Валерий Недавний
Последний из могикан
Старик проснулся, было уже где-то около девяти утра. Перевернулся на спину, приподнял голову и подсунул под неё смятую подушку. Хотелось ещё немного продлить ощущение сна. Откашлявшись, от спазма в горле, вытянул затекшие за ночь ноги. В теле ощущалось лёгкое недомогание, а в голове роились шумы. К ним он уже привык и не обращал внимания. Понимал, всё это старческие болячки, которые однажды покинут его вместе с бренным телом. «Надо сегодня заплатить за квартиру», - вспомнил о счёте, его вчера он извлёк из почтового ящика. К смерти, как человек православный и верующий, он относился спокойно «Богу лучше знать, кого и когда прибрать», - всякий раз возвращаясь с похорон друзей, приходил он к мысли. Сегодня ему снился Евгений Фёдорович Биценко, как в кругу творческих людей называли он Женю. Биценко был его другом и художником от бога. Подружились они в шестидесятых годах, когда из Рязанской области к ним в Ставрополь переехал молодой художник. Привлекали в Евгении прирождённый талант мастера, работоспособность, скромность и любовь к живописи. Сближало и то обстоятельство, оба были выходцами из простых семей. Ещё не в столь далёкую эпоху они, советская интеллигенция: - писатели, художники, композиторы и другие деятели искусств были объедены в творческие союзы. Нередко их работы критиковали за безыдейность произведений. Обвиняли в том, что их творчество далеко от народного понимания. Тем не менее, каждый из них трудился в сфере культуры на благо родины. Работников творческого фронта направляли в командировки в рабочие коллективы. Встречи, общения с людьми, обмен мнениями обогащали каждую из сторон, чему-то учили. На основе этих встреч зарождались задумки новых произведений, и планы на ближайшее будущее. Всё это давало пищу для размышления и лучшего понимания смысла жизни человека. Партийные собрания, в их, писательской, организации носили идейную направленность. Перед ними ставилась задача отражать в своих произведениях лучшие черты характера советского человека. Создавать образы совремённого строителя коммунизма. Чтобы на примере литературных героев воспитывалось подрастающее, поколение граждан страны. Помнится. Всеволод Кочетов, при встрече с ним выразил ему недовольство: «Вадим, тебе нравится мой роман «Журбины»? Нравится вот и пиши о рабочем классе. У тебя это хорошо получается». Тогда он пробился к нему, известному писателю в надежде заручиться его поддержкой. Его новую работу ни в одном известном журнале не брали. А как хотелось опубликоваться. Перелистав его рукопись Кочетов, отодвинул её в сторону и небрежно бросил: «И не занимайся хемингуёвиной». На прощанье предложил съездить в Дивногорск. Выходил Вадим от него обиженный: - «Даже не прочел». Догадывался, видимо руководство их краевой писательской организации охарактеризовало его не с лучшей стороны, если знает о его преклонении Хемингуэем. После того случая когда коллеги по перу выразили ему недовольство увлечением американцем Вадим чтобы не раздражать стариков ушел на "Электроавтоматику". Это был новый завод в городе. Работал простым слесарем, тренировал заводскую команду велосипедистов. Писал статьи, очерки, на личную жизнь времени не оставалось. В Дивногорск всё же съездил, после чего написал небольшую книжку для детей «Прыжок через Енисей». Накопившиеся теневые капиталы и ценности не позволяли элите общества открыто развернуться в условиях социализма. В стране шли негативные процессы, которые методично разрушали её. СССР, устоявший в войне с фашизмом и спасший Европу от нацизма, рухнул. Тяжело жилось в период становления демократии в новой России. Тиражи книг резко упали, и писатели, как и вся творческая интеллигенция, оказались не у дел. Старшее поколение писателей выручала пенсия, получаемая по старости, да редкие и скудные гонорары от публикации статей и заметок в СМИ. Молодым жилось куда тяжелее. С ухудшением уровня жизни всё чаще приходилось, провожать в последний путь коллег, товарищей по творческому цеху. И всякий раз Старик невольно задумывался, - «Неужели следующим буду я?». За окном доносился привычный шум улицы. К удивлению, вместо жаркой погоды, которую предсказывали на сегодня синоптики, небо затягивалось серыми клочковатыми облаками, грозя, разразится дождём. В комнате было душно, подниматься с постели и заниматься домашними делами не хотелось, ни к чему не лежала душа.
- Лёва! – окликнул Старик сына через открытую дверь своей комнаты.
Но из соседней комнаты никто не отозвался.
- Лёва! – вторично позвал он.
