У самой кромки воды, не обращая внимания на набегавшую волну, уже изрядно замочившую подол платьишка, сидела девчушка. Что могла делать одна затерянная душа в этих почти диких местах пляжа? Когда подошёл ближе, заметил: слава всевышнему – ребёнок не один. За крупным валуном примостился старик-черноризец, в нехитрый скарб которого входил крест, напоминавший посох, увенчанный золоченым образом богородицы.
Монах никак?
Задал ли вопрос в слух? Тем не менее, ответ пришел словно бы посторонняя мысль: «Богоспасаемый». Однако интрига. Подошел все же поближе: стоит дать судьбе шанс развлечь скучающий мозг.
- Здравствуй, дедусь.
Старый человек нехотя перевел взгляд с ребенка, за которым как оказалось пристально следил, сначала на мои ноги, будто это главная деталь в посланном ему провидением собеседнике, потом руки и, все ж взглянул в лицо:
- Бог помощь.
Так и думал – начнет прикидываться божьим человеком. Снова по Русь пошли эти замызганные странички с сивоярыми неухоженными патлями, по-хорошему служившими христарадиевым вместо нимба.
Примостившийся у камня, видно, понял, что не очень-то понравился мне, отчего моментально потерял к нашей встрече интерес. Идти бы и мне по своим делам – но никаких особенных дел не было. Потому, сам себе удивляясь, присел рядом. Периодически меняющий направление ветерок доносил запах стареющего мужского тела – может и я, не пройдет и четвери века, уподоблюсь подобной химере где в порту или у паперти. Черт бы побрал такую неустроенную житуху.
Мы молчали. Смотрели в одну сторону: девочка, шуршащие волны, редкие крики чаек.
- Она по всей вероятности и не знает, что здесь когда-то был детский советский лагерь?
- Зачем ей? – показалось, от долгого молчания голос подвел старика.
- Ребенку интереснее со сверстниками, чем постоянно в одиночку, - с чего я решил, что девочка и старик бомжуют?
Собеседник не согласился:
- Сами из староверов – чего мы по людям не видели?
Какого хрена прикидываться отшельником-богоносцем, если видно, что и про Артек знаешь и рассуждаешь здраво? «Можешь идти восвояси» - подытожил разум. Но я остался.
- Девочка то для чего?
- От Бобруйска дошли. Там кабалисты, прости Господь, житья не давали. Русь скаженная- продажная вновь на веру ополчилась, - голос старика так и не выправился, скрипел несмазанной телегой.
Где это он таких слов нахватался?
- По монастырям, мил человек, - и выдержав паузу, пояснил, - в Казанском как-то сижу и вот слышу сам себе: скоро свадебка на Руси.
Припомнив, что верующие всё ожидают прихода жениха к невесте-церкви, уточнил:
- Жениха всё ждёте?
Старик, удостоив меня богохульника пристальным взглядом, откашлялся:
- Дожались.
«Так чего ж не остался на свадебку», - так и вертелся на языке вопросик.
- Так вот на невесту пришёл посмотреть, - усмехнулся черноризец, и отвел за ухо седые сбившиеся пряди волос, которыми ветер всё норовил прикрыть рот и лицо.
- И девочку с собой притянул? – не одобрил я этот поход к Черному морю.
- Не с кем оставить, - прокомментировал, чувствуя мое неодобрение, дедуля.
- Я ей не родственник, - не согласился однако любопытный малый, - никого у ней нет. Кабалисты говорю вновь на Русь пошли.
- Говорил же из Бобруйска? Белоруссия или как?
- Русь, тебе говорю. Разделено так по божьему велению было: на три престола. Что вверху – то и внизу.
Дедок, казался занятным. Свадьбу вот приплёл.
- Баран на новые ворота. Так и вы на Русь. И свадьба к месту – чай, женишок-то ваш опять женихается.
- Какой еще женишок?
