухина и не до конца понимал экспериментальный отдел ЦПК.

Ему, бывшему летчику-испытателю, и в голову не могло прийти выводить на орбиту женщин, стариков, алкашей и просто людей со странностями. Ноги у этой идеи росли еще с 70-х годов прошлого века, когда генеральный конструктор НПО «Энергия» решил отправить в космический полет пожилого космонавта. Несмотря на свое отрицательное отношение к новшеству, на эксперименты он смотрел с пониманием и палки в колеса космонавтам-исследователям старался не вставлять.

После недолгого разговора с Георгием, согласовав свое решение с Москвой, Лев Николаевич разрешил на следующем витке приблизиться на сейфере к так называемому объекту. По возможности, для доказательства оного Жоре придется предъявить что-нибудь, снятое с «балалайки».

– А то получается, как в «Голом короле» у Андерсена,— подытожил командир.
Для выполнения задания Мухину были выделены последние пассатижи на веревочке и молоток. Облачаясь в выходной скафандр, Мухин не мог вспомнить у датского писателя сказки о голом короле. В голове крутилась какая-то королева, но какая точно — голая или снежная,— Жора не помнил.

Рассчитав точку сближения, Мухин уже влезал в прямоугольный вырез своей кирасы (корпус скафандра). По его подсчетам, у него будет порядка десяти с половиной минут, чтобы открутить что-нибудь с истребителя. Однажды, будучи в командировке на выставке вооружений в Нижнем Тагиле, на спор за 5 секунд он незаметно снял с английской снайперской винтовки прицел ночного видения, а тут времени целый вагон!

Самым ценным и быстросъемным в «МиГе» Жора считал спиртовой бачок противооблединительной системы. Больше пяти с половиной литров спирта — это не шутка для местности, где на тысячи километров ни одного магазина.
– Ну, пусть немного прольется, пока буду выдирать,— прикидывал в уме Мухин, проверяя скафандр на герметичность,— соберу разлитое на следующем витке.

Мысль о том, что бачок мог быть пустым, была исключена. Он не хотел забивать себе голову ерундой. Если не будет спирта, не будет ничего.
Понизив давление в шлюзовом отсеке и получив одобрение командира из центрального поста, Мухин открыл выходной люк. Включив на сейфере двигатели, он оттолкнулся от стыковочного отсека «Пирс» и, прибавив газу, пошел навстречу объекту. Душеразрывающая картина космической бездны и яркое солнце заставили космонавта опустить светофильтр на шлеме.

Увидев идущую на него крылатую машину, у Жоры перехватило дух. Он вспомнил, как зимой в Подвязках они с мальчишками состязались: кто первым прицепится стальным крюком к проезжавшему мимо автомобилю. Прицепившегося водила, специально увеличивая скорость, тащил по скользким сельским ухабам, пока ездока не выбрасывало на обочину.

Рискованное занятие оставило тогда на многих пацанах свой кровавый след. Кто остался без зубов, кто без глаза, кого вообще собирали по частям. Бывало, крючком цепляли вместо бампера ребра товарища.
Беглый осмотр обледеневшего лобового стекла и фонарей заставил сердце космонавта-исследователя сжаться. На месте злополучного бачка остались только его ледяные контуры. Стукнув себя в грудь два раза, Мухин подлетел под брюхо истребителю.

Изрешеченное крупнокалиберным пулеметом пузо детища ОКБ Микояна и Гуревича ощетинилось двумя ракетами «воздух-воздух» и фугасной бомбой. Балочный крепеж, на котором висела одна из ракет, держался на честном слове.

Мухин дотронулся до плоскости самолета, и его словно обожгло. Даже через многослойную спецткань скафандра он почувствовал вибрацию живого организма. Не реактивные, но какие-то бортовые двигатели или системы работали. В ушах раздался щелчок и голос командира:
– «Тархун-3», я «Тархун-1». Время.
Посмотрев на свои старые «штурманские» часы с фотографией Гагарина в маленькой стеклянной линзе на ремешке, Мухин удивился. Действительно, время вышло, а он не успел даже достать из кармана инструмент. «Балалайка» начала входить в тень Земли.

