Любовь Отраднева
(в соавторстве с Naru Osaka)
Тюремные записки. Rewrite
Посвящается дражайшему соавтору.
Спасибо за реализацию чего-то вроде мечты!
Это еще одна попытка написать пейринг
Рихард/Джинни. Теперь уже с нуля.
Вступление
Джинни чувствовала себя очень одинокой. Первое вспыхнувшее чувство на фоне общего непонимания – этого вполне могло хватить для печали. Ни с кем делиться она не рисковала и готова была занять себя чем угодно.
Вот тогда-то ей и попалась на глаза раритетная маггловская рукопись. Именно рукопись, а не печатная книга. Наверно, папа добыл ее с трудом, но ведь не спрятал…
На первом листе красовалась надпись на полузнакомом языке: «Рихард Зоргфальт. Тюрьма Сугамо. 1941 – 1944». Это не был английский, но с каждым словом Джинни понимала текст все лучше и лучше. Первая фраза гласила: «Во мне всегда было нечто такое, что отличало меня от других…»
1
«Во мне всегда было нечто такое, что отличало меня от других. Даже в детстве не всегда было с кем поиграть… Хотя случайные встречи, как и у всех, бывали.
– Ой, девочка, а ты кто? Я тебя раньше здесь не видел…
И правда – не видел. Иначе бы точно запомнил. Какая-то она была… яркая, словно красками нарисованная среди черно-белого мира. Рыжая-рыжая, веснушчатая. И смотрела так же недоуменно, как, наверно, я сам.
– А ты… кто?
– Ика. Я здесь живу.
– А где – здесь?
– Пригород Берлина.
– Что?! – девочка принялась изумленно озираться по сторонам. – Ты что, шутишь?!
– Вовсе нет! А что такого странного?
– Я живу в Англии. В … шире.
Теперь уже мне пришла пора удивляться:
– И давно ты приехала?
– Я и не приезжала! Я начала читать «Тюремные записки Рихарда Зоргфальта», и вот… Как будто провалилась сюда!
Я вытаращил глаза. Честно сказать, даже не совсем понял. И в своем ли она уме?
– А ты разве не волшебник? – ко всему спросила она.
– А ты? – я не смог удержаться от улыбки.
– Ой, – она зажала рот ладошкой, – тогда я не должна была говорить. Только все же – кто такой Рихард Зоргфальт?
– Ну, вообще-то, это я… А что такого? Ика уменьшительное от Рихарда.
– Да, наверно, ничего, я ж еще только начала читать. Про его… – твое? – детство… Только вот не знала, что его еще и увидеть можно.
– Я тоже понятия не имел. Так ты что, из будущего, что ли?
– Да, наверно. Я родилась в тысяча девятьсот восемьдесят первом.
У меня глаза на лоб полезли. А она добила?
– Прости, но твои записки были закончены перед твоей смертью.
– Смертью? – пробормотал я, не в силах поверить в услышанное.
– Да, мне сказали, что Рихард Зоргфальт умер в тюрьме геройской смертью.
Слово «геройской» ободряло – в какой-то мере. Спросил еще:
– А мою дальнейшую судьбу можно узнать?
– Не знаю. Я еще не поняла, почему это не просто книга. А ты знаешь? Ты же писал!
– Писал я-будущий! И как тебя зовут вообще? – может, получилось слишком громко – от неожиданности.
Она смутилась:
– Джинни я. Джинни Уэверсли.
В самом деле, очень… английское имя.
– Будем знакомы, – я протянул руку. А она смотрела так, будто не знала, сможет ли меня коснуться. Но все же решила попытаться. Протянула руку… Теплую и маленькую. И вполне себе ощутимую. Я вообще перестал понимать что-либо:
– И все-таки, как же ты здесь…
– Да я же говорю – читала, и вдруг затянуло в книгу. А как выбираться, я, кстати, не знаю…
– Но не проживать же тебе со мной всю мою жизнь!
– Верно… – она снова огляделась по сторонам. – Но что же делать? Едва ли здесь найдешь что-то, что поможет мне выбраться…
– Кроме твоего желания.
