Я стояла на перекрестке среди пыли и гари. Мимо с рычанием проносились невидимые машины. Слышен рев из-за непроницаемой стены выхлопных газов. Серая масса выхлопов скрывала от моих глаз происходящее. Идти вперед страшно, поворачивать назад – бессмысленно. Шагнуть вправо – попасть под колеса грузовика. Только собралась шагнуть влево, как неподалеку послышалось резкое «взжиг», и вновь пришлось отступить.
Указателей и светофоров нет. Слух пугает приближающийся гул. Кажется, еще чуть-чуть и железные бока заденут и раздерут в кровь мои руки и ноги. Но нет. Пока мне везет. Стою невредимой среди городского пыльного хаоса.
Неожиданно из темноты, как бы ниоткуда, передо мной возникли белые манжеты. Почему белые манжеты? Из-за плохой видимости невозможно рассмотреть что-либо в кромешной тьме. Белый цвет выделялся ярким пятном. Голос, принадлежащий белой манжете, спросил:
– Быть может, вам помочь перейти на другую сторону? Здесь небезопасно.
– Хочу, – ответила я, понимая, что выбраться с перекрестка без светофоров и указателей будет крайне сложно. Похоже, незнакомец неплохо знал запутанный перекресток, если вызвался меня проводить.
Рука в белой манжете появилась еще раз как бы из ниоткуда, а голос сказал:
– Обязательно провожу вас. Не постоите ли вы здесь пару минут, а я вернусь как только смогу.
– Хорошо, – ответила я, понимая, что выбор у меня невелик.
И вновь я одна на перекрестке. Пыль сгущается. Выхлопы машин становятся невыносимее, одиночество и страх острее. Казалось, серую массу, именуемую воздухом, можно взять в руки и вылепить фигурку по своему усмотрению, потрогать, как плотное вещество, или раздвинуть руками.
Становилось еще более жарко и душно. Нестерпимо хотелось пить. Я устала стоять, и пришлось сесть на раскаленный асфальт.
Прошли обещанные минуты, незнакомец не появлялся. Тщетно пыталась рассмотреть среди пыли и гари белые манжеты, все казалось бесполезным. Прошли многие часы, ожидание становилось невыносимым. Сильная жажда заставила меня встать и сделать пару шагов в непроницаемую стену, где спрятаны лязг железных машин, клубы пыли и неизвестность. Близко от меня раздалось очередное «взжиг», но я уверенно шагнула вперед. Закрыв глаза, делала шаг за шагом и вдруг поняла: вокруг тишина, все замерло, а страшные «взжиги» остались позади.
Перекресток
153
Распахнув глаза, увидела перед собой бесконечное поле, поросшее пожухлой рыжевато-ржавой травой. Редкие кустики с сухими ветками придавали пейзажу мрачный вид. Дующий ветер не приносил облегчения, обдавал жарой и продолжал высушивать и без того потрескавшуюся землю.
Осмотрелась вокруг и заметила среди пожухлой травы темное пятно. Подошла ближе, увидела – это заброшенный каменный колодец, давно лишенный воды. Заглянула в него и увидела Ее – ту, которая мучила меня годами. Она стояла на дне колодца и протягивала ко мне руки. Невольно я отпрянула от отвращения, но не от страха, давно зная, как выглядит бездна ее глаз. Я склонилась над краем колодца и сказала ей:
– Отойди от меня далеко-далеко, чтобы я не слышала твоего голоса и не видела твоего лица. Ты, Черная тоска, не отстающая от меня ни на шаг, подлая в своем постоянстве, отравляющая радость и грусть, желающая превратить меня в свою тень. Помню твой первый приход ко мне в гости – тогда ты только заглядывала и проверяла мою душу: можно ли поселиться в ней и посеять вечную печаль? Придя второй раз, ты поняла, тебе не будет плохо со мной. Обрадовалась новому своему дому и осталась. Ты, непрошеная гостья, превратилась в хозяйку дома, который посетила, превратив хозяев дома в слуг, но пока еще не рабов. Просить тебя уйти – глупо, ты не услышишь меня, как мы не желаем слышать того, чего не хотим. Затыкаешь уши и остаешься глухой к моим мольбам. Продолжаешь царствовать, расцветать новыми ядовитыми цветами, испускающими ядовитые ароматы, лицемеря, будто они прекрасны, обманывая, что они упоительны. Никакая тоска, какой бы красивой, выстраданной она ни была, не может сравниться с красотой счастья, легкостью души, которой ты меня, жестокая, лишила. Украла способность понимать веселье, наградила радостью, что пьется сквозь боль. Даже в периоды недолгого счастья стоишь рядом и наблюдаешь. Все под твоим гипнотизирующим взглядом замирает, под худыми тоскливыми руками, которые держишь надо мной не уставая, мрачнеет. Как не устанешь ты мучить меня днем и ночью? Как не надоест тебе упражняться в уроках печали, приводя меня то к ненависти, то к равнодушию, лишая возможности желать чего бы то ни было. Когда-то я спросила тебя по неопытности: «Как сделать так, чтобы не болеть душою? Как спрятаться от боли мира?». Ты сказала, что знаешь, но обманула меня. Подарила взамен тоску, наградила печалью и смотришь равнодушным взглядом теперь, тогда и сейчас… Может, я спросила о запретном? Надругалась над красками мира? Неужели вина моя так тяжела, что будет вечно давить к земле? Неужели неисправима? Ты обманщица, и я не верю тебе. Знаешь средство вернуть желание к жизни, но молчишь, молчишь и молчишь… Скрываешь то, что убьет тебя, когда узнаю секрет.