«Ушёл, видимо в церковь, - решил он. - Сегодня Преображение Господне». С сыном, как и с семейной жизнью, ему не повезло. А как хотелось иметь больше детей, дружную семью, увы, не получилось. Был трижды женат, и всё неудачно. Так уж сложилась, доживать свою старость придётся в одиночестве, бобылём, с сыном Лёвой и кошкой Нюркой. С годами круг близких ему людей становится все меньше. Оно и понятно, замкнутый образ жизни, не способствует его расширению. Раньше хоть Вася звонил. Василий Никанорович Грязев его коллега. Бывало, обменяются с ним новостями, отведут душу в телефонном разговоре, всё время пролетало незаметно. Вспомнился прадед Иван, который частенько, в подобных случаях общения с ним, называл его мальца по своему – Володькой. «Хреновы наши с тобой дела Володька, - журил он его. Пока жив, разговариваю с тобой хлопче, ты от меня, старика, нос воротишь. - Помру, опосля вспомнишь своего прадеда, да поздно будет». О том, что его дела плохи Владислав Сергеевич и сам прекрасно понимал. «Прав был прадед Иван», - вспоминая далёкое детство, пришёл он к выводу. Ему Владьке тогда хотелось погулять, побегать с ребятней по тесным улочкам Каракола, покататься на ишаке, искупаться с мальчишками на реке Караколка, посмотреть белый пароход, проходящий мимо пристани. И совсем не хотелось слушать байки прадеда. Став взрослым, затем уже писателем, Владислав Сергеевич понял, обижал старика своим невниманием. Теперь он жалел, что не слушал прадеда. А ведь он был участником двух походов Пржевальского, Первой и Второй Тибетской экспедиций. Сколько интересных историй и случаев о своём любимом генерале и о путешествиях с ним мог рассказать ему Иван, имей он, Владька, тогда терпение слушать прадеда. О походах в неизведанные горы и пустыни, о диких лошадях, о местных жителях мог он часами рассказывать ему. Прадед Иван почти потерял зрение и проводил последние дни в одиночестве. Большую часть дня он просиживал во дворе, на скамейке, греясь на солнышке. Лучи его, отражаясь в белоснежных вершинах Ала-Тао, согревали ущелье и их маленький городок. Это было место, куда их семья в годы войны переселилась в Киргизию, где жили родственники отца. Жилось в то время бедно и тяжело, отец и все его родственники мужчины в то время были на фронте. Старый Иван в последние годы уже плохо ходил, больше передвигался на арбе или верхом на ишаке. А он мальчонка шёл рядом с ишаком и слушал удивительные рассказы прадеда о махаонах, медведях со сложным научным названием, о диких верблюдах, горных ущельях и пустынях где почти ничего не растёт. О неизвестном народе, живущем в этой глуши. Иван гордился, что ему, семиреченскому казаку, довелось служить в конвое генерала-исследователя. Казаки любили своего генерала, делившего все тяготы походной жизни с ними. Николай Михайлович заболел и вскоре умер от тифа, как рассказывал прадед Иван, прямо у него на руках.
В 1942 году, Иван взял его Владьку за руку и, со словами «Хваты хлопец дурковаты», отправился устраивать его в школу. Школа была названа в честь учёного Пржевальского. В актовом зале школы висело два портрета. На одном был изображён – Сталин, вождя народов он хорошо знал, на втором – Пржевальский. Оба они имели усы и были чем-то похожи друг на друга. Прадед провёл его к учительнице, Марии Ивановне, которая была ровесницей Ивану. Из его рассказов Владька знал, она учила грамоте его деда Михаила и отца Сергея.
- Хорошо, - сказала Мария Ивановна, выслушав просьбу Ивана, - обязательно возьмём его в школу.
Поняв, что его прадеда, здесь знают и уважают, Владька осмелел и спросил у учительницы, указав на портреты.
- А что они между собой, родственники?
Мария Ивановна посмотрела ему в глаза внимательно и сказала:
- Да, правильно ты, Владик, заметил, они похожи друг на друга, у них усы и прически одинаковы. Но мне ничего не известно об их родстве, - учительница, как ему показалось, неодобрительно глянула на Ивана. – Может твой прадедушка что-то знает об этом?
- Мы торопимся, пойдём домой, - поспешил вывести его на улицу старый Иван, почувствовав тревогу учительницы.
Владька сообразил, прадед недоволен его вопросом. Он уже тогда начинал понимать, такие вопросы о вожде задавать чужим людям опасно. Одно утешало, учительница была своим человеком и вряд ли о его любопытстве «настучит» в отделение НКВД. Возвращаясь, домой, гадал, «надерёт» ли ему прадед задницу или нет? Вернувшись, домой, Иван усадил его на топчан и, убедившись, что в хате кроме них никого нет, присел напротив.
- Это правнучек большой секрет, - начал он своё повествование. Владька уважал своего прадеда, который всегда говорил правду и этому учил его сорванца. - Дело в том, что Николай Михайлович в 1878 году отдыхал и лечился в Грузии. А в 1879 году у одной молодой грузинки родился мальчик. Генерал до самой своей смерти помогал матери этого мальчика. - Прадед приблизился к нему и предупредил, - Но болтать об этом абы кому я запрещаю. Понял?
Владька, молча, кивнул в знак согласия. Несмотря на свой юный возраст, он знал, чем заканчиваются такие разговоры, стань они известны в местном отделении НКВД.
2
Воспоминания детства как-то взбодрили, рассеяли его старческую хандру. Сев на постели, он потянулся рукой к полу и нащупал вилку со шнуром от телефона. Обычно ложась спать, Владислав Сергеевич отключал аппарат от сети, что бы тот ни будил его своими звонками. И хотя у него был компактный переносной телефон, подаренный кем-то из друзей, а затем появился мобильный, он по привычке продолжал, пользовался старым аппаратом городской телефонной сети. Воткнув вилку телефона в розетку, встал с постели и прошёл в ванную, умыться. Обычно в это время ему уже звонили друзья, приятели, товарищи по рыбалке, знакомые. Доходило до того, что порой аппарат не смолкал, и ему приходилось отключать телефон, чтобы отдохнуть, сосредоточится над мыслями. И когда приятели жаловались, не могут до него дозвониться, он пожимал плечами и, оправдываясь, ссылался на перегрузку сети.
- Понимаешь, брат, - отвечал он, - в наш техногенный век не только человек, но и аппаратура не выдерживает больших нагрузок и выходит из строя. – Может, ты и звонил мне, но я не слышал звонка.