– Думаешь, если я захочу…
– Наверное. Ведь ты… Ты читала, говоришь? И, наверное, хотела увидеть все своими глазами?
– Вроде того…
– Так, может, из-за этого ты сюда и попала? Хотя, я, конечно, не знаю, как там у волшебников…
– Я сама пока мало знаю, первый курс только… Шесть лет еще учиться.
– Мда-а… И вообще, похоже, наш случай особенный.
– Это точно, – она, похоже, всерьез задумалась о возможности исчезнуть отсюда, а я сам не понимал – хочу ли этого.
Она сосредоточилась, но руки моей не отпустила. Пытается исчезнуть? Получится ли? А вдруг и меня следом за ней куда-то утянет?
Не утянуло. Снова остался один. Значит, все это правда? Волшебники… и книга… И то, что сказала эта Джинни о моем будущем?
Доживем – увидим».
2
«Это было мое третье и самое затяжное пребывание в госпитале. И окончательное разочарование в войне. Пустота внутри, от которой врачи помочь бессильны. И дело совсем не в грозящей хромоте…
И вдруг среди медсестер я увидел знакомое лицо. Сначала я подумал, что мне показалось, просто глазам не поверил! Хотя она выросла. Как и я. Но все же, ее взгляд… словно из прошлого. Она подошла ко мне, когда все разошлись. Хотя, кажется, никто кроме меня ее не видел.
– Надо же, а ты выросла… Джинни. Снова зачиталась?
– Да. Только я лишь здесь выросла…
– А на самом деле?
– Просто сижу и читаю дальше, тебя жалею… Может, из-за этого внутренне взрослею? Только внутри книги…
– Удивительно. И впрямь волшебство…
– Причем о таком я и не слыхивала.
– Тебя такому не учили?
– Нет. Но… оно мне нравится. Только ты-то тут как? Война, так ужасно…
– Не без того. Вот видишь – ранен.
– Я знаю, и не в первый раз…
– Это не главное. Главное – что эта война никому не нужна, и как объяснить это людям? Никто ведь не слышит!
– По-моему, скоро ты должен встретить людей, с которыми будешь бороться вместе. Коммунистов, вроде… Я не сильна в немагической политике.
– А в магической что, таких людей нет?
– У нас своя жизнь, очень обособленная.
– И без политики? И войн не бывает?
– Что ты! – она даже вздрогнула. – Еще как бывают! Только свои. И да, для тебя это еще будущее.
– И долго его ждать?
– Лет… двадцать пять.
– Ого! Немало, – я усмехнулся, все же странно это звучало.
– И хорошо, что ты не доживешь… Ой, блин, я не хотела.
Она смутилась, но я не чувствовал ни обиды, ни страха. Хоть, может, и должен был. Но то ли сломанная нога отвлекала, то ли любопытство:
– Все нормально. Если уж моя судьба уже написана…
– Тобой же в будущем, – она вздохнула.
– Тем более. Ее же не избежать, правда?
– Наверно… Хотя меня там не было… – кажется, она погрустнела.
– Ты правда думаешь, что судьбу не изменить?
– Я просто не знаю.
– А если бы знал… Если бы мог – изменил бы?
– Я же не знаю даже того, что предстоит. Ты-то, наверное, знаешь?
– Дочитаю – буду знать точно…
– А когда ты дочитаешь – все это уже случится со мной?
– Да.
– Жаль. Значит, точно ничего не изменить.
– Наверно, – она вздохнула.
– Тебя это расстраивает?
