Продолжение. Начало: http://www.proza.ru/2014/12/29/1591
Чем характерен старый Петербург, так это тем, что при исторической схожести всех своих улиц и улочек, он совсем не похож домами – каждый дом имеет именно свой, неповторимый вид.
Эпоха Классицизма, пришедшая к нам из Европы, удивительным образом отразилась на архитектурных изысках того времени. А слияние с Эпохой Романтизма, пожалуй, привнесло в них неповторимое изящество – нечто особенное, в отличие от европейских классических взглядов.
Дом, в котором жил Генрих Карлович, отличался необычной структурой постройки. Нет-нет, никаких витиеватых подходов в основе, но каждый этаж этого здания отличался собственным дизайном. Как будто единое целое дома было сложено из разных кусков мозаики.
Первый этаж был выложен из камня, а над каждым окном белела вкладка наподобие короны. Второй и третий этажи шли единым блоком, но с разными орнаментами над окнами – второй этаж с мостообразными, третий – уже в виде круглых гербов, обрамлённых венцовыми лаврами. А вот четвёртый и пятый этажи, присутствовало ощущение, что были достроены несколько позже уже в несколько скромном виде, и имели более узкие проёмы окон. С двух сторон дом был тесно зажат другими двумя зданиями, казалось, ещё более древнего – замкового стиля. Особенно отличался тот, который стоял впритык справа – узковатый, серый, гранитный.
А этот же, в котором жил старинный друг профессора, несколько упрощённый, бежевого оттенка, несмотря на свою протяжённость, имел всего один подъезд с круглым окном и крестовой рамой над ним, а ближе к другому краю ещё и арку для прохода внутрь двора.
Внешняя же сторона дома была обустроена всего двумя крохотными балкончиками, сбалансированно расположенными по разные стороны здания на третьем этаже и украшенными импровизированными колоннами в римском стиле. Венчали их треугольные арки.
Дима с Викой решили начать с подъезда. И не ошиблись. Квартира оказалась как раз на третьем этаже.
Дверь открыл худенький небольшого роста старичок, даже, пожалуй, постарше Павла Валентиновича. На лице у него вместо очков было пенсне, а всем своим видом он чем-то даже напоминал одного из членов Временного Правительства. Именно похожего на него Дима видел на рисунке в одной из хранящихся у него детских книг про революцию.
– Чем могу служить? – спросил он слабым, но уверенным голосом.
«Ещё не хватало, чтобы добавил «господа» – мелькнуло в голове у Димы, но прежде, чем они успели поздороваться, тот уже догадался:
– А, вы, наверное, от Павла Валентиновича? Я угадал? Конечно же, угадал. Проходите, мои хорошие…
И ребята зашли.
В квартире жило Время. В самом что ни на есть наипрямейшем смысле этого слова. Столько часов, сколько стояло в комнатах, действительно, могло быть только в часовой мастерской. Или же у заядлого собирателя, увлечённого именно этим видом деятельности.
– Удивлены? – спросил добродушно старик. – Вижу, удивлены.
Как заметили ребята, он имел характерное свойство спрашивать и тут же, не дожидаясь ответа, самому его давать.
– Мне успел рассказать о вашем увлечении Павел Валентинович, – сказал Дима. – А иначе удивление было бы, конечно, бо’льшим.
– А почему «успел»? Как он себя чувствует? – забеспокоился старик.
– Ну, это так, к слову. Успел, так сказать, перед моим отъездом. А чувствует он себя по-разному.
– Ах, да, да, конечно… В нашем возрасте хорошее самочувствие большая редкость. Я вот его постарше буду годков на семь, поэтому он для меня ещё молод.
И рассмеялся сам себе, покашливая в кулак.
Вика же, не представлявшая насколько может быть огромна коллекция часов в обычной квартире, дивилась каждому экспонату. А их тут, только в одной комнате, можно было насчитать не меньше трёх десятков – самой разной конфигурации: от здоровенных и высоких напольных до настенных средних и малых. И всё это тикало на различный манер и характер.
– Я бы тут, наверное, не уснула, – сказала она.
