А если по правде, я люблю депрессировать.
Особенно ночью. Пока мама спит, я беру нож в одну руку, сигарету в другую. Дым льётся потоками лёгкого тумана, а пепел рассыпается, как уголь, которым разжигают огонь. На балконе меня пробирает холод, я мигом продрагиваю и заворачиваюсь в тёплый, как ладони, плед. Нож сложен за пазуху, из двух способов утешить страдания, я выбрала курение. Именно оно затмевает сознание своим едким воздухом, которые люди зависимо, втягивают в свои лёгкие.
Ночной город. Центр. 3:49, суббота. Из тысячи окон горит только одно, и оно принадлежит мне. Город обуревал покой. Когда я перестала спать по ночам, то заметила это странное явление. Хоть раз за ночь, по статистике, на улице должен кто-то проснуться. В какой-либо комнате обязан зажечься свет. Нет. За неделю никого, кроме меня, ещё не было. Первые лучи света в домах загораются часов в семь, когда небо потихоньку окрашивается в голубой оттенок утра. Облака начинают прилетать в наш район, пытаясь скрыть жёлтые точки, горевшие ночью повсюду, немного позже. Но когда люди видят свет снаружи, они автоматически включают его внутри.
Затягиваюсь. Пар, практически, моментально рассеивается в воздухе, делая его чуточку мутнее обычного. Фонарь под окном, освещающий тротуар, ведущий к нам под арку, как всегда начал мигать. То горит, то нет. Похоже на замыкание. Что-то мне подсказывает, что лампочку пора менять, или произойдёт маленькое чп. Она стоит там со времён переезда моей тётки в Центр, но с того момента на улицах совсем ничего не поменялось. У нас слишком большая страна, чтобы депутат мог обеспечить всех и во всём. Хотя Центр до сих пор престижная шишка, думаю, он мог бы подумать, что с ним можно сделать.
Руки повисли над перекладиной, отпуская сигарету из пальцев. Она летела вниз и разрыхляла пепел, показывая, как именно люди разрушают чьи-то мечты. Я стояла на седьмом этаже крупного небоскрёба и следила, как обычная тонкая палка, превращается в отдающую оранжевым бликом, крупинку. После глотков никотина, я несколько раз подышала свежим воздухом и вернулась в комнату. Зарывшись под плед, я стала просматривать телефон. Сообщения:
«Привет, как дела?»
«Привет, что не спим?»
«Спокойной ночи»
«Мне скучно, погорим?»… банальности, банальности, банальности, причём пишут люди, совершенно не знающие меня, или которым до меня нет дело. Но вот следующее сообщение ввело меня в ступор:
«Вали спать, у тебя завтра концерт, отлёживайся»
Кевин. Только он может разговаривать со мной в таком тоне.
Для остальных применение какого-либо тона в мою сторону не воспринимается с добрыми намерениями.
Кевин, концерт, отлёживайся… Блин, нихрена не поняла из написанного.
«Отправлено: 2:28, Кевин МакГрегор»
«Заходил час назад». – Кажется, если я спрошу его что к чему, он мне не ответит. Уже представляю его спящим на своей двух-спальной кроватке и тихо посапывая через сон, обнимая огромного плюшевого медведя. И ногу на него закинув. И голый. И с маленьким членом. И, ладно, этого достаточно, чтобы быстро прильнуть к сатиру и выблевать полное содержание своего желудка. Поэтому я постаралась придержать фантазии в корке своего мозга, а не в потоке мыслей и написала ему:
«Что?»
«Что ты несёшь?»
«Опять втягивался что ли? Не смешно, блин»
«Если ты не ответишь сейчас, я позвоню»
«С тобой вообще всё в порядке?»
«КЕВИН»
«КЕЕЕЕЕЕВИИИИИН»
«Ну вот что ты за человек, как всегда. Не найдёшь свободной минутки ради меня, я всё равно по ночам не сплю»
«Самовлюблённый эгоист :с »
«Что за концерт? Кевин»
«Ты задолбал»
«Пидрила, сейчас позвоню»
Да, примерно такие у нас с ним нежные переписки. Темперамент у меня железный.
«Ты нарвался, старик», - последний раз отправила я ему и набрала номер.
…Телефон резко завибрировал на тумбочке около кровати и включил альтернативный рок сначала на всю комнату, позднее, на весь дом. Электрогитара гудела, пока на другом конце трубки раздавалась классическая музыка, заменяющая гудки. Барабаны зазвенели по ушам, голос вокалиста заорал в динамиках и юноша, наконец, резко встав с кровати, быстро ответил на звонок…
Я заржала
- ТЫ ДУРА?! – Шёпотом «проорал» он.
- По сравнению с тобой, нет. – Мой голос прерывался в истерических усмешках над другом, не позволяя чётко выговаривать слова.
- СКОЛЬКО ВРЕМЕНИ, ЧЁРТ ВОЗЬМИ, ТЫ ВООБЩЕ В КУРСЕ?
- Я не сплю, не помнишь? Ты не отвечал на мои эсэмэски, мне пришлось позвонить…
Я не могла успокоиться.