В это утро его никто не тревожил его. Хотя в прежние времена, в это время обычно звонил Василий Никанорович Грязев или как он его называл – Вася. Был он старше его. Да и в члены союза писателей СССР Вася был принят позже его. В друге, как подшучивал над ним Владислав, сочетались строгость сельского учителя, и трогательная забота о товарищах. К писательству Вася приобщился не сразу. Долгое время он учительствовал в школе, сотрудничал с газетами, и только после окончания университета окончательно перешёл на писательское ремесло, уже имея опыт работы в журналистике. Он, Владька, в литературу вошёл стремительно и довольно молодым. Это произошло в конце шестидесятых годов прошлого столетия. В период хрущёвской оттепели давшей стране новую поросль молодых талантов. В тот период они уже жили в Ставрополе, на родине матери. В те годы он молодой журналист работал в молодёжной газете, начинал со статей и очерков. Писал о строителях Невинномысска, городе химиков. Приятно было сознавать, его, репортёра газеты узнают, а многие даже знают в лицо. Смущало имя, данное ему при рождении родителями. Уж чем-то великосветским, дворянским веяло от него. И он решил избавиться от налёта аристократизма, взяв себе псевдоним – Вадим, что вполне объясняло его народное происхождение. Молодой, напористый и деятельный репортёр не всем пришёлся по душе. Его не раз критиковали старшие товарищи по перу за самоуверенность и амбициозный характер. И он, не выдержав такой обстановки был вынужден уйти на завод «Электроавтоматика». Это молодое для Ставрополя предприятие открылось совсем недавно на пустом месте. Работал слесарем, руководил заводской секцией велосипедистов. Хотелось доказать им, замшелым пням из редакции газеты что и он журналист помимо своей основной профессии может многого добиться и в спорте. Любитель велогонщик он проходил на велосипеде большие расстояния. И того же добивался от заводских ребят, показав себя хорошим тренером. Участвовал в соревнованиях, и не забывал о пере и бумаге. И вскоре выходит в издательстве его очередная книга «Свирепый марсианский бог». И по рекомендации самого Леонида Соболева его принимают в союз писателей СССР. От поклонниц и поклонников не было отбоя. А он, подогревая их интерес, с шиком «гонял» по улицам города на немецком гоночном мотоцикле «Симпсон». Позже, с возрастом, придёт осознание чужого, наносного, о чем ему не раз говорили старшие товарищи. Кем только не приходилось ему быть в годы бурной молодости. Ездил и работал на строительстве Енисейской ГЭС. Затем удрал на Камчатку. Встретил путину на рыболовецком сейнере. Там он познал труд рыбаков и моряков. И куда бы ни забрасывала его судьба, был верен своим идеалам. Кумиром ему был Эрнест Хемингуэй. И хотя коллеги неодобрительно отзывались о его поклонении чужеземцу, портрет великого американца и сейчас занимает почётное место на его рабочем столе.
Умывшись и облачившись в халат, Вадим Сергеевич прошёл на кухню. Надо что-то приготовить на завтрак. С тех пор как расстался с женой, приготовление еды стало постоянным его занятием и головной болью. Наполнив водой кастрюльку, поставил её на печь. Отрегулировал пламя горелки, бросил в кастрюльку щепотку соли и достал упаковку рожков. Взгляду бросилась тарелка с недоеденной пищей. «Опять не убрал, - мысленно упрекнул он Лёву за оставленную на столе грязную посуду, - а ты убирай за ним, мой тарелки». Выбросив в мусорное ведро остатки каши, вымыл в мойке тарелку и поставил её на сушилку. Вода в кастрюльке к этому времени закипела. Бросил внутрь её три лавровых листа, и шесть горошин душистого перца, выждал некоторое время и всыпал рожки. Пустую упаковку из-под них бросил в мусорное ведро. Старик не любил сына за неряшливый вид и его образ жизни. Лёва пристрастился к церкви. В начале из-за своей занятости, и постоянных поездок по делам редакций не замечал, чем бывает, занят сын в свободное время. Узнав, ужаснулся. Его до глубины души возмутило попрошайничество Левы, перед которым он оказался бессилен. Он боролся с пагубным пристрастием сына, стыдился из-за этого своего окружения. И только поняв, Леву не переделаешь, смирился с судьбой, - «Блаженный, что с него возьмёшь». Уже варились сосиски, когда раздался телефонный звонок. Пройдя в свою комнату, Старик снял телефонную трубку. Звонил Николай Иванович или как он приятельски называл его – Коля.
- Приходи Коля, - обрадовался он звонку товарища, - рад буду поговорить с тобой. Как у тебя дела, брат? Хорошо, тогда жду, - и положил трубку, на аппарат.
Возвратившись на кухню, слил воду из кастрюльки и выложил сосиски. Наскоро поел, вымыл после себя посуду, Старик возвратился в свою комнату. Прилёг на кушетку, и стал разбирать газеты. Николай должен появиться примерно через час, так что у него оставалось время на просмотр прессы. Коля был один из учеников, Васи Грязева. В советское время идеологический отдел горкома партии следил, чтобы писательская организация шефствовала над молодёжью. Созданное литературное объединение «Современник» при писательской организации возглавляли поочерёдно его коллеги по перу. Одно время, и он руководил литобъединением, поэтому знал в лицо многих начинающих литераторов, а с некоторыми из них дружил. Члены литобъединения собирались раз в неделю в помещении писательской организации на проспекте К. Маркса и с ними проводились занятия. Это были люди разных возрастов, профессий, взглядов на жизнь. Их объединяла любовь к литературе, желание познать большее и стремление к самовыражению. Многие из них посещали литобъединение ни первый год. Одни увлекались прозой, другие стихами. Некоторые из начинающих авторов публиковались в литературном альманахе, в газетах и даже в солидных изданиях. И только единицы из них становились писателями, их принимали в творческий союз. Николай Иванович посещал литобъединения не один год. С ним Старик познакомился лет шесть назад, когда тот принёс ему на просмотр одну из своих работ. Рассказ был слаб. Как и у многих начинающих литераторов, автор допустил много повторов. В повествовании слабо прослеживалась сюжетная линия. Были и другие просчёты. Но герои рассказа, сельские жители, были им умело и колоритно описаны. Что говорило о том, что автор, сам в недавнем прошлом сельский житель, хорошо знал быт селян. Николай Иванович произвёл на него хорошее впечатление. В беседе выяснилось, работал Николай на крупнейшем в городе машиностроительном заводе «Автоприцепы», инженером. Родители его живут под Ставрополем, да и сам он с семьёй перебрался на жительство в краевой центр в год его двухсотлетия. Владей он литературными знаниями и навыками, из него получился бы хороший литератор. Так уж сложилось, что их знакомство переросло в дружбу.
