Дождь виноват

Дождь виноват.

«Дождь, жидкие атмосферные осадки,
выпадающие из облаков. Диаметр капель
от 6-7 до 0,5 мм: при меньшем размере
осадки называются моросью.»

Большой Энциклопедический Словарь.


Третий день моросил нудный дождь. Середина лета, а по-настоящему тепла ещё не было. В начале недели установилась хорошая солнечная погода. На балконе в градуснике синяя полоска стала резко подниматься к 30-ти градусной отметке, но так и не достигнув её, устав, видимо, бороться с низким циклоном, вернулась на своё обычное место где-то между 15 и 18 градусами. Не успев привыкнуть к теплу, пришлось снова напяливать на себя тёплые пуловеры, одеваться в куртки, и брать с собой, на всякий случай, зонт. Дождь не заставил себя ждать, сначала пролился крупными, громко стучащими каплями, и, в конце концов, перешёл в мелкую и нудную морось, которая растянулась на несколько дней.
У Виктора уже с подъёма настроение было испорчено. Жена вчера уехала в гости к родственникам. Ему же обещанный отпуск не дали. Пришлось подниматься в пять утра, готовить завтрак и паковать сумку с обедом. Он всегда делал это сам. Но одно дело, когда рядом на кухне возится любимая женщина, и другое дело, когда остаёшься один в квартире, и даже от плиты веет холодом и одиночеством. К тому же, выглянув в окно, ты ничего хорошего не увидишь, кроме свесившихся листьев на деревьях, мелкой сетки дождя и нависающего серого неба.
На работе тоже с утра начались стрессы. Сначала оказалось, что молодой помощник заболел. Это означало, что его работу придётся выполнять Виктору. И, как назло, именно в этот день вместо обычных двух-трёх грузовиков с лесом пришли шесть. Из-за этого вынужден был задержаться на два часа. Он промок и устал как чёрт. Дорога домой оказалась длиннее, чем обычно. Привычную улицу на въезде в город по какой-то причине перекрыли, и Виктору пришлось искать объезд. Домой приехал в семь часов злой и голодный. Приняв душ, он набил в сковородку три яйца, накрошил туда немного колбаски и, пока жарилось, сделал салат. С огромным аппетитом умял всё в один присест. Полез в холодильник за пивом, но там его не оказалось. Пива не было и в баре. Он мог бы без пива обойтись – был не особенным его любителем. Но в этот промозглый и скучный вечер ему хотелось пива. В баре стояла начатая бутылка коньяка. Может быть, из-за одиночества, может быть, из-за того, что промок и промёрз на работе, а может быть, из протеста, он налил больше полстакана и залпом выпил. Сразу почувствовал, как начало разливаться тепло по телу. В телевизоре ничего интересного не шло. Навалилась скукота. Надеясь отвлечься, позвонил брату, потом сестре, но ни там, ни там трубку не сняли. На улице темнело. Виктору захотелось выйти из дома. Пусть на улице идёт дождь, пусть влажный холод забирается за шиворот, пусть там так же одиноко, но лучше выйти из четырёх стен, на воздух – в движение, к людям. Он скинул домашнюю одежду, надел джинсы, рубаху с длинными рукавами, накинул на плечи лёгкую куртку, обулся и вышел из дома.
