Маска фараона (продолжение 1)
Подошла официантка, этакая ресторанная мадмуазель, которой можно было дать и сорок и сто сорок лет, так она была целомудренно напудрена, вся какая-то в париках, завитушках, рюшах, в общем сияющая чистотой и дежурной улыбкой. Она своим видом была похожа на белоснежную скатерть на столе, в свою очередь смотревшая белым облаком с разноцветным хрусталем, фарфором, с торчащими белыми парусами накрахмаленных салфеток. Она в обеих руках держала, судя по размерам довольно вместительное меню и раскрыв его, положила прямо перед носом Роберта.
- Что будем заказывать? – любезно спросила она. – Меня зовут Рая, а моего помощника Миша. Мы постараемся сделать этот вечер для вас незабываемым, в любую минуту к вашим услугам.
- Раечка! Какое, прекрасное имя. Прямо как в раю, - воскликнул Роберт, - да, действительно, здесь как в раю и даже есть архангел Михаил, где же он наш, услужающий? – А, вот он! – ну и очень хорошо. Начнем, пожалуй!
- Принесите нам, из ваших кущей, следующее. Вот здесь написано – семга с маслом! Что, настоящая семга?
Рая улыбнулась и, взяв в одну руку блокнот, а другой ручку, сказала заученную фразу: - Только вчера получили, свеженькая, малосоленая, нежная, как масло.
- Четыре порции, пожалуйста! А это что такое, вот здесь, овощное ассорти?
- Это свежие помидоры, огурцы, сладкий болгарский перец, украшенные зеленью: петрушкой, укропом, кинзой, зеленым лучком.
- Это тоже мы возжелаем! А икра у вас есть? Даже так! Все четыре сорта? Так дайте же нам паюсной, и чтобы обязательно на льду и целым куском, таким черным большим куском. А еще можно ли нам какой-нибудь окорочок или ветчинку. Да! – вот югославская ветчина нам подойдет, дайте побольше и чтобы ножкой такой, розовой горочкой. Горячие закуски? Да, пожалуй, можно грибы, если они, конечно, на настоящей сметане, а не на майонезе, - на майонезе я не люблю. И чтобы по две кокотки на порцию! Или в чем вы их подаете? Все-таки в кокотках, и в серебряных! Ах, их так хорошо под водочку, просто прелесть какая мягкость. Тогда очень даже и хорошо! А что у нас будет на горячее? Я думаю, что мы все не откажемся от «рыбы по-московски», тем более что это не какая-то там скумбрия, а все же настоящий осетр, такой большой, весь такой волжский, или, Раечка, какой? Может быть, он из вражьих стран? Тогда нам его не надо! Тогда лучше уж хорошую, настоящую, отбивную, из нашей хрюшки. И осетра вы получили только вчера из Саратова? Что это у вас все вчерашнее, а сегодняшнего ничего нет? Ну ладно, ладно! Что же мы будем пить? Вы слышали Раечка, что самой большой привилегией жены иранского шахиншаха было то, что ей к завтраку подавалось шестнадцать видов напитков, а королеве Швеции – шестнадцать сортов сыра – вот так! Нам, конечно, все шестнадцать не осилить, но вот водочки мы конечно выпьем, две бутылки кристальной «кристаловской», две бутылки золотого шампанского, минералки, фруктов, сигарет и зажигалку. Вот, пожалуй, пока и все!
- Ну как, друзья мои? Мы с Харитоном вас удивили, вы что же, думаете, что мы в провинции не знаем вкуса хорошей еды и сервиса? Нет! Мои дорогие москвичи, мы там у себя все же иногда позволяем, хотя и очень редко, правда – очень много работы.
Официантка приняла заказ и, довольная своими веселыми гостями, хорошим заказом, ушла его исполнять.
- Так, ну как вы здесь, мои дорогие, живете, не скучаете, а? У нас там, конечно, все скучней, провинциальней, но работы, работы, хоть отбавляй, только этим, да вот еще Харитона бог послал, и живем. Хороший он парень, действительно от бога…
Приятель мой, тоже какой-то «научный», не то в торговле, не то в финансах, стал рассказывать про то, как мы их встречали и решили прогуляться по вокзальной площади, вспомнили о давнишней выставке и маске фараона и что в честь этой маски было названо место наших встреч на площади и как потом все «голубые» Москвы называли это место «Гробница Тутанхамона». При этих последних словах моего приятеля у Роберта как-то сразу изменилось лицо, оно сделалось не то чтобы серьезным, а как бы на мгновение застыло и по нему вдруг молнией пробежала какая-то светлая тень.
