Любовь и нелюбовь

   
    1.

    Я давно не люблю женщин. Женат был один единственный раз и то ненадолго.

   Светка Ларина ходила вокруг меня кругами больше года. Даже самые голодные акулы столько не выдерживают, переключаются на другую добычу. Но Светлана оказалась на редкость целеустремленной личностью. Случилось-таки между нами то, что неизбежно происходит между ничейным неопытным юношей и женщиной-охотницей.
   
     Оженив меня на себе, Светлана тут же поменяла свою благозвучную фамилию на мою, ничем не примечательную, и почему-то посчитала, что цель ее жизни достигнута. Она стала много кушать жирного и сладкого, питалась поразительно бессистемно и за какой-то год превратилась из стройной опрятной девушки в жирную уродину. По четыре складки с каждого бока.  Просто катастрофа.

     Ей было лениво бороться со своими телесными недостатками, а после удачной, по ее мнению, женитьбы и незачем. И на солнце бывают пятна, ничего не поделаешь, пупсик. Хорошего человека должно быть много, пупсик. Так обычно говорила она между первым и вторым десертом.

     Меня трясло от ее пупсика, а она не замечала. 

     При своем весе Светлане хватало наглости упрекать меня за недостаток секса. Хотя порой я даже не знал, с какой стороны пристроиться к ее желеобразному туловищу. Только приноровишься, а оно перетекает вовсе не туда, куда примерился.
   
      Наша брачная канитель со Светланой Анатольевной, вероятно, продолжалось бы и поныне, если бы я не застал благоверную массу свою необъятную с водопроводчиком. Мой брак дал пробоину, после которой остается одно: балласт в виде жены-бегемотика за борт, а самому в шлюпку за весла и плыви к воле вольной.
     Забавно, что на другой день мы планировали отправиться в Ялту, где Светлана путем постоянного купания (во что я решительно не верил) и приема грязевых ванн в местной грязелечебнице (а это очень даже может быть, в них шевелиться не надо) надеялась сбросить не менее двадцати килограмм (этого не могло произойти никогда).

     Я улетел один.

     Довольно скоро я понял, что пляжный отдых не для меня. Скучно. Лежишь на пляже и разглядываешь женщин. Наблюдаешь.

      Толстые женщины похожи. Я заметил, что на пляже стандартная толстушка распускает густые волосы и ведет себя шумно. Порой я ловил себя на мысли, что мне хочется насыпать ей в рот песок.  Много раз я гнал от себя эту мысль неправильную. Но она неизменно возвращалась, как отдача от винтовки имени конструктора Драгунова.

    Жирных дам непременно сопровождают худосочные мужья. Женщины крепко держат их за руку и следят, чтобы те не глазели по сторонам, а смотрели прямо или под ноги.

   Этому феномену я могу дать только одно объяснение: мужьям достаются объедки с дамского стола.   
 
     Кстати, водопроводчик тот был, как спичка. Признаю, что малый, помимо своей воли, своевременно вывел меня из затруднительного положения.

      А бывает и так: идет писаная красавица, все округлости при ней. А рядом плетется хилый сморчок. Плечи ширины попы, а попа с кулак. Руки плетями свисают. Непременно в очках с толстыми линзами. С газетой. Или наоборот: вышагивает рядом пивной живот с гордо поднятым тройным подбородком. Она же, шоколадка наша юная, светится при нем вся, лучится.  Что их связывает?  Как объяснить мезальянс? Неужели правы те, кто повторяет банальность, будто внешность мужчины для женщины ничего не значит? 

     Может быть, с красавицами пляжными проще все? Пришла пора, она влюбилась.

     Знаю, многие женщины, особенно с излишнем весом, меня бы осудили за подобные рассуждения и посчитали жестокосердным. Мог бы и простить на первый раз.