Дождь по-прежнему продолжал моросить. В еле заметной сетке дождя деревья, дома, проезжающие машины выглядели расплывчато, как будто кто-то убавил резкость в фокусе фотоаппарата. В одном месте разросшиеся кусты под тяжестью влаги наклонились над тротуаром так низко, что пришлось отступить на дорогу, чтобы их обойти. При этом Виктор случайно задел вытянувшуюся к дороге ветку и на него дробно посыпались холодные капли. Зонтик он в спешке забыл дома. Повлажневшие до этого волосы сразу же стали совсем мокрыми, и пару струек воды поползли с головы на глаза. Виктор зло выругался и пошёл тротуаром к видневшимся впереди рекламным огням. На перекрёстке подождал, когда загорится зелёный свет, но перейти дорогу не успел. Из переулка, где находилась больница, выскочила, мигая огнями, скорая помощь и, включив сирену, понеслась к окраине города. Тревожная сирена скорой ещё больше усилило состояние тоски и одиночества. Он остался стоять на перекрёстке, раздумывая, куда бы пойти. Справа находилась игротека. Напротив через дорогу реклама кинотеатра звала на премьеру нового фильма. Ни в кино, ни в игротеку не хотелось. Слева, в мареве дождя, светилась вывеска кафе. Тусклая лампа освещала вход. Через запотевшие окна виднелись силуэты людей. Виктор вспомнил, что хотел пива, и решительно пошёл к дверям кафе. Он знал, что если выпил что-нибудь крепкое – водку, коньяк и даже вино, – то пиво пить ему противопоказано. Как следствие, через час или два начинала болеть голова и тогда могли помочь только аспирин, мягкая постель и тишина. Но в этот вечер в нём проснулся протест против всех и против всего. Душа протестовала против холодного дождя, против осенней температуры в середине июля, против уехавшей в гости жены, против головной боли. Ему хотелось пива – и баста! Тем более, что на холоде хмель от выпитого коньяка прошёл и он надеялся, что пиво не нанесёт ему вреда.
В кафе было не многолюдно. Несмотря на закон о запрете курения в таких местах, в воздухе чувствовался запах табака, который был не навязчив и, для бросившего много лет назад курить Виктора, был даже приятен. Он сел за свободный столик и огляделся. Две пары молодых людей о чём-то оживлённо разговаривали за соседним столиком. Дальше, рядом с дверями в кухню, сидели двое мужчин. У одного из них было непропорционально огромное пузо, которым он упирался в край стола. Левую руку он положил на верх живота, а другой придерживал большую кружку пива, из которой время от времени отхлёбывал. Его сосед по столу был маленького роста, и худощав. Накинутая на рубаху куртка была ему великовата. Видимо, он покупал её на вырост, но вырасти так и не успел. Худощавый держал такую же большую кружку пива, которая в его хилой руке казалась огромной, и так же, как толстый, через равномерные промежутки времени отхлёбывал из неё. Они делали это одновременно и синхронно, так, как будто до этого долго тренировались. У стойки бара два молодых человека, тихо переговариваясь, пили через трубочки из высоких стаканов коктейль голубоватого цвета. При разговоре они усиленно жестикулировали и по их движениям можно было догадаться, что они уже в хорошем подпитии.
Подошёл, выждавший необходимую паузу, кельнер. Виктор заказал большую кружку пива и орешки к нему. Ещё через некоторую паузу он получил свой напиток и отхлебнул пару глотков из кружки. Хмель от коньяка, пропавший на холоде, в тёплом кафе вернулся. От пива и проснувшегося алкоголя по телу стало медленно разливаться слабость. Но настроение не улучшилось. А когда рядом две накрашенные девицы одновременно закурили, и дым, к которому примешивался запах травки, сквознячком понесло прямо на Виктора, в нём стала просыпаться непонятная злоба. Табачный дым был теперь не приятен, а противен. И именно в этот момент мимо проходил, направляясь к соседнему столу, один из молодых парней, которые пили коктейль у стойки. Он держал стакан с напитком высоко на весу и неуверенно балансировал на ослабевших от алкоголя ногах, обходя стулья. Парень споткнулся и жидкость из стакана выплеснулась на куртку Виктора, которую он, сняв, повесил на спинку стула. Ничего бы с курткой не случилось – она была из непромокаемого водоотталкивающего материала, но Виктор был настолько взвинчен, что зло сказал:
– Ты, пьянь, нельзя что ли поосторожней?!
Молодой парень, не ожидавший такой реакции, остановился у стола и растерянно смотрел на Виктора. Собравшись с силами, он, тяжело ворочая языком, проговорил:
– Ты прости меня, пожалуйста. Я немножко выпил.
Парень, видимо, забыл куда направлялся и неуверенно смотрел по сторонам. Молодая девица потянула его за рукав:
– Иди, садись на своё место.