– Ну конечно! – она словно бы удивилась такому вопросу. Неужто уже успела ко мне привязаться? Странное чувство – и приятно, и грустно…
Тогда мы даже не взялись за руки. И не знали, что говорить друг другу. Джинни вскоре меня покинула… А через пару дней я познакомился с новой медсестрой. Она и ее отец стали моими лучшими друзьями и идейными наставниками. Вот только мне показалось, что девушка надеялась на большее… а ответить на ее чувства я не смог. И сам не понимал, что мне мешает. Как будто… кто-то уже поставил на меня свою печать. Но кто? Уж не эта ли волшебница? И ведь вряд ли нарочно! Ведь еще ребенок! Хотя странно о таком думать. Впрочем, она вся сплошная странность. Не потому ли я не могу перестать думать о ней? А новой встречи… опять ждать десять лет? А она, наверное, по-настоящему и не повзрослеет. До чего же странно…»
3
«В следующий раз я увидел ее уже в Москве. И прошло даже больше десяти лет. Правда, она с прошлого раза почти и не изменилась. Почти. Разве что во взгляде появилось что-то новое. Видимо, она многое передумала. Знать бы, о чем… Неужели это мои записи так ее изменили? Я мало писал тут о личном. Но, похоже, про наш с Христиной неудачный роман она знала. Почему-то сейчас подумалось об этом, а не о политике. И стало как-то неловко.
– Как она могла с тобой не поехать? – вырвалось у Джинни.
Я понял, что угадал – и смутился еще больше:
– Ей идейности не хватило, – сам услышал собственную неубедительность.
– Может, просто любви?
Такие простые слова… Простые и… правильные? И не только в отношении Христины. В первую очередь – правильные для меня. Это же все было… Ну, чтобы было. Для проформы какой-то, для галочки… Только вот перед кем я эту галочку ставил – непонятно. Нешто перед собой?
А Джинни упорно осуждала ее:
– Это же низко – оставлять вот так!
– Разлюбила, с каждым может случиться. Знаешь, не так страшно, когда тебя разлюбят, куда страшней, когда разлюбишь ты.
– А тебе случалось… разлюбить?
– Теперь понимаю – кажется, да.
Но почему же я понял это, лишь глядя в ее глаза? Может, потому, что и не переставал о ней думать? Но почему? Она ведь еще ребенок… на самом деле! Здесь для нее ненастоящая жизнь. Только вот…
– Наверно, пора и мне разлюбить, – молвила она.
И что-то в ее голосе слышалось… недетское.
– Разлюбить? И кого же?
– Героя. Которого нельзя не полюбить.
– И кто это?
– Мальчик, который спас весь наш магический мир. Он дружит с моим братом, а на меня и внимания не обращает. А если обращает – то как на младшую сестру, не больше.
– И ты думаешь, что и пытаться не стоит?
– В других местах… ценят больше.
– В других? – она что, говорит… об этом месте?
– Например, здесь.
Она вдруг улыбнулась – так мило и робко… И свет померк перед моими глазами. А потом разгорелся заново. И мне показалось, что свет этот – сияние ее рыжих волос. Как само солнце… Неудержимо привлекает взгляд, но во все глаза не посмотришь.
– Тогда не уходи, – ляпнул я.
И ее глаза заблестели счастьем. Кажется, она и не думала о маловероятности этого. Она просто мечтала услышать эти слова. И я подумал за нее:
– Тебя только я вижу? – почему-то я был в этом уверен.
– Наверно, так.
– До чего странно… Значит, тебе тут не легализоваться.
Она вздохнула:
– Хотя может так даже лучше. Только не поймут, почему ты один…
– Потому что работа такая. Ой… – ну вот что я ляпнул?!
Но она не обиделась.
– Про работу я знаю, читала. С самого начала знала. Как сказал мой папа, записки легендарного разведчика изданы по всему миру. Просто папа очень интересуется обычной жизнью и ему по случаю достался рукописный подлинник. Так что, Ика, нет семьи – больше поручат…
– Хочешь сказать – больше пользы принесу?
– Твое начальство так подумает. И это будет на пользу.
– Какая ты, однако… А с тобой что будет?
– Да хоть польза какая-то будет. Могу даже информацию из будущего принести.
– Жить, значит, будешь на два мира?
– Больше на твой, конечно.
– А твой как же?
– Да что там хорошего. Родители видят и ладно. Только им и имеет смысл показываться.
– Тяжело тебе…
– Тяжело – это когда куча старших братьев.
– Это я тоже пойму, только еще и сестры. Сейчас скучаю, а вот в детстве… Иногда не знал, куда деться.
– Вот-вот. И у меня то же самое.