     Мог бы, но не простил. Как-то все томительно запутано: измена, складки, пупсик... Впрочем, это все мелочи жизни. Не в них суть моей непреклонности. Хуже другое - моя бывшая жена была скрипачкой. И не просто скрипачкой, а отвратительной, бездарной скрипачкой. Выкидыш музыкальной школы на Зацепе. Слушать ежедневное пиликание на дому была выше всяческих душевных сил. Контрактура пальцев, понимаете ли, и всякая прочая дрянь. Я бы не протянул руки изобретателю скрипки, если бы он тонул, а вокруг шныряли те самые голодные акулы.

   Светлана потом еще долго крутилась вокруг моей жизни. Виляла складками. Клялась всеми святыми и идолами, что с водопроводчиком ничего не успели. Даже не начали, как я пришел. Он только-то трусики с нее приспустил. Что с того? Не снял ведь. Благодарила меня цинично, что уберег я ее от смертного греха. С месяц сторожила она у подъезда и смотрела на меня глазами потерявшейся собаки. Вот и разбери этих женщин. Не понимаю, на что она рассчитывала со своим центнером, пупсиком и, тем более, со скрипкой?   

    После развода Светлана мою фамилию оставила. Часто задаю себе вопрос: "Зачем?" Отчего-то тревожит меня этот факт. Он в мою жизнь дискомфорт вносит.


 

2.

   И все-таки одну женщину я любил. Я не могу ее описать, как нельзя описать на бумаге вкус черешни или вишни. Моя любовь была вкусом клубники, только-только сорванной с грядки.

   Звали ее Настя. Мы встретились совершенно случайно. В летнем кафе на Арбате пересеклись мимолетные взгляды, и пропали оба. Десять сказочных дней мы провели на Красном море. Побывали на горе Моисея. По преданию, тем, кто встретит на ней рассвет, Бог отпускает грехи. Это было сказочное восхождение, в духе сюр. По всему серпантину склона поднимались пешие с фонариками. Люди из этой вереницы огоньков казались мне Сизифами, толкающими в гору свои грехи. Черная ночь покрыла окрестности непрозрачной скатертью. Но небо было беспорядочно утыкано звездами. Время от времени некоторые срывались и падали в ущелье, оставляя за собой светящийся шлейф. Я загадывал одно единственное желание: всегда быть вместе.

      Немногие добрались до рассвета на вершину. Среди упрямцев оказались и мы.
 Еле успели. Мы стояли и держались за руки. На соседних вершинах, словно белые пушистые коты, разлеглись облака. До рассвета оставалось пять минут.
 
     Но вот взлетела юркая Венера. Игриво сделала полукруг и застыла на небе. Вслед показался ободок солнечной короны. Венера растворилась, будто и не наблюдали только-что зрители легкомысленный полет фиолетовой мины.   

     Повсюду плясали тени. У старых грехов очень длинные тени. Укрощая их, над горами поднимался плод переспелого манго. Ничего прекраснее я никогда не видел ни до, ни после.

    Я почувствовал, как Господь освобождает меня от грехов. Они улетали белыми птицами в сторону восходящего светила.

     По возвращении меня послали в командировку за новыми грехами. Настя не дождалась. Зачем я ей?  Ей нужен тот, кто на каждой свадьбе хочет быть женихом и на каждых похоронах покойником.

    Она пахнет клубникой, а я земляными червями.


3.

     Я не люблю странные взгляды. Один из них мне запомнился особо. Может быть потому, что случился он в ту самую незабываемую поездку. Мы с Настей удобно расположились на балконе отеля и пили ликер. Далеко внизу угадывалось море. Над ним висел лунные серп, окруженный мерцающими созвездиями. Они совсем другие, созвездия азиатского неба, не похожи на подмосковные. Я чувствовал себя совсем на другой планете. С амфитеатра доносилась   восточная музыка, такая уместная в это время в этом месте.Если есть дорога в рай, то она идет вдоль берега моря.

     Неожиданно Настя тихо пропела: «Голубок и горлица, никогда не ссорятся».
    Потом спросила: «Ты понял, почему я пою эти строки?»

     Я пожал плечами.

    - Это ведь из "Школы злословия", - пояснила она.

    - И что с того?

    - Ну как же, вспомни автора.

    - Понятия не имею.