- Ты идиотка?! – Уже менее пассивно спросил Кевин. – Ты понимаешь, что подняла весь дом на уши.
- Сорян, я просто хотела узнать, про что ты написал. Какой нахрен концерт?
Кажется, он обдумывал ответ или размышлял, до какой степени у меня развит склероз. Послышалась пауза, после чего парень произнёс совсем тихо.
- Ты, что, действительно дура, скажи мне. Концерт. Блин, школьный! К которому мы каждый день готовились.
- Ты тупой, или как? – Риторический вопрос от меня.
К которму мы каждый день готовились… Что за бред? Или он гонит, или я торможу.
Я начала вспоминать. Каждый день… Да, у нас каждый день были тупые репетиции, где все старшие классы собирались и пели церковную песню на Рождество, но я практически ничего не помню, поскольку каждую репетицию или падала в «обморок, от того что была донором и сдавала три литра крови для маленьких и бедных больных африканских детей», или голос охрипывал. (Честно, в обморок я падала всего один раз, чисто поржать, всегда удобней было приходить с посаженным голосом.)
- Что?! Он разве завтра?
- Да.
- А туда обязательно идти? Я ведь могу повторить перед всеми гениальную сцену, продемонстрировав актёрский талант бедной Эм, не устоявшую на ногах более пяти минут…
- Тупииииица, нас как бы с уроков отпустили. Те кто не поёт, должен пойти в школу.
Пф, тогда ясень-пень, другое дело.
- Но… там же можно не петь?
Через трубку я поняла, как Кев пожал плечами. Люблю ощущать его на расстоянии. Или же не могу от этого избавиться.
- Наверное. В любом случае сбор полседьмого в школе.
Я ухмыльнулась. Уроки вроде как рано, а концерт вечером… странно что нас с них освобождают.
- Ладно, приду, - Но Кев обожает читать мои мысли и всё обламывать.
- Утра, - поправил он.
- ЧТО? – Пол. Седьмого. УТРА. Я мысленно матернулась. – Через два, блин, с половиной часа.
- Вот именно, поэтому ЗАТКНИСЬ И СПИ. И мне дай немного, идиотина.
- Мудила, - обозвала я его в конец и выключила мобильный. Люблю Кевина. Он единственный принимает меня такой, какая я есть, несмотря ни на достоинства, ни на недостатки. Ему всегда было всё равно, матерю я его, или же нет, добрая я или злая, его отношение не поменяется никогда. Он не из тех людей, которые любят носить людей как украшение: сегодня с этим, завтра с тем… Ему не нужны богатые, хоть даже из жалости, он не подружиться с бедными, не нужны красивые, не нужны лесбиянки, геи, трансвиститы, просто чтобы загнобить их после. Ему нужен его человек. И вроде как, я им стала. Потому что конкретно для меня, он и есть этот человек.
Но я не хочу думать, что я не единственная. Нельзя бросать просто так человеку что - то в лицо, особенно слова, от которых больно. Кевин только мой, и больше ничей, но что будет, если он вдруг скажет, что я ему нахрен не нужна? Он обаятельный и сексуальный, что если у него появится девушка и он совсем забудет про меня? Пока он будет гулять с ней, я буду так же курить на балконе. Пока он будет целоваться с ней, я буду наблюдать за этим процессом обсасывания языков внутри рта, стоя у его, обрисованного граффити, шкафчика. Пока он будет трахать её, я буду рыдать в подушку и убивать себя за потерю единственного друга, который у меня был, но которого больше не будет. Ведь я умру для него подсознательно лучшего друга. Даже знаю, как всё это произойдёт (осваиваюсь на «любимой» Санта – Барбаре придумывать любовные интриги в жизни Кева):
Пункт 1. Знакомство
Красивая обворожительная блондинка встретила симпатичного накаченного парня и подсела к нему за парту; за обеденный стол в столовке; за место на трибуне для регби. Или же подошла к нему в школе; на улице; ворвалась в дом. Они знакомятся. Её имя Анжелика; Элизабет; Хелен. Его Кевин. Она пытается подкатить к нему и начинает навязываться. Он слишком равнодушен. Они расходятся и он забывает о ней.
Пункт 2. Встреча
Она встретилась с ним неожиданно через неделю; месяц; год. Она ещё не забыла о нём, а он удивлён радующей встрече. Они обнимаются и начинают болтать. Она становится для него предметом наблюдения, её красота завораживает его тёмные глаза. Они заходят в парк; кафе; дом. Она говорит с ним искренне, а тот даже не пытается вникнуть в суть слов: просто, что она говорит с ним, одно из самых великих чудес света. Именно разговором можно проникнуть в душу человека изнутри. Она приятно удивлена тем, что он заинтересован ею. Но вскоре это заканчивается, он просит её телефон, она диктует и влюблённые порхают в разные стороны, оглядываясь назад, друг на друга.
Пункт 3. Эйфория.
