Происшествия в деревне коровья голова

«События в селении Данабаш», Джалил Мамедгулузаде.
Рассказал: Садых-Балагур. Записал: Халил-Газетчик.
Идущий из груди моей голос многому меня учит. То голос чистой моей совести, которая имеется у каждого. Всякий, кто внимательно прислушивается к её велениям и исполняет их, много тайн откроет и многое постигнет. Сократ.
                ЛЕГОНЬКОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ.
    Меня зовут Халил, а товарища моего Садых. Оба мы уроженцы селения Данабаш. Сам я родился тридцать лет тому назад, иначе говоря мне ровно тридцать лет. Думаю, что и приятель мой Садых будет одних лет со мной, но я выгляжу несколько моложе. Он повыше меня ростом, но я плотнее; он смугл и не имеет растительности на лице, я же белее его и имею густую бороду. Ещё одна разница в нашей внешности заключается в том, что я слаб глазами и ношу очки; я грамотен, и чтение, письмо сказались на моём зрении; товарищ же мой имеет острое зрение.
ДАНАБАШ КЯНДИНИН АХВАЛАТЛАРЫ Джялил Мяммядгулузадя.
Нагыл эдибди Лаглагы Садыг. Йазыйа гётюрюбдю гязетчи Хялил.
Гялбимдян гялян сяс мяня чох задлар ойрядир. Хаман сяс пак вя тямиз инсафымын сясидир ки, хамыда о инсаф вар. Хяр кяс гуш-хуш иля онун буйурдугуна гулаг асыб, амриня амял эляся, чох сирлярдян агах олуб, чох шейляр биляр.
                СОКРАТ.
БИР ЙЮНГЮЛВАРИ   МЮГЯДДИМЯ
Мяним адым Хялил вя йолдашымын ады Садыгды. Хяр икимиз Данабаш кяндиндя анадан олмушуг. Мян озюм анадан олмушам дюз отуз ил бундан иряли; йяни мяним отуз йашым вар. Йолдашым Садыг да, мян дейирям, анджаг мян синдя олар. Амма мян ондан бир аз джаван гёрюкюрям. Онун бойу уджады, мяним бойум алчагды; амма мян ондан долуйам. О, чох гарады  вя косады, амма мян агымтул вя топ саггалам. Бир тяфавютюмюз ордадыр ки, мян гёзлюк гойурам, гёзлярим чох зяифди; амма йолдашымын гёзляри чох саламатды. Бунун да сябяби одур ки, мян ахли-савадам, йазы-позу мяним гёзюмя зийан эляйибди.
Короче говоря, оба мы - жители селения Данабаш. Я занимаюсь разносной торговлей; захватив под мышки несколько кусков ситца, я обхожу наше и соседние села и продаю разные ситцы, чем и зарабатываю себе на хлеб насущный.
Приятель же мой - бакалейщик; разложив в маленькой хибарке пуда три-четыре соли, ящик изюма и несколько пачек махорки, он сбывает товар и кое-как перебивается на эти заработки.
Словом, оба мы бедные создания господа бога.
Правда, хоть это и утомительно для читателя, но мне придётся предварительно рассказать кое-что о нас, иначе, я это знаю наперёд, мои друзья, прочитав всё это, будут недоумевать: что значит Газетчик и, причём тут Балагур. Чтобы предупредить всякие недоразумения, я вынужден сказать об этом несколько слов, хотя рискую вызвать у читателей головную боль.
Мюхтясяр, биз хяр икимиз Данабаш кяндинин сакинийик. Мяним сянятим голтугчулугду, йяни дёрд-беш топ чит голтугума вуруб, доланырам оз кяндимизи, йа гейри кяндляри, чит-мит сатыб, бир тёвр гюзяранымы кечирирям. Йолдашымын сяняти баггалды, йяни бир дахмайа уч-дёрд пут дуз, бир гуту кишмиш вя дёрд-беш пачка махорка тютюню гойуб сатыр вя о да бу джюр рюзгарыны кечирир.
Вяссялам, хяр икимиз аллах-тааланын касыб бяндяляриндяник. Гяряз, баш агрысы да олур, амма геня гяряк дейим; чюнки мян билирям ки, бу ахвалаты охуйан ряфиглярим артыг тяяджджюб эдяджякляр, неджя йяни гязетчи Хялил вя лаглагы Садыг? Пяс ряфиглярими интизарчылыгдан чыхармагдан отрю геня гяряк бир нечя сёз арз эдям; хярчянд баш агрысы олур.
Мне кажется, такого потешного села, как наш Данабаш, не найдётся во всем кавказском крае. Я не говорю, что оно плохое, боже упаси! Я никогда не погрешу против совести. Правда, я несколько обижен на наше село, но это никак не может свидетельствовать о том, что оно плохое; пускай хоть двести подобных мне бездельников будут недовольны нашим селом, и всё же называть его плохим будет несправедливо.
Нет, нет! Клянусь аллахом, село наше очень хорошее. Если вы с терпением выслушаете моё повествование до конца, сами убедитесь, что наше село вовсе не плохое.
  Однако вопрос о том, плохое наше село или хорошее, оставим в стороне: вовсе не к тому я веду речь; я хочу только сказать, что в нашем селе нет ни одного человека, который бы не имел своего прозвища. У нас это называется "аяма". Не знаю, поняли вы или нет. "Аяма" значит "легеб".
Мян дейирям бютюн Гафгазиййя вилайятиндя бизим Данабаш кянди кими мязяли кянд йохду. Демирям ки, писди, аллах элямясин. Мян хеч вахт хаггы итирмярям. Догрудур, мян бир аз инджимишям кяндимиздян; амма бу, кяндимизин пислийиня
дялалят элямяз ки! Ики йюз мяним кими дылгыр адам инджисин бизим кянддян, буннан беля бизим кяндя геня пис демяк
хагдан кянар олар.
Йох, валлахи, биллахи, бизим кянд чох йахшы кяндди. Иншаллах, агяр мяним арзимя ахыра кими сябр иля гулаг версян озюн гёрярсян ки, бизим кянд пис кянд дейил.
Хяля пислийи, йахшылыгы галсын кянарда. Сёзюм орда дейил; сёзюм орасындады ки, бизим кянддя шяхс йохду ки, онун бир айамасы олмасын.
Бизляр айама дейирик. Билмирям баша дюшдюнюз, йа йох? Айама, йяни лягяб.
Разрешите немного отклониться от темы нашего рассказа.
До прошлого года я не знал слова "легеб", потому что не такой уж я большой грамотей. Никаких книг, кроме "Джамеи-Аббаси", я не читал. О догмах шариата и как учебник по персидскому языку в духовных медресе Шейха-Баха-ед-дина. В прошлом году приехавший с того берега реки Аракса из Ирана, молла пел у нас марсия. К сожалению, я не запомнил его имени.
Однажды этот молла зашёл в лавочку нашего Садыха-Балагура. В лавке был и я, были ещё крестьяне.
Молла взял у Садыха две пачки махорки. Одну из них он вскрыл, набил свою трубку и попросил огня. Садых зажёг спичку, и молла, задымив трубкой, поблагодарил Садыха:
- Да благословит аллах память твоего родителя!
После этого, сделав  несколько затяжек, он обратился к Садыху:
- Племянник, в чём причина, что к благословенному имени вашему присовокупили ещё слово "балагур"?
Вопроса Ахунда не поняли не только крестьяне, но даже я сам, хотя среди присутствующих я считался человеком учёным.
Хяля бурдан бир хашийя чыхаг.
Мян лягяб сёзюню билдиря кими билмяздим; чюнки дярсим о гядяр йохду, "Джамеи-Аббас"дан савайы бир китаб охумамышам.
Билдир бизим кянддя о тайдан бир молла мярсийя охуйурду. Амма хейф ады йадымдан чыхыбды. Бир гюн бу молланын гюзяри дюшдю бизим Садыгын дюканына. Гёрюкюрдю молла ирялидян билирмиш ки, Садыга лаглагы Садыг дейирляр. Дюканда мяндян савайы бир нечя кятди дя вар иди, Молла, Садыгдан ики пачка махорка тянбякиси алыб, пачканын бирини ачды вя чубугуну долдуруб од истяди. Садыг бир спичка чякди, молла чубугу алышдырыб Садыга деди:
"Аллах атана ряхмят элясин."
Сонра чубугу бир нечя дяфя сюмюрюб, узюню тутду Садыга:
«Ахявизадя, ня иллят, джянабынызын  исми-шярифиня  лаглагы лягяби изафя артырырлар?"
Ахундун сёзлярини няинки кятдиляр, хеч мян озюм дя баша душмядим. Вяхалон ки мян отуранларын йанында хяля алим идим. Тем не менее о смысле вопроса Ахунда мы догадались: Ахунд спрашивал, почему Садыха называют балагуром.
- Балагур - это аяма, моё прозвище - немного помолчав, ответил Садых.
- Что это ещё за слово "аяма?" - с удивлением спросил Ахунд и добавил. Какие же вы невежды!
Когда Садых спросил у Ахунда, чем он недоволен, тот разъяснил: балагур не "аяма", а "легеб" Садыха. "Аяма" говорят люди необразованные, а "легеб" арабское слово. В заключение Ахунд строго-настрого наказал нам никогда не произносить слова "аяма", а говорить "легеб". Все мы согласились с Ахундом.
- Ахунд! - вдруг обратился к нему Садых,- Вероятно, вы очень сильны в арабской грамоте?
- О чём ты спрашиваешь, парень? - сказал Ахунд,- Ты думаешь, легко быть моллой и петь марсия? Кто же пустит на минбар человека, не завершившего курса обучения на арабском языке?
Амма, сёз йох, хамымыз баша дюшдюк; Ахунд сорушурду няйя Садыга лаглагы дейирляр. Садыг бир аз дурухуб джаваб верди ки, лаглагы онун айамасыды. Ахунд тяяджджюбля дюбаря сорушду:
"Олан, айама няди, гярибя авам адамсыныз!...."
Садыг сябябини сорушандан сонра Ахунд бизи баша салды ки, лаглагы Садыгын айамасы дейил, лягябиди. Айама авам сёзюдюр, лягяб аряб сёзюдюр. Ахырда Ахунд бяркдян-бярк бизя тапшырды ки, айама ляфзини дилимизя гятирмяйяк, лягяб дейяк.
Биз хамымыз разы олдуг вя "бяли" джавабдан савайы бир сёз демядик. Сонра Садыг узюню Ахунда тутуб сорушду:
"Ахунд, джянабыныз гяряк аряб дярсиндя  чох  гюджлю  оласыныз."
Молла джаваб верди:
"Гядя, ня сёйляйирсян? Молла олмаг, мярсийя демяк мягяр асан амрди? Аряб дярсини тамам эйлямямиш адамы мягяр минбяря гойарлар?"
И тут Садых возьми да спроси моллу:
- Ахунд, как будет по-арабски хлеб?
Ахунд затянулся трубкой, посмотрел себе под ноги и, кашлянув, ответил:
- Друг мой, в Аравии не бывает хлеба, потому и по-арабски названия хлеба нет. Кроме риса, там ничего не едят.
- А как по-арабски рис? - снова спросил Садых. Ахунд опять затянулся трубкой и после некоторого молчания кашлянул и сказал:
- Племянничек, оказывается, ты и на самом деле балагур. Не зря, значит, крестьяне тебя балагуром прозвали.
Сказал и, поправив аба, вышел из лавки.
В тот день до самого вечера мы не могли отдышаться от смеха.
И так, моё имя Халил, но прозвали меня Газетчиком, хотя, клянусь единым аллахом, к газете я никакого отношения не имею. Газетчик - это человек, обладающий умом и способностями, собирающий разные сведения, узнающий про интересные события, чтобы напечатать о них и распространить повсюду. Нагафил Садыг Ахунддан бу джюр сорушду:
"Ахунд, чёряйя арябджя ня дейир?"
Ахунд чубугу сюмюрюб, бир бахды йеря вя оскюрюб джаваб верди:
"Бярадярим, Арябистанда чёряк олмаз ки, чёряйя бир ад гойалар. Орда дюйюдян савай озгя шей йемязляр."
Садыг дюбаря Ахунда суал верди:
"Пяс дюйюйя арябджя ня дейир?"
Ахунд чубугу сюмюрюб оскюрдю вя аз кечди джаваб верди:
"Гардаш оглу, сян эля догрудан лаглагы имишсян. Кятдиляр йериндя сяня лаглагы дейибляр."
Бу сёзляри дейиб Ахунд абасыны дюзялдиб, дюкандан чыхды, гетди. Биз хамымыз о гюню ахшама кими гюлмякдян сакит олмадыг.
Мясялян, мяним адым Хялилди, мяним адымы гойублар гязетчи Хялил. Мян, валлах, билмирям гязет няди. Гязетчи бир шяхсди аглы, камалы джяхятя йахшы ахвалатлар, йахшы хябярляр йыгыб, чап эляйиб дагыдар о йана-бу йана. Я же не знаю, каким образом я мог стать газетчиком. Но о том, за что меня прозвали газетчиком, я расскажу вам как-нибудь после.
Моего приятеля называют балагуром, то есть любителем весело поболтать. В этом отношении нас ещё уважили, дали нам не такие уж смешные и обидные прозвища. У нас в селении Данабаш некоторые имеют такие смешные прозвища, что вы животы себе надорвёте, если скажу. Вот, к примеру, некоторые из них: Гасан-Коротышка, Гейдар-Верблюд, Сабзали-Трепач, Мухтар-Тугодум, Гасым-Зайчишка. Словом, таким прозвищам у нас, в селении Данабаш, несчесть числа; если их все записывать, то бумаги со всех российских фабрик не хватит.
Моего товарища Садыха прозвали Балагуром. Клянусь создателем, что это прозвище нисколько ему не подходит. Оно-то верно, что Садых любит поговорить. Где бы ни сел, начнёт говорить, и ничем его не остановишь. Амма мян билмирям ки, мян харадан гязетчи олдум. Иншаллах, арз элярям ня сябябя мяня гязетчи дейирляр, мяним йолдашыма дейирляр лаглагы Садыг, йяни чох данышан.
Хяля бизя хёрмят гойублар; бизим лягябимиз чох гюлмяли дейил. Эля лягябляр вар бизим Данабаш кяндиндя ки, десям огунуб гедярсян. Мясялян, гирдик Хясян, дявя Хейдяр, йаланчы Сябзяли, эшшяк Мухтар, дошан Гасым. Мюхтясяр, бу джюр айамалар бизим Данабаш кяндиндя хядсизди. Агяр дурам хамысыны  арз этмяклийя, бютюн Русиййятин карханаларында кагыз галмаз.
Мяним йолдашым Садыгын адыны гойублар лаглагы. Анд олсун бизи йарадана, бу лягяб о кишийя хеч йарашмыр. Догруду, Садыг чох данышар. Эля хяр йанда отурубду дейяджяк. Дейир, дейир вя йорулмаг билмир. Надо отдать ему должное, сдается, что такого златоуста во всём мире не найти, И то сказать, в нашем селе Данабаш считают, что всякого, кто много говорит, можно окрестить балагуром, а между тем говорун говоруну рознь. Я видел таких людей, что говорили с утра до вечера, и слушатель ни чуточки не утомлялся. Если всякого, кто много говорит, называть балагуром, то мы должны были бы назвать балагурами всех ваизов - проповедников: поднявшись на минбар, они ни за что не хотят покинуть его.
Нет, конечно, не всякий, кто много говорит, - балагур. Если кто-нибудь заводит разговор о господе боге или рассказывает о своей поездке в Кербалу или Мекку, можно ли таких людей называть балагурами? Конечно, нет, грешно говорить такие вещи, несправедливо.
Пусть говорят, что хотят, пусть Садыха называют балагуром, и всё же он доконца моей жизни мне друг. Быть может, Садых и на самом деле балагур, но каждый раз, когда он говорит, я готов встать и расцеловать его в уста.
Амма нейлийим, бир беля ширинкялам, мян дейярям, йер узюндя йохду.
Бир дя ки, бизим Данабаш кяндиндя эля билирляр ки, хяр бир чох данышан адама лаглагы демяк олар. Ахыр чох данышан да вар, чох данышан да. Мян эля шяхсляр гёрмюшям ки, сяхярдян-ахшамадяк данышыб, мян хеч доймамышам. Агяр хамы чох данышана лаглагы демяк олсайды, гяряк биз джями ваизляря лаглагы дейяйдик; чюнки онлар минбяря чыхыб, йенмяк билмязляр.
Хейр, хамы чох данышана лаглагы демяк олмаз. Бириси башлайыр аллах-тааланын барясиндя сёхбят эдир, йа гейриси оз Кярбялайа вя Мяккяйя гетмяйиндян нагыл эдир, мягяр бу джюр шяхсляря демяк олар лаглагы? Хейр, олмаз; гюнахды вя хагдан узагды бу джюр сёзляри данышмаг.
Гой хяр кяс хяр ня дейир-десин. Гой Садыга десинляр лаглагы; амма о киши олян гюня кими мяним ряфигим, мюсахибим вя хямдярдимди! Бязи гызыны сёйюр, бязи анасыны.
Бялкя дя эля Садыг догрудан лаглагыды. Амма о данышанда догрудан мян хямишя гяряк дурам онун додагларындан опям. А почему меня называют газетчиком?
Послушайте, я вам расскажу и об этом.
Меня прозвали газетчиком, когда я завёл дружбу с Садыхом. Действительно, в том, что меня прозвали газетчиком, виноват мой приятель Садых. Тут надо будет рассказать с самого-начала.
Прошло, пожалуй, года два, как мы сблизились, а случилось это вот как.
Однажды, взяв под мышки несколько кусков ситца, отправился я в лавку к Садыху. Тогда между нами не было ещё тесной дружбы. Я посидел у него немного. Мы были одни в лавке. И вот, пока я был занят курением, Садых, по обыкновению, начал говорить. Как я успел уже доложить вам, его речи всегда мне нравились, но на этот раз я просто-таки влюбился в него. Он начал рассказывать такие увлекательные истории, что не солгу, если скажу, что за то время, пока он рассказывал, вошли в лавку десятка два-три покупателей, да так и ушли они без покупок: каждому, кто входил в лавку за покупкой, мы отвечали, что такого товара нет.
Пяс мяня нийя дейирляр гязетчи? Бунун сябябини арз эдим. Мяня о вахт гязетчи дедиляр ки, мян Садыг иля мюсахиблик башладым. Хягигятдя мяним адымын гязетчи гойулмагына баис йолдашым Садыг олубду.
Бурда мятляб бир аз узанды.
Мян дейярям ики ил олар ки, биз тапышмышыг. Ахвалат бу джюр олду: бир гюнляри бир нечя топ чит голтугума вуруб гетдим Садыгын дюканына. О вядя бизим арамызда бир эля ряфиглик йох иди. Бир гядяр отурдум. Садыг бир чубуг долдурду верди, мян башладым чякмяйи. Дюканда гейри бир шяхс йох иди. Мян чубугу чякмяйя мяшгул олдум. Садыг да, сёз йох, башлады сёхбяти. Мяня онун сёхбяти хямишя хош гялирди, неджя ки, габагджа арз этдим гуллугунуза; амма бу дяфя мян бу кишийя лап ашиг олдум. Бу дяфя мяним ряфигим бир эля ширин ахвалат башлады ки, мян дейярям бялкя ийирми, отуз мюштяри дюкана гирди вя бош чыхды. Хяр гяляня дейирдик ки, сян истяйян шей дюканда йохду.
Садых говорил, говорил и наконец остановился. Посмотрел на меня значительно, вздохнул глубоко и сказал:
- Братец Халил! У меня одно желание...
Я спросил, какое.
- Братец, - сказал он, я жалею о том, что все мы умрём и эти интересные события забудутся...
- Братец мой, об этом не горюй, - ответил я,- Эти события я запишу в тетрадку и назову "Данабаш". Мы помрём, но я завещаю, чтобы моих останков не отправляли в Кербалу и никаких поминок по мне не устраивали. Потому что, если я принадлежу к числу благочестивых рабов божьих, то и без поминок сумею оправдаться на страшном суде, а грешному рабу не помогут ни поминки, ни что-либо другое. Я завещаю, чтобы после моей смерти всё моё достояние обратили в деньги, отпечатали записанные мною события и раздавали книжки всем бесплатно. Деди, деди, деди, ахыры бир йердя дайанды.
Бир диггятнян бахды мяним узюмя, бир ах чякди вя деди:
"Хялил амиоглу, мяним бир арзум вар."
Дедим:
"Гардашым, няди арзун?"
Деди:
«Амоглу, мян артыг афсус эляйирям ки, биз олюб гедяджяйик, амма бу гёзял ахвалатлар йаддан чыхаджаглар."
Дедим:
«Амоглу, хеч уряйини сыхма, мян ахвалатлары гётюрярям йазыйа вя бир китаб баглайыб адыны гойарам "Данабаш...."  Биз олюб гедярик, мян вясиййят элярям ки, мян оляндя мяни ня Кярбялайа апарсынлар, ня дя мяня эхсан версинляр; чюнки агяр мян аллах-тааланын хошбяхт бяндяляриндяням, эхсансыз да эля ахирятдя узюм аг оладжаг, йохса гюнахкар бяндяйям, ня эхсан кёмяк эдяр, ня гейри бир шей. Мян вясиййят эдярям ки, вар-йохуму сатыб пул элясинляр вя йаздыгым ахвалатлары версинляр чапа вя китаблары мюфтя пайласынлар она-буна."
Когда я кончил говорить, Садых вскочил с места, подошёл ко мне и, крепко обняв и расцеловав меня в обе щеки, сказал со слезами на глазах:
- Братец, вот и всё, чего я желал. Если ты исполнишь то, что сказал, пусть наградит тебя аллах и на том и на этом свете.
Вот, дорогие мои, как завязалась наша дружба.
После этого случая всякий раз, вспомнив или услышав о каком-нибудь интересном событии, Садых прибегал ко мне. Тогда я доставал свою тетрадку, брал перо и начинал записывать. Тетрадку я постоянно носил при себе, в боковом кармане, и когда бывал в других деревнях, извлекал её в свободные минуты и начинал читать.
Где бы меня ни видели, тотчас же приглашали к себе в гости с тем только, чтобы я почитал им что-нибудь новое. Вначале меня прозвали рассказчиком, но потом сообразили, что это прозвище мне не подходит.
Бу сёзляри мян дедим гуртардым вя Садыг джялд йериндян дуруб гялди вя мяни бярк гуджаглады, о узюмдян, бу узюмдян опдю вя аглайа-аглайа деди:
«Амоглу, мяним арзум   мяхз бу иди.   Буну сян амяля гятирдин, аллах сяни хяр ики дюнйада хясрят гоймасын."
Пяс, мяним азизлярим, бу джюр олду бизим ряфиг олмагымыз. Сонра хяр ня Садыгын фикриня гялярди, хяр бир йахшы хябярляр, ахвалатлар эшидярди, йа гейри бир мятляб йадына дюшярди алюстю гялиб мяни тапарды. Мян чыхардардым дяфтяри, гётюрярдим гялями вя йазардым. Чюнки бу дяфтяр хямишя мяним голтуг джибимдя оларды вя чюнки мяним пешям хямявягт кяндляри доланмагды, мян хяр бир хош вахтда дяфтяри чыхардыб башлардым охумагы.
Бир овгат чох ширин тутду. Хяр йанда мяни гёрджяк чагырыб гонаг апарардылар. Мяхз ондан отрю ки, тязя бир ахвалат охуйум. Аввял мяним адымы гойдулар нагылчы; амма сонра гёрдюляр ки, бу ад мяня йарашмыр.
Словом, за мной укрепилось прозвище газетчика. Теперь ясно, что во всём этом виноват мой товарищ. Конечно, мне не совсем по душе, что к имени, которое мне дали родители, прибавилось ещё и прозвище, но я всё же не очень страдаю от этого. Пусть невежды говорят, что хотят. Очень часто они хорошее называют дурным, а дурное хорошим. Пожалуй, мы должны даже гордиться тем, что невежды смеются над нами.
Многие люди на свете были недовольны невеждами...
А мы-то ещё тащим наши котомки в один ряд с чувалами. В русском смысле: «Лезть с кувшинным рылом в калашный ряд».

                Садых-Балагур и Халил-Газетчик.
    Записано в селении Данабаш Эриванской губернии в году 1894.


                ПРОПАЖА ОСЛА.
 
В начале ноября тысяча восемьсот девяносто четвертого года в селении Данабаш произошло преинтересное событие. Заключалось оно в том, что у дяди Мамед-Гасана похитили осла. Хюласейи-кялам, мяним адым галды гязетчи.
Сёз йох, мяним адымын гязетчи олмагына баис йолдашым олубду, неджя озюнюз дя гёрюрсюнюз вя сёз йох ки, мяня хош гялмир ки, атам-анам гойдуглары адымын йанына бир озгя ад гондаралар; амма мян геня уряйими сыхмырам. Гой авам хяр ня дейир-десин. Аксяр овгат авам йахшыйа дейир пис, пися дейир йахшы. Хяля бялкя бир аз гяряк фяхр эдяк ки, авам бизим устюмюзя гюлюр. Дюнйада хядсиз шяхсляр авамдан гилайлы галыблар. Биз дя дагарджыгымызы чякирик чувалларын джяргясиня.
Йазылыбдыр Данабаш кяндиндя, Иряван губернийасында, 1894-джю сяня.
                Лаглагы Садыг вя гязетчи Хялил.

ЭШШЯЙИН  ИТМЯКЛИЙИ

1

Миладиййя тарихинин мин сяккиз йюз дохсан дёрдюнджю илиндя август айынын аввялляриндя Данабаш кяндиндя бир гярибя ахвалат олубду. Ахвалат буду ки, Мяхяммядхясян аминин эшшяйи огурланыб.
Я не сомневаюсь, что те, кто не знает об этом происшествии, не поверят мне: подумать, какое удивительное событие, чтобы ему была посвящена целая повесть. В каждом селе, каждом городе не бывает дня, чтобы не исчезал чей-нибудь осёл.
Но случай с исчезновением осла дяди Мамед-Гасана не похож ни на какой другой случай. Клянусь аллахом, история похищения осла дяди Мамед-Гасана захватывающая история. Вот послушайте, я расскажу, а вы насладитесь.
Прежде всего, кто такой Мамед-Гасан?
Всякий, кто знает селение Данабаш, безусловно, знает и дядю Мамед-Гасана, так как дядя Мамед-Гасан - один из почитаемых жителей села. Мамед-Гасану будет лет этак пятьдесят четыре-пятьдесят пять - не больше. Хотя борода у него и поседела, но сам он уверяет, что, не угнетай его бедность, никто бы ему не дал более сорока лет. И он не врёт: несмотря на возраст, на щеках его горит румянец.
Сёз йох, о кясин ки, бу ахвалатдан хябяри йохду, мяним сёзюмя инанмайаджаг; чюнки догрудан да эшшяйин итмяклийи бир эля тяяджджюблю шей дейил ки, бундам бир гярибя ахвалат чыхсын. Хяр кянддя вя хяр шяхярдя гюн олмаз ки, эшшяк итмясин. Амма хейр, Мяхяммядхясян аминин эшшяйинин итмяклийинин озгя эшшяклярин итмяклийиня бир тюк гядяр дя охшары йохду.
Валлахи, биллахи, Мяхяммядхясян аминин эшшяйинин итмяклийи бир гярибя ахвалатды ки, нагыл эдим, сиз дя гулаг вериб ляззят апарасыз.
Аввял гёряк кимди Мяхяммядхясян ами?
Хяр кяс Данабаш кяндини таныйыр, о йягин Мяхяммядхясян амини дя таныйыр; чюнки Мяхяммядхясян ами кяндин сайылан шяхсляриндян бириди. Мяхяммядхясян аминин олар алли дёрд, алли беш йашы. Артыг олмаз. Хярчянд ки, саггалы агарыбды, озю ки, анд ичир ки, агяр мяни касыблыг сыхмасайды, хеч кяс демязди ки, мяним синним гырхдан артыг ола. Эля йалан демир Мяхяммядхясян ами; чюнки кишинин бу синниндя геня йанаглары гыпгырмызы гызарыр.
Много пережил на своём веку дядя Мамед-Гасан. Если рассказывать обо всём подробно, слишком долго придётся рассказывать.
Чего только ни приключалось с дядей Мамед-Гасаном, какие
только беды на него ни обрушивались. Одним словом, судьба ни разу не улыбнулась этому человеку.
Дядя Мамед-Гасан был двенадцатилетним мальчиком, когда умер его отец Гаджи-Рза. Не прошло после того и двух лет, как он лишился матери. Немало добра оставил покойный родитель своему наследнику: несколько пашен, табуны коней, ковры, деньги. Но что пользы? Когда умер Гаджи-Рза, а затем его жена, Мамед-Гасан остался без покровительства, без поддержки. Его дядья за год промотали всё богатство, а отчет дали на пальцах.
Когда Мамед-Гасан подрос и стал разбираться в окружающем, он увидел, что оказался совершеннейшим голодранцем.
Мяхяммядхясян аминин башына чох ишляр гялиб. Агяр дураг хамысыны нагыл элямяклийя, чох узун чякяр. Няляр гялиб Мяхяммядхясян аминин башына, ня ишляря дючар олубдур!
Вяссалам ки, рузгар бу кишинин узюня гюлмюйюбдю.
Мяхяммядхясян ами оларды он-он  ики йашында  ки,  атасы Хаджы Рза вяфат эляди. Ики ил кечмямишди анасы олду. Йахшы дёвлят галмышды мярхум атасындан: нечя зямиляр, нечя илхылар, ня гядяр фярш, чохлуджа пул. Амма чох хейф! Эля ки, Хаджы Рза вя овряти олдюляр, Мяхяммядхясян ами галды башсыз-парахсыз. Амиляри дёвляти бир илин ичиндя дагытдылар, ахырда бир бармаг хесабы гёстярдиляр.
Эля ки, Мяхяммядхясян ами озюню таныды, гёзюню ачды, бахды гёрдю галыбды лап лют мадярзад.
Впоследствии он полюбил одну девушку, женился и, оставив молодую жену, на несколько лет уехал на заработки в сторону Эривани, хотел скопить немного денег, но и в этом его постигла неудача - вернулся он домой без денег и, купив несколько ослов, стал погонщиком. Не везло дяде Мамед-Гасану, с каждым днём дела его становились всё хуже и хуже.
Тогда он отказался и от этого занятия, разделил свой хлев пополам, пробил в прилегающей к улице половине дверь и, положив там несколько пудов муки, пшеницы, сушёного тута, пшата, стал торговать.
За этим занятием мы и застаем сейчас дядю Мамед-Гасана: кое-как сводит он концы с концами. Но что нам до его бедности, всё равно он прекрасный человек, этот дядя Мамед-Гасан. Он собственной головы не пожалеет для ближнего; несмотря на бедность, никому никогда не откажет в помощи. Если кто обратится к нему с просьбой одолжить три-четыре рубля, он тотчас же достанет и даст; а если у самого не будет, всё сделает, чтобы раздобыть где-нибудь, лишь бы исполнить просьбу. Сонра бир гызнан севишди, хямин гызы алды вя бир нечя ил гедиб Иряван тяряфляриндя гюрбятлик чякди, бялкя пулдан-заддан газаныб гятириб алиндя майа элясин. Гяряз, тутмады иши, алибош кяндя гайыдыб уч-дёрд эшшяк алыб, башлады чарвадарлыгы. Амма гялдикджя иши тяняззюл эляди. Ахирюлямр гялди тёвлясини ортадан йары бёлдю вя кючяйя сямт бир гапы ачды вя бура бир-ики пуд ундан, бугдадан, тут гурусундан, ийдядян дюзюб, башлады сёвдяни, та ки, гялди чатды бу йаша ки, инди биз гёрюрюк; кюлфяти дя, сёз йох, гялдикджя тёряди.
Бяс бир тёврнян инди Мяхяммядхясян ами башыны гирляндирир. Амма касыб оланда ня олар, чох йахшы адамды Мяхяммядхясян ами. Догрудан кишинин башы озюнюн дейил; киши бу касыблыг вахтында хеч заддан мюзайигя элямяз. Бириси гедя дейя "Мяхяммядхясян ами, мяня уч-дёрд манат пул лазымды", агяр озюндя олса, алюстю чыхардыб веряджяк, олмаса чалышаджаг хяр тёврнян олмуш-олса, озгясиндян тапсын, сянин ишини дюзялтсин. Нет, в самом деле, очень хороший человек дядя Мамед-Гасан.
Дядя Мамед-Гасан далёк от мирской суеты, одно сильное желание владеет им: вот уже три-четыре года, как дядя Мамед-Гасан задумал съездить в Кербалу на поклонение праху имамов. Он крайне набожный человек, и будь у него хоть какая-нибудь возможность, он давно бы посетил гробницы обожаемых имамов. Но что делать? Бедность лишает человека возможности совершать даже благие деяния.
Короче говоря, давно уже дядя Мамед-Гасан задался целью посетить Кербалу. Не проходит года, чтобы эта благая мысль не возобновлялась у него с новой силой. И каждый раз, когда наступает пора выезда или возвращения паломников, когда он слышит голос вожака паломников - чавуша, у него из глаз слёзы ручьем льются.
Что делать ему, бедняге! Да будет проклята бедность! Эта бедность, до сих пор связывает его по рукам и ногам, не даёт сдвинуться с места. Вагеян чох йахшы кишиди. Мяхяммядхясян ами.
Мяхяммядхясян ами дюнйа малына асла вя гята талиб дейил вя лакин тяк бирджя арзусу вар. Уч-дёрд илди Мяхяммядхясян ами Кярбяла зийарятини гясд эдибди. Бу киши артыг диндар адамды. Догрудан агяр рюзгары бир вяджх иля кечяйди, йягин ки, инди Мяхяммядхясян ами чяхардях мясуму тамам этмишди. Амма ня элямяк, касыблыг шяхси саваб ишлярдян дя гойур. Мюхтясяр, чохданды Мяхяммядхясян ами Кярбяла гясди эдибди. Ил олмаз ки йазыг Мяхяммядхясян ами бу пакизя фикря дюшмясин. Зявварын  хямишя гетмяк, йа гялмяк сядасыны эшидян кими Мяхяммядхясян аминин гёзюндян йаш чешмя кими башлар ахмага.
Амма ня элямяк, касыблыгын эви йыхылсын. Индийя кими йазыг кишинин голуну-гычыны баглайыб, гоймур бир йана тярпяшсин.
Будет тому месяца три или четыре. Дяде Мамед-Гасану приснился сон. Проснувшись, он разбудил жену и сообщил ей, что в этом году он во что бы то ни стало должен выехать в Кербалу. Сна своего он до сих пор так никому и не рассказал. Только и отвечает на все вопросы:
- Я видел сон. Что бы там ни случилось, я должен выехать в Кербалу, поклониться гробнице о шести углах.
И так, месяца три-четыре дядя Мамед-Гасан готовится к отъезду. Эта страсть совершенно отдалила его от других забот.
С тех пор как он решил осуществить свою давнишнюю мечту, он забросил лавку. Приготовил про запас немного ячменной и просяной муки, закупил нужных семье вещей и теперь выжидает дня выезда паломников. Раньше дядя Мамед-Гасан думал пройти весь путь до Кербалы и обратно пешком: всем известно, что пешие паломники совершают большее благо, чем едущие верхом; но затем он отказался от этой мысли - не в таком он возрасте, чтобы отшагать двухмесячный путь туда и обратно.
Уч-дёрд айын сёзюдю. Мяхяммядхясян ами йатыб бир вагия гёрдю, йухудан дюруб оврятини чагырыб, она хябяр верди ки, оврят, неджя олмуш-олса, гяряк бу ил иншаллах гедям Кярбялайа. Вагиясини индийядяк хеч кяся нагыл элямяйибди. Анджаг буну дейир ки, вагия гёрмюшям, гяряк ня тёвр олмуш-олса Кярбялайа гедиб, алты гушяли гябри зийарят эдям.
Пяс уч-дёрд айды Мяхяммядхясян ами гетмяк тядарюкюндяди.... Зийарят шёвгю Мяхяммядхясян амини дюнйа ишляриндян лап кянар эляйибди. Бу фикря дюшяндян дюканы бошлуйуб, бир гядяр арпа, йа дары унундан тядарюк эдиб гойуб эвиня вя бир пара лазым олан шейлярдян эв учюн хазыр эдиб, гёзляйир зявварын чыхмаглыгыны.
Аввял Мяхяммядхясян ами истяди пийада гетсин, чюнки мялумдур ки, пийада зийарятя гетмяклийин фейзи малнан гетмякликдян артыгды. Амма сонра бахды гёрдю ки, синнинин о вахты дейил ки, пийада ики айлыг йолу гедиб гайытсын. Что же делать? Как быть? И пришлось дяде Мамед-Гасану добывать деньги: взял свои, занял у других и, сколотив таким образом нужную сумму, купил себе осла.
Конечно, осёл лучше лошади. Прежде всего, он дешевле. Очень возможно, что дяде Мамед-Гасану не удалось бы добыть тридцать-сорок рублей на покупку лошади. Кроме того, если из двух паломников один поедет на осле, а другой на лошади, нет сомнения, что паломничество того, кто поехал на осле, будет принято всевышним охотнее, чем паломничество того, кто приехал на лошади.
И так, дядя Мамед-Гасан купил осла, но осёл этот оказался злосчастным.

* * *

Однажды утром, проснувшись на заре, дядя Мамед-Гасан оделся, совершил намаз и вышел пройтись по двору. Собрал кур и дал им корм, зашёл в хлев и подсыпал ослу пригоршню ячменя, затем вышел на улицу, сел на корточки у своих ворот и, набив трубку, стал курить. Пяс ня элямяк? Ахыры лаяладж галыб, озюндян, озгядян он-онбеш манат тядарюк эдиб, Мяхяммядхясян ами бир улаг алды. Сёз йох, улаг атдан йахшыды. Аввялян ондан отрю, улаг атдан уджузду. Бялкя хеч Мяхяммядхясян ами отуз-гырх манат тапа билмяйяджяк иди ки, ата версин. Бир дя бириси зийарятя улагнан гедя вя гейриси атнан гедя, албяття, улагнан гедянин зийаряти аллах-таала йанында тез дяряджейи-гябула йетишяр.
Бяли, Мяхяммядхясян ами бир улаг алды. Амма бу улаг башы бялалы улаг имиш.
Гюнлярин бир гюню Мяхяммядхясян ами сюбх тездян йухудан дуруб, гейиниб, намаз гылыб чыхды бир хяйяти доланды. Тойуг-джюджяни чагырыб, бир аз дян сяпди, тёвляйя гириб эшшяйин габагына бир-ики овудж арпа тёкюб чыхды кючяйя вя оз кючя гапысынын агзында чёмбялди, чыхартды чубугуну вя кисясини вя чубугу долдуруб башлады чякмяйи.
Немного погодя к дяде Мамед-Гасану подошли несколько крестьян таких же лет, как и он сам, и, сев рядом, достали трубки и закурили. Все эти крестьяне были соседями Мамед-Гасана.
Посидев, покурив, покашляв, крестьяне начали беседу. Всех интересовал, конечно, вопрос о паломниках, так как собравшиеся знали о намерении дяди Мамед-Гасана. И, конечно, во время беседы часто упоминали его имя.
Беседа затянулась. Поговорили о благах паломничества, затем перешли к условиям паломничества. Крестьянин, сидевший по левую руку от дяди Мамед-Гасана, высказал такую мысль:
- Вот скажем, один взял и поехал на поклонение, потом вернулся к себе на родину. Мы пришли к этому человеку с поздравлениями, жмём ему руку и говорим: "Да примет аллах твоё паломничество". Теперь давайте выясним: помогут ему эти наши слова или нет? Могут они принести ему какую-нибудь пользу или не могут? Бир гядяр кечди, бир нечя кяндли Мяхяммядхясян ами синдя Мяхяммядхясян аминин йанына гялиб, салам вериб, джяргя иля чёмбялдиляр вя чубугларыны чыхардыб башладылар чякмяйи. Бу кяндлиляр хамысы Мяхяммядхясян аминин гоншусуйдулар.
Кяндлиляр бир аз чубуг чякиб, бир гядяр оскюрюб башладылар сёхбяти. Сёхбят кярбялайыларын чыхмагындан дюшмюшдю. Чюнки отуранларын хамысы Мяхяммядхясян аминин зийарят гясдиндян хябярдардылар, сёз йох, бу сёхбятдя Мяхяммядхясян аминин дя ады чякилирди.
Сёхбят чох узун чякди. Аввял башладылар зийарятя гетмяклийин савабындан, сонра кечдиляр зийарятя гетмяклийин шяртляриня. Мяхяммядхясян аминин сол тяряфиндян отуран киши бир мясяля салды орталыга:
"Айа, гёряк бириси гедир зийарятя, зийарятини эдир, сонра гайыдыр гялир оз вятяниня, биз йыгышыб дястя-дястя гедирик бу кишинин гёрюшюня вя ал-яля вериб дейирик: "Зийарятин гябул олсун", айа, гёряк бизим эмяклийимизнян бу кишинин зийаряти гябул оладжаг, йа хейр? Айа, гёряк бу сёзю ки, биз буна дейирик, бу сёзлярин бу шяхся мянфяяти вар, йа йох?
Вот, к примеру, возьмём тебя, дядюшка Мамед-Гасан. Ты хочешь поехать на поклонение. Да сохранит тебя аллах от всех бедствий, чтобы ты вернулся в добром здравии. Конечно, когда ты, бог даст, вернёшься домой, мы все придем тебя поздравлять и скажем: "Да примет аллах твоё паломничество". Вот я и спрашиваю, будет ли тебе какая-нибудь польза от наших поздравлений и от этих наших пожеланий, или не будет? По-моему, не будет. Потому не будет, что ты уже месяц, а то и полтора тому назад своё паломничество закончил. Ежели оно принято аллахом, то при чём тут наши поздравления? А ежели не принято, то пожелания всё равно не помогут. Ведь не будет же принято твоё паломничество только потому, что мы того желаем?
Сказав это, крестьянин в упор посмотрел на дядю Мамед-Гасана; остальные в задумчивости опустили головы, так как вопрос оказался очень сложным. Дядя Мамед-Гасан снова достал кисет и стал набивать трубку. Закурив, он повернулся к своему соседу слева: Мясялян, Мяхяммядхясян ами, инди сянин зийарят гясдин вар. Аллах саламатлыг версин, саг вя сяламят гедиб гайыдасан эвиня. Инди, сёз йох, аллах гойса гайыдандан сонра биз хамылыгнан сян иля гёрюшяджяйик. Инди гёряк бизляр сяня дейяджяйик: "зийарятин гябул олсун", бу сёзюн, бу гёрюшмяклийин сяня хейри вар, йа йох? Мян ки, дейирям йохду. Ондан отрю ки, сян зийаряти элямисян бир ай, бялкя ай йарым бундан габаг. Агяр сянин зийарятин гябул олунуб аллах йанында, дяхи бизим сяня дуа элямяклийимизин ня файдасы? Агяр ки, гябул олунмайыб, геня файдасы йохду. Биз демякликнян гябул олунмайаджаг ки!
Бу киши сёзюню дейиб дик-дик бахды Мяхяммядхясян аминин узюня. Гейриляри дя гёзлярини дикиб йеря, фикря джуммушдулар; чюнки вагеян бу мясяля дярин мясяляди. Мяхяммядхясян ами тязядян кисяни джибиндян чыхарыб, мяшгул олду чубугу долдурмага, сонра башлады сол тяряфиндя отуран гоншусунун джавабыны:
- Хорошо ты говоришь, братец Мешади-Орудж! Только если бы было по-твоему, если бы было так, как ты говоришь, то не всё было бы правильно, перевелись бы хорошее обращение и добрые отношения. Если кто-то поехал на поклонение, вернулся домой и никто не пошёл к нему с приветствием, то какое же это мусульманство? Предположим, я вернулся из паломничества, и что же, по-твоему, ты не должен прийти меня поздравить? Да после этого я на тебя и смотреть не стану...
Мешади-Орудж быстро протянул руку к дяде Мамед-Гасану и, приподнявшись, прервал его речь:
- Да нет же, дядя Мамед-Гасан! Ты меня не так понял" и то, что ты сказал, не разрешает моего вопроса. Конечно, я приду к тебе с поздравлениями, да речь-то не об этом. Я только хочу знать, будет тебе какая-нибудь польза от моего поздравления или нет? Вот о чём я спрашиваю.
"Йахшы дейирсян. Мяшяди Орудж амоглу. Сян дейян олмуш-олса, онда да иш дюз гятирмяз, орталыгдан мехрибанчылыг гётюрюляр. Бириси гетди зийарятя, гялди эвиня, хеч кяс гетмяди онун гёрюшюня, дяхи бу мюсялманчылыг олмады ки! Инди мян гедиб, тутаг, зийарят эдиб гялмишям эвимя, сян ня дейирсян, гялмязсян мяним гёрюшюмя? Сонра дяхи мян сянин узюня бахмарам ки...."
Мяшяди Орудж джялд алини Мяхяммядхясян аминин тяряфиня узадыб вя бир гядяр дикялиб башлады:
"Йох, валлах, Мяхяммядхясян ами, сян мяним арзими баша дюшмядин; мяним мясялямин джавабы дейил сян дедийин. Мян, сёз йох, гяляджяйям сянин гёрюшюня. Сёзюм орасындадыр ки, гёряк айа, мяним бу гялмяклийимин сяня бир мянфяяти вар йа йох? Мян орасыны сорушурам."
Дядя Мамед-Гасан снова ответил, что так или иначе поздравление имеет пользу, так как не будь его, перевелись бы добрые отношения.
Остальные крестьяне в один голос поддержали дядю Мамед-Гасана. Хоть и сложен был вопрос, поднятый Мешади-Оруджем, но всем было как-то дико, чтобы человек вернулся из паломничества и никто не пришёл его поздравлять.
Спор на эту тему продолжался целый час, причём трубки беспрерывно дымили и перед каждым из собеседников набралась целая куча пепла.
В самый разгар беседы слева, из переулка, появился человек. Быстрыми шагами приблизился он к крестьянам, поздоровался с ними и, обратившись к дяде Мамед-Гасану, сказал:
- Дядя Мамед-Гасан, поскорее пошли мальчишку вывести осла из хлева, мне надо в город, начальник вызывает. Крестьяне поднялись и ответили на приветствие.
- Слушаюсь, слушаюсь. Сейчас я сам выведу осла! Мяхяммядхясян ами дюбаря джаваб верди ки, гёрюшмяйин хяр халда мянфяяти вар; чюнки гёрюшмяк олмаса, орталыгдан мехрибанчылыг гётюрюляр. Отуран кяндлиляр бу хюсусда хамысы Мяхяммядхясян аминин тяряфиндя идиляр; чюнки хярчянд Мяшяди Оруджун мясяляси дярин мясяляди, амма хамыйа бяид  гёрсянди. Неджя ола биляр ки, бириси зийарятдян гяля, гедиб оннан гёрюшмяйясян?!
Бу мюбахися азындан бир саат чякди. Чубуглар да долурдулар, бошалырдылар. Хярянин габагында бир зорба кома кюл галанды.
Сёхбятин лап ширин вахты иди, сол сямтдян, дёнгядян бир шяхс чыхыб, йейин йерийиб кяндлилярин йанына гялиб, салам вериб узюню тутду Мяхяммядхясян амийя:
"Мяхяммядхясян ами, тез огланы  гёндяр пяйядян  эшшяйи чыхарсын, миняджяйям шяхяря, нячярник истийибдир."
Кяндлиляр джялд айага дуруб, саламы рядд элядиляр. "Баш устя, баш устя, гурбандыр сяня эшшяк. Бу саат гедим озюм чыхардым гятирим."
С этими словами дядя Мамед-Гасан вошёл во двор. Пока он будет выводить осла, познакомимся с этим новым человеком.
Легко догадаться, что это человек не маленький; во-первых, потому, что при виде его крестьяне в самый разгар беседы поднялись на ноги и даже поклонились ему; а во-вторых, всем ясно, что для дяди Мамед-Гасана осёл - свет очей его, ведь купил он осла для поездки в Кербалу; дни и ночи ухаживал за животным, чтобы осёл не подвёл его в пути; поэтому трудно предположить, чтобы дядя Мамед-Гасан отдал осла кому-нибудь и согласился, чтобы на нём кто-то ездил. А между тем, как только человек попросил осла, дядя Мамед-Гасан с готовностью бросился исполнять его просьбу.
Так кто же он такой этот человек, и чем занимается?
Да, не маленький он человек. Это староста селения Данабаш - Худаяр-бек.
Я бы не хотел касаться его прошлого, тем более, он и сам этого не позволит...
Бу джавабы вериб, Мяхяммядхясян ами алюстю гирди хяйятя.
Мяхяммядхясян ами эшшяйи гятирмякдя олсун, гёряк пяс бу шяхс кимди вя нячиди.
Буну билмяк асанды ки, бу шяхс хырда адам дейил. Аввялян ондан отрю, кяндлиляр сёхбятин ширин мягамында буну гёрджяк дурдулар айага, хяля бялкя баш да йендирдиляр. Икинджиси дя, мялумдур ки, инди Мяхяммядхясян аминин гёзюнюн ишыгы тяк бирджя эшшяйидир; чюнки бу эшшяйи ондан отрю алыбды ки, миниб гетсин Кярбялайа. Геджя вя гюндюз бу хейвана мютявяджджёх олур ки, ону йары йолда гоймасын. Пяс беля гюман элямяк лазымды ки, Мяхяммядхясян ами эшшяйи хеч кяся вермязди ки, бир йана апарыб хейваны йорсунлар. Амма бу шяхдж истяйян кими Мяхяммядхясян дясти  гетди эшшяйи чыхардыб гятирсин.
Пяс гёряк бу шяхс кимди вя нячиди?
Бяли, хырда адам дейил бу эшшяйи истяйян шяхс. Бу, Данабаш кяндинин катдасы Худайар бяйди. Мян истямирям Худайар бяйин кечяджяйиндян данышам; чюнки озю дя хеч бу амря разы олмаз. Таков уж порядок на земле: если кто-нибудь в жизни потерпит неудачу, опустится или, будучи богатым, обеднеет, тот всегда поведёт беседу так, что начнёт говорить о прошлом: вот таков был мой отец, такова была мать, столько-то у нас было богатства, такие-то дома, почёт, уважение...
Если же кто повысится в положении, разбогатеет, добьется почёта и уважения, тот никогда не заговорит об отце и деде. Возьмём того же дядю Мамед-Гасана. Целую неделю он может проговорить о богатстве своего отца, о почёте, которым тот пользовался, и не устанет. А Худаяр-бек даже имени отца никому не назовёт. Всякий раз, когда заходит разговор об этом, Худаяр-бек отвечает:
- Какое тебе дело, братец, до отца и матери. Умерли они, и да благословит аллах их память. Давай поговорим о нас самих.
И раз Худаяр-бек не любит вспоминать о прошлом, я не хочу обижать его. Нет мне дела до его прошлого.
Инди дюнйада гайда беляди ки, бириси уджадан алчага йеня, дёвлятлиликдян касыблыга дюшя, сёхбяти хямишя апарыб чыхардаджаг кечян гюнляриня: ай мяним атам беля, анам беля, дёвлятимиз бу гядяр иди, имарятимиз бу джюр иди, хёрмятимиз бу хяддя иди. Амма бириси алчагдан уджайа галха, касыбчылыгдан дёвлятя чата, аскикликдян хёрмятя миня, хеч вахт атадан-бабадан данышмагы дост тутмаз. Мясялян: Мяхяммядхясян ами йедди гюн йедди геджя атасынын
дёвлятиндян, хёрмятиндян даныша доймаз. Амма Худайар катда хеч кяся атасынын адыны да демяз. Хяр вахт бу джюр сёхбят дюшяндя Худайар катданын сёзю будур: "Гардаш, ня ишин вар атайнан-анайнан. Онлар олюб гедибляр, аллах онлара ряхмят элясин. Гял озюннян-озюмнян данышаг". Пяс чюнки кечяджякдян данышмагы Худайар бяй дост тутмур, хеч мян дя истямирям онун гялбиня дяйим. Онун кечяджяйиннян мяним дя ишим йохду.
Лет Худаяр-беку будет тридцать семь-тридцать восемь, не больше, а то, быть может, и поменьше того. Роста он высокого, очень высокого. В прошлом за чересчур высокий рост крестьяне даже наградили его прозвищем, но я обещал не касаться его прошлого и боюсь нарушить обещание.
И так, он высокого роста, с черными бровями и черной бородой. Лицо у него тоже черное, очень черное, а глаза совсем черные, и белка в них нет ни кусочка. Бывает, когда Худаяр-бек надвигает папаху на лоб, получается прямо-таки жуткий вид: папаха черная, глаза черные, лицо черное; из-под папахи зрачки блестят. Но все бы это было ничего. У Худаяр-бека и в лице есть недостаток, большой недостаток: нос у него кривой. Не то чтобы немного кривой, нет. Бывают разные кривые носы. Я видел многих красавцев с кривым носом. А у Худаяр-бека нос крив до безобразия; в верхней части носа возвышается большая горбинка, а ниже нос, подобно петушиному гребешку, идет круто налево.
Худайар бяйин анджаг отуз йедди, отуз сяккиз синни олар; артыг олмаз, бялкя аскик ола. Бойу уджады, чох уджады. Бунун уджалыгындан отрю кечян вахтда Худайар бяйя бир айама дейярдиляр. Амма мян сёз вердим ки, онун кечяджяйиндян данышмайым. Горхурам йаланчы олам. Бяли, бойу уджады, саггалы, гашлары тюнд гарады. Узю дя гарады, чох гарады. Гёзляри лап гарады, бир тикя аг йохду гёзляриндя. Беля ки, бязи вахт Худайар бяй папагыны басыр гёзюнюн онюня: папаг гара, гёзляр гара, уз гара. Папагын алтдан гёзляр беля ишарыр ки, адамын джанына вахимя отюрюр. Пяс дейясян ки, чим алтындан гурбага бахыр.
Бунлар хамысы отяр. Худайар бяйин бир бёйюк гюсуру вар. Бурну айриди; айриди, амма пис айриди. Айри дя вар, айри вар. Мян чох гёзялляр гёрмюшям ки, бурунлары айриди, амма Худайар бяйин бурну пис айриди. Бурнунун йухары тяряфиндян бир сюмюк дикялиб. Сюмюк дюздю, амма ашагысынын ати хоруз пипийи кими дюшюб сол йана. Не знаю, родился он таким или это случилось с ним позднее.
Одним словом, неважный нос у Худаяр-бека. Красивым мужчиной назвать его никак нельзя.
Два года как Худаяр-бек стал старостой в селении Данабаш. Он не просто стал старостой, как другие старосты. Обычно старосту избирает население, а Худаяр-бек стал старостой иначе. Раньше, а именно два года тому назад, Худаяр-бек был рассыльным у главы. Случилось так, что тот вступил в брак сийга с матерью Худаяр-бека. Ясно, что глава не стал поддерживать другого кандидата в старосты. Не прошло и недели, как прежний староста был отстранен от должности. Некоторое время село оставалось без старосты. И в один прекрасный день население узнало, что старостой над ним поставлен Худаяр-бек.
Став старостой, Худаяр-бек сразу резко изменился. Начал он с одежды. Обновив её и вооружившись кизиловой дубинкой, он объявил, что отныне звать его не просто Худаяр, а Худаяр-бек. Билмирям анадан олмады, йа сонра олубду. Амма чох пис бурунду, вяссялам. Худайар бяйя гёйчяк киши демяк олмаз.
Инди ики ил олар ки, Худайар бяй Данабашда катдалыг эляйир. Бунун катда олмагынын да чох ахвалатлары вар. Худайар бяй озгя катдалар кими катда олмайыбды. Ахыр, адят бу джюрдю ки, катданы джамаат сечяр. Амма Худайар бяйин катдалыгы озгя тёвр олубду; йяни чох асан вяджхля олуб.
Аввял, йяни ики ил бундан агдям, Худайар бяй глава йанында чавуш иди. Иш эля гятирди ки, глава Худайар бяйин анасыны сигя эляди. Ашкарды ки, глава оз сямтини гойуб, озгяни катдалыгда сахламайаджаг. Бир хяфтянин ичиндя катданы гысныйыб, гуллугдан кянар эляди. Бир нечя вахт кянд галды катдасыз. Хюласейи-кялам, джамаат бир вахт гёзюню ачды гёрдю ки, Худайар бяй катдады ки, катдады.
Худайар бяй катда олан кими лап дяйишилди. Аввял башлады либасындан. Палтарыны тязяляйиб вя алиня бир зогал агаджы алыб, хябяр верди ки, онун ады Худайар дейил, Худайар бяйди. Кто смел спрашивать у него, каким образом он стал беком??
Но народ знал, что беком он стал благодаря матери, которая вышла замуж за главу.
До тридцати человек Худаяр-бек посадил в кутузку только за то, что они по старой памяти назвали его не Худаяр-беком, а просто старостой Худаяром.
Понукая осла, дядя Мамед-Гасан вывел его на улицу. В этот момент со двора выбежал мальчуган лет семи-восьми, без штанов, без шапки; с плачем и криком он подбежал к ослу и ухватился за его хвост. Это был сын дяди Мамед-Гасана.
- Не дам осла!.. Не дам!.. У-у-у!..
Мальчик плакал, крепко держа осла за хвост и не давая ему двинуться с места.
Дядя Мамед-Гасан - очень добрый отец и никогда бы не обидел своего сына. Он подошёл к мальчику и начал ласково увещевать и успокаивать его.
- Не плачь, сынок! К вечеру твой осёл вернется домой.
Кимин ихтийары вар иди сорушсун харадан она бяйлик йетишиб?! Амма халг билирди ки, бяйлик она орадан йетишиб ки, глава анасыны сигя эдиб. Ийирми-отуз адамы Худайар катда дама гатыб мяхз о сябябя ки, сяхвян она дейибляр Худайар катда, демяйибляр Худайар бяй.
"Чёчя-чёчя" дейя-дейя Мяхяммядхясян ами эшшяйи чыхарды кючяйя. Эшшяк эшийя чыхан кими бир оглан ушагы, йедди-сяккиз йашларында, туманчаг, башыачыг вя кечял, озюню чырпды кючяйя вя аглайа-аглайа, чыгыра-чыгыра гачыб йапышды эшшяйин гуйругундан. Бу оглан Мяхяммядхясян аминин хырда оглудур.
"Хара гойурам эшшяйими гетсин? Валлах гоймайаджагам у  ...  у  ...  у  ...."
Бу джюр агламаглыгнан вя сызылдамаглыгнан оглан бярк-бярк улагын гуйругундан йапышыб, гоймурду хейван хярякят элясин.
Мяхяммядхясян ами вагеян чох мехрибан ата иди; о, хеч вахт истямязди овладынын уряйини бир дям сыхсын. Одур ки, йавыга йерийиб, башлады йумшаглыгнан оглуну сакит элямяйя.
"Сакит ол, оглум. Эшшяйин ахшам геня гайыдыб гяляджяк эвя да. Что с ним случится? Я же не продаю его. Дядя Худаяр-бек возьмет его в город и даст ему там много ячменя...
- Нн-ет, н-нет! Не отпущу, ни за что не отпущу-у, и на шаг не отпущу-у...
С этими словами мальчик начал тихонько ударять осла прутиком по шее, чтобы повернуть его ко двору. В этот миг к мальчику сзади подошёл Худаяр-бек и огрел его дубинкой по спине.
- Ты что, собачий сын? Куда осла поворачиваешь? Или ослеп, меня не видишь? Клянусь аллахом, шкуру с тебя спущу...
С криком "вай-вай" мальчик бросился во двор, а Худаяр-бек сел на осла и поехал. Крестьяне разошлись. Проводив Худаяр-бека, дядя Мамед-Гасан, расстроенный, вернулся домой, чтобы утешить сына.
* * *
Был уже полдень, когда Худаяр-бек доехал до города.
Взяв осла у дяди Мамед-Гасана, Худаяр-бек сказал, что его вызвал начальник, но сказал он неправду. Никакой начальник его не вызывал, а было у него совсем другое дело.
Эшшяйя ня олур? Мян эшшяйи сатмырам ки! Худайар бяй амин апараджаг шяхяря, орада она чохлуджа арпа веряджяк."
"Йох, валлах, хеч гоймарам ....  Хара гойурам гетсин э  ...  хеч гоймарам ....  Хеч дяня дя!"
Бу сёзляри дейя-дейя оглан улагын башыны чубугнан гайтарырды гатсын геня хяйятя. Бу хейндя Худайар катда огланын дал тяряфиндян йерийиб, огланын кюряйиндян бир агадж ....
"Кёпяк оглу кёпяк! Хара апарырсан эшшяйи? Гёзлярин кордур, гёрмюрсян мяни бурада? Валлахи гёнюню сойарам!"
Оглан "вай-вай!" дейиб, гачды сохулду хяйятя. Худайар катда эшшяйи миниб, дюзялди шяхяр йолуна. Кятдиляр хямчинин дагылдылар. Мяхяммядхясян ами катданы йола салыб, оглунун далынджа дилхор гойду гетди эвиня.