– Да-да, не сомневаюсь в этом, – снова рассмеялся старик. – А это вот моя стихия, я в ней живу. Приобщился таким вот образом ко времени. Хотя участь бессмертного мне никак не светит. Но, знаете ли, ощущать Время, как ощущаю его я, дано немногим…
Нет, это ни в коем случае не было похоже на самовлюблённое видение себя. Скорее всего, старик спасался этим от одиночества – настолько грустно и доверительно он произнёс свою речь.
Дима не стал долго томить коллекционера и вытащил из кармана джинсов подарок профессора.
– А вот это Вам просил передать Павел Валентинович, – сказал он, протягивая на ладони заветную вещицу.
Генрих Карлович чуть дрожащими от волнения и восторга руками взял в руки подарок. Поспешив к столу, достал лупу. Пенсне выпало и болталось на изящной цепочке.
– Ай да, Павлуша! Вот так порадовал старика, – бормотал он себе под нос, внимательно разглядывая старинный раритет. – Вещь уникальная. Не позднее XVIII века…
– Вторая его половина, – вспомнил Дима слова профессора.
– Ну да, ну да, похоже на это, – и, оторвав свой пытливый взор от часов, взглянул на мальчика. – Отрадно, юноша, что Вы разбираетесь. Не ожидал.
И снова продолжил разглядывать подарок, бормоча под нос слова благодарности и восторга.
Потом пили чай с пряниками и вафлями. И Генрих Карлович, положив возле себя новый раритет в своей коллекции и периодически поглядывая на него, делился своими наблюдениями:
– В сегодняшнее время произведения часовых мастеров прошлых столетий в великом множестве наличествуют на антикварном рынке. А выставляются они на продажу по разным причинам – будь то их ненужность или необходимость внести изменения в собственные коллекции. Но, так или иначе, не каждый любитель старины обладает специальными знаниями в области часового искусства и, как следствие, – исключительной разборчивостью в вопросах приобретения старинных часов.
– Тут, безусловно, намётанный глаз необходим, – сказал Дима.
– Если станете серьёзно увлекаться, юноша, то с годами должный опыт придёт, – добавил старик и продолжил. – Прежде всего, необходимо отметить, что некоторые часы представляют собой большую художественную ценность, поэтому их следует рассматривать и оценивать, скорее, как предмет искусства. Для того, чтобы установить историческую ценность часов, необходимо уточнить, когда именно они были изготовлены, где и кем создавались. Это ведь может быть и шедевр неизвестного мастера, самостоятельно строившего миниатюрные конструкции в единичных экземплярах.
– А если начать собирать, то что сейчас чаще всего можно встретить? – поинтересовалась Вика.
– Наиболее часто встречающиеся сегодня предметы собирательства – это работы конца XIX века – начала ХХ столетия. В наши дни их можно увидеть практически в каждой антикварном магазине. Большинство из них находится в плохом рабочем состоянии и нуждается в ремонте или даже в реставрации, что значительно повышает их цену. А вот историческую ценность повышает дарственная гравировка. Обычно её делают с внутренней стороны крышки. Для оценки же состояния старинных часов используется четыре основных категории: очень плохое состояние, плохое состояние, хорошее рабочее состояние или коллекционное, оно же – идеальное. И если часы, что чаще всего встречаются, находятся в запущенном, «убитом» состоянии, то восстановление таких часов гораздо дороже приобретения точно таких же в хорошем виде.
– А что самое страшное из повреждений? – спросил Дима.
– Наиболее серьёзным повреждением, мой друг, я считаю разбитый эмалевый циферблат. И тут уж ничего не поделаешь. Ибо реставрация эмалевого циферблата является очень долгой, крайне сложной, весьма дорогостоящей процедурой и проводится лишь в исключительных случаях. Поэтому приобретать часы с разбитым циферблатом имеет смысл, только если в них установлен интересный механизм – со сложными функциями или хорошей марки…
Спустя пару часов ребята уходили от Генриха Карловича, можно было сказать, просвещёнными в часовом коллекционном деле, так как рассказал он им о многих тонкостях сего увлекательного процесса.
Продолжение: http://www.proza.ru/2014/12/31/1091