    - Шеридан! - сказала она и странно на меня посмотрела.

      Я мог бы убить ее одним прикосновением. До сих пор спрашиваю себя, что меня остановило.

      Разве я виноват, что неизвестная моя мать, бросила меня, грудничка, в туалетной кабине ГУМа? Что из всей литературы мира, я прочитал в детдоме одну лишь "Республику ШКИД"? Что не ровня я тем, кого родители определяют в частные школы?

   Только во время службы я записался в библиотеку. Но разве пробелы восполнить? Единственный предмет, который я качественно освоил - великая русская история. Он так и назывался в спецшколе ГРУ ГШ - Великая русская история.

   Если в чем и виноват, то давно кровью искупил.

   Мне довелось видеть много странных взглядов. За полсекунды до смерти, человек, чем бы он не занимался до этого, чистил ли оружие или вскрывал ножом банку консервов, вдруг замирал и странно смотрел в мою сторону. В этом взгляде было какое-то детское удивление. Он не отрывал взгляда до тех пор, пока пуля не впивалась в лоб.

    Ее странный взгляд был совсем другой. Нежность и сожаление увидел я. И еще немного грусти.

    Вроде бы ничего не произошло, но я остро почувствовал, что она именно сейчас напевает про себя колыбельную нашей любви.

    Ликер, который мы пили, назывался "Шеридан".




4.

   Я люблю свою снайперскую винтовку. Видишь в прицеле человека и чувствуешь себя Богом. Я замедляю дыхание, наживаю на курок и провожаю пулю до конца.

   У каждого в группе личное и индивидуальное оружие. У меня – винтовка и Стечкин. Длинный и короткий ствол.

    Всего нас двенадцать. Но мы не апостолы. Мы – обычная группа спецназа ГРУ. Три отделения по четыре специалиста.

   Мы все оптимисты, с хорошем юмором и здоровым цинизмом. Мы все суеверные. К нам не подъехать на кривой кобыле. Новичка вводят в группу поэтапно, после продолжительных проверок и тестирований.

   У нас рыбья память на имена. Позывными зовем друг друга даже дома. Это не то, что интернетовские ники.  Разница между никами и позывными ровно такая, как между полотнами Шилова и Вермеера. Вроде у первого все присутствует: выписаны аккуратно каждая складочка и морщиночка. Но, приглядишься - не то. Лубок. Плохая маскировка. Шилова я бы убил легко, а Вермеера - не уверен.

       Ник каждый выбирает самостоятельно. Позывные присваивают другие. Они что-то индивидуальные отражают. Ник меняй хоть пять раз на дню. Позывной прилипает навсегда. "Раз прозвали Янкелем, значит — ша! Теперь Янкель навеки!" Позывной не поменять. "Ребята, давайте я буду не цыпленком, а беркутом", - глупость. 

      Даже отмечая успешное выполнение боевого задания, мы называем друг друга позывными. Так как-то по-домашнему и по-мужски.

      Мой позывной – Епископ.

      Верю ли я в Бога? А что еще остается мне делать? После очередной командировки всегда иду в церковь. Ставлю свечки за упокой.


5.

       Я не люблю похороны. Тяжелые мысли на похоронах. Вчера мы отдавали последний долг Сергею Белкину, позывной - Крот. Отпевание, кладбище. Опустошенные лица ближней родни покойника. Строгие и печальные – у товарищей по оружию. У ямы процессию поджидали жизнерадостные могильщики – два здоровых румяных парня.
 
       Они постарались на славу и заслуженно перекусывали. Толстые бутерброды с докторской запивали молоком. Отхлебывали прямо из пакета. На пакете этикетка - «Домик в деревне».
 

В канун свечу поставит каждый,
Крестясь на столбики огня,
А мысль подспудная – однажды
Молиться будут за меня

Унылой дымкою витает
Среди задумчивых святых,
Чей скорбный лик напоминает:
Недолго вам среди живых,

Что скоротечны ваши ночи,
Промчится колесница дней,
Что поцелуи все короче,
Воспоминания длинней.