- Президент ваш – Московии и всея Руси. Выдаст, говорит, старую жену замуж – и сам за пирок свадебный.
- А ты значит уже на месте, в доме невесты, - ухмыльнулся я.
Старик не ответил. Обиделся, видимо – стало стыдно: здравомыслящий бугай – потешается, как шут, над старостью.
- Блазень и есть, - вдохнул дед.
- Блаженный что ли, - уточнил у собеседника, подумав, что он хочет пояснить свое положение провидца.
Неожиданно улыбка скривила старческие губы:
- Блазень – шут по-вашему. А блаженные – редкость. Василий разве на Москве.
- Собор?
- И сбор само собой. И собр. Собрать за брать.
Да, занятный экземпляр.
- Сколько ж тебе лет, старик? - спросил я голосом рыбки.
Но тот шутку не принял или не понял.
- Пятнадцать.
Из ума по скитам своим выжил богоспасаемый.
- Как же, - дед, судя по всему развеселился от нашего разговора, - Восемь да семь. Вот пятнадцать и есть. Все на свадебку.
- Чего ж по отдельности – не едино пятнадцать, а группками? – сам себя не понимая, поддался на провокацию: мозговой штурм, хотя словно предупреждение возникло видение: белый гной пробивался из-под извилин головного мозга. Вероятно, голова собеседника была очень не здорова, коль так плохо выглядело её воплощение. И будто бы посочувствовав больному, ватный тампон стал промокать излишки белесой массы – вещество в месте очистки снова становилось здорового серого цвета.
Деду в самом деле стало полегче – даже морщины разгладились слегка.
- Так и есть, - каким-то новым голосом уточнил свою прежнюю мысль повеселевший старикан, - придут двумя шатрами: восемь и семь. И снова станет пятнадцать. Станут с одной стороны и с другой. Ох и свадебка будет. И невеста подготовилась - светильник на окошко выставила, и женишок грядет.
Мокрая почти по пояс девочка вернулась к месту стоянки, и, ничуть не заинтересовавшись посторонним, подлезла под руку старика – видно, хотела согреться.
- А что дальше будет, дедушка? – голос, чувствовалось, сильно простужен: не смотрит за ребенком никто.
Вот и «дедушка» ничуть не волнуясь о «внучке» продолжил свое повествование, отчего захотелось возмутиться: в бреду-то и о дитенке стоило подумать, прикрыть каким пледом или кофтой. Нет у них ничего может быть?
И совершенно не задумываясь, развязал рукава наброшенного на спину ангорского пуловера:
- Оденься, - протянул мокрому воробышку.
Девочка взяла вещь только после молчаливого одобрения старшего: как у них строго поставлено – ухмыльнулся про себя.
- Так что ты там говорил про два лагеря? - выдал я своё любопытство шахматной партией, нарисованной старовером.
- Вот то и говорил: семь да восемь. Вось-мы. И немы. Да герб расколотый, как наст треснутый, а из-под трещин не вода – гной показался.
Так. Уж не его ли рук дело образ мозга с белой неприятнопахнущей массой сквозь разрывы, что привиделась мен минуту назад? Ну и дед. Телепат.
- Мысль она звук. Только мы его не слышим, - согласился тем временем дед. – Вот допустим он в Японии, а ты - тут, в Крыму. Кричи – не кричи – без толку. А вот подумай он – пожалуйста, и ты знаешь о чём он думает.
- Почему в Японии? – не понял я, - Он же по-японски думает…
- Это говорит он по ихнему, - кивнул головой на мою глупость дед, - а думает по-нашему.
Хотелось ответить шельме что-то такое умное – поставить на место. Но все подколки сами собой стерлись. Я лишь блаженно улыбался глядя на попа-философа.
- Шалом, шалом, - передразнил как бы меня бестия, - беспоповцы мы. Так что ты с острова не уезжай. Птица Сирин, страны такой – Сирии. Песни послушаем. На пиру-то брачном.