- Как, как ты сказал?
- Ну, та «гробница», что между вокзалами Казанским и Ленинградским!
- Странно! Очень странно. Мне ничего об этом не было известно.
- Ну, правильно! Ты же уехал в 73-ем году, а выставка приехала в 74-ом!
- Нет, я не об этом. Ты, наверное, что-то путаешь или забыл. Я еще был в 74-ом году в Москве, и был на этой выставке. У меня на этой выставке приключилась довольно странная история, - хотите, расскажу? Это, в общем-то, всех нас касается и Хари тоже. Я ему рассказывал эту историю с маской фараона и, какое-то странное совпадение, если вообще не мистика. Представляете себе и, ему тоже раньше казалось, что он когда-то очень давно, видел эту маску фараона, только вот где? – или в журналах или во сне. Харитон, помнишь? Ты мне говорил: о сне, о лотосе, о необычной лодке, а?
Но нас неожиданно прервали. Миша принес наш заказ. Это был тяжелый поднос, пока еще только напитков и вазой с фруктами: сосуды, слегка запотевшие на льду и росою плакавшие в мельхиоровом ведре, торчали из него красными головками от - водки, синими от - боржоми, а пузатенькая бутылочка золотого шампанского выделялась своей формой и гляделась в серебряной, перехваченной у горла, тонкой, похожей на колье, ленте, как свеженькая толстушка-невеста в фате. И всю эту красоту прекрасно дополняла ваза с фруктами: желтые, с нежнейшем телесным колером бананы переплетались с оранжевыми апельсинами, большими фиолетовыми сливами, розовой лозой винограда и красными яблоками. Роберт фрукты не заказывал и мы все с тайной надеждой, улыбаясь, смотрели на него. Потому что эта прелесть при лиловом свете, падающим на наш стол от светильника в нише, казалась волшебным натюрмортом великого художника. Конечно же, все это в середине зимы, не могло тронуть и Роберта, и он довольно махнув официанту головой, улыбнулся.
- Эта ваза очень похожа на свадебный букет, не правда ли? – смеясь, сказал он, когда официант разлив в фужеры шампанское, удалился.
Роберт, подняв свой бокал, произнес:
- Давайте выпьем! За нас, за вас, за Иркутск, за Москву нашу державную, выпьем и еще нальем, - и с пафосом прокричал он что-то на латыни.
Мы все встали, чокнулись глухим хрустальным звуком налитых до краев фужеров, и выпили терпкое с запахом фруктов, играющим в них, светом зари, вино.
Потом были закуски: сливочное масло, таившее на теплом кавказском хлебе, как бы убегало от черной с капельками росы икры, чудная семга и розовая ветчина с нежнейшими прожилками хорошо пошла под вторую, а затем уже и под третью рюмку водки. Тосты не произносились, все только наливали и закусывали с наслаждением. Это продолжалось довольно долго.
Немного захмелевшие, мы закурили и, откинувшись на спинку дивана, молча отдались музыке. Музыканты исполняли старинный романс, пела не видимая на сцене певица. Было всем очень хорошо, наступила так называемая минута полного расслабления, не хотелось ни говорить, ни думать.
Перед горячими закусками Роберт, как бы встряхнувшись, сказал:
- Ну что, рассказать вам эту историю с маской? Пока наши рабы готовятся удивить нас чем-то грибным. Согласны? Тогда слушайте:
- Ты прав, мой дорогой! Я действительно должен был уехать в 73-м году по распределению после аспирантуры. Но наш профессор, очень хорошо относившийся ко мне, предложил поработать с ним ассистентом в институте Склифосовского. Я согласился, поэтому меня и не было видно целый год: такой шанс, столько интереснейшей работы и, работы с моим гениальным учителем. Работали почти без выходных, за редким исключением: иногда только вечером в Большой театр, консерваторию, выставки в Пушкинском музее. Профессор не только взялся за меня и ввел в свою практику как вводят в ремесло своих одаренных учеников как будущего главврача, но и как будущего интеллигента. Нас окружали очень интересные люди с громкими именами. Вот однажды в один прекрасный день, дежурная медсестра в операционной, занимавшаяся заодно по совместительству еще и культмассовой работой сказала мне, что в Москву приехал Каирский музей, привезли экспонаты, найденные в гробницах фараонов, правивших в Египте более трех тысяч лет назад. Она сказала, что выставка проходит в музее Пушкина, и они все после работы решили на нее сходить. Она уже позвонила в музей и узнала, что попасть к ним в будний день несложно.