Высокий блондин, сидевший возле неё, сказал, обращаясь к Виктору:
– Что ты пристал к человеку? Ничего же, в принципе, не случилось. Подумаешь, упало пару капель на твою куртку. На, возьми салфетку и вытри.
Он протянул Виктору бумажную салфетку. Возможно, конфликт на этом был бы исчерпан, но другой, чернявый парень из той же кампании, с сарказмом проговорил:
– Эти, русские, обнаглели. Не могут себя достойно вести.
Эту нахальную реплику без ответа Виктор оставить не мог.
– Почему ты думаешь, что я русский?
– У тебя акцент. Сразу видно – из России.
– Я, вот, рядом сидел и слушал, как вы разговариваете. С твоим швабским выговором тебя тоже нельзя считать немцем.
– Да, я шваб, но я чистокровный немец. А ты, приехал из России и хамишь мне. Убирайся обратно. Там – в Сибири – твоё место.
Разговор начинал приобретать политическую окраску, но вожжи были закушены и остановиться первым уже никто не желал.
– Я хоть и из России, но немец. А ты, немец ли? Шваб, да ещё к тому же нацист.
Обозвать нацистом немца считается серьёзным оскорблением. Эта фраза вырвалась у Виктора непроизвольно, и он тут же пожалел об этих словах. Но слово не воробей, вырвалось, назад не поймаешь. Чернявый вскочил. Его стул, качнувшись, упал позади него.
– Я не наци. Нацистов больше там, на востоке. Ты, русская свинья, поосторожней со словами, а то по морде схлопочешь.
Такую провокацию Виктор выдержать уже не мог, тем более под хмелем. Он выплеснул остатки пива из своей кружки в лицо чернявого. Завизжали истерично девицы, испуганно встал со стула блондин, повернулись сторону ссоривших толстый и худой, за стойкой застыл в напряжении бармен. Только тот парень, из-за которого началась ссора, расслабленно сидел на стуле и мутными глазами смотрел, ничего не понимая, на озлобленных людей.
Чернявый сделал шаг вперед и размахнулся для удара, но Виктор опередил его и врезал парню кулаком по носу. Блондин оттолкнул Виктора и тот, не удержавшись, всем телом навалился на стол. На пол полетели отставленная кружка и доза с орешками. Угловым зрением Виктор видел, как бармен набирал на мобильном телефоне чей-то номер. Он всё-таки удержался на ногах и ударил надвигающегося на него блондина в живот. Чернявый махнул рукой и его кулак чиркнул по виску, оставив глубокую царапину на брови. Вероятно, полицейский патруль был недалеко. На улице подозрительно замигали огни. Виктор понял, что ему надо покидать поле боя, не то могут быть серьёзные последствия. Пропала хмель и он стал трезво сознавать, что если за дело примется полиция, то ни ему, ни его противникам так просто ссора не обойдётся. И молодым людям, видимо, тоже не желательна была встреча с полицией. Они все одновременно ринулись к выходу. Блондин, подхватив под руку своего подвыпившего друга, крикнул на ходу оставшемуся у бара молодому человеку, чтобы он рассчитался с кельнером. Виктор поспешно бросил на стол пять евро, схватил висевшую на спинке стула куртку и, чуть ли не рука об руку с чернявым, у которого из носа сочилась кровь, выскочил из кафе. Мельком увидел, как из полицейского автомобиля выходили пожилой полицейский и его напарница – молодая женщина. Огни на крыше машины продолжали мигать, освещая в секундном такте в неестественный цвет стоявшую неподалёку остановку, рекламный щит, уныло повисшие листья на деревьях, стену кафе и спешащих от неё людей.