3
Позже, в разговорах и беседах с Николаем выяснилось, есть среди его родственников и писатель.
- И кто же он? – поинтересовался у него тогда Старик.
- Вячеслав Сукачёв, племянник моей матери, - ответил Коля. – Сын её двоюродного брата, Виктора.
- Так я, Коля, знаю его. Мы со Славиком познакомились в подмосковном доме творчества. Месяц с лишним жил с ним в одной комнате. Мы тогда были на курсах повышения квалификации. Я только не могу одного понять, ты говорил его отец по национальности немец родом из Крыма, а почему у Славика русская фамилия? – Старик смотрел на него, ожидая ответа.
- Понимаете, Вадим Сергеевич, - и Николай перешёл к объяснению, - Слава парень талантливый. И когда он начал подавать надежды в прозе, люди близкие к его родителям, посоветовали им сменить фамилию сына на русскую. С немецкой фамилией утверждали они, Славу ничего хорошего в будущем не ждет. Позже, по совету Виктора Астафьева Слава взял себе фамилию своей матери. Виктор Петрович в то время уже был знаком с его творчеством.
- Так ты хорошо знаешь брата?
- В основном, из воспоминаний родителей о его семье. Изредка переписываюсь со Славой, да пару раз встречался, когда он приезжал к моим родителям. Первая встреча произошла в 1955 году. Тогда родители Славы возвращались с Алтая, на родину дяди Вити, в Крым. И остановились у нас, на хуторе Весёлом. Это в двадцати шести километрах от Невинномысска. Как вы знаете, крымских немцев в 1941 году депортировали вглубь страны. Сёстры моей матери с мужьями попали в Челябинск, Магнитогорск, Павлодар, а меньший брат с моей бабушкой в Караганду. Другие родственники в Душанбе, третьи дальше. А дядя Витя, двоюродный брат моей мамы, в то время парень, «загремел» на Алтай. Там и женился на Лиде, учительнице. Вот они и тронулись в Крым после смерти Сталина, в надежде поселиться на родине, вылечить жену у моря. Их соседи по Судаку, это городок где жил дядя Витя до войны, писали ему, на Алтай, что домик его родителей хоть и разрушен, но восстановить можно. И у дяди Вити созрел план вернуться на родину, отремонтировать родительский дом и поселиться в нём. Оставив семью у нас, на попечение своей сестры, моей матери, он поехал на родину, в город Судак, в разведку. Но оказалось, прописка немцам в Крыму ещё не разрешена, и он был вынужден вернуться назад. Его жена – Лида, её родная тётя и сын Слава жили всё это время у нас на хуторе Веселом. Славка тогда вместе с моей младшей сестрёнкой ходил в нашу хуторскую школу. Мне в то время было пятнадцать лет, и я уже с год работал на заводе.
- А как ты, несовершеннолетний, мог работать? – удивился Вадим Сергеевич.
- В 1954 году я окончил школу семилетку, а так как у нас, на хуторе не было десятилетки, отёц устроил меня на завод, учеником токаря. Сами понимаете, жилось в те годы тяжело. Нас детей в семье было четверо, отец работал один. Естественно, учить меня где-то на стороне у родителей не было средств. Вот отец и обратился к руководству треста в состав, которого входил наш завод, чтобы меня взяли на завод учеником токаря. Разрешили, так я стал рабочим человеком. А дядя Витя, первое время, хотел, устроится у нас, на хуторе, на работу. Мать Славы тогда тяжело болела, и настояла вернуться на Алтай. «Хоть умру у себя дома» - говорила она. И они уехали на Алтай.
- А что она была родом оттуда?
- Нет, Вадим Сергеевич, она родилась в Крыму, но в юности перебралась к родственникам на Алтай. Вскоре тётя Лида и умерла, а отец Славки там же, на Алтае вторично женился на местной жительнице. Она работала с Виктором в колхозе, знала и любила его. Мать Славки ещё у нас, на хуторе Весёлом, в разговоре с моей матерью говорила ей: - «Я Фрида долго не протяну, вернёмся к себе на Алтай там и умру. А он Виктор пусть женится на своей, любимой чалдонке. Жаль только Славика». Вторая моя встреча с Вячеславом состоялась в родительском доме, на хуторе Весёлом. Это уже было где-то в 1986 году. Тогда Славка, уже известный писатель, приехал к моим родителям в гости. Он только приобрёл себе новенькие «Жигули» и приехал к нам на машине. Мой отец в то время вышел на пенсию и подрабатывал в соседнем черкесском ауле Эрсакон, на кирпичном заводе, бухгалтером. Он познакомил Славу со своими друзьями – черкесами. Мои родители ездили с ним на его машине в Теберду, Архыз, Кисловодск и в другие места. Отец был у Славки за экскурсовода, так как много лет проработал на Северном Кавказе и хорошо знал местные достопримечательности и обычаи горцев. Вот такие, Вадим Сергеевич у меня остались воспоминания о пребывании в гостях у моих родителей Вячеслава Сукачёва.
- Ну а как сейчас живёт твой брат?
- Пишет мне письма из Германии, читаешь их, вроде всё у него хорошо. Работает во Фрайбурге, земля Баден-Вюртенберг, в университете преподает. И даже издаётся но, чувствую, не лежит у него душа к чистенькой и обеспеченной Германии, тянет его на нашу непредсказуемую родину и её обобранному народу.
- Да, ты прав Коля. Поверь мне, Слава обязательно вернётся.
- Поживём, увидим, Вадим Сергеевич. Я лично не вижу причины для его возвращения.
Какое-то время сидели молча. Затянувшись в последний раз сигаретой, и затушив её окурок в баночке из-под консервов, Вадим Сергеевич взглянул на него.
