Последний экзамен
- Интересно, сколько я сдала экзаменов за всю свою жизнь? Только в школе, наверное, никак не меньше 15. (В каждом классе примерно по 2, а в выпускных 8-м и 10-м классах – 4, и 6 соответственно). – Ирина безжалостно «шерстила» свою жизнь. - Потом – университет, физический факультет. Считаем: 5 лет, 10 семестров. Каждый семестр – не меньше 4 экзаменов. Получается – 40. Это по минимуму - не считая зачетов, госов, защит дипломов и курсовых…, - перед мысленным взором Ирины пронеслась почти вся ее жизнь, структурированная школьными и институтскими экзаменами, курсовыми, дипломами. А сколько за всем этим переживаний!.. - Подумав об этом, тяжело вздохнув, она продолжила подсчет, - А если я к тому же, еще закончила не один институт, а два?! А потом еще, кандидатский минимум - это еще 3 экзамена, не говоря уже о защите диссертации. Да, еще и докторантура… Даже по самому большому минимуму, все равно – тянет, наверное, к сотне…
- Утешало лишь то, что сдавать экзамены мне в этой жизни уже никогда больше не надо будет, - думала я тогда, после сдачи кандидатских экзаменов, - вспоминала сейчас Ирина, - ведь обычно считается, что это последние экзамены в жизни... Однако, как бы не так! Во всяком случае, не у меня… - И опять тяжело вздохнув, она посмотрела вокруг себя. Ирина находилась в большой комнате и, если бы это был институт, она бы не задумываясь, сказала привычное – аудитории.
- Хотя в каком-то смысле - это можно считать институтом, и тогда, конечно, в этом же смысле, это – аудитория.…
За столами сейчас здесь сидели люди, разного возраста и самых разных цветов и оттенков кожи, обусловленных их генетическим происхождением, географическим местом рождения и проживания, и, конечно, в какой-то степени и образом жизни. В основном, это молодые люди 25 – 30 лет, выходцы из разных республик некогда огромной, почти необъятной страны.
- Они, конечно, оставили свой дом, - смотря на них, думала сейчас Ирина, - возможно, и даже скорее всего, родных и уж наверняка друзей - все, к чему привыкли с детства. По одному, а большинство семьями, приехали сюда, в эту страну, надеясь обрести здесь счастливую жизнь для себя и для своих уже существующих или только будущих детей. Для детей – это главное. Во всяком случае, так они сами себе объясняют и, в большинстве случаев, именно так оправдывают свое нахождение сейчас здесь, уж это я знаю точно, по себе. - Ирина, уже в третий раз за это утро, тяжело вздохнула, и заставила себя опять вернуться к занятиям.
В большой учебной комнате – занятия по изучению языка страны. Учительница – небольшого роста, худенькая, смуглая с очень приятным подвижным лицом, совершенно не знающая русский. Зато, в группе есть люди свободно говорящие и даже пишущие на этом, сейчас изучаемом здесь языке. Многие, загодя планируя отъезд, тщательно готовясь к нему, изучали язык, еще находясь дома, причем, некоторые даже помногу лет. Ирина же никогда не думала об отъезде и потому языком, к ее теперешнему большому сожалению, никогда не занималась. И поэтому она сейчас ничего не понимает - ни одного предложения, ни одной фразы…. Всю жизнь она ненавидела изучение какого бы то ни было языка - вообще, как процесс. Для нее каторгой были уроки английского в школе, потом в институте (ну нет способностей к языку, нет!), явно поспешно подумала, теперь это уже очевидно, после сдачи кандидатского: «ну вот, все, кончились мои муки…». Оказалось, вовсе нет.… Опять, лицом к лицу, теперь она столкнулась с жесткой необходимостью изучения, да еще совершенно нового для себя, языка.
- Ничего, - успокаивала себя Ирина, - как там, у классиков: сколько языков ты знаешь, столько раз ты – человек. Кажется, так…. Этим можно утешаться.
Незаметно ее мысли перескочили на, ставший уже привычным и “замусоленным», но от этого не менее болезненным, вопрос:
- Боже мой, как же я сюда попала?! - опять и опять спрашивала она себя, - Что делаю я здесь, в другой стране, когда мне так дорога моя…. И зачем мне нужно учить этот новый язык?
