Городок тот был не велик - жители узнавали друг друга в лицо, и все друг о друге все знали. Так и Фёдора знали все. Это был человек в возрасте, который ходил с гордо выпрямленной спиной и с прищуром, который имеет лишь надменный человек. Каждый вечер он обязательно выходил на улицу, и часами чиркал на бумаге эскизы, ворча и прикрикивая на детей, которые пытались подсмотреть его рисунки. Утро же и день его проходили в комнатушке, где всегда пахло маслеными красками и на стенах были развешаны картины разных размеров.
Дом художника был одним из самых лучших в небольшом городке. И не редкостью было, что к нему приезжали нарядно одетые барышни, иногда с кавалерами, из столицы, которых он рисовал, а иногда даже играл им на скрипке.
Два - три раза в неделю к Фёдору ходила Софья – его сестра, которая присматривала за копейки за комнатами, готовила еду. А потом торопливо уходила, чтобы не разгневать брата.
За гроши он ни за что не написал бы вам портрет, и непременно проронил бы словечко, что талант ему достался явно от Бога, и за гроши «деревенских» он картины писать не станет. Поэтому жители сторонились художника и не слишком жаловали. Да и он, привыкший к светским компаниям – считал себя выше общения с простыми людьми.
Этим тихим, майским вечером, художник уже собирался было лечь спать. Время шло ближе к ночи, поэтому он не ожидал гостей в столь поздний час, но в дверь постучали. На пороге Фёдор увидел молоденькую девушку, с молочной кожей и ярким румянцем на щеках. Глаза девушки были карими, словно перезрелые вишни. Чернобровая, со стройным станом, девушка, молча, смотрела на художника, словно ожидая чего-то. Длинные русые волосы волнами струились по плечам. Фёдор юную особу не знал и ни разу до этого не видел.
- Я Анна. – Девушка говорила, как городская, да и одета была, приметил Фёдор, не так, как здешние красавицы. Её платье было белое, как первый снег, с красивыми фонариками и кружевом. На тонкой шее виднелось украшение с камушком, такое же было в ушах. – Я хочу, чтобы вы меня нарисовали. – Произнесла она.
Художник, молча, пропустил в комнату особу. Грациозно повернувшись к художнику, Анна улыбнулась.
- Вы нарисуете меня?
Фёдор кивнул на место у окна, где стояло роскошное кресло с красной обивкой и позолоченными подлокотниками. Сев, Анна поправила свое платье, закинула длинные волосы на одно плечо и была готова позировать.
Был уже рассвет, когда Фёдор отложил кисти и взглянул на девушку, которая улыбалась лишь глазами. Волосы чуть растрепались – горожанка иногда поправляла их легким движением руки.
- Признаться, это мой лучший портрет. Это вершина мастерства! – Художник отложил кисти, глядя восторженно на произведение, рожденное только что под его кистью. Девушка легким шагом подошла к холсту и встала за спиной у Фёдора.
- Разве же мои это глаза? А улыбка? – Растерянный художник обернулся на красавицу. Вместо прежнего снисхождения во взгляде теперь сквозило нечто иное. Холодными иглами ее взор вонзился в Фёдора, требуя ответа. – И это ваш лучший портрет? Я так не считаю. Пейзажи, наверное, у вас выходят лучше.
- Но постойте… - Фёдор тихо бормотал себе под нос, поднявшись. – Если хотите, я могу…
- Не надо. – Девушка вдохнула полной грудью и положила на стул деньги, обернувшись к художнику. – Вот вам за работу.
Фёдор яростно вспылил и, весь побагровев, поймал за локоть уходящую особу. Обернувшись, без тени милости она смотрела на художника, а потом забрала у него руку.
- Вы забыли портрет, Анна.
- Оставьте себе. – Девушка смотрела на художника, хмурясь, ожидая, что он еще скажет. – Это ведь ваш лучший портрет.
- В этом городке художника, лучше, чем я, не найти! Да и в столице, я уверен, мало кто мог бы со мной сравниться! Я достиг редкого мастерства, Анна, а вы так!– Разгорячено воскликнул Фёдор, с непониманием глядя на гордо стоящую девушку. Поведя плечом, она открыла дверь, и лишь выходя, на мгновение обернулась к художнику.
- Когда мы начинаем считать, что
достигли всего, чего только можем, наш путь становится бессмысленным. – Обернувшись, она чуть улыбнулась.