Несмотря на обилие света Земли, Луны и звезд, Жора включил оба фонарика на шлеме «Орлана» и вытащил из кармана молоток. После яркого солнца тусклый свет фонарей наводил на мысль о севших аккумуляторах. Где-то внизу в ярких вспышках гроз угадывались очертания Африки.

Примерившись, он что есть силы стукнул несколько раз по крепежной балке ракеты и начал разворачиваться к станции. Внезапно самолет издал точно такую же трель стуков. Мухин, отлетая, приложился к плоскости еще три раза. И в ответ он услышал три удара. Внутри истребителя явно находился живой разум. Включив дрожащими руками ускорение на двигателях сейфера, Жора взял курс на удалявшуюся МКС.

Хотя командир вывел изображение с видеокамер на три монитора, смонтированных в верхней части пульта контроля и управления, остальные члены экипажа наблюдали за товарищем через иллюминаторы рабочего отсека.

Первым, что увидел на станции Мухин, было набухшее кровью лицо Льва Николаевича. Волосы у него на голове и усах стояли торчком:
– Ну чо, скоммуниздил чего или опять нам втирать будешь?
Подлетели с идиотскими улыбками и «хлебом с солью» американцы. На импровизированном подносе резинкой был притянут медицинский шприц с кровавого цвета жидкостью. Вместо иглы на нем была натянута трубочка для коктейля. Стефания в знак благодарности за поиски ее сумки постоянно угощала Мухина гранатовым соком из своих запасов. Зная это, Жора, выдавливая содержимое шприца в рот, все время шутил:
– Кока-кола?
На что астронавт, не оставаясь в долгу, произносила в ответ заученную фразу:
– Нет, плять, «Ахдам».

За ними маячил бортинженер. Для кворума не доставало только китайца. В данный момент его нельзя было оторвать от кварцевого иллюминатора. Тайконавт никогда не пропускал на витке вид своей деревни и, каждый раз хлопая в ладоши, радовался, что земля круглая. Это был единственный иллюминатор, через который, иногда оголяясь до купальника, получала порцию ультрафиолета Стефания.

Поставив скафандр на сушку и сдав инструмент, Жора пожал плечами и развел руки в стороны.
– Ты барыню нам тут не пляши. Рассказывай,— сказал командир, подозрительно разглядывая надутый скафандр Мухина, повисший вниз головой.
– А чо докладать? Живой там кто-то. Подает признаки жизни. На борту две ракеты К-13, отвалятся намедни, и фугас килограмм на 200 тоже на ладан дышит.
– И все? — спросил бортинженер.
– Чо, мало? Я вот подумал, если ракета бабахнет, когда ее сымать буду, мне «героя» дадут?
– Не боись, похороним с почестями. Сергеич памятник с оградкой из обшивки согнет,— бортинженер утвердительно кивнул головой.— Звезду с фотографией прилепим. Поставим могилку аккурат рядом с твоей сеткой. Будем на Пасху над тобой куличи с яйцами жрать,— командир посмотрел на неестественно выпуклую грудь Мухина.— Давай ближе к делу. Другого ничего нельзя было отломать?

– Я вообще-то бачок антиобледенителя хотел снять, но его уже до меня свинтили. А больше чо там отломаешь вот с этим? — Мухин вытащил из кармана комбинезона отвертку.
– А на это чо скажешь? — командир показал Мухину новую кувалду.— Из личных запасов.
– Ух ты! — беря в руку инструмент, с восхищением произнес Жора.
– Думал, когда андроиду штаны привезут, к рукам ему скотчем примотать, и за борт. Посмотреть, на что он способен. Ты же не вечный,— и подмигнул Жоре.

Мухин понял, как хотел использовать робонавта командир.
– Казачок-то засланный,— шепотом вторил командиру Жорж.— Настучит, и все военные спутники, что я раздолбал, на тебя повесят.
– Плевать. Мне скоро на пенсию,— и почесав небритую щеку: — Насчет Железного дровосека это ты зря. Гуманоид — парень ничего, пульт управления починим, «мозги» перешьем, и будет как пионер,— Лев Николаевич поднял в пионерском приветствии правую руку.— Всегда готов. Тем более на раздаче в Хьюстоне свои люди.