- А почему ты так считаешь?
- Вы же видите какая обстановка в стране. Мы ничего не производим, а живем за счет распродажи природных ресурсов газа, нефти. Нет того чтобы создавать новые рабочие места, поддерживать состоятельных людей которые строили бы или создавали мощности по переработке сельхозпродукции или других материалов так мы еще закрываем сотни предприятий оставляя народ без работы а заводы обрекаем на разграбление. Даже у нас в Ставрополе трудно найти работу, а что говорить о той же станице Галюгаевской, где я жил и проработал тринадцать лет. Реконструировали завод, где я начинал механиком и дошел до должности директора. Пять лет строили, загнали большие деньги, пустили новые мощности, а потом с лёгкостью закрыли.
- А почему?
- Всю отрасль промышленности по первичной обработке конопли ликвидировали под предлогом борьбы с наркоманией. Вы же знаете, Вадим Сергеевич как у нас с приходом к власти Горбачёва повелось. Взять ту же антиалкогольную компанию. Вырубили, выкорчевали виноградники и что пить после этого меньше стали? Я считаю, к власти приходят случайные люди. Те, кто своей болтовней и льстивостью перед начальством делают себе карьеру. Взять наших руководителей, большинство из них бывшие комсомольские и партийные работники. И все как ни странно кандидаты и доктора наук. А если бы они прошли трудовую закалку в рабочем коллективе, познали на себе все трудности нашей жизни, думаю, толку было бы больше.
- Ты прав Коля.
- Теперь вернемся к Славке он же не глупый человек, и понимает культура у нас в стране в плачевном состоянии. Он критически высказался в адрес правительства Хабаровского края. Сравнил министерство культуры по бедности с церковной крысой. Мол, сидят там чиновники и ничего не предпринимают, чтобы изменить положение. Я думаю, - продолжил Николай Иванович, - Слава уже тогда принял окончательное решение уехать в Германию. Так как все его родственники и отец уже перебрались туда. И вряд ли он вернётся на родину. Вы же сами сталкиваетесь с подобной ситуацией у нас. Вспомните, как вы хлопотали о Грязеве, доказывая в пенсионном фонде, что его заслуги как писателя не меньшие чем у его соседа полковника. Ну и чего вы добились? Так и умер Василий Никанорович в бедности, получая пенсию на уровне соседки дворничихи.
Старик ничего не ответил, лишь потянулся рукой к тумбочке. Достал из пачки сигарету прикурил её от зажигалки и задымил.
- А знаешь, Коля, мне сегодня сон снился,
Сколько раз, бывая в гостях у Старика, Николай по его просьбе ходил через улицу и покупал в табачном киоске сигареты для него. Его даже продавец запомнила, так как он всякий раз просил у неё самые слабые сигареты, путая их названия. Как человек не курящий Николай осуждал Старика, которому порой не хватало на день и двух пачек сигарет.
- Вы для Вадима Сергеевича их берёте, - узнавала его киоскер. – Он в последнее время курит только эти, - и женщина протягивала ему нужные сигареты. – Передавайте ему привет от меня.
- Обязательно, передам, - забирая у неё покупку и сдачу, обещал он продавщице.
Старик удобней уселся на кушетке и принялся рассказывать ему виденный сон.
- Вроде как собрали нас, писателей в Белом доме, на совещание. Закончилось мероприятие поздно, все разошлись. А я решил заглянуть к губернатору, узнать найдут ли власти деньги на издание моей книги?
«Опять он о своём «Избранном», - глядя на окутанного клубами табачного дыма писателя, посочувствовал он Старику. Знал, Вадим Сергеевич хотел издать избранные произведения к своему шестидесятилетию, не вышло. Теперь бьётся, чтобы выпустить книгу к семидесяти пятилетию. Но он хорошо знает, надежд на издание книг никаких. Лет шесть назад он сам принимал участие в ходатайстве перед краевой властью об издании трудов писателя. Ходил по известным людям города, и собирал подписи в его поддержку, но, увы, власти как всегда, ссылались на трудности.
- Открываю дверь приёмной, - выпустив дым, продолжил Старик, - освещение горит, а дежурного нет. Как-то не по себе стало. Постоял немного, всё же решился и вошёл в кабинет. В кабинете только настенные бра горят. Вижу, дверь в комнату отдыха приоткрыта. Подхожу к ней и вглядываюсь в полумрак комнаты. А у самого мысль - «Не дай бог, если и здесь не будет Александра Леонидовича. Что обо мне охрана подумает, если в личных покоях губернатора обнаружит?» Вижу, лежит кто-то на диване. Я ближе, Черногоров словно покойник, даже не дышит. Вдруг глаза открывает и на меня смотрит. Затем приподнялся, сел, спустил ноги на пол и нащупывает ступнями ног туфли. И мне:
- Извини, Вадим Сергеевич, прилёг отдохнуть и задремал немного. Присаживайся, - приглашает меня. – Понимаешь, столько дел навалилось, что не успеваю проследить.
- Вы бы поберегли себя Александр Леонидович, - говорю я ему.
А сам думаю: «Неужели не догадывается спросить, что меня привело к нему?» Накануне я просил его оказать финансовую помощь, на издание моей книги. И он обещал. А тут, будто бы и не помнит. И продолжает мне перечислять, что сделано в крае при его губернаторстве.
- Всё это так, - соглашаюсь я с ним, - но вам бы следовало отдохнуть.
Старик стряхнул пепел в металлическую баночку и вновь затянулся сигаретой.
- Да Вадим Сергеевич, - соглашается Черногоров. – Наше поколение на ваших книгах воспитывалось.
И начал вспоминать детство, юношеские годы. А я слушаю его и не рад уже, что заглянул к нему.
- Я и сына на ваших книгах воспитываю, - поворачивается он к двери и зовёт сынишку.
