(Рассказ Сабира Усманова № 4 — продолжение 2)
На следующий день, на наш спор наложился квартирный вопрос, и все сомнения отпали сами собой: эта поездка была предопределена, видимо, свыше. В спешном порядке мы сделали необходимые бумаги. Оформили доверенность на мое имя, документ, подтверждающий, что именно Наташа, после смерти родителей, как единственная родственница, является наследницей ферганской квартиры. Знакомый нотариус заверил, письменное подтверждение желания наследницы продать квартиру, мебель и вещи, и еще какие-то бумаги, которыми за определенную сумму снабдил нас, зарабатывая свой кусок с маслом на похожих, сомнительных операциях.
Большинство из его, как выразилась Катя, «филькиных грамот», впоследствии оказались абсолютно бесполезными, и нам не пригодились. Впрочем, я слишком забегаю вперед, как, наверное, всякий счастливый человек, старающийся как можно скорее решить все вопросы, встающие на его пути, и превращающиеся в проблемы, мешающие его счастью.
Самой главной задачей для меня, было, конечно, достать свидетельство о смерти жены, ведь без него я не был свободным и не мог жениться на Кате. И эта задача была наиболее трудной: не захоти Камалов, чтобы мне выдали такое свидетельство, и я не получу его ни за какие деньги.
Следующей моей задачей было договориться с бывшим тестем, чтобы он не подавал на алименты: очень не хотелось многие годы выплачивать чужим детям содержание на жизнь. Хоть я и понимаю, что дети не виноваты, но и своей вины не чувствую. Тем более они, настроенные Рахилей, всегда относились ко мне не слишком хорошо.
Ехать в Фергану приходиться на поезде: все посчитали, что для меня это самый безопасный способ передвижения, хотя я бы предпочел самолет. Дорога до Ферганы занимает целую ночь, и мне хватает времени, чтобы о многом вспомнить и о многом подумать. Я старался не втягивать в свои проблемы Катю, понимая, что обязан решить их сам, и Катя, видимо, тоже была такого мнения. Видя мою озабоченность, она не докучала мне разговорами, предоставив возможность самому делать выводы и самому принимать решение.
Меня раздирали противоречивые чувства: было жаль детей, ведь они, по сути, оставались без родителей, и я, против желания, чувствовал свою ответственность. И в то же время я не мог взять эту ответственность на себя: в моей новой жизни этим детям не было места.
Ночь в поезде была почти бессонной: я делал вид, что сплю, а в это время мои мысли работали с лихорадочной быстротой. Только когда поезд подъезжал к Коканду, я решил, что рано еще делать выводы, потому что не известно, что преподнесет Рашид Камалович, от которого можно ждать любого подвоха. Недаром мама, провожая нас за порог, и призывая аллаха в помощь, сказала:
-Дети, будьте осторожны: этот страшный человек способен на все!
Отложив решение на некоторое время, я вздохнул с облегчением и задремал буквально на пол часа. Поезд подходил к конечному пункту: Фергане, и в вагоне начались беспорядочные хождения. Не знаю, спала Катя или нет, но выглядела она вполне бодро и привлекательно, в отличие от меня.
Стоя на перроне вокзала и, опираясь на плечо Кати, я вдруг остро почувствовал, что те годы, что прожил здесь, оставили в моей душе странный отпечаток: я не чувствовал этот город родным. Все в этом городе мне чужим и далеким. И идти, собственно, было не к кому: ни по настоящему близких друзей, ни родных людей.
-«Ну, здравствуй, Фергана, - думаю рассеяно. - Город, так и не ставший мне близким»
Заметив мою растерянность, Катюша сказала:
-Наверное, нам нужно сначала навестить тетушку Айше, и побывать в квартире Наташи?
-Да-да, - поспешно согласился я, не видя иного выхода.
Катя договорилась с водителем частной машины, которые всегда в изобилии присутствуют на привокзальной площади, высматривая клиентов, чтобы подзаработать на мелкие расходы. Я бодро доковылял до автомобиля, и, усевшись на заднем сидении рядом с Катей, вызвал удивление у водителя: в этом городе мужчине принято сидеть рядом с шофером, а женщине - в одиночестве на заднем сидении.