2

Гюнортадан йарым саат кечирди ки, Худайар бяй йетишди шяхяря.
Худайар бяй эшшяйи Мяхяммядхясян амидян истяйяндя деди ки, мяни нячярник истяйиб. Амма йалан дейирди, нячярник истямямишди, озгя мятляби вар иди. Если бы он ехал к начальнику, то должен был бы приехать пораньше. Он хорошо знал, что начальник бывает в канцелярии только до полудня, а в полдень канцелярия закрывается.
Нет, у Худаяр-бека было совсем другое дело.
Оставив осла в караван-сарае, Худаяр-бек вышел в город. Купив семифунтовую сахарную головку, он спрятал её под полой и двинулся к кварталу Бузхана. Пройдя некоторое расстояние, повернул налево. Тут он перепрыгнул через канавку и, остановившись перед невысокой дверью, поставил сахарную головку на землю и стал стряхивать с себя пыль.
Подняв левую ногу, он почистил брюки правой рукой, затем поднял правую ногу и почистил левой рукой. Сняв после этого папаху, он сунул в нее левую руку, а правой похлопал её со всех сторон и надел на голову. Взял сахар под мышку, кашлянул и постучал в дверь.
- Кто там? - отозвался со двора женский голос.
Агяр нячярникдян отрю Худайар катда шяхяря гялирди, лазымды ки, бир аз тез гяляйди. О, озю билирди нячярник анджаг гюнортайа кими диванханада олар, гюнорта олджаг диванхана багланыр. Хейр, озгя мятляби вар Худайар бяйин.
Эшшяйи гатыб карвансарайа Худайар бяй уз гойду базара. Йедди гирвянкялик гяндлярдян бир кялля алыб вурду геймясинин алтына вя базардан чыхыб Бузхана мяхяллясини тутуб башлады гетмяйи. Бир гядяр гедиб, чёндю сол кючяйя. Бу кючяни баша кими гедиб, геня чёндю сол сямтя. Бир дар кючяйнян гедиб вя архы тулланыб, бир алчаг гапынын йанында дуруб гянди гойду йеря вя башлады уст-башынын тоз-торпагыны тямизлямяйи. Сол гычыны галхызыб саг али иля вя саг гычыны галхызыб сол али иля шалварынын балагыны силиб вя папагыны чыхарыб гейди сол алиня вя саг али иля о тяряфини, бу тяряфини чырпыб гойду башына. Гянди вурду голтугуна, бир оскюрюб дяггюлбаб эляди. Хяйятдян  бир оврят сяси гялди:
"О кимди?"
Худаяр-бек, не отвечая, снова постучал. Через некоторое время дверь открыла девочка лет пяти и, увидав незнакомого мужчину, захлопнула дверь и убежала.
- Мама, там какой-то большой дядя! - послышался со двора её голос.
Посмеявшись словам девочки, Худаяр-бек позвал её из-за двери:
- Девочка, кази-ага дома?
Но девочка так была перепугана видом Худаяр-бека, что не ответила. В это время дверь снова открылась, и в ней показался какой-то молодой человек. Став в дверях, он уставился на Худаяр-бека.
- Кази-ага дома?
- Дома, а что тебе надо?
- Мне надо повидать кази-агу.
Не сказав ни слова, молодой человек закрыл дверь и удалился; вернувшись через некоторое время, он предложил Худаяр-беку следовать за ним.
Наклонив голову, Худаяр-бек перешагнул через порог и спустился на две ступеньки, во двор. По-видимому, жена кази стирала белье, так как, открывая дверь, молодой человек предупредил:
Худайар бяй бир дя гапыны дёйдю. Бир аз кечди, дёрд-беш йашында бир гыз ушагы гапыны ачыб вя Худайар бяйи гёрян кими гапыны ортюб гачды хяйятя. Хяйятдян гызын бу джюр сяси гялди:
"Буй ана, гапыда бир йекя киши дуруб!"
Худайар бяй гызын сёзляриня бир гядяр гюлюб чагырды гызы:
"Ай гыз, газы ага эвдяди?"
Гыз о гядяр Худайар бяйдян горхду ки, джюрят элямяди джаваб версин. Бу хейндя гапы ачылды, бир джаван оглан гапыны дарахлайыб тяяджджюб  иля гёзлярини диряди Худайар бяйин гёзюня.
"Газы ага эвдяди?"
«Эвдяди, сёзюню де."
"Газы аганы гёрмяк истяйирям."
Оглан бир сёз демяйиб гапыны ортдю вя рядд олду; сонра гялди, гапыны ачды вя деди:
"Гял."
Худайар бяй башыны айиб, гапыдан ичяри гириб, ики пилля йенди хяйятя. Гёрюкян будур ки, газынын овряти хяйятдя палтар йуйурду; чюнки  оглан гапыны ачмамыш хябярдарлыг верди:
- Ханум, уйди, человек идет.
В одном углу двора стояло глиняное корыто, возле которого кучей лежало мокрое белье; грязная мыльная вода, вылитая после стирки, текла по двору и образовала у самых ворот большую лужу. Строго говоря, это был даже не двор, так как, кроме четырех стен, тут ничего более не было; шириной двор был не более десяти, а длиной около пятнадцати шагов; у левой стены были сложены сырые кирпичи, вот и все. Вероятно, это был задний двор кази, так как в этом городе нет дома, который бы не имел садика. Так или иначе, если у кази и был ещё садик, Худаяр-бек, кроме этого заднего двора, ничего не видел.
Оставив Худаяр-бека во дворе, молодой человек скрылся в узком проходе. Через некоторое время в том же проходе появился согбенный старик. Левая рука была у него в кармане, а правой он защищал глаза от солнца.
- Что тебе надо, братец? - спросил старик, подойдя к Худаяр-беку.
"Ханым, кянар ол, адам гялир."
Хяйятин бир сямтиндя вар иди ангяняк, йанында чохлуджа йуйулмуш палтар галанмышды; аров, йяни палтарын чиркли суйу ахыб гялиб, гапынын йанында гёл дурмушду. Худайар бяй гирдийи йер асла хяйятя охшамырды; чюнки бурда дёрд дивардан савайы бир шей йох иди. Хяйятин эни он аддым вя узуну он беш аддым анджаг оларды. Сол торяфдя дивара сямт галанмышды чий кярпидж. Вяссялам. Бялкя бура газынын дал хяйятидир; чюнки бу шяхярдя эв йохдур ки, онун багчасы олмасын. Гяряз, агяр газынын багы-багчасы олмуш-олса, Худайар бяй бу гирдийи дал хяйятдян савайы гейри бир шей гёрмяди.
Оглан хяйятин саг сямтиндян гирди бир дар йола, йох олду. Бир аз кечди, бир годжа киши, бели бюкюлмюш, хаман дар йолдан чыхыб, сол али джибиндя вя саг али гёзляринин устя, бир гядяр йавыг гялиб узюню тутду Худайар бяйя:
"Сёзюн нядир, дадаш?"
- Дядя, мне надо видеть кази-агу. Дело у меня к нему.
- Откуда ты, дружище?
- Я староста селения Данабаш - Худаяр-бек. Хочу видеть кази-агу.
- А что это у тебя под мышкой, милый?
- Это сахар, принес для кази-аги. У меня доброе дело одно, а сахар подсластит его.
Старик тем же путем ушел обратно, а через несколько минут появился молодой человек и пальцем пригласил Худаяр-бека идти за ним. Пройдя по узкому проходу, Худаяр-бек вошёл за своим провожатым в переднюю, где снял башмаки и шагнул в комнату.
Войдя в комнату, Худаяр-бек остановился в удивлении, забыв даже поздороваться. Он удивился тому, что уже виденный им старик сидел у противоположной стены на тюфячке. Конечно, он сразу догадался, что этот старик и есть сам кази.
Кази с первого взгляда понял, что гость его не из смышленных, поэтому не только не обиделся на него за то, что тот не поздоровался при входе в комнату, но сам встал и, приветствовав гостя, показал ему место рядом с собой.
"Ами, газы аганы гёряджяйям, ишим вар."
"Сян харалысан, азизим?"
"Мян Данабаш катдасы Худайар бяйям, газы аганы гёрмяк истяйирям."
"Геймянин алтындакы нядир, гадан алым?"
"Гянддир, гятирмишям газы агайа. Бир хейир ишимиз вар онда, бу да агыз ширинлийидир."
Годжа киши гялдийи йол иля гайытды гетди. Бир нечя дягигядян сонра джаван оглан дар йолдан чыхыб, али иля Худайара ишаря эляди гялсин. Худайар бяй огланын далынджа дар йол иля гедиб, гирди гяхвяханайа вя башмагларыны чыхардыб, огланын далысынджа гирди газынын отагына.
Худайар бяй ичяри гирян кими беля дёйюкдю ки, саламы да йадындан чыхарды. О чох тяяджджюб эляди ки, хямин гёрдюйю годжа киши айляшиб йухары башда дёшяйин устя. Сёз йох, алюстю баша дюшду ки, годжа киши эля газынын озюдюр. Газы чохдан дуймушду ки, бу киши хам дюшюбдюр. Бу сябябя няинки Худайар бяйин салам вермямясиндян рянджидя олмады, хяля бялкя озю айага дуруб салам вериб, бяйя йухары башда йер гёрсятди.
Худаяр-бек почтительно ответил на приветствие и, пройдя в конец комнаты, сел и поставил перед собой принесенную сахарную головку. Комната кази была большая, выбеленная, с высоким потолком. Она имела по стенам тридцать семь ниш и выступов, и все они были заняты чем-нибудь: на выступах была расставлена всевозможная фаянсовая посуда, а в нишах стояло несколько самоваров, сундучок, кальян, около пяти головок русского сахара и всякая мелочь. Примерно десять ниш были заняты связками белья и одежды, в двух нишах лежали разные книги. Пол был покрыт дорогими коврами. У одной из стен комнаты стояли три больших железных сундука, на которых сложены были тканые и войлочные ковры, паласы. У другой стены были сложены завернутые в ситцевые простыни постели. Кази сидел на бархатном тюфяке и опирался на пару громадных мутаков, сложенных друг на друга.
Худайар бяй дюбаря салам вериб, кечди йухары баша вя отуруб гянди гойду йеря.
Газынын отагы йекя, уджа вя аг отагды. Бу отагын отуз йедди тахча вя тагы вар вя хеч бириси бош дейил. Таглара дюзюлюбдюр чох бярни вя хядсиз чини габ. Тахчалара дюзюлюбдюр бир нечя самовар, сандыгча, гялйан, дёрд-беш кялля рус гянди вя хырдават шейлярдян. Беш он тахта долудур бохча вя палтарнан. Ики тахча долу иди китаб иля. Фяршя салыныб пюрбаха галы вя галчалар.
Отагын йухары башында гойулуб уч ири дямир сандыг. Сандыгларын устя адам бойуджа галаныбды чох галча, кечя, килим вя палаз. Бир тяряфдян чадиршябя бюкюлю гойулуб чяргя иля дёрд-беш дяст йорган-дёшяк.
Газы мяхмяр дёшяк устя отуруб дайанмышды джют йастыга.
Когда Худаяр-бек поставил сахарную головку на пол, кази повернулся к нему и сказал с улыбкой:
- Для чего этот сахар, бек? В чём дело?
- Кази-ага, у меня благое дело, - так же улыбаясь, ответил Худаяр-бек. Сахар я принес, чтобы подсластить беседу.
- Да будет сладкой твоя жизнь, братец мой! Наверное, хочешь совершить кябин.
- Нет, кази-ага, не кябин, а сийгу.
- Очень хорошо, сийга ещё лучше. Прекрасно, прекрасно! Да благословит аллах! А сийгу заключаешь для себя или для другого?
- Нет, кази-ara, для себя, если только уладится это дело.
Кази повернулся к двери, позвал слугу и приказал убрать сахар, приготовить кальян и подать чай. После этого снова обратился к Худаяр-беку.
- Как ты сказал? Если дело уладится?
- Да, кази-ага. Если вы сумеете как-нибудь устроить это дело, то заставите молиться за себя всю жизнь.
- А что там устраивать? Дело простое. Прочитаешь молитву о сийге - и все тут.
Эля ки, Худайар бяй гянди чыхардыб гойду йеря, газы гюля-гюля узюн тутуб Худайар бяйя деди:
"Бяй, бу гянд няди, бу ня ишди?" Худайар бяй гюля-гюля джаваб верди:
"Газы ага, бир хейир ишимиз вар. Бу гянди гятирдим агыз ширинлийи олсун."
"Ай ширин кам оласан, мяним гардашым. Йягин ки, кябин кясдиряджяксян."
"Хейр, газы ага, кябин дейил, сигядир."
"Ня эйби вар, сигя дяхи йахшы ....  Чох гёзял, чох гёзял. Аллах мюбаряк элясин. Сигяни сян озюн эляйирсян, йа озгяси эляйир?"
"Хейр, газы ага, озюм эляйирям агяр иш дюзялся."
Газы узюню гапыйа сямт тутуб, нёкярини чагырыб она буйурду ки, гянди орталыгдан гётюрсюн, гялйан долдурсун вя чай гятирсин. Сонра геня узюню тутду Худайар бяйя:
"Неджя буйурдун, иш дюзялся?"
"Бяли, газы ага, агяр иши бир тёврнян йолуна гойсаныз, биз сизя дуачы оларыг."
"Дяхи ня тёврю вар ки! Сигяди, охуйарам гуртарыб гедяр да."
- Правильно изволите говорить, кази-ага, но ведь надо же, чтоб был представитель со стороны женщины.
- Ну да, конечно. Я ведь не говорю, чтобы представителя не было. И представитель должен быть и свидетели. Как же можно совершать сийгу без представителя и без свидетелей?
Худаяр-бек поник головой, подумал и тихо сказал:
- Да, верно!
- А где же твои свидетели и представитель? - спросил кази.
- Пока что нет ни представителя, ни свидетелей. Посмотрим, как все это устроится. Кази был немало удивлен.
- Так как же? У тебя нет ни представителя, ни свидетелей. Как же я могу совершить сийгу?
- Да, кази-ага, верно, совершенно верно.
- Клянусь аллахом, я ничего не могу понять из твоих слов. Если ты пришёл совершить сийгу, то надо, чтобы женщина была представлена чем-нибудь, и я бы мог прочитать молитву о сийге. Если сейчас нет налицо представителя и свидетелей, то отложим дело до другого раза, когда будут и они, тогда совершим все честь по чести.
"Йахшы буйурурсан, газы ага, амма лазымды ки, оврят тяряфиндян бир вякил олсун."
«Албяття, мян демирям ки, вякил олмасын. Вякил дя гяряк олсун, шахыд да гяряк олсун. Вякилсиз, шахыдсыз сигя охунмаз ки."
Худайар башыны салды ашагы, бир гядяр фикир эляйиб джаваб верди:
"Бяли, беляди."
Газы дюбаря узюню тутду Худайар бяйя:
"Пяс ханы сянин вякилин вя шахыдларын?"
"Хяля ки, ня вякил вар, ня шахыд. Гёряк неджя оладжаг."
Газы чох тяяджджюб эляди:
"Бя сянин ня вякилин вар, ня шахыдын вар, харадан мян сигя охуйаджагам?"
"Бяли, беляди, газы ага, беляди."
"Валлах, мян сянин сёзляриндян баш ачанмырам. Агяр сигя охутмаг истяйирсян, гяряк оврят тяряфнндян вякил гяля, мян дя  сигяни охуйам. Агяр вякилляр вя шахыдлар бурда дейил, галсын сонрайа. Онлар да гялсин, о вахт сигя охуйум. Ну, а если есть какие-нибудь иные препятствия, то тебе об этом лучше знать.
Услышав эти слова, Худаяр-бек снова задумался, потом посмотрел на дверь и, приблизив лицо к кази, сказал ему доверительно:
- Кази-ага, правду сказать, есть одна помеха. От аллаха не скрыто и от тебя нечего скрывать...
- Ну, ну, говори, послушаем. Конечно, от меня скрывать незачем.
В это время открылась дверь и вошёл слуга, неся на подносе два стакана чаю. Он поставил чай перед кази и Худаяр-беком. Кази сделал ему знак, чтобы тот вышел из комнаты. Когда слуга удалился, Худаяр-бек начал рассказывать тихим голосом:
- Кази-ага, я вам скажу всю правду. В нашем селе есть одна вдова. Я давно задумал жениться на ней браком сийга, но она не соглашается. Не знаю, стращают её, что ли. Не пойду, говорит, и конец. Вот я и пришёл к вам рассказать об этом и попросить у вас совета. Быть может, вы поможете чем-нибудь. Йа хейр, бурда озгя бир манечилик вар, та орасыны да озюн билярсян."
Худайар бяй газынын сёзляриндян сонра бир гядяр дя хамуш олуб вя сонра дикялиб вя гапыйа сямт бахыб алчаг сяс иля деди: "Догрудан догрусу, газы ага, мяним бир мятлябим вар. Аллахдан гизлин дейил, дяхи сяндян нийя гизлин олсун."
"Де, де гёряк. Албяття, мяндян дяхи нийя гизлядясян?!"
Гапы  ачылды,  джаван  оглан  паднос  ичиндя  ики  стякан  чай гятириб, бирини гойду газынын вя бирини дя Худайар бяйин габагына. Газы оглана ишаря эляди дурмасын отагда. Оглан чыхыб гедяндян сонра Худайар бяй алчаг сяс иля башлады:
"Газы ага, сёзюн асли будур ки, бизим Данабаш кяндиндя бир дул оврят вар. Мяним чохданды фикримдяди ону сигя эляйим; амма оврят гялмир. Билмирям уркюдюрляр, йа няди. Дейир гетмярям ки, гетмярям. Инди галмышам беля. Сизин гуллугунуза гялмякдя гясдим бу иди ки, бу арзими сизя йетирим, гёрюм сиз ня буйурурсунуз. Бу амря бялкя бир чаря тапасыныз."
В этот момент в дверь просунулась голова маленькой девочки, которая открывала ворота Худаяр-беку.
- Мама здесь? - спросила она.
Кази прикрикнул на нее, и она мигом скрылась за дверью. Слуга принес и поставил перед кази кальян. Он хотел было задержаться в комнате, но кази опять знаком отослал его.
- И так, что же ты хочешь? - спросил кази, закуривая кальян.
- Кази-ага, как хочешь поступи, но устрой мне это. Кази громко забулькал кальяном и, замотав головой, сказал с усмешкой:
- Значит, если ты принес мне каких-нибудь два фунтика сахару, я должен насильно бросить женщину в твои объятия? Убирайся отсюда, наглец!
В ответ на эти слова кази Худаяр-бек приподнялся и, подняв правую руку с оттопыренным указательным пальцем, сказал:
- Слышишь, кази-ага? Клянусь аллахом, который создал нас, если ты устроишь мне это дело, я не откажусь голову сложить за тебя!
Бу хейндя хаман гыз ушагы башыны гапыдан сохду ичяри вя деди:
"Дядя, анам бурдады?"
Газы гызын устюня чыгыран кими гыз рядд олду. Сонра джаван оглан гялйаны гятириб гойду газынын габагына. Оглан истяди дурсун, газы гетмяйи ишаря эляди. Газы гялйаны дамагына салыб, узюню тутду гонага.
"Инди пяс ня тёвр дейирсян эляйяк?"
"Башына дёнюб, газы ага, хяр неджя олмуш-олса, гяряк дюзялдясян бу иши."
Газы гялйана бир бярк гюллаб вуруб, башыны булайа-булайа дейир:
"Бяли, гятдийин ики гирвянкя гянддир, зорнан овряти гятириб гатарыг сянин гойнуна. Гет, ай хяпянд!"
Худайар бяй газынын сёзюнюн джавабына бир гядяр дикялиб вя саг алинин шяхадят бармагыны йухары галхызыб деди:
"Бах, эй газы ага, анд олсун о бизи йарадан аллаха, сян агяр мяним бу ишими ашырсан, мян мялун адамам агяр башымы да сянин йолунда асиргяйям."
- Твоя голова, братец, мне не нужна. Пусть сохранит её аллах. Мне вот что надо, вот!..
При этих словах кази поднял руку от пола на высоту большой сахарной головки и, внимательно глядя на Худаяр-бека, подержал её в таком положении до тех пор, пока Худаяр-бек не выразил согласия.
- И не думай, кази-ага, - сказал Худаяр-бек,- Я не из тех людей, которые бросают слова на ветер. Зачем мужчина носит папаху? Затем, чтобы его называли мужчиной. Если человек тут скажет одно, а выйдя за дверь, скажет другое, его нельзя назвать мужчиной. Ты хочешь получить одну головку сахару, я принесу тебе одиннадцать. Или денег у меня нет? Слава аллаху, у меня их достаточно, чтобы не краснеть перед такими господами, как ты. Ничуть не сомневайся. Худаяр-бек умолк.
- Да не заставит тебя аллах краснеть перед кем-нибудь! - начал кази,- Я по лицу вижу человека. Я человек пожилой.
"Бярадярим, мяня сянин башын лазым дейил, аллах сянин башыны сяламят элясин. Мяня бу лазымдыр, бах бу."
Газы бу сёзляри дейяндя саг алини дя йердян бёйюк кялля гяндин бойуджа галдырмышды йухары. Сёзюню дейиб гуртарды, амма алини чякмяди. Бу халятдя сахлайыб диггят иля бахырды Худайар бяйин узюня. Алини о вахт йендирди ки, Худайар бяй разылыг джавабы верди. Худайар  бяйин джавабы бу олду:
"Газы ага, фикрини хара дагыдырсан? Мян бир пара адамлардан дейилям ки, сёз дейим, вядя верим, далысында дурмуйум. Киши бёркю башына нядян отрю гойур? Ондан отрю гойур ки, она киши десинляр. Пяс шяхси ки, уздя бир сёз деди, чыхды эшикдя озгя сёз данышды, дяхи онда кишилик сифяти галмады ки! Сян бир кялля рус гянди дейирсян, мян он бир кялля гятирим. Уряйини нийя сыхырсан. Пулум йохду мяним? Хейр, дёвлятиндян о гядяр варымдыр, хеч сянин тяки агаларын йанында хяджалят галмарам. Хеч фикрини озгя йана дагытма."
Худайар бяй сакит олду. Газы башлады:
"Аллах сяни хяджалят элямясин оз бирлийи хатириня. Ряфигим, мян шяхсин симасындан билирям ки, бу ня тёвр адамдыр. Мян инди мюсинн  адамам. Мне ведь лет восемьдесят, а то и больше, да и опыта я набрался немало. Взглянув на человека, я сразу угадываю, что он из себя представляет. Как только я увидел тебя, сразу понял, какой ты человек. Если бы я сомневался в тебе, то не стал бы так долго разговаривать с тобой. Слава аллаху, ты человек достойный, и я не поступлю с тобой так, чтобы потом чувствовать себя виноватым перед тобой. На что мне одиннадцать головок сахару? Если ты принесешь мне всего две головы сахару, одну голову я дам наколоть и раздать нуждающимся, а другую оставлю себе, разве только для того, чтобы подсластить дело, как ты сам выразился. Так что я приму от тебя только одну головку сахару, больше мне ничего не надо, я не жадный. Ну, конечно, если к головке сахару будет приложен ещё и фунтик чаю, то возражать не стану.
- Пожалуйста, кази-ага! С готовностью! Непременно, - заговорил Худаяр-бек,- Что ещё прикажешь? Все исполню, только как ты моё дело устроишь? Мяним олар хяштад вя бялкя дяхи дя артыг йашым. Озюмя гёря дя тяджрюбя хасил элямишям. Мян шяхсин узюня бахан кими билирям ки, ня тёвр адамдыр. Вя бир дя захир батинин айнасыдыр. Мян сянин узюня бахан кими йягин элядим ки, сян неджя адамсан. Агяр сяндян бядгюман вя наюмид олса идим, хеч бу гядяр данышыга дурмаз идим сяннян ....  Амма хейр, машаллах артыг ляйагятли адамсан. Мян дя сянинля эля ряфтар элямярям ки, ахырда сянин йанында хяджалят олум. Мяня ня лазымдыр он бир кялля гянд. Сян мяня ики кялля гянд гятирсян, бирини дограйыб пайларам фюгярайя, анджаг, агыз ширинлийиндян отрю, -- неджя ки, озюн дя буйурдун, -- бир кялля рус гянди сяндян аладжагам. Вяссялам. Мяним йохса артыг тямяим йохдур. Сёз йох, агяр гяндин йанындаджа бир гирвянкя чай гятирсян, ня сёзюм вар?"
"Бах бу гёзюм устя, бах бу гёзюм, бах гёзюм устя, устя, бах бу гёзюм устя .... "
Бу сёзляри дейирди вя сол алини гойурду гах саг гёзюнюн, гах сол гёзюнюн устя. Ахыр сёзюню бу джюр тамам эляди:
"Дяхи сёзюн няди, газы ага? Бунлар хамысы баш устя. Инди бяс сян мяним ишими ня тёвр сазлайаджагсан?"
Кази, опустив голову, стал глубокомысленно перебирать четки. Затем со словами "о аллах" встал и, порывшись в нише с книгами, выбрал одну из них в черном переплете. Сел на место, нацепив очки и, открыв книгу, стал читать, беззвучно шевеля губами. Так прошло минут десять. Наконец, положив указательный палец левой руки на одну из страниц, кази повернул лицо к Худаяр-беку:
- Знаешь ли, бек, задача весьма трудная. Такие случаи встречаются очень редко. Потому и читаю в книге, чтобы выяснить, как велит шариат поступать в таких случаях.
Сказав это, кази снова углубился в чтение, наконец радостно закрыл книгу и положил её перед собой.
- С помощью аллаха я разрешу эту задачу, обязательно разрешу, очень даже легко разрешу. И так, скажи, бек, когда принесешь сахар и чай?
- Хоть сейчас, кази-ага, хочешь, сию минуту схожу принесу. Что мне стоит?
Газы башыны салды ашагы, бир гядяр тясбех чевириб "йа аллах" деди вя дурду айага, гетди китаблары эшиб, бир гара джилдли китаб гятириб ачды. Гёзлюйю тахды гёзюня вя башлады алчагдан охумагы. Газынын сяси чыхмырды, анджаг додаглары тярпяширди. Он дягигя чякди газынын охумагы. Сол алинин шяхадят бармагыны китабын бир йериндя сахлайыб, узюню тутду Худайар бяйя:
"Билирсян, бяй, бу мясяля чятин мясялядир. Беля ишляр аз-аз иттифаг дюшяр. Китаба ондан отрю бахырам ки, гёряк шярият бу хюсусда ня буйурур."
Газы бу сёзю дейиб геня джумду китаба, бир гядяр охуйуб севинджяк китабы бюкдю гойду габагына.
"Иншаллах кяшф эдяджяйям бу мясяляни, кяшф эдяджяйям, лап асан вяджхля кяшф эдяджяйям. Бяй, буйур гёряк гянд вя чай ня вахт гяляджяк?"
"Газы ага, эля бу саат, эля дейирсян дурум бу саат гедим алым гятирим. Мяним алимдя чятиндир?"
- Вот и хорошо, мой милый. Пойдешь принесешь сахар и чай. Затем приведешь сюда трех-четырех крестьян из вашего села; только надо, чтобы все они были твоими друзьями. Один из них придет и скажет мне, что он сын той женщины и что она, то есть его мать, согласна выйти за тебя замуж и уполномочила его сказать это. Остальные крестьяне подтвердят. Вот и все. Тогда я прочту молитву о сийге, и дело будет сделано.
- Кази-ага, это же совсем легко! Что там три-четыре крестьянина, я могу пригнать из нашего села хоть сотню. Спрашивай, что тебе угодно, и они скажут то, что надо. Кто посмеет ослушаться меня?
С этими словами Худаяр-бек встал.
- Пойду-ка поищу, кто из односельчан сейчас тут в городе. Когда Худаяр-бек уже собирался уйти, кази вернул его обратно.
- Погоди-ка, бек, - сказал он,- У меня два наказа тебе. Во-первых, покупая чай и сахар, ты, конечно, заплатишь за это деньги. Не так ли?
"Азизим, гянди вя чайы гятирярсян гойарсан бурайа, сонра гедиб уч-дёрд няфяр кяндинизин ахлиндян гятирярсян мяним йаныма. Амма гяряк о шяхсляр хамысы сянин ряфигляриндян ола. Онларын бириси гялиб мяня дейяр ки, хямин оврят мяним анамдыр. Бу шяхся, йяни сяня гялмяк истяйир вя мяни бу хюсусда вякил эляйибди. Гейриляри дя шяхадят верярляр. Вяссялам. Мян дя сигяни охурам, гуртарыб гедяр."
"Газы ага, агяр иш бу джюр гуртараджаг, бу лап асан ишди. Уч-дёрд няди, йюз адам кяндимиздян тёкярям бура, хяр ня сорушурсан соруш, мян дедийими онлар да десинляр. Кимин агзыды мяним сёзюмдян чыхсын?" Бу сёзляри дейиб Худайар бяй дурду айага.
"Гедим гёрюм кяндимизин адамларындан шяхярдя кими тапа биляджяйям."
Худайар бяй гапыдан чыхмаг истяйирди, газы чагырыб деди:
"Бяй, ичяри зяхмят чяк, сяня ики вясиййятим вар. Аввяла будур ки, гянд-чайа, сёз йох, пул веряджяксян. Эти деньги, надо полагать, ты не в поле нашел, а заработал в поте лица своего. Раз так, то по крайней мере отдай их за хороший товар. Времена теперь не те, всяк норовит надуть. Карапет-ага получил недавно хороший сахар, его называют сахар Бродского. Постарайся купить этот сахар. А что касается чая, то ты и сам сведущ, сумеешь купить.
- Слушаюсь, - сказал Худаяр-бек и хотел уже выйти, как. кази снова остановил его.
- Милый мой, я же сказал тебе, что у меня два наказа. Об одном я уже сказал, теперь выслушай и другой, тогда можешь идти.
- Приказывай, кази-ага.
- Второй мой наказ состоит в том, чтобы все это до нашей смерти осталось между нами.
- Что ты, кази-ага? Ребенок я, что ли? Не считай меня за такого простофилю.
- Выслушай, дай договорить. И так, значит, это дело должно остаться в секрете... О пуллары сян чёлдян тапмамысан ки ....  Албяття алнынын тяриля газанмысан. Пяс чюнки беляди, бары сяй эля, йахшы мал ал. Зяманя инди чох хараб олуб, адамы алюстю товлуйурлар. Карапет агайа тязяликдя йахшы гянд гялиб, адына Продски дейирляр. Сяй эля хаман гянддян ал. Чайы да инди озюн билярсян, ня тёвр олар-олсун.
Худайар бяй:
"Баш устя," --дейиб истяди чыхыб гетсин. Газы геня чагырыб гайтарды отага.
«Азизим, мян арз элядим ики вясиййятим вар; бирини дедим, бирини дя дейим, ондан сонра азадсан."
"Буйур, газы ага."
"Икинджи вясиййятим будур ки, бизим бу ишимиз гяряк олян гюня кими оз йанымызда галсын."
"Ай, газы ага, ушагсан? Мяни эля надан билмя."
"Гулаг ас, сёзюмю гуртарым. Бяли, бу иш гяряк мяхфи гала."
- В чём остаться, кази-ага?
- Ну, должно остаться в тайне, никто о нем не должен знать. Люди, которых ты приведешь, должны быть настолько близки тебе, чтобы никому не выдали этой тайны. Ты не думай, что в этом деле есть какое-нибудь нарушение шариата. Нет! Дело в том, что подобные случаи очень редки, и если кто узнает об этом, может подумать, что мы нарушили шариат, Вот почему все, что мы здесь совершим, должно остаться между тобой, мной и свидетелями. Понял? Ну, теперь, можешь идти.
- Слушаюсь и повинуюсь, кази-ага! Конечно, ты правильно изволишь говорить.
Сказав это, Худаяр-бек вышел от кази и направился в город.
Худаяр-бек, радостный и довольный, дошел до базарной мечети, спустился к речке, совершил предмолитвенное омовение, затем зашёл в мечеть помолиться и после намаза вышел на базар. Пройдя по крытому базару, он отыскал указанную кази лавку Карапет-аги. За стойкой сидел тучный армянин и что-то писал.
"Неджя гяряк гала?"
"Гяряк гизлин гала, хеч кяс гяряк бу ишдян хябярдар олмайа. О адамлар ки, сян бура гятиряджяксян, гяряк сянин эля ряфиглярин олсун ки, бу сирри озгясиня вермясинляр. Ондан отрю ки, сёз йох, бурада бир хилафи-шяр, амял йохду, амма чюнки бу джюр ишляр аз иттифаг дюшюр, хяр эшидян гюман эдяджяк ки, бурда бир хилаф амял вар. Пяс бу сябябя бу иш албяття, алиф албяття, гяряк сянин, мяним вя шахыдларынын арасында гала. Вяссялам. Инди гедя билярсян."
"Баш устя, газы ага, баш устя. Албяття беляди ...."
Бу сёзляри дейиб, Худайар бяй газынын эвиндян чыхыб, уз гойду гетмяклийя.

