Рассказ офицера-двухгодичника.
Всего три дня назад шел я по своей улице С. Малыгина с дежурства в Военной Автоинспекции. На этой улице - всего-то два жилых строения и те двухэтажные. Как всегда, подходя к дому, всматривался в свое, обычно темное окно. А тут вдруг, не темное оно, а вполне даже освещенное. Неужели Новогоднее чудо свершилось? Неужели жена прикатила из Москвы? Не вбежал, а взлетел на второй этаж, дверь открыл, а там – она, моя любимая! Шинель, сапоги – долой! Горячей воды налили в тазик из крана, который в батарее торчит. Смывала с меня пот милая моя и рассказывала:
- Я вчера еще прилетела, а тебя нет. Думала ты в командировке, а ты пришел, мой хороший. У меня отгулы накопились, решила нам с тобой счастливый Новый Год организовать. Не против?
- Конечно, но, ведь, надо елочку, стол, гостей, шампанского, твоего любимого коньяка где-то отыскать, - озаботился я, покидая тазик, вытираясь полотенцем, - до праздника всего двое суток осталось.
- Что ты волнуешься, мы же вместе – это главное, - увещевала она, подталкивая меня в распахнутую постель, одновременно снимая с себя махровый халатик.
Близость, страсти и нежность после трехмесячной разлуки продолжались несколько часов. Между прочим, договорились, что пригласим к себе Виктора, двухгодичника медика с женой Ириной и Мишку, офицера технической части, тоже с женой Татьяной. Часам к девяти соберем на стол, проводим старый, високосный год, встретим новый 1973.
День перед Новым Годом сначала отметился метелью, а к обеду очень похолодало. Солдаты отдыхали в казарме, готовились к праздничному ужину, который от обычного отличается только настроением. Естественно, выпивки солдатам не полагалось. Время не военное, не перед боем. Может спиртное где-то и пряталось, но об этом никто не знал из офицеров.
В штабе, длинном одноэтажном деревянном строении, собрались офицеры. Старшему лейтенанту Бондаруку, командиру ремонтной роты, прямо как новогодний подарок, было присвоено звание капитана. Человек он был молодой, но уважаемый. Вместе с начальником штаба он сам, по велению судьбы, по зову сердца, взял на себя не легкий труд по добыче и присвоению денег, добытых нечестным путем солдатами-водителями. Именно на них таким вот счастливым образом заканчивался круговорот наличных средств в нашем отдельном автотранспортном военно-строительном батальоне.
Начальнику штаба было все ясно: кто позже всех приезжает, у того и деньги. Скорее всего «халтура» задержала. Из таких начальник штаба наличность выколачивал в тишине кабинета огромным тяжелым кулаком. Кто из солдат похитрее, успевал и халтурить, и вовремя приезжать в парк. Такие либо на девочек оставляли деньги себе, либо отдавали солдатам роты Бондарука за дефицитные запасные части, которые с выгодой можно в городе перепродать. Тут уж Бондарук брался за дело. Кулачек у него был поменьше, зато желание большое и опыт достаточный. Вот так они вдвоем без суда и следствия дисциплину держали на должном уровне, удовольствие для себя получали, и деньги на ночные пьянки командованию добывали. Никто из двухгодичников в эти дела не вмешивался. Делали вид, что ничего об этом не знают.
Часов около трех в кабинете командира части на столе стояли стаканы и бутылки с водкой из расчета одна на троих. От кусков мяса шел пар – их только что вытащили из солдатского котла. Уже подвыпившие офицеры обсуждали служебные дела. Увидев меня, Бондарук взял со стола стакан, налил в него водки и не очень внятно сказал:
- Ну, что, выпьешь за мое очередное…
Увидев, что я не очень горю желанием пить, Николай вдруг нагловато улыбнулся, посмотрел на меня, как удав на кролика:
- Для тебя у нас есть особое задание, - он вопросительно посмотрел на командира, и, получив молчаливое согласие подполковника, продолжил, - есть приказ, всем солдатам находиться на праздники в казармах, а у тебя двое – в командировках, в Чике и в Коченево. Надо за ними ехать, прямо сейчас.
Надо, так надо!
Зашел в казарму своей роты, сказал Юрасову выгнать машину из парка. Мой выбор был не случайным. Юрасов работал раньше на нашем автобусе, водитель – первый класс. Попросился на ЗИЛа, чтобы денег заработать на дембель. Заехали домой ко мне, чтобы переодеться в полушубок, переобуться в валенки, чтобы в критической ситуации не холодно было. Жене сказал, чтобы не волновалась и гостей принимала: скоро, мол, буду, всего-то 50 километров туда и 50 обратно. Правда, зимой я ни разу не был, ни в Чике, ни в Коченево, что там меня ожидает, не предполагал.