- Ты пойдешь? - спросила она.
- Да! Конечно! - ответил я. Только надо по дороге где-нибудь выпить кофе!
- Заскочим все вместе в кафе! – сказала медсестра и что-то пометила карандашом в своем блокноте.
На выставку отправилась в основном вся молодежь. Ехали троллейбусом, зашли в стекляшку-кафе у бассейна «Москва», где пили кофе, ели горячие пельмени и даже выпили по рюмке коньяка.
Потом отправились в музей и, отстояв в очереди, состоявшей в основном из интеллигентных старушек, студентов и бальзаковского возраста дам, приблизительно через час попали в музейные залы. Я бывал в «Пушкинском» еще студентом, на первых курсах. Меня всегда поражала мощь здания, колонны, высота потолков, любезная компетентность смотрителей и экскурсоводов, картины, скульптуры, лестница – с Венерами и Аполлонами по краям ее, всегда чистая, бордовая дорожка, как будто летящая куда-то вверх.
Было сказочное ощущение роскоши и не верилось, что когда-то эти все здания дворцы принадлежали только одному человеку: дом купца Пашкова, где сейчас «Ленинка», Кусково, Абрамцево, Останкино, Архангельское и, везде такое богатство, вкус, широта, изящество. Да! Наши предки умели жить.
В музее все разбрелись кто куда, и я остался один. Следуя указателю, на котором было написано «Каирский музей», я попал в основной зал, посвященный экспонатам, найденными в гробницах фараонов.
Было интересно смотреть на саркофаг, мумию, которая, казалось, вот-вот сейчас рассыплется в прах, на золотые украшения, всякие глиняные вазы и блюда, служившие фараону в обиходе. Но я как бы застыл у маски, посмертного слепка с лица фараона. Только тоненькая цепочка отделяла нас.
Этой знаменитой маске было уделено особое внимание музея. Она помещалась на стене небольшого его зальчика, напротив нее стояла кушетка и все. Светивший фонарь сбоку и его отблеск, такой же фиолетовый, как вот сейчас, завораживали. Маска – лицо очень молодого человека, в короне из чистого золота и большим аметистом в виде змеиной головы в центре – притягивали к себе все мое внимание. От моего пристального и, может быть долгого, взгляда вдруг как бы ожили глаза змеи, - они загорелись, блеснув искрами и, я, как зачарованный их колдовским взором похожим на зов, сидел на старой кушетке и не мог пошевелиться, словно загипнотизированный.
Очнулся я от негромкого, уверенного звонка, говорившего о закрытии музея, а я все продолжал сидеть и смотреть на это чудо из глубины веков. Ко мне подошла старушка-смотрительница, тронула рукой, ничего не сказав, но понял, что пора уходить.
Поднявшись с кушетки, я быстро пошел к выходу, мне надо было пройти всего несколько залов, и вдруг поворачиваю обратно и иду снова к маске. Когда я зашел в зал, где находилась маска и снова сел на кушетку, то увидел, что яркие огни вокруг нее погашены, тускло горел небольшой ночничок. Он горел каким-то слабым фиолетовым светом, переходящим в лиловый, а затем в почти черный.
Пока я сидел и прощался с маской, по краям зальчика зажегся красный, или скорей всего темно-оранжевый свет охранной сигнализации похожей на четыре плошки-фонарики. Один из этих фонариков чуть правее маски оранжево освещал ее правую сторону, а другая левая сторона оставалась в тени, что делило маску на две ровные части: один черный, ночной, другой – цвет нежнейшей утренней зари.