– Оставайся! – ох, хорошо бы я не зря на такое решился! Но как она обрадовалась! Прямо вся засияла. А я как-то вдруг понял, почему сошелся с Христиной. Ее веснушки были как бледный отсвет Джинниных. Но именно что бледный. А сейчас… Живое солнце у меня в комнате! И в свете этого солнца мне так тепло! И она незримо всегда со мной. Где бы я ни был, и что бы со мной ни случалось.
– У тебя так и нет никого? – спросил как-то Старик, товарищ Берзинь. – А то, говорят, тебя учит русскому некая Катя Михайлова…
– С Катей мы просто друзья.
– Ну что ж, посмотрим, что покажет разлука.
Я понял – вот сейчас он предложит мне главную работу. Сердце замерло. Хотя я был готов к этому. И как коммунист… и с ее, Джинни, слов. Я знал – и на этой работе она будет рядом со мной. И, как у нас уже повелось, станет спать у меня под боком. Причем я-то вполне ее чувствовал! А вот она вела себя совсем невинно, как мои сестры в детстве. Правда, что ли, не понимала? Или в реальном мире была ну совсем ребенком? И ведь не отговоришь. И других вариантов нет. А она будто и вовсе не смущалась. И не заигрывала. Но все равно никто не укреплял так свою выдержку, как я во все эти ночи. Я ведь боялся… боялся не сдержаться. Сотворить непоправимое. И, наверное, ни одна разведшкола не задала бы мне такой тренировки! Да и не был я никогда в разведшколе, меня всему учила жизнь…
А вот Александром Джонсоном, английским журналистом, назвался я явно из-за Джинни. Внешность, по ее словам, подходила. И я был склонен доверять своей подруге в таких вопросах. Это, конечно, не значило, что она определяет всю мою жизнь. Но жизни этой самой я без нее не представлял. Даже странно, как быстро это случилось… Может, судьба? Невероятная. Даже дикая для убежденного коммуниста. Но отчего-то и в мыслях нет не принимать ее».
4
«Когда мы перебрались из Шанхая в Японию, ничто, по сути, не изменилось. Ни в моей работе… ни в наших отношениях. Они по-прежнему оставались скрытыми от всех.
Джинни однажды просто рассмеялась, довольно неожиданно для меня:
– Ика, да ведь тебе завтра сорок! Ты со всеми флиртуешь и всех обнадеживаешь – и меня в том числе.
И я вдруг покраснел:
– Обнадеживаю?
– Чтоб никто не обижался, а тебе польза для дела. Все нормально, только я причем?
– Ну, ты-то очень даже причем!
– Тогда почему мы еще даже ни разу не целовались? Или ты… не хочешь этого?
– Я коммунист и разведчик. А ты там, у себя, – маленькая девочка.
– Но это – там. А здесь… Да, если честно, я и дома-то давно не чувствую себя маленькой.
– Это почему?
– Жизнь заставила.
– Вот же… Только я все равно не вправе.
– А я тебя к нам заберу. Когда дочитаем твои записки…
Она так спокойно это сказала! А у меня, кажется, глаза стали круглыми.
– Заберешь?! Как?
– А как только… закончится твой путь.
– Ты собираешься вытащить меня отсюда, когда я умру?
– Или раньше. Тут главное – успеть вовремя.
– Но все же – как?
– Как-нибудь.
– Волшебство такое знаешь?
– Пока не знаю. Но придумаю.
– А если не получится?
– Тогда давай заранее тайно поженимся.
Я растерялся:
– Я не то чтобы против, но… Тебя же только я вижу! Странная свадьба будет…
– Так тайно же и значит для себя!
– Это верно. Но, собственно, женить все равно кто-то должен.
– Сами перед Богом разберемся.
– Бога нет.
– Ну пусть даже так, но остальных это и вовсе не касается. Место подходящее найдется, я надеюсь?
– Ну парк какой-нибудь… – я очень надеялся, что сказал то, что надо. Она тут же просияла вся:
– Отлично!
