Как всегда, сначала выпили за уходящий.
Торжественно выслушали всё, что всем пожелал Президент. И под телевизионный бой курантов подняли бокалы с шампанским за Новый. Потом все пожелали всего соседям по столу. И выпили опять. Несколько раз. Наконец все поздравили всех неприсутствующих рядом родственников и друзей по телефонам. Выпили за это тоже.
Так что на прогулочную разминку компания выкатилась только часам к двум.
Новогодняя ночь веселилась и грохотала. Большинство народа, взрослого и мелкого, толпилось вокруг сияющей посреди улицы елки. Было суетливо громко и празднично. Ночь искрилась звездными букетами бенгальских огней. Неожиданно сыпала сверху хлопушечные конфетти и ленты. Качалась в черной вышине волшебными гроздьями фейерверков.
Компания пару раз обошла елку, громко вспоминая слова про неё, родившуюся в лесу. Поразмялась немного под звучащую из чьей-то машины музычку. А когда желающие решили по чуть-чуть "согреться," Таня с душистой мандаринкой в руках вышла из круга и побрела по заснеженной тропинке.
Шероховатая корочка легко крошилась на влажные кусочки. Их оранжевая россыпь ярко светилась на снегу. Сочные дольки приятно холодили губы. На душе было спокойно и хорошо. Чудесный Новый Год! Еще пару дней они погостят у свекрови, потом с мужем и дочкой — на неделю в Москву. Улыбаясь, повернула назад.
В стороне от тропинки стояли двое. Мужчина и женщина. Было темно, и она узнала мужа только по голосу. Обычно Миша столько не пил, потому язык у него чуть заплетался.
Или мужниным голосом говорил кто-то чужой?
- Ниночка! Любимая! Неужели это ты? Дай, хоть погляжу на тебя, родная. Мне сказали, что ты приехала. Вот и встретились наконец. Как же я тебя ждал...
Слова ударили наотмашь. Ноги перестали шагать. Словно, сквозь вату, донесся легкий игривый смех, потом ответ женщины:
- Да, ладно, Мишенька. Ждал... А сам через полгода женился на городской. Мне мать сразу написала.
Мужчина как-то воркующе нежно-зло перебил:
- Жени-и-и-лся — конечно, женился. А что? Быть вечным посмешищем? Ведь невеста за день до свадьбы сбежала с другим. Да не будем об этом. Не хочу.
Голос стал медленным:
- Иди ко мне, милая. Моя Танька потерялась тут. Пойдем к тебе. Я знаю, ты одна приехала. И развелась давно. Господи, зачем эти пуговицы. Расстегни. Я до тебя дотронусь. Теплая какая... Сладкая... Истосковался за десять лет... Измучился...
И снова женщина. Воровато негромко:
- Глупенький. Увидят. Лучше, правда, идем. Мать поймет. Она до сих пор меня за тебя пилит.
Обнявшись, оба почти побежали прямо по снежной обочине в обратную сторону от того места, где застыла Таня.
Наверное, надо было их отпустить. Но она не смогла.
Бросилась следом и, перекрывая праздничный шум улицы, увязая в сугробе, отчаянно закричала:
- Миша! Мишенька! Куда ты?
Пара остановилась. Женщина, резко вырвавшись из мужских объятий, пошла прочь.
Миша дождался жены:
- Не ори, дура. Ты что, меня выслеживаешь?
Она в ужасе вглядывалась в перекошенное ненавистью любимое лицо и не сразу поняла его свистящие хлесткие слова:
- Господи, как же я тебя ненавижу. Как же ты противна мне. Вся.
Усмехнулся:
- От макушки до пяток. Как ты мне надоела. Неужели не замечаешь? Ни о чем не догадываешься?
Снова сморщился страдальчески:
- Разве можно... тебя? Тебя... сравнить с Ниночкой? С моей единственной желанной девочкой? Я все десять лет смотрю на тебя, а вижу только её. И не думай, что я пьяный. Я как встретил Ниночку, сразу протрезвел. А ты ...
Выдохнул нервно и вдруг выплюнул невообразимое:
Ты... - моль. Представляешь, просто - моль. Не ходи за мной. Понятно?
И торопливо удаляясь, все напевал в такт шагам:
- Ты же - моль... Моль... Моль... Моль...
Новогодняя улица всё так же веселилась и грохотала. Предутренне светлело.
На поникшие женские плечи тускло-серыми сухими бабочками ложился равнодушный и безмолвный снег.