154
По ночам ко мне приходят мысли о тех, кого ты уже задушила, кого тебе удалось превратить в прах под могильными плитами. Сколько еще тех несчастных, к которым ты придешь в первый раз и не захочешь уходить? Как счастливы должны быть те, кто избежал твоих печальных взглядов, кого ты не заметила или не захотела заметить, кого не привела в сумасшедшие сны, не показала стороны твоей лжи!
И отвернувшись от иссушенного глубокого колодца, я побежала прочь. Бежала, бежала и бежала, но поле, усеянное сухой травой, казалось бесконечным. Колючие кусты с шипами царапали мне ноги, хотелось пить, и я упала, силы на время оставили меня. Сухая трава колола спину, а я лежала и думала: в правильную сторону был сделан шаг с перекрестка? Стоит вернуться? Но как? Вокруг бесконечное поле грязно-рыжего цвета. Собралась с силами, поднялась и устало побрела дальше. Печальное, заунывное гудение ветра сменилось поначалу тихим, а потом все сильнее нарастающим гулом. Очнувшись от мыслей, я увидела под ногами песок. Красный, белый, желтый, он выбивался на фоне неживого мрачного пейзажа цветными пятнами. Странное пение продолжалось. Слов песни не разобрать. Скорее я слышу мелодичные стоны. Опустилась на песок и заснула.
Когда проснулась, увидела вокруг себя горы перламутровых ракушек. Они плакали и пели. Стало страшно от их монотонного пения и слез.
– Откуда вы здесь? – испуганно спросила я.
– Раньше здесь было море… – нараспев отвечали раковины.
– Море?
– Да… море… это было давным-давно… мы уже не вспомним, насколько давно…
– И где же сейчас море? – я неуверенно осмотрела простирающуюся пустыню.
– Оно высохло… теперь здесь поле с грязно-желтой травой, – выдыхали жалкий стон раковины.
– Как море могло высохнуть? – удивилась я.
– Все поглотил колодец с тоской… Все поглотила тоска… Печаль без границ съедает все, – пели раковины, – раньше все было иначе… наш-ш-ше море…
Резкий звук пронзил пустоту – это разрыдалась еще одна из ракушек: стоны резали слух, хотелось оглохнуть, чтобы не слышать их больше никогда. Но я не оглохла, а стала их слышать тоньше и лучше. Слух мой обострился, и мне пришлось расплакаться вместе с ними. Если слышишь чужой плач и понимаешь его, то волей-неволей начинаешь рыдать.
Теплый песок грел мое тело, но пение отрешенных от мира существ холодило по-прежнему. Я не понимала, хочу бежать от их печального
156
пения или остаться здесь и не искать больше ничего. Ветер швырял в меня все сильнее и сильнее раскаленные песчинки, они врезались в мои лицо и глаза. Стало ясно, будут падать, падать и падать, пока не уйду. Следовало встать и уйти, но мне думалось: что станется с плачущими, рыдающими в ночи раковинами? Они одиноки и обречены, никто не знает, на что, да они и сами не знают. Но заранее оплакивают свою участь. Лежа на песке, я гладила раковины, их плотно захлопнутые створки скрывали суть. Никто не знал того, что знали они, поэтому никто не мог их понять, не мог оплакать. Им приходилось оплакивать самих себя.
Я не стала оплакивать саму себя и ушла по полю, оставляя позади плач и стоны. Не хотелось возвращаться – я не готова была оплакивать саму себя. Ноги сами привели меня обратно к колодцу. Солнце все так же палило нещадно. Ветер замер, и удушающая жара накрыла все вокруг. В поисках прохлады я заглянула в колодец. Там, на самом его дне, стояла Тоска, протягивая ко мне руки:
– Иди ко мне…– призывно махнула Тоска рукой, – здесь прохлада, каменные стены спрячут тебя от внешнего мира, где палит беспощадное солнце и сухие ветра иссушают кожу. Даже море высохло, его больше нет.
– Море поглотила ты, мне рассказали об этом рыдающие раковины, оплакивающие свою участь.
– Раковины лгут… Кто может поглотить море?
Покашливающий смех на дне колодца вызвал у меня озноб. Я попятилась назад:
– Ты можешь поглотить и море.
– Не медли! Чего ты ждешь? – Тоска взмахнула двумя худыми руками. – Следующий порыв ветра засыплет песком твои глаза, кожа, опаленная солнцем, покроется пузырями, прыгай ко мне! Найди здесь убежище!
Я встала на край колодца. Что-то подсказывало: колодец – не то место, где можно спрятаться от бед пустыни, но я переступила каменный край и прыгнула.
Медленно летела вниз, ощущая себя невесомой пылью. Неожиданно мой полет остановился. Что-то обвило мое тело мягкими лентами, уютными волнами и выдернуло наверх, в свет. Рука в белой манжете смахнула колючие крупинки с моего лица:
– Ты совсем не умеешь ждать. Зачем ушла одна с перекрестка?
Я заглянула еще раз в колодец, там металась в бессловесной ярости Тоска: лицо с гримасой неподражаемой злости переживало поражение.