Пока машина петляла по улочкам, выбирая самый длинный путь, водитель несколько раз очень внимательно смотрел на мое зеркальное отражение, видимо, пытаясь вспомнить, кто я такой, но, так и не вспомнив. Это было ясно по его лицу, на котором на всем протяжение пути оставалась тень недовольства собой.
Чтобы облегчить парню жизнь, я подал голос:
-Уважаемый, а ведь к микрорайону есть путь на много короче, чем тот, по которому Вы нас везете.
Взгляд водителя вспыхивает уверенностью: он убеждается в том, что не даром сомневался местный я или нет.
-А там дорога перекопана! – находит он выход.
-И по соседней улице проехать нельзя? – вкладывая в сказанное достаточную долю сарказма, интересуюсь я.
-И по соседней! – нагло утверждает водитель. – После известных событий все центральные улицы или заблокированы, или перекопаны – приходиться добираться в объезд.
-А-а-а, - тяну в ответ. – А я думал, что это делается специально, чтобы не стыдно было брать такие деньги!
-Как можно, ака?! – почти возмущается джигит. – Сейчас у нас такая такса!
И добавляет, чуть помолчав:
-Вы, видимо, давно не были в Фергане?
-Да, - признаюсь я, - давненько.
В наш разговор вступает Катя:
-Уважаемый, скажите, какая сейчас обстановка в городе?
-Что-что? – переспрашивает тот.
-Как сейчас в городе? – Катя ставит вопрос по-другому. – Спокойно или нет?
-Да у нас столько солдат, столько милиции, – не то возмущается, не то восхищается водитель, – что шагу не дают ступить!
-Почему мы не видели ни одного? – продолжает задавать вопросы Катя.
-Так они все в центре, а мы с вами по окраинам движемся! Днем встретите!
-Организации хоть работают? – интересуюсь я.
-Смотря какие?
-Местные органы, - уклончиво отвечаю я.
-Теперь уже работают, - смеется парень, - А когда была заварушка, все попрятались, как тараканы в норы.
Мне хотелось поправить джигита, сказать, что это крысы прячутся в норы, а не тараканы, но мы уже подъехали к микрорайону, где находится дом Наташи, и я промолчал, сообразив, что этому джигиту совсем ни к чему правильный русский: скоро он ему не пригодиться совсем.
-«Для чего они начали здесь бойню? – рассуждал я про себя. – Чтобы изгнать из страны всех иноверцев, и в первую очередь русских. Зачем же им русский язык»?
И тут я понял, что без сожаления отделил себя от своего же народа, разделив его и себя невидимой стеной.
Мысль чудовищная по своей сути, и в то же время правильная:
-«Я не могу, не хочу быть с тем народом, который за чистоту своей веры убивает, жжет, грабит, насилует»!
Тетушка Айше встретила нас приветливо, накормила завтраком, напоила крепким ароматным кофе. Расспрашивала, как дела в Ташкенте, были или нет в столице беспорядки? Узнав, что в Ташкенте все спокойно, она вздохнула с облегчением:
-Слава аллаху, что хоть у вас все спокойно! А как там Наташа? Она уезжала из Ферганы очень расстроенная. Мне так было жалко девочку, но я ничем ей не могла помочь… Вы, наверное, знаете, что у меня самой случилось большое горе: моего сына Анвара, как и отца Наташи, зверски убили…. Мальчику было всего двадцать лет.… Только двадцать… Он и не видел ничего, кроме учебы, нигде не был, кроме Ферганы… Я до сих пор не могу прийти в себя. Не знаю, чем и жива…. Может быть, ненавистью, желанием найти этого зверя, который убил моего мальчика, и то же самое сделать с ним.… Но я всего лишь слабая женщина и боюсь, что у меня не хватит на это сил.
После завтрака тетушка Айше повела нас в квартиру Наташи. Она открыла ее, вручила нам ключи и сказала:
-В квартиру я не пойду. Не могу. У меня до сих пор стоит перед глазами Элеонора, мертвая Элеонора… Я не могу…. Она была настолько не похожа на себя, на ту красивую, стройную женщину, которой любовались не только мужчины, что я до сих пор не могу с этим смириться…. Вам будет легче: Вы, Сабир помните ее живой, а Катюша совсем с мамой Наташи не знакома…
Тетя Айше круто развернулась и пошла вниз по лестнице, а мы смотрели ей в след до тех пор, пока ее голова не скрылась внизу. Только потом вошли в квартиру. Квартира сияла чистотой, все было на своих местах, словно ничего не произошло – только хозяева куда-то отлучились на минутку и скоро вернуться.