3

Худайар бяй севинджяк тез базар мясджидинин йанына йетишиб, йенди базар чайына, дястямаз алыб гирди мясджидя вя намаз гылыб, уз гойду базара. Чаршы иля гедиб вя газы нишан вердийи эрмянини сорушуб, гетди гирди бир бёйюк дюкана. Гяфясянин далында бир гарны йогун эрмяни отуруб йазыйа мяшгул иди. Оглядев все углы большой лавки, Худаяр-бек достал трубку и начал набивать её. Карапет-ага положил ручку и стал удивленно наблюдать за покупателем. Набив трубку, Худаяр-бек подошёл к стойке Карапет-аги, достал из-за пазухи кусочек трута и, протянув Карапет-аге, сказал:
- Потрудись зажечь спичку, дать мне огня.
- Ты что? - сердито отвечал Карапет-ага,- Тут тебе не кофейня. Убирайся к чертям, осёл ты этакий! Вон отсюда!
Произнося эти слова, Карапет-ага так зло оглядел Худаяр-бека, словно хотел выпрыгнуть из-за стойки и растерзать его.
Оробевший Худаяр-бек попятился назад. Он был крайне озадачен суровым обращением Карапет-аги. Откуда было ему знать, что тот может не подать ему огня. У себя, в селении Данабаш, Худаяр-бек ни от кого не получал такого ответа. Кто бы там посмел, видя, что Худаяр-бек достает трубку, не зажечь трута и не поднести ему? Но что поделаешь?! Селение Данабаш осталось там, а здесь город.
Худайар бяй дюканын о сямтиня бахыб, бу сямтиня бахыб, чыхарды чубугуну вя башлады долдурмагы. Карапет ага гялями гойду йеря вя тяяджджюб иля бахды Худайар бяйин узюня. Худайар бяй чубугу долдуруб йериди Карапет аганын йанына вя алини голтуг джибиня узадыб вя бир чимдик гов чыхардыб, тутду Карапет аганын габагына.
"Зяхмят олмаса бир испичкя чяк, бу гову йандырым."
Карапет ага гейзнян джаваб верди:
"Сян мягяр гёрмюрсян ки, бура гяхвя дюканы дейил! Итил джяхяннямя бурдан, супа оглу супа! Итил!"
Бу сёзляри дейя-дейя Карапет ага айаг устя дуруб дейясян ки, истяйирди гяфясянин далысындан сычрайыб, Худайар бяйи алыб йатсын.
Худайар бяй бир аз синиб чякилди кянара. Чох тяяджджюб эляди Худайар бяй эрмянинин бу тёвр ряфтарына. О харадан гюман эляйярди ки, Карапет ага од вермяйяджяк, о, чубугуну йандырсын. Данабаш кяндиндя о бир адамдан бу джюр тярк-ядяблик гёрмямишди. Кимин ихтийары вар Худайар бяй чубугу джибиндян чыхардан кими гов йандырыб онун габагына тутмасын? Амма ня элямяк? Данабаш кянди галыб Данабаш кяндиндя. Бурада ки шяхярди. Шяхяр гялиб Данабаш кянди авязи олмаз.
Худаяр-бек насупился, придал лицу обиженный вид и ответил Карапет-аге:
- Зря ты кричишь, хозяин. Я не затем пришёл, чтобы ограбить твою лавку, а за покупкой. Стало быть, напрасно ты кричишь на меня. Я пришёл к тебе купить сахар.
- Так что же, по-твоему, если ты пришёл купить у меня полфунта сахара, то мне надо целовать тебе руки, что ли?
Худаяр-бек высыпал табак из трубки обратно в кисет, воткнул трубку за пояс и сказал:
- Прежде всего хозяин, ты узнай, кто я такой, а затем уж кричи на меня. Я не из тех, за кого ты -меня принимаешь, я не стану приходить и беспокоить тебя из-за полфунта сахара. Я староста селения Данабаш, Худаяр-бек, и не за полфунтом сахара пришёл к тебе. Я пришёл купить у тебя целую головку сахара, большую головку.
Карапет-ага немного смягчился.
- Пожалуйста, добро пожаловать. Я же не говорю тебе: зачем ты пришёл купить у меня голову сахара?
Худайар бяй узюню бир аз туршудуб вя гаш-габагыны тёкюб, бу джюр Карапет аганын джавабыны верди:
"Хозейин, сян нахаг йеря чыгырырсан. Мян гялмямишям ки, сянин дюканыны чапыб талыйам. Мян гялмишям сянинля сёвдя эляйим. Дяхи
сянин мяним устюмя чыгырмагын лап артыгды. Мян гялмишям сяндян гянд алам."
"Бяли, сян мяндян йарым гирвянкя гянд аладжагсан, мян дурарам сянин алляриндян опярям."
Худайар бяй чубугун тянбякисини долдурду кисясиня вя чубугуну тахды белиня вя джаваб верди:
"Хозейин, аввял сян таны гёр мян кимям, сонра мяним устюмя чыгыр. Мян сян дейян адамлардан дейилям ки, гялиб йарым гирвянкя гянддян отрю сяня баш агрысы верим. Мян Данабаш кяндинин катдасы Худайар бяйям. Мян гялмишям няинки йарым гирвянкя гянд алам, мян сяндян бир кялля гянд аладжагам, йекя гяллялярдян."
Карапет ага бир аз йавашыды:
"Мяним гёзюм устя. Мян ня дейирям ки! Мян демирям ки, сян нийя мяндян бир кялля гянд алмырсан. Я только хочу сказать, что ты поступил нехорошо, протянув мне трут, когда я был занят письмом. Из-за тебя я совершил теперь ошибку и осложнил себе работу. Мне придётся после твоего ухода снова переписать все это.
- Ну, что было, то прошло. Теперь скажи, почем отдашь мне сахар.
Приподняв доску прилавка, Карапет-ага вышел из-за стойки и, подойдя к поставленным в углу головкам сахара, положил руку на одну из них.
- Вот, брат мой, бек! - сказал он,- Это наилучший сахар. Отдам я его тебе за семь рублей и десять копеек. Это первый сорт!
- Да что ты, шутишь, что ли? Повсюду сахар продают за семь рублей, а ты что, заработать на мне хочешь?
- Где это продают за семь? Нигде этого не делают, клянусь верой. Дешевле семи рублей и десяти копеек никто не отдаст.
Помолчав немного, Худаяр-бек полез за трубкой и начал снова набивать её табаком. Карапет-ага зажёг спичку. Мян ону дейирям ки, сян йахшы элямядин мян йазы йазан вахтда гову узатдын мяним габагыма. Мян инди йазыда гялят дюшдюм. Мяним инди зяхмятим лап чох олду. Гяряк сян гедяндян сонра бу йаздыгымы бир дя йазам."
"Гяряз, та инди кечиб. Хяр ня олуб, олубду. Гянди инди нечяйя веряджяксян мяня?"
Карапет ага гяфясянин тахтасыны говзайыб чыхды кянара вя гялди галанмыш гяндин йанына вя алини кяллялярин биринин устюня гойуб башлады:
"Бах, гардашым бяй, бу гянд лап эля йахшы гяндди. Бу гянди сяня веряджяйям йедди манат ики шахыйа. Бу лап йахшы гяндди."
"А киши, зарафат эляйирсян? Гянди инди йеддийя хяр йанда верирляр да. Гёзюн мяни гёрдю?"
"Харда  йеддийя  верирляр? Хеч беля шей олмаз, мязхяб хаггы. Йедди ики шахыдан бир гяпик аскийя вермязляр."
Худайар бяй бир аз динмяйиб, геня хямин чубугу чыхардыб башлады долдурмагы. Карапет ага джибиндян бир спичка чыхардыб йандырды. Худайар бяй чубугу алышдырды вя деди:
- Ладно, ладно! - сказал Худаяр-бек, закуривая,- Я заранее знал, что ты продаешь дороже всех. Ничего не поделаешь. Пусть будет по-твоему. Возьми-ка одну головку и взвесь, сколько потянет.
Карапет-ага взял одну из самых больших головок сахара и поставил на весы.
- Это десять, ещё десять - двадцать. Это пять, ещё три, ещё два и вот ещё полфунта. Итого значит, тридцать с половиной фунтов. Тридцать фунтов составит тридцать абасов, то есть шесть рублей, долой сорок пять копеек, итого будет пять рублей пятьдесят пять копеек...
Подсчитав стоимость товара, Карапет-ага снял сахар с весов и поставил на землю.
- Значит, теперь ты меня узнал, Карапет-ага?
- Как то есть узнал?
- Я спрашиваю, теперь ты узнал, кто я?
- А кто ты?
- Я староста селения Данабаш, Худаяр-бек.
- А я второй гильдии купец, Карапет-ага.
- Да благословит аллах память твоего родителя! Я к тому все это говорю, что теперь развелось множество лживых людей.
"Йахшы-йахшы! Мян чохдан билирдим ки, сян бахаджылсан. Хеч сяннян баджармаг олмаз. Йахшы-йахшы! Гётюр бир кялля чяк, гёряк ня гядяр гяляр."
Карапет ага йекя кяллялярин бирини гуджаглайыб гойду тярязийя.
"Бу он, бу да он -- ийирми." Бу беш, бу уч, бу ики бу да йарым. Бяли, дюз отуз гирвянкя йарым. Отуз гирвянкяси отуз аббасы, бу алты манат, чыхаг доггуз шахысыны, галар беш манат он бир шахысы.
Карапет ага гянди тярязидян гётюрюб гойду йеря.
Карапет ага, инди аллаха шюкюр, мяни таныдын ки?
"Неджя йяни таныдым?"
"Инди билдин мян кимям да?"
"Сян кимсян?"
"Мян Данабаш кяндинин катдасы Худайар бяйям."
"Мян дя икинджи гилд купетс Карапет агайам."
"Ай атана аллах ряхмят элясин. Бу сёзляри мян ондан отрю арз эдирям, инди дюнйада гялп адам чохалыбдыр. Зайдёт такой человек в лавку и, поторговавшись, начнёт клясться и аллахом и пророком, что через три дня принесет деньги. И три дня превратятся в три месяца, а то и в три года. Пусть лучше убьет меня аллах, чем допустит до такого падения. Правду сказать, сегодня как-то случилось, что я приехал в город без денег. Сейчас я унесу сахар, и завтра рано утром твои пять пятьдесят пять будут у тебя.
Услышав это, Карапет-ага быстро отнес сахар на прежнее место и, подойдя к Худаяр-беку, положил руку ему на плечо, а левой показал на дверь.
- А ну-ка, пошёл отсюда! Живо! Сию же минуту вон отсюда...
Ни слова не говоря, Худаяр-бек вышел из лавки.
До вечернего азана оставалось всего полчаса, когда Худаяр-бек вернулся в караван-сарай, где оставил осла.
Едва он показался у дверей, как к нему вышел невысокого роста мужчина в бязевом архалуке, серой папахе и белых штанах. Бириси гялиб нисйя сёвдя эляр, анд ичяр аллаха, пейгямбяря ки, уч гюндян сонра пулуну гятирярям. Уч гюн олур ай, бялкя уч ил. Амма аллах мяня бир олюм гёндярсин, бу джюр гялп ишляр тутмуйум. Сёзюн догрусу, бугюн иш беля гятирди, йанымджа шяхяря пул гятирмямишям. Инди мян гянди апарырам, иншаллах сюбх тездян сянин беш манат он бир шахыны бурда хазыр элярям."
Карапет ага бу сёзляри эшитджяк джялд гянди апарыб гойду йериня вя гайыдыб саг алини гойду Худайар бяйин чийниня, сол али иля гапыны гёрсятди.
"Ди гет, чых гет! Тез ол гет бурдан! Эля бу саат чых гет."
Худайар бяй динмяз-сёйлямяз дюкандан чыхыб уз гойду гетмяйя. Ахшам азанына анджаг йарым саат галырды ки, Худайар бяй гялди чыхды хаман карвансарайа ки, эшшяйи гатмышды.
Худайар бяй карвансаранын гапысына йетишджяк ичяридян бир алчаг гядяк архалыглы, боз папаг, аг туман киши чыхыб гаш-габаг иля уз тутду Худайар бяйя:
- Послушай, - сказал мужчина сердито,- Да благословит аллах память твоего родителя, избавь нас от лишних хлопот с этим животным. Хватит с нас неприятностей. Я сейчас выведу осла. Ради аллаха, уведи его, куда хочешь.
С этими словами содержатель караван-сарая пошёл к конюшне, но Худаяр-бек остановил его.
- Погоди, куда ты идешь? о чём ты говоришь, какие там неприятности? Или осёл не уживается с другими животными? Не может этого быть, осёл у меня смирный, зачем наговариваешь на него?
- Ради аллаха, брось шутки, - начал кричать содержатель караван-сарая, размахивая руками,- Мне не до шуток. Сейчас выведу осла, и убери его отсюда.
Худаяр-бек тоже стал кричать:
"А киши, аллах атана ряхмят элясин, гял бу хатаны бизим башымыздан совуд! А киши, бу бяланы гятириб гатмысан тёвляйя, биз тянгя дойдуг ки! Сян аллах, гедим улагы чыхардым, гётюр апар."
Бу сёзляри дейиб гюдяк киши, -- ки карвансаранын одабашысы олсун, -- истяди гайыда карвансаранын хяйятиня. Худайарбяй ону чагырыб сахлады:
"Йаваш гёрюм, хара гедирсян? Неджя бяланы гятириб гатмышам тёвляйя? Йягин ки, улаг малларнан йола гетмир. Ахы мяним улагым сакит улагды. Сян нийя бу сёзю дейирсян?"
Одабашы алини олчя-ёлчя гайым сясля башлады:
"А киши, сян аллах зарафат элямя. Мяним кефимин о вахты дейил. Эшшяйини чыхардым, гётюр апар."
Худайар бяй гайым сясля джаваб верди:
- Да что ты за человек! Скажи мне наконец, в чём дело?
- А в том дело, что ты привел ко мне в караван-сарай краденого осла. Что ты, насолить мне решил, что ли?
- Да ты что - спятил или вина хватил? Как это краденого осла? Вор я, что ли? Ты придержи язык, не то, клянусь аллахом, потом пожалеешь...
- Милый человек, разве не мог ты найти другого осла, обязательно должен был взять осла дяди Мамед-Гасана? Из-за него у нас тут целый скандал...
- Какой скандал? Говори толком.
- Какие бывают скандалы? Не успел ты привязать осла и уйти, как сынишка дяди Мамед-Гасана стрелой ворвался в конюшню и давай тащить осла. Но как я мог отдать осла? Что ещё сказать... Мальчик убивается, ревмя ревет: или отдай мне моего осла, или я тут же, при всех, покончу с собой. Не смог, я с ним справиться и пошёл за городовым. Тот отлупил парнишку и насилу выволок из конюшни.
- Вот жалость - меня здесь не было. Клянусь аллахом, я бы его на месте уложил. Разве я отпустил бы его отсюда живым? И почему только ты не позвал меня?! Теперь уже поздно.
"Ряхмятлийин оглу, бир сёзюню мяня де гёрюм ки, ахы ня олубду?"
"Ня оладжаг, йекя киши! Халгын эшшяйини огурлайыб гятирмисян гатмысан мяним карвансарама. Нийя? Гёряк мяннян гясд-гярязин вар?"
«А, дяли олмамысан ки! Йа кефлисян? Мян нийя халгын эшшяйини огурлуйурам? Валлах хеч артыг-яскик данышма ки, пешман оларсан."
"Йахшы, ряхмятлийин оглу, озгя эшшяк тапа билмирдин, гетдин Мяммядхясян аминин эшшяйиии гятдин, бизи гойдун галмагала?"
"Неджя галмагала гоймушам мян сяни?"
"Неджя галмагал оладжаг?" Сян эля эшшяйи тёвляйя гатыб ойза  джуммушдун, Мяхяммядхясян аминин хырда оглу ох кими озюню сохду карвансарайа ки, эшшяйи апараджагам. Мян дя ня тёвр веряйдим? Дяхи ня дейим, башына дёнюм! Бу оглан озюню чырпыр йердян йеря ки, йа озюмю гяряк олдюрюм, йа да бу саат гяряк эшшяйи апарам. Ахыры лап наяладж галыб, гетдим бир гарадавой чагырдым, огланы дёйя-дёйя чыхартды эшийя.
"Хейф, хейф, хейф ки, мян бурда олмамышам! Валлахи ки, олюсюню гойардым огланын бурда! Ону мян саг отюрярдим кяндя? Сян пяс
нийя мяни гялиб чагырмадын?...." Гяряз, кечиб. Темнеет, я не смогу вернуться в селение. Придётся остаться, и осёл, конечно, останется. Сегодня я буду твоим гостем, дядя Кербалай-Джафар.
- Будь гостем, с радостью приму тебя. Конечно, теперь уже поздно ехать. Совсем темно. Чего ж ты стоишь здесь, проходи, пожалуйста, в комнату.
Кербалай-Джафар привел Худаяр-бека в маленькую темную каморку, чиркнул спичкой и зажёг висевшую на стене лампу.
Пол каморки был наполовину покрыт паласом. У стены, против входа, лежала опрятно свернутая постель; в одном углу стояли большой кувшин для воды, кувшинчик для омовения и веник. Грязные стены не имели ни выступов, ни ниш.
Сняв башмаки, Худаяр-бек сел на палас, прислонился спиной к постели и достал трубку. Набив её табаком, он позвал Кербалай-Джафара.
- Поди сюда и заодно дай мне огня. Да иди же, потолкуем о том о сем.
Кербалай-Джафар также снял башмаки и, подсев к Худаяр-беку, зажёг спичку, дал ему закурить. Инди хава гаранлыглайыр, мян дяхи кяндя гайыда билмярям. Мян озюм дя гяряк галам, эшшяк дя гяряк гала. Бу геджя сяня гонагам, Кярбялайы Джяфяр ами.
"Гонагсан, гёзюм устя йерин вар. Албяття, инди да гетмяк олмаз. Хава лап гаранлыглайыр. Ди бурда нийя дурубсан? Буйур гедяк мянзиля."
Кярбялайы Джяфяр ами габагджа вя Худайар онун далынджа гедиб гирдиляр бир хырда гаранлыг хюджряйя. Кярбялайы Джяфяр  ами гирян кими бир спичка чякиб, сол тяряфдя дивара вурулмуш хырда лампаны йандырды вя гонага йер гёстярди. Хюджрянин фярши ибарятди бир палаздан. Йухары башда гойулмушду бир бюкюлю йорган-дёшяк, буджагда вар иди бир сяняк, бир люлейин вя сюпюргя, чиркли диварларын ня таглары вар иди, ня тахчасы. Худайар бяй палаз устя отуруб далыны дайады йюкя вя чубугуну джибиндян чыхардыб башлады долдурмагы. Сонра узюню Кярбялайы Джяфяр  амийя тутуб деди:
"Гял отур гёряк, Кярбялайы Джяфяр  ами. Гял мяня бир од да зяхмят чяк вер. Гял, гял отур сёхбят эдяк бир аз."
Кярбялайы Джяфяр  ами дя хямчинин башмагларыны чыхардыб, кечди отурду бир тяряфдян вя бир спичка чякиб тутду Худайар бяйин чубугуна. Худайар бяй чубугу алышдырды.
- Эх, дядя Кербалай-Джафар! - заговорил Худаяр-бек, дымя трубкой,- Не должен был ты рассказывать мне об этой истории; ведь словно стрелу в сердце вонзил. Да проклянет аллах родителя дяди Мамед-Гасана! Опозорил меня при всем народе. Сколько лет прожил, а никогда ещё так опорочен не был.
Сказав это, Худаяр-бек приподнялся и протянул трубку Кербалай-Джафару. Со словами "о аллах" - тот принял трубку и, затянувшись, сказал:
- Правильно изволишь говорить, Худаяр-бек! Только что было делать бедному дяде Мамед-Гасану, он ведь ни при чём. Если бы ты предупредил его, когда брал осла, ничего бы этого не случилось. Он бы знал, что осла взял ты, и не послал бы сына.
- Клянусь твоим именем, осла он мне сам дал. Он дал, этот нечестивец, этот Омар. Почему ты не хочешь мне верить?
- Зачем не верить, я тебе верю.
- Клянусь Кораном, он сам отдал. Что же в самом деле я не мог другого осла найти?
"Кярбялайы Джяфяр  ами, сян гяряк бу ахвалаты мяня демяйяйдин. Сян мяним уряйимя бир ох вурдун. Аллах гёрюм Мяммядхясян аминин атасына лянят элясин! О мяни халг ичиндя рюсвай эляди. Мян бу йаша гялмишдим, индийя кими бу джюр бяднам олмамышдым."
Худайар бяй сёзюню дейиб вя дикялиб чубугу узатды верди Кярбялайы Джяфяр  амийя. О да "йа аллах" -- дейиб чубугу алды вя бир сюмюрюб деди:
"Йахшы буйурурсан, Худайар бяй. Ахыр Мяхяммядхясян ами нейлясин? Онун ня гюнахы вар? Сян эшшяйи гятиряндя она хябяр версяйдин, хеч беля олмазды. Онда билярдиляр ки, эшшяйи сян гятирмисян, да оглуну гёндярмязди."
"А киши, адына анд олсун, эшшяйи мяня Мяхяммядхясян ами озю вериб. Эшшяйи мяня о дяййус озю верибди, о гурумсаг озю верибди, о Омяр озю верибди. А киши, нийя инанмырсан?"
"Нийя дя инанмырам? Хейр, инанырам."
"Гурани-мюнзял хаггы озю верибди. Я, староста трехсот дворов, стал бы тайком брать чужих ослов?
- Да нет же, я верю. Как можно не верить!
Сказав это, Кербалай-Джафар приподнялся и протянул трубку обратно Худаяр-беку. Тот затянулся раза два и проговорил:
- Теперь ты сам увидишь, дядя Кербалай-Джафар. Если я не отомщу дяде Мамед-Гасану, то сбрею вот эту бороду.
- Но что ты можешь ему сделать? - спросил Кербалай-Джафар, усмехнувшись.
- Глаза ему бельмами покрою, вот что я ему сделаю. Не я ли старший над ним? Дня не бывает, чтобы он ко мне за делом каким-нибудь не обратился. Повалю в грязь под ноги и растопчу! Вот что я сделаю.
В комнату вошёл мальчик лет десяти-двенадцати, неся в руке глиняный котелок. Он поставил котелок на землю перед Кербалай-Джафаром и сказал:
- Отец, сегодня мама немного пережгла мясо. Попробуйте. Хорошо, если сможете кушать... Нийя, мян уч йюз эвин катдасы ола-ола, бир улаг да тапа билмирям, гедирям огурлугджа озгялярин эшшяйини гятирирям?"
"Хейр, инанырам да! Нийя инанмырам?"
Кярбялайы Джяфяр  дикялиб чубугу верди Худайар бяйя. Худайар бяй бир-ики сюмюрюб геня башлады:
"Инди сян гёрярсян, Кярбялайы Джяфяр  ами, мян гисасымы Мяхяммядхясян амидян алмасам, мян бу саггалымы гырхдыррам?"
Кярбялайы Джяфяр  ами бир аз гюлюмсюндю вя бир гядяр дикялиб суал этди:
"Йахшы, сян ня элийя билярсян, она?"
"Мян онун гёзюня аг саллам! Ня элийяджяйям она? Мян онун бёйюйю дейилям? Гюн олмаз ки, онун мяня иши дюшмясин. Басарам палчыга, чыхарам устя, айагларам. Ня элийяджяйям?"
Он-он ики йашында бир оглан сол алиндя бир чёлмяк саллайа-саллайа гирди ичяри, чёлмяйи гойду йеря вя узюню тутду Кярбялайы Джяфяр я:
"Дадаш бу гюн анам ати бир аз йандырыб, йейя билсяниз йахшыдыр. Бир бах гёр."
Кярбялайы Джяфяр  гейзнян джаваб верди:
- Ах, чтобы в могилу отца твоей матери..,- гневно начал Кербалай-Джафар,- Велик аллах! Проклятье шайтану! Что за несчастье нашло на меня. Дня не бывает, чтобы эта собачья дочь не пережгла мясо или не дала его утащить кошке...
- Нет, отец, мама тут ни при чём,- сказал мальчик тихо, наклонившись к отцу,- Она ходила сегодня в баню и поручила Гонче присмотреть за мясом. А Гонча чем-то занялась, недосмотрела, мясо и пригорело.
- А что случилось? - заворчал Кербалай-Джафар,- Пусть баня обрушится на голову твоей матери, надо ей было идти в баню непременно сегодня?
- А когда же ей было пойти в баню? - с удивлением спросил мальчик.
Худаяр-бек был очень голоден; после выезда из села он ничего не ел, только у кази выпил стакан чаю. Когда мальчик внес котелок, запах бозбаша приятно защекотал ноздри Худаяр-бека и, он мысленно послал на жену Кербалай-Джафара тысячу проклятий. "Ай ананын дядясинин горуну ...." Аллахю акбяр! Лянят шейтана. Беля дя бядбяхтлик олар ки, мян дюшмюшям? Гюн олмаз ки, о итин гызы ати йандырмасын, йа пишийя вермясин.
Оглан башыны ашагы айиб деди:
"Йох, дадаш, валлах анамын хеч гюнахы йохду. Бу гюн гетмишди хамама. Гончайа да тапшырмышды хярдян-бирдян атя бахсын. Гончанын да башы ня билим няйя мяшгул олубду, ати йандырыб."
"Нийя, хамам ананын башына учсун! Эля гяряк бу гюн анан гедяйди хамама?"
Оглан тяяджджюблю джаваб верди:
"Пяс хавахт гяряк гедяйди?"
Худайар катдайа аджлыг чох кар элямишди; чюнки сяхярдян кянддян чыхандан бир тикя чёряк йемямишди, савай газынын бир стякан чайындан. Оглан чёлмяйи ичяри гятирян кими бозбашын гохусу Худайар бяйя беля хош гялди ки, кёнлюндя Кярбялайы Джяфяр ин оврятиня ики мин йаман деди. Видя, что пререкания между отцом и сыном затянулись, Худаяр-бек вмешался в разговор, чтобы поскорее приступить к еде.
- Дядя Кербалай-Джафар! - сказал он, придвигая котелок к себе,- Клянусь аллахом, что ни говори, а по-моему, мальчишка что-то не то говорит. Мясо вовсе не пригорело, разве только чуточку. Бозбаш прекрасно пахнет.
Кербалай-Джафар встал и, принеся желтую деревянную ложку, сел на корточки перед котелком, снял с него крышку и, зачерпнув ложкой мясного бульона, хлебнул, причмокнул губами, насупил брови и мрачно сказал:
- Нет, брат, это есть нельзя...
И начал снова жаловаться на жену и ругать её. Наконец он разостлал на полу скатерку, накрошил хлеба в миску и, засучив правый рукав, опрокинул в миску содержимое котелка. Затем он положил обратно в котелок мясо и, помешав обеими руками накрошенный в бульон хлеб, предложил Худаяр-беку приступить к еде. Худайар бяй гёрдю ки, ата иля оглун мюкалимяси чох узун чякяджяк, амма онун уряйи дя гедир аджындан; бу сябябя орталыга сёз атды ки, бялкя сёхбят гуртара. Чёлмяйи дыгырладараг:
"Кярбялайы Джяфяр  ами, валлах хяр ня дейирсян де, амма дейирям ки, огланын хябяри йохду. Ат бир тикя дя йанмайыб, бялкя говрулубду.
Атин чох йахшы гохусу гялир."
Кярбялайы Чяфяр дуруб буджагдан бир сары гашыг тапыб, гялди чёмбялди чёлмяйин башында. Чёлмяйин гапагыны гётюрюб, бир гашыг атин
суйундан гётюрюб ичди вя агзыны марчылдадыб, гаш-габагыны туршудуб, узюн тутду Худайар бяйя:
"Хейр, бу ати йемяк олмаз."
Гяряз, Кярбялайы Джяфяр  бир гядяр дя оврятиндян гилай эляди, бир гядяр дя сёйюшдян, лянятдян деди. Ахыры лаяладж галыб, гетди сюфряни ачды орталыга, бир аз гуру чёряк дограды синийя вя саг голуну чярмяйиб чёлмяйи узюгуйлу эляди сининин устя, сонра атляри бир-бир сечди гойду чёлмяйя. Хяр ики али иля чёряйи гарышдырыб Худайар бяйя тяклиф эляди:
- Бисмиллах, Худаяр-бек! Придвинься, ближе. Правда, мясо немного пригорело, но уж такое, видно, твоё счастье, ха-ха-ха!
Подсев ближе, Худаяр-бек протянул руку к миске. Съев несколько кусочков, он сказал:
- Клянусь аллахом, дядя Кербалай-Джафар, ты несправедлив. Да кто скажет, что это мясо пригорело? Ей-богу, вовсе не пригорело. Какой бозбаш может быть лучше этого?
Худаяр-бек лгал. Прежде всего он был очень голоден, а голодному и пригоревшее мясо может показаться вкусным. Кроме того, он ел городской бозбаш, а между городским и деревенским бозбашем большая разница. Городской бозбаш, даже с пригоревшим мясом, вкуснее, чем самый лучший деревенский.
И так, Худаяр-бек и Кербалай-Джафар занялись едой. Постояв немного около них, мальчик ушел. Худаяр-бек сидел, вытянув левую ногу вперед и подняв колено правой ноги, так что. правая ступня его лежала на скатерти.
"Бисмаллах, Худайар бяй, иряли чякил гёряк. Хярчянд ат дя йаныбды, амма бахтындан кюс, ха-ха-ха ...."
Худайар бяй иряли чякилиб алини узатды. Бир нечя тикя гётюрюб деди:
"Кярбялайы Джяфяр  ами, анд олсун аллаха, сян лап наинсаф адамсан. Киши, ким дейир ки, бу ат йаныб? Валлах агяр бир тикя да йаныбды. Та бундан йахшы ат бишмяз."
Худайар бяй лап йалан дейирди. Аввяла ондан отрю ки, чох аджмышды. Адж адама йанмыш ат дя хош гяляр. Вя бир дя ки, бура шяхярди, геня неджя олса, шяхяр бозбашы иля кянд бозбашы бир олмаз. Геня шяхяр бозбашынын йанмышы кянд бозбашынын лап йахшысындан ляззятди олар. Бяли, Кярбялайы Джяфяр  вя Худайар бяй хяр икиси мяшгул олдулар йемяйя. Оглан бир аз дурду, сонра чыхыб гетди. Худайар бяй сол гычыны габагына узадыб, саг гычыны дикялтмишди. Беля ки, саг гычы сюфрянин ичиндя иди. А Кербалай-Джафар сидел на коленях, всем корпусом навалившись на еду и чуть не касаясь носом миски.
Когда с ужином было покончено, Кербалай-Джафар убрал скатерть и отставил в сторону посуду. Они вытерли руки и сели на свои прежние места. Худаяр-бек крякнул, достал трубку и, покурив немного, протянул её Кербалай-Джафару.
- Дядя Кербалай-Джафар, - сказал он при этом, - мне нужны деньги, семь рублей. Как хочешь, но ты должен достать мне эту сумму.
- Клянусь пророком, - тотчас же ответил Кербалай-Джафар, - у меня таких денег нет. Если б были, я бы для тебя не пожалел.
- Если у тебя нет, найди у другого. Словом, ничего знать не желаю, где хочешь, достань.
- Ты правильно говоришь, - сказал Кербалай-Джафар, немного подумав, - но время сейчас не такое. Где теперь найдешь доброго человека, чтобы помог, поддержал ближнего. К кому бы ты ни пошёл и ни сказал, что нужно семь рублей, тотчас же ответит: принеси-ка мне залог в семнадцать рублей... Амма Кярбялайы Джяфяр  диз устя отуруб, узюгуйлу дюшмюшдю чёряйин устя. Беля ки, аз галырды бурну дяйя синийя.
Чёряйи йейиб гуртардылар. Кярбялайы Джяфяр  сюфряни, габлары йыгышдырыб гойду кянара. Хяр икиси аллярини силиб чякилдиляр кянара. Худайар бяй бир кяхилдяйиб, гётюрдю чубугуну вя долдуруб алышдырды вя бир гядяр чякиб, узатды Кярбялайы Джяфяр я сямт.
"Кярбялайы Джяфяр  ами, мяня бир йедди манат лазымды. Гяряк хяр неджя олмуш олса, тапыб мяним ишими дюзялдясян."
Кярбялайы Джяфяр  алюстю джаваб верди:
"Худайар бяй, пейгямбяр хаггы мяндя йохду. Олсейди хансы гурумсаг мюзайигя элярди?"
«Озюндя йохду, озгядян тап. Гяряз, ону-буну билмирям, гяряк ня йолнан олса, тапыб верясян."
Кярбялайы Джяфяр  бир аз фикирдян сонра деди:
"Валлах, йахшы дейирсян. Амма инди аср чох харабды. Ханы инди эля бир аллах бяндяси ки, адамын алини тутсун? Инди хяр кяся гедим дейим мяня бир йедди манат лазымдыр, дейяджяк гятир йанымда он йедди манатлыг бир шей залог гой."
- Это ничего, - прервал его Худаяр-бек, - ты только найди мне человека, который даст мне семь рублей, я ему оставлю залог. Что ещё можешь сказать?
- А что ты имеешь при себе, чтобы отдать в залог? - спросил Кербалай-Джафар, немного подумав.
- Это тебя не касается. Ты мне найди деньги, тогда увидишь, какой залог я оставлю.
- Как же можно, чтобы я не знал, какую вещь ты хочешь оставить в залог. А если взаимодавец не примет твоего залога?
Худаяр-бек в раздумье начал снова набивать трубку.
- Дядя Кербалай-Джафар! - сказал он немного погодя,- У кого хочешь займи для меня семь рублей, а осёл пусть будет залогом. Когда я принесу деньги, тогда и осла возьму.
- Ха-ха-ха! - громко рассмеялся Кербалай-Джафар,- Ха-ха-ха! Да ты же шутник, Худаяр-бек! Ха-ха-ха! Ну и рассмешил ты меня.
- Чего же ты смеешься, братец? Какой дьявол тут шутит с тобой?
"Хеч зяряр йохду, ня эйби вар. Сян бир эля адам тап ки, мяня йедди манат версин, мян онун йанында он йедди манатлыг шей гиров гойум. Геня сёзюн вар?"
Кярбялайы Джяфяр  геня бир гядяр фикир эляйиб джаваб верди:
"Инди сянин йанында няйин вар ки, залог гойасан?"
"О сяня бордж дейил. Сян пулу тап, гёр гойарам, йа йох."
"Ахыр неджя ола биляр ки, мян билмийим, сян неджя шей гиров гойаджагсан?! Бялкя пул сахиби сян гойдугун шейи гябула гётюрмяди."
Худайар бяй бир гядяр дурухду. Чубугу гётюрюб башлады долдурмага. Узюню Кярбялайы Джяфяр я тутуб алчагдан деди:
"Кярбялайы Джяфяр  ами, сян хяр кясдян олмуш олса, мяня йедди манат тап, гятирдийим эшшяк олсун залог. Ня вахт мян сянин пулуну гятириб вердим, сян дя мяним эшшяйими гайтарыб верярсян озюмя."
"Ха, ха, ха! Ха, ха, ха! ....  Худайар бяй сянин дястгахын вармыш  ...  ха, ха, ха! А киши, сян зарафат эляйирмишсян  ...  ха, ха, ха ...."
"Гардаш, дахы нийя гюлюрсян? Хансы мялун зарафат эляйир?!"
- Ха-ха-ха! Да ведь осёл-то не твой, как же ты можешь оставить его в залог? Ты-то, конечно, можешь оставить, но завтра же утром придет хозяин и уведет своего осла. Ха-ха-ха!..
- Да ты погоди, чего разошелся? Лучше выслушай. Клянусь аллахом, я не шучу. Ну, скажи, на каком основании хозяин может требовать у тебя осла? При ком этот хозяин поручил тебе его? Допустим, что он придет и скажет: дескать, осёл мой здесь, отдай моего осла. А ты спросишь: при ком ты приводил осла в мой караван-сарай? Или, положим, спросит тебя: куда девался осёл? Ты ему скажешь: кто приводил осла, тот и увел его. А уж там я как-нибудь сам отвечу хозяину осла. при чём тут ты?
Сказав все это, Худаяр-бек протянул трубку Кербалай-Джафару. Тот взял её и начал курить.
Долго они судили, рядили и наконец пришли к соглашению, что Кербалай-Джафар даст Худаяр-беку семь рублей, а тот оставит ему осла в полное его распоряжение.
"Ха, ха, ха .... А киши, эшшяк сянин дейил ки, ону гиров гойасан! Сёз йох, гойарсан. Амма сабах олджаг эшшяйин сахиби гялиб эшшяйи апараджаг да! ... ха-ха-ха ....
"Йаваш, гой гёряк, а киши, бир аз [йаваш] гюл, гой сёзюмю дейим. Анд олсун аллаха, мян зарафат элямирям. Йахшы, эшшяйин сахиби ня дейиб сяндян эшшяйи истяйяджяк? Эшшяйин сахиби сяня кимин йанында эшшяк тапшырыб? Бяли, гялди деди "мяним эшшяйим бурдады, эшшяйими вер". Дейярсян "кимин йанында сян мяним карвансарама эшшяк гатмысан?" Йа хейр, сяня деди "пяс эшшяк неджя олду?", сян дя де ки, "Эшшяйи хяр кяс гятириб бура гатмышды, хаман адам да эшшяйи чыхардыб апарды". Оннан сонра мян билярям, эшшяйин сахиби биляр. Дяхи сяня ня дяхли вар? ...."
Бу сёзляри дейяндян сонра Худайар бяй чубугу узатды Кярбялайы Джяфяр я. О да чубугу алыб, мяшгул олду чякмяйя. Бунларын сёхбяти чох узун чякди. О, беля деди, бу беля деди. Ахыры бу джюр шярт багладылар: Кярбялайы Джяфяр  Худайар бяйя йедди манат версин вя эшшяк галсын онун ихтийарында.
Захочет - продаст или спрячет где-нибудь, словом, сделает с ослом все, что ему угодно. Худаяр-бек вернется в селение и скажет, что осла украли из караван-сарая. Если дядя Мамед-Гасан начнёт спорить и скандалить, Худаяр-бек поклянется ему, что подал жалобу мировому судье и требует осла у содержателя караван-сарая. Если же дядя Мамед-Гасан придет в город и начнёт расспрашивать Кербалай-Джафара, тот побожится, что действительно осёл похищен, и, что Худаяр-бек в этом не виновен.
Когда порешили на этом, Кербалай-Джафар вышел из комнаты и, вернувшись через некоторое время, сел на своё место, достал из бокового кармана одну пятерку и две рублевки и положил их перед Худаяр-беком. Тот взял деньги, спрятал их в карман и, немного приподнявшись, протянул Кербалай-Джафару руку.
- Дай руку!
Кербалай-Джафар подал ему руку.
- Дядя Кербалай-Джафар! Да сохранит аллах твоего сына, да продлит аллах твою жизнь! Дай бог тебе выгоду в этой сделке. Хяр ня эляйир элясин: йа сатсын, йа гизлятсин, йа ня эляйир элясин. Худайар бяй дя кяндя гайыдыб хябяр версин ки, эшшяк карвансарадан огурланыб. Хяргах Мяхяммядхясян ами чох атылыб дюшся вя шылтаг эляся, Худайар анд-аман ичсин ки, мировой суда аризя вериб карвансарачыдан эшшяйи истяйяр. Агяр Мяхяммядхясян ами шяхяря гялиб, Кярбялайы Джяфяр дян ахвалаты сорушса, Кярбялайы Джяфяр  анд ичсин, аман элясин ки, хягигятдя эшшяк огурланыб; йяни Худайар бяйин бу ишдя хеч гюнахы йохду.
Бу джюр тядбири тёкян кими Кярбялайы Джяфяр  чыхды эшийя вя бир гядяр йубаныб гялди отурду вя джибиндян бир бешлик вя ики тяклик чыхардыб,
гойду Худайар бяйин габагына. Худайар пулу гётюрюб гойду джибиня, бир гядяр дикялди. Саг алини Кярбялайы Джяфяр ин габагына узадыб деди:
"Вер алини мяня."
Кярбялайы Джяфяр  хямчинин саг алини верди Худайар бяйин алиня.
"Кярбялайы Джяфяр  ами, аллах сянин оглуну сахласын вя сяни сяламят элясин. Аллах оз бирлийи хатириня сяня бу сёвдядя хейир версин.

