Высокое окно на веранду распахнуто. Свежий, теплый ветерок треплет прозрачную тюль. Под потолком ненавязчиво порхает музыка Шуберта, кружась вокруг люстры. Белая чашка на стеклянном столике источает запах свеже– сваренного горячего шоколада. Я полулежу на плетеной кушетке, в руках старая книга, читаю роман.
Уши уловили шорох колес по мелкому гравию. Серый «мерседес» мягко остановился, и мотор затих. Приехала подруга. Звонкое цоканье каблуков по мраморному полу заставило меня подняться с кушетки, отложить пожелтевший роман в сторону и приветливо улыбнуться. Прошла босиком на кухню по теплым плитам, чтобы приготовить еще одну чашку горячего шоколада.
Подруга бросала в воздух витиеватые фразы ни о чем. Слова ни о чем выстраивались в пляшущий хоровод и, бесцеремонно толкаясь, влезали в уши.
Я вернулась в комнату и протянула подруге чашку, наполненную шоколадом, а подруга неуловимым, изощренным движением юрко укусила меня в ладонь. Острые зубы пронзили кожу, и мелкие капельки крови упали на пол. Подруга этого не заметила и, помешивая шоколад, плела узоры из поблекших рассказов.
Музыка Шуберта испугалась, остановилась у люстры, проплыла осторожно вдоль стены и спряталась за шкаф, кротко умолкнув. Теплый ветерок поспешно выскользнул на веранду, бросив безжизненно свисать прозрачную тюль. Многословие сдавило шею, и стало тяжело дышать, как вдруг подруга проворно и глубоко вонзила острый шип в мой правый бок, улыбнулась и, достав сверкающее зеркальце из сумочки, поправила правильный макияж. На моем правом боку кожа припухла и покраснела, исторгая из себя ядовитый шип.
Я отодвинула чашку с шоколадом. Шоколад потерял тепло, застыл и покрылся мелкими трещинами. Часы на стене возмущенно перестали отстукивать время. Подруга взглянула на остановившиеся часы и сказала, что ей пора бежать. Я вышла ее проводить и, закрывая входную дверь, подпрыгнула от неожиданности. Подруга, изловчившись, шустро цапнула меня в голую стопу, улыбнулась, помахала рукой и уверенно нажала на газ, закрывая окно «мерседеса». Когда стих шум отъезжающей машины, я вернулась в комнату.
Хромая на одну ногу, изнемогая от усталости и оставляя на полированных плитах темные, густые капли крови, я добрела до кушетки. Прилегла на взбитую подушку, взяла роман, но книга безжизненно выпала из рук на пол.
Часы подумали и стали вновь послушно отстукивать время. Когда отстучали час и еще пятнадцать минут, послышались другие шаги. От этих шагов боль в боку поутихла, стало легче дышать, и я повернула голову.
В комнату вошел муж, увидел темные капли на мраморном полу и роман под кушеткой, подошел ко мне, присел рядом, бережно взял в большие руки мою ладонь, поцеловал укус и белая кожа зарубцевалась. Взглянул на бежевое платье, ему не понравилось на нем алое пятно, тогда он заметил острый шип в моем правом боку и, не раздумывая, мгновенно вытащил его и бросил в камин. Кожа с благодарностью вздохнула, и бордовая опухоль спала.
Послышалось легкое трепетание тюли – ветерок свежести вернулся с веранды, разгоняя чужое удушье, развязывая на шее галстук пустословия. Муж улыбнулся, погладил мою голую стопу и бережно поставил на пол. Она перестала кровоточить и болезненно ныть. Музыка Шуберта выглянула из-за шкафа, осмотрелась и бесстрашно взвилась под потолок, зазвучав с новой силой где-то у люстры.
Муж взял со стола чашку застывшего шоколада, теплое дыхание растопило поверхность в мелких трещинах. Шоколад согрелся в сильных ладонях, растаял, и тепло сладко-горького аромата, как и прежде, закружило в атмосфере вечера.