Но есть и ещё кто-то в его жизни. Аманда, лучшая подруга, которую он не бросал несколько лет. Он для неё важен примерно, как воздух, но теперь он дышит другой. Она замечает это и пытается проводить с ним время чаще, но тот постоянно срывается на неё и уходит. Мучает её. Пытает. С возвращением домой, девушка обливается слезами: она пытается скрывать эмоции при нём. А потом, нож, кровь, сигареты, героин… Он до конца сломал её. Последний штрих решает падение.
Пункт 4. Исход.
Они гуляют по городу, держась за руки и кромсая мороженое. У обоих отличное настроение, оба счастливы друг с другом. Не замечают, как заходят в её двор. Огромный небоскрёб верхушкой путается в тумане, но не беда, ведь героиня живёт все лишь на седьмом этаже. Она кладёт предсмертные записки на стол, рядом с дневником и встаёт на перекладину. Средь бела дня, она видит их. Может, она бы и передумала, не появись они здесь, но эпичная смерть на глазах у виновника очень даже в её духе. Она отводит ногу, за ней тянется и вторая. После: свободное падение, чувство лёгкости, невесомости. Ты думаешь, будто неуязвим, даже если тебе осталась пара секунд. Это самая прекрасная смерть, какую тебе только можно представить.
Он отводит глаза от девушки и смотрит на другую. Она летит. Летит. Никогда не говорила, что она может быть птицей. Нет, она легче. Она скорее как бабочка. Чёрные как смола волосы развиваются по ветру, белая сорочка на ней порхает в воздухе. Ангел. Или же наоборот, демон. Он не успел разобраться в ней раньше. Но сейчас слишком поздно. Поезд упущен, фары погасли. Фантом, наконец, соприкасается с Землёй, издавая выкрик отчаяния. Но теперь с ней всё хорошо. Теперь она не будет изводить себя ради одного человека. Ради одного предателя….
Я усмехнулась. Да, это в духе ВБХ – ванильной бабской хрени. Иногда пропирает, а всё же, я не стану заканчивать жизнь суицидом, лишь потому, что у меня не останется друзей. Я найду повод полегче, чтобы было и быстрее, и менее больно в эмоциональном плане. А когда их не будет, я придумаю себе себя. Буду разговаривать с собой, гулять с собой, учиться с собой, ржать с собой, есть с собой, спать с собой, я буду самым лучшим другом для себя на свете
Расправляю кровать, заворачиваюсь в одеяло и оставляю один небольшой порез на руке: так, на всякий случай. Принимаю снотворное и засыпаю.
А за окном блеклый, перемигивающий фонарь искрится и в конец вырубается совсем.
***
Полседьмого, чёрт, полседьмого… Какого они посылают нас в школу ПОЛСЕДЬМОГО.
Даже уроки начинаются не так рано, но полседьмого…блин
Снотворное подействовало, поэтому, когда будильник орал на весь дом я мило, свернувшись в калачик под одеялом, спала как младенец. Зато проснулась мама. Она отключила будильник, и начала меня трясти пока я не вскочила от испуга. Самое отвратительное, что может быть в жизни, это резко просыпаться под воздействием снотворного. Сначала ты резко встаёшь, у тебя мерещится в глазах, образы вещей всплывают рябью, и кажется, будто именно сейчас, ты грохнешься в обморок…движения замедлены, они совершаются плавно и безмятежно…ты очень хочешь спать…ты заснёшь прямо здесь и сейчас, если бы не чёртова бодрость. Сон затмевает твой мозг, но, один момент, мозг уже заработал. И ты находишься в слегка странном состоянии, ты не слышишь звуков, смутно видишь что-либо вокруг себя, делаешь всё слишком медленно, реакции никакой… И так продолжается минут десять.
… Человек-дерево стучит в окно и машет мне осиным гнездом… Стрекозы по одной вылетают оттуда и спешат мне прямо в рот, чтобы разъесть желудок…. Хотя, как они перебрались через пулепробиваемое, пятнадцати-слойнозащитное стекло….
Мама этого, естественно, не знала.
- Эм, что с тобой? – Спрашивает она, гладя меня по плечу.
Я протираю глаза. Хорошо, что сплю я в пижаме с длинными рукавами, иначе мама увидела бы порезы и незажившие шрамы от самомазахизма.
- Да… ничего… - Отвечаю я как можно спокойней. – Сколько времени?
…Вау, я не думала что потолок увешан сдутыми резиновыми шариками бежевого цвета, сверкающими даже в темноте… или это презики?
- Сорок минут шестого. Ты чего так рано?
Грёбанные глюки… когда же вы закончитесь!?...
- У нас… - Я начала массировать веки. – Концерт будет. На Рождество.
Мама поглядела на меня, наверно хотела спросить во сколько, но боясь, что ненароком грохнусь, я сказала:
- Всё в порядке. Иди, спи, рано же.
Она кивнула и вышла из комнаты, шурша домашними тапками по паркету. Я же матернулась про себя и начала рыться в личной аптечке. Успокоительные, они каким-то образом помогают быстрее прийти в себя при таких симптомах. Только, примерно, через, часов пять, меня выблёвывало различными внутренностями, но больше никаких признаков сонливости не замечалось.