– Это кого ты своими называешь — Шустермана? Ну, ну.
Поблагодарив Стефанию за сок, Мухин, оприходовав шприц, поплыл к себе. Нужно было отправить отчет о НЛО в ЦУП-М. Он ставил себя на место спецов в управлении полетами и тоже не доверял бы какому-то Жорику, который видел больше всех.
Все приборы станции говорили о том, что «балалайки» не существует. «Я же трогал истребитель вот этими руками,— Мухин посмотрел на свои ладони.— Кто мне поверит? Если экипаж узнает, какие опыты я здесь провожу, меня даже замечать перестанут».

Плюнув в сердцах на НЛО, Мухин внимательно изучил план экспериментов на неделю, присланный командиром экипажа. Он был задействован в нескольких полетных операциях: «Кристаллизаторе», «Урагане» и «Матрешке».
Процесс постановки опытов Мухину был знаком, единственно, что смущало космонавта, это работа над кристаллизацией биологических макромалекул в японском модуле «Кибо».

Не то чтобы это было трудоемко и даже не из-за соседства с тайконавтом, который постоянно летал по модулю в трусах и грыз лапшу «Анаком». После поломки туалета аромат рабочего места напоминал Мухину кабинет для приема анализов в районной поликлинике...

Отписав в центр о результатах обследования НЛО, Жора в сотый раз перечитал письмо от своей жены, полученное месяц назад. Их бездетная двадцатилетняя жизнь с Леной не принесла любви и спокойствия ни ей, ни ему. Они к этому моменту были настолько разные, что абсолютное отсутствие интереса к космонавтике и к самому Жоржу у Елены Андреевны не оскорбляло мужа.

Он постоянно вспоминал свою первую любовь Зою. Ходили слухи, что после их встреч на фабрике она родила ему сына. Сколько он ни искал свою Зоеньку по жизни, найти не мог. «Ах, как было бы сейчас неплохо иметь взрослого сына,— думал Жора.— Мне под пятьдесят, а ему, наверное, чуть больше тридцати».


* * *

Мать Виктора Могилевского когда-то убеждала его в том, что космос — это враждебная бездна, попав в которую, человек превращается в нечто, принадлежащее темной стороне мироздания. После материнского напутствия Вселенная представлялась маленькому Витюше смертью — темной, холодной, разрывающей легкие и замерзающей в жилах кровью.

Сейчас капитан видел перед собой совершенно другую картину. Здесь не было пугающей черноты. Перед ним была его планета, купающаяся в свете неба и звезд. Ему казалось, что это не он парил над Землей, а она, не спеша поворачиваясь под ним, демонстрировала свои прелести. Звезды вокруг висели неподвижно. И от этого покоя не было абсолютно никакого ощущения полета.

Почувствовав нехватку кислорода, капитан притянул свое тело к сиденью и пристегнулся. Он уже не обращал внимания на летавшие вокруг осколки бутылочного стекла. Сознание начало понемногу оставлять его. Появилась легкость в теле. Перед глазами мелькнула милая и любимая Люсина мордашка. Могила улыбнулся. Внезапно идиллия угасания человеческой плоти была нарушена тремя громкими ударами по фюзеляжу.

От неожиданности мозг капитана, жадно поглощавший остатки кислорода, заработал вдвое быстрей. Вытащив из кобуры «стечкина», Могила ударил в ответ. Через несколько секунд стук повторился. Витя снова воспользовался пистолетом.

В голове у Виктора, словно на замедленных кадрах видеофильма, появилась картинка из детства. Как они с пацанами, поймав злую соседскую собачонку, намазали ей морду маслом и засунули ее голову в пустую трехлитровую банку из-под соленых огурцов. Следом, обмотав горло псины проволокой, решили запустить ее в космос и, раскрутив, сбросили с крыши девятого этажа. Пес пролетел несколько метров и, к разочарованию будущих космонавтов, повис на высоковольтных проводах...

Глаза под тяжестью век закрылись, кисть разжалась. Пистолет, выскользнув из потной ладони, медленно поплыл по кабине. Из легких послышался хрип облегчения. Лишь только нога, мелко подрагивая, никак не могла успокоиться. Нащупав, наконец, рифленую поверхность акселератора, Виктор последним судорожным движением дал правую педаль. «Мигарь» дернулся и, вспахивая Вселенную железобетонным огрызком, скрылся за горизонтом событий.