Що ж це выходыть

               
     Когда я думаю о событиях на Украине, случившихся за год, прошедший  от Майдана до нынешнего перемирия с  мятежным Донбассом, то невольно всплывает в памяти старый анекдот, слышанный еще в детстве.   
   Известно, что  в 16 веке и до второй половины  века 19-го, когда была построена в Донецком крае железная дорога,  по степным  шляхам тогдашнего Дикого поля размеренно ехали чумацкие возы – мажи и полуботки, перевозившие в Крым,  на Дон и Азовский берег  зерно и промышленные изделия, а обратно в Запорожье и другие области нынешней Украины –  соль и соленую рыбу.
    И вот, представим себе бескрайнюю степь, иссушенную безжалостным южным солнцем, одинокие будылины, возвышающиеся  изредка над однообразной, выгоревшей до бежевых оттенков степью, раскинувшую под белесым небосводом свое бескрайнее покрывало.  Никакого  цветового разнообразия, никаких звуков.  Поскрипывают монотонно колеса крытого полуботка,  движимого парой равнодушных  волов.  Измученных жаждой животных  донимают зловредные насекомые, невесть откуда берущиеся в пропеченном степном пространстве. Цо-о-о-об цобе-е-е-е, ледащие! – покрикивает для порядка чумак в широкополом брыле и нехотя стегает тягловую силу кнутом. Волы продолжают невозмутимо отсчитывать сажени и аршины.
     Тянется  ровная до самого горизонта  картина, на которой глазу не за что зацепиться.  Любой звук, любая каменная баба, появись она среди пожухлой травы, не может не привлечь внимания. Но нет ни звуков, ни половецкой бабы, ни даже сколько-нибудь заметного  камня, способного  оживить  степное однообразие.
    Один из волов вдруг нарушает утомительную  монотонность  соловецкого шляха, справляя крупную естественную нужду.  Чумак снимает брыль, перебирает ладонью потный оселедец, достает из кишени люльку, но не закуривает её, а, оглянувшись на напарника, не то в шутку – не то всерьез окликает его, сонного и разморенного: –Грицько?!
– Га?
– Та я от що подумав…
–А що?
– А чи ты зъив би оти харчи за три карбованци? –он показывает на воловьи отходы, бессмысленно падающие в дорожную пыль. Оживившийся Грицько выглядывает из-под навеса и неожиданно легко соглашается: – Ну так а що. И зъив би!  За таки гроши, чому б и не зъисты…
      Чумак прячет люльку назад в кишеню ношенных шаровар, порывшись достает деньги.  Грицько спрыгивает с воза, подняв облачко пыли, и, давясь,  приступает к трапезе. Зрелище ненадолго оживляет однообразное путешествие. Наконец, дело сделано и полуботок, как ни в чем не бывало, продолжает свое неспешное движение по едва  заметной степной дороге. Скука, однообразие, зной… Кажется, что время идет еще медленнее, чем волы…
     Но оно таки идет и подходит, наконец,  к тому моменту, когда второй вол начинает справлять нужду. Громкие шлепки среди  звенящей тишины  заставляют икающего   Грицька снова выглянуть из-под навеса.  Он смотрит на дорогу, потом переводит взгляд на попутчика, и в глазах  его  вспыхивает вдруг недобрый огонек.
–Петро?!
–Га?
– Чуеш, Петро… А от чи ты зъив би ти ковбаси, – он показывает на выброшенный волом продукт жизнедеятельности,– за три карбованци?  Петро снова снимает широкополую шляпу, мнет оселедец и, наконец, решается: – Ну так а що. Якщо ты зъив, то и я  зъим…
–Ну, добре, – соглашается Грицько.
      Развлечение длится недолго. Наконец, дело сделано. Облегчившиеся волы продолжают  неспешно перебирать ногами, а чумаки, мелко икая и держась за животы, смотрят вдаль, не покажется ли уже в неверном мареве придорожное село. Но села все нет и нет.
    Первым нарушает молчание Грицько. – Чуеш що кажу, Петро?!
–А що?
– Що ж це виходить, мы ж з тобою за просто так тих ковбас нажралыся?  Петро, не отвечая, спрыгивает с воза и заходит сзади. Степь оживляется  громкими хлюпающими звуками…