Я быстро побежала умываться, почистив зубы, я прибежала в комнату и начала краситься. Макияж я наносила только на глаза, кожа у меня была чистая, без прыщей и веснушек, но сухая. А глаза, при разном освещении, были или светло-серые, или кристально-голубые. Их нужно было подчёркивать чёрной тушью и карандашом, под цвет волос, так я выглядела как самый настоящий гот. В принципе, я им и была, ведь зачастую ходила с друзьями ночью на кладбище и выкапывала могилы. Сатанистка грёбанная. Но в малой степени, самые различные субкультуры оставляют меня в равнодушии.
Накрасившись, я надела чёрную юбку, чёрные колготки, чёрный лифчик, чёрные браслеты и белую рубашку. Выглядело здорово и мне оставалось только собрать сумку.
«Хмм, Аманда, ты сегодня не идёшь на уроки…Скоро Рождество. А последний раз в этом году можно и повеселиться», - решила я и отперла замок к тайной полке, с другой стороны книжного шкафа. Дозы… их нереальное количество бросало в дрожь, только от четверти уже передозировка… Я взяла немного снарядов, травы, таблеток и порошка. Положив в сумку, я прошла в гостиную и остановилась рядом с сейфом. Код: День похорон папы. Блин. Папа. Уже и не помню когда.
Вообще, по идее, я не должна знать код. Сейф в основном охраняется только от меня, мама давно знает, что я в любой момент могу без предупреждения взять её деньги. Но если дело касается бабла, то я профи во взломах всех кодов и паролей. Поэтому у нашего ящика пароль будет…
«2108» - Двадцать первое августа, день, когда мой родной отец, к счастью, скончался и покинул нас, отправившись в мир иной. Если в жизни происходит дерьмо, я встаю на колени и бормочу: «чтоб отцу сейчас было так же херово, как мне. Аминь». Между прочим, получше ваших бессмысленных молитв и посланий Богу – Великому Творцу Вселенной Номер Два, после меня. (Спасибо Хажилову за это определение, теперь буду употреблять его как можно чаще, - прим. автора)
Я ввела пароль и дверца отворилась. Да, за страховку денег у нас навалом, но я взяла всего лишь семьсот баксов и закинула их в сумку. Если мама или учителя спалят меня с ней, мне ****ос.
Волосы, туго завязанные в косичку, мягко ложились на левое плечо, я была и милой, и страстной, но выглядела не очень то для церковных подпевок. Осмотрев, замела ли я следы всего того, что только что сделала, я надеваю куртку и выхожу из дома. 6:19 AM.
В школу я прихожу в 6:44, за что на меня орут и посылают петь в задний ряд за крайне обестыженный внешний вид. Я улыбаюсь, но скрывшись за спинами других школьниц, показываю этому дирижёру средний палец.
Мы находимся в актовом зале. Он слишком мал для паралели десятых классов, меня то и дело, толкают какие-то едва знакомые ребята или вовсе сшибают особо наглые козлы. Я охватываю взглядом людей и вижу, что шикарно одевалась зря. Всем дают какие-то костюмы, но позднее замечаю, что… Господи, нас переоденут в монашек. Мо. На. Шек, блять. Вместе с пацанами мы будем позориться в этих чёрных костюмах и белым платком, охватывающим голову и закрывающим волосы. Обожаю свою любимую школу, никогда ещё меня не разочаровывала, чертовка.
Какой-то пацан, увидев форму, пошёл со сцены и вышел из зала. Я чуть не пошла за ним, но едва получив грозный взгляд Мисс Доллз (моей любимой классухи) остановилась, и ограничилась всего лишь аплодисментами. Меня подхватили остальные ученики, а парень, на миг появился в дверях и поклонился. Это было забавно, но на нас закричали, за то, что мы слишком распускаемся и, пожав плечами, старшие классы замолкли. Зато я нашла Кевина и мигом пристроилась к нему.
Он молчал.
- Игноришь?
Он до сих пор молчал .
- Кев, ты че как баба? – Рассмеялась я и снова минуту ждала его ответа.
Ничего.
Я ударила парня по плечу и томным шёпотом прошептала тому на ухо.
- А я то думала, повеселимся с тобой. «Семки» для этого взяла, ну как хочешь.
Семки – кодовое слово наркоты. Их грызть то же самое, что и втягиваться: сначала грызёшь одну, тебе приятно и потом не можешь остановиться, не съев всю пачку целиком. Гопники – это некие зависимые от семечек. Ещё ни разу не видела такого, чтобы кто-нибудь из них их не ел.
Кевин оживился. Глаза запрыгали: не так давно у него была медаль самого зависимого наркомана в нашей школе. Это было ужасно. Он постоянно шмыгал по углам и кололся. Рука начала неметь, я просила его остановиться, но он не слушал, он никого не слушал, кроме очередной дозы. Ему стало настолько плохо, что он вколол её себе в язык, и пришлось вызвать врачей. С ним долго боролись самыми разными способами: гипонз, уменьшение дозы, даже электрошокеры… То, как он ломался, было ужасным зрелищем, но он выдержал и из всего пользовался лишь травой. Трава, это не страшно. Только после всех этих мук, я поняла, насколько силён Кев. И я начала тянуться к нему, но до конца, всё же не дотянется никто, и никогда.
