Приехав домой на зимние, снежные и очень морозные каникулы, и отсидев положенные первые три дня дома, Юрик надумал посетить единокровную сестрицу Карину.
– Да проходи, раз пришел, чего столбом встал? Вот всегда так, придет, встанет столбом и стоит, стоит, будто выжидает, какой подвох хозяевам устроить. Ноги обмети веником! Да пимы снимай! А то знаю я вас, простофиль, дай вам волю, так прямо с пимами за стол полезете. Ага, влезут, локти расставят во все стороны, и ну, в кулак сморкаться. Роз наволокут на длинных стеблях привозных-дорогушчих, а какой толк трудящейся жонщине от роз тех? Сами не знают! Завтра же с утра завянут, придется тащить всю охапку к мусорному бачку, исколисся вся только с вами! Попереколисся! Лучше пирожков каких напек с луком али капустой кислой да припер, ей богу, и то больше толку. Пимы надел бы с заворотом, тулуп, белым фартуком обвязался: «И-ех, налетай, разбирай пироги горячие с пылу, с жару, мясо-пустныя!»
Юрик хмыкнул.
– Извини, не сообразил.
– Не догадливый какой. Прямо как в сказке: уродился детинушка дурачинушкой. И сидел тот дурачинушка на печи ровно тридцать лет и три года, слазить ни за что не хотел, ряху отростил ширше не бывает на щах мясных да хлебе ситном, а как слез… По полу не шаркай, не инвалид, чай, у нас паркет полированный.
Таким насупленным гундосым голосом Нюши – уборщицы подъезда Карина разговаривала с поклонниками, надоевшими ей до чертиков, которых по какой-то, одной ей ведомой причине, желает выпроводить вон. Когда рассерженный непочтительным отношением гость откланивался, да бежал скорей за порог, вдогонку неслось: «Варежки смотри, не потеряй, Маша-растеряша. А наследил-то, наследил, сразу видно – веника, чуня косоротая, в глаза ни разу не видел. Смотри мине там, на площадке лифт не поломай, Феня! Да пальцы тоже береги, куда попало не суй, подикася. А то ведь неправильно потом срастется чего-нибудь, вот и ходите криворукие, да кривоногие свататься, людям только своими граблями растопыренными досаждаете, полы пачкаете, царапаете. Ой, беда, беда, и за что мне с вами такие хлопоты причитаются?»
Однако на студента-второкурсника, сердитость первокурсницы не произвела должного впечатления. Он мягко похлопал в ладоши, улыбнулся:
– Чем ругаться, расскажи-ка лучше новости, жонщина с веником…
– Помнишь Анастаса? – уже обычным голосом спросила хозяйка-блондинка, в последний раз виденная летом брюнеткой в бальном платье для школьного выпускного вечера. – Он нас покинул навсегда.
– Как-то встречались.
– Ушел от мамы в вышестоящую организацию на повышение.
– Ужасный человек. Циничный, лживый, абсолютно беспринципный и отвратительный. Да?
– Очевидно. Впрочем, не для всех. Для мамы нет. Не вздумай при ней брякнуть что-нибудь подобное. Она переживает и надеется, что они встретятся еще на конференции партактива и будут, как прежде, сидеть рядом и разговаривать на свободную тему. Мечта одинокой тридцативосьмилетней женщины.
В комнату вошла тетя Тамара и, поглядев на Юрика, сказала то, что говорила ему всегда, и то, что он не желал слышать.
– Как ты стал похож на папу!
– Ма, он знает. Я ему уже напомнила сегодня. Мы сейчас сходим в университетскую библиотеку, надо сдать книги и взять новые читать, Юрик поможет донести. Нам за неделю, знаешь, сколько прочитывать надо? Книг по тридцать, ослепнуть можно, зато интересно учиться, не то, что на математика. Кстати, ты читал Апулея “Золотой осел”? Нет? Ну как же так, Юрочка? Тебе это просто необходимо... я обязательно дам почитать, это мой человеческий долг...
На улице падал пушистый снег, хотя и более редкий, нежели утром. Мороз усилился. Каринка вырядилась в песцовую шапку, дубленку с воротником-чернобуркой, по которому скользили ее белокурые локоны, с завитушками на концах. Длинные сапоги и стройная фигурка делали окончательно похожей на взрослую модницу, вслед которой оборачиваются мужчины. Новое зимнее пальто Юрика и длинный белый шарф под стать. Каринка оглядела недоверчиво, но вдруг взяла под руку, подвела к зеркалу, прищурила глаза:
– Высший класс, да?