Уж мертвеца того выносят,
Вслед устремляются гурьбой
К стандартной яме на погосте,
Где окончательный покой.

... Кто поцелует в холодный лоб,
Кто комья бросит на новый гроб.
И возликуют его друзья.
Не я сегодня. Не я. Не я!


     Лучше не скажешь.

     Это стихотворение я написал на прошлых поминках. При нашей работе смерть – обычное дело. Зато платят не плохо и полное довольствие. Похороны за государственный счет. Прощальный салют и посмертно врученный орден на малиновом бархате – это обязательно. Без этого никак.

    Уж сколько их упало в эту бездну.

    Крот однажды мне жизнь спас. Списала долг шальная пуля.
 

   
6.

   Я люблю кота Кузю.  Это давно уже не тот жалкий заморыш, которого я подобрал на помойке. Стояла поздняя осень. Двор продувало насквозь. Котенок был так жалок и обездолен, насколько возможно быть жалким и обездоленным.

  У меня он отъелся и за какой-то год превратился в жирного вальяжного котяру, из вежливости позволяющего себя любить. Я сочинил про него стишок.

Мой кот Кузя любит кушать,
Мой кот Кузя любит спать,
Вот и все, что Кузя любит –
Я готов его продать.

Мой кот Кузя – трус из трусов,
Он пугается мышей,
Если вдруг кота не купят,
Прогоню его взашей.

Мой кот Кузя – привереда,
Он в постели моей спал,
Так зачем же я котенка
На помойке подобрал?

Коль найдется покупатель,
То секрет открою вам:
Паразита и лентяя,
За мильен я не отдам!

    Не бывало такого случая, чтобы по возвращении домой Кузя как-то на меня отреагировал. Нет, мой голос он отлично различает, вот только делает вид, что ему все равно. В самом деле, не собачонка же он какая-нибудь, чтобы тапки хозяину подносить за косточку мозговую. Он – важная персона. Иначе почему его кормят до отвала?

   Зато ближе к вечеру ластится. Запрыгнет на коленки и подставляет, то холку, то ушки. Я глажу кота, почесываю – он урчит. Иногда прикусит ладонь от чувств-с. Лапки обычно на левую коленку кладет, как будто знает, что там пуля побывала.

   Перед очередной командировкой у меня есть примета: я угощаю кота печенью дикого гуся.

  Когда я оставляю Кузю на попечение соседки, он провожает меня взглядом, в котором отражается грусть всего кошачьего народа.

     Мне без Кузи никак.



7.

   Иногда я пишу стихи. Обычно строчки складываются тревожными ночами во время рейдов в тылу противника. Мы спим четверками. Остальные восемь всегда в боевом охранении. К нам не подступиться.

   В ту командировку, когда я только предчувствовал, что Настя больше не со мной, я сочинил вот эти стоки:

Бумага на столе
Пропахла сургучом.
Не думай обо мне
Не помни ни о чем.
Лишь разворот листа
Молчание хранит.
В нем та или не та
Со мной не говорит.

Будет осень длинной
Закружит листвою.
Я тебя не кину.
В омут с головою.
Будет, будет ужин,
Будут, будут свечи …
Я тебе не нужен,
Ты моя на вечер.

Пепел от письма,
Пепел сигарет,
Та или не та
Не дает ответ.
Лишь осколок льда
Топится в груди.
Ты моя беда,
Ты не приходи.

Будет город дальний,
Будет город близкий,
Потолок зеркальный,
Полог низко-низко.
Будет, будет ужин,
Будут, будут свечи …
Я тебе не нужен,
Ты моя на вечер.

    Пьяный, я часто напеваю это стихотворение Кузе. Ему нравится. Потом мы вместе плачем.

8.

   Я не люблю тягучие зимние ночи. Мне снится один и тот же сон. В оптическом прицеле я вижу лицо президента Кеннеди. Он едет в кабриолете в сопровождении мотоциклетного эскорта. Мотоциклисты важные, осанка прямая. Все в очках и белых шлемах. Вдоль улицы – многоцветный народ.  Народ ликует, машет звездно-полосатыми флажками.