«Что же мы делаем?» – билось в моей голове. Но, впрочем, старая добрая немецкая романтика, сколько ее там во мне осталось, нашептывала – все правильно. И противиться этому шепоту не хотелось совершенно. Пусть все так и идет. Уверен, что все будет, как надо. И сам не знал, откуда такая уверенность. Может даже – от нее, от Джинни? Хотя как же это не вписывалось во всю мою жизнь! Но, если подумать, и сама жизнь эта с некоторых пор едва ли во что-то вписывается. Так что пусть. Лишь бы легенде не помешало. Но с другой стороны – никто не узнает, не увидит… Так что не помешает.
…Вот так и началась самая удивительная ночь в моей жизни. Да и в жизни Джинни, кажется, тоже, хотя кто знает волшебников? Может, у них так принято! Надо бы расспросить.
– И часто у вас такие свадьбы?
– Такие?
– Ну, тайком. Невидимые, – надо же, лучше слова не подобрал…
– Иногда. Но кто-то всегда знает. Хотя бы жрец. Кому-то же надо сочетать браком. Так что мы – исключение.
– Ну надо же!
– Тебя это не пугает?
– Изумляет.
– Ты меня хотя бы любишь?
Ее простой вопрос почему-то ошеломил меня. Ответ же вроде очевиден…
– А как иначе?
– Хорошо, если так. У меня с уверенностью в себе… паршиво.
– А… с уверенностью во мне?
– Никаких сомнений.
– А если ты уверена во мне, в моих словах, в моих чувствах – зачем в себе сомневаться? – я взял ее руку.
– Спасибо, Ика!
Джинни просияла солнечной улыбкой – и вдруг оказалась так близко… Наш первый поцелуй… Все стихи и романы, оказывается, не могут передать – каким это бывает. А прежний мой опыт – тем более. Да как будто его и не было этого опыта. И впрямь все впервые. И сердце замерло, как у мальчишки. Будто это случилось в ту нашу первую встречу. Когда оба мы были детьми. Так сладко, так тепло… и почти невинно. А сколько впереди! Ведь мы только вступили в парк. И сегодня он казался мне на удивление прекрасным, созвучным моему настроению. Хотя ведь даже луна не светила. Словно и она соглашалась хранить тайну. Но для нас эта ночь была светла. Джинни опустилась на колени возле какого-то камня. Потянула меня за собой. Я встал на колени рядом с ней. До чего же странно…
Что говорить – я не знал. Но и она обошлась без слов. Но я понял – просила мысленно благословения для нас обоих. У кого вот только? И должен ли я делать то же самое? Наверно, нет, раз не знаю, как. Оставалось надеяться – Джинни попросит за нас обоих.
И чувствовалось – так и происходит. Мы действительно соединялись. Даже не касаясь друг друга. Но эти узы – я знал, чувствовал – было не разорвать. Вот и прекрасно. Я и сам не хотел ничего другого.
Сколько мы простояли так – кто знает? А потом ушли, взявшись за руки. И разнять руки сейчас казалось немыслимым. Я так и провел ее к себе – за руку. Сквозь стену, кажется. Во всяком случае, мы оба стены даже не заметили. Как и ничего вокруг. Мы видели только друг друга. Даже во тьме.
– Теперь мы вместе? – спросил я.
– Навсегда. До конца этого мира и после конца.
И прозвучало это совсем не шуткой. Она же обещала. И вдруг подумалось – я теперь стал частью ее мира. Может, и не так уж невозможно это – выбраться за пределы своего мира, своей судьбы?
А пока – хоть на эту ночь отпустить себя на волю. Первый, робкий, пробный полет… Первый для нас обоих. То есть ну да… да к чертям прошлый опыт! Ведь впервые влюбился… по-настоящему! Всем своим существом. И все словно впервые.
Неужто сейчас разделим ложе… тоже по-настоящему? Я вздрогнул от внезапной мысли – насколько все это окажется настоящим для Джинни?
– Тебе в твоем мире за это ничего не будет, родная?
– Я же заберу тебя прежде, чем кто-то заметит изменения…
– Но ты уверена, что все получится?
– Сейчас да. И я очень хочу попробовать… сейчас. Не медли. Пожалуйста.
И мог ли я отказать в этой просьбе?