Входит в комнату мальчишечка лет десяти, одиннадцати. Черногоров и говорит ему:
- Это, сынок, старейший ставропольский писатель, Вадим Сергеевич Чернов. Сходи в свою комнату и принеси нам одну из его книг.
Мальчишка вышел и вскоре вернулся. Смотрю, а у него в руках потрёпанная книжонка. По рисунку на обложке узнаю «Свирепый марсианский бог», ещё первое издание.
Старик замолчал, смял окурок о стенку баночки и опустил его внутрь.
- Как я понял, вы так и не успели у него узнать, окажут вам помощь в издании книги или нет? – усмехнулся Николай Иванович
- Ты прав, Коля. Только я в толк не возьму, почему этот сон сейчас приснился? Когда у власти уже другой губернатор.
- Вероятно, потому что вы разуверились во власть. Ведь об оказании помощи в издании ваших Избранных произведений мы уже не раз обращались к «отцам» нашего города и края.
4
Возвращался Николай от Чернова в отвратительном настроении. В последнее время он реже стал бывать у писателя, ссылаясь на занятость. Да и по телефону с ним беседовал от случая к случаю. Навещая Старика, он брал с собою водку или вино. Водку Николай делал из самогона, по рецептам, взятым его внуком из интернета. Вино готовил из винограда, выращенного на даче. Ещё в молодости, живя в станице Галюгаевской, Николай освоил это искусство от терских казаков. В дальнейшем, перебравшись на жительство в город, совершенствовал свои знания в виноделии, изучал нужную литературу. Теперь он жалел, что в детстве мало интересовался жизнью своего деда. Дедушка был виноделом и прояви он тогда интерес, вряд ли дед отказал бы ему поведать секреты виноделия. Понимая что, идёт к холостяку, у которого поесть хоть шаром покати, Николай не забывал приносить с собою съестное. Во время таких встреч они говорили о литературе, вспоминали писателей, обсуждали нынешнюю жизнь, говорили на разные темы. Всё это происходило в комнате старика за стаканом спиртного. Николая как человека увлечённого прозой интересовало всё. Начавший свою трудовую жизнь в четырнадцать лет, он с раннего возраста приобщился к выпивке. Старик, как он заметил, несмотря на свой пожилой возраст, мог выпить не меньше молодых. Он также вносил свою долю расходов на алкоголь. Николай жалел Старика, возможно тратившего последние деньги из пенсии. Не брал их, делая вид, что забыл, но Вадим Сергеевич молча, всовывал купюры ему в карман. Поэтому он регулярно обеспечивал писателя вином, водкой, коньяком своего изготовления, чтобы тот не тратился. В отличие от Старика он еще работал и получал пенсию. Так что в материальном отношении жил лучше писателя. В это нелегкое время Николай продолжал работать, считая, что на нынешнюю пенсию не проживёшь. И невольно вспоминал советский период жизни. Его отец, имевший трудовой стаж сорок два года, получал максимальный размер пенсии. Каждый год он ездил с матерью отдыхать на море или навестить родню. Хотя его трудовой стаж был больше чем у отца, и составлял сорок семь лет, позволить себе такого Николай не мог. Опасаясь, что его могут уволить с работы по сокращению численности штатов, Николай Иванович договорился с одним из своих коллег и перевёлся к нему в производство простым рабочим. Покинув должность начальника отдела, он стал работать резчиком металла в производстве. Это производство Николай Иванович выбрал не случайно. На площадях и технике этого цеха изготовлялись заказы состоятельных в финансовом плане организаций города и края. Это и позволяло их заводу держаться на плаву, в то время как заказчики их основной продукции испытывали финансовые затруднения. В первое время рабочие цеха встретили его насторожённо. И Николай понимал этих людей. К их удивлению, он быстро освоился в цехе. И вскоре уже работал на фрезерно-отрезном станке и механической ножовке. Когда бригаду заваливало большим объёмом работ, становился рядом с бригадиром за токарно-винторезный станок. Благо свободных станков в обезлюдевшем цехе стояло много. Мало кто знал, в молодые годы, до того как стать «начальником», Николай Иванович четырнадцать лет отработал на рабочих должностях. Был слесарем, токарем, электромонтёром, машинистом насосной станции, учился заочно в техникуме, затем в институте. После учёбы работал главным механиком и в тридцать лет стал директором небольшого завода. Всего пришлось хлебнуть ему в жизни. Тяжёлое военное детство и голод. Юность и взросление в рабочей среде многому научило и закалило его в жизни. Встречи и общения с работниками партийных, профсоюзных и советских органах, командировки в министерства и в госкомитеты не только содействовали укреплению его авторитета, но и учили лучше понимать жизнь. Но дела после развала Союза шли хуже и хуже. Приходя к Старику, в гости, они обсуждали обстановку в стране, в крае и в городе. Вадим Сергеевич с горечью констатировал упадок интереса читателей к литературе. О том, что на базе краевой писательской организации организовалась ещё одна. В неё, наряду с успешными авторами, вошли графоманы и случайные личности.
- Понимаешь, Коля, - жаловался ему Старик, - если у нас, в крае членов союза писателей в советские годы насчитывалось человек четырнадцать, то в настоящее время, сколько ты думаешь? – он смотрел на него, ожидая ответа.
- Не знаю, Вадим Сергеевич. Может человек двадцать или чуть больше.
- Сорок восемь человек, в двух союзах. Из них больше половины случайные люди. Стыдоба, да и только. Вот почему я перестал бывать на собраниях, - Старик потянулся к нему со стопкой, – Давай выпьем, Коля.
Они выпили, и, Старик продолжал делиться с ним наболевшим. Говорил он о домах творчества, о поликлиниках, санаториях и жилом фонде, когда-то принадлежащих союзному литфонду.
- Пойми, один лишь литфонд имел на счете около пяти миллиардов рублей, тридцать домов творчества. - Где они? – вопрошал он, глядя на него. – Приватизировали. И кто? Да такие же хапуги как ваш директор! Сколько раньше работало на вашем заводе людей?