    Вот я сейчас вам задам!

   Президент распахнул белозубый рот. Я спускаю курок. Еще секунда, и крошево зубов разлетится вдоль дороги. Пуля разрывная, со смещенным центром тяжести. Глажу приклад. Винтовочка моя теперь бриллиантовая. Страшно представить, сколько она  на «Сотбис» потянет.

    Я счастлив. Жизнь удалась. В конце моего послужного списка появляется жирный восклицательный знак и подмигивает мне. Впереди золотая звезда, пожизненное государственное обеспечение и пышные похороны на Новодевичьем    Но вдруг, за миг до подлета пули, лицо Кеннеди растворяется в окуляре, и я вижу Гагарина. Он улыбается знакомой мне с детства открытой улыбкой с фотографий. Знаете, каким он парнем был?

    Мозги первого космонавта улетают к публике и забрызгивают белые звездочки американских флагов. Отъездился. Восклицательный знак в конце моего послужного списка округляется и превращается в вопросительный.

    Я расстроен. Я просыпаюсь. От сна отхожу несколько минут. Сижу на кровати, обхватив голову руками, смотрю на посапывающую проститутку и остро жалею, что она не Кеннеди и даже не Гагарин.

   Счастье было так близко и так далеко. Зачем я так упорно просыпаюсь? Может быть, ради Кузи?

   Кузя лежит на коврике у батареи и смотрит на меня неодобрительно. Все понимает…


9. 

   
    Одну женщину я все-таки смог бы полюбить. Я смотрел на нее сквозь оптический прицел и восхищался. Между нами была дуэль-гляделка.  Разглядывая симпатичное лицо, румяное от парного молока, я представлял ее на светском рауте в вечернем платье, черных чулочках и туфлях на высоченной шпильке. Шикарная женщина! Камуфляж ей явно не шел. Мне показалось, что из-под вязаной шапочки выглядывает желтый локон.

    В тот раз я спустил курок особенно неохотно. У королевы мертвого царства разорвало лицо, и мне стало грустно. Наверное, нам стоило бы повстречаться в другом месте. Скажем, в баре. Я бы непременно угостил ее каким-нибудь вкусненьким коктейлем, сказал бы комплимент. А там, чем черт не шутит?

   Дома на разборе я опознал ее в картотеке. Блондинка, я не ошибся. Уроженка Риги. Молоденькая. Ирмой звали. Разведена. Двое детей. Я уверен, что Кузя бы с ними отлично поладил.

   Почему прибалты нас так не любят? На этот вопрос у меня нет ответа.

  Спросишь какого-нибудь латыша или литовца: «Как пройти в библиотеку?», он нос отворотит и сделает надменный вид, что русский не понимает. Доводилось мне пару раз допрашивать прибалтов в полевых условиях. Убедился, что если их правильно попросить, то по-русски излагают без всякого акцента. Я во время допросов тех особенное удовольствие получил.

      Мне не понятна русофобия прибалтов. Они что, в школах своих убогих ништадский мирный договор не проходят? Не в курсе, что шведский король их всех скопом, как баранов, за два миллиона ефимок Петру Великому продал? Причем здесь Россия? Только бизнес. Ничего личного. Нам нравится ваша лужайка.

    Но нет, к шведам они с пиететом, а русских ни на дух. Живут на нашей земле и нас же поносят где только можно.

   Я отвечаю прибалтам взаимностью. Я бы сам их, не торгуясь, купил у Карла Девятого и порол бы нещадно розгами по церковным праздникам. Прибалтийские языки запретил бы отдельным указом. Смертная казнь за употребление - и баста! Путем посажения на кол. 

    Я бы повелел Артикул сепаратный к ништадскому договору на граните высечь и плиты те посередине ратушных площадей всех прибалтийских городов установить.
 
    Да, и вот еще что: чтоб у плит этих мемориальных стоял почетный караул в преображенских мундирах.
   

10.

    Если призадуматься, то я всех европейцев не люблю.