Мы бродили по комнатам, не зная с чего начать, и, наконец, сели на диван и обнялись. А Катя, глядя на портреты на стенах, не выдержала и расплакалась.
-Как все-таки ужасно то, что здесь произошло, - сказала она, выплакавшись. – Когда находишься вдалеке от такого места, когда не видишь того, что происходит, не видишь последствий этого, то не можешь представить, как это на самом деле страшно, как ужасно…
-Смерть сама по себе ужасна, - согласился я, - а насильственная – ужасна вдвойне. Теперь я понимаю, что испытывала Наташа, побывав здесь после гибели родителей и выслушав рассказ соседей! Бедная девочка! После всего этого трудно не возненавидеть народ, причинивший столько горя, трудно не очерстветь душой: для этого нужно иметь очень добрую, щедрую душу…
-Даже щедрая душа после такого может возненавидеть, - заметила Катя, - тем более душа юная, еще не окрепшая.… Эти события не могли не оставить отпечатка на его участников. Наверное, и на Наташу тоже. Ты не заметил в Наташе никаких изменений?
-Еще как заметил! Но мне кажется, что ненависти в ней нет. Горе – есть, боль – есть, но ненависти я не заметил.
-Хорошо, если это так, а если она скрывает от нас свое истинное состояние, что тогда?
-Тогда мы должны помочь ей, поддержать, разъяснить.… Показать, что она не одна, что у нее есть друзья, есть близкие люди, которые понимают ее и не оставят в трудную минуту. По-моему, это очень важно в такую минуту: знать, что тебя помнят, что тебя любят. Разве я не прав?
-Прав, прав, дорогой! Я ничего не имею против того, о чем ты только что говорил. Так мы и поступим, как ты сказал.
Чтобы привыкнуть немного к квартире, освоиться в ней, нам понадобилось некоторое время. Я сожалел о том, что тетушка Айше очень уж прямолинейно рассказала о своих переживаниях, напугав тем Катюшу. Но женщину можно было понять: наедине с таким горем, как у нее, жить не возможно. С этим мнением согласилась и Катя, не осуждая тетушку Айше, а жалея ее.
-Не знаю, что бы я делала на ее месте! – сказала она изменившимся голосом. – Потерять сына – это самое страшное, что может случиться в жизни…. Я не пожелаю этого даже злейшему врагу.
Ее слова мне сразу напомнили о Рашиде Камаловиче, тоже лишившегося своего единственного ребенка, своей любимой дочери. И это воспоминание привело меня к следующей мысли: необходимости связаться с бывшим тестем по телефону и договориться о месте и времени встречи.
-Наверняка, он уже знает о нашем приезде – говорит Катя. – Ты как-то сказал, что у твоего тестя везде есть уши и везде есть руки…
-И в этом я неоднократно убеждался, - отвечаю я. – Но это не значит, что он сам будет искать со мной встречи: первому все равно придется звонить мне, так как я молодой и должен сделать шаг навстречу первым…
-Почему ты так уверен, что о нашем приезде ему уже известно, ведь нас, собственно, почти никто и не видел?
-Ты обратила внимание, как к нам присматривался водитель, который вез нас сюда?
-Но ведь он так тебя и не узнал…
-Не узнал, или сделал вид, что не узнал? Я склоняюсь ко второму…. Хочешь, не хочешь, а звонить все-таки придется мне.
На просьбу соединить меня с Камаловым, дежурный не совсем любезно ответил, что тут такой не работает. Я уточнил удивленно:
-Куда я попал? Это здание Областного Совета?
-Да, это Облсовет, но Камалов здесь не работает! – настаивал дежурный.
-Как так не работает? – возмутился я. Вы, видимо что-то путаете, уважаемый?! Мне нужен Камалов Рашид Камалович!
