Любовь на кладбище.
1. 10. глава шестая
Владимир Семакин
Книга первая. Первый день.
ГЛАВА ШЕСТАЯ,
которую рекомендуется читать первой. (Впрочем, кому как, но мне лично так кажется.) Надгробье в качестве любовного ложа и проблема возмещения энергии при половых связях. О классовом чутье и пользе побоев.
Когда Шпала высказал желание побывать на могиле деда, вся родня дружно принялась отговаривать его от этой гнусной затеи. "Кладбище далеко, туда трудно добираться, еще труднее будет найти в таком скопище дедову могилу, да она в последнее время и подзапущена немного, все собирались, собирались, да вот все некогда, все руки не доходили..." В конце концов, когда родичи поняли, что переубеждать гостя бесполезно, они раздраженно сообщили ему номер могилы и как туда добираться. С утра однажды Витька к деду и отправился.
Два чувства дивно близки нам, в них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам...
Кладбище оказалось действительно далеко, и автобусы туда действительно ходили крайне редко. Пришлось добираться на перекладных. По дороге Шпала приударил за красивой молоденькой вдовушкой в черном, взявшейся довести его до места. Оказалось, муж ее погиб месяц назад на стройке, упал с этажа. Детей нет. Витька был в величайшем восторге. "Это же само провидение!"
За городом от последней попутки, где нужно было топать километра четыре, а кругом безлюдье, он начал немедленно выражать свои чувства: брал вдовушку под белы рученьки на ухабах, заглядывал в глаза, поддерживал за талию, покорнейшим образом уверял, что не надо вовсе так убиваться, что каждый в конце концов там будет и лучше наслаждаться жизнью, пока есть возможность, но тут же вворачивал и смешной пошленький анекдотец.
Вдовушка, однако, по мужу особо не горевала. Нельзя сказать, чтобы галантность Шпалы была ей неприятна, особенно удачным остротам она охотно улыбалась, а иногда, прикрыв рот платочком, даже посмеивалась озорным привораживающим смешком. Ее смущали, правда, некоторые слишком смелые Витькины жесты, однако он так преданно смотрел ей в глаза, что вдова тут же успокаивалась. Перед самым кладбищем в пустынной степи расположилось какое-то хозяйство с двухэтажным домом-конторой, огороженным высоким глухим забором, машинами во дворе, складами, мастерской. Вдовушка отстранила Витькину руку:
- Ну вот я вас и довела. Мне нужно зайти сюда по поводу памятника.
Она нырнула в открытые ворота и была такова, Шпала только рот раскрыл. "Вот это прокол!" Краска залила ему лицо. Стыдно, что его обвели вокруг пальца, как зеленого мальчишку. Витька даже оглянулся по сторонам - не видит ли кто-нибудь его позора. Он вмиг возненавидел коварную попутчицу. Спрятался под забором из плит и решил ждать обидчицу хоть до посинения. "Ну вот я вас и довела..." Действительно довела - стерва! Шпала намерял под этим забором не одну тысячу шагов, готовясь совершить "кровавую месть", пока его зазноба вышла. В то же мгновение Витька подскочил, ухватил ее за руку и, что называется, поволок прочь. Вдовушка не успела даже опомниться.
- А я думал вы на минутку! - Шпала крепко держал ее за локоть - теперь он эту птичку не выпустит!
- Ну что вам, молодой человек? - вдовушка это особо подчеркнула, выделила этак даже официально и надменно: молодой человек. - Я, кажется, сделала все, что вам обещала!
Она прямо так и взорвалась через семнадцать мгновений, как противотанковая граната - "завертелась, закружилась и помчалась кувырком", энергично пытаясь высвободить свой локоть. Точь в точь кобылка необъезженная!
- Дело в том, что вы мне понравились! - осчастливил молодуху признанием Шпала.
- Ну так что вы предлагаете?
- Я провожу вас, помогу...
- Не надо мне вашей помощи!
Но Витька уже оттащил свою жертву прочь с глаз. Не зря же он столько ждал!
- Ну что вам стоит? - причитал Шпала по дороге. - Вы, вы одна можете сделать меня счастливым! Понимаете, мне никак не везет, я до сих пор еще мальчик!
Вдова и возмущалась и негодовала.... Впрочем, она не принимала крайних решительных мер, видимо, была несколько парализована Витькиной наглостью.
- Понимаете, вы возбудили во мне надежду, веру в себя, и я не хочу, не хочу, не могу еще раз потерпеть поражение, я этого просто не переживу! Я, знаете ли, ...такой скромный, скромный. Для меня всегда это было целой трагедией в жизни... Ах, бросьте вы, какие предрассудки! Его уже нет, его не воскресишь верностью. Да вы и меня, что ли, хотите угробить?
Ну не надо, не надо упрямиться, я ведь могу применить и силу! Вы мне так нравитесь, ах, если бы вы знали, как вы мне нравитесь, я не встречал еще таких женщин, вы первая. Хотите я сделаю вам предложение: Я вас хочу! Ну зачем, зачем вы вызвались меня довести? Нет, вы сами во всем виноваты! Я такой ранимый, неопытный, я все принял за правду. А теперь я не могу...
Вдова сдалась, наконец. Хорошо, она не против удовлетворить Витьку, только не здесь, это будет кощунство! А где? В городе, у нее отдельная комната.
- Хорошо, - уступил через некоторое время Шпала, - ну разик, ну только разик! Пойдемте вон туда! Ах, ну и что, что возле вашего мужа? Да какая ему, простите, теперь разница, чей он муж?..
