Минск, тишина

Такая тишина в этом застывшем параде строений, что хочется закрыть голову руками и завертеться волчком. Отрывистая перекличка невидимых птиц едва слышна. Загудел холодильник – облегчение. Раздвинувшиеся вширь и ввысь улицы Минска, словно бы намазанные волшебным веществом роста из рассказа Сигизмунда Кржижановского о коммунальной тесноте, где намазал герой стены комнаты, и стены разошлись вширь и стали недосягаемы. От каждого прохожего отделен ты вечностью, как Ахиллес от черепахи. Был мир другой – в котором беседовать на улице можно, только перекрикивая собственные мысли. Мелькали ленты узких улиц под колесами мотоциклов и вело-рикш. Раскалялся воздух от визга болгарок и дизельных моторов, адского лая гудков. Был гул самолетных двигателей и суматоха аэровокзала. Хлопок автомобильной дверцы – и не стало ничего, кроме тихо бегущей в раковину воды, тончайшего звона чайной ложечки, шуршания рубашки на сгибах рукавов и постукивания шнурков развязанных ботинок по паркету, кроме бесшумного троллейбуса, где сидела маленькая инопланетянка с худыми руками, ямкой на подбородке и такими огромными глазами, что ход век по ним был так же долог, как ход дождевиков по лобовому стеклу кабины. Короткие взъерошенные волосы светились каштаном. Никто не осмелился в тишине спросить ее имя. И она спрыгнула с подножки автобуса и исчезла в толпе, никем не узнанная.