-Я Вам отвечаю на чистом узбекском языке: Камалов больше здесь не работает! Его проводили на заслуженный отдых – на пенсию. Звоните к нему домой!
Дежурный повесил трубку, а я смог только сказать:
-Ну и ну!
-Что такое? – заинтересовалась Катя. – Не хотят соединять?
-Камалова выдворили на пенсию! – пояснил я.
-Этого и следовало ожидать: за беспорядки, произошедшие здесь, по головке гладить не станут. Хорошо, что только на пенсию проводили, а не под суд. Он еще легко отделался!
-Наверное, - вынужден согласиться я, набирая номер домашнего телефона Камалова.
Трубку долго никто не брал, и я ужу, подумав, что мои старания, видимо, напрасны, хотел оставить бесполезное занятие, когда, наконец, раздался щелчок и женский голос сказал:
-Слушаю Вас.
Я узнал голос жены Камалова, Малики-апы.
-Здравствуйте, Малика-апа, это Сабир.
-Какой Сабир?
-Усманов.
-А-а-а, зятек дорогой?!
В этой фразе было столько сарказма, столько злобы, что у меня возникло жгучее желание немедленно повесить трубку, но нужно было пройти до конца и это испытание.
-Малика-апа, скажите, пожалуйста, Рашиду Камаловичу, что я приехал, как мы и договаривались, и хочу договориться с ним о нашей встрече.
-Еще чего?! И не подумаю! А ты, проклятый, возвращайся туда, откуда проехал! Возвращайся, хоть в ад, хоть в рай! Но лучше все-таки в ад! Там тебе и место!
-Малика-апа, если Вы не скажете Рашиду Камаловичу, то я приеду к вам немедленно! И тогда будет большая неприятность.
Малика-апа мне ничего не отвечает, но трубку на аппарат не кладет, и это верный знак того, что мне все-таки удастся поговорить с бывшим тестем. И снова пауза, тягостная, неприятная, выводящая из терпения. Проходит времени ровно столько, сколько нужно для того, чтобы любой человек потерял терпение, но не я: я жду до победного конца. Наконец, трубку поднимают, и я слышу голос Камалова.
-Это ты, Сабир? – голос тестя приглушен почти до шепота. – Салом алейкум. С приездом.
-Здравствуйте, Рашид Камалович. Я приехал, как мы и договаривались.
-Знаю. Мне уже доложили. Хоть я и на пенсии, но друзья у меня еще остались…
-Приезжай к нам домой, - предлагает он. – Здесь и поговорим. Не по телефону же нам разговаривать!
-А, может быть, на нейтральной территории встретимся?
-Боишься меня? – интересуется Камалов, и даже через телефонную связь я ощущаю его самоуверенную силу. Только сейчас она еще чем-то приправлена. Вот только чем – я пока не пойму.
-Нет, не боюсь, - не соглашаюсь с ним, - а сомневаюсь в Вашей лояльности!
-Надо же, какие слова подбирает?! Не бойся, Сабир Усманович, даю слово, что с тобой ничего не случиться.
-Я как-то не совсем доверяю Вашему слову, Рашид Камалович.
Раньше бы мои слова вызвали целую бурю эмоций с потоком оскорблений и не совсем приличных эпитетов, а сейчас Камалов только устало сказал:
-У меня сейчас нет никакой власти. Из-за этих дураков, я лишился всего. Теперь я бедный пенсионер, отстраненный от работы, никому не нужный, всеми забытый.
К концу фразы в голосе Рашида Камаловича появилась нотка обиды, сконцентрировавшаяся, наконец, в очень большую, не проходящую тоску. И это сбило меня с толку.
-Приезжай, пожалуйста, - напоследок говорит он. И добавил, как- то странно всхлипывая:
-Углым – сынок.
Он вешает трубку, а я глупо улыбаюсь с трубкой в руке.
-Углым?! – смеюсь я вслух. – Он никогда не называл меня сыном! Я был ничтожеством, безродным, дармоедом, в крайнем случае, мужем его дочери, и в самом крайнем – Усмановым! В чем дело?! Почему такие изменения? Что произошло?
Я не понимал тактику Камалова, и высказывал это довольно эмоционально.
-Произошло то, - ответила Катюша, спокойно, без удивления наблюдая за моей не адекватной реакцией, - что умерла его единственная и, как я успела понять, любимая дочь.