    Болгар за то, что в прошлом веке дважды германца против нас поддерживали. Эх, знать бы заранее про этакий кульбит.  Тогда бы Скобелев не Шипку штурмовал, а совместно с турками болгар учил уму-разуму.  Пускай они дальше под игом маялись, авось поумнели бы. Но то мечты несбыточные.

    Поляков не люблю просто за то, что они поляки. Делили их веками, делили – все в пустую. Не бросают обжитое место, и все тут! Нашли себе Палестину у нас под боком. У ляхов камень за пазухой всегда наготове и праща в руке.

    Если бы Польши не было вообще, а на месте ее раскинулось море или залив какой с песочными пляжами – я бы не возражал. На худой конец сошли бы горы труднодоступные. Да пусть даже топь непроходимая.

    А другие разве лучше? 

    Испанцы над крупным рогатым скотом издеваются, французы лягушек жрут.

    Про румын, чехов, албанцев и прочих разных шведов я вообще молчу.   Я бы и хохлов не любил, если бы не знал наверняка, что нет такой нации.

     Но больше остальных, я ненавижу англичан.   Подлая кровожадная нация. Их только за то, что пиндосов породили, следовало бы истребить всех поголовно.

    Из всей совокупности данной зловредной народности я только к Шерлоку Холмсу терпимо отношусь и то, не исключаю, что он герой вымышленный. Правда библиограф у Холмса - тот еще фрукт, в колониальных войсках служил. Лично я бы ему руку не подал, чтобы кровью ненароком не испачкаться.

   Хотел бы я с ним в разных окопах оказаться. Глядишь, и победнее стала бы английская литература.

   Кузя тоже англосаксов недолюбливает. Когда фильмы голливудские показывают, всегда на кухню уходит. Думаю, если кинет ему англосакс кусок индейки, Кузя не возьмет.

   Одно радует: довелось и мне приложить руку к сокращению европейского населения.

   Верю, что наступит время, и станут рингтоны их сотовых маршем «Прощание славянки» перекликаться.
 
 

11.


   Я не люблю толерантность. Что плохого в слове негр?  Негров многие любят, они джаз придумали. Их пиндосы угнетали. Называли черномазыми и не пускали в бары. Негры бунтовали и размахивали звездно-полосатыми флагами. Думаю, не из-за слова «черномазый», а из-за того, что им тоже хотелось попить виски в культурной обстановке и поболтать с ковбоями о том, о сем. 

   Подумаешь – черномазый. Японцы ведь не обижаются, когда негры называют их желтыми обезьянами.

   Кто мне объяснил, почему я должен быть толерантен к геям? Почему те считают, что все должны знать, каким способом они получают сексуально удовлетворение? Даже футбольные судьи себе такого не позволяют.

     Нет, если гей молчит, это еще терпимо. Но когда лицемерный брюконоситель поглядывает на тебя приторно или спрашивает о чем-нибудь педерастичным голоском, то так и хочется успокоить его навечно.

   В СССР за гомосексуализм отдельная статья была. К сожалению, не расстрельная. Зря отменили.

   Один секретный полковник нам на занятиях рассказывал, что в пиндоской армии каждый третий гей или лесбиянка. Возможно, он немного преувеличивал. Возможно, статистика такая лишь потому, что натуралы маскируются. Но все равно – хотелось бы мне хоть денек с америкосами повоевать. Да не со снайперской винтовкой.

   Давно пора закрыть этот зоопарк.


12.

   Мне жаль, что у меня не было семьи. Мне некому дарить подарки на день рождения. Я ни разу не видел, как задувают свечи на торте.  Я не знаю, что такое праздничные хлопоты.

    Я бы с удовольствием повозился с братиком или сестренкой. Я помогал бы маме по хозяйству. Отец брал бы меня на рыбалку. Я мечтаю, как мы сидим у костра и варим уху. Позади лес, впереди озеро. По легкой ряби черной воды бежит лунная дорожка.  На ней качаются лилии. Только струны видавшей виды отцовской гитары нарушают глубокую тишину.

  Самую вкусную рыбешку я непременно привезу Кузе.