И опять, не надеясь получить ответ, Ирина снова и снова пытается понять: что же такое непонятное и нелепое случилось с ней, что она сейчас здесь, в этой большой комнате, с этими незнакомыми, случайными и, вообще говоря, не такими уж и приятными ей людьми, которых в общем-то, объединяет лишь общее географическое и, в значительной мере, общее идеологическое прошлое, учит совершенно непонятный для нее язык…
В который раз перед глазами Ирины проходят картины ее жизни. Вся цепь событий, приведших ее сюда…. Она вспоминает, как умер ее муж, и она осталась с их маленькими детьми одна. Как на работе ее, почти полностью «обесточенную» и не только эмоционально, но и даже просто физически долгой, тяжелой болезнью мужа, постепенно вполне открыто начали, что называется, «выживать». При этом настоятельно советуя «использовать единственный шанс» – уехать с детьми в «более благополучную» страну. Как постоянно не хватало денег, притом, что оставались долги еще с больницы мужа. Как появилось назойливое чувство необходимости «куда-то деться»… А куда же ей с детьми было «деваться»? Тогда постепенно и созрело решение ехать сюда – ну, а вдруг??!!! А вдруг действительно, это правда и можно, несмотря ни на что, здесь вполне прекрасно и безпроблемно жить и, может быть, даже радоваться. Может быть…
Но нет, у нее так, видимо, не получится. Только не у нее - это она поняла почти сразу...
Ирина опять посмотрела вокруг. Занятия почти каждый день, на переменах, естественно, разговоры о жизни здесь (проблемы у всех похожи и все стараются максимально использовать чужой опыт) и, конечно, о жизни «там». Сюда, в основном, все приехали семьями: кто с мужем и детьми, кто просто с мужем или просто с детьми, кто с мамой, с сестрой… Постепенно все узнают обо всех если и не все, то многое.
Прямо перед Ириной сидит крупная импозантная африканка в очень цветастом платье – кажется, она здесь самая яркая фигура. Африканка положила возле себя, прямо на стол, рулон туалетной бумаги, - что называется, без комплексов, - подумала Ирина, - и все время использует ее в качестве салфеток.… От нее - сильный запах каких-то благовоний, похожий на стойкий пряный запах в наших изотерических магазинах.
- Кажется, мы с ней здесь единственные, - заметила для себя Ирина, - кто никогда раньше не учил этот язык. Африканка, судя по всему, в отличие от других, как и Ирина, ничего не понимает (и поэтому они скрыто симпатизируют друг другу), хотя старательно записывает все в большую тетрадь и пытается спрашивать на своем (опять-таки непонятном для всех, включая и саму учительницу) языке что-то учительницу. Та старается, очевидно «по наитию», как может, отвечать на вопрос. Ирине легче - вокруг «наши» и они почти все очень продвинуты в языке – на русском она может спросить их все, что не понимает. Спросить может, но обычно не спрашивает, делая это только в самом крайнем случае…. Через несколько дней Ирина заметила, что место впереди пусто - африканка исчезла. Видимо, поняв тщетность своих усилий здесь, перешла в другую, менее продвинутую, группу. Ирина пока держится – у нее есть скрытый потенциал в виде знающей язык дочери.
Вошла заведующая курсами. На изучаемом здесь языке, потом на нем же и очень ломанном родном для учащихся и, наконец, в третий раз - на международном жестикуляционном (кажется, персонально для Ирины, вполне очевидно для опытного глаза «начальницы», ничего не понявшей на первом и лишь немного – на втором) сообщила, что скоро, по окончанию занятий, у них будет экзамен, по результатам которого и будет выставлена конечная оценка…
- Оценка очень важна. Она прямо влияет на все дальнейшее развитие вашей профессиональной, социальной и просто человеческой деятельности в стране, - сказала начальница. Эту фразу Ирине, в виду ее особой значимости, перевели сидящие сзади нее «русские».
- Надо же, - удрученно, чувствуя свою некоторую несостоятельность, подумала Ирина, – значит, я еще теперь и из-за этого тоже должна нервничать? Это я, у которой за плечами столько "сделанных" экзаменов! Не думала, что мне еще когда-нибудь в жизни придется сдавать хоть какой-нибудь экзамен, да еще из-за этого и переживать…
И она, с высоты своей очень не просто прожитой жизни (да и бывает ли она вообще, у кого-то, «просто» прожитая жизнь?), посмотрела на окружающие ее, вообще говоря, молодые лица. Это были лица людей, в каком-то, вполне понятном сейчас Ирине смысле, потерявших многое. Но сейчас, во всяком случае, сейчас, по-видимому, не считающие это слишком уж большой потерей, надеющиеся таким образом – приездом сюда, покорить Олимп жизни.
- Может быть, может быть, они и правы, кто знает… у каждого своя судьба, - думала Ирина, - но что здесь делаю я?!!