Несколько метров вся кампания торопливо шла вместе, но потом Виктор завернул в свой переулок, а парни и девушки, не обращая на него внимания, поспешили дальше к центру города. Никто их не преследовал, и, когда Виктор оказался на своей улице, он сбавил темп и не спеша пошёл к дому. Рассечённая бровь побаливала. Виктор дотронулся пальцем к ране. На ней лёгким бугорком запеклась кровь. Волнение, вызванное ссорой, улеглось и он, обозвав себя мысленно идиотом, стал размышлять над тем, что случилось в кафе. В принципе, ничего не случилось. Один идиот, с утра заряженный плохим настроением, столкнулся с кампанией таких же идиотов, очевидно, подогретых не только спиртным, но и наркотиками, и в результате на этой благодатной почве разгорелся огонь войны, который тут же потух. В нормальном состоянии Виктор просто-напросто не отреагировал бы на глупую реплику молодого парня. Молодые иногда болтают, не зная сути. В большинстве же своём у переселенцев из России нет проблем с местными немцами. Многие вживаются в местную жизнь и перестают отличаться от остальных. Выдаёт их, что они немцы из России, только акцент в разговоре. Этот акцент умрёт в тот день, когда умрёт переселенец. Дети же, особенно те, кого привезли за границу ещё маленькими, говорят без всякого акцента и, в зависимости от места проживания, даже предпочитают разговаривать на местном диалекте. А те, кто родились здесь, уже не понимают русского языка, или же если всё же что-то понимают, то только самые простые бытовые слова.
Виктор свернул к своему дому и остановился под фонарём. Тихо было на улице. В такую погоду даже кошки остаются в квартирах, греясь на диване в ногах своих хозяев. Наступила ночь и стало холоднее. Подсохшие в кафе волосы опять намокли. Хочешь не хочешь, а домой, в пустоту и одиночество, идти надо. Может быть, будет что смотреть по телевизору. Пятница, можно подольше посидеть у телека, если, конечно, не свалит раньше времени сон. Он решительно пошёл к подъезду.
Дома первым делом вытер полотенцем и высушил феном волосы. В зале включил отопление. Странно посередине лета включать батареи, но в квартире было прохладно. Он устроился на диване у телевизора, прикрыв ноги мягким пледом и стал смотреть развлекательную программу. Как и было предвидено, начало мозжить в голове. Боль сначала была не сильная, и Виктор решил своевременно выпить таблетку парацетамола. Долго у экрана выдержать не смог, и, когда начал впадать в дремоту, выключил телевизор и пошёл спать.
Утром Виктор проснулся в тревоге. Кто-то чужой был в квартире. Он встал с кровати, одел брюки и рубашку, осторожно вышел из спальни и заглянул на кухню, откуда слышалась подозрительная возня. У плиты стояла жена и перед ней на сковородке жарилась яичница. Виктор неслышно подошёл к ней и обнял. Та испуганно вздрогнула и повернулась к нему.
– Ты когда приехала? – спросил удивлённо Виктор, чмокая её в щёку.
– Ночью. Галя в субботу работает, а её муж опять запил, вот я и решила домой вернуться.
– Как ты добралась с вокзала? Почему мне не позвонила?
– Соседка из Ульма возвращалась. Я с ней в поезде столкнулась. У неё машина на вокзале на стоянке оставалась. Она и довезла. Я звонила тебе, но никто трубку не брал. Ты, наверное, автоответчик не проверял.
– А где ты спала?
– Когда я приехала, ты спал уже. В поезде перемёрзла как следует. Одной пьяной кампании стало в вагоне душно, так они окна пооткрывали. А у нас в зале было тепло. Вот, решила на диване устроиться.
Она протянула руку и дотронулась до раны на брови Виктора.
– А это что такое?
– Да так, из-за дождя.
Он снова обнял жену и почувствовал, как состояние умиротворённости и покоя возвращаются в душу.
– Как хорошо, что ты так быстро вернулась.
Он положил голову на плечо жены. От её волос шёл еле слышный запах дешёвых, но нравившихся Виктору духов. На улице было светло и безветренно. За ночь тучи ушли и теперь сквозь ветки дерева, стоявшего напротив подъезда, пробивались лучи утреннего солнца, возвращая надежду на ясный и тёплый день.
– Как хорошо, что ты вернулась, – повторил Виктор, и пошёл в ванную чистить зубы.