4

Сытый и довольный, с семью рублями в кармане, Худаяр-бек спокойно заснул. Его сон никогда ещё, наверное, не был так сладок.
На свете иногда, пожалуй, даже довольно часто, бывают удивительные случаи. Например, сейчас, когда Худаяр-бек, растянувшись здесь, спит крепким сном, в селении Данабаш в трех домах царит траур. И всему виной Худаяр-бек.
Нет, в самом деле презабавное происшествие, замечательное происшествие! Оно замечательно тем, что вызывает смех, и на душе становится легко. И то, к чему рассказы, наводящие грусть и тоску?
И так, сейчас, даже сию минуту, в селении Данабаш в трех домах безысходное горе. Один из этих домов принадлежит, как не трудно догадаться, дяде Мамед-Гасану, другой - дом самого Худаяр-бека, а третий - дом Зейнаб, вдовы, на которой Худаяр-бек задумал жениться.
Пока Худаяр-бек спит в городе, мы перенесемся в селение Данабаш, начнем с траура в доме Зейнаб и дойдем до дома Мамед-Гасана.
Худайар бяй йейиб гарны тох вя йедди манаты джибиня гойуб, архайын вя рахат узаныб йатды. Йягин ки, чохданды онун йухусу бу геджяки кими ширин олмамышды.
Амма дюнйада бязи вахт, бялкя дя чох вахт чох тяяджджюблю ишляр иттифаг дюшюр. Мясяла, инди бу саат бурада Худайар катда ляззятнян йыхылыб йатды. Амма эля бу саат Данабаш кяндиндя уч йердя матям гурулубду. Учюня дя Худайар бяй озю баис олубдур. Догрудан чох гюлмяли ахвалатды вя чох гяшянг ахвалатды. Ондан отрю гяшянг ахвалатды ки, адам гюлюр, уряйи ачылыр. Йохса няйя лазымдыр гям вя гюсся гятирян хекайят?!
Бяли, бу саат, эля бу дягигя, бу геджя сяхяря кими Данабаш кяндиндя уч эвдя матям гурулубдур. Бири Мяхяммядхясян аминин эвиндя, -- неджя ки, мялумду, -- бири Худайар бяйин оз эвиндя вя бири дя Худайар бяй истяйян оврятин, йяни Зейнябин эвиндя. Хяля Худайар бяй шяхярдя галмалы олсун, кечяк Данабаш кяндиня вя Зейнябин матяминдян башлайыб, дейя-дейя гяляк чыхаг баша.
Зейнаб - смуглая, полная женщина лет сорока-сорока двух. Муж её Кербалай-Гейдар умер два года назад, оставив сына Велигулу, семнадцати лет, и двух дочерей - Физзу, семи лет, и Зибу - четырех.
Ах, Зейнаб, Зейнаб! Где прежняя Зейнаб? Кто видел её два года назад, теперь её не узнает. Зейнаб надо было видеть при жизни мужа, при Кербалай-Гейдаре. По красоте она была первой во всем селении Данабаш.
В раннем детстве Зейнаб осталась круглой сиротой. Тетка взяла её на воспитание, с тем чтобы впоследствии женить, на ней своего сына. Но вскоре сын её умер, а о красоте Зейнаб пошли разговоры по всему селу. От свах не было отбоя. Знающие люди рассказывают, подкрепляя свой рассказ клятвой, что в течение одного года Зейнаб сватали четырнадцать женихов, и все из хороших семейств.
Зейняб гырх-гырх ики йашында, кёк, долу вя гарабугдайы бир оврятдир. Ики ил бундан иряли ари Кярбялайы Хейдяр олюб. Галыбды бир оглу Вялигулу, он йедди йашында, ики дя гызы: Физзя йедди йашында вя Зиба дёрд йашында.
Зейняб ня Зейняб!
Ханы ирялики Зейняб? Ону ики ил бундан агдям гёрян инди хеч танымаз. Зейняби гёряйдиниз ари Кярбялайы Хейдярин саглыгында. Данабаш кяндиндя Зейнябин ады тяк иди гёзялликдя.
Зейняб ушаглыгда бир йетим гыз иди. Амма чох гёзяллийи сябябя бибиси апарыб оз эвиндя сахлады, бу гясд иля ки, алсын оз оглуна. Гяряз, бибисинин оглу олдю вя Зейнябин ады бир эля шёхрят тапды ки, элчи-елчи устдян тёкюлюб гялярди. Анд ичирляр ки, бир илин ичиндя Зейнябин он дёрд мюштяриси вар иди. Хамысы да агыллы-башлы йерлярдян. Наконец, по воле судьбы, её выдали замуж за Гейдара. И неплохо сделали, выдав её именно за Гейдара, так как отец Гейдара, Кербалай-Исмаил, считался одним из почётных людей на селе и Гейдар не уступал другим домогателям ни своим богатством, ни уважением, которым он пользовался.
Спустя три года после того, как Зейнаб вышла за Гейдара, его отец Кербалай-Исмаил умер, оставив наследство - девять ослов, несколько голов крупного рогатого скота, двадцать три овцы, семь коз и землю на два халвара. Половина этого наследства досталось Гейдару, а половина - его брату Рзе.
Через год умер и Рза, доля которого перешла также к Гейдару. Дела Гейдара шли прекрасно, доходов он получал много, но и расходов было немало. Он устроил богатые поминки по отцу и брату, потом отправил их останки в Кербалу. Это ему обошлось недешево.
После этого он сам отправился в Кербалу и стал Кербалай-Гейдаром. Расходы сильно пошатнули его состояние. Ничего удивительного. Ахыры гисмят беля гятирди ки, Зейняби вердиляр Хейдяря; йяни чох йахшы элядиляр ки, вердиляр Хейдяря. Ондан отрю ки, Хейдярин атасы Кярбялайы Исмайыл кяндин мётябяр шяхсляриндян бири иди вя Зейнябин гейри мюштяриляриндян ня дёвлятдя аскик иди, ня дя хёрмятдя.
Зейняб Хейдяря гяляндян уч ил сонра Кярбялайы Исмайыл вяфат эдиб, доггуз улаг, дёрд-беш баш гарамал, ийирми уч гойун вя йедди кечи вя ики халвар зями гойуб гетди. Сёз йох, дёвлятин йарысы чатды Хейдяря вя йарысы да гардашы Рзайа.
Бир илдян сонра Рза олдю вя Хейдяр атасынын дёвлятиня тяк олду малик вя иши гялдикджя башлады тярягги элямяйя. Амма бунунла беля, сёз йох, хярджи дя аз дейилди. Аввяла, атасынын вя гардашынын эхсан вя Кярбялайа гёндярмяк хярджи; сонра озю дя Кярбялайа гедиб гайыдыб, геня далы дюшдю. Неджя дя далы дюшмясин? Он сам считал, что посылка останков отца и брата на погребение в Кербалу и его собственное паломничество обошлись ему ровно в двести рублей. Однако аллах милостив. Эти деньги были затрачены Кербалай-Гейдаром на благое дело, поэтому творец своей всемогущей рукой вновь поправил его дела. Настолько поправил, что когда Кербалай-Гейдар умер, на его похороны и поминки по нем была затрачена круглая сумма в семьдесят рублей и, кроме того, вдове Зейнаб досталось двести пятьдесят рублей, сыну - сто сорок и каждой из дочерей - по сто рублей. Земли свои он завещал жене и дочерям, а дом оставил сыну Велигулу.
Смерть Кербалай-Гейдара была огромным горем для Зейнаб. Она горько оплакивала его. Даже теперь каждый четверг она отправляется на могилу мужа и плачет, убивается.
Да, мало можно найти таких верных жен! Хесаб эляйирди ки, атасынын вя гардашынын няшлярини Кярбялайа гёндярмяклийя вя оз Кярбялайа гетмяклийиня дюз ики йюз манат хярджи чыхыб. Амма аллах-таала ряхим аллахдыр. Чюнки бу пуллары Кярбялайы Хейдяр мюбаряк йолда хярджлямишди, геня ахырды аллах-таала оз гюдрят али иля Кярбялайы Хейдярин ишини дюзялтди. Беля дюзялтди ки, Кярбялайы Хейдяр оляндя озюня йетмиш манат хярдж чыхды вя бундан алавя овряти Зейнябя ики йюз алли манат, оглуна йюз гырх вя хяр гызына йюз манат пул чыхмышды. Галан зямилярини вясиййят эляди оврятиня вя гызларына. Амма хяйяти дя верди оглу Вялигулуйа.   Кярбялайы Хейдярин олмяйи овряти Зейняб учюн йекя мюсибят олду. Артыг гям вя гюсся эляди йазыг оврят аринин олмяйиня. Инди бу саат хяр джюмя ахшамы аринин гябринин устя гедиб, бир йекя мярякя гурар. Вагеян аз-аз тапылар бу джюр истякли оврят. Вместе с тем Зейнаб никогда не ропщет на аллаха. Терзаемая горем, заливаясь слезами, она никогда не забывает благодарить аллаха за то, что тот даровал ей кусок хлеба и сделал независимой от кого бы то ни было. Кроме того, у нее сын-жених да две дочери. Слава аллаху, она ни в чём не испытывает недостатка.
Зейнаб очень довольна сыном. И сын очень её уважает, быть может, даже больше, чем отца. Велигулу обходителен не только в обращении с матерью, но и со всеми окружающими. Кажется, скажи ему мать - умри, он умрет, не издав ни звука. Со дня смерти отца не было ни одного случая, чтобы Велигулу, бросив свои дела, связался с товарищами и пошёл гулять или веселиться. Надо отдать справедливость, Велигулу очень смирный, тихий юноша. До этого дня Зейнаб ни на волосок не была недовольна им, но за последнее время отношения у них сильно испортились, и случилось это вот как.
Надо рассказать все с самого начала.
Амма бунунла беля Зейняб бир тикя нашюкюрлюк элямир. Гям вя гюсся ичиндя геня хямишя аллаха шюкюр вя сяна эляйир ки, аллах-таала она бир парча чёряк вериб, озгяляря мёхтадж элямяйиб. Вя бир дя ки, эвлянмяли оглу вя ики гызы ....  Геня аллах бярякят версин, бунларын хамысынын шюкрюню йериня йетирмяк лазымдыр.
Зейняб оглундан йердян-гёйя кими разыдыр. Ондан отрю ки, Вялигулу о итаяти ки, анасына эляйир, бялкя атасына элямязди. Вялигулу няинки анасына нисбят, бялкя озгяляря гёря дя артыг узюйола огланды. Йягин ки, анасы деся ол--ёляджяк, гал--галаджаг. Атасы олян гюндян бугюнкю гюня кими бир эля вахт олмайыб ки, Вялигулу ишини-гюджюню бошлуйуб, мюсахибляриня гошулуб гязмяйя вя кефя мяшгул олсун.
Инсафян Вялигулу чох мязлум огланды. Индийядяк Зейняб Вялигулудан бир тюк гядяри дя инджимямишди. Амма ахыр вахтда иш беля гятди ки, Вялигулуйнан анасынын арасы бярк дяйди.
Иш бу джюр олду.
Гяряк ахвалаты башдан башлайаг.
Покойный Кербалай-Гейдар и Худаяр-бек были большими друзьями. С самых малых лет до смерти Кербалай-Гейдара они дружили, души не чаяли друг в друге. В их взаимном обращении была какая-то особая нежность. Дни и ночи они вместе гуляли, вместе ели, вместе пили, вместе садились и вместе вставали. Дружба их дошла до того, что люди начали подозрительно коситься на них. Каждый старался объяснить их дружбу по-своему. Одни говорили, что друзья занимаются контрабандой, перевозят с того берега товары и сообща сбывают их. Но это было не так. Про Худаяр-бека ничего не могу сказать, но что касается Кербалай-Гейдара, то он и на лошадь не мог сесть. Нет, дело было вовсе не в том.
Другие говорили, что они делают фальшивые деньги. Не правда ли, удивительно? Селение Данабаш - и фальшивомонетчики. Подумайте только, кто бы мог в селении Данабаш отличить фальшивые деньги от настоящих? Да нет, и это отпадает. Мярхум Кярбялайы Хейдяр иля Худайар катда бярк ряфигдиляр. Аввял джаванлыгдан та Кярбялайы Хейдяр олян гюня кими Худайар бяй иля онун арасындан гыл кечмязди. Джан дейиб джан эшидярдиляр. Геджя вя гюндюз гязмякляри бир, йемякляри бир, отурмаглары бир, дурмаглары бир. Бунларын достлугу та о йеря чатды ки, халг бунлардан лап бядгюман олду. Беля ки, бунларын достлугуну хяря бир тёвр баша дюшюрдю. Бири дейирди ки, бунлар хялвятджя о тайдан кандробат малы кечириб сатырлар. Амма хейр, беля дейилди. Бу хяйал хам хяйалды. О сябябя ки, Худайар бяйи билмирям, амма Хейдяр аслян ата минмяйи баджармазды. Хейр, бу дейилди.
Бязи дя дейирди ки, бунлар гялп пул гайырырлар. Вагеян чох тяяджджюблю шейдир. Данабаш кянди, гялп пул?! Айа, гёряк Данабаш кяндиндя
хеч саг пулнан гялп пула тяфавют гойарлар? Хеч танырлар гялп пул нядир вя саф пул нядир? Хейр, беля дейил.
Одним словом, каждый толковал их дружбу по-своему. Пускай люди думают, что хотят, но дружба между Кербалай-Гейдаром и Худаяр-беком выглядела весьма и весьма крепкой.
Это случилось давно. Была зима. После заката солнца прошло часа три-четыре. Оба .друга, а именно покойный ныне Кербалай-Гейдар и Худаяр-бек, и, кроме них, ещё несколько человек из соседей сидели в конюшне Кербалай-Гейдара и вели мирную беседу.
Всем известно, что всю долгую зимнюю ночь проспать невозможно, поэтому издавна в селении Данабаш существует такой обычай: жители каждого квартала, не имея никаких дел и занятий, собираются у кого-нибудь в конюшне и коротают время в беседах, разговорах. Часто бывает, что один из собравшихся рассказывает какую-нибудь занимательную историю, а остальные слушают.
И так, Худаяр-бек вместе с несколькими односельчанами сидел в конюшне у Кербалай-Гейдара и слушал рассказ.
Вяссялам ки, хяря бир джюр гюман эдирди.
Гяряз, халг ня гюман эляйир-елясин, амма захирян Кярбялайы Хейдярнян Худайар бяйин достлугу мёхкям достлуга охшайырды.
Кечмиш гюнлярин бир гюню, гыш фясли иди. Геджядян уч-дёрд, саат кечмишди. Хяр ики ряфиг, йяни мярхум Кярбялайы Хейдяр вя Худайар бяй вя бунлардан савайы Кярбялайы Хейдярин гоншуларындан бир нечя кяндли Кярбялайы Хейдяргилин тёвля отагында отуруб мяшгул идиляр сёхбятя. Мялумдур, гышын узун геджялярини йатмагнан гуртармаг олмаз. Одур ки, Данабаш кяндиндя атадан-бабадан галма бу бир адятди, хяр мяхяллянин адамлары, -- чюнки инди дяхи бир иш-гюдж йох, -- бир тёвля отагына йыгышыб, та геджядян алты саат гедяня кими, данышмагнан, демякнян, гюлмякнян кечирирляр. Чох вахт беля олур ки, бу отуранларын бириси йахшы ахвалатдан, хекайятдян нагыл эдир, халг да гулаг асыр.
Бяли, Худайар бяй бир тяряфдя вя Кярбялайы Хейдяр бир тяряфдя отуруб, хекайятя гулаг асырдылар.
Молла селения Данабаш Пиргулу читал какую-то историю из книги "Бахтиярнаме", и все присутствовавшие внимательно слушали его.
Случилось так, что жены обоих друзей были беременны и у обеих этой ночью начались схватки.
Молла читал самое интересное место, когда со скрипом открылась дверь и в конюшню вошли два мальчика с девочкой. В конюшне был полумрак, и вошедшие не могли сразу увидеть того, кого искали, поэтому они подошли близко к сидевшим и, разглядев среди них Кербалай-Гейдара, окружили его и стали просить муштулук.
- Дядя, дай муштулук, у тебя родился сын, дай муштулук, ну дай же, дай!..
Кербалай-Гейдар сунул руку в карман и, положив в ладонь каждого из добрых вестников по горсточке сушеных фруктов, отпустил их. Все поздравили Кербалай-Гейдара, и молла продолжал чтение.
Данабаш кяндинин молласы Молла Пиргулу "Бяхтийарнамя" китабындан бир ахвалат охуйурду. Отуранларын хамысынын фикри моллада иди. Иттифаг да беля дюшдю ки, хаман ики ряфиглярин икисинин оврятляри хамиля иди. Хямин геджя икисинин дя агрысы тутмушду. Хекайянин ширин йери иди. Тёвлянин гапысы джырылты иля ачылды. Тёвляйя ики оглан ушагы, бир гыз ушагы сохулуб, гялдиляр кяндлилярин йанына. Чюнки тёвля о гядяр ишыг дейилди, ушаглар ахтардыглары адамы гирян кими гёрмядиляр. Ахыры адамларын ичиндян Кярбялайы Хейдярин башына долушуб, башладылар бундан муштулуг истямяйя.
«Ами, муштулугуму вер, бир оглун олду. Вер, вер, муштулугуму вер."
Кярбялайы Хейдяр алини узатды джибиня вя ушагларын хярясинин овджуна бир аз ийдя гойуб йола салды. Молла Пиргулу вя кяндлиляр Кярбялайы Хейдяря гёз айдынлыгы вердиляр вя молла геня башлады наглыны.
Худаяр-бек также поздравил своего друга и, не слушая рассказчика, о чём-то задумался, затем обернулся вдруг к Кербалай-Гейдару и, протянув к нему руку, позвал его. Молла прекратил чтение и уставился на Худаяр-бека.
- Брат мой, Кербалай-Гейдар! - сказал Худаяр-бек,- Дай мне руку.
Кербалай-Гейдар протянул ему руку; приятели сидели поодаль друг от друга, поэтому им пришлось немного приподняться на месте, чтобы соединить руки.
- Братец Кербалай-Гейдар, - сказал тогда Худаяр-бек,- Милый мой, свет моих очей! У тебя родился сын, да сохранит его аллах. Братец, сейчас и моя жена рожает; наверно, и сам ты знаешь об этом. Давай при этих свидетелях заключим с тобой такой уговор. Если сейчас придут и сообщат, что у меня родился сын, то тут же мы наречем их братьями, чтобы и они стали такими же братьями, как я с тобой. Если же родится у меня дочь, то наречем их женихом и невестой. Худайар бяй хямчинин ряфигиня мюбарякбадлыг вериб, бир гядяр джумду фикря, сонра узюню тутуб Кярбялайы Хейдяря сямт вя алини она тяряф узадыб чагырды. Молла сясини кясди ки, гёрсюн ня дейир Худайар бяй.
"Гардаш, Кярбялайы Хейдяр, алини вер мяня."
Кярбялайы Хейдяр алин узатды Худайар бяйя. Чюнки хяр ики ряфиг бир-бириндян бир аз узаг отурмушдулар, ал-яля веряндя хяр икиси бир гядяр дикялмишди. Ал-яля верян кими Худайар бяй башлады:
"Гардаш, Кярбялайы Хейдяр, мяним азизим вя ики гёзюмюн ишыгы! Сянин оглун олду, аллах ону сяня чох гёрмясин оз бирлийи хатирясиня. Гардаш, инди бу саат эля мяним дя оврятим айаг устяди. Гяряк ки, озюн дя билирсян. Гардаш, гял эля отуранларын йанында ахд баглайаг. Агяр инда хябяр гятирдиляр ки, мяним дя оглум олубду, онда бунларын хяр икисинин гардашлыг сигясини охуруг. Онлар да бизим кими гардаш олсунлар. Йа хейр, мяним гызым олду, сигясини охудуб веряк сянин оглуна."
Первым выразил своё согласие на это молла; одобрив предложение Худаяр-бека, он произнес по-персидски какую-то фразу и тут же перевел её:
- Очень хорошо! В обоих случаях предложение идет на пользу ислама. Отлично, превосходно!
Молла-Пиргулу хорошо знал, что никто из присутствующих не поймет сказанного им по-персидски изречения, а если кто и поймет, то в лучшем смысле, в том смысле, что эта сделка в обоих случаях полезна исламу.
Под исламом молла подразумевал себя; он знал, что, родись у Худаяр-бека дочь, ему, молле, придётся читать молитву о сийге, за что он получит подарок; то же самое произойдет в том случае, если родится мальчик; стало быть, кто бы ни родился, выгода молле.
И так, обет был дан. Вскоре сообщили, что у Худаяр-бека родилась девочка. Кербалай-Гейдар назвал своего сына Вели-гулу, Худаяр-бек свою дочь - Гюльсум.
Молла хамыдан габаг оз разычылыгыны изхар эдиб вя Худайар бяйин бу тяклифини артыг бяйяниб деди:
"Зи хяр тяряф ки шявяд кюштя суди-исламяст. Чох гёзял, чох йахшы. Хяр тяряф, йяни хяр неджя олмуш-олса, исламын мясляхятидир. Чох гёзял, чох гёзял."
Молла Пиргулу билди ки, дедийи фярди хеч кяс баша дюшмяйяджяк; агяр дюшсяляр дя йахшы мянада баша дюшяджякляр. Йяни бу сёвдянин хяр бир тяряфи исламын мясляхятидир.
Молла, исламдан мурад озюню нязярдя тутурду; чюнки о гёрюрдю ки, эля дя олса сигя охудуб она агыз ширинлийи веряджякляр, беля дя олса веряджякляр. Сёз йох, хяр неджя олмуш-олса, Ахунда хейирди.
Бяли, ахд багланды вя хябяр гялди ки, Худайар бяйин гызы олду. Кярбялайы Хейдяр оглунун адыны гойду Вялигулу, Худайар бяй гызынын адыны гойду Гюлсюм.
В ту же ночь Молла-Пиргулу прочитал молитву о сийге, и Гюльсум стала нареченной Велигулу. После этого дружба между Кербалай-Гейдаром и Худаяр-беком стала ещё крепче, они стали близкими родственниками и дни и ночи пропадали друг у друга.
Смело можно сказать, что даже родные братья не могли быть так ласковы друг с другом, как они.
До самой смерти Кербалай-Гейдара их дружба ничем не омрачалась.
Зная их взаимную любовь, люди были уверены, что смерть Кербалай-Гейдара потрясет Худаяр-бека, но милейший Худаяр-бек повел себя так, что потрясенными оказались люди. А сделал он вот что: не успел Кербалай-Гейдар испустить дух, как Худаяр-бек послал сказать его вдове Зейнаб, чтобы она и не помышляла выходить замуж за кого-либо, кроме него.
Почему?
Потому что Кербалай-Гейдар якобы завещал ему, Худаяр-беку, жениться на Зейнаб, и он ни в коем случае не позволит, чтобы она вышла за кого-нибудь другого. Хаман геджя молла Пиргулу Гюлсюмюн сигясини охуду Вялигулуйа.
Бу ахвалатдан сонра Кярбялайы Хейдярнян Худайар бяйин арасында олан мехрибанчылыг дяхи дя артды. Беля ки, бунлар олдулар лап сядагятли дост вя лап йавыг гохум. Бу онун эвиндя, о бунун эвиндя. Йягин ки, догма гардаш да бу тёвр ряфтар элямязди, неджя ки, бунлар эдирдиляр. Та Кярбялайы Хейдяр олян гюня кими бу ряфиглярин мяхяббяти вя ряфагяти бир тюк гядяри дя позулмады.
Бунларын бу джюр достлугларынын мюгабилиндя джамаат йягин элямишди ки, Кярбялайы Хейдярин олмяклийи гяряк Худайар бяйя артыг тясир элясин. Амма Худайар бяй гёзюня дёндюйюм беля ряфтар эляди ки, халг лап хейран галды. Беля ки, Кярбялайы Хейдярин джаны агзындан чыхан кими Худайар бяй Зейнябин йанына адам гёндярди ки, мябада-мябада озгясиня дил веря вя озгясиня аря гедя. Нийя? Ондан отрю ки, гуйа Кярбялайы Хейдяр она, йяни Худайар бяйя вясиййят эдиб ки, Зейняби о озю алсын, гоймасын озгя намярдя аря гетсин.
Как только слух о домогательстве Худаяр-бека распространился по селу, народ сразу понял, что дружба между Кербалай-Гейдаром и Худаяр-беком была основана не на печатании фальшивых денег и не на занятии контрабандой; все поняли, что они любили не друг друга, а скорее, жен друг друга. Кто знает, быть может, если бы раньше умер Худаяр-бек, то Кербалай-Гейдар захотел бы жениться на его вдове.
Посланцу Худаяр-бека Зейнаб ответила, что он ей не чета и такого как Худаяр-бек, она и в слуги себе не взяла бы.
Зейнаб послала Худаяр-беку такой ответ потому, что тело её мужа, быть может, ещё не успело остыть в могиле, и незачем ей было, ещё не сняв траура, пускаться в поиски нового мужа.
Такой ответ она послала Худаяр-беку ещё потому, что тотчас после смерти Кербалай-Гейдара Зейнаб получила такое же предложение от двух почтенных и достойных людей.
Эля ки, бу сяда кянд арасында шёхрят тапды, халг хамы баша дюшдю ки, мярхум Кярбялайы Хейдярнян Худайар бяй ня гялп пул гайырырмышлар, ня дя кандрабат малы о тайдан-бу тайа кечирирмишляр. Хамы баша дюшдю ки, бу ряфиглярин мяхяббяти няинки бир-бириня имиш, бялкя бир-биринин оврятиня имиш. Ким ня билсин, бялкя Худайар бяй олсяйди, Кярбялайы Хейдяр дя онун оврятини истяйяджякди.
Зейняб Худайар бяйин элчисиня джаваб верди ки, гой Худайар бяй ангырсын тайыны тапсын; Зейняб онун тайы дейил, ону гапысында хеч нёкяр дя сахламаз. Зейняб Худайар бяйя ондан отрю бу джавабы верди ки, аввяла, аринин бядяни гябрин ичиндя бялкя хеч сойумамышды. Она ня лазым олмушду йасдан чыхмамыш, ар далынджа дюшсюн? Икинджи, ондан отрю бу джавабы верди ки, Кярбялайы Хейдяр олян кими Зейнябя ики ляйагятли йердян мюштяри чыхды. Один из них был всеми уважаемый в селении Данабаш Гаджи-Гамза, а другой глава селения Чарчи - Халыкверди-бек. Им обоим Зейнаб велела передать, что о новом замужестве она и не думает.
В-третьих, Зейнаб ответила Худаяр-беку так, потому что какая бы женщина ни была, бедная или богатая, молодая или старая, красивая или некрасивая, она скорее согласилась бы навеки остаться без мужа, чем сделаться женой такого урода, как Худаяр-бек.
Все это были подлинные слова Зейнаб, сказанные ею посланцу Худаяр-бека.
Тем не менее Худаяр-бек не терял надежды; он все ещё думал, что смягчит и уговорит Зейнаб. Особые надежды он возлагал на Велигулу. Он точно знал, что тот давно уже любит его дочь - Гюльсум и последнее время поговаривает даже о свадьбе. Раз так, значит, незачем терять надежду. Худаяр-бек полагал, что Велигулу как-нибудь уговорит мать и добьется её согласия на брак с ним. Бири Данабаш кяндинин мётябяри вя сайыланы Хаджы Хямзя вя бири дя Чярчибоган кяндинин главасы Халыгвердибяй. Бунларын хяр икисиня Зейняб джаваб верди ки, онун аря гетмяк хахиши йохдур. Учюнджю дя Зейняб ондан отрю Худайар бяйя бу джавабы верди ки, неджя оврят ола, -- йа касыб, йа дёвлятли, йа джаван, йа годжа, йа гёйчяк, йа чиркин, -- разы олар йюз ил арсиз галсын, амма узюню Худайар бяйин адама охшамаз узюня вя ири бурнуна сюртмясин. Бу сёзляр Зейнябин оз сёзляри
иди ки, Худайар катданын элчисиня демишди.
Худайар бяй Зейнябдян хяля умидини лап кясмяди: геня гюман эляйирди ки, бялкя бир тёврнян йумшала вя ипя-сапа гяля. Вя бир дя артыг умид Вялигулуйа багламышды. О билирди ки, Вялигулу чохдандыр Гюлсюмюн одуна алышыб; хяля ахыр вахта той фикриня дюшюбдюр. Пяс беля олан сурятдя геня умид вар иди, йяни Худайар бяйин умиди вар иди ки, Вялигулу анасыны бир тёврнян, бир фянднян йола гятиря.
Первое время Велигулу вовсе не интересовало новое замужество матери. Какое, дескать, ему дело? За кого бы мать ни вышла замуж, лишь бы его нареченная Гюльсум была здорова! Велигулу был по уши влюблен в свою невесту, а дело приняло совершенно неожиданный оборот.
Видя упорное нежелание Зейнаб выйти за него замуж, Худаяр-бек послал передать ей, что, во-первых, он отныне не хочет выдавать свою дочь за Велигулу, а во-вторых, покойный Кербалай-Гейдар остался ему должен двести рублей по векселю и необходимо, чтобы Зейнаб и Велигулу вернули ему, Худаяр-беку, эти деньги и не доводили дела до суда.
На эти новые притязания Худаяр-бека Зейнаб ответила, что если он не хочет выдать свою дочь за её сына, то и она отказывается от нее. Что же касается денег, то, если Кербалай-Гейдар остался ему должен, то пусть с него и взыщет свои деньги. Зейнябин аря гетмяклик фягяряси Вялигулунун аввялляр, хеч веджиня гялмязди. Она ня дяхли вар? Анасы кимя гедяджяк гетсин; анджаг онун йары Гюлсюм саг олсун.
Вагеян Вялигулу нишанлысына лап ашиг олмушду, артыг мяхяббяти вар иди. Амма ишляр беля гятирди ки, Зейнябин Худайар бяйя йох джавабы гедян кими Худайар бяй хябяр верди ки, аввяла, дяхи гызыны вермяк истямир Вялигулуйа вя бир дя Зейнябя вя Вялигулуйа сифариш гёндярди ки, мярхум Кярбялайы Хейдярин она, йяни Худайар бяйя ики йюз манат хёджджятли борджу вар, тезликнян дюзялдиб версинляр ки, дяхи шикайят-микайят олмасын. Зейняб Худайар бяйя джаваб гёндярди ки, агяр о гызыны Вялигулуйа, вермяк истямир, хеч о да онун гызыны алмыр оглуна. Вя бир дя ки, агяр Кярбялайы Хейдярин она ики йюз манат борджу вар, кагызыны гойсун дивана, дивандан да пулуну алсын.
Велигулу ничего не знал об этом, так как в этот день он сеял в поле. Вернувшись с работы и загнав скотину в хлев, он вошёл в комнату и, увидев мать расстроенной, спросил о причине её плохого настроения.
Зейнаб сидела на коленях в углу и вязала чулок. Она казалась очень грустной. Слева около нее полулежала её дочь Физза и не сводила глаз с матери. Поодаль на голом полу играла младшая девочка, Зиба.
Когда вошёл Велигулу, Зейнаб подняла на него глаза, потом ещё ниже опустила голову и провела кончиком головного платка по глазам. Велигулу сразу понял, что мать плачет. Он присел в стороне и как все усталые люди прислонился к стене и вытянул ноги.
- Мама, что с тобой, ты плачешь?
Вялигулунун бу ахвалатдан хеч хябяри йох иди, чюнкн о гюню Вялигулу чёлдя иди, зямийя тохум сяпирди. Чёлдян эвя гайыдыб вя маллары тёвляйя гатыб гирди эвя вя анасыны дилхор гёрюб, тяяджджюбля сябябини сорушду.
Зейняб буджагда диз устя отуруб, алиндя джораб тохуйурду. Захирян чох гямгин гёрсянирди. Зейнябин сол сямтиндя Физзя гызы йаныны вериб йеря, диггят иля бахырды анасынын узюня. Кянарда гуру йердя Зиба гызы оз-озюня бир зад ойнайырды. Вялигулу ичяри гирян кими Зейняб бир бахды оглунун узюня, геня башыны салды ашагы вя саг али иля чаргатыны гёзляринин устя апаран кими Вялигулу баша дюшдю ки, анасы аглайыр. Вялигулу гялиб отурду бир сямтдян вя гычларыны узадыб, йоргун адам кими дайанды дивара.
"Ана, ня гайырырсан, аглайырсан?"
Зейняб  башыны  галдырды оглуна сямт. Гёзляринин йашы сюбхюн шехи кими киприклярини ислатмышды.
"Хейр, бала, агламырам. Нийя аглыйырам?"
Зейнаб подняла голову. Слёзы, как утренняя роса, увлажнили её ресницы.
- Нет, сынок, не плачу. С чего мне плакать?
Зейнаб старалась скрыть слёзы от Велигулу, чтобы не расстроить его, но по голосу её можно было догадаться, что наплакалась она вволю.
Физза, приподнявшись, села и, тоже готовая расплакаться,
сказала брату:
- Братец, ей-богу, мама говорит неправду, она все время плакала, мы тоже плакали. Давеча...
Девочка хотела ещё что-то добавить, но мать остановила её:
- Довольно, довольно, знаем, что скажешь! Нечего вздор молоть. Ей-богу, Велигулу, ничего особенного не случилось. Осталась я одна, и как-то взгрустнулось, вот и всплакнула. Ничего такого нет.
- Я боюсь, мать, что траур твой до второго пришествия не кончится. Разве можно плакать столько, сколько ты плачешь? Сама подумай, сколько лет прошло, как умер отец...
- Братец, приходила какая-то женщина и сказала, что дядя не хочет выдавать Гюльсум за тебя. Потому мама и плачет..,- начала было рассказывать Физза, но Зейнаб сердито прикрикнула на нее:
Гёрюкян будур ки, Зейняб джидди-джяхд эляйирди агламагыны бюрузя вермясин ки, оглунун уряйи сыхылсын. Амма сясиндян алюстю дуймаг оларды ки, Зейняб чох аглайыбды.Физзя дикялиб отурду вя узюню тутуб гардашына вя долухсунуб деди:
"Дадаш, валлах, анам йалан дейир. Анам байагданды эля аглыйыр. Эля биз хамымыз аглыйырыг. Байаг ...."
Гызын гёрюкюр ки, геня сёзю вар иди десин, амма анасы гоймады.
"Йахшы, йахшы, билдиляр та. Йалан данышма. Йох, валлах, Вялигулу, бир зад йохду. Эля тяк галдым, бир аз уряйим сыхылды, агламагым тутду; йохса бир шей йохду."
"Ана, мян дейирям сянин йасын гийамятя кими гуртармыйаджаг. Ряхмятлийин гызы, бу гядяр дя агламаг олар сян аглыйырсан? Бир бах
гёр дадашым нечя илди олюбдю."
"Дадаш, бир арвад гялди, деди амин Гюлсюмю вермир сяня, онунчюн аглады."
Зейняб бярк аджыгланды Физзянин устюня:
- Ну-ка уходи отсюда, Айша, убирайся...
Физза приподнялась, но снова села.
- Мама, - сказал Велигулу, - ей-богу, я вижу, что у тебя какие-то неприятности; только не знаю, зачем ты скрываешь от меня. Что это за женщина приходила сюда?
- Тетя Сакина приходила. От Худаяр-бека. Дескать, Худаяр-бек сказал, что, во-первых, раздумал выдавать дочь за Велигулу, а во-вторых, якобы Кербалай-Гейдар при жизни задолжал ему двести рублей. Велит отдать, чтобы до суда не дошло.
Некоторое время все молчали. Физза по-прежнему полулежала, переводя глаза с матери на брата и с брата на мать. Зиба продолжала играть, что-то напевая себе под нос. Это сильно раздражало Велигулу, который и без того был достаточно расстроен и искал только повода, чтобы разразиться бранью.
- Ах ты, собачье отродье! Время нашла, нет? Такое у нас настроение, а она... Убирайся отсюда. Пошла во двор!
"Дур итил джяхяннямя, Айишя! Дур, дур гет!"
Физзя айаг устя дуруб, геня отурду йеря.
Вялигулу чох тяяджджюб иля узюню тутду анасына:
"Ана, валлах сянин сёзюн вар, амма билмирям ня сябябя демирсян. Бу ня сёздю ки, Физзя дейир? Бура гялян арвад ким иди?"
"Бура гялян арвад Сякиня хала иди; Худайар бяй гёндярмишди. Дейир ки, Худайар бяй дейир, аввяла, гызымы вермирям Вялигулуйа вя бир дя гуйа Кярбялайы Хейдярин мяня ики йюз манат борджу вар, версинляр ки, шикайят-зад олмасын."
Он дягигя ана вя огул хяр икиси сакит олдулар. Физзя дя ирялики йериндя йаныны йеря вериб, тяяджджюб иля бахырды гах анасынын вя гах гардашынын узюня. Зиба буджагда бир зад ойнадыб оз-озюня охуйурду. Вялигулуйа Зибанын охумагы чох нахош гялди; чюнки эля онсуз да онун гаш-габагы аджыглы гёрсянирди. Анджаг бяханя ахтарырды хирсини бюрузя версин. Вялигулу Зибанын устя бу тёвр аджыгланды.
"Итин гызы ит, сян дя вахт тапдын охумага! Бизим кефимизя бах, бунун кефиня бах. Джяхянням ол гой гет эшийя!"
Услышав крик, Зиба тотчас же встала, посмотрела на мать и, закрыв лицо руками, заплакала. Она словно искала помощи у матери, зная, что всегда получит эту помощь.
- Не плачь, деточка, не плачь! Иди ко мне! Иди! Свет погас для нас в тот день, когда умер ваш отец. Иди, иди ко мне, сядь рядышком...
Велигулу молчал, низко опустив голову и вертя в руке соломинку. Физза посмотрела на Зибу, закрыла лицо руками и тоже принялась плакать.
- А что ты сказала тете Сакине? - спросил Велигулу, повернув лицо к матери.
Мать не ответила.
Девочки перестали плакать. Зиба села на колени к матери, а Физза, крепко обняв мать, с удивлением смотрела на брата.
Зиба гардашынын сясини эшитджяк дик галхды айаг устя вя анасына сямт бахыб, хяр ики алини узюня апарыб, башлады агламагы. Бу агламаглыгы иля гуйа Зиба анасындан кёмяк истяйирди. Гыз йягин билирмиш ки, анасы омяйя гяляджяк.
"Бала, аглама-аглама, гял йаныма, гял. Бизим чырагымыз о вядя кечди ки, атаныз олдю. Гял, гял, гял оту йанымда ...."
Вялигулу бир сёз данышмайыб, башыны салмышды ашагы вя алиндя бир чёп ойнадырды. Физзя баджысы Зиба кими аллярини гёзляринин устя гойуб, хямчинин агламага башлады. Вялигулу узюню анасына чёндяриб суал эляди:
"Ана, бя сян Сякиня халайа ня джаваб вердин?"
Анасы бир джаваб вермяди ....  Ушаглар сяслярини кясиб, йавыглашдылар аналарынын йанына. Зиба кечиб отду анасынын гуджагында. Физзя дя
саг тяряфдян анасыны гуджаглайыб, тяяджджюбля бахырды гардашынын узюня. Зейняб бир джаваб вермяди; амма Вялигулу дяхи бярк сяс иля дюбаря сорушду:
"Ахы мян сяндян сёз хябяр алырам. Гулагларын карды, эшитмирсян?"
"Ня дейяджякдим?! Дедим ки, Кярбялайы Хейдярин агяр она борджу вар, гой кагызыны гойсун дивана."
Зейнаб не ответила сыну. Тогда Велигулу сказал, повысив голос:
- Я же тебя спрашиваю! Оглохла, что ли?
- Что было мне ответить? Я сказала, что если Кербалай-Гейдар что-нибудь ему должен, пусть обратится в суд... Зейнаб умолкла.
- И больше ничего? - спросил Велигулу.
- А что же ещё?
- Значит, ты не знаешь, о чём я тебя спрашиваю?
- Ты спросил, я ответила. А что ещё хочешь?
- А насчет Гюльсум что ты ответила?
- Что было мне отвечать? Я над ней не хозяйка. Что я могу сказать, если отец не хочет выдавать. Я ответила, что если он не хочет выдать дочь за моего сына, то я тоже не хочу женить сына на ней. Что я могла ещё ответить?
- Так! - сказал Велигулу, уже не сдерживая гнева,- Раз ты понимаешь, что ты над Гюльсум не хозяйка, как же ты могла ответить за меня?
- Но ведь ты мне сын! - удивленно проговорила Зейнаб,- Гюльсум же не дочь мне!..
- Хорошо говоришь, мать! Если мать любит сына, для нее невестка ближе родной дочери. Зря ты так рассуждаешь!
Велигулу так повернул разговор, что Зейнаб не нашлась, что ответить.
Зейняб сакит олду вя Вялигулу дюбаря суал эляди:
«Эля бирджя бу?"
"Бя дяхи ня оладжаг ки?"
"Инди сян билмирсян мян сяндян ня сорушурам, ана?"
"Бала, сян сорушдун, мян дя джаваб вердим. Та дяхи мяндян ня истяйирсян?"
"Бя Гюлсюмдян йана ня джаваб вердин?"
"Мян ня джаваб веряджякдим?! Гюлсюмюн мян вякили дейилям ки! Ата вермяйяндян сонра дяхи мян ня дейяджяйям? Дедим ки, агяр о гызыны мяним оглума вермяк истямир, мян дя хеч алмырам. Даха ня дейяджякдим?"
Вялигулу захирян артыг гейзлянди вя бу джюр анасына деди:"Йахшы, бя сян билирсян ки, Гюлсюмя вякиллик элийя билмязсян, пяс мяня неджя вякиллик эдирсян?"
Зейняб тяяджджюб иля джаваб верди:
"Ахы сян мяним оглумсан. Гюлсюм мяним ки, гызым дейил."
"Йахшы дейирсян, ана. Амма огул гядри билян аныйа, гялин гыздан ирялидир. Сян бу сёзляри нахаг йеря дейирсян."
Вялигулу сёзю беля гятирди ки, Зейняб джаваб тапмады десин.
Тогда Велигулу продолжал:
- Раз так, я хочу отделиться. Я вижу, что с тобой мне не ужиться. Да будет благословенна память твоего отца, отдели меня, и я начну жить сам по себе.
- Сын мой, - расплакалась Зейнаб, - Велигулу! Помнишь, когда умер отец, как ты утешал меня? "Не плачь, мама, я никогда не позволю, чтобы ты горевала". Так почему же ты не сдерживаешь своего обещания?
- Ты поступай так, чтобы мне не было тяжело, тогда я тоже не буду огорчать тебя.
- Родненький мой, а что я сделала тебе дурного? Худаяр-бек не хочет выдавать Гюльсум за тебя, ну и пусть, я найду тебе получше невесту. Зачем ты расстраиваешься из-за этого?
- Нет, мама, я ничего знать не хочу. Ты должна вернуть человеку деньги. Вот сейчас же. Я отнесу ему. Он прав. Я сам помню, как отец занимал у него.
- Что с того, что ты сам помнишь? Где у меня теперь двести рублей, чтобы отдавать Худаяр-беку?
Дюбаря Вялигулу башлады:
"Инди ки, белядир, мян гяряк айрылам. Мян гёрюрям ки, сянинля йола гедя билмийяджяйям. Аллах атана ряхмят элясин. Мяни эля айыр. Гойун гедим озгя йанда олум."
Зейняб аглайа-аглайа узюню тутду Вялигулуйа:
"Бала, Вялигулу, йадындады ки, атан оляндя сян мяня тяскинлик верирдин ки, ана, аглама, мян бир дягигя гоймарам сянин уряйин сыхылсын? Пяс нийя сёзюнюн устя дурмурсан?"
"Ахы бир сян мяним уряйими сыхма ки, мян дя сянин уряйини сыхмыйым."
"Бала, гадан алым, мян нийя сянин уряйини сыхырам? Худайар бяй Гюлсюмю вермир, мян беля сяня Гюлсюмдян йахшы гыз аларам. Дяхи
юряйини нийя сыхырсан?"
"Валлах, ана, мян ону-буну билмирям; гяряк кишинин пулуну верясян, эля бу саат апарыб верим. Кишинин сёзю хагдыр. Мяним йадымдадыр атамын ондан бордж элямяклийи."
"Бала, чох да йадындадыр. Инди мяним ханы ики йюз манатым ки, верим апарасан Худайар бяйя?" 
- Ничего не хочу слушать, - стал кричать Велигулу, сердито размахивая рукой,- Сейчас же отдай деньги...
Не дожидаясь ответа, Велигулу встал, взял свою кизиловую палку и вышел вон, хлопнув дверью.
Физза и Зиба снова начали плакать. Как же может быть, чтобы мать плакала, а малые дети не вторили ей? Конечно, и Зейнаб плакала, и не только потому, что рассорилась с сыном, нет, она оплакивала минувшие дни, светлые, счастливые дни! И то сказать, Кербалай-Гейдар никогда не был с нею суров. Если он иногда и ругал, бил её, то только когда было за что.
Зейнаб было очень тяжело. Темная комната, голодные дети, остывшая в очаге похлебка. Скотина некормленная, непоенная. А Велигулу ушел. Кто знает, когда он придет ужинать.
По правде говоря, в безвыходное положение попала Зейнаб. Чувствовала она, что нелегко будет ей выбраться из этого положения.
Вялигулу гейзнян вя чыгыра-чыгыра вя саг алини олчя-олчя дейир:
"Йох, олмаз, гяряк верясян! Бу саат гяряк верясян!...."
Вялигулу сёзюню дейиб джавабыны гёзятдямяди вя айага дуруб, зогал агаджыны алиня гётюрюб, гапылары чырпды бир-бириня вя чыхды гетди.
Физзя вя Зиба сяс-сяся вериб, хяр икиси агламагда иди; чюнки хеч олмаз ки, ана агласын, баладжа балалар агламасынлар. Зейняб дя, сёз йох, аглайырды; няинки мяхз оглуйнан сёзя гялмяк устя; хейр, анджаг кечян гюнляри, гёзял гюнляри, хош гюнляри йадына дюшмюшдю. Вагеян Кярбялайы Хейдяр бир дяфя онун устюня бу тёвр габармамышды. Агяр габармышды да, дёйюб сёймюшдю дя, йериндя дёйюб сёймюшдю.
Зейнябин иши чох чятин йеря гялди дайанды. Эв гаранлыг, ушаглар адж, бир тикя ашдан-заддан бишириб, галды оджагда сойуду. Маллар галды адж, сусуз. Вялигулу да ки, чыхды гойду гетди. Ким ня билсин ня вахт гяляджяк чёряйя?!
Инсафян Зейнябин иши чох чятин йеря дайанды; чюнки гёрюрдю бу иш асанлыгнан гуртармайаджаг.
С одной стороны, Худаяр-бек посылает ей такие угрожающие предупреждения; с другой - Велигулу затевает с ней ссору. Где ей достать двести рублей, чтобы отдать их Худаяр-беку? Если говорить правду, она может достать эти деньги. Хотя в данную минуту у нее нет в наличности такой суммы, но, конечно, при желании она может постепенно собрать её. Да благословит аллах память Кербалай-Гейдара. Кое-что после себя он оставил. Но дело в том, что Зейнаб, хоть убей, и двухсот копеек не отдаст Худаяр-беку. Она-то хорошо его знает. Нет уж, увольте, не даст. Ни единой копейки.
Сидя в темноте, Зейнаб предавалась мрачным размышлениям. Девочки, поплакав, притихли, уткнувшись в колени матери. Вот так и просидели мать и дочери добрых два часа.
Вдруг открылась дверь. Зейнаб решила, что вернулся Велигулу, и обрадовалась. (Ах, мать! Как же ты хороша!) Худайар катда ордан о джюр сифариш эдиб, Вялигулу да бу тяряфдян башлайыб шылтагы вя дава-мярякяни. Зейняб дя харадан ики йюз манаты дюзялдиб веряджяк? Йяни, сёз йох, истяся веряр. Хярчянд инди бу саат онун о гядяр нягд пулу йохду амма, сёз йох, истяся мюрурнан дюзялдяр. Аллах Кярбялайы Хейдяря ряхмят элясин, аздан-чохдан гойубдур. Амма сёз бурасындадыр ки, Зейнябин атини кясясян, ики йюз гяпик дя вермяз Худайар бяйя; чунки о чох йахшы таныйыр Худайар бяйи. Хейр, вермяз. Бир гяпик дя вермяз ки, гёзюнюн ойуна гойсун.
Зейняб гаранлыгда отуруб, бу тёвр фикря джуммушду. Гызлары да агламагдан бир аз сакит олуб, узлярини гоймушдулар аналарынын дизинин
юстя. Дюз ики саат ана вя балалар бу халятдя отурмушдулар. Ахыры гапы ачылды. Зейняб эля билди Вялигулуду. Бир аз уряйи ачылды.
Ах ана, ня гёзял задсан!
Видимо, и девочки подумали так, потому что обе они подняли головы и уставились на дверь. Но папаха вошедшего показалась немного больше, чем у Велигулу.
Зейнаб поняла, что это не сын, и с дрожью в голосе спросила:
- Кто там?
Вошедший оказался Гасымали, рассыльным главы. Не называя себя, Гасымали спросил с удивлением:
- Что тут такое? Почему темно? Может, спичек у вас нет?
- Братец, тебе нет дела до того, темно в комнате или нет. Скажи, что хочешь, и уходи.
- Вот что, тетка! - начал Гасымали,- По жалобе Худаяр-бека, глава арестовал Велигулу и посадил в кутузку. Он послал меня сообщить, что, пока ты не исполнишь требования Худаяр-бека, он не выпустит твоего сына. Вот и все.
Гасымали ещё не кончил говорить, а Физза с Зибой уже принялись плакать.
Все сказав и простояв ещё минуты две, Гасымали ушел.
Что теперь делать бедной Зейнаб? Каким пеплом посыпать, ей голову? Гёрюкюр ки, гызлар да бу джюр гюман элядиляр; чюнки хяр икиси башларыны галхызыб, бахдылар гапыйа сямт. Амма эвя гирян шяхсин папагы Вялигулунун папагындан йекя гёрсянирди. Зейняб баша дюшдю ки, бу оглу дейил. Одур ки, бир аз вахимя иля хябяр алды:
"Гялян, кимсян?"
Эвя гирян шяхс главанын йасовулу Гасымяли иди. Гасымяли озюню нишан вермямиш тяяджджюблю сорушду:
"Бу няди, эв нийя беля гаранлыгды? Йягин ки, спичкяниз йохду?"
Зейняб дюбаря сорушду:
"Дадаш, эвин гаранлыг олмагында сянин ня ишин вар? Сёзюню де, чых гет!"
Гасымяли беля джаваб верди:
"Хала, глава Худайар бяйин шикайятиня гёря оглун Вялигулуну тутуб гатды дама. Мяни гёндярди сяня хябяр верим ки, сян Худайар бяйи разы элямийинджя оглуну дамдан чыхартмыйаджаг. Вяссялам."
Гасымяли хяля сёзлярини дейиб гуртармамышды, Физзя иля Зиба агламага башладылар. Йасовул сёзюню тамам эляйиб вя ики дягигя дя дайаныб чыхыб гетди.
Инди пяс Зейняб башына ня кюл алясин? Инди пяс Зейняб башына харанын дашыны салсын?
Всю ночь несчастная женщина провела в слезах.
Наутро тетя Сакина сообщила, что Худаяр-бек поехал в город пожаловаться начальнику насчет денег.
Это случилось как раз в тот день, когда рано утром Худаяр-бек, взяв осла дяди Мамед-Гасана, поехал в город. Конечно, глядя со стороны, можно упрекнуть Худаяр-бека. Однако никаким упрекам здесь не может быть места. Если говорить по совести и рассуждать по справедливости, то Худаяр-бека ни в чём нельзя винить.
Верно, конечно, что причиною всем этим неприятностям - Худаяр-бек, но он ведь вовсе не хотел причинять кому-нибудь неприятности. У Худаяр-бека одно-единственное желание: жениться на Зейнаб. Он вовсе не добивается того, чтобы Зиба и Физза плакали или чтобы Зейнаб горевала.
И осла дяди Мамед-Гасана Худаяр-бек продал вовсе не с той целью, чтобы покрыть дом его трауром, а самого лишить возможности поехать в Кербалу. Йазыг оврят геджяни сяхяря кими агламаглыг иля кечирибди.
Сяхяр Сякиня хала хябяр верди ки, Худайар катда гетди шяхяря нячярникя дя аладжагындан йана шикайят элясин. Бу ахвалат хаман гюн олуб ки, Худайар бяй сюбх тездян гялиб, Мяммядхясян аминин эшшяйини алыб апарды шяхяря.