На этот вопрос у нее не было ответа. Здесь, наверное, и даже, скорее всего, было хорошо. Особенно сладким было непривычное разрушение и полное уничтожение чувства «стыдности» своей национальности, к которому она за долгие годы своей жизни уже накрепко приросла. Это было много, очень много. Но, все же, не самое главное. Что было главным, она не знала, и никак не могла додумать, зато хорошо осознала, что прожить свою оставшуюся жизнь здесь она не хочет. Это было глобальное чувство, кроме него были еще и мелкие... здесь ее все раздражало. Мысленно она все сравнивала с «как у нас»: если было лучше, раздражало, что «у них» что-то лучше, чем у нас, если было хуже – раздражало, что они должны быть здесь, где «и даже это» хуже… Усмехаясь про себя, она вспоминала, увиденное по телевизору интервью с дипломатом и журналистом из Германии, живущим сейчас в Москве. На вопрос, почему он столько лет в Москве, почему не едет к себе домой в свою сытую Германию, дипломат ответил, что ему «в Германии, после Москвы, просто скучно – все спокойно, отлажено, никаких катаклизмов. А здесь все время что-то происходит – интересно…» Может быть, можно и так сказать, в каком-то смешном смысле - и это тоже.…
Как-то, уже здесь, Ирина с детьми оказались на берегу моря. Это было очень здорово – они все родились и выросли в морском городе, море было составной и важной частью их жизни, хоть и осознали они это только здесь, начисто лишившись возможности «пойти на море», когда захочется…. И вот, сейчас, они были на море, хоть и совсем другом море. И это «другое» сильно чувствовалось, все было иным: цвет воды, величина волн, даже медузы были совсем не такими безобидными и оказались довольно опасными. Но главное, что поразило Ирину, ведь она столько раз рисовала море, восходы солнца на нем… Вечером, а они были на море именно вечером, солнце преспокойно «пошло спать» в море. Это было, как будто мир сошел с ума. Она любила рисовать рассветы: выплескивать на свои холсты его необычайные жаркие цвета; ей казалось, даже шум ветра, запахи солнца живут в ее этюдах - сколько раз она встречала рассвет на море с этюдником и кистями, рвущимися к работе…. И то, что солнце здесь связано с морем совсем иначе - светлым, улыбчивым и свежеумытым диском, не встает утром, а ложится в него вечером - оказалось шоком. И к этим, совсем другим рассветам и закатам ей не хотелось привыкать…
На улицах Ирина, по давно выработавшейся привычке в теперь уже далеких многочисленных командировках, любила смотреть на людей - это всегда интересно: видеть людей в разных городах, их лица... Она – художник, портретист и потому наблюдение характерных движений, выразительной мимики лица считала своим профессиональным долгом. Она вспоминала, как любила ходить по Ленинграду и просто смотреть, как дух перехватывало еще и от красоты встречных лиц. Она даже когда-то подумала, что, наверное, могла бы вывести закон определения коэффициента красивых лиц города или места, где она находилась: как отношение количества красивых, одухотворенных, случайно встреченных, лиц на центральных улицах города к числу количеству улиц или кварталов, на которых они были встречены в единицу времени. Или - как число встреченных красивых лиц на единицу квартала в единицу времени. Здесь такой коэффициент сильно уступил бы "Ленинградскому". Подумав это, Ирина сразу же себя одернула:
– Пожалуй, я не справедлива. Это стыдно, - всю жизнь больше всего на свете она боялась хоть как-то «подвинуть» Справедливость… - Эта страна была добра к нам, мы должны быть благодарны. И она не виновата, что у людей существует такое сильное чувство – ностальгия, оказывается, это не романтическая выдумка поэтов и действительно страшная вещь… И лица здесь красивы, просто – своей особой немного непривычной красотой.… Кроме того, мы живем здесь совсем не в таком могучем городе, как Ленинград. Он – единственный в мире, и не надо с ним сравнивать.… Скорее всего, если бы мы приехали сюда по туристической путевке или на недели две в гости, нам бы, несомненно, здесь все очень понравилось.
- А когда знаешь, что это - навсегда, что больше никогда не увидишь все то, с чем давным-давно сроднился - это невозможно вынести…. – уже совсем горько закончила этот свой разговор с собой Ирина.