  Кузя – моя семья. Так случилось…

 Я приобрел по случаю домик с печкой.  Кузе там хорошо. Он обожает свернуться клубочком на табуретке напротив огня. Кузя презабавно щурится и полностью умиротворен.

 Я тоже люблю игру пламени и потрескивание березовых полешек. Я ни о чем не думаю и пью ликер «Шеридан».
   
   
 

13.

    Я люблю милые дружеские розыгрыши.  Правда, друзей у меня нет. Есть товарищи по оружию. Мы всегда отмечаем окончание командировки, но потом они уезжают к своим женщинам и детям, а я остаюсь один. Никогда они не приглашают меня отметить вместе Новый год.

    Мои друзья остались в детдомовском детстве. Вова Попов, Миша Лиднев и Ашот Карапетян. Ашот живет в Ереване. Пару лет назад прислал мне открытку.

    А вот Вова с Мишей меня забыли. Вычеркнули.

    В тот месяц, когда меня бросила Настя, я навел справки о бывших друзьях.

    Вова Попов жил на самой периферии Москвы. Мише Лидневу предоставили жилплощадь в Электростали. С него я и начал.

      Я дозвонился с первого раза. Ответил детский голос:

    - Але.

    - Михаил Сергеевич Лиднев здесь проживает?

    - Папа, тебя!

      Через минуту на конце провода оказался Лиднев.

    - Лиднев Михаил Сергеевич, - с деловой интонацией спросил я. И она мне удалась, интонация эта. Мой визави не узнал голос. Я и не сомневался. Попробуйте сами узнать невесть откуда появившийся голос знакомого через десять лет. Тем более, что я во время контактного боя два раза голос срывал.

     - Да, я - Лиднев, - несколько озадачено ответил провинциал.

     - Вас беспокоят из секретариата господина Карапетяна  Ашота Степановича. Вам о чем-то говорит это имя?

     - Да, говорит, - голос человека по ту сторону провода можно было охарактеризовать так: изумление и растерянность. Я его заинтриговал, черт меня побери.

     - Тогда возьмите, пожалуйста, ручку и запишите.

     - Да, минуточку... Все. Взял.

     - Ашот Степанович лично позвонить не может. В настоящее время у него важные переговоры в Канаде. Но по его указанию мне велено передать, что в следующее воскресение он собирает своих одноклассников с супругами в ресторане "Метрополь" по поводу годовщины выпуска из детского дома. Начало вечера - 18-00. Форма одежды: мужчины во фраках с бабочкой, военные - в парадной форме с наградами. Женщины в вечерних туалетах. Чулки обязательны, - я говорил деловито и медленно, давая возможность собеседнику все записать. - Что еще? - я сделал паузу и пошелестел над мембраной листом бумаги. - Ах, да! Чуть не забыл. Вам забронирован двухместный люкс. На другой день вас отвезут домой за вещами и оттуда в аэропорт. Что, разве я не сказал? Продолжение банкета - на Мальдивах. Путевки на неделю оплачены. Если конечно у вас та неделя не расписана.

      - Нет, не расписана, - растерянно ответил Лиднев и робко спросил. - А кем работает Ашот... Степанович, если не секрет?

      - Он первый вице-президент Газпрома. Извините, но я вынужден закончить беседу. Мне еще полсписка обзванивать.

      Я повесил трубку в полном удовлетворении. Рыба клюнула.

      Стоит ли говорить, что московская рыба тоже заглотила наживку. Легковерные вы мои.

      В означенное время я поджидал улов у "Метрополя".  Я сидел в машине и курил одну за одной.

     Сначала на такси приехали г-н Попов с супругой. Почти сразу же следом - чета Лидневых на разбитом "Форде". Мужчины, как и оговорено, в смокингах. Те сидели на них мешками. Женщины в вечерних платьях до пят. Смотрелись все достаточно нелепо.

      Они были не первой свежести, эти пары. Попов и Лиднев обрадовались друг другу, обнялись. Представили друг другу жен. Немного потоптавшись у входа, они проследовали в вестибюль.