5

Инди, сёз йох, кянардан бахан Худайар бяйи мязяммят эляйир. Амма хейр, бурада асла вя гята мязяммят йери йохду. Агяр дураг инсафнан данышаг, хаггы итирмяйяк, гяряк хеч Худайар бяйи гюнахкар тутмайаг.
Догрудур, бу гийлю-галын хамысына баис Худайар бяйди; амма Худайар бяйин гясди о дейил ки, халгын эвиня мярякя салсын. Худайар бяйин тяк бирджя гясди вар. Онун гясди мяхз Зейняби алмагды; йохса бу киши ня Зибанын вя Физзянин агламагына разыдыр, ня дя Зейнябин уряйинин сыхылмагыны истяйир. Худайар бяй Мяхяммядхясян аминин эшшяйини гясднян сатмады ки, Мяхяммядхясян ами кярбяла зийарятиндян галсын.
Да нет же, боже сохрани! Он же не враг дяде Мамед-Гасану. Нет, не так, совсем не так. Осла он продал только потому, что ему нужны были деньги, а деньги были нужны, чтобы купить головку русского сахара и фунт чаю для кази.
Стало быть ясно, что Худаяр-бек имеет одну цель, только одну - жениться на Зейнаб. Раз так, следовательно, никоим образом нельзя осуждать его поведение. Тут нет ничего предосудительного, да и шариат ни в коем случае не препятствует браку.
А жениться Худаяр-беку совершенно необходимо. Необходимо, во-первых, потому что женитьба относится к числу самых благих, угодных аллаху дел. Во-вторых, ему потому необходимо жениться, что жена у него некрасива, настолько некрасива, что никто не захочет принять из её рук даже стакан воды. Жена Худаяр-бека и в подметки Зейнаб не годится.
Ещё потому Худаяр-беку надо жениться, и именно на Зейнаб, что сам он очень беден, ну прямо-таки нищ. Хейр, аллах элямясин. Худайар бяйин Мяхяммядхясян амийнян дюшмянчилийи йохдур ки! Хейр, беля дейил. Худайар бяй эшшяйи о сябябя сатды ки, она беш-алты манат пул лазым иди. Пул да ондан отрю лазым иди ки, бир кялля гянд вя бир гирвянкя чай аладжаг иди. Гянди вя чайы да ондан отяри алырды ки, газыйа веряджяк иди.
Пяс бунларын хамысындан беля мялум олур ки, Худайар бяйин мяхз бирджя гясди вар. Онун гясди анджаг эвлянмякдир; йяни Зейняби алмагдыр. Беля олан сурятдя Худайар бяйин бу тёвр хярякятиня хеч вядя пис демяк олмаз; чюнки бурада бир хилаф амял йохду. Шярият эвлянмяклийя хеч мане олмуйубду.
Худайар бяйя дя эвлянмяк чох ваджибдир. Аввяла ондан отрю ваджибдир ки, эвлянмяклик сяваб ишлярин бирисидир. Икинджи ондан отрю ваджибдир ки, Худайар бяйин овряти беля чиркиндир ки, хеч кяс рягбят элямяз онун алиндян су алыб ичсин. Худайар бяйин овряти Зейнябин алиня су тёкмяйя йарамаз. Учюнджю Худайар бяйя ондан отрю эвлянмяк вя мяхз Зейняби алмаг ваджибдир ки, Худайар бяй озю чох касыбдыр, ня гядяр десян касыбдыр.
Женившись на Зейнаб, он прикарманит имущество её и её сирот и поправит свои дела.
Какой же дурак откажется от столь выгодного предприятия! А Худаяр-бек очень умный человек. Вы его ещё не знаете.
Худаяр-бек прилагает все усилия, чтобы жениться на Зейнаб. С того дня, как появилось и созрело у него это решение, он не знает ни минуты покоя... Не осталось ни одного фокуса, которого бы он не выкинул, добиваясь своего. И все же до сих пор ничего не мог добиться. Последней его уловкой было то, что он спрятал Велигулу и послал сообщить Зейнаб, что глава арестовал её сына. Он надеялся, что теперь-то уж бедная женщина согласится на все его требования.
В тот вечер, рассорившись с матерью, Велигулу пошёл прямо к своему будущему тестю - Худаяр-беку.
Войдя в комнату и поздоровавшись, Велигулу стал у дверей и прислонился к стене. Обычно, когда он входил в этот дом, его приветливо приглашали сесть и указывали место. На сей же раз ничего подобного не случилось. Амма Зейняби алса, дарашыб йетим-йесирин малыны йейиб чыхаджаг баша. Пяс бу джюр мянфяятли сёвдядян хансы ахмаг гачар?
Бяли, беляди.
Хяля сиз Худайар бяйи йахшы танымырсыныз. Худайар бяй чох агыллы адамды. Худайар бяй Зейняби алмагдан отрю чох тялаш эдир. Бу фикря дюшяндян, бир дягигя арамы йохду. Бир фянд галмайыб ки, бу барядя
элямясин. Амма индийя кими хяр ня эляйиб, ня гядяр чалышыбса, хеч бир нятиджя багышламайыбды. Ахырынджы фянди о олду ки, Вялигулуну гизлядиб, Зейнябя сифариш эляди ки, глава Вялигулуну гатыб дама; бялкя йазыг оврятин баласына уряйи йана вя разылыг хябярини гёндяря.
Хаман ахшам ки, Вялигулу анасы иля сёзя гялди, чыхыб уз гойду дюз гайынатасы Худайар бяйгиля.
Вялигулу гирди ичяри вя салам вериб дурду кянарда вя далыны дайады эвин диварына. Вялигулу отурмады ондан отрю ки, о хямишя бу эвя гяляндя алюстю она йа гайынатасы, йа гайынанасы йер гёрсядиб, хош дил дейярдиляр, амма инди бунларын хеч бириси олмады.
Худаяр-бек был занят намазом. Два сына Худаяр-бека, Гейдаргулу, шести лет, и Мурадгулу, девяти лет, лежали навзничь на полу и пинали друг друга ногами. Гюльсум, то есть невеста Велигулу, увидев его, тотчас же укуталась в чадру и, словно мешок с хлопком, застыла в темном углу. Жена Худаяр-бека задумчиво сидела возле мальчиков, положив щеку на поднятое колено.
Когда вошёл Велигулу, она осталась сидеть, не изменив позы и даже не подняв головы. Это был первый признак невнимания. Только Мурадгулу повернул голову и, посмотрев на Велигулу, сказал со смехом:
- А вот и братец пришёл!
Хотя Худаяр-бек и был занят намазом, но всякий, посмотрев на выражение ,его лица, сразу догадался бы, что сейчас Худаяр-бек погружен в море дум, вернее, даже в море скорби.
Окончив намаз, он повернулся к Велигулу и сказал, не меняя выражения лица:
- Почему стоишь, Велигулу. Иди садись.
Худайар бяй намаз устя иди. Худайар бяйин ики оглу -- Хейдяргулу алты йашында вя Мурадгулу доггуз йашында, -- хяр икиси гуру йердя узююстя узаныб вя ики аллярини бир-бири устя гойуб, гычларыны гёйя галхызыб, бир-бирини гычларындан вурурдулар. Гюлсюм, йяни Вялигулунун нишанлысы, Вялигулуну гёрджяк чадиршябя бюрюнюб, памбыг богчасы кими чякилиб отурду гаранлыг буджагда. Худайар бяйин овряти ушагларын сол сямтиндя отуруб, узюню гоймушду саг дизинин устя.
Вялигулу ичяри гирян кими оврят хаман халятдя галыб, узюню дизинин устюндян гётюрмяди. Сёз йох, бу кямилтифатлыгын аввялинджи нишаняси.
Анджаг Мурадгулу башыны галдырыб гюля-гюля деди: "Буй, амоглум гялди".
Хярчянд Худайар бяй намаз устя иди, амма хяр кяс онун сифятиня диггятля бахсайды, алюстю дуйарды ки, Худайар бяй бу дягигя фикир дярйасына, бялкя гям дярйасына гяргдир. Намазы гуртарыб, узюню тутду Вялигулуйа, амма сурятиня тягйир вермяди:
"Вялигулу, бала, айаг устя нийя дурурсан? Гялиб отурсана."
Присев у входа, Велигулу стал развязывать чарыхи.
Худаяр-бек взял с джанамаза четки и стал перебирать их, одновременно выговаривая детям за дурное поведение. Он кричал на мальчиков, чтобы те сидели, как следует, однако слова его никакого действия не имели.
Худаяр-бек был занят делом - перебирал четки. Это тоже своего рода дело, особенно для благочестивого мусульманина, а Худаяр-бек, несомненно, относится к числу благочестивых. Он сидел на согнутых коленях, подложив ладонь левой руки под локоть правой, в которой держал четки; голова его запрокинулась назад, словно он полоскал горло; глаза были устремлены на потолок: можно было подумать, что он считает балки под потолком. Однако он не балки считал, а произносил соответствующую молитву.
На каждое зернышко четок он повторял про себя эту молитву.
Вялигулу кянардан чёмбялиб, башлады чарыглары чыхармагы.
Худайар бяй джанамаздан тясбехи гётюрюб, башлады чёвюрмяйи вя узюню ушагларына чёндяриб, онлары мязяммят эляди ки, биядяб олмасынлар; йяни дуруб отурсунлар. Амма ушаглара Худайар бяйин мязяммяти тюк гядяр дя кар элямяди вя бир дя Худайар бяй бикар дейил иди, тясбех чёвюрюрдю. Бу озю эля бир ишди; алялхюсус мёмин мюсялманлардан отрю. Худайар бяй дя бишяккю шюбхя мёмин мюсялмандыр.
Худайар бяй бу дягигя бу халятдя отурмушду диз устя саг алинин дирсяйи сол алинин кяфясиндя, саг алиндя тясбех, башыны салмышды дала; гуйа ки, агзына су алыб, гаргара эляйир, гёзюню эвин сягфиня диряйиб, дейясян пярди сайырды. Амма, сёз йох, пярди саймырды, "гюлхювяллах" дейирди.
Худайар бяй тясбехин хяр дянясиня бир дяфя "гюлхювяллах" зикр эляйирди. В течение пяти минут он перебрал все зерна чёток и, трижды негромко повторив первое слово молитвы, положил четки на место и повернулся к Велигулу.
- Что-то невесело ты выглядишь сегодня. Велигулу не ответил. Худаяр-бек продолжал:
- Что делать? В жизни всякое бывает. Я то-знаю, почему ты не весел. Ничего не поделаешь. Да проклянет аллах родителей твоей матери! Это она повергла всех нас в горе. Эх, Велигулу! Да благословит аллах память Кербалай-Гейдара! Только сейчас ты оценишь его по достоинству. Неужели ты думал, что мать заменит тебе отца? Как бы не так. Мать - это женщина, а отец - мужчина! Да будет проклята сама святая святых женщины! У женщины не бывает ни веры, ни религии, ни бога.
Где ей понимать, что такое религия? Милый племянник. Все мои старания направлены на то, чтобы как-нибудь избавить тебя с твоими сестрами-сиротками от вашей матери.
Беш дягигяйядяк тясбехи чёвюрюб вя алчаг сяс иля тез-тез бир-биринин далынджа "гюлхювяллах, гюлхювяллах, гюлхювяллах" -- дейиб ахыры тясбехи гойду йеря вя узюню тутду Вялигулуйа:
"Вялигулу, бу гюн бир аз бикефя охшайырсан?"
Вялигулу бир джаваб вермяди. Худайар бяй геня башлады:
"Нейляк, уряйини сыхма. Дюнйа ишиди, эля дя олар, беля дя олар. Мян билирям нийя бикефсян. Амма нейлямяк, аллах ананын атасына няхлят элясин! О бизим хамымызы дилхор эляйибди. Ах, ах, Вялигулу! Аллах Кярбялайы Хейдяря ряхмят элясин! Вялигулу, атанын гядрин хяля бундан сонра билярсян. Дейирсян ана гялиб ата авязи оладжаг? Хейр, хеч вядя олмаз. Анан арвадды, амма атан киши иди. Арвадын пириня няхлят! Арвадын дини, иманы, мязхяби олмаз. Арвад ня билир мязхяб нядир? Гардаш оглу, мяним чалышмагым хамысы бундан отрюдю ки, сизи вя йетим баджыларыны ананызын алиндян бир тёвр гуртарам. Или ты думаешь, Велигулу, что я могу забыть добро? Я не вероломный человек. Кербалай-Гейдару я был братом. Я многим ему обязан, очень многим. Разве сам ты не знаешь, что это так? Как же может быть, чтобы я забыл все это? Аллах меня накажет. Нет, нет, не приведи господь! Я не из тех, кто забывает дружбу. Я не могу стоять в стороне и ждать что будет. Нет, я так не могу. Сын мой, Велигулу, сам ты видишь, что кроме меня, у вас нет покровителя. Как же я могу стоять в стороне и спокойно смотреть, как твоя матушка выйдет замуж за Халыкверди-бека, и наследство, что оставил твой дорогой отец, да благословит аллах его память, мой незабвенный брат, свет моих очей...
Последние слова Худаяр-бек произнес так, как если бы ему очень тяжело было говорить об этом. Левой рукой он захватил полу чухи и поднял её к глазам, якобы желая вытереть слёзы. Однако мало-мальски наблюдательный человек мог бы сразу заметить, что глаза Худаяр-бека были совершенно сухи. Беля билирсян, Вялигулу, мян догрудан йахшылыг итирян адам дейилям, намярд дейилям. Кярбялайы Хейдярнян мян гардаш идим. Онун мяним бойнумда чох хаггы вар ....  Чох, чох. Нийя, сян озюн дя гяряк билясян ки, бу йалан дейил. Инди пяс неджя ола биляр ки, мян бу йахшылыглары итирим? Аллах мяня гязяб эляр. Йох-йох, аллах гёрсятмясин, аллах элямясин! Мян бир пара намярдлярдян дейилям, йахамы чяким кянара, дейим ня оладжаг олсун. Хейр, беля олмаз. Инди, азизим, Вялигулу, гардаш оглу, сян озюн дя гёрюрсян ки, сизин мяндян савайы бир озгя бёйюйюнюз, баш чякяниниз йохду. Пяс беля олан сурятдя мян неджя дурум кянарда бахым ки, анан гетсин Халыгверди бяйя вя гёзял атанын, ряхмятлик атанын о ики гёзюмюн ишыгы атанын ...."
Бу сёзляри Худайар бяй бир халда дейирди ки, дейясян пяс уряйи йанырды. Сол алиля геймясинин атяйини галхызыб гуйа ки, гёзюнюн йашыны силир. Амма бир хырдаджа хушйар адам олсайды, алюстю дуйарды ки, Худайар бяйин гёзюня бир тикя йаш гялмяйибди.
- ...как богатство, оставленное покойным Кербалай-Гейдаром, она промотает со своим новым мужем. А как же тогда будут сироты? А что же будет с тобой? Помоги нам, аллах. Спаси нас, господь!
Велигулу, положив руку в карман, слушал Худаяр-бека. Когда тот кончил и, достав трубку, принялся набивать её, Велигулу кашлянул и сказал:
- Ей-богу, дядя, клянусь создавшим нас творцом, не бывает дня, чтобы я не ругался с матушкой. Вот и сейчас я рассорился с ней, пришёл сюда.
- Нет, - проговорил Худаяр-бек, закурив трубку и выпустив дым, - нет, Велигулу, я больше тебе не верю. Я думаю даже, что ты заодно с матерью. Будь ты крепким малым, не стал бы называть её матерью. Будь ты настоящим мужчиной, не пошёл бы к ней, не стал бы жить с ней под одной крышей. Слава богу, разве тебе жить больше негде? Этот дом - твой дом! Сколько хочешь живи, ешь, пей, до самой смерти оставайся тут.
"О ряхмятлийин мал-дёвлятини апарыб лотулар иля йесин, чыхсын баша, бя йетимляр неджя олсун? Бя сян неджя оласан? Ах, аллах, аллах сян йет фярйада! Аман гюнюдю, аллах!"
Вялигулу аллярини джибиня гойуб, башы ашагы Худайарын сёзляриня гулаг верирди. Худайар бяй сёзлярини гуртарыб, чубугуну долдурмага мяшгул олду. Вялигулу бир оскюрюб башлады:
"Валлах, ами, анд олсун бизи йарадан мяхлуга, мян гюн олмаз ки, анамнан савашмыйым. Эля инди бу саат бир йекя дава салыб бурайа гялмишям."
Худайар бяй чубугу алышдырыб вя тюстюню пюфлюйюб деди:
"Йох, Вялигулу, мян дяхи сянин сёзюня инанмырам! Мян хяля эля гюман элийирям ки, ананнан дилбирсян. Сян сян олсан, хеч вядя она ана демязсян. Сян сян олсан, ня онун йанына гедярсян, ня оннан бир эвдя галарсан. Нийя, аллаха шюкюр, сянин йерин йохду? Бах, бура эля сянин оз эвиндир. Ня гядяр галаджагсан, гал, йе, ич; олян гюня кими гал мяним эвимдя. Нет, все это лишь отговорки. Я, Велигулу, умею разбираться в людях. Если бы ты захотел, сразу уговорил бы мать.
- Ну скажи, дорогой дядя, что мне делать? Скажи. Я сделаю все, как ты прикажешь. Чего ещё тебе надо?
- Стало быть, ты готов сделать все, что я скажу? Ну так вот, оставайся здесь, не возвращайся больше к матери.
- Слушаюсь. Ты велишь не ходить к ней, хорошо, не пойду. Разве я перечу тебе?
- Конечно, не ходи, зачем тебе ходить к ней? Если она тебя за сына не считает, зачем тебе называть её матерью и слушаться её. Не ходи, и все. Останься здесь, а ей пошли сказать, что в тот дом ты больше ни ногой.
- Хорошо, дядя! Я на все согласен. Вот я ведь поссорился с ней и пришёл сюда. Зачем же было мне приходить сюда, если бы я думал опять вернуться.
Худаяр-бек повернулся к сыну. Йох, бунлар хамысы сёздю. Вялигулу, мян сёзю алюстю сечярям. Сян истясян, анан алюстю пяйя гяляр. Ня сёздю?"
"Ахы, ами, башына доланым, мян дяхи нейляйим? Эля сян ня дейирсян, мян дя элийим. Дяхи мяним алимдян ня гяляр ки?"
"Йяни инди сян сёзюмя бахырсан да? Чох йахшы, гал бурада, гетмя ананын йанына."
"Баш устя гетмя дейирсян, гетмярям. Мян ня дейирям ки?"
«Албяття, гетмя да! Ня сябябя гедясян? О ки, сяни огул йериндя гоймур, сян она ана дейиб, габагында дурурсан? Гетмя, гал бурда вя хябяр вер ки, мян дяхи о эвя уз чёндярмийяджяйям. Гуртарды гетди."
"Баш устя, ами. Мяним сёзюм няди ки? Мян эля бу саат аджыг элийиб, чыхыб гялмишям. Гедяджяйям агяр, дяхи нийя гялирдим?"
Худайар бяй узюню тутуб Мурадгулуйа деди:
"Мурадгулу, дур бу саат гет Мяшяди Ахмяд дайына дейилян дядям дейир бир тез Гасымялини гёндярсин бура, ваджиб иш вар."
- Мурадгулу! Сейчас же сбегай к дяде Мешади-Ахмеду и скажи, отец просит Гасымали, есть срочное дело.
Мурадгулу встал, открыл дверь и вышел, но тотчас же вернулся, закрыл за собой дверь и, снова развалившись на полу, сказал отцу:
- Я не могу идти, отец. На дворе очень темно, ни зги не видать.
Услышав этот ответ, Худаяр-бек отбросил трубку в сторону и, вскочив на ноги, бросился к Мурадгулу, схватил его за уши и приподнял почти до уровня своего лица.
В это время произошло совершенно неожиданное. Жена Худаяр-бека набросилась на него и стала обеими руками рвать ему бороду. Мурадгулу вырвался из рук отца и, убежав в темный угол, где сидела сестра, спрятался за её спиной. Супруги сцепились. Рев Мурадгулу и Гейдаргулу, вопли матери и рычание Худаяр-бека слились в такой шум, словно наступил конец света. Гюльсум сидела совершенно неподвижно, словно неодушевленный предмет.
Велигулу вскочил, не зная, что делать, кому прийти на помощь.
Мурадгулу айага дуруб гетди гапыны ачды чыхсын эшийя, амма джялд гапыны ортюб гайытды гялди оз йериня вя узюню тутду дядясиня:"Дядя, валлах, мян гедя билмярям. Эшик эля гаранлыгды ки, гёз-гёзю гёрмюр."
Худайар бяй бу сёзляри эшитджяк джялд чубугу атды вя Мурадгулунун йанына сычрайыб, йапышды онун ики гулагындан вя оз бойунджа галдырды. Бу хейндя бир гярибя иш олду. Худайар бяйин овряти онун устя тулланыб, ики али иля башлады онун саггалыны йолмага. Мурадгулу дядясинин алиндян гуртулуб, гачды баджысы отуран кюндждя сохулду Гюлсюмюн далына. Ар вя оврят албяйаха олдулар. Мурадгулу вя Хейдяргулунун няряляри, аналарынын чыгырты сяси, Худайар бяйин ангыртысы эвя бир эля вялвяля салдылар ки, гуйа бу саат дюнйа вя алям дагыладжаг.
Гюлсюм оз йериндя беля мёхкям отурмушду ки, дейясян джансыз бир шейдир. Вялигулу да анджаг бир айага дуруб, хеч билмяди ня элясин вя кимя кёмяк чыхсын.
Схватив жену за косы, Худаяр-бек таскал её по комнате из угла в угол.
В этот самый момент всемогущий аллах послал откуда-то Гасымали. Войдя в комнату, он бросился к Худаяр-беку и, вырвав женщину из его рук, начал бранить её:
- Зачем в драку лезешь, коли силенок нет? Зачем вмешиваешься в мужнины дела, чтобы он так с тобой поступал? Ну, получила своё? И поделом.
Женщина, нанося себе удары по голове, бросилась вон из комнаты. Худаяр-бек, браня жену, сел на своё место и обратился к Гасымали:
- Вся эта драка из-за тебя произошла, Гасымали. Я велел Мурадгулу сходить за тобой, он не захотел, и когда я стал его бить, началась эта катавасия.
Гасымали с кизиловой палкой в одной руке и большим куском в другой присел против Худаяр-бека.
- Зачем все это было делать? - проговорил он,- Ведь ты же знал, что я приду. Ещё днём я говорил тебе, что зайду вечером поболтать.
Худайар бяй оврятинин сачларыны саг алиня долуйуб, эви о йана сюрюйюрдю, бу йана сюрюйюрдю. Хямин дягигя аллах оз гюдрятиндян Гасымялини йетирди. Гасымяли тез гачыб, овряти Худайар бяйин алиндян алыб, башлады ону, йяни овряти мязяммят элямяйи.
"Сянин ки, джанын будур, ахы дюз тярпяш дя, баджы. Ахы сян нийя аринин ишляриня гарышырсан ки, башына бу ойун гялсин? Ди гет, алдын пайыны, чагыр дайыны!...."
Оврят башына чырпа-чырпа эвдян гачыб чыхды эшийя. Худайар бяй оврятинин далынджа йаман дейя-дейя чякилди отурду оз йериндя вя узюню тутду Гасымялийя:
"Гасымяли, балам, бу дава сянин устя олуб. Мян Мурадгулуйа дедим гялиб сяни чагырсын, гялмяди. Мян дя дуруб ону дёйяндя бу мярякя башлады."
Гасымяли гялиб дурду Худайар бяйин лап габагында. Бир алиндя зогал агаджы, бир алиндя чёряк дюрмяйи Худайар бяйин сёзюня бу джюр джаваб верди:
"Нийя, ряхмятлийин оглу, аввяла будур ки, сян ахы озюн билирдин ки, мян гяляджяйям. Гюндюз сяня демядим геджя гялярям сёхбят элярик? Наконец, хотелось бы знать, кто хозяин над Мурадгулу - ты или она? На то и отец, чтобы бить и ругать сына. Зачем матери вмешиваться в дела отца с сыном. Нет, определенно твоя жена нехорошо себя ведет. И потом я же знаю, какая муха её укусила...
При этих словах он оглянулся на Велигулу и повторил:
- Я знаю, какая муха её укусила!..
Худаяр-бек только теперь почувствовал, что лицо у него в нескольких местах исцарапано. Острые ногти, знать, у его жены. Достав платок, Худаяр-бек начал вытирать кровь с лица.
- Ты пришёл очень кстати, Гасымали, - сказал Худаяр-бек,- Сейчас же сходи к Велигулу домой и передай его матери, что глава арестовал Велигулу и посадил в кутузку. Если спросит, за что... Впрочем, нет, пожалуй, не спросит. Ты просто скажи, что по жалобе Худаяр-бека глава посадил Велигулу в кутузку и предупреждает, что не отпустит его, пока она не удовлетворит требования Худаяр-бека. Вя бир дя ки, гёряк Мурадгулунун вякили сянсян, йа анасыдыр? Ушагы ата дёйяр дя, сёйяр дя. Ананын ня борджудур атайнан овладын ишиня гарышсын? Хейр, сянин арвадын пис доланыр. Мян ахы билирям онун дярди нядир (бу сёздя Гасымяли бир бахды Вялигулунун узюня). Мян билирям онун дярди нядир."
Худайар бяй анджаг инди баша дюшдю ки, узю бир нечя йердян ганайыб. Арвадынын джырнаглары гёрюкюр ки, чох ити имиш. Дястмалнан узюню силя-силя деди:
"Гасымяли, йахшы йериндя гялмисям. Эля бу саат гет Вялигулугиля, анасына де ки, Вялигулуну глава тутуб гатды дама. Деся, нийя, йа хейр, бялкя сорушмады, эля беля дейинян ки, Худайар бяйин шикайятиня гёря глава Вялигулуну тутуб гатды дама вя дейир ки, Худайар бяйи разы элямяйинджя отюрмяйяджяйям."
- Слушаюсь, Худаяр-бек! Сейчас же пойду.
Гасымали, не медля ни минуты, встал и направился к выходу.
Когда Гасымали вышел, Худаяр-бек поднял с пола трубку и предложил Велигулу сесть. Тот сел, а Худаяр-бек закурил.
Дверь медленно открылась; бедная женщина молча вошла в комнату и, пройдя в темный угол, села возле своей дочери.
- Ну что, моё сокровище? - обратился к ней Худаяр-бек,- Будешь мне ещё перечить? Будешь приставать?
Женщина молчала. Подняв руку, Худаяр-бек продолжал:
- Клянусь единым аллахом, считай себя покойницей, если ещё раз осмелишься вмешиваться в мои дела или не подчиняться мне. Клянусь всемогущим аллахом, переломать тебе все ребра! Дочь Айши! Какое тебе дело, что я хочу жениться?
Женщина продолжала молчать.
- Много ты мне богатства принесла из отцовского дома, чтобы ещё перечить мне? - снова заговорил Худаяр-бек,
Гасымяли алюстю уз гойду гапыйа сямт вя гедя-гедя деди:
"Баш устя, албяття беляди. Чох йахшы, бу саат гедим дейим."
Гасымяли чыхыб гетди вя Худайар бяй гётюрдю чубугу алиня вя Вялигулуйа -- ки, индийя кими айагюстя иди, -- изин верди отурсун. Вялигулу отурду вя Худайар бяй чубугу алышдырыб башлады чякмяйи. Гапы йавашджа ачылды вя йазыг оврят динмяз-сёйлямяз гялиб отурду кянардан гызынын йанында. Худайар бяй узюню тутду оврятиня:
"Неджяди, азизим? Бир дя мяни тянгя гятирярсян? Бир дя джызыгындан чыхарсан?"
Овряти динмяди. Худайар саг алини йухары галдырыб башлады:
"Анд олсун аллахын бирлийиня, сян бир дя мяним ишляримя гарышасан, мяним сёзюмюн габагында сёз данышасан, та онда озюню олмюш бил! Анд олсун аллаха, габыргаларыны сындыррам! Айишянин гызы, мяним эвлянмяйимин сяня дя дяхли вар?"
Оврят бир джаваб вермяди. Худайар бяй геня башлады:
"Дядян эвиндян мяня чох дёвлятляр гятирмисян, бир аз да шахлан мяним устюмя. Ня дейирсян, сёзюн нядир? Мян агяр эвлянирям, озюм билирям ки, ня сябябя эвлянирям. Буну хамы баша дюшюр ки, мяним фикрим озгядир. Мян ондан отрю эвлянмирям ки, мяним гёйлюм арвад хахиш эдир. Йох, беля дейил. Бя нийя бу нечя илдя бу джюр фикирляря дюшмямишям? - Что тебе надо, что ты хочешь? Если я задумал жениться, та сам знаю, зачем мне это надо. Всякий понимает, что тут у меня серьезные намерения. Я не потому женюсь, что мне женщину иметь хочется. Вовсе нет. Почему же я столько лет не думал о женитьбе? Если бы я хотел жениться, сделал бы это раньше. Тебя, что ли, боялся или твоих братьев, твоей родни? Мало нам своего горя, ещё ты портишь нам кровь, проклятая дочь проклятого отца!..
До сих пор женщина сидела молча и спокойно слушала. Но, по-видимому, брань Худаяр-бека сильно её задела, и она, вытянув правую руку и прикоснувшись тремя пальцами к земле, сказала:
- Сам ты сын проклятого отца! Сам ты сын собаки! Сам ты и есть сын суки! Сам ты сын нечестивца! Что ты разошелся? Собачью голову съел что ли? Придержи язык, не то, клянусь аллахом, плохие сны тебе приснятся. Женишься - женись, никто тебя не держит. Только разведись со мной. Агяр эвлянмяк истясяйдим, индийя кими эвлянмишдим да! Сяндян горхурдум, алаша, йа сянин гохум-гардашларындан? Эх, оз дярдимиз озюмюзя бяс дейил, сян дя гялиб дярдимизи артырырсан, мялун гызы мялун!"
Оврят индийя кими бир сёз демяйиб, сакит вя самит гулаг асырды. Беля мялум олду Худайар бяйин "мялун гызы" демяклийи арвада кар эляди, саг алини узадыб бармагларынын уджуну йеря гойуб джаваб верди:
"Беля мялун оглу озюнсян! Беля ит оглу озюнсян! Беля кёпяк оглу озюнсян! Беля гурумсаг оглу озюнсян! Ня сясини атмысан башына? Агзына ит башы алмысан? Агзыны тямиз сахла! Валлахи ки, вагияни пис гёрюрсян! Эвлянирсян эвлян, ким сяня дейир эвлянмя? Амма мяни дя боша! Я не в таком возрасте, чтобы терпеть в доме вторую жену своего мужа. Разведись со мной. Я больше не могу с тобой жить.
- Пожалуйста, с радостью разведусь с большим удовольствием... Вот это сказано хорошо. Завтра же разведусь с тобой! И даже не сомневайся. Пусть наступит утро, и я дам тебе развод! Пожалуйста!
Худаяр-бек кончил говорить, но жена ему не ответила; не сказала "разведись" и не сказала "не разводись". По молчанию женщины можно было догадаться, что она уже раскаялась в своих словах. И она в самом деле раскаивалась, что напомнила Худаяр-беку о разводе.
С того времени, как Худаяр-бек задумал жениться, она, быть может, сто раз ему говорила:
- Разведись со мной! Дай мне развод!
И ни разу Худаяр-бек не отвечал ей так, как сегодня. Каждый раз, когда она заговаривала о разводе, Худаяр-бек, хотя и бил её, ругал, но никогда не отвечал - хорошо, разведусь. Он всегда ей говорил: Дяхи мян гялиб синнимин бу вахтында гюню давасы чякмяйяджяйям! Йох, мяни боша! Мян дяхи хеч вахт сяндя отура билмярям!"
"Башым устя, гёзюм устя, сёзюм нядир. Ба бу йахшы сёздю. Эля сабах сяни бошарам. Хеч уряйини сыхма. Гой сяхяр ачылсын, сяни бошуйум. Баш устя, баш устя."
Худайар бяй сёзюню дейиб гуртарды, амма овряти бир джаваб вермяди; ня деди боша, ня дя деди бошама. Оврятин бу джюр сакит олмагындан эля баша дюшмяк оларды ки, озю дедийиня пешман олду. Хягигятдя оврят артыг пешман олду. Худайар бяйя боша сёзю демякдя; чюнки индийя кими, йяни Худайар бяй эвлянмяк фикриня дюшяндян бялкя йюз дяфя овряти она дейиб мяни боша. Амма индийядяк Худайар бяй оврятиня хеч беля джаваб вермямишди. Хямишя бошанмаг сёзю орталыга гяляндя Худайар бяй оврятиня хяр ня элясяйди, -- йа дёйяйди, йа сёйяйди, -- хеч вахт демязди ки, бошарам. Анджаг буну дейярди ки,
- Хоть умри, а развода тебе не дам; что же будет с моими детьми, если я разведусь с тобой?
И когда сегодня Худаяр-бек ответил ей согласием на развод, женщина подумала про себя: "О злосчастная! А вдруг он и впрямь разведется? Что же тогда делать, как быть?"
Жена Худаяр-бека была не из тех счастливых женщин, которые могут требовать у мужа развода. Этого может требовать женщина, которая рассчитывает на отца, или надеется на мать, или имеет братьев, или наконец полагается на свои деньги, на богатство!
Жена Худаяр-бека была лишена всех этих преимуществ.
Звали её Шараф. Это была среднего роста, смуглая, худая женщина. В общем, её никак нельзя было назвать красавицей. Лет сорока, а то и немного поболее, она была старше Худаяр-бека. "олсян дя бошамарам сяни.  Бошуйум, пяс ушагларын неджя олсун?" Пяс инди ки, Худайар бяй бу джюр джаваб верди, оврятин гялбиня беля гялди ки, "ей дили-гафил, бялкя дя эля догрудан сабах бу киши мяни бошады. Онда пяс мян башыма ня гюн аглыйым?".
Худайар бяйин овряти эля хошбяхт оврятлярдян дейил ки, арляриня джюрят иля десинляр "мяни боша". Бу сёзю эля оврят агзына алыб данышар ки, йа атасына умиди гяля, йа анасына архалана, йа гардашларыны нязярдя тута, йа ки, оз дёвляти вя пулуна гюрряляня. Худайар бяйин овряти бу немятлярин хамысындан бинясибди.
Худайар бяйин оврятинин ады Шяряфдир. Шяряф ортабаб, гара вя арыг оврятди; йяни гёйчяк оврят дейил. Йашы олар гырх, бялкя дя бир аз артыг; бялкя ки, синндя Худайар бяйдян бёйюкдю. В то время, когда она выходила за Худаяр-бека, её отец ничем не уступал отцу жениха, но судьба оказалась к ней жестокой: умер отец, вслед за ним скончалась мать, затем умерли оба брата, и она осталась одна-одинешенька, отданная на произвол Худаяр-бека. А тот в последние годы сделался старостой, то есть превратился в господина, тогда как жена его оставалась все той же служанкой.
Вместе с этим Шараф не была такой уж забитой, чтобы не отвечать, когда надо, Худаяр-беку или покорно опускать голову, когда он её бил. Часто бывало так, что на удар палкой, нанесенный жене, Худаяр-бек получал такой же удар палкой от нее; на два тумака, полученных от мужа, она всегда отвечала хотя бы одним ударом. И все же Шараф побаивалась Худаяр-бека: как бы то ни было, все-таки мужчина, а мужчина, как известно, сильнее женщины.
Кроме того, для него не представляло никаких затруднений развестись с ней.
Шяряф Худайар бяйя гялян вахтларда атасы Худайар бяйин атасындан хеч бир джяхятдя аскик дейил иди. Амма рузгар беля гятирди ки, атасы олдю, сонра анасы олдю, ики гардашы олдю, галды тяк Худайар бяйин умидиня. Худайар бяй дя ахыр вахтда олду катда; йяни хёрмяти артды вя оврятиня нисбят озю олду ага, овряти олду гарабаш. Амма буниля беля Шяряф о гядяр дя аджиз дейил ки, Худайар бяйин сёзюнюн габагында бир сёз данышмасын, йаинки аринин кётяйинин габагында дуруб бахсын. Эля олуб ки, бир агадж Худайар бяй вуранда бирини дя Шяряф вурубду, ики йумруг Худайар вуранда бирини дя овряти вуруб. Амма буниля беля геня Худайар бяйдян горхар; чюнки неджя олмуш-олса, геня Худайар бяй кишидир. Киши мялум задды ки, оврятдян
гюджлю олар. Вя бир дя ки, Худайар бяйин алиндя чятин дейил ки, оврятини бошасын!
Если он до сих пор этого не делал, терпя непривлекательность и строптивость жены, то исключительна из-за бедности, просто он не имел возможности покрыть расходы по новой женитьбе.
Шараф прекрасно понимала это и никогда не теряла спокойствия, когда речь заходила о женитьбе мужа; она знала, что у мужа нет ни копейки, чтобы купить себе даже саккыз.
Теперь же дело повернулось иначе. Худаяр-бек хотел жениться на Зейнаб. Если та согласится выйти за Худаяр-бека, то ему совсем не надо будет денег. Сейчас у Зейнаб по меньшей мере пять ещё не надеванных платьев в сундуке, а насчет её денег и говорить нечего. Вот почему Шараф боялась Зейнаб пуще огня. Не подлежит сомнению, что, когда Худаяр-бек женится на Зейнаб, хозяйкой в доме будет она, а Шараф будет низведена до положения служанки. А это для нее хуже смерти.
Худайар бяй дя индийя кими ондан отрю оврятинин чиркинлийиня, бяддавалыгына дёзюб ки, касыблыгы джяхятя мюмкюн элямяйиб хярдж чякиб бир озгя оврят алсын. Шяряф буну чохдан баша дюшюб. Одур ки, аввялляр эвлянмяк сёхбяти дюшяндя Шяряф бир тикя нарахат олуб шивян элямязди; чюнки билирди ки, аринин бир гяпийи йохду ки, версин саггыза, чейнясин. Амма инди иш озгя джюрдю. Иш инди бу джюрдю ки, Худайар бяй истяйир Зейняби алсын. Агяр Зейняб Худайар бяйя гялмяк хахиш эляся, дяхи Худайар бяйя пул лазым дейил. Зейнябин бу саат дёрд-беш дяст аджяри палтары бохчадады; хямчинин озюня гёря пулу вя малы. Шяряф дя бундан горхур ки, Зейняб истяся она, йяни Шяряфя, лап йахшы хяриф ола биляр. Сёз йохдур ки, Худайар бяй Зейняби дя аландан сонра Зейняб оладжаг ханым, Шяряф оладжаг она гарабаш. Бу да Шяряфя олюмдян бядтярди.
Перебрав всё это в уме, Шараф стала сильно раскаиваться, что затеяла разговор о разводе, поэтому она предпочла промолчать, когда муж заявил, что завтра же даст ей развод.
Худаяр-бек поднялся на ноги, потянулся, зевнул и велел Гюльсум стелить постели. Затем, подойдя к Велигулу, начал тихо шептать ему на ухо наставления. Велигулу встал, а Худаяр-бек, приблизив лицо к его уху, говорил:
- Слушай, Велигулу. Соберись с разумом и делай, как я скажу. Если ты хочешь, чтобы я был доволен тобой и не расстроил нашего родства, то запомни, что я скажу, и поступай так. Сейчас ты отправишься к Гасымали и переночуешь у него, но никто пусть не знает, что ты ночевал там. Я сам поручу Гасымали, чтобы он всем, кто спросит про тебя, отвечал, что ты арестован главой. Ты останешься у него и никуда не будешь, выходить. Когда будет надо, я сам тебя позову, и мы поговорим.
Бу сябяблярин хамысына гёря, Худайар бяй ки, оврятиня деди сабах сяни бошарам. Шяряф артыг пешман олду ки, орталыга бошанмаг сёхбяти салды. Пяс бу джяхятя аринин сёзюнюн габагында бир сёз данышмады. Худайар бяй дурду айага. Бир гярняшди, асняди вя Гюлсюмя деди ки, гятириб йерини салсын вя Вялигулунун йанына йерийиб, она алчаг сяс иля бу джюр нясихят эляди. Вялигулу да дурду айаг устя. Худайар бяй агзыны тутду онун гулагына:
"Гулаг ас, Вялигулу. Аглыны йыг башына вя мян ня дейирям, она амял эля. Агяр истяйирсян ки, мян сяндян разы олам вя сяни гохумлугдан кянар элямийим, мян сяня хяр ня дейирям, хамысыны бир-бир йадында сахла вя хамысына амял эля. Инди бу саат дуруб гедярсян Гасымялигиля. Геджя йат орда. Амма хеч кяс сянин орда галмагыны билмясин. Гасымялийя мян сабах озюм дя тапшыррам хяр кяс сорушса, десин сяни глава дама гатыбды. Сян галарсан орда вя хеч йана чыхмазсан, та ки мян озюм геня хяр вахт лазым олса, сяни чагыррам, данышарыг. Быть может, как-нибудь мы сумеем уломать эту упрямицу, твою мать. Ну, теперь ступай.
Велигулу присел на корточки, чтобы надеть чарыхи.
В другом конце комнаты Гюльсум положила на пол старый матрац, расстелила несколько рваных одеял и разложила у матраца несколько старых мутак.
Обувшись, Велигулу ушел.
Худаяр-бек разделся и при свете лампы начал искать вши в одежде. Раздавив ногтем несколько вшей, он лег и натянул на себя одеяло.
Остальные тоже легли где попало и заснули.
Ни Худаяр-бек, ни Шараф не могли уснуть. Худаяр-бек думал о завтрашнем дне.
Он хорошо знал характер Зейнаб. Знал, что добром с ней ничего не сделаешь. Долго он поворачивался с боку на бок и наконец вспомнил об одной истории, случившейся совсем недавно, всего месяца два тому назад.
Один из крестьян пришёл к кази и заявил ему:
- Кази-ага, я подарю тебе две головки сахару, если ты женишь меня на такой-то. Бялкя бир тёврнян о бядйолу йола гятиряк. Ди инди гет, гет."
Вялигулу чёмбялди чарыгларыны гейсин. Гюлсюм дя бир тяряфдян бир кёхня дёшяк салыб бир-ики кёхня йорган ачды вя гёхня йасдыглары гятириб дюзюб чякилди кянара. Вялигулу чарыгларыны гейиб чыхды гетди. Худайар бяй сойунуб, мяшгул олду битлянмяйя чираг ишыгына. Бир-ики бит дырнаглары иля олдюрюб узанды вя йорганы чякди устюня. Галанлар да хяря бир йанда чякилиб йатдылар.
Ня Худайар бяйин, ня дя Шяряфин йухусу гялир. Худайар бяй бир саат гядяри ойаг галыб вя сабахкы гюнюн тядбирини тёкюб анджаг йухулады. Худайар бяй бу джюр тядбир тёкдю.
Худайар бяй Зейнябин хасиййятиня бяляд иди. Йягин эляди беляликнян ипя-сапа гялмяйяджяк. Ойза чёндю, буйза чёндю вя ахыры бир мятлябдя гялди дайанды. Худайар бяйин йадына бир ахвалат дюшдю. Бу ахвалат да бу йавыгларда олмушду.
Ахвалат бу иди ки, бир-ики ай бундан агдям бир шяхс гялир газынын йанына, дейир ки:
"Газы ага, сяня ики кялля гянд веррям, агяр филан оврятин кябинини кясясян мяня."
После некоторого раздумья кази ответил:
- Ведь эта женщина состоит в браке с другим мужчиной. Как же я могу женить тебя на чужой жене?
- Кази-ага, - ответил проситель,- Это верно, и я знаю об этом. Но зачем же я предлагаю тебе две головки сахару? Я потому и даю тебе две головки сахару, что она замужем. Будь она вдова, брак могла бы совершить и моя тетка. И ещё вот что, кази-ага. Муж этой женщины сейчас находится в Кербале. Кто знает, вернется он или нет. Если случится так, что вернется, придумаем что-нибудь новое.
Вспомнив об этом происшествии, Худаяр-бек стал рассуждать про себя так: "Великолепная история. Та женщина ведь была законной женой другого человека. Получив две головки сахару, кази исполнил желание просителя. А Зейнаб, слава аллаху, вдова. Раз дело обстоит так, почему бы мне не пойти и не поговорить с кази? Нет, нет, это дело иначе не устроится. По всему видать, что кази человек порядочный, да благословит аллах память его родителя. Газы бир аз фикирляшиб джаваб верир ки:
"Ахы о оврят халгын кябинли оврятидир. Ня тёвр халгын оврятинин кябинини озгяйя кясмяк олар?!"
Хаман шяхс джаваб верир ки:"Газы ага, мян озюм дя билирям ки, белядир. Пяс сяня мян нийя ики кялля гянд верирям? Ондан отрю ики кялля гянди верирям ки, кябинли овряти мяня аласан да! Йохса дул оврятин кябинини джиджим дя кясяр. Вя бир дя, газы ага, инди о оврятин ари гедиб кярбялайа. Ким ня билсин гяля, гялмийя. Гяляндян сонра, геня алиня бир дюдюк вермяк чятин дейил."
Бу мятляб Худайар бяйин йадына дюшян кими оз-озюня деди ки, "чох аджяб, хяля о оврят кябинли оврят иди. Газы ики кялля гянд алыб хаман шяхсин ишини дюзялтди. Хяля Зейняб, аллаха шюкюр, дул оврятдир. Хеч кябинли дя дейил. Пяс беля олан сурятдя мян нийя гедиб арзими газыйа дейя билмярям? Хейр, йягин ки, бу иш бундан савайы озгя джюр баш тутмайаджаг. Гёрюкюр ки, газы лотуду вя йахшы адамды. Аллах онун атасына ряхмят элясин. Видно, он понимает чужую нужду и не откажет в помощи. И так, завтра же пойду к нему".
Решив так, Худаяр-бек снова погрузился в думы. Его останавливало одно обстоятельство. В настоящую минуту у него в кармане было всего семь абасов, и те не свои: их дали ему в счет налога для сдачи главе. Если он потратит эти деньги в городе, беда невелика. Как-нибудь после достанет и отдаст главе.
И потом, что может сказать глава? Он же приходится ему отчимом.
Ну, ладно, это обойдется, но всё же с семью абасами дела не сделаешь. Подумав ещё, Худаяр-бек придумал выход и из этого положения. Какой выход он нашел, мы уже знаем.
Худаяр-бек встал рано и, достав новую чуху и шапку, разоделся и собрался уходить.
Жена и дети сразу сообразили, что Худаяр-бек приготовился ехать в город.
- Отец, куда собрался? - близко подойдя к нему, спросила Гюльсум.
- В город, - сурово ответил Худаяр-бек,- К кази, разводиться с твоей матерью.
Гёрюкюр ки, дярдмяндди. Пяс эля сабах гедим газынын йанына".
Бу тёвр тядбир тёкюб Худайар катда геня бир йердя дурухду вя фикря джумду. Онун габагыны бир шей кясирди. Худайар бяйин бу саат джибиндя йедди аббасы пулу вар иди. Ону да тёйджю хесабындан вермишдиляр она, версин главайа. Худайар бяй бу йедди аббасыны инди шяхяря гедиб хярджляся дя, о гядяр зийан йохду; главайа сонра дюзялдиб веря биляр. Вя бир дя глава ня дейяджяк? Глава онун дядялийи дейил?
Чох йахшы, гой бу беля олсун. Амма йедди аббасы иля иш дюзялмяз. Гяряз, бир гядяр дя фикирляшиб, бунун чарясини тапды ки, габагджа бизя мялум олубду.
Сяхяр Худайар бяй йериндян дуруб, бохчадакы геймясини гейиб, тязя бёркюню гойуб, истяди чыхсын эшийя.
Худайар бяйин бу тёвр гетмяйиндян алусту оврят-ушагы баша дюшдю ки, Худайар бяй шяхяря  хазырлашыр. Гюлсюм Худайар бяйин йавыгына гялиб сорушду:
"Дядя, хара гедирсян?"
Худайар бяй гашгабаг иля джаваб верди:
"Гедирям шяхяря, газынын йанына. Гедирям ананы бошуйам."
Не успел Худаяр-бек выйти, как в доме поднялся рев, мать и дети так плакали, так причитали, обливаясь такими горючими слезами, словно оплакивали Худаяр-бека.
Там - траур в доме Зейнаб, тут - траур у жены и детей Худаяр-бека.
Худаяр-бек направился к дяде Мамед-Гасану, чтобы взять у него осла и отправиться в город.
К двум траурам прибавился ещё один траур - в семье дяди Мамед-Гасана.
Проводив Худаяр-бека, дядя Мамед-Гасан вернулся домой.
Жил дядя Мамед-Гасан в просторной зимней сакле. Зимой" тут, говорят, тендир и балки под потолком сильно почернели от копоти и дыма. Верхняя часть стен тоже почернела. Сакля довольно старая, большинство балок в ней погнулось. Середину потолка поддерживает поперечная балка, которую подпирают два столба, поставленные на большие камни на полу.
Худайар бяй эшийя чыхан кими, ана вя балалар бир эля аглашма галхыздылар ки, гуйа Худайар бяйя йас гурублар.
О мяхяллядя бинява Зейнябин вя ушагларынын матями, бу мяхяллядя йазыг Шяряфин вя балаларынын матями. Худайар бяй уз гойду Мяхяммядхясян аминин эшшяйини алыб гетсин шяхяря. О мяхяллядя дя фягир Мяхяммядхясян аминин вя бютюн кюлфятин матями.

6

Мяхяммядхясян ами Худайар бяйи йола салыб, гялди гирди эвиня.
Мяхяммядхясянин эви йекя гыш эвидир. Чюнки гышда бу эвдя тяндир йанар, о сябябя эвин тирляри гапгара гаралыбды. Диварларын дяхи йухарылары гаралан кими олуб. Эв кёхня эвя охшайыр; чюнки тирлярин чохусу айилибдир. Сягфин орталыгындан бир "хаммал" верилиб ки, тирляря тякйя олуб, онлары мёхкям сахласын. "Хаммалы" алтдан ики сютун сахлайыр. Хяр сютунун алтына бир йекя сал гойулуб ки, сютунлары хямчинин мёхкям сахласын.
У одной из стен вырыт тендир, покрытый доской, у другой стены стоит табурет, на котором сложен хлеб. В темных углах - ниши с расставленной в них глиняной посудой и медными чашками. Под табуретом - опрокинутый вверх дном котел, чашка с простоквашей и закопченный чайник. На пол постлан палас, на котором сложено несколько свернутых постелей. Две ниши заняты связками одежды, маленькими сундучками и старой папахой.
И больше ничего. Всякий, побывав у дяди Мамед-Гасана сразу поймет, что тот беден.
Войдя в саклю, дядя Мамед-Гасан увидел сына Ахмеда, который, катаясь по голому полу, плакал навзрыд, словно его ужалила змея. Громко плача, он то ударял себя руками по голове, то бился головой о землю.
В стороне, прислонившись к табурету, сидела на полу женщина лет сорока пяти-пятидесяти и, подперев обеими ладонями подбородок, сурово смотрела на плачущего Ахмеда. Эвин бир тяряфиндян тяндир устя дуваг, бир тяряфдя кюрсю, устя бир гядяр чёряк галаныб. Гаранлыг буджагларда тахча кими дешикляря дюзюлюб сахсы габ-гашыг, бир-ики мис габ. Кюрсюнюн алтында вар узюгуйлу чеврилмиш бир
газан, бир чанаг, ичиндя гатыг, бир гара хисли чайдан. Бир тяряфдя салыныб бир палаз, устя бир ики дястя йорган-дёшяк. Бир-ики тахчайа дюзюлюбдюр бир нечя богча, кёхня папаг вя бир-ики мюджрю.
Вяссялам ки, Мяхяммядхясян аминин эвиня гирян алюстю гёряр ки, бу киши касыб адамдыр. Мяхяммядхясян ами ичяри гирян кими гёрдю ки, оглу Ахмяд узюгуйлу сярилиб гуру йеря вя аглайа-аглайа гах бу йаны устя чёнюр, гах о йаны устя чёнюр. Йазыг огланы гуйа ки, бир зяхярли илан вурубду. Аглайа-аглайа гах башына вурур, гах башыны дёйюр йеря.
Бир аз кянарда гырх беш-ялли синндя бир оврят чёмбялиб, далыны дайайыб кюрсюйя вя чянясини хяр ики алинин кяфясиня гойуб, гашгабагнан Ахмядин агламагына тамаша эдирди. Одета она была в старую кофту из светлого ситца и в старую полинявшую юбку, голова её была покрыта ветхим платком. Если к этому добавим, что ноги женщины были босы, то сразу станет ясно, что это жена бедного человека.
Да, это и есть жена Мамед-Гасана, и зовут её Иззет.
Войдя в комнату и увидев валяющегося на полу и плачущего сына, дядя Мамед-Гасан подошёл к нему и, наклонившись, взял его за руку, чтобы поднять и успокоить. Мальчик стал плакать ещё громче. Как ни старался дядя Мамед-Гасан ласковыми словами утешить мальчика, тот не унимался.
- Встань, сынок, встань! Не плачь. Зачем плачешь? Вечером староста опять приведет осла. Он же не убьет его. Встань, голубок, встань! Не плачь.
Чем больше уговаривал дядя Мамед-Гасан, тем сильнее ревел мальчик. И вдруг Ахмед, ни слова не говоря, вскочил на ноги и выбежал из сакли. Кёхня чаргат, кёхня аг чит архалыг вя кёхня солмуш шиляйи дизлик --Оврятин либасы анджаг будур. Агяр дейяк ки, бу оврятин айагларында хеч башмаг да йохду, йягин элямяк лазымдыр ки, бу оврят касыб бяндянин оврятидир.
Бяли, бу оврят Мяхяммядхясян аминин овряти Иззятди.
Мяхяммядхясян ами гирди ичяри вя оглуну дедийимиз халятдя гёрюб, гялди онун йанына. Бир гядяр айилиб, йапышды оглунун голундан ки, бялкя дургузуб овутсун. Оглан дяхи дя шиддят эляди. Мяхяммядхясян ами ширин дилля ня гядяр оглуна тяскинлик вердися, оглу бир тикя овунмаг билмяди.
"Дур, бала, дур. Аглама, нийя аглыйырсан, дяли оглу дяли? Ахшам олджаг катда эшшяйи геня гятиряджяк да! Эшшяйи олдюрмяйяджяк ки! Дур, бала, дур. Аглама."
Мяхяммядхясян ами оглуна йалвардыгджа оглан сясини уджалдырды. Бирдян Ахмяд бир сёз демяйиб, дуруб гачды эшийя. Дядя Мамед-Гасан стал звать его,, чтобы спросить, куда он бежит, но мальчик ничего не ответил.
- И откуда только нелегкая принесла этого балбеса! - сказал он с досадой жене,- Взял нашего осла, теперь не оберешься неприятностей. Ахмеда ничем не успокоишь. Вот, ей-богу, не думали, не гадали...
- Ладно! - строго проговорила жена,- Теперь поздно говорить об этом. Что я могу теперь сделать? Ты бы подумал об этом прежде чем осла отдавал. Теперь, когда ты отдал осла, ко мне за советом приходишь?
- Но что мне было делать, жена? Совестно как-то. Пришёл, просит, как ему откажешь? Ну взял он осла в город. Взял - вернет. Не съест же он осла.
Говоря эти слова, дядя Мамед-Гасан стоял перед женой, опустив руки по швам, словно держал ответ перед начальником.
- Послушай, - заговорил "начальник", усиленно размахивая руками, ей-богу, у тебя ума нет ни капельки.
Анджаг Мяхяммядхясян ами далдан чагырды огланы ки, билсин хара гедир. Оглан джаваб вермяди. Сонра узюню тутду оврятиня сямт:
"А киши, бу сяфик оглу сяфик хардан шейтан кими чыхыб гялиб эшшяйи апарды, бизи мярякяйя салды?! Лап, валлах, беля мярякя олмаз. Ахмяди хеч тяхярнян овутмаг олмуйаджаг. Аллах-якбяр, беля дя шей оларды?!"
Овряти джаваб верди:
"Йахшы-йахшы. Билдиляр, билдиляр. Бу сёзляри инди сян мяня дейирсян, та мян нейлийим? Эшшяйи вермямиш бу сёзляри мяня дейяйдин да!
Инди эшшяйи вермисян, мяня мясляхятя гялмисян?" "Ахы, ай арвад, валлах неджя эляйим? Уз уздян утаныр. Гялир истийир, адамын узюндян гялмир ки, десин вермирям. Вя бир дя бу бир эля шей дейил ки, итсин, батсын. Эшшякди да! Апарыб, геня гятиряджяк веряджяк озюмюзя. Эшшяйин ки, атини йемийяджяк!"
Бу сёзляри дейяндя Мяхяммядхясян ами аллярини йанына салыб дурмушду оврятинин габагында, гуйа ки, диванбяйийя джаваб верир. Диванбяйи аллярини олчя-ёлчя сясини атды башына:
"Киши, валлах, биллах, сяндя бир тюк гядяри агыл йохду. Разве ты не знаешь, что не сегодня-завтра паломники выезжают? Дай же бедному животному хоть один день остаться дома, отдохнуть, набраться сил, чтобы повезти тебя в шестимесячный путь и привезти обратно. Сам подумай, третьего дня осёл был в Узунагаче, вчера ты ездил на нем на мельницу, сегодня его погнали в город. Когда же он отдохнет в своём стойле, чтобы ты мог потом отправиться на нем в путешествие? Эх, пропади ты пропадом...
- Жена, ради аллаха, отстань от меня. Мне и своего горя довольно. Что теперь делать? Уже полчаса прошло, как Худаяр-бек забрал осла. Не могу же я теперь побежать за ним и отнять осла, остановить человека на полдороге! Как бы то ни было, всё же он один из почтенных людей на селе. Будет случай, и он мне пригодится. Как можно из-за какого-то осла портить отношения со старостой. Ну, увел осла, эка беда. Вечером приведет обратно.
- А что теперь мне с Ахмедом делать?
Йахшы, а киши, ахы сабах йох, биригюн зювварлар чыхырлар. Ахы о йазыг хейваны гой бир гюн рахат галыб динджялсин, амяля гялсин ки, сяни бурадан алты айлыг йола апарсын, гятирсин. Йахшы, йекя киши, срага гюню эшшяк гетмишди Узун агаджа, дюнян апармышдын дяйирмана, бу гюн дя ки, гетди шяхяря. Пяс хавахт о хейван эвдя галыб кёкяляджяк ки, сян ону минясян, зийарятя гедясян. Ай вай, гадам о пис сифятиня!"
"Арвад, аллах хатириня ал чяк мяним йахамдан! Мяним оз фикрим озюмя бясди. Инди та неджя эдяк? Эшшяйи Худайар бяй апаралы йарым саат олар. Мян инди та гедиб, эшшяйи ондан алыб, кишини йары йолда гойа билмярям ки! Киши, геня неджя олса, агсаггалды. Адамын геня иши дюшяр. Неджя ола биляр ки, бир эшшякдян отрю хакими озюндян инджидясян? Апарыб эшшяйи, геня ахшам гайтарыб гятиряджяк да!"
"Инди пяс мян нейлийим? Попробуй-ка успокой его. Каково мне смотреть, как ребенок мой надрывается? И ради чего? Что общего у тебя с Худаяр-беком? Староста он, ну и пускай себе будет старостой. Какая польза тебе от этого?
Услышав плач Ахмеда, Иззет умолкла. Войдя в саклю, Ахмед снова бросился на землю и стал громко выть:
- Вай, вай! Хочу осла, моего осла! Клянусь аллахом, мама, Худаяр-бек взял осла в город, а там его нагрузят камнями и и погонят чинить мост... Вай, вай, мама, хочу моего ослика!
Поплакав немного, мальчик опять выбежал во двор.
Дядя Мамед-Гасан вышел за ним, чтобы узнать, куда побежал мальчик, но того и след простыл. Дядя Мамед-Гасан опять вернулся в саклю и сказал жене, что не знает, куда делся Ахмед. Это ещё больше разозлило Иззет.
- Да разрушит аллах твой дом! - вскричала она,- Иди же посмотри, куда мальчик ушел. Господи, что мне с ним делать? Гял инди Ахмяди овут, гёряк неджя овудаджагсан. Мян баламын уряйини сыхым? Ахы гёряк нядян отрю? Гёряк Худайар бяйнян сянин ня алыб веряджяйин вар? Катдады, озюня катдады да! Гёряк  онун   катдалыгынын  сяня бир няфи вар?"
Ахмядин эшикдян агламаг сясини эшидиб, Иззят сясини кясди. Ахмяд аглайа-аглайа ичяри сохулуб, геня озюню чырпды гуру йеря вя аглайа-аглайа ичяри сохулуб, геня озюню чырпды гуру йеря вя аглайа-аглайа, "вай, вай" дейя-дейя башлады:   
"Вай-вай! Мяним эшшяйими, мяним эшшяйими! Валлах, ана, Худайар бяй эшшяйи апарыб шяхяря, ордан эшшяйин устя сал  йюклюйюб, апараджаглар кёрпю гайырмага. Вай-вай-вай!...  Ана, мяним эшшяйими!"
Геня бир гядяр аглайыб, оглан ирялики кими джялд дуруб гачды эшийя.
Мяхяммядхясян ами огланын далынджа чыхды хяйятя гёрсюн оглу хара гачыр; амма Ахмяд чохдан гёздян итмишди. Мяхяммядхясян геня эвя гайыдыб, оврятиня деди ки, гёря билмяди огланы. Бу ахырынджы фягяря Иззятин гейзини дяхи артыг джушя гятирди:
"А киши, аллах гёрюм сянин эвини бярбад элясин! Бир айаг гой гёр ахы ушаг хара гачды гетди? Буй, аллах, мян неджя элийим? Ты же знаешь, что Ахмед не в своём уме, он может в колодец броситься!
- Но как же быть, жена? Как я могу теперь узнать, куда он убежал?
Иззет встала, накинула на голову старую чадру из синего ситца и вышла из сакли, проклиная Худаяр-бека на чем свет стоит.
- Да будет проклят твой родитель, Худаяр-бек! Да будет проклята твоя мать, Худаяр-бек! Пусть угодит в ад твой отец, Худаяр-бек! Пусть твой дед явится на Страшный суд вместе с Омаром, Худаяр-бек!
Иззет ушла, и дальнейших её проклятий не стало слышно. Дядя Мамед-Гасан тяжело вздохнул и, сев на палас, прислонился к стене. Досада взяла его, на лбу выступила испарина. Он снял шапку и, положив рядом на землю, стал жаловаться на свою судьбу.
- Благодарение и слава тебе, господи! Может ли человек вынести столько горестей, сколько ты наслал на меня! Непременно этот Езид, сын Езида должен был прийти и взять именно моего осла, чтобы вызвать у меня в доме такой переполох. А киши, валлах, Ахмяд дялидир. Озюню апарыб гуйуйа-зада салар."
"Ай арвад, ахы мян башыма ня даш салым? Мян ня билим инди о хара гачды, гойду гетди?"
Иззят дурду айага вя кёхня гёй чадиршяби башына салыб, чыха-чыха бу сёзляри деди:
"Атана няхлят, Худайар бяй! Анана няхлят, Худайар бяй! Дядян тюнбятюн дюшсюн, Худайар бяй! Бабанын хяшри Омярин хяшриля гопсун, Худайар бяй!"
Иззят узаглашды вя сяси гялмяди. Мяхяммядхясян ами бир ах чякиб, гялди отурду палазын устя, далыны дайады дивара. Гейзиндян йазыг кишинин алнындан тяр ахырды. Мяхяммядхясян ами папагыны чыхарды гойду йеря вя башлады бу джюр оз-озюня шикайятлянмяйи:
"Аллах, дяргахына чох шюкюр! Бяндянин башына бу гядяр иш гяляр ки, мяним башыма гялир? Бу Йезид оглу Йезид эля мяним эшшяйими гяряк гялиб апарайды ки, башыма бу гядяр галмагал гялсин? В селе две тыщи ослов. Разве он не мог взять у кого-нибудь другого? Только у меня увидел! Аллахуакбар! Велик аллах! Не зря говорит жена, сущую правду говорит. Бедное животное отдыха не знает, сил набраться не сможет. Эх, гроша ломаного я не стою. И вовсе я не мужчина. Жена и та лучше меня. Конечно, она лучше. Попробовал бы Худаяр-бек попросить осла у Иззет. Так бы она и дала ему. А ведь женщина! Аллахуакбар! И в беду ж я попал. Не знаю, о бедности ли своей горевать, о жене и детях думать, или об осле печалиться... И не дать-то осла нельзя. Ну, как было не дать? Как после того жить в деревне? Худаяр-бек как-никак начальство... Придет средь бела дня и заявит ни с того ни с сего: с тебя столько-то штрафу, выкладывай! Как тогда быть? Нет, нельзя было отказать. Не понимаю, ей-богу, что тут ещё жена вмешивается? А тот щенок как надрывается? Скажите, ради аллаха, вы что, вместе со мной в поте лица деньги зарабатывали? Кянддя ики мин эшшяк вар. Гет бирини мин, апар да! Эля мяни гёзюн гёрюр? Аллахю-акбяр! Эля арвад йалан демир ки! Догру дейир дя! Йазыг хейван бир гюн рахат галмыр ки, бир аз амяля гялсин....  Эх, валлах, мян бир гяпик пула дяймярям. Мян догрудан киши дейилям ки! Арвад мяндян йахшыдыр. Албяття, арвад мяндян йахшыдыр. Инди Худайар бяй эшшяйи Иззятдян истясяйди, Иззят эшшяк верярди? Хяля Иззят арвадды. Аллахю акбяр! Лап ишлярим чятин йеря дайанды. Валлах, билмирям касыблыг дярди  чяким, арвад-ушаг дярди чяким, эшшяк дярди чяким. Йяни эшшяйи дя вермямяк олмазды. Сёз йох, ня тёвр вермямяк олар? Эшшяйи вермясян, онда дяхи кянддя баш гяздирмяк олар? Геня неджя олса, хакимди, катдады. Гюнюн гюн орта чагы гялди, нахаг йердян йахалады ки, бу гядяр иштрафынды вер, онда пяс неджя олсун? Хейр, олмазды ки, вермийейдим. Хяля мян билмирям ки, валлах, бу арвад-ушаг ня дейир? Хяля бу кючюк нийя беля озюню йердян йеря чырпыр?! Дейин гёряк ахы мяннян бир йердя алнынызын тярини силиб пул газанмысыныз? Отдал и ладно. Мой осёл, я и отдал. Вам-то какое дело?.. А впрочем, говоря по справедливости., и они не виноваты. Ведь из-за меня убиваются. Верно говорит Иззет. Осёл ни дня не отдыхает, сил набраться не может. Нет,. они ни в чем не виноваты...
Так размышлял про себя дядя Мамед-Гасан, когда со двора донесся громкий голос Иззет, отвлекший дядю Мамед-Гасана от его дум.
- И поделом, и поделом..,- кричала Иззет со двора,- Увел осла, прекрасно сделал. Уведи, убей его! Так ему и надо, собаке! Молодец, Худаяр-бек! Спасибо тебе! Убей осла этой собаки! И этого ему будет мало!.. Ах, боже мой!
С этими словами Иззет вихрем ворвалась в саклю и набросилась на дядю Мамед-Гасана:
- Ну что? Доволен? Утешился теперь? Рожа проклятая! Знаешь, куда увел осла Худаяр-бек? В город увел, камни на нем таскать будут! Там чинят мост Гейдар-хана. Вердим, чох йахшы элядим вердим. Оз эшшяйимдир, озюм дя вердим да! Дяхи сизя ня дяхли вар? А киши, йяни инсафян онларын да гюнахы йохдур. Онлар да эля мяндян отрю галмагал эляйирляр да. Иззят йахшы дейир да. Эшшяк бир гюн бикар галмыр ки, бари бир аз кёкялсин. Хейр, онларын да гюнахы йохдур ...."
Мяхяммядхясян ами бу фикирдя иди, хяйятдян Иззятин гайым сяси гялиб, Мяхяммядхясян аминин фикрини дагытды:
"Апар да, апар! Бу кёпяйин эшшяйини дя апар олдюр дя! Ай алиня дёнюм, Худайар бяй, апар олдюр дя! Аллаха гурбан олум. Чох аджяб олду, чох йахшы олду ...."  -- Бу сёзляри дейя-дейя Иззят ох кими сохулду эвя вя узюню Мяхяммядхясян амийя тутуб геня башлады:
"Неджядир? Ди гет, рахат олдун? Динджялдин, йа йох? Ай о пис сифятиня гусум! Худайар бяй эшшяйи билирсян хара апарды? Апарыбды шяхяря, устя сал дашыйаджаглар. Хейдярхан кёрпюсюню гайырырлар. От каждого села потребовали по одному ослу. А ведь в селении Данабаш: только твой осёл известен, кроме твоего других не оказалось! Понял, в чем дело? Теперь можешь успокоиться!..
Выпалив всё это, Иззет сняла чадру и швырнула на табурет. Дядя Мамед-Гасан быстро надел шапку и подошёл к жене.
- То есть как это камни таскать? Кто это говорит?
- Кто может сказать? Жена самого Худаяр-бека. Я к ней ходила. Думала, может, Худаяр-бек ещё не успел уехать в город и я смогу вернуть осла. А он давно уже уехал. Жена мне сама сказала. Я ещё и не успела спросить, зачем Худаяр-бек взял осла в город, а она отчитала меня как следует. Что вы, говорит, не жалеете своей скотины? Разве вы не знаете, говорит, для чего Худаяр-бек взял осла в город? Взял, говорит, чтобы на нем камни на мост таскать. И наказала мне обязательно послать Ахмеда в город и вернуть осла. Хяр кянддян бир эшшяк истийибляр. Нийя, гяряк бютюн Данабаш кяндиндя эля бирджя сянин эшшяйин мяшхур иди? Да сянин эшшяйиндян башга эшшяк йох иди? Ди гет, динджялдин?"
Бу сёзляри дейиб, Иззят чаршову башындан кюрсюнюн устя атыб, геня отурду оз йериндя. Мяхяммядхясян ами джялд бёркюню башына гойуб, дурду айага вя гялди арвадынын йанына.
"Арвад, неджя эшшяйи апарыблар даш дашысынлар? Буну ким дейир?"
"Ким дейяджяк? Худайар бяйин арвады озю дейир. Мян эля ора гетмишдим. Гетдим ки, гёрюм бялкя хяля Худайар шяхяря гетмийибди, бялкя эшшяйи алам гятирям. Худайар бяй чохдан гойуб гедиб. Арвад озю мяня деди. Мян хяля хеч сорушмадым эшшяйи нядян отрю Худайар бяй апарыб шяхяря. А киши, хяля арвад мяни бир алям мязяммят элийиб эй! Мяня дейир ки, сиз мягяр малыныздан кечмисиниз? Сиз билмирдиниз ки, Худайар бяй эшшяйи нядян отрю апарды шяхяря? Апарды Хейдярхан кёрпюсюндян отрю сал дашысынлар. Мяня бярк-бярк тапшырды ки, Ахмяди йоллуйаг эшшяйи алыб гятирсин."
Выслушав рассказ жены, дядя Мамед-Гасан направился к выходу.
- Тогда пойду и сейчас же пошлю Ахмеда в город. Надо найти его.
В этот момент послышался плач Ахмеда. Дядя Мамед-Гасан вышел и вскоре вернулся с Ахмедом. Сначала он успокоил сына, а потом сказал, что надо сбегать за Худаяр-беком и вернуть осла.
Мальчик подумал и ответил, что Худаяр-бек, наверное, теперь уже в городе.
- Ничего, - сказал дядя Мамед-Гасан, - если даже о" в городе, надо найти его и взять осла.
Перестав плакать, Ахмед поглядел на мать и вышел из сакли.
Под вечер дядя Мамед-Гасан сидел на околице у дороги и с грустью смотрел вдоль дороги, ведущей к городу.
Вдали показался мальчик лет семи, в белой шапочке, в синей бязевой рубахе и в белых штанах. Он гнал маленькое стадо ягнят с пастбища в село, подгоняя отстававших ягнят связанными в пучок прутьями.
Мяхяммядхясян ами бу сёзляри эшитджяк уз гойду гапыйа сямт чыхыб гетсин.
"Гедим элядя Ахмяди бу саат гёндярим. Гедим гёрюм хардады Ахмяд."
Бу хейндя Ахмядин агламаг сяси гялди. Бир аз кечди, Ахмяд дя, Мяхяммядхясян ами дя гирдиляр ичяри. Мяхяммядхясян ами оглуна геня эшшякдян йана бир аз архайынлыг вериб деди ки, гедиб эшшяйи Худайар бяйдян алыб гятирсин. Оглан аввял джаваб верди ки, инди Худайар бяй аз галыб шяхяря йетишсин. Мяхяммядхясян ами дюбаря она деди: зяряри йохдур, эля шяхярдя дя йетишмиш олса, эшшяйи алыб гятирсин.
Ахмяд агламагдан сакит олуб, бир гядяр анасына бахды бир гядяр сага вя сола бахды, сонра шяхяря гетмяйя разы олуб эвдян чыхды.