Я прижал ее к себе. Рядом мы лежали много раз, но… не так. Теперь она прижалась ко мне всем телом. Я чувствовал ее, а она – меня. Будто нас ничто и не разделяло. Или же так всегда и было? Но я только сейчас это понял. Когда мы стали готовы перейти на новый уровень отношений. Будто глаза открылись. И можно было правда не останавливаться. И Джинни будто бы тоже осмелела. Так и льнула ко мне, как живое пламя. Обжигала… Но я и рад был гореть. И, пылая, ласкать ее. Даже не разбирая отдельных ощущений. Прислушиваясь больше к ее собственным. Или, по крайней мере, стараясь. Хотелось, чтобы ей было хорошо. Ведь мне выпала такая честь… И это даже больше чем просто быть первым. Это – как вся жизнь, как целый мир… Новый мир, которого я не знал раньше. И не мог знать. Может, этот мир и правда был более настоящим? Для двоих. Вне войны и политики… не думал, что скажу такое, но иногда надо. Надо побыть просто… человеком. Любящим и любимым.
Ведь никто как не знал, так ничего и не узнает. Только она».
5
«Вот так изменились наши ночи. Нет, я по-прежнему допоздна просиживал за пишущей машинкой. И Джинни никогда не мешала мне работать. Иногда я думал, что мало кто из женщин на ее месте так смог бы. А она была везде и всюду со мной – или летала по моим поручениям. И вот так мы жили семьей – ну разве что нежиться по утрам стали на час дольше. По весьма уважительной для нас обоих причине.
А обстановка вокруг все накалялась. Я не мог этого не замечать даже после всех перемен, случившихся в моей жизни. Да для того я и работал в Японии, чтобы замечать…
Дело шло к войне. И моей основной задачей, как и задачей моих товарищей, становилось сделать так, чтобы Стране Советов хотя бы не пришлось драться на два фронта. И одного-то хватало с избытком. Хорошо, что японское правительство прислушивалось к мнению членов нашей группы. И все же – как по минному полю ходил. Чем дальше – тем интенсивнее мы передавали информацию в Центр. Это не могли не заметить. Надо было медленно, по одному исчезать из Токио. По одному… или, в моем случае – вдвоем. И мы – последние. Джинни это знала, и поэтому явно волновалась – за меня, конечно.
– Я тебя украду!
Она заявила это так решительно, что я невольно вздрогнул.
– Ты говоришь о…
– Я уведу тебя в свой мир. Уже пора. Иначе тебя арестуют и… дальше тебе лучше не знать.
– А ты знаешь?
– Я-то знаю… Потому и говорю – пора.
– А как же… на Родину, в Союз? Неужели нельзя будет хотя бы увидеть родные места, ну, перед тем, как…
– Увидеть – можно. Но только никто не увидит тебя.
– Но почему?
– Потому что твое время в этом мире заканчивается. Как и записи.
Не нравилась мне такая перспектива… Совсем. Неужели действительно пора исчезать? Но иного выхода как-то не было видно. Только смерть. А это мне нравилось еще меньше.
– Ну что ж… А все же, как ты собираешься меня вытаскивать?
– За руку.
Я подумал, что ослышался:
– Как – за руку?
– Возьму да выдерну. Ты только держись покрепче.
– Попробую. И когда же держаться?
– Сейчас.
Я даже переспросить не успел. Просто схватился. Так крепко, как только мог. И тут же ощутил, что меня куда-то потянуло… Вверх. К свету. И это не метафора. Свет в самом деле был – такой яркий, что мне подумалось: до этого я просто не видел настоящего света. Даже в Москве. Но вот сейчас этот самый настоящий свет окутал меня целиком. И едва не растворил. Признаться, я даже испугался… на мгновение.
А потом вокруг загалдели… очень многими голосами.
– Джинни, наконец-то ты очнулась!
– Где ж ты была, да откуда с мальчиком вернулась?
С мальчиком? Это обо мне, что ли?
Открыл глаза, быстро ощупал себя.
– Мальчика зовут Ика, – раздался голос Джинни. – Ика Зоргфальт».
Июнь-ноябрь 2014