На улице они смотрелись еще лучше. По крайней мере, встречные граждане, рискуя поскользнуться, разглядывали их, а не лед под ногами, раскатанный за неделю беспечной молодежью. В левой руке Бармин нес тяжеленную сумку с книгами, правой с удовольствием поддерживал красотку. Не все же знают, что сестра по папочке родимому, иные явно завидуют. Возле магазина «Букинист» обычно толклись «жучки», перехватывая самые интересные книги у тех, кто приносил сдавать на комиссию. Сейчас на широком подоконнике магазинного окна тоже сидели два таких завсегдатая, от нечего делать болтая меж собой о последнем издании Кафки.
– Ставь сумку на окно, – распорядилась Каринка, – подожди здесь, у меня в магазине дела кой-какие имеются. Кстати о Кафке. Одна третьекурсница решила писать о нем курсовую, на что научный руководитель сказал ей приблизительно так: «Кафка… Кафка… П-шла прочь, мерзавка!» Я быстро.
Один из тех, что разговаривали об издании Кафки, в потрепанной шапке пирожком и допотопном полупальто с мутоновым воротником, наклонился к Бармину:
– Что принесли?
– Ничего.
– Ясненько. А вам, по-моему, словарь Брокгауза-Ефрона требовался? Есть экземплярчик. Состояние неважнецкое, зато страницы все наперечет. Сотня. Берете?
– Нет, словарь мне не нужен.
– Ну как же, батенька, а разве не вы подходили недели этак три назад? У меня – память!
– Не подходил.
– Очень жаль. А вас лично что интересует? Есть последний Мопассан семитомный, широкий выбор Сименона, Агаты Кристи меньше, может, фантастику предпочитаете, тогда рекомендую Стругацких. Цены самые приемлемые.
– Спасибо. Мне ничего не надо. Просто жду здесь человека.
– Уважаю, прошу извинить. Но если что, обращайтесь, – он приподнял серенький пирожок, кивнул как старому знакомому и возвратился к разговору о Кафке, тираж которого заставлял его собеседника страдальчески чмокать потрескавшимися губами.
Из магазина вышла Каринка с низеньким плотным молодым человеком в искусственной шубейке, лохматой шапчонке, на темечке обшитой кожей с кожаным же козырьком, при очках. Пухлые щеки розовели крепким сибирским здоровьем, мороз им не страшен.
– Это одногруппник Витя Судаков, – представила Каринка, открывая сумку, – а это мой братец Юрик.
– Список есть? – спросил Витя, деловито заглянув в сумку.
– Конечно есть, цену я обозначила желаемую, до рубля можешь опускать на те книги, которые подчеркнуты, на остальные держи, как написано.
– Ясно, – Судаков закрыл сумку и, подняв ее не так легко как Бармин, унес в магазин.
– Сдавать будете букинистам?
– Нет, Витя сам топчется в предбаннике, сам продает и покупает, это, конечно, опаснее, чем здесь стоять, – она снисходительно посмотрела на зябнущих кафкианцев, взглядом утирая им сопли, – зато и результаты не сравнить.
– В библиотеку, значит, не идем?
– Нет, – засмеялась Каринка, – это я «Букинист» называю библиотекой для мамы. Она же умрет со стыда, если узнает, что любимая дочь книгами спекулирует. Нам кучу литературы задают читать, а в библиотеке список очередников на нужные издания на два года вперед расписан. В читальном зале три экземпляра на пятьдесят человек, кто успел с утра схватить – сидит читает, остальные ходят вокруг, и ноют хором: «Можно мы рядом посидим? Сморкаться не будем, гриппом не болеем, вот справка от врача». Идиоты, Достоевского на них нет. Мы книги скупаем, читаем и сразу продаем. Еще и навар остается небольшой. А вон, к примеру, наши девушки из группы топают по улице, дуры дурами, хочешь, познакомлю?
– Зачем?
– Ну, мало ли? Вдруг понравятся, влюбишься, письма будешь писать и одеколоном листки опрыскивать. Привет, девчонки! Позвольте представить моего брата из Армении, приехал на каникулы, на втором курсе учится университета, отличник, математик, комсомолец, спортсмен. Зовут Юра. А это наши самые красивые девчонки на курсе: Мария, Анна, Галина.
– Света, – поправила ее Галина.
– Точно, – согласилась, ни капли не расстроившись Каринка, – представляете, девчонки, вышли мы сейчас из магазина, а Юрик мне говорит: смотри, какие красивые девчонки идут, вот бы с ними познакомиться! Нет, вру, он не так сказал, он сказал, если честно: смотри какая красивая девчонка, вот бы с ней познакомиться! А кто из вас красивая, не успел назвать. Так кто, Юрик? Говори, говори, признавайся, деваться тебе некуда. Маша, Аня или эта... которая Света?