Щелкнул в двери замок, и я понял, что остался закрытым в зале; очарование маской, ее колдовское притяжение усилилось, я уже ничего не соображал, сидел на кушетке и только смотрел, смотрел, смотрел…
Принесли горячие закуски. Мы, зачарованные рассказом, продолжали сидеть в оцепенении. Моя сигарета с длинным серым шлейфом еще дымилась в пепельнице, когда официант накрыл ее такой же пепельницей, поставив новую на ее место. Так не хотелось выходить из этого состояния, хотелось еще послушать. Поскорее выпили водки, закусили жульеном, так и не поняв его вкуса, молча повернулись к Роберту и приготовились слушать продолжение. Тот понял, что его рассказ заинтересовал нас и, закурив, он продолжил:
- Когда я остался один в зале музея и понял, что меня закрыли там до утра, я закурил сигарету, снял ботинки и в одних носках подошел к цепочке, разделяющей меня с маской.
И…, вот тут произошло чудо: аметистовая змея на короне фараона ожила и чуть шевельнулась, загорелись ее изумрудные глаза, и вся маска осветилась живым, самым настоящим, теплым телесным светом. Я на секунду закрыл глаза, а когда открыл их, на меня смотрело живое, да, да, самое настоящее живое, красивое лицо (при этом Роберт почему-то посмотрел на Хари) молодого человека. Глаза были открыты, и он смотрел на меня, как смотрит человек, людьми приравненный к живому богу на земле, имеющий неограниченную власть над ними.
Мы все, сидящие за столом, вздохнули и, немного погодя, мой приятель через силу, пробуя отшутиться и выйти из этого, заколдованного состояния в которое нас ввел рассказ Роберта, смеясь, произнес:
- Мистика какая-то, не может этого быть, тебе ли врачу, такое говорить? Харитон? Ты что, тоже веришь во все это? Я уж про писателя не говорю - его кудахтанье курицы из сарая - может довести до транса!
Я молча пожал плечами и внимательно посмотрел на Харитона. Он как-то странно улыбнулся, как могут улыбаться люди одними глазами, и, мне кажется, что он видит, или может видеть, душой. Он, немного помедлив тихо произнес:
- У Роберта все может быть, он романтик и видит иногда не только глазами, мне кажется, что он видит, или может видеть душой.
- И при этом он с видящей душой лезет скальпелем в кишки какого-нибудь смертного и ковыряется там им, как романтик в потухшем костре!
- Ха-ха-ха! – рассмеялся от души Роберт и налил всем водки.
- Как это, душой? – спросил я, улыбаясь, Харитона
- А так! Душой могут видеть очень немногие люди, наверное, только врачи, учителя, да может быть хорошие актеры, все это не дано.
- Я всегда считал, что можно душой только чувствовать, а вот видеть, это для меня что-то новое, - сказал я, наливая себе в бокал воды.
- Роберт, расскажи дальше! Ты побеседовал с фараоном, и на каком языке вы общались? На древнем, египетским или еврейском? – с иронией в голосе спросил мой знакомый Роберта. – Если так, то что же сказал тебе он: может быть формулу бессмертия или указал, где зарыты его сокровища-лабиринта?
- Ты не поверишь? Но я действительно с ним беседовал, только не на языке, а через интуицию, через мозг, мой мозг! – Роберт улыбнулся и кивнул головой. Через несколько минут он продолжил: - Поначалу этот взгляд маски, нет, скорей живого лица бога-человека, как бы сковал, парализовал меня, как парализуют кролика взгляд питона, но потом его лицо, весь облик, глаза стали теплеть, приобрели, нормальный человеческий вид и мне показалось, что в них мелькнула грусть, усталость, какая-то тень, не то боли, не то какой-то обиды. Я подсознательно понял, что со мной хотят говорить и говорить о чем-то важном, - Роберт задумался, молча достал сигарету и, прикурив от зажигалки протянутой ему мной, глубоко затянулся: - Все это продолжалось несколько минут, а может быть и часов, я тогда так и не понял, - время как бы остановилось! Но я знаю, что ему было восемнадцать лет и, что он погиб на охоте, упав с колесницы, - возможно, его отравили жрецы перед тем и… - Ему было очень больно, он не хотел умирать, он хотел править Египтом как правил его великий отец! Он хотел во время голода отдать все свои сокровища, чтобы на них купить хлеба, - но жрецы не дали ему это сделать. Но, он скоро вернется на землю и, я его там, встречу. Он говорил мне, что знает кто я и, он тоже хочет быть врачом, чтобы лечить людей и сделать много добра. - Еще он говорил мне, что мы скоро увидимся с ним и, когда я хотел спросить его, где и когда? То, тут меня кто-то тронул за плечо. И когда я снова повернулся чтобы услышать его ответ, то в зале вдруг включился весь верхний свет, на секунду ослепив меня, и я в тот же миг потерял связывающую с ним нить. Все это наваждение тут же померкло и только сквозь дымку, издалека, до меня донеслись улетающие вдаль слова – «Вода! Лотос! Скоро!».