«До конца», - мои мысли настолько извращены, что я даже не могу думать здраво, путаясь в сплошных потоках пошлости.
Но поскольку он действительно такой сильный как я о нём говорю, то ответил:
- Иди нахер, а? – Ответ был слишком предсказуем для него. Я поджала губы.
- Ну Кев, скоро же Рождество…
- Не смей принимать эту дрянь. И мне не втирай.
Я разозлилась.
- Да, блять, что с тобой происходит?! Ладно, как хочешь, втягиваться не будем, но ведь просто отметить лишним не будет.
Парень просто спустился со сцены и взял костюм.
Кевин меня посылает. И ни хера не в шутку.
Остановите планету, я сойду.
Всё происходит прямо таки, как по моему сценарию… Может быть и печальный исход неминуем? Только, он не говорил мне, что с кем-то замутил. Он вообще ничего не говорит.
Я глубоко вздохнула и села в зал, рассматривая новости в телефоне. Многочисленные сообщения и сообщения, на которых мало, кто мог бы ответить. Снова писали какие-то неизвестные мне люди. Зачем они это делают? Я, конечно, всё понимаю, вся школа меня знает, половина считает пантовой и «крутой» (как я им сочувствую), но что они хотят сделать за счёт того, что я им отвечу? Самореализоваться? Почувствовать себя нужным? Не знаю. Такие люди всегда вводят меня в ступор, я не понимаю, что можно с этим делать и просто-напросто игнорирую их.
Опираясь на раннее сказанные факты, создаётся вопрос.
Не то же ли самое ощущает, Кевин?
Всё было бы понятно, если бы мы не общались до этого. У меня плохая репутация в школе, однако, никто никогда не оскорбляет меня вслух. Все обсуждают только исподтишка, боясь моих пассивных выражений на их счёт. Именно за это, я так популярна в школе: я единственная из баб, здесь учащихся, кто умеет постоять за себя. Чувство собственного достоинства имеется далеко не у всех, а лишь у слишком самовлюблённых, в психологическом плане, учеников. По темпераменту я – эгоистка. Рисковая и опасная для общества личность. В подростковом возрасте у многих такое бывает, но только не у нас. Наша школа, будто райское чистилище на небесах: в ней учатся сплошные ангелы. В Центре все школы квалифицированные и порядочные. Единицы отсюда способны просто-напросто матернуться, а про девчонку, у которой в комнате имеется целый склад наркоты и говорить нечего. Конечно, пойдут слухи, конечно, она будет популярной.
Конечно, её будут бояться, и, конечно же, у неё не будет друзей.
Типичный сценарий счастливой девушки, не так ли?
Но Кевин, он другой. Он будто бы единственный на Земле понял меня. Я помню, как этот юный МакГрегор всегда ходил в сторонке и ни на кого не обращал внимания. Как бил тех, кто его за это гнобит. Как пропускал мимо ушей сплетни о его, якобы, бессмысленной жизни. Как неравнодушно относился к слабым, которые не могли защитить себя в случае стёба. И как смеялся каждому прохожему ученику в лицо, мол, ему похер кто ты и что ты, МакГрегор есть МакГрегор и тебя это никоим образом не касается.
Кев и Эм – синонимы.
Они никогда не должны были утерять весь смысл в своей дружбе, тем самым, став полной противоположностью друг другу.
Сама в шоке, что это случилось.
…Хотя, нет, вру, ничего ещё пока не случилось. Я как всегда всё драматизирую. Пока ещё можно в любой момент всё исправить.
И не нужно лишь слепо верить в это. Нужно действовать, причём без чьей либо помощи.
«Я верю в тебя, Эм. Правда»
Остаётся лишь подняться и, встав на задние ряды в форме монашки, запевать песни о Рождественских чудесах.
***
Прошло два часа мучительных репетиций и стало ясно, для чего директор устроил такой религиозный маскарад. В десять мы будем выступать в католической церкви, с остальными цивилизованными школами Центра. Каждый споёт свою песню, а в финале, мы вместе споём «We Wish You a Merry Christmas» и разойдёмся. Мероприятие будет длиться целый час. Целый час скуки и кровопролития из ушей.
Тем временем часы показывали без пяти девять, и ученики начали собираться.