Девчонки засмущались, покраснели, но стояли, потупившись, и ждали его решения. Бармин тоже растерялся, эта сестрица вечно подведет под монастырь для собственной забавы.
– Смотрите, девчонки, застеснялся молодой человек, ну извини, Юрик, чего ты так-то уж, свои люди, в конце концов. Скажи мне на ушко, а я им передам, и она повисла у него на плече, приблизив пышную песцовую шапку.
– Дура, – прошептал Юрик, раздвинув белокурые локоны, прямо в розовое ухо.
– Света, – торжественно объявила Каринка, – нравишься ты ему Светлана, прямо не знает, что делать с собой. У них военка скоро начнется, пистолеты начнут выдавать на дежурство по столовой, если телефона своего не скажешь, может застрелиться. Так какой твой телефон?
– Я в общежитии живу, – скромно сказала Света, недоверчиво посмотрев на Бармина.
– Вот видишь, Юрик, а ты говоришь, телефона не даст – застрелюсь. Он у нас южный человек, вспыльчивый ужасно. Номер комнаты какой, родная моя, говори скорей! Еще спасибо мне потом скажешь, когда свадьбу играть будем, в Армению жить поедешь, в солнечные края! Ах, как я тебе завидую! Обещай, что в гости потом пригласишь?
– Четыре – двадцать шесть.
– Все, жди в гости. Вы не подумайте, девчонки, что он немой какой-нибудь. Просто Светку увидел и обомлел, кавказский человек при виде красивой девушки полностью соображение теряет, я его отведу домой, хорошо? Как в себя придет, обязательно ждите в гости и, схватив Юрика под руку, потащила дальше.
– Представляешь, Юрик, как они теперь будут готовиться к встрече, полы мыть, пыль протирать, наряды готовить. У них жизнь наполнится смыслом недели на две. Потом не выдержат и спросят, где, мол, тот черноглазенький комсомолец-спортсмен, чего не зашел? А я им обстоятельно разрисую все в подробностях, так, мол, и так, беда приключилась – в горячке парнишка две недели пролежал, все бился, метался, звал: Света, Света, родная! И родственники увезли его срочно на далекую родину восстанавливать здоровье. Заодно и женить хотят, потому что без жены взрослому мужчине жить – одно умопомешательство, – Каринка прикрыла перчаткой рот и широко зевнула.
– Тогда она тебя спасать поедет, я, может, адресок какой устрою, но это уже другая серия фильма, идем домой.
– Мне надо пластинки купить.
– Хорошо, купим пластинок, и поедем к нам обедать.
Снег опять усиливался. Они стояли на последней площадке троллейбуса, глядя, как белая круговерть обвивает стеклянные окна салона, будто натягивается огромная сеть, в которую медленно, но верно погружается весь рогатый троллейбус целиком.
– Мам, мы проголодались! Давай быстренько-быстренько поедим, – скороговоркой произнесла Каринка, сбрасывая с себя дубленку на стул, а сапоги один за другим скинула в угол.
Несколькими резкими движениями у зеркала растрепала волосы на голове, вальсируя, быстро причесала их, создав необходимую пышность, и протанцевала на кухню.
– Как вы скоро, – удивилась тетя Тома, – вот молодцы какие. У нас гости.
– Кто еще?
– Девочка из твоей группы пришла книжку попросить. Ждет в комнате. Приглашай ее обедать.
– Думаю, она не надолго.
В кресле у стенного шкафа сидела уже знакомая Юрику девушка Света, которую встретили у “Букиниста” и держала в руках огромный фолиант средневековой классики.
– Что читаем?… А, «Декамерон», – c хода определила Каринка, даже не видя обложки.
И тут же, как была в своем длинном узком обтягивающем платье, хлопнулась наискосок дивана, головой на маленькую подушку, с интересом оглядывая гостью, оказавшуюся в поле ее зрения.
Увидев Юрика, Света вспыхнула, опустила лицо. Хозяйка это отследила, как радарная установка чужую ракету над своей территорией.
– Юра нам не помешает здесь? Нет? Ну, останься, Юра, в комнате, не обращай на него, Светочка, внимания, при нем можно обо всем говорить и о нашем, девичьем тоже, тем более, что он к тебе, Света, чрезвычайно неравнодушен. Всю дорогу покоя не давал, донимал меня: когда к Свете в гости пойдем, ну когда? Один стесняется, робкий шибко. Чуть не плакал, ей богу. А ты сама зашла, очень кстати, молодец. Вы, Юрий, довольны?
– Разумеется.
Гостья покраснела еще больше.
– Карина, ты не дашь мне «Декамерона» дня на два почитать?