Однако дорога хорошая, веселая даже. Юрасов – парень общительный, рассказал, как вчера, теперь уже капитан Бондарук солдата молодого одним ударом вырубил. Тот в умывальнике товарищам будто сказал, что пожалуется на командира за частые побои, а теперь в медпункте отлеживается. Всем велено говорить, что с койки упал. А еще Юрасов сообщил, что Новый Год офицеры встречать будут в ресторане «Россия». За ними ему же надо на автобусе ехать, чтобы с часа ночи там дежурить, а потом по домам развозить.
- Кому же еще, я знаю, кто, где и даже на каком этаже живет, - заключил Юрасов.
- Вот Бондарук напьется – он звание к празднику получил, - вспомнил я, насколько он уже был пьян и его наглую улыбку.
- Нет, Бондарук сегодня дежурным по части заступает.
Я посмотрел на часы. Было уже половина шестого. Значит, через полтора часа заступит на дежурство пьяный офицер, это в Новогоднюю ночь, когда может все, что угодно произойти. Благо, я в это время буду не на дежурстве, а с друзьями и любимой, через два, пусть даже через пять часов.
По дороге решили, что сначала в ближнюю точку, в Чик заедем, заберем оттуда машину с водителем, отправим домой, а потом, дальше, в Коченево помчимся – это еще километров 30.
В Чике и машину и водителя быстро, около станционных складов нашли. До тракта сопроводили, велели в часть ехать.
В Коченево долгонько пришлось кататься, пока Аймалетдинова с его техникой обнаружили. Машина старенькая, самосвал после капиталки. А солдатик попросился до бытовки по делам сбегать . Тут Юрасов посмотрел на часы, жалобно так говорит:
- Может, Вы меня, товарищ лейтенант, отпустите, мне бы поспать немного перед дежурством у ресторана.
«А что, - подумал я, - прав он, пожалуй, машина у меня есть, старенькая, но работящая».
- Езжай, - говорю, - а то мы можем задержаться здесь минут на сорок, пока Аймалетдинов до бытовки и обратно добежит.
Юрасов уехал, а я своего нового попутчика ждал не долго. Он с двумя канистрами пришел, поставил их на снег, сам поджег факел и начал греть поддон двигателя. Потом под машину залез, какие-то краны закрыл, в кабину вскочил, выжал сцепление, раза три резко нажал на газ. Прокрутил стартером двигатель – не заводится. Я начал переживать: «а вдруг, здесь ночевать придется?». Напрасно! На третий раз затарахтел мотор с перебоями, но не заглох. Теперь только воду залить, прогреть – и можно ехать. Я помогал, как мог: подавал канистры. На все эти дела больше часа ушло. За работой мороз не ощущался. Когда сели в кабину, я понял, что печка не работает. Для тепла в полу прорублены две щели, через которые теплый воздух поступает от двигателя, но только при хорошей скорости.
- Я еще вчера воду слил, чтобы двигатель не разморозить. Сегодня тут день выходной, щебенку возить не надо, - оправдывался Аймалетдинов, - ничего, я короткую дорогу знаю, через десять минут на Омском тракте будем. «Там и погреемся», подумал я, но ошибся.
Мой водитель, как и обещал, направил машину по короткому пути, и ехать старался, как можно быстрее. На этой узенькой дорожке слоем снега была закрыта корка льда. Машина шла по ней, мотаясь из стороны в сторону, наконец, заднее колесо соскочило и забуксовало. Ничего не оставалось, как попробовать вытолкать машину обратно на дорожку. Было уже начало десятого. Лысое колесо быстро вращалось, а я пытался толкать самосвал сзади. Удалось продвинуть его метра на два. Мы подсыпали остатки щебенки из кузова под колесо – еще метра два продвижения. Вот так боком мы вдвоем с водителем продвигали машину в сторону тракта. Часа через полтора изнуряющей работы, продвинув самосвал метров на 50, мы сели в кабину, закрыли двери, и хотя двигатель молотил без перебоев, могло произойти одно из двух: либо закончится бензин, либо протрется до дырки лысое колесо.
Случилось первое – заглох двигатель, бензина больше не было. На таком морозе это означало, что с техникой надо расставаться. Слив, на всякий случай воду, оглядевшись, поняли, что до тракта далеко – его даже не видно. А сзади, на расстоянии нескольких километров, горят электрические фонари.
Так, под ясным новогодним небом, освещенным огромными яркими звездами, съежившись от мороза, в последний час старого года, мы шли на свет фонарей. Мой план был таков. Доходим до людей, там, наверняка есть телефон, звоним в часть, просим прислать тягач. Запасной план – найти трактор и бензин, просить отбуксировать до дороги.