Мы шли к школьному автобусу. До церкви ездить примерно полчаса, поэтому я подсела к окну и включила плеер. А зря. Вскоре ко мне подсела одна шлюшенция из одиннадцатых классов. Ненавижу её, по ней видно, что взаимно. Просто все места в транспорте были заняты, никто не хотел садиться с Самой Амандой Элисон Уилкерсон, если этот человек вообще был адекватен. У Джулии Эрики Джордан же, с психикой была беда. Она считала себя самой красивой и постоянно зазнавалась. Единственный плюс: ей было похуй на всё и всех. Она не была из отряда «послушных детей из школы Центра», её всё время замечали с сигаретами, и нередко она являлась бухой в полицию. Чем-то похоже на меня, кроме того, что у этой была куча парней и в придачу друзья (хоть и не из нашей школы), а я была вечно одинокой и затуманенной особой. По внешности, на четвёрочку сойдёт, её недостатками были тонкие губы, бледная кожа и круглое лицо. Брови были красивой формы и густые, которые можно не подкрашивать, волосы длинные и прямые, светлые, но с чёрным мелированием. Обычно Джулия затягивала их в тугой хвост, но пряди ложились на какое-нибудь плечо. Глаза у неё были немного темнее моих, они были, не то, чтобы серыми, такое слово им не подойдёт, они были пасмурными. Чёрт, её глаза хочется просто вырвать и вставить себе, в них можно просто-напросто утонуть… Убийца.
А я утопленница.
Сделав вид, что не заметила её, устремила взгляд в окно. Но она, похоже, не хотела скучать, и первая нарывалась на разговор. Только странно, мы не выносим друг друга с начальной школы, когда та впервые взяла мой рисунок дома на ферме и утопила его в унитазе, а я ей за это косу отрезала, и вдруг испытывает желание поболтать. Что ж, посмотрим, кто победит в этом сражении троллей.
- Всегда задумывалась, как ты поёшь. Не думаю, что голос обкуренной малолетки будет клёво сочетаться с рождественским церковным хоралом.
Я ухмыльнулась, но продолжала смотреть в окно. Не поворачиваясь, я произнесла:
- Писклявых страхолюдин, знаешь ли, тоже не очень приятно слушать, особенно в христианской церкви на праздниках. У людей, всё-таки, как-никак, Рождество, их переполняет радость и предновогоднее настроение, но после красивых песен в исполнении Великой ****аболки Дж Джордан, бедных стошнит жареной индейкой, съеденой ещё на День Благодарения и они обосрутся всеми, блять, жизненноважными органами, в надежде на быструю и спокойную смерть.
Я снова «втыкнула» один наушник. Играла песня «Sick Puppies – You're Going Down», чья мелодия, как ни кстати, характеризовала моё нынешнее настроение. Мне всё равно на эту бабу, ей всё равно на меня. Или нет? Люди, кроме Кевина, обижаются на мои оскорбления, у этой тоже, вряд ли стальные яйца. Долго не протянет, отсядет, или же постоит. Я просто невыносима. Чёртов гений, Эм.
Но, оказалось, эта стерва не собирается сдаваться.
- Скорее всего, они сделают это только потому, что увидят одно неприметное убожество под названием Аманда-Манда Уилкерсон. – Тупое оскорбление.
Хотелось что-нибудь сказать, жестоко съязвить, использовать все эпитеты и сравнения доктора Кокса по поводу ****ых шлюх, но следующее, что я произнесла, было весьма банально.
- Мамку свою еби, шалава.
Джулия обернулась. Умница, Эм, задела за живое. Лишь бы эта сучка встала и пошла от меня, пожалуйста…
Я, наконец, отвернулась от окна и посмотрела этой в глаза. Подняла брови, но та только улыбнулась.
- Моя мамка сама сейчас, **** таких же, как ты.
Нихуя ответ. Я пристально посмотрела на неё и повернулась обратно наблюдать просторы великой светской Америки.
Песня переключилась на «Slipknot – Vermillion Part. 2» и я, поджав губы, молчала. Стояла нагнетающая пауза. Она обосрала свою мамку и, если у неё есть капля совести, стыдится? Не похоже.
Прошла минута, две. Пять. Десять. Всё происходило в каком-то заторможенном процессе. За стеклом вечные небоскрёбы, наконец-то начали перевоплощаться с обычные двух-этажные дома всяких коттеджных посёлков. Так обыденно. Так мило. Наверное, последние места, куда меня и тянет и отталкивает. Когда хочешь, не можешь, когда можешь, не хочешь. Мне неприятен Центр, мне неприятны школы, мне неприятны люди, но даже если переехать в другой район, разве ты решишь проблему? Нет. Ты только сбежишь от неё, а впоследствии, забудешь.
Джулия решила снова заговорить своим мерзким и тонким голосом.
- А насчёт шлюх, я выбираю Кейси Симпсон. Она и симпатичней, и, как видно по слухам, сейчас мутит с тремя.
С тремя. Со сколькими же тогда, в данный момент, встречается эта Джордан?
Играю безразличие.
- Мне это неинтересно.
- И что? – Почти перебивает она. – Нужно же как-то заполнить пустоту между нами, ведь мы неладим с первого класса.
Я оборачиваюсь и с огромными глазами пялюсь на неё. После улыбаюсь, открыв рот от удивления.
- «Самое гейское, что я когда-либо слышала», - цитирую я Нейтона и смеюсь.
Она хмурится, но не как обычно. Не как тп.
- Блять, закрой уже свой рот, жалкая ****апроёбина, - говорит она мне, пока я ржу.