      Признаюсь, этот план я давно вынашивал, но откладывал все.  Порой забывал о нем на годы. Но гаденькие мысли, как шпоры на пятке. Постоянно возвращаются.
 
      Не дожидаясь конца представления, я уехал. Зачем мне похмелье на чужом пиру?

      Дома меня поджидал Кузя. Весь вечер он одобрительно мяукал.



14.

      Я не люблю длительный отдых. Куда-то утекает адреналин, и душа заполняется пустотой. Если бы не Кузя, впору повеситься.

      Особенную тоску наводит на меня безделье в позднюю осень. Единственное стихотворение, написанное мной не во время рейда, посвящено этому депрессивному времени.

У изголовья ноября
Короче день,
За полусветом фонаря
Мелькнула тень.

Прорвал ночную тишину
Собачий лай,
Смотрю на мертвую луну,
Ушел трамвай.

Листвой унылою шумит
Осенний сквер,
На лавочке своей сидит
Пенсионер.

Прохожий попросил огонь,
Дождь моросит,
На приподнятую ладонь
Спешит такси.


      
     Я сижу в кресле, поглаживаю Кузю и представляю, как зашли две семейные пары в "Метрополь", встретил их распорядитель и провел в отдельный кабинет к накрытому столу на четыре персоны. За каждым стулом они увидели официанта с белой салфеткой на согнутой руке. В железном ведерке - "Вдова Клико", обложенная кубиками люда. Фрукты в корзинках.

     На небольшом помосте играет "Времена года" струнное трио: две скрипки и виолончель. 

      Ближе к ночи, когда их проводят в люксы, на огромных кроватях в спальне они обнаружат турпакет на Мальдивы. Хотел бы я посмотреть на их рожи.

      Могла бы случиться красивая история, но, увы… Она не для моего оклада.
    


 15.

   Обычно я люблю, когда объявляют готовность номер один. Но только не сегодня. Сегодня совсем не кстати. Ведь накануне я познакомился с девушкой.

    Я много чего и много кого не люблю, но, когда перед самым твоим носом смыкаются створки лифта, я испытываю самое лютое чувство ненависти к его пассажиру. Оно перекрывает даже мою нелюбовь к разным европейским собакам.
 
   Лифт остановился на моем этаже, что было особенно обидно. Пока он спускался вниз, пока поднимал меня, ярость почти угасла. На лестничной клетке у соседской двери я увидел девушку. Она ковырялась ключом в дверном замке. Что-то заедало.

  - Вам помочь? - спросил я.

  Она обернулась.

  - Пожалуйста, если вам не трудно.

    Ее нельзя было назвать красавицей. Просто миловидное лицо. Но какие глаза! Чистые и наивные. Я представил вдруг букет полевых цветов.

  Она оказалась новой квартиросъемщицей. Конечно же я помог открыть дверь. В благодарность она угостила меня чаем с печеньем. Мы сидели на кухоньке и болтали о всякой чепухе. Я подумал, что ничего страшного нет в том, что она моложе меня лет на десять. Даже совсем не плохо.

   Я прочитал ей стишок. Наврал, что Есенинский.

Мой друг! В той церкви, что за речкой,
Под плотницкий веселый перестук,
Мне умирать дозволено со свечкой
Среди икон, сомкнутых в полукруг.

Как хорошо! Какой покой заветный,
Ржаное поле прячет васильки,
Лишь тихий голос, голос безответный
Диктует мне последние стихи.

Я ухожу. Пусть ветки той рябины
Протянут мне кровавые плоды.
Я сочинил чуть больше половины ...
Перечитают ли бесплодные труды?

   Ей понравилось. Она сказала: «Как замечательно грустно». Раньше я никому не читал своих стихов.

  Мы договорились как-нибудь в кино сходить.

   У меня нехорошие предчувствия. Мне не приснились Кеннеди с Гагариным. Мне приснилось, что я сел на лошадь и скачу к закату. Вокруг смыкаются тени.

   Если что, то Кузя не переживет.



 

Послесловие.

   Мне передал тетрадь с этими записями один мой знакомый военный.