– Зачем тебе надсажаться, тащить его куда-то? Здесь сиди и читай, не жалко. А на вынос – нет. После того, как одна моя любимая подруга зажилила у меня книжку, я принципиально никому больше не даю. Мы с ней раньше при встрече целовались раз двенадцать, не меньше, а при расставании три раза по двенадцать. И вот, представьте себе, потребовалась мне та книга, которую ей же дала почитать, и я с ней под конец, натурально нацеловавшись больше сорока раз, говорю, ты, мол, того, книгу другой раз как-нибудь занеси. Она: “Какую такую книгу?” Так ведь и не вспомнила. Отрицает факт вчистую, что с ней прикажете делать? Целоваться мы с ней по-прежнему целуемся, правда, раз по десять всего за один присест, ну а книг больше не даю, извините, братья и сестры.
Не карточки же оформлять, как в библиотеке, с подписями? Никому за так не даю. Хватит. Только целуюсь страстно. Посиди с нами, Светик, почитай. Я даже вон Юрику не даю. А на днях как он просил, чуть не убил меня здесь на диване, но нет, так нет. Правда же? Между прочим, скажу тебе по девичьему секрету: Юрик – удивительный человек, одно слово – брат родной по папочке любимому. Помнится, в девятом классе заболела я краснухой или свинкой, ну это когда морда распухает подушкой, что глаз не видать, и естественно, никто ко мне в гости не идет навестить, один братец приперся, не знал, видно, чем болею. Я ему сразу призналась начистоту, что заразная, другой бы деру дал, а Юрик сидит рядом на стуле, истории разные рассказывает смешные, настроение мне поднимает. Он очень мил, правда же, Света?
Света выглянула на Бармина из-за «Декамерона».
– И Витя Судаков тоже Юру нормально воспринимает. Бывает, Юрик придет в гости к нам с утра пораньше, часиков в семь, он любит пораньше ходить, а мы с Витей лежим, книжку читаем в постели, культурно развиваемся, как вот Света сейчас. Так Юра, не будь дурак, рядышком приляжет, приспособится, и тоже книжку вместе со всеми читает, время зря не теряет – развивается. Ага. Я ему, бывает, сделаю замечание: ты, мол, того, хоть галстук-то с пиджаком сними, когда под одеяло влазишь, нехорошо на постели при пиджаке лежать, в котором по улицам шляешься. Ну, снимет он пиджак, галстук, подумает, постоит, поразмышляет и брюки скинет. Сам сообразит, что стрелку беречь надо.
И прыг к нам в одной рубашке белой. Надо отдать должное – с рубашкой никогда не расстается, до ужаса стеснительный молодой человек, ну, и лежит с нами под одеялом.
Потом время подходит, Вите пора к бабушке. Надо так надо – встает и уходит, а мы с братцем Юриком остаемся дальше книжку на пару читать, так иной раз и проваляемся весь день. Витя от бабушки вернется, а мы спим, обнявшись, а Витя прекрасно знает, что я одна спать не могу. Сейчас как раз собрались «Декамерона» почитать с Юриком, ты к нам не присоединишься, Света? Юрик, будь добр, стяни с меня это платье, всю грудь передавило.
– Нет, нет, – Света вскочила с кресла и быстро пошла к двери, – я очень спешу, мне надо в библиотеку.
– Юра, проводи девушку, да приходи меня раздевать, уж сил нет никаких, как «Декамерона» почитать хочется.
Света схватила свое пальтецо и пулей выскочила на площадку.
– А обедать? – удивилась вышедшая с кухни тетя Тома.
Но дверь захлопнулась
– Ой, как жалко, у меня такой обед сегодня чудесный. Юра, проходи, садись.
– Да что ей твой обед, мамуля, когда ей Юрик нужен был. Влюбилась Света в Юрика и пришла к нам на разведку, а Юрик сидит бука букой, пришлось мне коллегу развлекать.
– То-то она бросилась вон, как на пожар.
– А что делать? С детства не терплю девушек вокруг себя. Мужчин предпочитаю. Девушки с какой руки мне тут нужны? Да ни с какой, в университете надоели, на всю группу два мужчины. Одного ты, Юра, видел, Витя Судаков, маленький, толстенький, в очках, его бабушка воспитывает, преподаватель русского языка и литературы. Витя – бабушкин внучок. Бессмысленный и бесполезный как русский бунт, приклеился ко мне сразу и бегает хвостиком. Так девушки наши ополчились на меня за это, фыркают, мол, вот предпоследнего парня увела. Последний-то Борис, – Карина зевнула, – ладно, давайте кушать будем. Эх, Юрик, как она на тебя смотрела, кто бы на меня так посмотрел, так я не знаю что для того сделала! Счастье ты свое упустил, молодой человек, уплыло счастье прямо из рук!