Мы зашли в сени единственного деревенского дома, в окнах которого горел яркий, как нам казалось, свет. С силой потопали по деревянному полу, чтобы сбить с валенок снег. Дверь в избу отворилась, и мы услышали шум разговоров, увидели много народу, почувствовали запах пищи и едкого дыма табака и махорки. Пожилой хозяин, отворивший нам, сразу кивнул жене. Та посадила нас к столу, пригласила поесть и выпить за здоровье жениха и невесты – мы оказывается, на свадьбу попали. Я чувствовал себя «на службе» и от выпивки отказался. Аймалетдинов по религиозным соображениям, тоже пить не стал. Но ели мы много, все вкусно было. Когда хозяин увидел, что мы отогрелись, он предложил сходить в контору, чтобы позвонить. Но я возразил:
- А, может у вас здесь трактор есть? Мы тут неподалеку, нас бы на трассу отбуксировать.
- Трактор есть и тракторист вон сидит, его бы самого куда-нибудь уложить, что ли.
Пошли звонить. Телефонную трубку взял дежурный по штабу, солдатик. Все аккуратно записал, но Бондарука позвать к телефону почему-то не смог. «Наверно, где-нибудь в кацелярии роты трезвеет после пьянки, - подумал я, - а помощь-то ждать или нет?». Если отреагировать быстро, то тягач мог прийти уже через час. С такой надеждой я вернулся к чужому праздничному столу, вспомнил о жене, возможном веселье в кругу равных и желанных гостей у себя дома.
Здесь же гости периодически кричали «Горько!», постепенно напивались. Новый Год наступил почти незаметно, просто с очередным тостом. Около двух часов ночи я попросился в контору, чтобы еще раз связаться с частью. На сей раз в трубке пробулькало:
- Дежурный по части, капитан Бондарук!
- Николай! Как там дела с тягачом? В Коченево кто-нибудь выехал? – пытался я напомнить о себе.
- А, мне дежурный по штабу что-то такое докладывал. А что случилось?
Чувствовалось, что капитан только что появился в штабе, еще не проснулся, и мне пришлось еще раз повторить просьбу о помощи.
- Щас! – и обращаясь, видимо к солдатику продолжил, - Нигматуллина разбуди, скажи, ну, знаешь, пусть в Коченево…
Долгожданный УРАЛ-375 появился в четверть четвертого. С водителем приехал еще один здоровенный парень из молодых. Треугольную железную сцепку мы надели на два клыка нашего замерзшего безжизненного самосвала, зацепили за фаркоп тягача. Весь этот автопоезд, со скрипом вдавливаясь в снег, двинулся с места и медленно пополз вдоль дороги. Мы втроем некоторое время бежали за ним. Потом, уверившись в том, что после остановки сможет дальше тащить самосвал, водитель запустил нас в кабину. Стало очень тесно и не очень холодно. Оказалось, что до большой дороги мы не доехали всего полтора километра. По Омской трассе разогнаться не удавалось: видимо, в заднем мосту самосвала замерзло и никак не хотело разогреваться трансмиссионное масло.
Проехали мимо Толмачево. Я глянул на часы – ровно 4 утра. Это же - Новый Год по Московскому времени. Дал отмашку водителю. Тот придавил ногой педаль воздушного сигнала. Оглушительный его рев кто-нибудь, может и услышал, но где-нибудь далеко – трасса была пуста.
Без четверти пять участники экспедиции въехали в парк, расцепили машины и отправились в казарму. Я попробовал найти Бондарука, но пришлось ограничиться докладом штабному солдату, все, мол, в порядке, прибыли.
- Посуду потом вымою, - щуря глаза от света, который я включил, полушептала жена, - гости тебя не дождались. Там в рюмке остался твой коньяк, глотни и ложись спать.
Я взял рюмку, попробовал прозрачную красивого цвета жидкость. Это оказался чай. Видимо, кто-то из гостей совершил эту подмену перед уходом, чувствуя себя недостаточно охмелевшим. Так что, достались мне на Новый Год дорога дальняя, чужие хлопоты и свадьба, гора грязной посуды и рюмка холодного чая вместо коньяка. Зато меня ждала любимая женщина, не часто такое за последние полтора года со мной случалось. Но новогодние подарки на этом не закончились.
За обедом в офицерской комнатке, примыкавшей к большой солдатской столовой, старшина Слабодян, дежуривший по кухне, конфиденциально мне сообщил:
- Ой, что Вы наделали, товарищ лейтенант! Сегодня, как только рассвело, Бондарук велел построить у штаба всех, кто вчера с Вами был, кроме Юрасова, конечно. Велел разуться и заставил босиком по снегу бегать до тех пор, пока не сознаются, что Вы их водкой поили и сами пили.
- Что он совсем, что ли озверел: мороз, ведь, под 40 градусов, - возмутился я.
- Озверел – не озверел, а написали, что в Коченево выпили по стакану.
- Но это же ложь, - возмутился я, понимая, что за подвиги еще отвечать придется.
Вот такие Новогодние подарки преподнес Дед Мороз нам всем и каждому.