       *       *       *       *       *

Ахшама аз галанларда Мяхяммядхясян ами гямгин кяндин гырагында, шяхяр йолунун устя, йолун кянарында отуруб, гёзюню дикмишди шяхяр йолуна. Йолнан йедди йашында бир оглан, аг тяскюлах башында, гёй гядяк архалыг айниндя вя аг туман, айаг йалын, габагына бир дястя гузу гатыб вя алиндяки шёкя  иля бу гузулары вура-вура гялир кяндя. Бу гузу сюрюсю отламагдан гялирди.
Поравнявшись с дядей Мамед-Гасаном, мальчик остановился и с удивлением посмотрел на него. Потом сделал ещё два шага к нему и спросил:
- Дядя Мамед-Гасан, зачем ты здесь в такую пору?
- Жду одного человека из города, - мягко ответил дядя Мамед-Гасан.
Мальчик заметил, что ягнята ушли далеко вперед, и, не продолжая расспросов, кинулся за стадом.
Вскоре перед дядей Мамед-Гасаном очутился мальчик лет двенадцати, одетый в лохмотья, и также спросил его, почему он сидит так поздно на дороге. Дядя Мамед-Гасан удовлетворил и его любопытство.
Когда удалился и этот мальчик, дядя Мамед-Гасан увидел стадо коров, направлявшееся в селение. Когда стадо подошло ближе, из-за коров показался мужчина лет тридцати пяти в черной чухе и белых штанах.
- Дядя Мамед-Гасан! - окликнул он,- Зачем ты сидишь здесь в такое время?
- Человека жду одного. Вот-вот должен появиться. Оглан Мяхяммядхясян аминин мюгабилиня йетиб вя дик-дик Мяхяммядхясян аминин узюня бахыб дайанды. Сонра бир-ики гядям дя Мяхяммядхясян аминин тяряфиня йерийиб сорушду: "Мяхяммядхясян ами, бу вахт бурада нийя отурмусан?" Мяхяммядхясян ами оглана чох йумшаглыгла джаваб верди:
"Бала, адам вар шяхярдя, гёзятдийирям."
Оглан гёрдю ки, гузулары хейляк араланыбдыр, дяхи бир зад демяйиб, гачды сюрюсюнюн далынджа. Оглан гетджяк Мяхяммядхясян аминин габагында геня бир он-оники йашында бир оглан джындыр палтарда хазыр олуб, Мяхяммядхясян аминин бу вахтда бурада отурмагынын сябябини сорушду. Мяхяммядхясян ами аввялинджи оглана вердийи джавабы буна да верди. Бу оглан рядд оландан сонра Мяхяммядхясян ами гёрдю ки, далдан геня бир дястя гарамал гялир. Маллар гялиб йетишди вя малларын далындан бир киши хазыр олду отуз беш-отуз алты синнидя, гара чуха, аг туман вя айаг йалын.
"Мяхяммядхясян ами, бу вахт нийя бурда отурмусан?"
"Дадаш, шяхярдя адам вар, гёзятдийирям. Индилярдя гяряк гяля."
- Так он и без тебя придет... Или нужный человек?
- Да нет, Худаяр-бек взял моего осла в город. А мне надо на мельницу. Вот я и послал за ним мальчика. Пока что нет ни мальчика, ни осла.
Конечно, дядя Мамед-Гасан мог отделаться от любопытного кратким ответом и вовсе не распространяться об осле, но он нарочно сказал про осла.
Рассказ об осле он затеял для того, чтобы услышать от мужчины что-нибудь достоверное, проверить, знает ли и он о том, что Худаяр-бек взял осла на строительные работы или не знает.
Ответ мужчины пришёлся как нельзя по сердцу дяде Мамед-Гасану. Он ответил, что Худаяр-бек не съест осла, зачем же было посылать ещё мальчика в город?
Дяде Мамед-Гасану захотелось поглубже прощупать своего собеседника, и он решил рассказать ему всё подробно.
- Сказать по правде, после того, как Худаяр-бек взял осла в город, я слышал, что...
"Йахшы, гялян  гяляджяк да. Бяли, гёрюкюр ки, чох  ваджиб адамды."
"Хейр, Худайар бяй  бу гюн эшшяйи миниб апарыб шяхяря. Эшшяйи дя гёндяряджяйям дяйирмана. Оду ки, огланы гёндярмишям. Хяля ки, ня эшшяк гялиб, ня оглан."
Мяхяммядхясян ами, сёз йох, элийя билярди ки, бу кишийя гысаджа джаваб вериб, хеч орталыга эшшяк фягяряси гятириб сёхбяти узатмасын. Амма Мяхяммядхясян ами гясдян бу джюр джаваб верди.
Мяхяммядхясян ами эшшяйин сёхбятини салды ки, гёрсюн бу киши ня дейяджяк. Айа бу да билирми ки, Худайар катда эшшяйи ишлятмякдян
отрю апарыб, йа йох? Бу кишинин джавабы Мяхяммядхясян аминин халына лап мювафиг олду. Киши джаваб верди ки:
"Чох йахшы. Худайар катда эшшяйи йемийяджякди ки, дюбаря эшшякдян отрю шяхяря адам гетсин."
Мяхяммядхясян ами лап ишин аслини билмякдян отрю сёхбяти лап ачды вя беля башлады:
"Догрусу, бу гюн Худайар бяй эшшяйи апарды шяхяря, амма сонра мян беля эшитдим.
Хотя всё это бабьи разговоры, не верится... Но поговаривали, будто с селения Данабаш потребовали в город одного осла, чтобы отправить его на мост Гейдар-хана таскать камни. Поэтому я немного забеспокоился. Мне надо погнать осла на мельницу, я и послал Ахмеда, чтобы он непременно привел осла. Вот и сижу дожидаюсь тут.
Мужчина слушал его со всё возрастающим удивлением. Когда дядя Мамед-Гасан кончил рассказывать, мужчина рассмеялся.
- Да кто это наболтал тебе? Что значит камни таскать на мост? Ха-ха-ха! Это правда, что строят Гейдарханский мост, но не один же осёл там нужен. Для постройки этого моста на Данабаш наложили сто рублей налога. Наврали тебе, дурака валяют. Вставай, пошли домой. Не теряй даром времени. Сейчас Худаяр-бек вернется и приведет осла. Вставай, идем.
Дядя Мамед-Гасан ещё раз посмотрел в сторону города и со словами "о аллах!" встал и вместе с мужчиной направился в селение. -- Йяни оврят сёзюдю, хеч инанмаг да олмаз. -- Мян, йяни беля эшитдим ки, гуйа йяни Данабаш кяндиндян бир эшшяк истийибляр ки, апарыб шяхяря, орадан Хейдярхан кёрпюсюня сал дашысынлар. Одур ки, бир аз хофя дюшдюм. Чюнки эшшяк дяйирмана гедяджякди, о сябябя мян дя Ахмяди гёндярдим ки, албяття эшшяйи гятирсин. Бундан отрю отурмушам ...."
Киши чох тяяджджюбля гулаг верирди. Мяхяммядхясян ами сёзюню гуртаран кими бир аз гюлюмсюнюб джаваб верди:
"А киши, бу ня сёздю? Неджя Хейдярхан кёрпюсюня сал дашыйаджаглар? Ха-ха-ха ....  А киши, догруду, Хейдярхан кёрпюсюню гайытдырырлар, амма дяхи бир эшшяк истямирляр ки! Хейдярхан кёрпюсюня Данабаш кяндиндян йюз манат хярдж истяйирляр. О сёзляри хяр кяс сяня дейиб, лап йалан дейиб. Башыны дивара дёйюб! Дур гедяк, а киши, хеч нахаг йеря бурда мятял олма. Инди бу саат эля Худайар бяй дя гяляр, эшшяйини дя гятиряр. Дур, дур гедяк."
Мяхяммядхясян ами геня бир йола сямт бахыб, "йа аллах" деди, дурду айага. Вя хаман шяхс иля дюшдюляр йола вя уз гойдулар кяндин ичиня. Все улицы были запружены скотом. Сумерки сгущались.
- Скажи-ка, дядя Мамед-Гасан, кто это тебе говорил?
- А, неважно, ведь всё равно вранье! Я сам хорошо знаю, что вранье. Не глупый же я! Не строят же мост с одним ослом!
Да и сказала-то об этом не кто-нибудь - жена Худаяр-бека.. Вранье, конечно. Сам знаю, что вранье...
- Ха-ха-ха... конечно так..,- прервал его мужчина,- Да ты бы раньше мне сказал. Теперь всё ясно. Знаешь, в чем дело, дядя Мамед-Гасан? Ты знаешь, я живу по соседству с Худаяр-беком. Уж кто-кто, а я-то знаю, зачем он сегодня уехал в город, У него там два дельца. Он же хочет жениться на Зейнаб.
- На какой Зейнаб?
- Да неужели не слышал? Вдову-то Кербалай-Гейдара ведь знаешь? Ну вот, он и хочет жениться на ней. Давно хочет. С того самого дня, как помер Кербалай-Гейдар. Кючя долу иди гарамал вя гойун-гузу сюрюсю иля, хава йаваш-йаваш истяйирди гаранлыгламагы.
"Мяхяммядхясян ами, сян аллах, о сёзю хяля сяня ким дейиб?"
"Хейр, йалан сёздю. Мян озюм билирям йалан сёздю. Нийя, мян ахмаг дейилям ки! Бир эшшяк иля кёрпю тикиляр? Бу сёзю дя йяни озгяси демийибди, эля Худайар бяйин овряти дейибди. Хейр, йаланды. Мян озюм билирям ки, йаланды ...."
"А киши, беляди да! Ха-ха-ха ....  Буну байагдан дейяйдин да, ряхмятлийин оглу! Мян инди мятляби баша дюшдюм. Беля билирсян ня вар, Мяхяммядхясян ами? Мян ахы, озюн дя билирсян ки, Худайар бяйгилин гоншусуйам. Худайар бяй мян билирям нийя бу гюн шяхяря гедиб. О, ики мятлябдян отрю гедиб. Ахы билмирям билирсян, йа йох? Ахы Худайар бяй Зейняби истяйир."
"Неджя Зейняби?"
"А киши, нийя танымырсан? Кярбялайы Хейдярин оврятини да! Бя, истийир! Сян билмирсян, чохдан истийир! Эля Кярбялайы Хейдяр олян гюндян. Да, Худаяр-бек, значит, хочет жениться на Зейнаб, а Зейнаб не идет за него, и жена Худаяр-бека не соглашается. Прошлой ночью у него в доме крик до небес поднялся. Наутро Худаяр-бек объявил жене, что едет в город разводиться с нею. И теперь, значит,, Худаяр-бек поехал в город либо заключить брак с Зейнаб, либо разводиться с женой. Нет, я вовсе не к тому говорю. Я хочу сказать, что жена Худаяр-бека сущая ведьма. Она нарочно сказала, что Худаяр-бек взял осла таскать на мост камни. Сказала так, чтобы ты не давал осла. Назло ему сказала ведьма... Верное слово!
Дядя Мамед-Гасан со своим собеседником дошли до перекрестка. Мужчина завернул направо.
Попрощавшись с ним и в душе благословив память его отца, дядя Мамед-Гасан зашагал к своему дому. Открыв дверь, он хотел войти, но в комнате было темно. Позвал жену, та не откликнулась. Позвала ещё раз, опять нет ответа.
Бяли, Худайар бяй Зейняби истийир. Амма ня Зейняб гялир, ня дя ки, Худайар бяйин арвады разы олур. Бу геджя гышгырыглары гёйя галхмышды.
Оду ки, сяхяр Худайар бяй дуруб арвадына дейиб ки, гедирям сяни бошуйам. Инди Худайар бяй дя Зейняби алмагдан отрю гедиб, йа да ки, арвадыны бошамагдан отрю. Йох, сёзюм орда дейил ....  Сёзюм расындадыр ки, Худайар бяйин арвады шейтанын бирисидир. О гясднян эля дейиб ки, Худайар бяй эшшяйи апарды Хейдярхан кёрпюсюня сал дашысынлар. Хеля дейибди ки, сян эшшяйи вермийясян. Аджыгнан хеля дейибди ки, сян эшшяйи вермийясян. Аджыгнан хеля дейиб. Йягин белядир."
Мяхяммядхясян ами вя хаман шяхс йетишдиляр кючянин башына. Хаман шяхс чёндю саг тяряфя вя Мяхяммядхясян ами худахафиз дейиб вя хаман шяхсин атасына гялбиндя ряхмят охуйуб, уз гойду оз эвиня гялмяйя ....
Мяхяммядхясян ами гапыны ачды ки, гирсин эвя. Гёрдю ки, эв гаранлыгды. Оврятини чагырыб, бир сяс эшитмяди. Геня чагырды, геня джаваб эшитмяди. Прикрыв дверь вернулся во двор и решил про себя, что жена заскучала одна и зашла к какой-нибудь соседке поболтать.
Пройдясь немного по двору, дядя Мамед-Гасан подошёл к воротам. Дверь хлева была рядом, и он вдруг услышал всхлипывания, доносившиеся оттуда. Тогда он повернул к хлеву посмотреть, кто это там плачет. Открыв дверь, он явственно различил голос жены. Просунув голову в дверь, дядя Мамед-Гасан позвал:
- Иззет!..
Всхлипывания прекратились, но ответа не последовало. О" позвал ещё. Опять никто не откликнулся. Дядя Мамед-Гасан позвал ещё раз, громче. Тогда из глубины хлева послышался сердитый голос жены:
- Чего тебе? Ослеп, что ли? Не видишь, что это я?
- Ты плачешь, Иззет? Мне послышалось, что кто-то плачет,
Иззет не ответила. Громко высморкавшись, она вышла из хлева и направилась в саклю. Дядя Мамед-Гасан побрел за ней. Иззет зажгла лампу и, поставив её в нишу, отошла и села в темном углу. Гапыны ортюб, гайытды хяйятя вя эля билди ки, овряти гедиб гёрясян хансы гоншуларын эвиня, бир аз сёхбят элийиб уряйи ачылсын. Мяхяммядхясян ами хяйяти бир гядяр доланыб, чыхды кючя гапысынын агзына. Чюнки тёвлясинин агзы кючя гапысына йавыг иди, гёрдю ки, тёвлядян бир агламаг сяси гялир. Гялди тёвлянин гапысыны ачыб, гёрсюн агламаг сяси харадан гялир. Гапыны ачан кими ашкар арвадынын сясини таныды. Башыны ичяри узадыб чагырды:
"Изяд!"
Агламаг сяси кясилди, амма джаваб гялмяди.
Постояв немного, дядя Мамед-Гасан сел на палас и прислонился к собранной в тюк постели.
- Скажи правду, Иззет, это ты плакала в хлеву? Женщина не ответила.
- Я ясно слышал, как кто-то плакал. Это была ты? Женщина опять не ответила.
- Конечно, была ты. Напрасно ты плачешь, напрасно убиваешься. Я только что был на большой дороге. Встретил человека из города. Он божился, что Худаяр-бек сейчас приведет осла. Он говорил, что, правда, строят Гейдарханский мост, но от селения Данабаш потребовали на это не осла, а целых сто рублей. Он клялся всеми святыми, что Худаяр-бек вот-вот приведет осла. Сам, говорит, видел... Ей-богу, я правду говорю.
- К черту приведет, к дьяволу приведет! У ребенка моего ноги теперь волдырями покрылись. Очень мне надо, придет осёл или нет. К черту придет, к дьяволу придет! Я об Ахмеде тревожусь, к черту осла! К черту придет, к дьяволу придет! Мяхяммядхясян бир дя чагырды. Геня сяс гялмяди. Мяхяммядхясян ами бир дя чагырды. Овряти Иззят аджыгланмыш джаваб верди:
"Ня вар, ня дейирсян? Гёзюн корду, гёрмюрсян ки, мяням?!"
"Иззят, аглыйырсан? Дейясян мяним гулагыма агламаг сяси гялди."
Иззят джаваб вермяди. Аввял бир фынхырды, сонра тёвлядян чыхды эшийя. Ар вя оврят уз гойдулар эвя тяряф. Гялдиляр эвя. Иззят чырагы йандырды, гятириб гойду буджагдакы дешийя вя озю гедиб отурду гаранлыг буджагда. Мяхяммядхясян бир гядяр айаг устя дуруб, гялди отурду палаз устя вя далыны да дайады йюкя.
"Иззят, догрудан пяйядя аглыйан сян идин?"
Оврят джаваб вермяди.
"Иззят, пяйядя ахы мян бир агламаг сядасы эшитдим, сян идин аглыйан?"
Иззят джаваб вермяди.
«Эля сян идин аглыйан. Нахаг йеря аглыйырсан вя уряйини сыхырсан; чюнки мян эля бу саат йол устя идим. Шяхярдян гялян вар иди. Анд ичирди ки, Худайар бяй эшшяйи бу саат гятиряджяк. Анд ичирди дейирди ки, догруду Хейдярхан кёрпюсюню гайытдырырлар, амма няинки Данабаш кяндиндян бир эшшяк истийибляр, бялкя Данабаш кяндиндян йюз манат пул истийирляр. О киши ки, мяня бу сёзляри дейирди, анд ичирди ки, эля бу саат Худайар катда эшшяйи гятиряджяк. Дейирди эля озюм гёрдюм. Валлах, догру дейирям."
"Джяхяннямя гяляджяк, гора гяляджяк! Мяним оглумун айаглары инди габар олубду. Мяним ня веджимя эшшяк гялди, йа гялмяди. Джяхяннямя гялсин, гора гялсин! Ахмяд тез гялейди. Мян эля Ахмядин фикриня галмышам, йохса эшшяк джяхяннямя гялсин, гора гялсин!"
- Жена, ей-богу, тот мужчина говорил, что сейчас придет. Сама подумай, зачем было ему врать? Если б он не знал, не говорил бы. Он клялся, что сам видел на базаре их обоих, Худаяр-бека и Ахмеда. Я, говорит, собирался идти и спросил у "их, когда они пойдут. Те ответили, что сейчас трогаются. Я, говорит, пошёл, а они остались, чтобы после меня тронуться.
Женщина ничего не сказала. Она встала, вздохнула, высморкалась в подол юбки и, взяв с табурета несколько сухих лавашей, отнесла к двери и стала кропить их водой.
- Иншаллах, сейчас придет! - проговорил дядя Мамед-Гасан и, надев башмаки, подошёл и встал около жены.
Когда Иззет кончила мочить хлеб, дядя Мамед-Гасан взял кувшинчик и вышел во двор. Вскоре он вернулся и, присев на корточки у дверей, начал совершать дастамаз - обязательное омовение к намазу.
"Арвад, валлах о киши дейирди ки, эля бу саат гяляджякляр. Ахы о кишийя ня олубду дуруб йаландан десин? Олмаса демяз ки! Анд ичирди дейирди мян онлары озюм икисини дя базарда гёрдюм; йяни Худайар бяйи дя, Ахмяди дя. Дейирди эля мян чыхдым гялям, онлардан сорушдум бя сиз ня вахт гедирсиниз? Мяня дедиляр ки, эля инди биз дя гялирик. Мян гялдим, онлар да галдылар ки, гялсинляр."
Оврят бир сёз демяди. Дурду айага, бир ах чякди, геня бир фынхырды вя дизлийинин гырагыйнан бурнуну силиб, гялди кюрсюнюн йанына, бир нечя гуру лаваш гётюрюб, йыгды сол алинин устя вя апарыб чёмбялди гапынын агзында вя башлады чёрякляри суламагы.
Мяхяммядхясян ами:
"Иншаллах, инди гялярляр," -- дейиб дурду айага вя башмагларыны гейиб, гялди дурду арвадынын йанында.
Иззят чёряк суламагдан гуртаран кими Мяхяммядхясян кюркюню гётюрюб чыхды эшийя вя бир аз кечди, гялди вя гапынын агзында чёмбялиб, башлады дястямаз алмаглыгы.
Прежде всего он помыл кисти рук, потом лицо, а затем руки до локтей. Каждый раз, выливая воду, он произносил "бисмиллах". Покончив с омовением и проведя мокрой рукой, согласно ритуалу, по голове, он вошёл в саклю и, найдя в нише мохир, положил на палас и приступил к намазу.
Иззет снова села в угол и, положив подбородок на поднятое колено, стала смотреть перед собой.
Дядя Мамед-Гасан, прочитав азан и игаме, перешел к хамду и гюльхуваллаху и готовился уже перейти к поклону, когда дверь открылась и в комнату ввалился усталый и словно больной Ахмед.
Дядя Мамед-Гасан поднял обе руки к небу и воскликнул:
- Аллахуакбар!
Иззет радостно вскочила с места и позвала Ахмеда. Тот остановился у дверей и, прислонившись к стене, простонал:
- Ох, мама!
Дядя Мамед-Гасан не вытерпел, после второго земного поклона он прервал намаз и бросился к Ахмеду. Аввял аллярини йуду, сонра узюню вя сонра голларыны. Хяр бир суйу тёкяндя дейирди: "Бисмиллах". Дястямазы гуртарыб вя мяс чякиб, гялди бир тахчадан мёхюр тапыб, гойду палазын устя вя башлады намазы.
Иззят дя геня гедиб буджагда отуруб, чянясини гоймушду дизляринин устя. Мяхяммядхясян азаны вя игамяни охуйуб, кечди хямдя вя гюлхювяллахы зикр эляйиб, истяйирди айилсин рюкуа, бирдян гапы ачылды вя Ахмяд зяиф вя нахош кими гирди ичяри. Мяхяммядхясян ами аввял хяр ики аллярини гёйя галхызыб, бярк "аллах-якбяр" -- деди. Иззят севинджяк галхды йериндян вя чагырды:
«Ахмяд!"
Ахмяд эвя гирян кими нахош адамлар кими дивара дайаныб алчаг сяс иля деди:
"Вай, ана!"
Мяхяммядхясян ами сябр эляйя билмяйиб, икинджи сядждядя намазы йарымчыг гойуб озюню туллады Ахмядин йанына. Отец и мать, схватив сына за руки, спрашивали наперебой:
- Почему ты так стонешь, сыночек?
- Что у тебя болит, милый? Иззет спросила:
- Почему не садишься, родной мой?
- А где осёл, детка? - спросил дядя Мамед-Гасан. Едва успел дядя Мамед-Гасан произнести слово "осёл", как Иззет стала громко и сердито бранить его:
- Да провалится в преисподнюю отец того, кто отдал осла! Пусть будет проклят отец того, кто отдал осла! Пусть змея ужалит осла! Дитя моё чуть не умирает здесь, а он ещё про осла спрашивает...
Дядя Мамед-Гасан ничего не ответил. Ахмед, прислонившись к стене, громко стонал и охал. В конце концов Иззет удалось усадить его на палас. Когда Ахмед отдышался и успокоился, Иззет и дядя Мамед-Гасан уговорили его рассказать о своём путешествии в город. Ар вя оврят хяряси Ахмядин бир голундан йапышыб, бири дейир: "Бала, нийя эля элийирсян?", о бириси дейир: "Бала, харан агрыйыр?".
Иззят дейир:
"Гадан алым, Ахмяд, нийя отурмурсан?"
Мяхяммядхясян дейир:
"Бала, бя эшшяк неджя олду?"
Мяхяммядхясян ами Ахмяддян эшшяк неджя олмагыны сорушан кими, Иззят уджа сяс иля онун устя чыгырыб башлады йаманы:
"Ай эшшяк верянин атасы тюнбятюн дюшсюн! Ай эшшяк сатанын атасына лянят! Ай о эшшяйи гёрюм илан вурсун? Мяним балам бурда аз галыр ки, олсюн, хяля дуруб эшшяк ахвалаты салыр орталыга."
Мяхяммядхясян ами бир сёз демяди. Ахмяд дя дивара дайаныб, гах "вай" дейир, гах "ох" дейир. Ахыры гюджля вя артыг йалвармаглыг иля вя о узюндян-бу узюндян опмяклик иля Иззят Ахмядин голундан йапышыб, гятириб отуртду палаз устя ки, оглан рахатлансын.
Бир гядяр динджялиб Ахмяд, Мяхяммядхясян аминин вя Иззятин тявяггясиня гёря башлады шяхяря гедиб гялмяклийинин ахвалатыны нагыл элямяклийи.
Ахмед начал рассказ с того, как он шел в город и сколько раз садился в дороге отдохнуть; потом перешел к тому, как он добрался до города, нашел караван-сарай и дрался с хозяином; дальше рассказал о том, как метался по городу в тщетных поисках Худаяр-бека, и закончил рассказ тем, как шел обратно, часто останавливаясь и превозмогая усталость.
Рассказывая всё это, Ахмед каждое слово подкреплял клятвой. Скажет слово и прибавит "ей-богу", скажет другое - и подтвердит "клянусь имамом Гусейном", ещё слово - и опять клятва "клянусь имамом Рзой", клянусь саблей Дженаб-Эмира".
Окончив рассказ, Ахмед повернулся к матери.
- Мама, что ты сварила?
- Ничего не варила, детка. Один хлеб... Если хочешь, принесу ещё немного простокваши.
- Я не хочу простокваши! - заныл Ахмед,- Не могла каши сварить немного?..
- Не знаю, сынок, как-то не удалось. Башлады аввял йорулуб йол устя нечя йерлярдя турмаглыгындан вя сонра неджя гялди шяхяря вя карвансарачы иля дава элямяклийиндян. Сонра геня шяхярдя о йаны-бу йаны гязиб, Худайар бяйи ахтармаглыгындан вя ахыры геня йорула-йорула, йолун устя бялкя он-он беш йердя отура-отура гялиб Данабаш кяндиня чыхмаглыгындан.
Ахмяд нагыл элийя-елийя хяр бир сёз арасында бир анд ичирди. Бир сёз дейирди, бир дейирди "валлах"; бир сёз дейирди, бир дейирди: "имам Хюсейн хаггы"; бир сёз дейирди, бир дейирди: "имам Рза хаггы", "джянаб амирин Зюлфюгары хаггы". Ахмядин наглы гуртарды вя узюню тутду анасына:
"Ана, ня биширмисян?"
"Бала, бир зад йохду, эля йаван чёрякди....  Агяр истийирсян, гатыг да вар, гятирим." "Хи, хи, хи, мян гатыг йемирям. Нийя, бир аз аш биширяйдин да!"
"Бала, ня билим, эля бу галмагал лап башымызы гатды. В этой суматохе я совсем растерялась, забыла. Что делать? Поешь сегодня простокваши, а завтра, бог даст, сварю тебе кашу.
Иззет принесла и положила перед сыном хлеб и простоквашу. Мальчик начал есть, а муж с женой принялись за намаз.
Дядя Мамед-Гасан кончил молиться раньше жены и, подсев к сыну, стал снова спрашивать его, как он себя чувствует. Мальчик, поглощенный едой, не отвечал. Не получив от сына ответа, дядя Мамед-Гасан спросил:
- А что нового в городе, сынок?
Ахмед хотел что-то ответить, но рот у него был набит хлебом. В это время и Иззет покончила с намазом и, повернувшись к мужу, начала строго укорять его за то, что он пристает к ребенку.
Дядя Мамед-Гасан послушно замолчал и, взяв четки, начал перебирать их, произнося при этом молитвы.
Иззет встала и, бросив чадру на табурет, пошла за хлебом. Принесла хлеб и предложила мужу поесть. Дядя Мамед-Гасан покорно придвинулся к скатерке. Гойду ки, гёряк ня гайырырыг? Нейляк, бу гюн гатыг йе, сабах иншаллах, албяття сяня аш биширярям."
Иззят бир гядяр чёряк вя гатыг гятириб, гойду оглунун габагына. Оглан башлады йемяйя. Ар вя оврят дурдулар намаза.
Мяхяммядхясян ами намазы оврятиндян тез гуртарыб, гялди отурду оглунун йанында вя башлады онун кефини вя халыны сорушмагы. Оглан башыны ашагы галыб, анджаг йемяйя мяшгул иди. Мяхяммядхясян ами огландан джаваб алмайыб геня сорушурду.
"Бала, шяхярдя ня вар, ня йох?"
Ахмяд дейясян истяди бир сёз десин, амма чюнки ордлары долу иди хёрякнян, мюмкюн элийя билмяди джаваб версин. Иззят намаздан
гуртарыб узюню тутду ариня сямт вя тярхнян она башлады нясихят элямяйи ки, ушага азиййят вермясин.
Мяхяммядхясян ами нясихяти гябул эдиб, чякилди кянара вя тясбехи гётюрюб башлады чевирмяйи. Чевиря-чевиря алчагдан бир дуа вирд эляйирди. Иззят дурду айага вя йаваш-йаваш чадиршябини атыб кюрсюнюн устя, бир нечя суланмыш чёряк дя гятириб гойду орталыга вя арини чагырды ки, йавыг чякилиб чёряк йесин. Мяхяммядхясян ами геня оврятинин сёзюня бахыб, чякилди дястярханын башына. Ахмед уже успел покончить с простоквашей; поэтому, когда дядя Мамед-Гасан придвинул чашку к себе, чтобы обмакнуть хлеб в простоквашу, Ахмед весело хихикнул. Посмотрев на сына, рассмеялся и дядя Мамед-Гасан, Иззет поморщилась и опять принялась распекать мужа.
- Несчастный ты человек, стыда в тебе нет. Я бы на твоем месте плакала, а не смеялась.
- Зачем же ты мне говоришь? Скажи лучше своему сыну.
Я смеюсь или он?
- Зачем мне говорить сыну? Кто не сегодня-завтра едет в Кербалу, ты или мой сын? Ты должен бояться, что товарищи твои уедут в Кербалу и станут кербалаями, а ты, как баба, будешь сидеть дома.
- Иншаллах, и я поеду. Я не хуже других.
Иззет больше ничего не сказала и, опустив голову, продолжала ужинать.
Усталый Ахмед растянулся тут же возле скатерти; отец сделал ему замечание, что за едой нельзя ложиться, но Ахмед пропустил замечание отца мимо ушей. Ахмяд гатыгы йейиб, габы лап тямизлямишди. Мяхяммядхясян ами габы чякди габагына вя истяди чёряйини батырсын гатыга. Ахмяд башлады хырылдамага. Мяхяммядхясян ами озю дя оглуна бахыб башлады гюлмяйи. Амма Иззят узюню туршудуб йапышды мязяммятин уджундан:
"Ай йазыг, сяндя ар-намус харда иди? Мян сянин йериня олсам, агларам эй, няинки хырылдарам!"
"Ахы мяня нийя дейирсян, оглуна де да. Мян гюлюрям, йа о гюлюр?"
"Нийя, оглума нийя дейирям? Сян сабах йох бири гюн зийарятя гедирсян, йа оглун гедир? Оглумун ня веджиня?! Сян гяряк фикря галасан ки, йолдашларын чыхыб гедиб кярбялайы оладжаглар, амма сян арвад кими отураджагсан эвдя."
"Иншаллах, мян дя гедярям. Мян онлардан кям дейилям ки, мян галым, онлар гетсинляр."
Иззят динмяди, башыны салды ашагы вя башлады йемяйя Ахмяд йоргунлуг джяхятя отурдугу йердя йыхылды йан устя, атасы она диггят тутду ки, чёряк орталыгда олан вахт адам йатмаз. Ахмяд гулаг асмады.
Дядя Мамед-Гасан и Иззет продолжали есть. Вдруг Ахмед приник лицом к земляному полу и громко зарыдал.
- Что с тобой, сынок? - спросил отец.
Ахмед продолжал плакать. Придвинувшись к сыну, Иззет положила руку ему на плечо и, склонившись к нему, начала
спрашивать:
- Детка моя! Ахмед! Почему плачешь?
- Моего осла-а-а! - проговорил сквозь рыдания Ахмед,- Вай, вай, осла, осла, моего осла-а-а!.. Осла-а-а!.. Иззет стала успокаивать сына.
- Не плачь, голубчик мой! Не надо плакать!.. Да сгинет в ад отец хозяина осла! Зачем надо было отдавать осла? До сих пор осёл аллах знает где пропадает!
- Осла-а-а! Моего осла! Моего осла-а-а!..
Иззет совсем вышла из себя и накинулась на дядю Мамед
Гасана:
- Да встань же, встань! Сходи узнай, что с ослом! Если осёл не вернется, мой бедный ребенок не уснет сегодня.
Мяхяммядхясян ами вя овряти чёряк устя идиляр. Бирдян Ахмяд узюгуйлу йыхылыб башлады агламагы.
"Бала, нийя аглыйырсан? " -- Атасы бу джюр сорушду.
Ахмяд бир джаваб вермяйиб овунмады. Иззят Ахмядин йанынасюрюшюб, алини гойду оглунун чийниня вя башыны айди онун башынын устя.
"Бала, Ахмяд, нийя аглыйырсан?"
Ахмяд аглайа-аглайа бу джюр джаваб верди:
"Мяним эшшяйими ....  Вай, вай, вай!....  Мяним эшшяйими! Мяним эшшяйими! Мяним эшшяйими!....  Э ... э ... э ....  Мяним эшшяйими!..."
Иззят геня башыны айиб, оглуну башлады диля тутмага.
"Бала, аглама, аглама, бала  ...  эшшяк йийясинин атасы тюнбятюн дюшсюн! Нийя эшшяйи верирди ки, индийя кими эшшяк чёлдя-баджада галейди."
«Э ... э ... э ... мяним эшшяйими, мяним эшшяйими, мяним эшшяйими!"
Иззят лап хирсляниб, узюню тутду Мяхяммядхясян амийя сямт вя чыгыра-чыгыра башлады:
"Дур ахы гет, дур гет гёр ахы эшшяк неджя олду? Эшшяк гялмяся, мяним балам йуху йухулуйаджаг? Поди же разузнай, что с ним случилось? Посмотри, что сделал с ослом этот Омар сын Омара?
- Да куда мне теперь идти?
- А ад иди, в преисподнюю! Куда ещё тебе идти? Посмотри, может, вернулся этот пес, сидит себе дома. Может быть, он уже привел осла. Кто знает, может, он пустил осла к себе во двор. Это же не такой народ, чтобы вернуть чужое добро хозяину...
Призвав на помощь аллаха, дядя Мамед-Гасан тяжело поднялся, и Ахмед перестал плакать.
Короче говоря, дядя Мамед-Гасан пошёл к Худаяр-беку, там сказали, что Худаяр-бек ещё не вернулся. Оттуда он опять вышел на дорогу в город, но в темноте ничего не мог различить.
Удрученный и разбитый, дядя Мамед-Гасан вернулся домой, но, боясь сказать, что осла до сих пор ещё нет, не знал, как войти. Постояв немного у ворот, он зашёл в хлев. Там было темно. Вдруг что-то хрустнуло в глубине хлева. Дядя Мамед-Гасан радостно издал звук, которым обычно зовут осла:
- Чоше!.. Дур гет гёр ахы эшшяк неджя олду? Гёр о Омяр оглу Омяр эшшяйи нейляди? "
"Мян инди хара гедим?"
"Сян инди джяхяннямя гет, гора гет! Хара гедяджяксян? Гет гёр бялкя о гёпяк гялиб, отуруб эвиндя? Бялкя эшшяйи гятириб? Ким билсин гятириб отюрюб хяйятляриня. Йяни олар дейирсян эля миллятдиляр ки, халгын малыны гятириб геня сахибиня тушралар?"
Мяхяммядхясян ами "йа аллах" дейиб дурду айага вя Ахмяд сясини кясди. Мюхтясяр, Мяхяммядхясян ами гетди. Худайар бяйи эвляриндян сорушду. Дедиляр ки, гялмяйиб. Геня шяхяр йолуна сямт чыхды, бир шей гёрмяди. Кор-пешман гайытды гялди эвиня вя билмяди ки, неджя эвя гириб десин ки, хяля эшшяк гялмяйиб. Бир гядяр дурду кючя гапысынын агзында, сонра гирди тёвляйя. Тёвля гаранлыг иди. Бир шаггылты гялди. Мяхяммядхясян севинджяк "чёчя" эляди; гуйа эшшяйи чагырыр.
В это время и Иззет оказалась во дворе, услышав из хлева голос дяди Мамед-Гасана, решила, что тот привел осла.
- Ахмед, поздравляю! - радостно крикнула она сыну,- Осёл вернулся!
Ахмед стрелой выскочил из комнаты и, задыхаясь от радости, подбежал к матери.
- Мама, где осёл? Мой осёл, мой осёл! А где же он, мама?
- Идем, детка, идем. Отец загнал его в хлев. Наверное, уже лет тридцать Иззет не бегала так проворно. Добежав до дверей хлева, Ахмед бросился внутрь и позвал отца.
- Что тебе, сынок? - спросил дядя Мамед-Гасан.
- Осла! Моего осла! Отец, моего осла-а-а!..
- Осла ещё нет, сынок. Не знаю, почему до сих пор не вернулся этот собачий сын.
Это было свыше сил Ахмеда. Услышав слова отца, он тут же, у дверей хлева, грохнулся наземь и заголосил. Иззет и дядя Мамед-Гасан тоже начали плакать: Иззет с горя, а муж её- от бессильного гнева.
До самого утра Ахмед не сомкнул глаз.
Не спала и Иззет.
Не спал и дядя Мамед-Гасан. Бу хейндя Иззят хяйятдя имиш; Мяхяммядхясян аминин тёвлядя "чёчя" сясини эшидиб, эля билди ки, эшшяк гялиб; севинджяк уджа сяс иля оглуну чагырды ки, она мюждя хябяри версин.
«Ахмяд, муштулугуму вер, эшшяк гялди."
Ахмяд эвдян илдырым кими хяйятя гачыб, севиня-севиня вя ляхлийя-ляхлийя гялди анасыныи йанына.
"Ана, ханы эшшяк? Буй-буй, мяним эшшяйими, мяним эшшяйими, мяним эшшяйими! Ана, ханы эшшяк?"
"Бала, гял, гял гедяк. Дядян эшшяйи гатды пяйяйя."
Ана вя огул тялясик гачдылар тёвляйя сямт. Иззят бялкя отуз илдир ки, беля зиряк гачмамышды. Пяйянин гапысына йетишджяк Ахмяд озюню сохду ичяри вя аввял дядясини чагырды.
"Дядя!"
"Няди, бала?"
"Мяним эшшяйими! Э ... э ... э....  Мяним эшшяйими! Дядя, ханы мяним эшшяйим?"
"Бала, хяля эшшяк гялмийиб. Билмирям о кёпяк оглу нийя индийя кими гялиб чыхмады?"
Ахмядя та бу сёз бяс иди. "Вай" дейиб тёвлянин гапысынын агзында озюню чырпды йеря. Иззят гюссядян вя Мяхяммядхясян ами хирсиндян башладылар Ахмяд кими агламагы.
Та сюбхядяк ня Ахмяд йухулуйуб, ня Иззят, ня дя Мяхяммядхясян ами.

7

Ал-хямду лиллахил-лязи ахяллят никахя вя тязвиджя вя хяррямяз-зина вя сифахя вя сялатю вя сяламю ала хейри хялгихи Мяхяммядин вя алихи-яджмяиня аллязи аз-хябяллахю анхюмюр-риджся вя тяххяряюм тятхирян. Амма бяду ал-хямдю вя сяна  ... фягят чаляллахю тябарякя вя тяалафи китабихил-Кярим вя фюрганихил-язим. Аззя мян гаилин аузю биллахис-сямиил-ялим миняш-шейтанирряджим вя анкихюл-яйама мин кум вяс-салехин мин ибадикум вя асаикум анйякуну фюгарая йугнихюмю-лахю мин фязлихи вяллахю васиюн алим: анкяхтюл-мярятял-мялумятя лиряджюлил-мялуми аляс-сюдагил-мялуми гябюлтюн-никахя лир-ряджюлил-мялуми аляс-сюдагил-мялуми анкяхтюл-мярятял-мялумятя лир-ряджюлил-мялуми аляс-сюдагил-мялуми гябилтюн-никахя лир-ряджюлил-мялуми аляс-сюдагил-мялуми анкяхтюл мярятял-мялумятя лир-ряджюлил-мялуми аляс-сюдагил-мялуми-гябилтюн-никахя лир-ряджюлил-мялуми аляс-сюдагил-мялум. Зяввяджтюл-мярятял-мялумятя лир-ряджюлил-мялуми аляс-сюдагил-мялум, Гябилтюл-тязвиджя лир-риджюлил-мялуми аляс-сюдагил-мялум.
Анкяхтю-вя зяввяджтю-мярятял-мялумятя ли-ряджюлил-мялуми аляс-сюдагил-мялум. Гябилтю-никахя вяттязвиджя ли-ряджюлил-мялуми аляс-сюдагил-мялум.
Анкяхтю Зейнябя ли Худайар бяй аляс-сюдагил-мялум гябилтю-никахя ли-Худайар бяй аляс-сюдагил-мялум. Зяввяджтю Зейнябя ли-Худайар аляс-сюдагил-мялум. Гябилтю-тязвиджя ли-Худайар аляс-сюдагил-мялум. Анкяхтю вя зяввяджтю Зейнябя ли-Худайар аляс-сюдагил-мялум. Гябилтю-никахя вя тязвиджя ли-Худайар аляс-сядагил-мялуми. Бязяни даими дадям Зейнябра бяр Худайар. Бяр мехри-мялум бязяни дили гябул нямудям бяр Худайар бяр мехри-мялум.
Даими оврятлийя вердим Зейняби Худайара 50 манат мехр узяриня. Даими оврятлийи гябул элядим Худайара 50 манат мехр узяриня.
Аллаххюммя! Аллиф бейняхюма бихягги Мяхяммядин вя алихи вя бихюрмяти сурятил - "фатихя"!
Прочитав заключительную молитву, кази сказал:
- Да благословит аллах! - и, положив брачный акт перед собой, обратился к присутствующим:
- Теперь подойдите и подпишите.
Рядом с кази, на почётном месте, сидел Худаяр-бек. Пониже Худаяр-бека сидел молодой человек лет двадцати двух-двадцати трех. Это был рассыльный данабашского главы и приятель Худаяр-бека Гасымали, которого мы уже знаем.
Дальше сидели двое других мужчин - Кербалай-Кафар и Кербалай-Сабзали, тоже данабашцы. Первому было лет тридцать, а то и тридцать два, а второму не более сорока. Оба они закадычные друзья Худаяр-бека.
Мы, конечно, знаем уже, зачем собрались здесь эти господа. Привел их сюда Худаяр-бек. Гасымали представляет Зейнаб, а двое других - свидетели.
Мы конечно, знаем и о том, что их представительство и свидетельство ложны. Поэтому-то всё они, по совету Худаяр-бека, представились кази под вымышленными именами.
Газы фатихя сурясини охуйуб, "аллах мюбаряк элясин" -- дейиб, алиндяки кябин кагызыны гойду габагына вя узюню тутду отуранлара.
"Ди гялин, гол чякин."
Отуранларын бири Худайар бяй иди. Худайар бяй отурмушду йухары башда диз устя. Худайар бяйдян ашагы отурмушду ийирми ики-ийирми уч синндя бир джаван оглан. Бу, Данабаш кяндинин главасынын йасовулу вя Худайар бяйин ряфиги Гасымялидир ки, биз таныйырыг. Гасымялидян ашагы отурмушду геня ики шяхс; биринин синни оларды отуз-отуз ики, о биринин дя синни гырхдан йухары олмазды. Бунлар хямчинин данабашлыдырлар. Аввялкинин ады Кярбялайы Гафар вя икинджисинин ады Кярбялайы Сябзялидир. Бунлар хяр икиси Худайар бяйин сядагятди вя кёхня ряфигляридир.
Сёз йохдур ки, бизя мялумду ки, бу агалар ня сябябя инди гялиб, бурада айляшибляр. Бунлары Худайар бяй гятириб: Гасымяли Зейняб тяряфиндян вякилди вя галанлары шахиддиляр.
Албяття, биз буну да билирик ки, бунларын вякилликляри вя шахидликляри сахтады. Бу сябябя Худайар бяйин тядбириня гёря бунлар учю дя газыйа озлярини озгя джюр нишан вериб, адларыны дяйишдиляр. Гасымали назвался Велигулу, сыном Зейнаб, и сказал кази, что мать уполномочила его выразить от её имени согласие выйти замуж за Худаяр-бека.
Кербалай-Кафар назвался Кербалаем-Бахшали, а Кербалай-Сабзали Мешади-Оруджем; они оба подтвердили слова Гасымали-Велигулу.
И так, кази прочитал последнюю молитву, положил перед собой листок брачного акта и, поздравив Худаяр-бека, обратился к остальным, которых я уже представил вам, с предложением подойти и подписать.
- Кази-ага! - взволнованно сказал Гасымали,- Я не могу подписать.
То же самое сказали Кербалай-Кафар и Кербалай-Сабзали,
- Как то есть не можете подписать? - удивленно спросил кази.
Всё трое ответили, что они неграмотны и писать не умеют.
Тогда кази сказал, что им надо привести грамотного человека, который мог бы подписаться за них. Они попросили кази, чтобы он взял этот труд на себя, и расписался за них. Гасымяли адыны гоймушду Вялигулу ки, олсун Зейнябин оглу. Газыйа деди ки, анам Зейняб мяни бу хюсусда вякил эдиб; йяни Худайар бяйя гетмяк ризасыны верибди. Кярбялайы Гафар адыны гойду Кярбялайы Бахшалы. Кярбялайы Сябзяли дя адыны гойду Мяшяди Оруджяли. Бунлар хяр икиси Гасымялинин вякиллийиня шяхадят вердиляр.
Бяли газы фатихя сурясини охуйуб, "аллах мюбаряк элясин"--дейиб, алиндяки кябин кагызыны гойду габагына вя узюню тутду отуранлара, хансыларыны ки, сизя танытдым:
"Ди, гялин, гол чякин."
Гасымяли джялд джаваб верди:
"Газы ага, мян гол чякя билмирям."
Гасымяли верян джавабы Кярбялайы Гафар да вя Кярбялайы Сябзяли дя дедиляр.
Газы тяяджджюбля сорушду ки, йяни неджя гол чякя билмязляр? Учю дя джаваб вердиляр ки, дяст-хятляри йохду; йяни бисавад адамдылар. Газы онлара дюбаря деди ки, элядя пяс гяряк гедиб эля адам гятиряляр ки, онларын авязиндян гол чяксин. Бунлар газыдан тявяггя элядиляр ки, эля газы озю онларын авязиндян гол чяксин. Кази подумал немного и решительно отклонил их просьбу.
Гасымали встал, чтобы пойти за грамотным человеком, но в дверях остановился и, подумав, повернулся к кази:
- Кази-ага, где мне теперь в незнакомом городе отыскать человека, который бы пришёл сюда расписаться за нас? Будь милостив, распишись уж сам...
Быть может, раньше кази и согласился бы расписаться за них, но теперь ни за что бы этого не сделал, потому что из их разговора, и особенно из последних слов Гасымали он впал в подозрение, что тут кроется какая-то хитрость. Кази был опытный в таких делах человек.
- Нечего зря болтать, - настаивал кази,- Давно бы уже привел человека...
Не прошло и получаса, как брак был оформлен. Кази вторично благословил новобрачного, после чего Худаяр-бек, Гасымали и оба кербалая собрались уходить.
- Кази-ага, - остановился Худаяр-бек, - у меня один вопрос.
Газы бир гядяр дурухду вя бу амря разы олмады. Гасымяли дурду айага ки, гедиб бир адам гятирсин. Гапынын агзында дуруб, бир фикир эляди вя узюню тутду газыйа сямт:
"Ахы, газы ага, мян бу гюрбят вилайятдя кими танырам ки, гедиб тапым гятирим? Гял эля сян озюн гол чяк бизим авязимиздян."
Газы агяр аввял разы олсайды да бунларын авязиндян гол чякмяйя, инди дяхи хеч вяджх иля олмаз. Ондан отрю ки, бунларын данышмагындан вя Гасымялинин бу ахырынджы сёзюндян бир аз бядгюман олду ки, мябада бунлар хийля эляйяляр. Газы тяджрюбяли адамды. Бу джяхятя Гасымялийя тякиднян деди:
"Дяхи чох данышмагын мянасы йохдур. Байаг гетсяйдин, инди адам гятирмишдин."
Йарым саат кечмяди ки, кябин мясяляси тамам олду. Газы дюбаря хейир-дуа эляди вя Худайар бяй, Гасымяли вя хяр ики Кярбялайылар дурдулар айага ки, гетсинляр Худайар бяй узюню тутду газыйа:
"Газы ага, бир мясялям вар. Нечего и говорить, что та женщина теперь моя законная жена. Но дело, кази-ага, в том, что та женщина несколько строптива. Не то чтобы очень, но немного не в себе. Ну, как не в себе? Просто не в своём уме, вроде как бы помешанная. Конечно, вы убедились сейчас, что она сама выразила желание быть моей женой. Вот же Велигулу, её сын, налицо. Не так ли, Велигулу? Да, вот и он не отрицает, что его мать немного не в своём уме, то есть не всё у нее дома... Может случиться, что мы вернемся в село, а у женщины - я говорю про Зейнаб - вдруг приступ помешательства начнется. Как тогда быть?
Кази открыл было рот, чтобы ответить, но Гасымали предупредил его.
- Это правда, кази-ага! Клянусь твоей головой, моя мать немножко не в своём уме. С самой смерти покойного моего отца она каждый день плакала, плакала и доплакалась до того, что у нее помутился разум. Правда, кази-ага, у моей матери бывают приступы помешательства. Сёз йох, инди о арвад олду мяним кябинли арвадым. Амма сёз бурасындадыр ки, газы ага, о арвад бир аз бядхасиййятди. Йяни о гядяр дя бядхасиййят дейил, бир аз беля дялисодур. Йяни дялисо да дейил, беля бир аз хушу башында дейил, дялийя охшайыр. Сёз йох, инди сиз озюнюз дя гёрюрсюнюз ки, онун мяня гялмяк хахиши вар. Вялигулу, беля дейилми? Бяли, бу киши озю хеч данмыр ки, анасы бир аз дялисоду; йяни бир аз хушу башында дейил. Инди ишди, биз гетдик кяндя вя гёрдюк ки, арвадын, йяни Зейняб арвадын дялилийи тутуб, онда пяс мяним тяклифим няди?"
Газы истяйирди ки, агзыны ачыб бир сёз десин, амма Гасымяли габаглады:
"Догруду, газы ага. Башын учюн мяним анамын бир аз хушу башында дейил, эля ряхмятлик атам Кярбялайы Хейдяр оляндян анам гюн олмазды ки, агламасын. Эля о гядяр аглады ки, гюссядян ахырда дяли олду. Догрудан, газы, мяним анамын бир тутмасы вар. Не дай бог, как начинается этот приступ, ничего с ней не сделаешь.
- Что ж, парень, - сказал кази, перебирая четки, - разве нет в вашем селе аксакалов? Разве у вас помешанные и сумасшедшие предоставлены своей воле? Не должно этого быть. В городе вовсе не так. Если в городе кто-нибудь сходит с ума, его хватают и сажают в тюрьму. И столько бьют, столько держат его голодным, без воды, что сумасшедший наконец приходит в себя.
Когда кази кончил, Худаяр-бек снова обратился к нему:
- Всё может быть, кази-ага, кто знает... Вдруг, вернувшись в селение, мы застанем женщину в приступе и она заартачится: не хочу-де выходить за него замуж. Что мне тогда делать? Эта женщина настолько помешана, до того потеряла рассудок, что может вовсе отказаться от своих слов и заявить, что она даже сына не уполномочивала.
- Как она посмеет говорить этакое? - вмешался в разговор Кербалай-Кафар.
Тутмасы тутанда да аллах гёрсятмясин, охдясиндян гялмяк олмур."
Газы тясбехи чевиря-чевиря деди:
"Нийя, олан, мягяр сизин кяндиниздя агсаггал йохду? Мягяр сизин кяндиниздя дялиляр, диваняляр оз башынадылар? Гяряк беля зад олмуйа. Шяхярдя ки, беля зад йохду. Шяхярдя бириси дяли олду. Ону тутуб гатырлар дама. О гядяр кётяк вурурлар, о гядяр адж-сусуз сахлайырлар ки, аглы башына гялир."
Газы сёзюню гуртарды вя Худайар бяй дюбаря сорушду:
"Инди ишди, газы ага, ня билмяк олур, инди ишди биз гетдик гёрдюк ки, Зейняб арвадын тутмасы тутуб, дейир ки, мян филанкяся гетмирям, онда пяс мяним тяклифим няди? Чюнки о арвад о гядяр дялиди ки, о гядяр хушсузду ки, горхурам ки, лап дана, дейя ки, мян оглуму хеч вякил элямямишям."
Кярбялайы Гафар Худайар бяйин сёзюню мёхкямляндирмякдян отрю деди:
Что значит, она не уполномочивала сына? А мы на что тут? При нас обоих она уполномочила сына. Кто станет слушать её?
Положив руку на плечо Худаяр-бека, кази сказал ласково: - Милый мой, это не твоё дело. Ты отправляйся себе в деревню и предложи Зейнаб, чтобы она собралась и пришла в твой дом женой, как она сама на то согласилась и уполномочила сына заявить об этом здесь. Если начнёт артачиться, если скажет, что не хочет, что сына не уполномочивала, ты тотчас же возвращайся ко мне или напиши и пришли мне прошение. Я напишу начальнику, что жена такого-то сбежала от мужа и отказывается ему подчиняться. Её, как собачий труп, приволокут к тебе в дом. Будь покоен.
Худаяр-бек и его приятели вышли от кази и по длинной улице направились к базару. Дойдя до бани, Худаяр-бек остановился и, устало присев на выступ у входа в баню, достал трубку.
"А киши, агзы няди десин ки, мян оглуму вякил элямямишям?! Пяс биз бурада нячийик? Бизим хяр икимизин йанында вякил элийибди. О демяйя ким бахар?"
Газы саг алини Худайар бяйин чийниня узадыб, мехрибан-мехрибан деди:
«Азизим, сянин хеч ишин йохду. Сян гет кяндя, Зейняб оврятя хябяр вер ки, йыгышыб гялиб сяня оврят олсун; неджя ки, озю разычылыг верибди вя оглуну вякил элийибди. Агяр дурса чям-хям элямяйя, агяр деди ки, хейр, мян гялмирям, йа оглуму вякил элямямишям, онда сян алюстю гял мяня хябяр гятир, йа хейр, бир аризя йаздыр гятир мяня. Мян дя йазым нячярникя ки, филанкясин овряти аринин эвиндян гачыб, ариня итаят элямир. Онда ону ит олюсю кими сюрюйюб, саларлар сянин эвиня. Лап архайын олун вя гедин."
Худайар бяй, Гасымяли, Кярбялайы Гафар вя Кярбялайы Сябзяли даныша-даныша Бузхана мяхяллясинин узун кючясини гялиб чыхдылар баша.
Выходившие из бани женщины с удивлением озирались на рассевшихся тут крестьян, одни насмешливо, другие, ворча что-то себе под нос, проходили мимо них.
Наконец крестьяне поняли, что сидеть тут неудобно.
- Давайте уйдем отсюда, - сказал Худаяр-бек, поднимаясь,- От женщин добра не жди! Уйдем подальше от греха.
Пройдя дальше, они остановились у развалившейся стены на берегу речки. Худаяр-бек, с трубкой в зубах, сел на корточки и, положив локти на колени, в раздумье опустил голову. Остальные присели около него. Худаяр-бек пососал трубку, пустил дым и, ни к кому не обращаясь, сказал:
- Ну, что? Куда мы теперь пойдем?
- Куда ещё идти, как не домой, - ответил Гасымали. Худаяр-бек встал; за ним поднялись Гасымали и Кербалай-Сабзали, но Кербалай-Кафар не сдвинулся с места.
- Худаяр-бек, - сказал он нерешительно,- Послушай-ка, что я скажу. Хамамын йанына йетишджяк Худайар бяй дайанды вя "ох, йорулдум" -- дейиб чёкдю хамамын сякисиня вя чубугуну чыхардыб башлады долдурмагы. Хамамдан чыхан оврятляр тяяджджюбля бунлара бахыб, бязиляри гюля-гюля, бязиляри мыртдана-мыртдана кяндлилярин йанындан кечиб гедирдиляр. Ахыры кяндлиляр баша дюшдюляр ки, бура отурмалы йер дейил. Аввял Худайар бяй дурду айага вя деди:
"Балам, бурдан гедяк. Арваддан хата гяляр, гялин гедяк."
Агалар бир гядяр дя гедиб, отурдулар чайын кянарында бир учуг диварын устя. Худайар бяй алиндя чубуг чёмбялиб, дирсяклярини дизляринин устюня дайайыб, башыны аймишди ашага вя динмирди. Галанлары дурмушдулар айаг устя. Худайар бяй чубугу бир-ики сюмюрюб пюфляди вя узюню хеч йана чёндярмяйиб башлады:
"Ня дейирсиз, инди хара гедяк?"
Гасымяли джаваб верди:
"Хара гедяджяйик, гедяк кяндя да."
Худайар бяй бир гядяр фикирляшяндян сонра башыны галдырмайыб деди:
"Йахшы, гедирсиниз гедяк."
Худайар бяй галхды ки, дурсун айага, Гасымяли вя Кярбялайы Сябзяли хямчинин дурду айага. Амма Кярбялайы Гафар хярякят элямяйиб, узюню Худайар бяйя тутуб башлады:
"Худайар бяй, мян истяйирям инди бир сёз дейим. Я хоть и не стар, но опыта набрался достаточно. Готов поклясться чем хочешь, что эта женщина никогда добровольно не войдет в твой дом и не станет тебе женой. Не станет, определенно не станет, я её хорошо знаю. Разве только насильно приведешь её к себе. Вот я и советую, теперь же, пока ты в городе, не откладывая дела, отправиться к начальнику и пожаловаться, что твоя жена тебе не подчиняется, что она не желает жить в твоем доме. Я думаю, что так будет лучше. Не знаю,
как ты?
Худаяр-бек снова сел и опустил голову. Вслед за ним сели
Гасымали и Кербалай-Сабзали.
- Нет, это будет нехорошо, - возразил Кербалай-Сабзали, - аллах не примет такого дела. А может быть, женщина и не станет противиться, быть может, она согласится? Зачем же зря ходить к начальнику и жаловаться. Он ещё прикажет привести женщину в канцелярию. Нет, жалко её. Аллаху это не
будет угодно. Гардаш, мян тяджрюбяли адамам, хярчянд синним джаванды. Гардаш, мян анд ичирям ки, о арвад хеч вяджхля оз хошуна гялиб сяня арвад олмуйаджаг. Хейр, олмуйаджаг. Мян ки, ону таныйырам, хеч вахт олмаз. Агяр догрудан ону оз хошуна гойсан, хеч вахт гялмяз. Демирям, бялкя диван гюджю иля ола. Мян мясляхят гёрюрям эля инди ки, бурдасан, дяхи тяхиря салмыйасан, эля инди бу саат, эля бу гюн гедиб нячярникя шикайят эдясян ки, мяним арвадым мяня итаят элямир, мяним эвимдя отурмур. Буну лап мясляхятли иш гёрюрям. Та билмирям инди сиз ня мясляхят гёрюрсюз...."
Худайар бяй дюбаря отуруб, ирялики кими башыны салды ашага. Бу отуран кими Гасымяли иля Кярбялайы Сябзяли дя отурдулар. Кярбялайы Сябзяли бу амря разы олмады вя бу джюр деди:
"Хейр, бу иш йахшы иш дейил, аллаха хош гетмяз. Бялкя эля арвад бир сёз демийяджяк; бялкя эля разы оладжаг. Нийя дяхи нахаг йеря нячярникя дейясян, нячярник да йазыб, арвады гятиртсин диванханайа. Хейр, арвад йазыгды, йазыгды арвад. Аллаха хош гетмяз!"
После непродолжительного спора сошлись на том, чтобы Худаяр-бек теперь же отправился к начальнику с жалобой на непокорную жену.
* * *
В этот день очутился в городе и дядя Мамед-Гасан. Взяв башмаки в руки и положив в карман несколько свернутых лавашей, бедный старик босиком поплелся в город и добрался кое-как до известного уже нам караван-сарая,
Кербалай-Джафар, содержатель караван-сарая, сидел у ворот на камне и жевал хлеб с сыром. Дядя Мамед-Гасан приблизился к нему, и приветствовав его, сказал:
- Да благословит аллах память твоего отца, кербалай, потрудись-ка, выведи моего осла. Клянусь аллахом, завтра паломники выезжают и осёл мне очень нужен. Встань-ка, встань, да благословит тебя аллах.
Дядя Мамед-Гасан кончил свою речь, но, поглядев на содержателя караван-сарая, решил, что тот оглох, не слышит.
Бир гядяр мюбахисядян сонра мясляхят беля гёрюлдю ки, эля индн бу саат Худайар бяй гедиб нячярникя шикайят элясин.