-Не только это! – не согласился я. – Тут есть еще что-то!
-Произошло много событий, - пояснила Катя. - Выбирай любое: смерть дочери, смерть внука, беспорядки в городе, потеря кресла, любимого кабинета…
-Может быть, может быть, - ответил я задумчиво, - но, чует мое сердце, что есть еще какая-то причина. А впрочем, сейчас не стоит ломать голову: поговорю – узнаю.
-Неужели ты поедешь к этому льву прямо в клетку?! – не одобрила моего решения Катюша.
-Да какой он лев? – засмеялся ей в ответ. – Сейчас он больше похож на побитого пса.
-Ты не прав, Сабир, лев остается львом всегда! А раненый лев страшнее обычного в несколько раз, потому что будет пытаться мстить всем, и тебе в первую очередь!.. Вспомни, что сказала нам мама: этому человеку верить нельзя.
Мне очень понравилось, как Катюша произнесла слово «мама»: уважительно, от души. И я широко заулыбался.
-Что тут веселого? – не одобрила моей радости Катя. – Я не понимаю тебя, Сабир! Разве мы приехали сюда для того, чтобы выяснять отношения с бывшими твоими родственниками? Насколько я помню, у нас были другие цели…
-Выяснять отношения я ни с кем не собираюсь, а поговорить, думаю, нужно.
-Я с тобой! – решила Катюша.
-Нет! – как можно тверже ответил я. – Это мое дело. Поэтому ты останешься здесь и начнешь подбирать вещи по списку, который тебе дала Наташа.
То ли это было сказано слишком твердым голосом, то ли сама Катя не особенно жаждала встречи, как она выразилась, с моими бывшими родственниками, но она с моим решением согласилась и осталась дома, а я поехал к Камалову один.
Дом моего бывшего тестя находится в самом престижном, самом зеленом районе города. Строения тут капитальные, добротные, с большими участками, занятыми под тенистые сады. Но дом тестя особо выделяется среди других своими росписями и лепниной. При его строительстве были вызваны мастера из Ташкента и Самарканда. Работали под старину: резные колонны и украшения, мозаика, роспись по дереву и штукатурке и даже цветные витражи.
Стройка шла с размахом: делали на века и на большую семью. В одном дворе пять отдельных домов, объединенных одной крышей, переходами, открытыми верандами. Камалов строил для своих детей и внуков.
-Вот и пригодилось, - без улыбки подумал я. – Теперь все семейство Камалова в сборе…
Малика-апа встретила меня без особого восторга, хоть и попыталась сделать вид гостеприимной хозяйки.
-Проходи, гость дорогой, проходи! – лебезила она, зло, поблескивая глазами.
-О, - подумал я, - мне здесь совсем не рады.
-Где дети? – поинтересовался я скорее ради приличия.
-У них тихий час, - ответила та таким тоном, что стало понятно сразу: показывать детей мне не собираются.
-«Оно и к лучшему, - вздохнул я с облегчением. – Это слишком тяжелая для всех нас встреча: и для детей, и для меня».
-А где же гостеприимный хозяин?! – удивился я, осматривая огромные, без признаков жизни, хоромы, пытаясь угадать, за каким их окон за мной наблюдает, притаившись, тесть.
-Рашид Камалович в последнее время все болеет и болеет, - поясняет Малика-апа.
-Что с ним?
-Сердце, давление. Недавно был, как этот?.. Слово такое мудреное – никак не могу запомнить… Криз…
-Гипертонический криз?
-Вот-вот, он самый.
-Вы меня к нему проводите, Малика-апа?
-Куда же от тебя, наглеца, деваться? Идем!
Тесть лежал в самой большой, самой роскошной комнате, в которой он обычно принимал знатных гостей. В самом видном углу была настелена гора курпачей, и Камалов горой возвышался на этой горе. Мысль «гора на горе» немного позабавила меня, но, увидев серое лицо Камалова, его закрытые глаза, я унял свою веселость, не дав ей разыграться.
-Рашид-ака, Рашид-ака, - позвала тихо теща, - к Вам Усманов пришел.
Продолжение:
http://proza.ru/2014/12/29/727