В общем, все равно, так или иначе, как сказал бы ее отец, Ирине здесь «не пошло»…
Когда пришло из дома печальное известие о болезни маминого брата, решение созрело мгновенно – конечно, надо возвращаться. Он, почти единственный, после смерти ее родителей всегда старался поддерживать Ирину, но сейчас ехать с ней наотрез отказался – «оставить родной дом – нет, это нет!». И вот, теперь ему нужна ее помощь… не оставлять же его в таком положении одного?!! Это была вполне объективная, бесспорно веская, так сказать, «для истории» да и для нее самой - причина ехать назад…
Ирина терпеливо «доходила» на занятия по изучению языка, старательно к ним готовилась, дочь по вечерам занималась с ней репетиторством. И как это ни было смешно ей самой, на экзамен Ирина написала шпоры. Сданные ею, еще в «молодые лета» многочисленные экзамены, научили ее и изготовлению шпаргалок в виде гармошек, легко умещающихся сначала в кармане, а потом, по мере необходимости – в руке. Обычно на такие полоски листов она выписывала почти весь конспект, конечно со своими добавлениями. Потом полоска многократно выгибалась в виде гармошки. Количество таких гармошек находилось в полной зависимости от количества сдаваемого материала, величины конспекта, требований препода, степени подготовленности Ирины к данному предмету и времени на подготовку – первые три в прямой пропорциональной зависимости, последние два – в обратной. Вот, пожалуй, и все…
Но вот и экзамен. На экзамен пришли и другие группы, всех «перемешали», многих Ирина видела впервые. Все нервничали. Рассадили «по одному». Очевидно, Ирина не напрасно так добросовестно готовилась и заставляла дочь с ней заниматься – она без особых трудов справилась с заданиями, успев даже кое-что подсказать сидевшей сзади крупной девушке, норовившей у нее списать и непрерывно, шепотом просившей Ирину об этом. Ирина просто отодвинулась влево, а свою работу подвинула по столу вправо… (-«Боже мой, видели бы это мои ученики…»). Все ждали результатов экзамена, оценка должна была выразиться количеством баллов. Объявили оценки. Оказалось, Ирина вполне хорошо справилась с экзаменом, баллов у нее было много.… Но ей, в общем-то, было уже все равно…
Она твердо знала, что им надо возвращаться домой. И уже все решила. Смирение никогда не было ее кредо…
Но как?
Оказалось, что это не так уж и невозможно. Жили они очень экономно, экономили на всем. Во многих случаях в качестве платы она отдавала свои картины. А она была хорошим художником и ее живопись ценилась. Ирина с радостью обнаружила, что вполне сможет детям и себе, купить билеты домой. Дождались окончания школьного учебного года, купили всем билеты на пароход. Находясь уже на палубе, когда пароход стал отплывать, они все еще не могли поверить, что это - правда и они едут домой. Вдруг пароход остановился, дал задний ход…
-Ну вот, начинается…,- обреченно подумала Ирина, - сейчас что-то случится и нас снимут с парохода.… Не может быть, чтобы было так хорошо…
Вскоре выяснилось, что просто что-то забыли. Забрали, и пароход, уже не тормозя, двинул в океан.
-Похоже на тот голливудский фильм, где парочка влюбленных ограбила банк, уже сидят в самолете – все хорошо, они безумно рады, вдруг самолет останавливает на взлете полиция, думают из-за них, но нет, просто случайная проверка …, - вспомнив фильм, Ирина улыбнулась и облегченно вздохнула, - Ура, мы едем домой!
Эти несколько блаженных дней на пароходе – были самыми лучшими за весь последний год их жизни…
На следующий день после возвращения, Ирина ехала с детьми в трамвае. Взяли билеты. Трамвай был полный, но не «битком». Через несколько остановок к Ирине неожиданно близко протиснулась худощавая пожилая женщина-кондуктор и жарким шепотом зашептала ей на ухо:
-Пожалуйста, сохраните ваши билеты – когда будете выходить, отдайте мне, я верну вам деньги.
Видя удивленное лицо Ирины, она продолжила, теперь уже извиняющимся, шепотом:
-Я же вижу, сколько у Вас детей.… Но сейчас не могу – на линии контролер.
- Вот это да.… Где еще такое может быть…. Вот теперь мы дома, - растроганно подумала Ирина, выходя с детьми из трамвая, бережно сжимая в руках возвращенную кондуктором драгоценную «мелочь»…
…Прошли многие годы нелегкой жизни с множеством тяжелых переживаний, душевных потрясений и катастроф, заставившие Ирину задуматься – а правильно ли она, собственно говоря, тогда все поняла, верно ли поступила, не искаженно ли восприняла она тогда, только-только после смерти мужа, «окружающую действительность»… Ирина все чаще думала, что возможно всего «этого», такого действительно трагичного, с ней бы не случилось, может быть, ей и не пришлось бы все это пережить, просто потому что оно бы не произошло, сложись тогда все иначе и останься она тогда в стране, которая защищает своих жителей... Возможно, многое было бы по-другому, если бы тогда она смогла, как намеревался великий Набоков в его «Кембридже», свои лучшие воспоминания со временем заменить появляющимися новыми. О необычайно близком огромном небе и переполненных солнцем улицах, непривычном чувстве защищенности и разноцветных прозрачных водах морей, которых она так и не успела увидеть…