       *       *       *       *       *

Бу гюн Мяхяммядхясян ами дя гялмишди шяхяря. Йазыг годжа киши пийада вя айагйалын, башмагларыны алыб алиня вя джибиня бир-ики чёряк
гойуб, гялди чыхды шяхяря вя уз гойду габагджа дейилян карвансарайа.
Хаман вахт Кярбялайы Джяфяр  дарвазанын сякисиндя отуруб, пендир-чёряк йейирди. Мяхяммядхясян ами йериди Кярбялайы Джяфяр ин йанына вя салам вериб деди:
"Атан ряхмятдя Кярбялайы, зяхмят чяк улагы чыхарт апарым. Анд олсун аллаха, сабах зюввар чыхаджаг, эшшякдян отрю лап мяяттялям. Дур, дур, аллах атана ряхмят элясин...."
Мяхяммядхясян ами сёзлярини дейяндян сонра йягин эляди ки, бу одабашы карды, гулаглары эшитмир. Так решил бы и всякий другой на месте дяди Мамед-Гасана, потому что Кербалай-Джафар не только ничего не ответил, но даже головы не повернул, чтобы посмотреть, кто это обращается к нему. Не подавая вида, что слышит, он продолжал есть.
Дядя Мамед-Гасан и вправду решил, что тот оглох, и, подойдя вплотную, наклонился к его уху и сказал громко:
- Кербалай, да благословит аллах память твоего родителя, будь так добр, выведи осла, чтобы я взял его. Клянусь аллахом, завтра паломники выезжают... Я могу отстать...
И вдруг Кербалай-Джафар так вскрикнул, что дядя Мамед-Гасан вздрогнул и попятился назад.
- К черту, можешь отстать? Мне что за дело? Надоели!.. Ты мне что, поручал осла? С ума ты спятил или напился?
Дядя Мамед-Гасан протянул к нему обе руки и умоляюще сказал:
- Кербалай, побойся аллаха! Отдай мне моего осла, отпусти меня. Йяни Мяхяммядхясян аминин йериня озгяси дя олса иди, беля гюмян элярди. О сябябя ки, Мяхяммядхясян ами бу сёзляри дейиб гуртарды, амма Кярбялайы Джяфяр  няинки бир джаваб вермяди, бялкя узюню дя чёндяриб бахмады ки, гёрюм бу сёзляри дейян кимди, бялкя хярякят дя элямяди. Анджаг ширин-ширин чёряк йемякдя иди. Мяхяммядхясян ами догрудан ону кар хесаб эляйиб иряли йериди вя башыны ашагы айиб, уджа сясля деди:
"Ай Кярбялайы, аллах атана ряхмят элясин, зяхмят чяк о эшшяйи чыхарт апарым. Анд олсун аллаха, сабах зюввар чыхаджаг, эшшякдян отрю лап мяяттялям...."
Бу хейндя Кярбялайы Джяфяр  бярк чыгырыб, Мяхяммядхясян амини лап горхутду:
"Джяхяннямя мяяттялсян! Гора мяяттялсян! Да нейлим мяяттялсян? Пях, дянг олдуг. Ахы мяня сян эшшяк тапшырмысан? Дяли-дивана дейилсян ки! Йохса   кефлянмисян?"
Мяхяммядхясян ами хяр ики алляринин кяфясини Кярбялайы Джяфяр  аминин габагына узадыб йалварыр:
"Ай Кярбялайы, гял сян аллаха бах, мяним улагымы вер гойум гедим ишимя. Ради аллаха, не задерживай меня!
- А при ком ты мне его поручал? Да пойми ты, что будь твой осёл даже в конюшне, и то я не мог бы отдать его тебе, потому что не ты ведь оставил его у меня. А кроме того, осла здесь нет. Кто приводил его, тот и взял.
- Значит, Худаяр-бек взял?
- Не знаю, какой бек взял. Ваш сельский староста взял.
- А ты не знаешь, куда он увел осла?
- Откуда мне знать?.. В преисподнюю увел.
- А может быть, взял его на Гейдарханский мост камни возить?
Кербалай-Джафар не ответил и, встав с места, направился к базару. Дядя Мамед-Гасан всё же позвал его и попросил хотя бы сказать, куда Худаяр-бек увел осла.
Видимо, Кербалай-Джафар сжалился над стариком. Он вернулся обратно и мягко объяснил ему, что, правда, Худаяр-бек приводил какого-то осла, но потом опять взял.
Дядя Мамед-Гасан в совершенном отчаянии ещё раз спросил его, куда же он увел осла. Аллах хатырына мяни авара элямя."
«Азизим, сян кимин йанында мяня эшшяк тапшырмысан? Аввяла будур ки, сянин эшшяйин тёвлядя дя олса, сяня хеч вахт веря билмярям. О сябябя ки, эшшяйи мяня сян тапшырмамысан ки! Вя бир дя ки, эшшяк бурда дейил. Эшшяйи хяр кяс гятирмишди, о да апарды. Йохса бурда эшшяк харда иди."
"Йяни Худайар бяй апарды? "
"Ня билим хансы бяй апарды. Сизин кяндин катдасы апарды."
"Пяс билмирсян хара апарды?"
"Ня билим? Джяхяннямя апарды."
"Бялкя апарды Хейдярхан кёрпюсюня даш дашысынлар?"
Кярбялайы Джяфяр  хеч джаваб вермяди. Мяхяммядхясян аминин суалларындан тянгя гялиб дурду айага вя уз гойду базара сямт гетмяйя. Геня Мяхяммядхясян ону чагырыб тявяггя эляди ки, бары десин гёряк Худайар бяй эшшяйи хара апарыбды. Кярбялайы Джяфяр ин гёрюкюр ки, Мяхяммядхясян амийя ряхми гялди, гайыдыб гялди онун йанына, бир аз йумшаглыгнан деди вя анд ичди ки, догруду, Худайар бяй эшшяйи чатмышды карвансарайа, амма геня чыхарыб апарды. Мяхяммядхясян дюбаря сорушду ки, пяс хара апарды?
- В ад! - коротко ответил Кербалай-Джафар и, не оборачиваясь, пошёл по направлению к базару.
Дядя Мамед-Гасан очень устал. От селения Данабаш до города два с половиной агача пути. Пройти такой путь пожилому человеку очень трудно.
Дядя Мамед-Гасан сел на камень у ворот караван-сарая, где минуту тому назад сидел Кербалай-Джафар, прислонился к стене, обнял колени и погрузился в тяжелое раздумье.
Прямо надо сказать, дядя Мамед-Гасан был в отчаяньи. Мысли, мрачные мысли одолевали бедного старика. Он вспомнил о минувших днях. Перед ним встало его детство.
"Эх, детство, детство! Славное время, черт возьми! О хлебе не думаешь, об одежде не беспокоишься, о детях не заботишься. И понятия не имеешь, что такое бедность!.."
Воображение увело его к далекой поре юности. Он вспомнил об обидах, нанесенных ему дядьями, промотавшими его состояние и ввергнувшими его в пучину бедности. Кярбялайы Джяфяр  "джяхяннямя апарды" джавабыны вериб, уз гойду базара сямт гетмяклийя.
Мяхяммядхясян ами чох йорулмушду. Данабаш кяндиндян шяхяря ики агадж йарым йолду. Бу гядяр йолу пийада гялясян, озюн дя годжа киши оласан, албяття, йоруладжагсан. Мяхяммядхясян ами дарвазанын сякисиндя Кярбялайы Джяфяр  отуран йердя отуруб, далыны дайады дивара вя дизлярини гуджаглайыб джумду фикря. Вагеян Мяхяммядхясян ами гям дярйасына гярг олмушду.
Бяли, хяйалят йазыг годжа кишини хяр йандан бюрюдю. Аввял кечян гюнляри йадына дюшдю; йяни ушаглыгы. "Хейф, хейф сяня, ушаглыг! Ня гёзял шей имишсян! Ня чёряк фикриня галырсан, ня палтар фикриня галырсан, ня овлад дярди чякирсян, ня билирсян ки, касыблыг нядир". Сонра ушаглыгдан кечди джаван вахтларыны салды йада. Аввял бир гядяр амиляриндян гилей эляди ки, онун мал-дёвлятини йейиб, ону касыблыг дярдиня дючар элядиляр. После этого он вспоминал о том, как ездил в чужой город на заработки и вернулся с пустыми руками. Он глубоко вздохнул и поблагодарил аллаха.
Словом, какую бы пору своей жизни ни брал, он убеждался в том, что на лбу его начертано одно лишь горе.
И всё же больше всего угнетала дядю Мамед-Гасана одна мысль, он не сомневался, что всё это совершалось по воле всемогущего аллаха. Не бывает на свете ни одного события, о котором бы не ведал всезнающий. Вот взять случай с ослом. Ведь если с ослом случится что-нибудь, он отстанет от товарищей и лишится возможности поехать на поклонение.
Как теперь это понять?
Путь в Кербалу - благой путь. Раз кто-нибудь задумал поехать в Кербалу, надо, чтобы аллах ему помог в этом деле. Это бесспорно. И вот теперь, когда осла привели сюда и хотят загубить, почему же повелитель вселенной не мешает этому злому делу, почему он, всемогущий, не карает виновников?
Сонра гюрбятя гедиб алибош гайытмагы йадына дюшдю. Геня бир ах чякиб, шюкюр эляди.
Мюхтясяр, синнинин хяр гушясиня ал узатды, бахды гёрдю онун алнына мяхз бир гарагюнчюлюк йазылыбды. Амма хамыдан артыг Мяхяммядхясян аминин уряйи бир заддан сары сыхылырды. Мяхяммядхясян аминин уряйи она сыхылырды ки, сёз йох, бу ишлярин хамысы аллах-тааланын оз ишиди, хеч бир шей йохду ки, худавянди-алям ондан бихябяр олмасын. Пяс бунун инди улагынын башына бу иш гялди, ахы ашкар шейдир бу эшшяйин башына бир шей гялся, ахы о, Кярбялайа зийарятиндян галаджаг. Пяс инди буну ня тёвр баша дюшмяк? Бу йол мюбаряк йолду. Бу йол Кярбяла йолуду. Бу йол гёзял йолду. Бириси ки, бу мятлябя дюшдю, Кярбялайа гетмяк ниййяти эляди, лазымдыр ки, аллах-таала она хяр ишдя кёмяк олсун. Пяс бир сурятдя ки, инди онун эшшяйини гятириб бурада истяйирляр батыралар, пяс ня сябябя гёрясян худавянди-алям оз гюдрят али иля бу ишляри дюзялтмир вя гюнахкарлара, баисляря гязяб элямир? Следовательно, аллаху безразлично, отправится дядя Мамед-Гасан в паломничество или не отправится? Стало быть, он, творец, не благоволит к дяде Мамед-Гасану.
Эти мысли терзали дядю Мамед-Гасана. Вскоре он пришёл к полному убеждению, что аллах не благословляет его поездку в Кербалу, потому и приключаются с ним всё эти беды.
Почти два часа просидел так дядя Мамед-Гасан, предаваясь печальным мыслям. Наконец он вторично воздал хвалу аллаху и встал. Целый час он бродил по городу, надеясь где-нибудь случайно наткнуться на Худаяр-бека. После долгих поисков он направился в канцелярию начальника.
Он шел к начальнику не с тем, чтобы пожаловаться на Худаяр-бека или на содержателя караван-сарая. Вовсе нет, не дай бог! Дядя Мамед-Гасан человек смирный. Он не любитель всяких кляуз и сутяжничества. Пяс гёрюкян будур ки, хеч аллах-тааланын веджиня дейил Мяхяммядхясян ами зийарятя гетди, йа йох; йяни аллах-тааланын она, йяни Мяхяммядхясян амийя илтифаты йохду.
Бу джюр хяйалат Мяхяммядхясян аминин артыджаг уряйини сыхырды. Бир гядяр дя фикир эляйяндян сонра Мяхяммядхясян лап йягин эляди ки, аллах-таала ола биляр ки, онун зийарятя гетмяклийиня аслян разы дейил ки, онун башына бу ишляр гялир.
Ики саата йавыг Мяхяммядхясян ами бурада отуруб, бу джюр хяйалатнан кечирди. Сонра геня "шюкюр" дейиб дурду айага. Вя бир саата йавыг шяхяри о узя-бу узя доланды ки, бялкя Худайар бяйи тапа. Ахырда уз гойду нячярник диванханасына сямт. Мяхяммядхясян ами о сябябя нячярник диванханасына гялмир ки, шикайят элясин Худайар бяйдян, йа карвансарачыдан. Хейр, аллах элямясин. Мяхяммядхясян ами диндж адамды. Шяр иля, шылтаг иля арасы йохду. И, наконец, в такое время принесение жалобы само по себе уже весьма рискованное дело, так как жалобщик заранее должен быть уверен в том, что сумеет поддержать свою жалобу, а поддержать жалобу можно со свидетелями. У дяди Мамед-Гасана нет свидетелей, потому что нет денег. Правда, и у Худаяр-бека денег нет, но зато у него в руках есть толстая дубинка. Когда хочет, поднимает, когда хочет, опускает её.
В селении Данабаш к такой толстой кизиловой дубинке питают ничуть не меньше уважения, чем к деньгам, там и деньги не обладают той властью, которой обладает такая дубинка.
По всем этим причинам и ещё потому, что по самой своей натуре он человек мирный, дядя Мамед-Гасан никогда бы не решился пожаловаться на Худаяр-бека.
Когда дядя Мамед-Гасан вошёл в управление начальника, как назло сам начальник вышел на балкон и, увидев дядю Мамед-Гасана, пальцем поманил его к себе. Вя бир дя ки, индики асрдя шикайят элямяклийин озю эля бир чятин ишди. Ондан отрю ки, шикайятчи гяряк йягин эляйя ки, шикайяти мёхкям эляйя биляджяк. Шикайят дя шахиднян мёхкям олар. Амма Мяхяммядхясян аминин шахиди йохду. Ондан отрю ки, пулу йохду. Сёз йох, Худайар бяйин дя пулу йохду. Сёз орасындадыр ки, Худайар бяйин алиндя йекя дяйяняк вар. Ня вахт кефи истяйир галдырыр, ня вахт кефи истяйир йендирир.
Данабаш кяндиндя бу йекяликдя зогал дяйяняйинин хёрмяти хеч пулун хёрмятиндян аз дейил. О ихтийар ки, дяйянякдя вар, бялкя пулда йохду. Бу сябяблярин хамысына гёря вя бир дя о сябябя гёря ки, Мяхяммядхясян ами аслиндя фягир адамды, бу сябяблярин хамысына гёря, Мяхяммядхясян ами хеч вахт Худайар бяйдян шикайят элямязди.Мяхяммядхясян ами диванханайа гирмякдя, нячярник дя диванхананын балконуна чыхмагда. Нячярник али иля ишаря эляди, Мяхяммядхясян ами пиллякяни чыхыб, гялди нячярникин йанына.
На балконе, вытянув руки по швам, стояли в ряд несколько стражников. Начальник подозвал одного из них к себе и, обернувшись к дяде Мамед-Гасану, что-то сказал тому по-русски. Подошедший стражник перевел вопрос начальника зачем дядя Мамед-Гасан пришёл к нему?
Дядя Мамед-Гасан растерялся, не зная, что ответить. Потом, краснея и дрожа, заплетающимся языком пробормотал:
- Право, не знаю, ага, что случилось с моим ослом? Взяли его возить камни на Гейдарханский мост или же содержатель караван-сарая меня обманывает. Говорит, что осла у него нет.
Из этого лепета дяди Мамед-Гасана стражник ничего не понял. Начальник рассердился и велел стражнику вызвать переводчика.
Из канцелярии прибежал высокого роста человек и вытянулся перед начальником.
Начальник сказал ему что-то, и переводчик обратился к Мамед-Гасану:
- Что ты хочешь, дядя? Балконда уч-дёрд атлы аллярини йанларына салыб, джяргя иля дурмушдулар. Нячярник бунларын бирисини чагырыб, узюню тутду Мяхяммядхясян амийя вя русджа бир зад деди. Йавуга гялян атлы тярджюмя эляди ки, ага дейир бура гялмякдя ня мятляби вар десин. Мяхяммядхясян ами лап карыхды вя аввял билмяди ки, ня десин, сонра гызара-гызара, утана-утана, титряйя-титряйя узюню тутду атлыйа:
- Ей-богу, ага, не знаю, взяли моего осла на мост Гейдар-хана, или содержатель караван-сарая держит его у себя. Тогда почему не отдает? А завтра паломники выезжают. Не знаю, что делать, в тяжелом я положении...
Расспросы длились довольно долго. Из слов дяди Мамед-Гасана ни переводчик, ни начальник ничего не поняли. Как ни бился переводчик над тем, чтобы дядя Мамед-Гасан ясно и подробно изложил свою жалобу, ничего не мог добиться.
- Ей-богу, ага, - только и твердил дядя Мамед-Гасан, - не знаю, на мост взяли моего осла или содержатель караван-сарая запрятал его и не отдает мне...
Наконец начальник решил, что этот человек не в своём уме, и прогнал его из управления.
Дядя Мамед-Гасан был так расстроен, что не заметил Худаяр-бека, Гасымали, Кербалай-Кафара и Кербалай-Сабзали, которые стояли тут же, в двух шагах от него.
"Ага, догрусу, мяним эшшяйими билмирям Хейдярхан кёрпюсюня даш дашымага апарыблар, йа да ки, карвансарачы мяни алдадыр, дейир ки, бурда дейил."
Атлы Мяхяммядхясян ами дедийиндян бир зад баша дюшмяди. Нячярник онун устя чыгырыб говду кянара вя русджа атлылара деди ки, ичяридян дилманджы чагырсынлар. Бу хейндя бир уджа бойлу оглан алляри йанында гачыб гялди нячярникин йанына. Нячярник геня дилманджа бир сёз деди вя дилмандж узюню тутду Мяхяммядхясян амийя:
"Киши, ня дейирсян?"
"Валлах, ага билмирям мяним эшшяйими йа Хейдярхан кёрпюсюня апарыблар, йа да ки, карвансарачы сахлайыб. Билмирям ня сябябя вермир.
Сабах зюввар чыхыр. Мян лап мяяттял галдым."
Бу данышыг чох узун чякди. Мяхяммядхясян аминин сёзюню ня дилмандж, ня дя ки, нячярник баша дюшя билмядиляр. Ня гядяр дилмандж тякид эляди ки, Мяхяммядхясян ами ахвалаты ашкар вя ачыг десин ки, бир зад баша дюшмяк олсун, амма хеч баша гялмяди. Анджаг Мяхяммядхясян аминин сёзю бу олду: "Валлах мяним эшшяйими, ага, билмирям Хейдярхан кёрпюсюня апарыблар, йа да ки, карвансарачы сахлайыб вермир".Нячярник йягин эляди ки, бу кишинин хушу башында дейил. Ахыры лаяладж галыб, Мяхяммядхясян амини диванханадан говду.
Мяхяммядхясян ами озюню беля итирмишди ки, хеч билмирди ки, хаман бу дягигя ки, о, нячярникя шикайят эдирди, Худайар бяй, Гасымяли, Кярбялайы Сябзяли вя Кярбялайы Гафар дурмушдулар онун далында.
Когда дядя Мамед-Гасан отошел в сторону, Худаяр-бек вышел вперед и доложил начальнику, что его жена Зейнаб не подчиняется ему. Переводчик перевел его жалобу начальнику,который ответил, что в такие дела он не вмешивается и что проситель должен обратиться к кази.
Худаяр-бек со своими товарищами направился к выходу. За ними побрел и дядя Мамед-Гасан.
- Худаяр-бек! - сказал он, когда они вышли на улицу,- Пускай твои болезни перейдут на меня, скажи, куда делся мой осёл? Ведь завтра паломники выезжают, а я могу остаться.
- Ладно, дядя Мамед-Гасан, - только и сказал Худаяр-бек,- Отложим разговор до села. Я с тобой там поговорю. Значит, жаловаться на меня вздумал? Ладно, сочтемся.
- Худаяр-бек, - взмолился дядя Мамед-Гасан,- Клянусь Кораном, твоё имя даже не упоминалось. Я и не думал жаловаться. Мяхяммядхясян орталыгдан чыхан кими Худайар бяй йериди иряли вя нячярникя шикайят эляди ки, онун овряти -- ки, ады олсун Зейняб, -- она итаят элямир. Дилмандж тярджюмя эляди вя нячярник джаваб верди: бу джюр ишляр онун ихтийарында дейил, гетсин шикайятини газыйа элясин.
Худайар бяй, Гасымяли, хяр ики Кярбялайылар вя Мяхяммядхясян ами онларын далынджа чыхдылар эшийя. Мяхяммядхясян ами узюню Худайар бяйя тутуб деди:
"Ай Худайар бяй, башына дёнюм, ахы эшшяйи нейлядин? Ахы сабах зюввар чыхыр. Мян галдым мяяттял." -- Худайар бяй анджаг бу джавабы верди:
"Йахшы, Мяхяммядхясян ами, сяннян мянимки галсын кяндя. Мян сяннян кянддя данышарам. Йахшы, галсын. Инди мяндян шикайят эдирдин да?"
"Ай Худайар бяй, гурани-мюнзял хаггы сянин адын йохду. Мяним хеч шикайят хяйалым йох иди.
Зашёл в канцелярию посмотреть, нет ли там тебя. А тут начальник заметил меня и подозвал к себе. И как он ни спрашивал, я твоего имени не назвал.
Ещё раз пригрозив старику, Худаяр-бек с товарищами отошел от него и направился прямо к кази.
Сделав за ним ещё два шага, дядя Мамед-Гасан остановился и растерянно смотрел им вслед, пока те не завернули в переулок.
И тут дядя Мамед-Гасан заплакал. Ей-богу, заплакал, Да как заплакал! Как ребенок малый...
Ему больше нечего было делать в городе. Всё дела были закончены. Он мог идти на всё четыре стороны. Сняв башмаки, он взял их под мышку и со словами: "Слава твоему могуществу и величию, аллах!" - пустился в обратный путь.
Придя к кази, Худаяр-бек пожаловался, что жена его Зейнаб не хочет жить у него в доме и ушла в дом покойного мужа. Сказав всё это, он привел товарищей в свидетели. Гялдим диванханайа бялкя сяни гёрюм, нячярник мяни гёрдю чагырды. Амма ня гядяр эляди, сянин адыны чякмядим."
Худайар бяй геня хярбя-гадага кясиб Гасымяли вя хяр ики Кярбялайы иля уз гойду гялмяклийя газыгиля. Мяхяммядхясян ами бир-ики гядям онларын далынджа гялиб дурду вя мат-мат гёзюню дикди бу гедян агалара. Бунлар дёнгяни дёнюб гёздян итдиляр. Амма йазыг Мяхяммядхясян ами вагеян аглады. Валлах, биллах, аглады. Йяни неджя аглады? Ушаг кими аглады.
Инди дяхи Мяхяммядхясян аминин шяхярдя бир иши-гюджю йохду; хяр бир ишини гуртарды вя лап архайынлады. Дяхи ня гайыраджаг? Башмагларыны чыхарыб вурду голтугуна вя "аллах, шюкюр сянин джялалына" дейиб, уз гойду Данабаш кяндиня.
Худайар бяй йолдашлары иля газынын йанына гялиб шикайят эляди: онун овряти -- ки, Зейняб олсун, -- она итаят гёстярмир, онун эвиндя отурмур, чыхыб гедиб, ари эвиндя галыр. Йолдашларыны да шахид гёстярди. Газы бир гядяр гюлюб деди:
-Ха-ха-ха! - расхохотался кази,- Да ты же шутник, бек! Ха-ха-ха! И часа нет, как ты ушел отсюда, каким же образом ты успел побывать в селе и вернуться? Как ты успел узнать, что "жена тебе не подчиняется? Ха-ха-ха! Ну и шутник же ты! И какая у тебя жена строптивая. Невыносимая жена! Ха-ха-ха!.. Ну, ладно, я сейчас же приму меры, чтобы она стала мягче воска.
С этими словами он достал из-под тюфячка клочок бумаги и, взяв перо, начал писать:
- "ЕГО СТЕПЕНСТВУ ГЛАВЕ СЕЛЕНИЯ ДАНАБАШ ОТ УЕЗДНОГО КАЗИ Н-СКОГО УЕЗДА
Вследствие жалобы жителя селения Данабаш Худаяр-бека Наджафгулу-бек-оглы в управление Н-ского уездного кази о том, что законная его жена Зейнаб, дочь Кербалай-Зейнала, шестнадцатого числа сего месяца сафара, ушла из его дома и не желает подчиняться ему, обращаюсь к вам с просьбой вернуть вышеозначенную жену в его распоряжение с тем, чтобы она более не покидала его дома и слушалась его.
Кази Н-ского уезда
Гаджи-Молла-Сафар-Салиб
Султан-заде"
"Ха-ха-ха....  Бяй, сянин ишин лап дястгах имиш. Ха ... ха ... ха....  Сиз бурадан гедяли бир саат йохду, ня тез кяндя гедиб гайытдыныз? Ня
тез гедиб билдиниз ки, оврятин сяня итаят элямир. Ха ... ха ... ха....  Лап дястгах имиш сянин ишлярин! Догрудан ня чяп оврят имиш сянин оврятин. Гярибя бядхасиййят оврятди. Ха ... ха ... ха....  Йахшы, чох йахшы. Мян ону инди беля йумшалдарам ки, йумурта йюкю апарар."
Бу сёзляри дейяндян сонра газы дёшякчянин алтындан бир кагыз парасы чыхартды вя гялями гётюрюб башлады йазмагы.
""Бя хидмяти глава джямаяти-Данабаш."
«Аз газийи-уйезди-"Н"."
Бина бе шикайят нюмудян ахли-гярйейи-Данабаш Худайар бяй Няджяфгулубяй оглу бе гязавятханейи"Н" ки, зёвджейи-мянкухейи-мян
Зейняб бинти-Кярбялайы Зейнал аз. 16 махи-сяфяр аз ханейи-мян харидж шюдя вя мяра тямкин нядадя; бина бе шикайяти-шаки бе хидмяти-шюма тявягге минюмайям ки, зёвджейи-мязкурра бе ихтийари-мюшарилейх дадя ки, бяд азин дяр ханейи-у мютямяккин шюдя, аз сюхяни-у тяджавюз нянюмайяд.
Газийи-уйезди-"Н" Хаджы Молла Сяфяр Салиб Султан-задя".
Написав, он сложил бумагу и, вложив в конверт, протянул Худаяр-беку.
- Возьми это и передай вашему главе. Я написал тут, чтобы он насильно приволок твою жену в дом и принудил её подчиняться всем твоим требованиям.
Сегодня семнадцатое сафара. Сегодняшний день в селении Данабаш напоминает день ашура. Сегодня паломники из селения Данабаш пускаются в путь, в далекий путь, ведущий в Кербалу.
Рано утром село огласилось пением чавуша, который верхом на коне объезжал дома паломников. Останавливая лошадь у дома каждого паломника, он вызывал хозяина, получал свой подарок и ехал дальше.
Объехав таким образом большую часть села, чавуш принялся зазывать паломников квартала Чайлах. Остановив лошадь у ворот Зейналабдина, он начал петь. Со двора вышел мальчик лет шестнадцати, неся в одной руке чашку со сладким напитком гендаб, а в другой - пару пестрых шерстяных носков.
Кагызы бюкдю, гойду пакетя вя Худайар бяйя узадыб деди:
"Буну апарыб верярсян сизин главайа. Йазмышам ки, филанкясин овряти ариня итаят этмяйя вя гялиб эвиндя отурмуйа, ону зорнан, ит олюсю кими гятиртдирин!"

8

Бу гюн сяфяр айынын он йеддинджи гюнюдюр. Данабаш кяндиндя бу гюн гуйа ки, бир ашурады. Бу гюн Данабаш кяндинин зюввары Кярбяла зийарятиня чыхыр.
Сюбх олджаг чавушун мюнаджаты кянди ахатя эляйиб, гах о мяхяллядян сяси гялир, гах бу мяхяллядян. Бютюн кянди доланыб вя хяр зювварын гапысынын агзында мюнаджатыны тамам эдиб вя хялятини алыб, чавуш "Чайлах" мяхяллясиня дахил олуб, аввял гялди дайанды Кярбялайы Зейналабдынын гапысында вя башлады мюнаджаты. Хяйятдян он беш-он алты йашында бир оглан чыхыб бир алиндя бир чанаг гяндаб, о бири алиндя бир джифт джораб. Чавуш выпил гендаб, положил носки в хурджин и, отъехав от ворот Зейналабдина, остановился у сакли дяди Мамед-Гасана и снова начал пение.
Он ещё не кончил петь, когда со двора вышел дядя Мамед-Гасан. Лицо его было залито слезами. Продолжая плакать, он подошёл к чавушу и упал к ногам его лошади.
Лошадь оказалась спокойной и не сдвинулась с места.
Расцеловав копыта лошади, дядя Мамед-Гасан поднялся и, достав из-за пазухи какую-то бумагу, протянул её чавушу.
-Кербалай, что это? - с удивлением спросил тот.
Слёзы не давали говорить дяде Мамед-Гасану. В это время на улицу вышла закутанная в чадру жена дяди Мамед-Гасана с Ахмедом, и оба они, обливаясь слезами, подошли к чавушу.
Отдав бумагу чавушу, дядя Мамед-Гасан припал к груди лошади, потом стал целовать ноги чавуша. Пораженный всем этим, чавуш обратился к жене дяди Мамед-Гасана:
Чавуш гяндабы ичиб джорабы алды вя гойду атынын тяркиндяки хурджуна. Зейналабдынын гапысындан рядд олуб, гялди дайанды Мяхяммядхясян аминин гапысында вя башлады мюнаджаты.
Чавуш мюнаджатыны гутармамышды, хяйятдян йазыг Мяхяммядхясян ами гёзляриндян йаш тёкя-тёкя чыхды кючяйя вя аглайа-аглайа чавушун йанына гялиб, дюшдю чавушун атынын айагларына. Ат сакит ат имиш; хеч йериндян хярякят элямяди. Мяхяммядхясян ами бир гядяр атын дырнагларындан опюб дурду айага вя саг алини голтуг джибиня узадыб, бюкюлмюш бир кагыз чыхартды вя узатды чавуша. Чавуш тяяджджюблю суал эляди:
"Кярбялайы, бу нядир?"
Агламаг гоймады Мяхяммядхясян амини джаваб версин. Бу хейндя хяйятдян Мяхяммядхясян аминин овряти -- чадиршяб башында -- вя оглу Ахмяд -- хяр икиси аглайа-аглайа чыхыб, йеридиляр чавушун йанына. Мяхяммядхясян ами кагызы чавуша вериб, дюбаря дюшдю атын дёшюня вя башлады айагларыны опмяйя. Чавуш артыг тяяджджюбля узюню тутду Мяхяммядхясян аминин оврятиня вя сорушду:
- Сестра, в чём дело? А где же подарок кербалая?
- Братец, - простонала СКВОЗЬ слёзы Иззет, - не суждено было Мамед-Гасану ехать в Кербалу. Да накажет аллах виновника, да оставит аллах его детей в слезах!
Дядя Мамед-Гасан с трудом выпрямился и начал бормотать прерывающимся голосом:
- Вези, братец, вези!.. Вези мою жалобу!.. Хазрат-Аббасу отвези! Я не сумел поехать... не сумел... Не пустили... помешали мне... похитили моего осла... съели... продали... Отвези моё прошение, голубчик... А я останусь...
- Чавуш! - прервала мужа Иззет,- Вези эту жалобу Хазрат-Аббасу. Хазрат-Аббас сам накажет того, кто лишил моего мужа возможности совершить благое дело! Имам должен наказать его.
Чавуш достал из-за пазухи пачку таких же жалоб, приложил к ним прошение дяди Мамед-Гасана и, сунув пачку обратно в карман, мягко сказал:
- Дядя, сестра! Ничего, не горюйте. И прочитал по-фарсидски стих:
Коль злой судьбы стрела летит, Аллаха воля - лучший щит.
"Баджы, бу няди? Пяс ханы Кярбялайынын хяляти?"
Иззят аглайа-аглайа джаваб верди:
"Гардаш, Мяхяммядхясян аминин алнына йазылмамышды Кярбялайы олсун. Аллах баисин балаларыны мяляр гойсун!"
Мяхяммядхясян дурду айага вя гюджля дайана-дайана деди:
"Апар, гардаш, апар....  О аризяни апар....  Апар хязрят Аббаса. Апар.... Мян гедя билмядим....  Гедя билмядим. Гоймадылар. Мяни гоймадылар....  Мяним эшшяйими огурладылар. Йедиляр. Сатдылар. Апар аризяни, апар. Мян гедя билмядим...."
Иззят аглайа-аглайа башлайыб Мяхяммядхясянин сёзюню кясди:"Чавуш, апарарсан о аризяни хязрят-Аббаса. Гяряк мяним арими бу йолдан бинясиб эляйяня Хязрят-Аббас озю гяним ола. Имам озю  гяним ола...."
Чавуш голтуг джибиндян бир дястя кагыз чыхардыб, Мяхяммядхясян аминин аризясини гойду кагызларын ичиня, кагыз дястясини гойду голтугуна вя атын башыны чёндяриб мехрибанлыгла деди:
«Ами, баджы, хеч уряйинизи сыхмайын."
Дяр дяфи-хядянги-ситями-гярдиши-гярдун Бехтяр зикифайати-илахи сипяри нист.
[Тярджюмяси: Фялякин зюлм охуну дяф этмяк учюн аллахын ирадясиндян йахшы галхан (васитя) йохдур.]
- Не горюйте! Что делать? Не удалось в этом году, иншаллах, если аллах сохранит, если аллах убережет от смерти, иншаллах, поедете в будущем году. Не падайте духом. Нет сомнения, что тот, кто помешал вам, кто не дал вам пройти этот благой путь, кто отстранил вас от этого угодного аллаху дела, будет наказан аллахом. Конечно, аллах его накажет, не может не наказать. Как же не накажет? Разве это шутка? Это путь в Кербалу. Нет, нет, не надо отчаиваться! И прошение ваше доставлю. Иншаллах, оно будет принято.
Ударив лошадь и отъехав, чавуш снова начал петь.
Постояв ещё немного и проводив чавуша, дядя Мамед-Гасан и Иззет вошли в свою саклю.
Был полдень. Паломники собрались на краю селения, на большой площадке около кладбища, чтобы поклониться имам-заде и тронуться в путь.
Хеч гям йемяйин, нейляк, бу ил олмады, иншаллах, аллах саламатлыг верся, аджялдян аман верся, иншаллах, гялян ил гедярик. Хеч гюсся элямяйин. Сёз йох, хяр кяс ки, сизи бу мюбаряк йолдан, бу сяваб йолдан гойубду, сизя мане олубду, албяття аллах-таала она гязяб элийяджяк. Эляр, эляр. Олмаз ки, элямясин. Неджя ки, элямяз? Мягяр бунлар хамысы зярафатдыр?! Буна Кярбяла йолу дейярляр. Хейр, хейр, абядян уряйинизи сыхмайын. Иншаллах, аризянизи дя йетирярям. Иншаллах, дяряджейи-гябула да йетишяр.
Чавуш атына бир гамчы вуруб башлады мюнаджаты, Мяхяммядхясян вя овряти бир гядяр дя дуруб, аглайа-аглайа гайытдылар эвя.
Гюнорта вахты иди. Кярбялайыларын джямиси дястя-дястя кяндин кянарына, гябристанын йанына йыгышыб, дюзюлмюшдюляр йекя мейдана ки, "имамзаданы" зийарят эляйиб чыхсынлар.
Тут была почти вся деревня. Мужчины и женщины смешались в одну общую массу. Были тут и конные, были и пешие. Кто смеялся, кто плакал, но большинство плачущих были женщины, - ведь у женщин более мягкое сердце. Одни женщины провожали братьев, другие - отцов, третьи - сыновей или мужей, и всё они оплакивали предстоящую разлуку. Ржание лошадей, рев ослов, плач и стоны женщин и детей, сливаясь в общий гул, поднимались до небес.
Окончив поклонение имам-заде, паломники собрались на площади и, распрощавшись с родными и близкими, сели на лошадей и ослов и приготовились отправиться в путь.
Чавуш выехал на середину площади и запел в последний раз, давая этим знать, что пора трогаться. В этот момент к чавушу подошли две женщины, обе босые, обе покрытые черной чадрой. Одна из женщин была высокого, другая низкого роста. Обе плакали. Бурада артыг джямиййят вар иди. Оврят гарышмышды кишийя, киши оврятя. Кими пийада, кими атлы. Бязи аглайырды, бязи гюлюрдю. Амма аглайанларын чохусу оврятляр иди; чюнки оврятин уряйи йуха олар. Бязисинин гардашы гедирди, бязисинин оглу вя бязисинин ари. Атларын кишнямяйи, эшшяклярин ангырты сяси вя оврят вя ушагларын агламагы бир-бириня гарышыб аршя галхырды.
Кярбялайылар имамзада зийарятини тамам эдиб йыгышдылар мейдана вя гохум-ягряба иля гуджаглашыб, опюшюб вя аглашыб миндиляр атлары вя хазыр олдулар гетмяйя. Чавуш мейдана чыхыб, ахырынджы мюнаджатыны башлады ки, йяни чыхмаг вахтыдыр. Бу хейндя чавушун йанына ики оврят йериди. Икиси дя айагйалын вя гара чадралы. Бу оврятлярин бириси уджа иди, бириси алчаг. Хяр икиси аглайырды.
Подойдя вплотную к чавушу, каждая из этих женщин достала ив-пол чадры листок бумаги и протянула ему. Чавуш прекратил пение и, нагнувшись к женщинам, принял от них бумаги; затем спросил, что это за бумаги. Обе женщины ответили, что это - прошение на имя Хазрат-Аббаса.
Чавуш достал из-за пазухи ту же пачку жалоб и, присоединив к ним прошения женщин, положил пачку обратно и продолжал прерванное пение.
Обе женщины нам знакомы. Высокая женщина - Зейнаб, низенькая - жена Худаяр-бека, хотя по шариату обе они считаются теперь женами Худаяр-бека, одна - старая, другая - новая.
Паломники двинулись в путь к Кырахдану, а провожавшие группами и поодиночке повернули обратно в село.
Зейнаб, вся в слезах, вернулась домой и, позвав дочерей, посадила их обеих к себе на колени. При виде плачущей матери начали плакать и девочки. Бунлар чавушун йанына йетишиб, хяр бириси чадрасынын алтындан бир бюкюлю кагыз чыхардыб узатдылар чавуша. Чавуш мюнаджатыны кясиб башыны айди ашагы вя кагызлары алды. Чавуш сорушду ки, бу кагыз ня кагыздыр? Оврятлярин хяр икиси джаваб вердиляр ки, бу аризядир хязрят-Аббаса. Чавуш голтуг джибиндян кагыз дястясини чыхардыб, оврятлярин аризялярини хямчинин дахил эляди кагыз дястясиня вя дюбаря голтуг джибиня гойуб  башлады мюнаджаты.
Бу оврятлярин икисини дя биз таныйырыг. Уджа оврят Зейнябди; бири дя Худайар бяйин оврятиди. Йяни шяриятя бахсаг, икиси дя Худайар бяйин оврятиди, бири кёхня оврятиди, бири дя тязя оврятиди.
Кярбялайылар уз гойду Гырахдын  йолуна вя джамаат йаваш-йаваш, дястя-дястя вя тяк-тяк уз гойду кяндя.
Зейняб аглайа-аглайа гялди эвиня вя гызларыны чагырыб, бунларын хяр икисини алды гуджагына. Чюнки озю агламагдан сакит олмамышды, ушаглар да аналарына бахыб аглайырдылар. Вволю наплакавшись, Физза вытерла катившиеся по щекам слёзы, посмотрела на мать испытующим взглядом и спросила:
- Мама, скажи, почему ты плачешь?
Зейнаб не ответила. Вытерла концом чадры мокрые глаза и послала проклятие шайтану.
Физза повторила вопрос, и Зейнаб вынуждена была ответить:
- Ей-богу, детка, ничего не случилось, - сказала она,- Просто вспомнила твоего отца и всплакнула.
Физза не поверила объяснению матери и продолжала приставать с тем же вопросом. На этот раз Зейнаб сказала правду и снова залилась слезами:
- Как мне не плакать, дочка! Меня хотят выдать замуж. Не видела, как утром брат твой избил меня. Непременно, говорит, ты должна выйти за Худаяр-бека. Ну, как мне не плакать после этого?
- Ну, хорошо, мама! - сказала, немного подумав, Физза,- Почему бы тебе не выйти замуж? Ну, и выйди. Зачем не выходишь? Разве плохо выходить замуж?
Физзя аглайа-аглайа гёзляринин йашыны силиб, мат-мат анасынын узюня бахыб ахыры сорушду:
"Ана, сян аллах, нийя аглыйырсан?"
Зейняб джаваб вермяди. Анджаг чаршовунун уджу иля гёзляринин йашыны силиб, лянят шейтана эляди. Физзя дюбаря сорушду вя Зейняб ахыры лаяладж галыб джаваб верди:
"Бала, валлах, хеч зад йохду. Эля атан йадыма дюшюбдю, аглыйырам."
Физзя Зейнябин сёзюня инанмайыб, геня сорушду. Бу дяфя Зейняб догру джаваб верди; амма аглайа-аглайа джаваб верди:
"Бала, ахы неджя агламыйым? Мяни истийирляр зорнан аря веряляр. Гёрдюн гардашын сяхяр мяни ня гядяр дёйдю? Дейир эля зорнан гяряк гедясян Худайар бяйя. Бала, мян неджя агламыйым?"
Физзя бир гядяр фикир эляйиб геня сорушду:
"Йахшы, ана, ня олу гедяндя? Гет да! Нийя гетмирсян ки? Аря гетмяк пис задды?"
- Да зачем мне, детка, выходить замуж? Такие взрослые женщины замуж не выходят, девушки выходят замуж. На что мне замужество?
- Хорошо мама, но тетка Захра старше тебя, а ведь она вышла замуж?
Зейнаб не нашлась, что ответить.
В этот момент в дом вошли шестеро мужчин. Четырех из них мы уже знаем. Это были Гасымали, Кербалай-Сабзали, Кербалай-Кафар и Велигулу. Двое остальных ещё не известные нам люди. Один из них - краснобородый мужчина лет сорока пяти, а то и пятидесяти, в черной папахе. Это глава селения Данабаш Кербалай-Исмаил. Другой мужчина, почти тех же лет, что и первый, с черной бородой, в черной потрепанной папахе, был одет в синий бязевый архалук и белые штаны. Это - приходский молла селения Данабаш, Молла-Мамедгулу.
При виде их Зейнаб встала и отошла в угол. Девочки подошли к матери и, прижавшись к ней, с недоумением и любопытством уставились на гостей.
"Бала, мяня ня олуб аря гедим? Мян йекяликдя арвадлар аря гетмязляр ки! Гызлар аря гедярляр. Мяня ня олуб аря гедим?"
"Йахшы, ана Зяхра бибим сяндян йекя арвадды, бя нийя о, аря гетди?"
Зейняб Физзянин бу суалына хеч бир сёз тапмады десин.
Бу хейндя эвя алты шяхс дахил олду. Дёрдю бизим танышларданды: Гасымяли, Сябзяли, Кярбялайы Гафар вя Вялигулу. Амма икисини танымырыг. Бунлардан бири гырх беш, бялкя дя алли синдя, гырмызы саггал, гара папаг бир кишидир. Бу, Данабаш кяндинин главасы Кярбялайы Исмайылдыр. О бири дя эля бу синдя кёхня гара папаг, гядяк архалыглы, аг туман, гара саггал кишидир. Бу да Данабаш кяндинин приход молласы  Молла Мяхяммядгулудур.
Зейняб бунлары гёрджяк галхыб чякилди, дурду буджагда. Гызлар да гедиб сохулдулар аналарынын йанына вя тяяджджюбля гёзлярини дикдиляр гонаглара.
Тем временем гости расселись на паласе. Выше всех сел молла, справа от него Кербалай-Исмаил, слева - Кербалай-Кафар и Кербалай-Сабзали. Остальные двое - Велигулу и Гасымали - стали у дверей, прислонившись к стене.
Молла-Мамедгулу, Кербалай-Исмаил и Кербалай-Сабзали достали свои трубки и начали набивать их.
- Знаешь ли, сестра, в чем дело? - начал молла, закурив трубку.
- Знаешь, зачем мы пришли?
Зейнаб не ответила, и Молла-Мамедгулу продолжал:
- Мы пришли сюда дать тебе наставление...
- Да благословит аллах память твоего родителя, - быстро прервала его Зейнаб,- Если вы добрые наставники, прежде всего дайте наставление вот этому, что стоит у двери. Скажите ему, чтобы не мучил мать. Сегодня избил меня до полусмерти. Всё кости ноют.
- Хорошо, сестра! - сказал молла,- Зачем же ты доводишь до того, чтобы сын наказывал тебя за непослушание? Гонаглар джяргя иля айляшдиляр. Молла йухары башда, онун саг тяряфиндя Кярбялайы Исмайыл, сол тяряфиндя Кярбялайы Гафар; Кярбялайы Сябзяли, Вялигулу вя Гасымяли дивара дайаныб, дурмушдулар айаг устя. Молла Мяхяммядгулу, Кярбялайы Исмайыл вя Кярбялайы Сябзяли чубугларыны чыхардыб башладылар долдурмагы. Молла чубугуну алышдырыб, узюню тутду Зейнябя сямт:
"Баджы, билирсян ня вар? Билирсян биз ня мятлябя гялмишик?"
Зейняб джаваб вермяди. Молла Мяммядгулу дюбаря башлады:
"Биз бура ондан отрю гялмишик ки, сяня нясихят эляйяк...."
Зейняб алюстю джаваб верди:
"Аллах ряхмят элясин. Сиз агяр нясихят эляйянсиниз, аввял, бах, о айаг устя дурана нясихят элийин ки, мяни инджитмясин. Бу гюн мяни дёймякдян олдюрюбдю. Инди бу саат габыргаларым агрыйыр."
Молла геня башлады:
"Йахшы, баджы, ахы сян иши о йеря нийя гятирирсян ки, оглун сяня аг олсун?"
- А что я делаю плохого? - спросила Зейнаб.
- Ты нарушаешь шариат.
- Проклятие аллаха пусть падет на того, кто нарушает шариат! - с жаром проговорила Зейнаб.
- Проклятие, проклятие! - воскликнул молла.
- Чем же я нарушаю шариат?
- Ты нарушаешь шариат тем, что чинишь препятствия выполнению его заветов. Ты отказываешься исполнять брачные условия.
Зейнаб ничего не ответила, так как не поняла напыщенной речи моллы.
- Разве неведомо тебе, - продолжал тем временем молла, - что ты являешься законной супругой Худаяр-бека? Разве не дошла эта весть до слуха твоего?
- Ты говоришь, что я жена Худаяр-бека? - спросила Зейнаб,- А при ком я давала согласие быть его женой?
- При мне! - закричал тут Гасымали и ударил себя в грудь,- Разве не ты уполномочила меня вот при этих людях? Ты уполномочила меня! Как можно отказываться от этого?
"Нийя, мян нейляйирям ки?"
"Сян шяриятдян чыхырсан."
"Шяриятдян чыхана аллах лянят элясин!"
"Лянят, лянят!"
"Мян нийя шяриятдян чыхырам ки?"
 Молла джаваб верди:
"Сян о сябябя шяриятдян чыхырсан ки, шяриятин умуруна  мюманият  гатырсан. Истямирсян ки, шярти мянкухяни амяля гятирясян.
Зейняб джаваб вермяди; о сябябя ки, молла дедийини асла баша дюшмяди. Молла геня башлады: "Мягяр сян мяфхум дейилсян ки, инди Худайар бяйин зёвджейи хялалысан? Мягяр бу сяда сянин хуш-гушуна тяблиг олунмуйуб?"
Зейняб джаваб верди:
"Йяни дейирсян ки, мян Худайар бяйин арвадыйам? Йахшы мян кимя Худайар бяйя гетмяк разычылыгыны вердим ки, мян онун арвады олум?"
Гасымяли джялд алини синясиня вуруб деди:
"Бах, мяня вермисян. Сян мягяр мяни вякил элямядин бу кишилярин оз йанында? Сян мяни вякил элядин. Бу йекя шейи данмаг олар?"
Зейняб бир ах чякиб деди:
- Ну, что мне сказать, - проговорила со вздохом Зейнаб,- Пусть будет по-вашему.
- Прекрасно, - снова начал молла,- Теперь ты и при мне подтвердила, что сама уполномочила Гасымали. Что же теперь ты можешь возразить? Почему добровольно не переходишь в дом своего мужа. Ты хочешь, чтобы тебя повели насильно? С позором? Со скандалом?
Глава выбил пепел из трубки на землю и стал снова набивать её. Повернувшись к Зейнаб, он заговорил громко и повелительно:
-Эй, баба! Открой глаза и посмотри на меня как следует. Вчера я получил предписание от кази. Худаяр-бек пожаловался, что, дескать, моя жена бросила дом и ушла к себе. Не подчиняется, дескать, мужу. А кази написал мне. Если ты сама, по собственному желанию, добром не переселишься к своему мужу, я силой поволоку тебя и брошу туда. Будь уверена в этом и образумься...
Зейнаб молчала, девочки принялись плакать.
"Йахшы, ня дейирям ки, сиз дейян олсун."
Молла башлады:
"Чох аджяб. Инди сян эля мяним оз йанымда играр элядин ки, Гасымялини сян озюн вякил элямисян. Пяс дахы сёзюн нядир?! Ня сябябя гедиб оз хахишинля аринин эвиня дахил олмурсан? Дейирсян гяряк сяни зорнан апаралар? Бяднамлыгнан апаралар? Рюсвайчылыгнан апаралар?"
Глава чубугун кюлюню йеря бошалдыб, дюбаря башлады долдурмагы вя узюню Зейнябя сары чёндяриб, уджа сясля вя гейзнак деди:
"Бах, ай арвад, гёзюню ач, гёзюмюн ичиня бах. Газы дюнян мяня кагыз йазыб. Худайар бяй шикайят элийиб ки, мяним оврятим Зейняб мяним эвими гойуб, гедиб оз эвиндя олур; мяня итаят элямир. Газы мяня кагыз йазыб. Агяр сян оз хахишиннян гедиб аринин эвиндя отурмасан, сяни ит олюсю кими сюрюдюб апартдыррам! Лап йягин эля вя аглыны йыг башына!"
Зейняб бир сёз демяди. Амма гызлары хяр икиси башладылар агламагы.
Опять пришёл черед говорить молле. Он повернулся лицом к Зейнаб и стал читать ей наставления:
- Да, сестра! Это нехорошо, аллаху не угодно, если ты и себя подвергаешь мукам, и детей заставляешь плакать. Не делай этого? Соберись с умом и молча пойди в дом твоего законного мужа. Теперь уже дело кончено, ты супруга Худаяр-бека. Теперь ты не имеешь никакого права отказываться. Если ты хочешь подчиняться шариату, то должна поступить так, как я говорю. Если ты считаешься со мной, то верь мне, если не считаешься, не верь. Это твоё дело. Если хочешь, чтобы тебя повели насильно, пускай ведут. Мне более нечего сказать.
Молла-Мамедгулу сунул трубку в кисет и, набив её табаком, достал оттуда. Затем протянул Кербалай-Исмаилу кусочек трута, зажёг его, и положив на табак в трубке, продолжал свою проповедь:
- Да, сестра моя! Ты должна понять, что теперь дело конченое и ты супруга Худаяр-бека. Нёвбя йетишди моллайа. Молла узюню Зейнябя сары тутуб, башлады
геня нясихяти:
"Йох, йох, баджы, аллаха хош гетмяз. Сян нахаг йеря озюню дя мяшяггятя мюбтяла элийирсян, ушагларынын да урякляринин сыхылмагына баис олурсан. Йох, йох, беля элямя. Аглыны йыг башына вя динмяз-сёйлямяз йыгыш, гет отур аринин эвиндя. Йохса инди дяхи иш гуртарыбды. Сян инди Худайар бяйин зёвджясисян. Сянин хеч ихтийарын йохду бу барядя кяметиналыг эляйясян. Агяр истийирсян ки, шяриятя амял элийясян, ишин хягигяти будур ки, мян дейирям. Агяр мяня этигадын вар, инан. Йохса этигадын йохду, инанма. Озюн бил. Агяр истийирсян ки, сяни сюрюйя-сюрюйя апаралар, гой апарсынлар, дяхи сёзюм йохду."
Бу сёзляри дейиб, Молла Мяхяммядгулу чубугу узатды кисянин ичиня вя долдуруб чыхарды вя Кярбялайы Исмайыла сямт бир гов узадыб
алышдырды, гойду чубугун устя вя башлады нясихяти:
"Йох, баджы аглыны йыг башына. Инди сян гёрюрсян ки, иш лап гуртарыбды. Сян инди Худайар бяйин оврятисян. Шариат не даёт права жене сидеть у себя дома и не покоряться мужу. Подумай, что будет, если ты не подчинишься. Я напишу начальнику, что супруга такого-то, нарушив брачные обязательства, не подчиняется велениям шариата. Знаешь ли ты, что тогда будет? Начальник пришлет пристава. Свяжут тебя по рукам и по ногам и повезут в город, чтобы ты держала ответ перед властями. Зачем ты хочешь довести дело до того, чтобы тебя с позором везли в город? Увидит друг - огорчится, увидит недруг - возрадуется...
После этого опять начал глава:
- Ну, что скажешь? Не задерживай нас. Если идешь добром, иди. Если же нет, я поступлю, как знаю. Смотри ты у меня! Клянусь аллахом, после раскаиваться будешь!
Зейнаб, ничего не отвечая, застыла в том же положении. Молчание, говорят, знак согласия. Сидевшие именно так и поняли молчание Зейнаб и, поднявшись, собрались уходить. Шярият хеч вядя оврятя о ихтийар
вермир ки, отурсун оз эвиндя вя аринин сёзюндян чыхсын. Сёз йох, сян гетмязсян, мян дя йазарам нячярникя ки, филанкясин овряти тяджавюз эдиб шяраити-зёвджиййяни амяля гятирмир. Билирсян онда ня олар? Онда о олар ки, нячярник приставы гёндяряр, сяни голу-гычы баглы гёндярярляр шяхяря ки, нячярникя джаваб верясян. Нийя сян иши о йеря йетирясян ки, сяни биабырчылыгнан апаралар шяхяря, дост гёря гямгин ола, дюшмян гёря севиня?"
Глава башлады:
"Инди ня дейирсян, бизи мяяттял элямя. Агяр гедирсян, оз хахишинля гет; йохса гетмирсян, мян билдийими элийим. Валлахи, биллахи гёзюню ач, гёзюмюн ичиня бах. Сонра пешман оларсан."
Зейняб бир сёз демяйиб, ирялики халятдя дурмушду айаг устя. Бир беля сёздюр ки, сакитлик -- разычылыг аламятидир. Отуранлар да бир беля шейи баша дюшюб, дурдулар айага ки, гетсинляр.
Первым поднялся Кербалай-Исмаил и, помахав плеткой в сторону Зейнаб, сказал угрожающе:
- Эй, баба! Мы уходим. Даю тебе срок до вечера. Вечером пришлю Гасымали за ответом. Клянусь создателем, если начнешь кривляться, я не дам тебе житья в этом селе. Наконец, если ничего не поможет, я напишу начальнику, что такая-то женщина ушла от мужа и занялась дурными делами. Клянусь творцом, напишу.
Гости вышли. Велигулу остался и, тыча в сторону матери
указательным пальцем, пригрозил:
- Слушай, мать! Я говорю тебе прямо, если/ты ответишь Гасымали отказом, я сегодня же отделюсь от тебя и уйду к тестю, а через месяц справлю себе свадьбу и перестану звать тебя матерью. Вот моё последнее слово. Прощай!
Велигулу ушел.
В скверном положении очутилась Зейнаб. Угроза Велигулу, что он отделится и не станет ходить домой, подействовала на нее больше всего.
Что было делать несчастной женщине? Как может семья обойтись без мужчины? Аввял Кярбялайы Исмайыл дурду вя гамчысыны Зейнябя сямт силкяляйиб, бу тёвр хярбя-гадага кясди:
"Бах, ай арвад, инди биз гедирик. Ахшама кими сяня мёхлят верирям. Ахшам Гасымялини гёндяряджяйям ки, сяндян йа хя, йа йох джавабыны
алсын. Анд олсун о бизи йарадана, агяр наз-гямзя элийясян, мян сяни гоймарам ки, бу кятдя баш доландырасан. Ахыры хеч олмаса гётюрюб нячярникя йазарам ки, филан арвад ариндян кюсюб, гедиб пис йола дюшюбдю. Анд олсун о пярвярдигара ки, йазарам!"
Джямиси чыхды эшийя Вялигулудан савай. Вялигулу да шяхадят бармагыны анасынын устя говзайыб деди:
"Бах, ай ана, мян сяня дейирям ки, Гасымялийя йох джавабы версян, мян эля бу гюн айрылыб гедяджяйям гайнатамгилдя галаджагам. Бир айдан да сонра озюмя той эдиб, дяхи сяня ана демийяджяйям. Вяссялам. Инди хяля худафиз."
Вялигулу да чыхды.
Зейнябин иши чох пис йеря гялди дайанды. Хяр зад бир йана, Вялигулунун аджыг элийиб айрылмагы вя эвя гялмямяйи бир йана. Йазыг оврят ня элясин? Мягяр эв кишисиз отюшяр? Онда да бу джюр вилайятдя.
Словом, муки эти - великие муки!
Зейнаб устала стоять в углу. Ноги ныли. Когда мужчины вышли, она присела, обняв изнемогавших от слез детей. Вскоре обе девочки уже сладко спали на коленях у матери.
Выплакав остаток слез, Зейнаб прислонилась головой к стене и отдалась своим мыслям.
Я не хотел бы рассказывать вам о горе Зейнаб, о её мыслях, о мучивших её сомнениях, о глубине её скорби. Я не хотел делать этого, боялся, как бы и вы не расплакались.
Но, ничего не поделаешь, я обязан исполнить свой долг.
Зейнаб находилась между двух огней. Один обжигал с этой, другой - с той стороны. Как ни старалась она каким-нибудь образом выскользнуть из огненного кольца, ей это не удавалось. Один из жегших её огней - необходимость выйти замуж за Худаяр-бека, другой - опасности, которые ждут Зейнаб, если она откажется. Гяряз, бу мюсибят бёйюк мюсибятди.
Зейняб буджагда айаг устя дурмагдан лап йорулду. Гычлары аграйыб сызылдайырдылар. Кишиляр чыхан кими гялди отурду вя ушагларыны алды гуджагына. Бинява балалар агламагдан лап йорулмушдулар. Гызларын икиси Зейнябин гуджагында ширин йухуладылар. Зейняб бир гядяр аглайыб, башыны дайады дивара вя джумду фикря.
Мян истярдим Зейнябин индики халыны сизя мялум эдим, онун дярдини сёйляйим, онун фикир-хяйалыны, гямини, гюссясини вя гялбинин сыхылмагыны ачыб бяйана гятирим: о джяхятя истямирям ки, горхурам сизи дя агламаг тута. Амма ня элямяк, мян геня гяряк борджуму ада эляйим.
Зейняб инди бу саат галмышды ики диварын арасында: бири о тяряфдян сыхырды, бири дя бу тяряфдян. Ня гядяр чалышырды бу ики диварын арасындан бир тёвр иля, бир фянн иля чыхыб гачсын, асла мюмкюн олмурду. Бу диварларын бири Худайар бяйя гетмякди, бири дя гетмямякди.
Мысль о том, чтобы быть женой Худаяр-бека, огнем жгла Зейнаб, он был противен ей, как иным людям бывает противна, скажем, лягушка. Такому человеку невыносима мысль взять лягушку в руки, положить её к себе на грудь; так же ужасна, а то и ещё ужаснее для Зейнаб мысль смотреть на чудовищный нос и отвратительную рожу Худаяр-бека и называть его мужем.
А мысль не выходить замуж за Худаяр-бека тоже огнем жгла Зейнаб, пугала её. Какая нужна сила, чтобы выдержать весь этот натиск, эти страдания, позор, угрозы, чтобы выступить против всех: кази, начальника, моллы, главы, свидетелей, Велигулу, всех людей, решиться на борьбу с ними.
Этой силы не было и не могло быть не то что у Зейнаб, на даже у её бабушек и прабабушек.
Говоря по справедливости, что было делать Зейнаб?
С одной стороны, Велигулу отделится и уйдет. Как быть тогда с посевом? А скотина? Дом, двор, пашни, торговля?
Худайар бяйя гетмяк фикри Зейняби о джяхятя дивар кими сыхырды ки, Зейняб Худайар бяйдян эля иргянирди, неджя ки, инсан гурбагадан
иргяняр. Пяс неджя ки, инсана гурбаганы эля алыб гойнуна гатмаг нагювара гяляр, эля дя, бялкя бундан артыг, Зейнябя Худайар бяйин ири бурнуна вя кифир сифятиня бахыб, она ар демяк нагювара вя нахош гёрюнюрдю.Худайар бяйя гетмямяк фикри дя Зейняби о сябябя дивар кими сыхырды ки, Зейнябя, сёзюн вазехи, артыджаг хоф уз вермишди. Хюняр гяряк бу гуппултунун, бу азиййятин, бу рюсвайчылыгын, бу хярбя-гадаганын, газынын, нячярникин, молланын, главанын, шахыдларын, джамаатын вя Вялигулунун габагына чыхыб таб элясин вя кялля-кялляйя версин! Бу хюняр няинки Зейнябин, бялкя онун бабасынын да гюввясиндян феля гялмязди.
Йяни инсафян ня элясин йазыг Зейняб? Бир йандан Вялигулу айрылыб гойуб гедяджяк. Как быть совсем этим?
Прибавьте к этому боязнь быть насильно увезенной в город, где ей придётся с позором держать ответ перед начальником. А то может быть ещё хуже. Вовсе не пошлют её в город. Зачем посылать её в город? Глава ведь имеет официальную бумагу от кази. Глава теперь полновластен над Зейнаб. Он может просто взвалить Зейнаб на спину Гасымали и перетащить в дом Худаяр-бека. И он сделает это. Непременно сделает. Сделает, во-первых, потому что это его обязанность. А во-вторых, всем известно, что глава женат на матери Худаяр-бека, значит Худаяр-бек приходится ему пасынком. Стало быть, он доведет всё до конца, доведет, во чтобы то ни стало.
Зейнаб - женщина с умом, она прекрасно всё это понимает.
"Что делать?" Целых два часа Зейнаб билась над этим вопросом, но так и не нашла ответа.
Отворилась дверь, и вошёл Гасымали. Пяс акин неджя олсун? Маллар неджя олсун? Эв-ешик, зями, алвер неджя олсун? Бир йандан шяхяря гетмяк вя нячярник йанында биабырчылыгла джаваб вермяк дярди.
Йа хейр, ола биляр ки, глава Зейняби хеч шяхяря дя гёндярмясин. Хазыр газы она рясми изхарнамя гёндяриб. Инди бу саат главанын кюлли ихтийары вар Зейняби версин Гасымялинин далына вя апарыб салсын Худайар бяйин эвиня. Глава да, сёз йох, эляйяджяк. Аввяла ондан отрю эляйяджяк ки, бу ишляр онун борджудур. Икинджи дя ки, бизя мялумдур ки, глава Худайар бяйин анасыны сигя эляйибди. Пяс Худайар бяй олур онун огей оглу. Пяс элядя йягин глава бу ишин устюня дюшюб. Хяр йолнан олмуш олса, бу иши ашыраджаг. Зейняб озю аглы кям оврят дейил, бунларын хамысыны чох йахшы баша дюшюрдю.
Ики саат тамам Зейняб бу джюр хяйалата мяшгул иди ки, гапы ачылды. Гасымяли гирди ичяри.
- Ну, что скажешь, сестра? Что мне передать главе? Согласна или нет?
Зейнаб была похожа на человека, который поставил перед собой сосуд с ядом и не знает, как быть - выпить или нет.
Не выпить - страдания и горе убьют.
Выпить - яд унесет в могилу.
"Всё равно пропадать", - решает человек и пьет отраву.
Согласиться выйти замуж за Худаяр-бека было для Зейнаб равносильно решению принять яд.
И когда Гасымали повторил свой вопрос, она собрала всё силы и, превозмогая отвращение, процедила сквозь зубы:
- Согласна...
ЭПИЛОГ
Минуло три года. Пошёл четвертый.
Был декабрьский полдень. Погода стояла хорошая. Несмотря на холодный ветерок, чувствовалось, как греет солнце.
Воспользовавшись погожим днём, крестьяне сидели на земле около своих домов и беседовали.
У сакли дяди Мамед-Гасана тоже сидела группа крестьян.
"Ня дейирсян инди, баджы? Сёзюн няди? Мян инди гедим главайа ня дейим? Разысан, йа йох?"
Индики халында Зейняб бянзяйирди бир эля шяхся, хансы ки, зяхяр шюшясини габагына гойуб бахыр вя билмир ня элясин: ичсин, йа йох? Ичмяся дярд, гюсся вя гям ону олдюряджяк, ичся зяхяр олдюряджяк. "Пяс мясляхят будур ки, ичим" -- дейиб шюшяни чякир башына.
Зейнябя разычылыг джавабы вермяк зяхяр ичмяк мянзилясиндя иди. Эля ки, Гасымяли суалыны бир дя тякрар эляди, Зейняб хамы гюджюню йыгыб вя узюню гырышдырыб джаваб верди:
"Разыйам."