- Около шести с половиной тысяч.
- А сейчас?
- Где-то человек пятьсот осталось. В цехах холодно и темно, так как экономят на всём. Чтобы согреться, рабочие в цехах вынуждены жечь костры, пьют спиртное. У работников завода обманным путём забирают и скупают акции предприятия. А на днях и мне товарищи передали напоминание директора - «Если я не сдам ему свои акции, то в скором времени окажусь за воротами».
- Так что, Вадим Сергеевич, скоро и я стану безработным, - наполняя стакан, усмехнулся он. – Вряд ли уже устроюсь на работу, так как молодые и здоровые ребята не могут её найти. Давайте выпьем за всё доброе.
Долго они ещё сидели в тот вечер, рассуждая о жизни. Уходил Николай Иванович домой поздно.
5
В этот день Николай Иванович со Стариком отправились в город. Николаю удалось уговорить Вадима Сергеевича подстричься. День был теплым и солнечным, и они вышли из дома легко одетыми. Добравшись автобусом в центр города, сошли на проспекте К. Маркса. В парикмахерской мастер усадила Вадима Сергеевича в кресло. Седая грива волос и окладистая борода Старика имей он на груди крест, делали бы его похожим на священника. Набросив на плечи клиента накидку, и заправив её концы у ворота пиджака, молодая мастер поинтересовалась:
- Как будем стричься?
Вадим Сергеевич извлек из пакета портрет Эрнеста Хемингуэя и установил его на рабочем столике парикмахера.
- Значит так, - оглаживая ладонью бороду, взглянул Чернов на мастера. – Волосы на голове немного подобрать только коротко, а бороду слегка подправить как у него, - указал Старик на портрет. «Так вот почему он взял с собою своего кумира» - понял Николай Иванович. Еще выходя из квартиры Чернова, он недоумевал, зачем Вадим, как они в литобъединение, между собою, называли Старика, запихнул в пакет портрет великого американца. А минут через двадцать Николай Иванович выходил с Черновым из парикмахерской. Вид у Старика был свежий помолодевший.
- Ну что нового у Славика? – поинтересовался у него Старик.
- Пока писем нет. Я считаю, Слава нашёл себе работу по душе, увлёкся ею, и ему сейчас нет дела до нас. Первое время он ещё писал мне письма, но после того как его стали приглашать в университет читать лекции стал реже отвечать а теперь замолчал. Мне думается, он уже вписался в новую жизнь и писем вряд ли напишет. Все мои родственники по матери, - стал приводить Николай пример, - после развала СССР подались в Германию на этническую родину и первое время часто писали. А через пару лет практически перестали интересоваться нами. Прижились там, получили хорошее жилье, работу, детей с внуками пристроили и ничего их с нами уже не связывает. Присылают лишь изредка фотографии да кое-когда звонят по телефону.
- Может ты и прав. А я тебя Коля хочу обрадовать.
- Чем Вадим Сергеевич? – насторожился Николай
- Придём ко мне, не забудь напомнить, я получил ответ от Горбачёва. Он окажет мне помощь в издание моего «Избранного».
- И сколько даст?
- Сорок пять тысяч.
- Это же мало, что у него денег нет? Мог бы дать и больше.
Николая Ивановича удивляла скупость Горбачёва. Сколько раз он слышал восторженные отзывы Вадима Сергеевича в адрес бывшего генсека ЦК КПСС. И это слепое поклонение именитому земляку, которому словно Богу молился Старик, возмущало его.
- Мы столько у него с Виктором Николаевичем просили, - прочитав недовольство на его лице, стал оправдываться Чернов.
- С Кустовым?
- Да.
- Извините Вадим Сергеевич, но Горбачёв, который считает вас талантливым писателем и наш губернатор Черногоров, не нашедший денег на издание вашей книги можно ли их считать совестливыми людьми?
Старик удивлено смотрел на него.
- Я так не считаю, - продолжал Николай. - Горбачёв развалил СССР в угоду США. Принес неисчислимые бедствия нашему народу. Взять того же Черногорова победил он на выборах губернатора от левых сил. Став губернатором, и поняв, партия власти не особо жалует в своих рядах представителей левых сил, предал КПРФ и переметнулся в Единую Россию. Так как понимает огромный административный ресурс стоит за ней. На издание вашей книги он не нашёл денег, зато на свою новую избирательную компанию не пожалел бюджетных средств. Помните его газету «Площадь Ленина, дом 1». Все они ради личных интересов готовы и мать родную предать. Мы ещё не знаем истинных причин развала Союза, но со временем узнаем. Одно ясно без вмешательства США и их денег тут не обошлось. Ведь не зря же Горбачёва в свое время возносил Запад: - молодой, талантливый и т.д. Ему и Нобелевскую премию, и медаль сената США. Как младенцу побрякушек навесили и под похвалу помогли развалить страну.
Николай замолчал и взглянул на хмуро молчавшего Старика.
- А что не правда, Вадим Сергеевич? У Горбачёва наград больше чем у любого нашего маршала. Те хоть заслужили их в Гражданскую и Отечественную войны. А он? – И Николай с горячностью принялся обличать. - Тот же Ельцин сменивший его окончательно разорил Россию, с помощью Чубайса и Гайдара "великих" реформаторов. Что они прошли жизненную школу, руководили министерствами, или хотя бы крупными предприятиями? - горячился он. Нет! Чубайс ларёк по торговле цветами держал, а Гайдар учёный-теоретик. Вот этим людям, не знающим жизни, и доверил Ельцин реформировать страну, - с обидой бросил он Старику.
В душе Николай понимал, в горячке он словно базарная баба выдал Вадиму Сергеевичу всю накопившуюся злобу на реформаторов. Хотя знал, Чубайс работал в Ленинграде у Собчака и занимал высокий пост. А слышанную им от кого-то фразу о ларьке с цветами присовокупил от обиды.