Никто ни разу не называл меня «****апроёбиной».
- Уебать бы тебя… - Говорит она и встаёт. Я уже радуюсь, что наконец-то добилась своей цели выставить её, но напрасно: ученики толпятся рядом с дверьми автобуса, чтобы выходить. Пора позориться! Добро пожаловать в дерьмо!
Мы выходим, вижу Кева. Он смотрит на меня, я же, в ответ, расправляю свои ресницы и не выпускаю того из поля зрения. После подхожу к нему.
- Мне надоело, что ты меня обсираешь, - всего лишь сказал он, но, сколько сейчас боли я пережила в эту долю секунды… - Девушка не должна быть такой. Тебе нужно становиться интеллигентнее.
- Ты дурак? – Сказала я ему и улыбнулась. - Какой нахрен интеллигентной? – Я приподняла юбку платья костюма монашки. – Такой что ли?
Я надеялась хотя бы на ухмылку. Но его лицо не выражало никаких эмоций.
Пока мы стояли напротив друг друга и у меня затекала шея, от того что сильно подняла голову вверх (Кевин был ужасно высоким, а мои 171 см оставляли желать лучшего), остальные дети группировались у своих школ. Казалось, их миллиарды. Учеников было невероятное количество, одна только наша школа насчитывает девять классов: три в каждой паралели старшеклассников. Все выглядели глупо в этих дурацких костюмах, дети не были похожими на церковных деятелей Центра. И всё же, как бы то ни было мы вошли в церковь и стали репетировать.
«Deck the halls with boughs of holly,
Fa la la la la, la la la la»
Слова этой песни очень странно звучали из моего рта. Я не лажала, но то, как я вообще пою, слышали единицы. Это была я, я, я, и я, ах да, ещё же я, забыли меня, я и больше никто. Поэтому конкретно в этой ситуации я просто симулировала пение, шевеля губами, но, не издавая ни единого звука. Спереди пели громко и высоко, сзади тихо и низко. В одиннадцатых пели единицы. Порепетировав, мы уступили место другой школе Центра, а сами уселись и ждали выступления.
Я сидела и смотрела на них. Я восхищаюсь ими. Если в нашей школе быть собой плохо, то у них же это круто. Я видела тех, у кого в носу, в губе, в языке и даже в бровях выступали серёжки. За замшей платья, на голых руках виднелись татуировки. «Central Industrial High School» - школа, где учёба доставляет наслаждение. Здесь всё неправильно, всё вверх ногами, но здесь люди живут. Среди них царил хаос и беспорядок, среди нас правила и нормы. Скучно, скучно, скучно… Нужно попробовать уговорить мать перевести меня туда, причём срочно.
Хотя, кажется, я знаю, что она скажет.
«Какого чёрта тебе это сдалось? Ты совсем больная? Тебе полтора года осталось проучиться и вали куда хочешь!»
«Ну мааааам…»
«Я всё сказала. Переходы только повлияют на твою успеваемость»
И всё. Даже пытаться не стоит.
Пока я разглядывала их опасные операции на теле, на мне остановился взгляд какого-то пацана из задних рядов. Он был практически копией Эвана Питерса: неординарные кудрявые светлые волосы оригинально сочетались с тёмными карими глазами. Губы расползлись в какую-то маньяченскую ухмылку, у щеки появилась ямочка. Раскрыв рот, я увидела дым, выходящий вверх и расползающийся по воздуху. Дым. В церкви. А он мне нравится.
Я улыбнулась. Он не сводил с меня глаз и смущал. Будто, действительно, какой-то зверь смотрит на добычу. Было и приятно и страшно.
Я взяла телефон и стала читать новости. Минут через двадцать начался концерт. Дети стояли в этих отвратительных костюмах на сцене для венчания, впереди было что-то вроде подставки, на которой аккуратно лежала огромная и толстая Библия. За учениками висело два полотна, на первом изображалась дева Мария с мелким Иисусом, на втором сам Христос на кресте. Мило, хоть и религия никогда не предвещает ничего милого.
Вообще-то я неверующая, но на христиан, мусульман или же буддистов мне совершенно плевать. Если только их вера не доводит до фанатизма (как Хажилова). Сильно верующих я презираю. Зачем молиться кому-то за пищу, когда ты сам её заработал? Зачем каждый грёбанный день ходить в церковь и тратить время и деньги на поставку свечей? Зачем постоянно полагаться на несуществующего Творца? Это всё бред. Люди не верят в призраков, но верят в Бога. Никогда не сомневалась, что существом «разумным» нас назвали существа далеко «неразумные».
А так, оформление церквей меня всегда поражало, и будет дальше поражать, я в этом не сомневаюсь. Все эти янтарные комнаты, фрески, расписные потолки, кресты, иконы, полы.… Это всё далеко банально, но ничего красивее, чем церкви (особенно в готическом стиле) я думаю, быть не может.