ХИТАМЯ**

Ахвалатдан уч ил кечиб, дёрдюнджю иля айаг гойурду. Гыш фясли иди. Кичик чиллянин чыхмагына он гюн галырды. Гюнорта вахты иди. Хава хош иди. Хярчянд хавада бир аз сазаг вар иди, амма гюнюн тясири билинирди. Хава хош олмаг джяхятя кяндлиляр диварларын дибиня дюзюлюб вя йанларыны йеря вериб, мяшгул идиляр сёхбятя. Мяхяммядхясян аминин дамынын далында диварын дибиндя уч-дёрд киши отуруб данышырдылар.
В конце улицы показался незнакомый крестьянин, погонявший нескольких нагруженных ослов. Караван приблизился к сидевшим и хотел уже пройти, когда от группы крестьян отделился старик, бросился к ослам и, схватив одного из них, серого, со всех сторон стал внимательно разглядывать его морду.
Решив, что старик хочет купить осла, погонщик подбежал к ослам, остановил их посреди дороги и подошёл к старину, продолжавшему осматривать осла. Старик кружился вокруг осла, разглядывал его сзади, спереди, осмотрел морду, по/том ноги, пощупал даже хвост. Наконец открыл ему пасть и посмотрел зубы.
- Клянусь аллахом, второго такого осла не сыскать! - начал расхваливать осла погонщик,- И силы же у него. Посмотри, сколько я нагрузил на него. Целых семь пудов. Если думаешь купить, отдам недорого.
Старик ещё раз раскрыл пасть осла и, внимательно осмотрев её, поднял голову: Бу хейндя кючя иля бир гярибя кяндли габагында беш-он йюклю эшшяк йолнан кечирди. Эшшякляр йавыглашдылар вя истяйирдиляр кечсинляр, отуранларын ичиндя бир годжа киши гачыб вя эшшяклярин ичиня озюн сохуб бир чал эшшяйин башыны гайтарды вя дурду диггятля эшшяйин о узюня-бу узюня бахмага. Эшшяклярин сахиби албят эля гюман эляди ки, годжа киши эшшяк алмаг истяйир, гачды габага вя о бири эшшяклярин башыны "чочя" дейя-дейя гайтарыб, сахлады йолун ортасында вя гялди чал эшшяйин йанына. Годжа киши гах эшшяйин габагына кечир, гах
далына кечир, башына бахыр, гычларына бахыр, гуйругуна бахыр. Сонра да агзыны ачды, дишляриня бахды. Эшшяк сахиби башлады эшшяйи тярифлямяйя:
"Анд олсун аллаха беля эшшяк олмаз. Бу эшшякдян хюняр аскик дейил. Гёрюрсян ня гядяр йюк чатмышам. Дюз йедди пуд йюкдю. Агяр алмаг мейлин олса, сяня уджуз да верярям."
Годжа киши геня эшшяйин агзыны айырыб, диггятля агзына бахандан сонра башыны говзады вя узюню тутду эшшяк сахибиня:
- Скажи-ка, племянничек, у кого ты купил его?
- На что тебе знать, дяденька, у кого купил. Если хочешь купить, продам, а нет, так не задерживай меня.
К ним подошли и остальные крестьяне, сидевшие у стены.
- Мешади-Орудж! - обратился старик к одному из них,- Посмотри-ка и ты этого осла. Я что-то сомневаюсь насчет него...
Погонщик, очевидно, почуял что-то неладное; услышав слова старика, он ударил осла по крупу и хотел увести его, но старик не отпустил.
Мешади-Орудж также внимательно оглядел осла со всех сторон и повернулся к старику.
- Дядя Мамед-Гасан, - сказал он, - я знаю, почему ты сомневаешься. Ты хочешь сказать, что это твой осёл.
Погонщик опять ударил осла, чтобы уйти с ним, но дядя Мамед-Гасан и Мешади-Орудж помешали ему.
Крестьяне, собравшись вокруг осла, осматривали его.
"Гардаш оглу, бу эшшяйи сян кимдян алмысан?"
«Ами, ня веджиня кимдян алмышам! Хяйя аладжагсан, ал, алмайаджагсан гой гедим, мяни авара элямя."
Годжа кишинин йолдашлары да бир зад баша дюшюб дуруб гялдиляр йавыга.
Годжа киши узюню онларын бирисиня тутуб деди:
"Мяшяди Орудж амоглу, гял бир сян дя бу эшшяйя бах. Бу эшшяк мяни бир аз шяккя салыр."
Гёрюкюр ки, эшшяк сахиби озю дя бир зад дуйду чюнки годжа киши бу сёзю дейян кими эшшяйин далына бир-ики дяйяняк илишдириб, истяди эшшяйи сюрюб гедя. Амма годжа киши гоймады. Мяшяди Орудж да годжа киши кими эшшяйи диггятля вяравюрд эйляйиб, узюню тутду годжа кишийя:
"Мяхяммядхясян ами, мян билирям сянин шяккя дюшмяйини. Сян эшшяйи оз эшшяйиня охшадырсан."
Геня эшшяк сахиби эшшяйя бир-ики дяйяняк йендириб, истяди сюрюб гедя, Мяхяммядхясян ами вя Мяшяди Орудж гоймадылар. Галан кяндлиляр дя йыгышдылар вя эшшяйи ахатя эдиб, бахырдылар эшшяйин о узюня-бу узюня. Мяхяммядхясян ами узюню эшшяк сахибиня тутуб деди:
- Племянник, - снова обратился дядя Мамед-Гасан к погонщику, - заклинаю тебя двенадцатью имамами, скажи правду, у кого ты купил этого осла.
- Клянусь аллахом, дяденька, я купил его ровно пять лет назад у карабахца за одиннадцать рублей.
Около осла собралась уже толпа человек в пятьдесят, и каждый, знавший в свое время осла дяди Мамед-Гасана, подтвердил, что это тот самый осёл и есть.
Дядя Мамед-Гасан схватил погонщика за ворот и вывел его из толпы с тем, чтобы потащить к главе Кербалай-Исмаилу. Выйдя из толпы, дядя Мамед-Гасан крепко взял погонщика за кушак и хотел было вести его дальше, но в это время из узенького переулка показался Худаяр-бек в дорогой папахе, суконной чухе и белых штанах. В руке у него была прежняя кизиловая дубинка. Увидя столпившихся крестьян, он подошёл к ним. Дядя Мамед-Гасан рассказал о случившемся и просил рассудить его с погонщиком.
Худаяр-бек растолкал крестьян и, подойдя к ослу, внимательно осмотрел его со всех сторон. Он узнал осла.
"Гардаш оглу, сяни анд верирям он ики имама догрусуну де гёрюм бу эшшяйи кимдян алмысан?"
«Ами, анд олсун аллаха, мян бу эшшяйи инди дюз беш илди гарабаглыдан алмышам он бир маната."
Бир аз вахтдан эшшяйин башына бялкя алли адам джям олду. Хяр йетишян -- ки, Мяхяммядхясян аминин итян эшшяйини таныйырды, -- тясдиг эляди ки бу эшшяк Мяхяммядхясян аминин оз эшшяйидир. Мяхяммядхясяи ами йапышды эшшяк сахибинин йахасындан вя чякя-чякя чыхарды адамларын ичиндян ки апарсын главанын йанына. Глава хаман Кярбялайы Исмайыл иди.
Мяхяммядхясян алини эшшякчинин гуршагына салыб чякя-чякя апарды. Бу хейндя Худайар бяйин башында шикаря папаг, айниндя махут чуха, аг туман вя алиндя зогал агаджы дёнгядян чыхыб вя джямиййяти гёрюб йавыглашды адамларын ичиня. Мяхяммядхясян ахвалаты нагыл эляди вя шикайятини эляйяндян сонра Худайар бяй адамлары аралайыб, гялди эшшяйин йанына вя диггятля о тяряф-бу тяряфиня бахыб эшшяйи таныды.
- Да, - проговорил он, - это осёл дяди Мамед-Гасана.
Затем он повернулся к погонщику и строго спросил: Эй, где ты купил осла?
Погонщик сказал ему то же самое, что ответил дяде Мамед-Гасану. Худаяр-бек поднял дубинку и стал так лупить погонщика, что тот наконец не выдержал и, упав к ногам Худаяр-бека, стал умолять, чтобы он отпустил его душу на покаяние.
Вот каким образом был найден осёл дяди Мамед-Гасана.
Худаяр-бек приставил Гасымали к погонщику ослов, чтобы тот вывел его из села, а погонщику велел больше никогда не появляться в этих краях.
Благодаря Худаяр-бека, прославляя его добродетели, дядя Мамед-Гасан погнал осла к себе в хлев.
Но не покажется ли вам странным, что до сих пор не видно сына дяди Мамед-Гасана, Ахмеда? Сколько тут народа собралось, сколько тут шума было, но ни Ахмед не показался, ни жена дяди Мамед-Гасана не высунула голову из ворот, чтобы узнать причину этой суматохи.
"Бяли, бу Мяхяммядхясян аминин эшшяйидир." -- Сонра узюню эшшякчийя тутуб сорушду:
«Адя, бу эшшяйи сян хардан алмысан?"
Ешшякчи Мяхяммядхясян амийя вердийи джавабы Худайар бяйя дя верди. Амма гёзюня дёндюйюм Худайар бяй дяйяняйи галдырды гёйя. Ня йемисян, туршулу аш. Эшшякчийя бир агадж, ики агадж, уч агадж....  Та о гядяр вурду ки, йазыг киши дюшдю Худайар бяйин йагларына, башлады йалвармага ки, эшшяйи алсын, дяхи ону дёймясин.
Бу джюр эшшяк тапылды.
Худайар бяй Гасымялини гошду эшшякчинин йанында ки, апарыб ону кяндин канарындан отюрсюн гырага вя бяркян-бярк эшшякчийя тапшырды ки, бир дя буралара узю дяймясин.
Мяхяммядхясян ами Худайар бяйя дуа эйляйя-ейляйя эшшяйи сюрдю вя апарыб гатды тёвлясиня. Амма тяяджджюблю шей будур ки, индийя кими Мяхяммядхясян аминин оглу Ахмяд гёрюкмюр. Индийя кими бу гядяр гышгырыга бу гядяр джямиййят йыгышыб, ня Ахмяд адамларын ичиня гялди, ня дя Мяхяммядхясян аминин овряти башыны гапыдан эшийя узатды ки, гёрсюн бу ня мярякяди.
Ахмед умер. Умерла и жена дяди Мамед-Гасана.
В прошлом году Ахмед заболел горлом и помер. После его смерти два месяца горевала по нем мать и тоже приказала долго жить. Дядя Мамед-Гасан каждый раз клянется, что в сына и жену его унесла тоска по ослу.
И вот теперь осёл отыскался.
Отдав осла дяде Мамед-Гасану, Худаяр-бек вышел из толпы и, пройдя по тому же узенькому переулку, вошёл в большие ворота.
Во дворе, в изодранном бязевом архалуке и поношенной серой папахе Велигулу выгребал лопатой навоз.
Пройдя мимо него, Худаяр-бек стал у ступеньки и громко позвал:
- Эй, Зиба, дай-ка мне кувшин с водой.
Дверь в комнату открылась. Хорошенькая девочка лет семи-восьми вынесла глиняный кувшин и, поставив его около Худаяр-бека, вернулась в комнату, дрожа всем телом.
Худаяр-бек стал совершать омовение перед молитвой.
Ахмяд дя олюбдю, Мяхяммядхясян аминин овряти дя олюбдю. Ахмяди билдир богаз агрысы тутуб олдю. Анасы онун ики ай гюссясини эйляйиб, ахыры бир дярдя мюбтяла олду вя омрюню багышлады Мяхяммядхясян амийя. Амма Мяхяммядхясян ами индийядяк анд ичир ки, Ахмяди дя, оврятини дя эшшяйин дярди олдюрдю.
Гяряз, эшшяк тапылды.
Эшшяйи Мяхяммядхясян амийя тапшырыб, Худайар бяй адамларын ичиндян чыхды вя гялдийи дар кючя иля гедиб, бир йекя дарвазадан гирди бёйюк хяйятя. Хяйятин сол тяряфиндя Вялигулу айниндя джындыр гядяк архалыг вя башында кёхня боз папаг, кюрякля пейин сярирди. Худайар бяй Вялигулунун йанындан дюз кечди вя саг сямтя сякинин йанында дуруб чыгырды:
"Ай гыз, Зиба, о люлейини бир гятир мяня."
Эв гапысы ачылды. Йедди-сяккиз йашында бир гёйчяк гыз ушагы алиндя люлейин эшийя чыхыб, гятирди люлейини Худайар бяйин йанына гойуб, титряйя-титряйя гайытды эвя. Худайар бяй башлады дястямазы.
Девочка нам знакома. Это Зиба, дочь Зейнаб.
Всякий, увидев её одежду, понял бы сразу, что она сирота.
Помимо крайней ветхости, одежда была ей не по росту. Видно было, что всё это с чужого плеча. Старая, вылинявшая юбка из дешевого ситца доходила ей до пят, хотя она должна была быть значительно короче; поношенный архалук из черного ластика, не в меру широкий и длинный, сидел на ней мешком; голова её была повязана старым черным платком; на ногах - большие мужские башмаки.
Покончив с омовением, Худаяр-бек вошёл в комнату. Эта была небольшая комната. У задней стены стоял кюрси - табурет, накрытый хорошим большим одеялом, поверх которого был постлан ещё новенький джеджим. Свет падал в комнату через два маленьких оконца, по-видимому, недавно пробитых в стене.
Бу гызы биз таныйырыг. Бу гыз Зейнябин гызы Зибадыр. Зибанын уст-башына бахан кими гёрсянирди ки, бу гыз йетим гызды. Аввала будур ки, палтарларынын хамысынын кёхнялийиндян башга, озгя айниндян чыхма палтара охшайырды. Солмуш гырмызы читдян дизлик Зибанын айагларынын устюня дюшмюшдю. Амма озюнюнкю олса иди гяряк гёдяк олайды. Кёхня гара ласкирддян архалыг ген вя узун олмаг джяхятя хямчинин озгя архалыга охшайырды. Башында вар иди кёхня гара чаргат, айагларында йекя киши башмагы.
Худайар бяй дястямазы алыб гирди ичяри.
Худайар бяй гирян бир хырда аг отагды. Йухары башда кюрсю гойулубду. Кюрсюнюн устя салыныб рягбятли йекя йорган, йорган устюндян рягбятли джеджим. Отагын ишыг гялян йери ики хырда акушкадыр. Акушкалар тязя акушкайа охшайырлар. В остальных трёх стенах было по паре ниш, в которых размещались маленькие сундучки, шкатулки, медная и фарфоровая посуда, разные узелки и связки одежды. В одной из ниш стоял кальян.
К стене слева было прислонено несколько больших круглых подносов. Пол был покрыт паласами и грубым деревенским ковром. На кюрси стоял самовар, под который была подложена медная тарелка. Самовар уже закипел, чай был заварен.
Словом, для деревни это была хорошо обставленная, нарядная комната.
В комнате за кюрси сидела молодая женщина лет четырнадцати-пятнадцати, не больше. О том, красива она или нет, ничего определенного сказать нельзя; она до того намазалась румянами и пудрой, выкрасила брови и подвела глаза сурьмой, что настоящее её лицо скрылось под этой косметикой.
Худаяр-бек прошел и сел также за кюрси. Молодая женщина придвинула к себе два стакана и начала мыть и перетирать их. Галан уч диварын хярясиндя ики тахча; тахчаларда дюзюлюб мюджрю, мис вя чини габ, богча. Бир тахчада вар бир гялйан. Сол сямтдян дивара ики-Уч мис мяджмяйи дайаныбды. Фяршя салыныб уч-дёрд тикя палаз вя кобуд кянд хялчяси. Кюрсюнюн устя нимчя вя устя гойулуб самавар. Самавар тязя дямя гойулубду. Хуласейи-кялам, бу эв кяндя гёря чох сялигяли эвдир.
Худайар бяй отага гиряндя йухары башда кюрсюйя бир джаван оврят отурмушду. Бу оврятин олар он дёрд, он беш синни, артыг олмаз. Бу оврятин гёйчяклийи вя чиркинлийи барясиндя хеч бир сёз демяк олмаз. Сябяби одур ки, бу оврят индики халятдя узюня о гядяр анлик, киршан, расых вя гёзляриня о гядяр сюрмя чякиб ки, асл суряти бязяклярин ичиндя лап гизлянибди. Гяряз, бу джаван оврят озюня кяндя лайиг бязяк верибди.
Худайар бяй кечди отурду кюрсюнюн йухары башындан. Джаван оврят кюрсюнюн устя габагына ики стякан гойуб, мяшгул иди онлары йуйуб дястмалламага.
У входа стояла Зиба с завернутым в одеяльце ребенком. Ребенок плакал, и Зиба подпрыгивала на месте, чтобы успокоить его, при этом что-то мурлыкала себе под нос.
Молодая женщина налила чай и поставила один стакан перед Худаяр-беком, а другой перед собой. После этого она позвала Зибу и, взяв у нее ребенка, начала кормить грудью. Ребенок перестал плакать. Зиба отошла в сторону и, опустив руки, стала у стены.
Худаяр-бек придвинул к себе стакан и, привалившись спиной к постельному тюку, повернулся к Зибе.
- Скажи, девка, мать всё плачет?
- Плачет. Совсем ослепла от слез.
- Ха-ха-ха! - громко расхохотался Худаяр-бек,- Чего же она плачет? Вспомнила покойного мужа, Кербалай-Гейдара?
- Нет, - ответила девочка,- Не об отце плачет, о тебе плачет.
- Ха-ха-ха! Неужели так меня любит?
Гапыдан гирян йердя, саг тяряфдя дурмушду Зиба гуджагында ушаг йорганчасына бюкюлмюш гыз ушагы. Ушаг аглайырды. Зиба ону овутмагдан отрю атылыб дюшюрдю вя оз-озюня мыггылдайа-мыггылдайа ушагын агламагынын дямини тутурду.
Джаван оврят бир стякан чай тёкюб, гойду Худайар бяйин габагына, бир стякан тёкюб гойду оз габагына; сонра Зибаны чагырыб ушагы алды вя салды дёшюня. Ушаг овунду. Зиба чякилди дурду кянарда вя дивара дайаныб, аллярини салды йанына.
Худайар бяй стяканы чякди габагына вя далыны геня йюкя тякйя эйляйиб, узюню тутду Зибайа.
"Гыз, анан геня аглыйыр?"
"Анам эля ха аглыйыр. Агламагдан гёзляри лап тутулубду."
Худайар бяй уджадан ха ... ха ... ха ... чякиб геня деди:
"Ха ... ха ... ха....  Нийя аглыйыр? Ари Кярбялайы Хейдяр йадына дюшюб?"
Гыз джаваб верди:
"Йох, дадашымдан отрю агламыр, сяндян отрю аглыйыр." "Ха ... ха ... ха....  Мяни йяни о гядяр истийир?"
- Нет, не потому плачет, что любит. Пускай, говорит, даст мне развод...
Не успела выговорить девочка эти слова, как Худаяр-бек вскочил, словно ужаленный, и бросился к девочке. Та повернулась к двери, чтобы убежать, но споткнулась о порог и упала. Худаяр-бек стал бить её кулаками по лицу и голове. Увидя, что у девочки из носа пошла кровь, Худаяр-бек остановился и позвал со двора Велигулу, чтобы тот отвел сестру домой, к матери. После этого он, бледный и задыхающийся, вернулся на свое место. Молодая женщина сидела молча и равнодушно наблюдала всю сцену.
Велигулу взял сестру за руку, и они оба отправились к себе домой.
Почему же Худаяр-бек вышел из себя?
Он вышел из себя, когда услышал слова Зибы: "Мать говорит, пускай даст мне развод".
Надобно подробнее рассказать об этом.
У Худаяр-бека Зейнаб прожила всего шесть с половиной месяцев и за это время перенесла столько мучений, сколько хватило бы на десяток лет.
"Йох истямякдян отрю агламыр. Дейир мяни бошасын."
Гыз бу сёзю дейян кими гуйа ки, Худайар бяйи бир илан санджды. Худайар бяй джялд айага дуруб, хюджум чякди Зибанын устя. Гыз овдян чыхыб гачан вахтда айагы илишди астанайа, узю устя дяйди йеря. Худайар бяй йетишди. Зибанын башына-гёзюня бир-ики йумруг вуруб, бахды гёрдю ки, гызын бурнундан ган гялир. Хяйятдян Вялигулуну чагырды ки, баджысыны гётюрюб апарсын эвляриня вя озю дя тёйшюйя-тёйшюйя, рянг-руху гачмыш гялди отурду йериня.
Джаван оврят отурдугу йердя отуруб, динмяз-сёйлямяз вагеяйя тамаша эляйирди. Вялигулу йапышды Зибанын алиндян вя хяр икиси уз гойдулар эвляриня сямт.
Худайар бяй бу сёздян отрю хал-тябдян чыхды; Худайар бяй хямин дягигя хал-тябдян чыхды ки, Зиба деди:"Анам дейир мяни бошасын. Лазымдыр ахвалаты тяфсилян нагыл элямяк."

       *       *       *       *       *
Зейняб Худайар бяйин эвиндя алты ай йарым галды. Вя бу алты ай йарымын арзиндя Зейнябин анадан амдийи сюд бурнунун дяликляриндян гялиб тёкюлдю.
Худаяр-бек без конца истязал и изводил её. Это был на редкость сметливый человек. Мучая её, Худаяр-бек добивался одной-единственной цели - стать хозяином всего имущества Зейнаб и её детей, после чего он мог отпустить их на всё четыре стороны.
Зейнаб с самого начала догадывалась об этом, но, как ни издевался над ней Худаяр-бек, как ни бранил, как ни избивал, она стойко переносила всё страдания и не соглашалась на его требования.
В конце концов дело дошло до того, что Худаяр-бек раздел Зейнаб и, заперев в темной конуре, держал её там голодной до тех пор, пока женщина не сдалась.
Камень сожми - и тот станет мягче.
Смягчилась и Зейнаб.
Она согласилась удовлетворить всё до единого требования Худаяр-бека, но при одном непременном условии, чтобы, завладев всем, что принадлежало Зейнаб и её детям, Худаяр-бек дал ей развод и освободил её. Худаяр-бек согласился и по настоянию Зейнаб даже поклялся на Коране. Зейняби инджитмякликдя онун тяк бирджя мярамы вар иди, Худайар бяйин гясди Зейнябин вя сягирлярин  вар-йохуна, пулуна вя мюлкюня сахиб олуб, Зейняби чёля отюрмяк иди. Зейняб озю буну чохдан баша дюшмюшдю. Амма ня гядяр Худайар бяй ону бу хюсусда инджидиб дара гыснайырды, дёйюрдю, сёйюрдю, амма Зейняб хяр бир азиййятя таблашыб, Худайар бяйин тяклифляриня абядян разы олмурду.
Ахыры иш о йеря чатды ки, Худайар бяй Зейняби сойундурду вя бир гаранлыг дама гатыб ону адж вя сусуз сахлады ки, бялкя йумшала. Амма дашы да бу тёвр сыхсан йумшалар. Зейняб ахыры йумшалды. Худайар бяйин ня гядяр ки, арзусу вар иди, хамысы бяравюрдя олду.
Амма Зейняб дя бу амря бир шяртля разы олду. Шярт бу олду ки, Худайар бяй пуллара сахиб олан кими, Зейняби бошасын. Худайар бяй разы олду. Зейняб дяхи архайын олмагдан отрю Худайар бяйи гурана анд верди. Худайар бяй алини гурана басыб анд ичди.
Свои наличные деньги Зейнаб частью закопала в землю, а частью отдала на хранение другим. Всё эти деньги она отдала теперь Худаяр-беку. Кроме денег, Худаяр-бек получил ещё массу всякого добра: золото, серебро, платья, ковры, медную посуду и другие вещи.
Короче говоря, Зейнаб постепенно перенесла в дом Худаяр-бека всё, что было накоплено и оставлено покойным Кербалай-Гейдаром. Велигулу ни во что не вмешивался, всё время твердя:
- Будь что будет, лишь бы моя невеста была здорова!
Он не только не препятствовал всему этому, но даже поддерживал Худаяр-бека.
Когда наконец Худаяр-бек завладел всем, что принадлежало Зейнаб, её дочерям и Велигулу, бедная женщина ушла от Худаяр-бека и поселилась в своём доме, где, правда, ничего не осталось, кроме пары старых циновок. Однако Зейнаб казалось, что ангелы вытащили её из ада и водворили в рай. Когда Зейнаб оставила дом Худаяр-бека, всё решили, что она получила развод.
О пуллар ки, Зейнябин ихтийарында иди, бязисини Зейняб йеря гуйулуйуб гизлятмишди, бязиси озгядя иди. Бунларын хамысы йетишди Худайар
бяйин тяхвилиня. Вя бундан алавя Худайар бяйя геня чох зад йетишди: гызыл, гюмюш, палтар, фярш, мис габ-гашыг вя бу джюр шейляр.
Хюласейи-кялам, Зейняб мюрурнан ари Кярбялайы Хейдярин эвини дашыйыб, тёкдю Худайар бяйин эвиня. Вялигулунун бу барядя хеч бир сёзю йох иди. Вялигулу дейирди ки, хяр ня олур-олсун анджаг онун йары сяламят олсун. Вялигулу няинки бу ишляря мане олмурду, бялкя хяля Худайар бяйя кёмяклик верирди.
Худайар бяй Зейнябин, сягирлярин вя Вялигулунун дёвлятиня малик олан кими, Зейняб ахыры арзусуна йетишди; йяни Худайар бяйин эвиндян йыгышыб гялди оз эвиня.
Хярчянд инди Зейнябин эвиндя ики хясирдян башга бир шейи йох иди; амма Зейняб эля билди ону мялаикяляр джяхяннямдян чыхардыб бехиштя дахил элядиляр.
Зейняб Худайар бяйдян айрылан кими халг эля билди ки, Зейняби Худайар бяй бошайыбдыр. Так думали и сама Зейнаб, и Велигулу, но они ошибались. Худаяр-бек не давал и никогда не дал бы ей развода.
О причине этого расскажем несколькими строками ниже.
После того как Зейнаб вернулась к себе, положение её стало ещё тяжелее.
С наступлением весны Худаяр-бек вспахал бывшие её земли, Затем собрал с них урожай, помолол и засыпал в свой амбар, как если бы получил это в наследство от своего отца.
Зейнаб с детьми осталась раздетая и голодная, без всякой поддержки. Вскоре умерла её дочь Физза. Страдания Зейнаб стали ещё сильнее. Кто может утверждать, что бедная девочка умерла не от голода? Наконец Худаяр-бек сжалился над несчастной женщиной и, чтобы хоть немного облегчить положение Зейнаб, взял к себе Велигулу батраком, а Зибу служанкой. Он назначил им такую плату, чтобы Зейнаб не умерла голодной смертью. Няинки халг, бялкя Зейняб озю дя, Вялигулу да, гяряз, хамы Зейняби бошанмыш билирди. Амма Зейняби Худайар бяй бошамамышды вя абядян бошамазды. Сябябини инди уч-дёрд сятирдян сонра арз эдярик.
Амма сёз бурасындадыр ки, инди Зейнябин иши дяхи пис йеря гялиб чатды. Бахар ачылан кими Худайар бяй зямиляря джют гёндяриб башлады сюрдюрмяйи. Акилмиш зямиляри озю оз малы кими бичирди, дёйюрдю вя мядахили оз бабасындан галан малы кими гятириб тёкюрдю эвиня. Зейняб галды адж-чылпаг вя сахибсиз. Бу овгат Физзя гызы олдю. Зейнябин дярди дяхи дя артды. Ким билсин, бялкя йазыг гыз аджындан олдю?! Ахыры Худайар бяйин йазыг оврятя бир аз ряхми гялди. Вялигулуну озюня джютджю, Зибаны гарабаш тутду ки, Зейнябин иши бир аз йюнгюлляшсин. Вялигулуйа вя Зибайа Худайар бяй о гядяр иджрят тяйин эляди ки, Зейняб аджындан олмясин.
Худайар бяй ики сябябдян отрю Зейняби бошамады вя бошамазды. Хейр, бошамазды.
Худаяр-бек не дал и не решился бы дать Зейнаб развода по двум причинам. Худаяр-бек очень расчетливый человек.
Он не дал бы Зейнаб развода, во-первых, потому, что Зейнаб была ещё не так стара, чтобы он хотел вовсе от нее отказаться. Ведь если бы Зейнаб хоть немного любила Худаяр-бека, он и не удалил бы её из своего дома. Надо быть справедливым, Зейнаб сама виновата в том, что Худаяр-бек отстранил её от себя. Ведь с того дня, как она поселилась в доме Худаяр-бека, ни разу, ну, ни единого разу она не улыбнулась.
Во-вторых, Худаяр-бек не дал бы Зейнаб развода потому, что боялся, как бы кто-нибудь другой не женился на ней и не стал требовать у Худаяр-бека имущество детей.
По этой второй причине каждый раз, когда речь заходила о разводе, Худаяр-бек приходил в бешенство. Кто бы ни заговорил при нем о разводе, должен был получить свою долю побоев.
Вот почему он избил до крови Зибу и прогнал её. Худайар бяй чох агыллыды. Аввала ондан отрю бошамазды ки, хяля Зейнябин вахты лап кечмямишди ки, Худайар бяй ондан ал узя иди. Агяр Зейнябин Худайар бяйя бир тикя мяхяббяти олайды, Худайар бяй ону эвиндян кянар элямязди. Гяряк инсафнан данышмаг, Зейнябин кянар олмаглыгына Зейняб озю баис олду. Ондан отрю ки, Худайар бяйин эвиня гяляндян, Зейнябин узю асла, гятиййян гюлмяди. Икинджиси о сябябя Худайар бяй Зейняби бошамазды ки, горхурду шярир адамларын бириси Зейняби ала вя башлайа Худайар бяйдян сягирлярин мал-мюлкюню иддиа эляйя. Бу икинджи сябябя гёря бошамаг орталыга гяляндя Худайар бяй аз галырды дяли-диваня олсун. Хяр кяс онун йанында бошамаг сёхбяти салсайды, гяряк дойунджа кётяк йейяйди.
Пяс Зибаны Худайар бяй бу сябяб говлады вя дёйюб бурнуну ганатды.
Спустя два месяца после того, как Зейнаб переселилась в свой дом, у Худаяр-бека умерла первая жена, и новая жена стала ему просто необходима.
Худаяр-бек уже давно заглядывался тайком на сестру Гасымали, подумывая о женитьбе на ней. Гасымали согласился, но с условием, чтобы Худаяр-бек выдал за него свою дочь.
Худаяр-бек с готовностью принял это условие.
Велигулу пытался было возражать, горевал, плакал, но из страха перед Худаяр-беком не посмел открыто выступить против. Через некоторое время обида забылась, и Велигулу сам понял, что для него важнее всего думать о куске хлеба, а жениться батраку ни к чему.
И так, эта молодая напудренная, нарумяненная женщина, сидевшая за кюрси, и есть сестра Гасымали и новая жена Худаяр-бека. Три месяца тому назад она родила дочь. Назвали её Хошгедем. Это тот самый ребенок, который плакал на руках у Зибы и которого она нянчила.
Зейняб Худайар бяйин эвиндян гедяндян ики ай сонра овряти олдю вя Худайар бяйя эвлянмяк лап ваджиб олду. Худайар бяй чохдан Гасымялинин баджысыны гёзалты элямишди. Мюхтясяр, Гасымяли бу шяртля разы олду ки, Худайар бяй дя оз гызыны версин Гасымялийя. Худайар бяй хошхаллыгнан разы олду.
Аввял Вялигулу чох атылыб дюшдю, аглады сызлады, бир аз гюсся эляди. Амма Худайар бяйин горхусундан ахвалыны асла бюрузя вермяди. Бир аз кечди, хяр бир шей йаддан чыхды. Сонра Вялигулу озю дя баша дюшдю ки, она хяля хамысындан ваджиб чёряк газанмагдыр.
Пяс инди кюрсюнюн башында отуран анникли-киршанлы джаван оврят Гасымялинин баджысы вя Худайар бяйин тязя оврятидир. Инди уч айдыр бу
Оврятдян Худайар бяйин бир гызы олубду. Адыны гойублар Хошгядям. Хаман гыз Зибанын гуджагында аглайан ушагды.
Велигулу и плачущая Зиба пришли к себе домой. Зейнаб сидела в той самой комнате, которую мы уже з-наем и в которой ничего теперь не осталось; она сидела на ветхом куске паласа и, обняв колени, смотрела в потолок, как бы считая балки. Одежда её вполне соответствовала её положению, то есть вся состояла из лохмотьев. И лицо у нее потеряло былую привлекательность. За эти годы она порядком состарилась.
Зиба с плачем вошла в комнату. За ней шел Велигулу. Зейнаб встревоженно вскочила и, стремительно подбежав к двери, спросила, почему она плачет.
Велигулу рассказал. Не переставая плакать, Зиба прижалась к матери. В комнате было темно, поэтому крови на лице девочки не было видно. Велигулу только сейчас вспомнил, что Зиба может вымазать мать кровью, и сказал матери:
- Мама, у Зибы кровь из носу шла. Смотря, запачкает
тебя.
Обнимая Зибу, Зейнаб почувствовала, что платье её влажно, но подумала, что это от слез.
- Мама, ведь Зиба всю тебя кровью вымазала! - повторил Велигулу.
Зейнаб ничего не ответила.
Велигулу вышел. Скоро стемнеет, а надо ещё напоить скотину. Опоздай он, Худаяр-бек поднимет скандал.
Поплакав немного, Зиба уснула на руках у матери.
Вялигулу вя Зиба аглайа-аглайа гялдиляр эвляриня. Зейняб хаман биз гёрдюйюмюз эвдя -- ки, инди хеч бир шей галмайыбды, --кёхня палаз устя отуруб дизлярини гуджаглайыб, гёзлярини дикмишди сягфя; гуйа ки, пярдиляри сайыр. Зейнябин либасы лап халына мювафиг гялирди; йяни лап мюндяр  иди. Сифяти дя биз гёрдюйюмюз сифят дейил. Бу дёрд илин арзиндя лап годжалыбдыр.
Зиба аглайа-аглайа гирди ичяри. Вялигулу онун далынджа. Зейняб джялд вя хёвлнак дуруб галды гызынын габагына вя ахвалаты сорушду. Вялигулу нагыл эляди. Зиба аглайа-аглайа гирди анасынын гуджагына. Эв гаранлыг олмаг джяхятя Зибанын бурнунун ганы сечилмирди. Вялигулунун анджаг инди йадына дюшдю ки, Зиба анасынын уст-башыны гана батыраджаг; узюню тутду Зейнябя:
"Ана, Зибанын бурну ганыйыбды, гойма сюртсюн устюня."
Зейняб Зибаны гуджаглайанда гёрдю ки, гызынын уст-башыйашды. Амма эля хяйал эляди ки, гёз йашыдыр. Вялигулу бир дя хябярдарлыг эляди:
"Ана, ахы Зиба сяни булады гана."
Зейняб джаваб вермяди. Вялигулу чыхды эшийя. Чюнки ахшама аз галырды гяряк гедиб маллары сувара иди; йубанса Худайар бяй мярякя галхызар.
Зиба анасынын гуджагында бир аз аглайыб йухулады.