У вдовы были такие беленькие, свеженькие трусики, и сама она была такая свежая и... Между прочим, Витька должен вам заявить, что есть в любви на кладбище некая особая неповторимая прелесть. Если вы не испытывали этого колорита - вы многое потеряли! Это истинное подтверждение торжества вечной жизни над смертью! Шпала кончил раз и упросил вдову гнать второй, не меняя лошадей. Под конец она сама уже вошла в экстаз и выдавала такие фигуры, что Витька еле держался на этом застоявшемся коньке.
В завершение вдова его даже рсцеловала и вытерла приготовленным для слез носовым платком его орудие, что выражало, по-видимому, высшую степень благодарности. Шпала просил дать ему возможность встретиться с ней еще раз, и вдова дала адрес, велев приходить через три дня между семью и восемью вечера. Он тоже поцеловал вдову и так расстались. Витька пошел искать могилу деда.
На небе разъяснилось и степь раскалилась от жары. Пыль жгла ноги в легеньких сандалетах. В довершение ко всему зверски хотелось жрать. Бабкин рацион вовсе не был рассчитан на подобные упражнения. Как говаривали в старину знающие люди: "Если шахматы - вид спорта, то онанизм это тяжелая атлетика!" Вдовушка в сумочке, небось, прихватила что-нибудь сытное, но возвращаться спросить ее было стыдно.
"А, между тем, чего здесь стыдного? - рассуждал Шпала, шатаясь между могилами, - Вот я потратил на нее силы, доставил ей огромное удовольствие, на которое она без меня еще, может быть, долго не решилась бы, и теперь мне же стыдно попросить у нее за это хотя бы на возмещение затраченной энергии. Какие тут могут быть нравственные ограничения, если пища - это естественная потребность здорового организма! Что в этом может быть стыдного?
Эх, уж эти пресловутые каноны рыцарства! Весь мужчина повязан ими с ног до головы и обезоружен перед бабами. Не иначе, как именно они и выдумали эти каноны. Умри с голоду но не попроси жрать! - как вам это нравится? А вот плевал я на них, сейчас пойду и попрошу себя попотчевать из принципа! Все же он решил перетерпеть с расчетом до будущего раза.
Где-то на столике в оградке увидел сверток, обнаружил в нем объедки, зачерствевшие кусочки хлеба, пожелтевшее сало, лук - всего в общей сложности граммов сто и съел это до последней крохи, даже бумагу вылизал. Не помогло! Наоборот, есть захотелось еще больше. Плутал по кладбищу долго, уже отчаялся найти нужный номер. Последнее людское пристанище было на удивление безлюдным и беспорядочным, так что не у кого даже спросить подсказки, как вдруг показались близкие номера. Логическим путем он бы до них никак не добрался, ибо последовательности тут никакой не угадывалось.
Вот Витька кружит уже в пределах десятка, но нужный номер никак не может найти. Есть все номера, кроме дедова. Наконец его внимание привлек пустой, заросший бурьяном участок. Шпала вошел в него и набрел на металлический из ржавых труб крест. На жестянке ни фамилии, ни имени, ни даты, лишь едва различимый, коряво выведенный выгоревшей краской номер. Слезы, непрошеные, горькие хлынули из Витькиных глаз. Так вот как о тебе тут заботятся, дед! Вот почему они меня не пускали к тебе, сволочи! Они ведь даже ни разу не были здесь после похорон. Опустившись на колени, обняв крест, он, сильный, здоровый, молодой завыл в голос.
Дед был конечно не сахар - Шпала это знал и помнил. Героический был дед! Медалью за отвагу награжден, но как человек в жизни он был совершенно невыносим. В трезвом виде он любил командовать, а в пьяном бросался на всех с чем попадя. (Нападай с чем бог послал! - учил Суворов.) Все по его пьяным представлениям являлись кулаками и врагами Советской власти.
- Не кулак, говоришь? - кричал он как-то на соседа. - А почему у тебя хата выше моей?
Спорить с ним было абсолютно бесполезно, ибо никаких аргументов, кроме классового чутья, дед в рассчет не принимал. Когда он приезжал в гости, Витька, будучи еще ребенком, днем гулял, а вечером отсиживался в кладовке, пока дед не угомонится. Тот обычно разоблачал всех и вся.
- Зажрались, кабана держать не хотите! Ну и что, что держать негде? Наворуй досок, сделай сарай. Мало я тебя в детстве порол! (Это отцу). Интеллигентики, белоручки. ("интеллигентики" - это было у деда самой уничтожительной руганью, крепче обычной такой-то матери, и обычно предшествовало мордобитию). Потом гневные крики деда переходили в ворчание, затем в еле слышное бормотание и, наконец, дед засыпал. Витька, в сопровождении матери пробирался тогда к себе в спальню. Делом это было весьма нелегким, так как дед спал так же, как и пил перед тем, сидя, спал старчески чутко и порой даже с открытыми глазами.
К счастью, дед никогда не задерживался в гостях долго. Не найдя достойного соперника, он спешил далее, чтобы обрадовать своим обществом очередного сына или зятя. Нуждаясь в постоянном стрессовом допинге, дед терпеть не мог оседлой жизни. Однако и вояжи его были для близких не лучше. Боялись, что рано или поздно его убьют где-нибудь по дороге.
Однако, кому суждено быть повешенным, тот, как известно, не тонет! У деда был свой ангел-хранитель. Из каждой поездки он возвращался битым, и иногда весьма, но неизменно счастливым. Дед даже молодел после таких баталий! Так целительно на его организм действовали побои. "Без звездюлей - как без пряников!"
После каждого такого путешествия он на некоторое время утихал, становясь на редкость отзывчивым и добрым, до поры! Медаль "За отвагу" дед получил на фронте. Поднял в атаку роту.