- Вот так, друзья мои! Что же это вы приуныли и рты разинули? Даже ты моншер, все время был как Фома неверующий, а сейчас тоже, как и все… - Ха-ха-ха! - расхохотавшись, Роберт обратил свой взгляд на моего приятеля.
- Ну ладно, ладно! Хотите, верьте, хотите, нет! Давайте лучше вот нальем водочки, да и выпьем, тем более что, по-видимому, нам уже несут кусочки когда-то целого, осетра.
Официанты, Рая и Миша, действительно уже возились у подсобного столика с небольшими, металлическими, похожими на сковородки, посудинами, о чем-то споря, между собой. Вот, наконец, Рая улыбаясь дежурной улыбкой, подошла к нам, наклонилась к столику и спросила у Роберта:
- Как подавать вам рыбу? В чем ее готовили или переложить на фарфор?
- А в на чем ее готовят? – спросил ее улыбаясь Роберт.
- В металлических тарелках, они у нас называются «баранчиками», - ответила ему Рая.
- Подавайте в этих тарелках!
- Хорошо! – ответила ему официантка и, было видно, что она облегченно вздохнула.
- Да! Пусть подают, в чем готовили, а то начнут ее сейчас ковырять с этих самых тарелок на фарфор и всю картину нам испортят, - пояснил нам Роберт.
Скоро нам подали рыбу в овальных серебряных тарелках, убрали использованную, поменяли приборы, вообще убрали все лишнее на столе, и мы остались с этим блюдом наедине. Хорошо пахло жареной картошкой, луком, сметаной, а под картошкой нарезанной мелкими кружочками и запеченной до золотистой корочки от сметаны, находился довольно приличный кусок осетра. Я добрался до него вилкой, и сквозь нежнейшую дымку сдобренной и разомлевшей от жара печи картошки, лука, каких-то специй, отрезал от него кусочек и положил себе в рот.
Нам налили воды в бокалы и снова наполнили рюмки водкой, и мы, выпив ее залпом, уже с наслаждением принялись поглощать эту чудесную закуску.
Скоро с рыбой было покончено, и Роберт, посмотрев на нас, сказал:
- Ну что же, дети мои, продолжать мне дальше или нет? Самое интересное все еще впереди!
Мы, конечно же, закивали головами в знак согласия и, Роберт начал:
- Ну вот, значит, после тех слов или знака, что посла мне оживший фараон, я услышал, что дверь в зал открывается, и на входе возникла фигура милиционера.
- Как вы здесь оказались? – спросил он меня строго. - И почему вы разуты?
Я ответил, что так, мол, получилось, я заблудился, мне жмут ботинки и вот я попал в этот волшебный зал и…
- Одевайте вашу обувь и пройдемте со мной в дежурную часть, разберемся!
В части он позвонил по телефону и кому-то доложил, там, наверное, что-то записали, скоро раздался звонок, милиционер отвечал только: да, слушаюсь, есть. Потом он встал и, отдавая мне мои документы, поднес руку к козырьку форменной фуражки и вежливо сказал:
- Доктор, в следующий раз будьте внимательней, вы, свободны!
Когда я вышел перед домом Пашкова, было уже пять часов утра, солнце светило во всю свою летнюю мощь. Я даже зажмурился. И вдруг мне показалось, даже не показалось, а послышался глубокий вздох, как глубокий вздох проснувшегося человека. Ворота Кремля раскрылись, и показался целый караван, больших, черных, блестящих на солнце чистотой и ухоженностью, машин. Они мягко и быстро спустились с крутого спуска и так же мягко исчезли, блеснув стеклами, на горбе моста. Проехал первый троллейбус, за ним уже полным чередом пошли машины, вдруг разом заработали все светофоры, заскрипели тормоза, зашевелились постовые в своих бетонных «стаканах», город проснулся, ожил, засуетился, наступили будни…