И здесь внутренности помещения превосходят мои ожидания. Особенно огромная, шикарная хрустальная люстра, до которой, казалось бы, сейчас дотронешься рукой. Она висит очень низко, но допрыгнуть до неё будет крайне глупо и невозможно. Я представила как раскачиваюсь на люстре туда сюда, будто лечу и испытываю жуткий экстрим под песню Сии:
«I'm gonna swing from the chandelier, from the chandelier
I'm gonna live like tomorrow doesn't exist
Like it doesn't exist
I'm gonna fly like a bird through the night
Feel my tears as they dry
I'm gonna swing from the chandelier, from the chandelier»
Кстати, ещё никогда не качалась на люстрах. Надо записать это в свой дневник важных дел, которые нужно совершить до моей смерти.
Прошло чуть меньше часа и нас вызвали выступать. Я встала позади и смотрела на монашек, батюшек и других людей, которые пришли сюда поглядеть на нас. Бессмысленная затея. Она им ничего не даст. И лишь мы прогуляли школу. Хотя уже не знаю, где лучше, здесь или там. Друзей нет совсем, даже Кев посоветовал мне измениться. Что на него нашло? Какая муха его укусила? Чем, я вдруг перестала его устраивать? Надеюсь это временно. А если нет, то, кажется, нашей дружбе пришёл конец. Я не собираюсь становиться другой только ради него. Если я когда-либо и сделаю этот шаг, он будет осознанным.
Спев нашу песню, мы не садимся. Другие ученики подтягиваются к нашей школе и готовятся к финальной песне. Пахнет потом, все толкаются и лезут вперёд, от этого мне становится не по себе. Голова слегка кружится, подступает рвотный рефлекс. Кто-то чуть не сбивает меня, кто-то наступает на ноги, кто-то нечаянно дотрагивается. Дерьмово. Так продолжается уже минуту, пока рядом со мной не встаёт тот красавчик-псих. Это очень странно, мы были полной противоположностью друг друга, хотя бы по цвету глаз и волос. Тёмные прямые волосы противоречили светлым кудряшкам, огромные выразительные голубые глаза противоречили милыми и добрыми карим (хотя они далеко не были маленькими). Он был выше меня почти на голову, кажется, он был тощим, но подкаченным. Между указательным и средним пальцем всё ещё оставалась сигарета. Он специально зажал её во рту передо мной, пока все пели, и выдохнул ароматный дым с запахом ментола. Я смотрела ему в глаза и невольно закусывала губу, после чего, взяла сигарету из его рук и затянулась. К сожалению, всё это повело к неправильным последствиям.
Пять часов, с момента применения успокоительного вследствие ужасного состояния после снотворного, прошло. К горлу подступила непереваренная пища за этот день, я резко отвернулась и меня прорвало. Прямо на сцене.
Милые слова «And a Happy New Year» внезапно прервались. Я издавала ужасные рвотные звуки от которому самому хотелось блевать. Из меня вылезало всё. Лужа в цвете колоритных красок была отвратительно. Там присутствовал и зелёный, и жёлтый, немного оранжевого и бордового. Я не видела их взглядов, но чувствовала. Я ожидала, что ученики начнут перешёптываться или ржать, но стояла полная тишина, если не считать звуков, как люди из церкви, пришедшие на наш концерт, поднимаются с мест. Все хотят посмотреть. Все хотят поиздеваться.
Меня прорвало ещё три раза и прошло. Я повернулась к детям. Они все недоумевали и ужасались: им было неприятно смотреть на это зрелище, мне неприятно было видеть их. Всё, о чём я сейчас могла думать: переключить внимание, переключить внимание…
Внимание переключилось, и начался настоящий хаос.
Следующие секунды в двух словах не описать. Парень, что курил рядом со мной, взял свечку из середины подставки, дарованную полотну Девы Марии, и со всей силы кинул в основание люстры. Сначала она покачнулась. Остановилась. Зал вздохнул, но рано. Люстра заскрежетала и резко грохнулась на пол, разбрасывая хрусталём в невинных учеников и монахов. Я тем временем, сидя наблюдала за этим и вытиралась платьем монашки, пока не заметила ещё одну страшную вещь. Поскольку внимание находящихся переключилось на люстру, они не заметили настоящей угрозы. Этот парень, взяв одну свечку, обронил другие, и те покатились в сторону полотна.
А Мария была ещё той горячей штучкой. Огонь разгорался, мы это понимали, наверное, вскоре он заполонит весь храм
Полотно загорелось. Я быстро сняла костюм и посмотрела на парня, тот лишь протянул мне руку и мы побежали со всех ног от этой жуткой церкви.
Уже на улице мы услышали возгласы отчаяния людей в церкви и запах гари, но бежали без оглядки. С одной стороны всё это очень захватывающе и круто, с другой у меня будет куча неприятностей из-за этого Питерса. Но было не страшно. Было весело. Он мне понравился и, кажется, я нашла нового Кева. Посмотрим, что скажет судьба и покажет время.
Или покажет он. Ведь закон «мы должны строить свою жизнь сами» никто не отменял.
Но мы забыли об этом и бежали, держась за руки к чему-то неизведанному. Первый раз в жизни я не почувствовала себя одинокой.
«Вместе».