- Вот они при помощи американских советников, а точнее агентов ЦРУ и довели нашу страну до ручки. Продали задарма процентов тридцать предприятий и конструкторских бюро ВПК американцам. Даже тот же Александр Солженицын, который не жаловал СССР, и тот с горестью сказал «Ничего не осталось такого, что не было разгромлено и не разворовано в России»
Хозяйственные заботы все больше отнимали у Николая свободного времени. С завода его уволили по сокращению численности штата. И он днями пропадал на строительстве дома у сына или работал на дачном участке. К тому же росли внуки, им тоже нужно было уделять внимание. Так что к Чернову он выбирался все реже, лишь звонил ему по вечерам, чтобы не огорчать Старика своим невниманием. В разговоре по телефону делился с ним, рассказывая о проделанной за день работе, интересовался, как у него движется работа по изданию книги. Иногда наведывался в гости, к писателю понимая как тяжело жить человеку в одиночестве. В последнее время заметил, Вадим Сергеевич сильно сдал и выглядел плохо. Николай понимал скудное питание, переживание за свою книгу все это отражается на состоянии здоровья писателя. И ему вспомнилось, как лет шесть назад, когда Старик был еще подвижен, он уговорил своего старшего сына Сергея свозить их на Сенгилеевское озеро, порыбачить. Старик обрадовался такому решению, когда он объявил ему о поездке. Было видно, как он взбодрился. Конечно, из-за занятости делами Николай решил убить двух зайцев. Лето было на исходе и он, жертвуя выходным днем, собрался отдохнуть на Сенгилее в компании Старика, сына и внуков. «Пусть порезвятся на природе, - решил он. – Искупаются в озере, а Вадим Сергеевич порыбачит» Старик готовился к выезду основательно, узнав, что Сергей повезет их на своих Жигулях, он прихватил удочки и рыбацкие приспособления, палатку, надувную резиновую лодку и даже котел с треногой. Николай взял в дорогу спиртное, а Сергей жаровню, шампуры и мясо. Приехав на Сенгилей, Вадим Сергеевич выбрал место. Внук и внучка насторожено и с любопытством наблюдали за писателем. Стоя по колено в воде, и забивая колышки, Старик объяснял ему, почему он выбрал это место.
- Здесь Коля заливчик, тихое место с камышами я буду ловить сазанов. А они, - он указал на внуков, - пусть купаются. Тут рядом неглубоко, дно ровное и песчаное.
Установив удочки и забросив в воду корм для приманки рыбы, принялся устанавливать палатку.
- Сергей, - обратился он к сыну, видя, что тот ставит жаровню, - вытащи из багажника котел с треногой. Там где-то лежит мой топорик, достань его и наруби сухостоя на дровишки.
- Купайтесь – кивнул Николай Иванович внукам на заливчик, - здесь мелко и вода теплая.
Внуки осмелели и полезли в воду. Пока Старик и сын ловили рыбу, Николай Иванович принялся готовить уху из первой пойманной рыбы. Старик, не прерывая лова, давал ему советы как лучше её приготовить. Кушали на берегу. Взятый Сергеем из дома плов и разогретый тут же на огне костра, наваристая уха, шашлыки только что снятые с шампур и попахивающие дымком, выпитый самогон, аппетитно жующая детвора все это взбодрило Старика. Вадим Сергеевич как бы помолодел на десяток лет. Было заметно, как Старик повеселел. Он с увлечением вспоминал интересные случаи из рыбалки. Глядя на него, Николай Иванович вспомнил написанную Черновым с любовью одну из глав его повести «Сазаний князь»! Было ему около ста лет. Родился сазан не в Сенгилеевском озере, а в верховьях Егорлыка, что начинается в Тёмном лесу, который растёт тысячи лет на горе Стрижамент. Три года он резвился в родниковой воде среди корней буков и дубов и редко видел небо, солнце. Он набрался сил, стал мощным и очень прожорливым. Ему не хватало пищи, чтобы расти дальше, простора в небольших омутах Егорлыка. И будущий князь стал потихоньку скатываться вниз по реке…». Возвращались с озера поздно вечером. «Надо будет чаще организовывать такие встречи» - думал Николай Иванович.
И вот настал тот долгожданный день, когда Вадим Сергеевич позвонил ему:
- Коля, приезжай ко мне.
Николай Иванович застал писателя в приподнятом настроении. Вадим Сергеевич протянул ему объёмистую книгу. Это был новенький том избранных произведений Старика.
- Поздравляю Вас с новой книгой.
Рассматривая выходные данные тома, обратил внимание на издателя: – некоммерческий литературный фонд «Слово и дело». В нем работал Виктор Николаевич Кустов, с ним Чернов просил деньги у Горбачёва на издание своей книги. Хотя название фонда и ассоциировалось у него с лихими временами Ивана Грозного и Анны Иоанновны, Николай был рад, что и на Ставрополье появилась возможность издавать книги местных авторов. Прошло некоторое время, и Николай Иванович за делами и хлопотами позабыл Чернова. Однажды вечером, возвратившись с дачного участка, ему позвонила сестра писателя:
- Коля, умер Вадим Сергеевич.
Он долго не мог прийти в себя, от осознания что ни стало человека, с которым свела его судьба. Больше не заглянет в квартиру Старика, не увидит его рабочий стол с портретом Эрнеста Хемингуэя. Массивный чернильный прибор, работы конца пятидесятых годов прошлого столетия, стопку писчей бумаги и две шариковые ручки. Рядом подставка с заформалиненным крабом - память о морской путине у берегов Камчатки. И портрета хозяина кабинета работы Евгения Биценко висящего на стене. «Да умер последний из могикан – бунтарь советской эпохи», - пришел к мысли Николай Иванович, опуская трубку городского телефона на аппарат,
г. Ставрополь, февраль, 2013 год.