И выпорхнув в открытую дверь, девушка растворилась в утреннем тумане, оставив на память художнику лишь свой портрет, который со скрытым укором теперь смотрел на него. Минут десять Фёдор простоял в дверях, прислушиваясь к тому, как кони, должно быть привезшие нежданную гостью под ночь, теперь увозят её. Ему был не ясен гнев горожанки, и ему немедленно, прямо сею секунду, надо было выяснить, лишь Анна ли так считала? Но в большом доме он был один.
Он повесил портрет Анны на стену, сел, напротив него, в кресло. И вздохнул. Если бы не портрет, то он бы мог решить, что не было той ночи вовсе. Откинувшись в мягкие ткани, Фёдор, продолжал глядеть на свежий, не высохший еще портрет. Минут этак через сорок, он уснул тревожным сном. И снилась ему прекрасная горожанка, смеющиеся жители их городка, почти деревни. И всякий, у кого он не спрашивал, подтверждал, что художник он бездарный, и заносчивый.
Проснулся Фёдор от того, что во сне горько плакал. Слёзы были и наяву, и прежде, чем разлепить глаза после сна, художник протер их тыльной стороной ладони.
Открыв, наконец, глаза, художник понял, что не видит перед собой ничего. Даже портрета, который так ждал увидеть.. Фёдор стал слеп.
Зачем? Для чего лишился он зрения? Впервые минуты ему показалось, что он, должно быть, еще спит, но сон этот никак не кончался. Ужас все никак не приходил. Не знает художник, сколько он лежал так, с открытыми глазами ничего не видя, совершенно без мыслей.
Дверь с тихим скрипом открылась, и художник привстал.
- Кто здесь?
- Фёдор, это я пришла. – Сказал тихий, покорный голос, который сначала показался совершенно чужим и незнакомым.
- Софья! – Воскликнул художник, протянув руки туда, где слышался голос женщины. – Софья, подойди!
Долго женщина боязливо мялась, но после подошла.
Когда сестра взяла его за руки, Фёдор прижался к ее ладоням лицом, заплакав от того, насколько этот кошмарный сон реален. – Сестрица, милая, я ослеп!
Потом женщина с жалостью заохала, рассматривая лицо брата, гладя его ласковыми ладонями, что-то говоря утешающее, что-то обещая. Так Фёдор и уснул снова, в надежде, что когда он снова откроет глаза – он снова будет зряч.
Но этого не случилось. Ему продолжала сниться упрекающая его Анна, а наяву ждала темнота с кучей звуков, которые стали теперь такими незнакомыми.
Никто больше к нему не приходил, кроме сестры, которая теперь считала себя обязанной ухаживать за братом. Богачи из столицы и вовсе позабыли ослепшего Фёдора.
- Я достиг всего и на этом мой путь закончился! – Сокрушенно говорил сестре Фёдор. – Софья, как я был слеп, когда видел! Я не замечал ничего вокруг меня, и думал, что все восхищаются моим талантом! Бог наказал меня за гордыню!
Сестра лишь слушала и упрашивала не думать. Не думать ни о чем. И все гладила, и гладила Фёдора по руке.
Так прошло лето. И стремительно проходили осень и зима. Софья каждый день приходила к Фёдору, разговаривала с ним. Когда он оставался один, он медленно ходил по комнатке, спотыкаясь, все еще не сумев привыкнуть к темноте. Подходя к портрету горожанки, он проводил по засохшей краске пальцами и тяжело вздыхал. Его постоянно мучил вопрос – за что это произошло именно с ним? Он недоумевал, как вышло так, что именно его Господь лишил зрения. А потом горько плакал.
Иногда, вечерами, он брал в руки скрипку, и она подолгу плакала у него в руках. Пальцы его скучали по кистям, мысленно он видел, куда надо было положить какую краску, чтобы Анна решила, что портрет удался. Но поменять ничего он не мог.
На улице уже стало тепло. Пели птицы, был тихий майский вечер, такой же, как год назад, когда он лишился зрения. За окном раздалось ржанье коней и Фёдор, привыкший теперь уже к звукам, услышал стук копыт около своего дома. После все ненадолго утихло, а потом входная дверь, с тихим плачем открылась.
- Софья? – Фёдор неуверенно спросил, когда услышал, как скрипнули
половицы. – Ты ли это?
-Я Анна. Вы забыли меня?
В горле у художника встал комок слез.
- Помню, конечно. – Выдохнув, мужчина опустил голову.
- Вы смогли бы меня нарисовать?
- Я зрячим не смог, а теперь уж и подавно. Вам, быть может, не видно, но я теперь слеп!
- Мне всё видно. – Ровным голосом сказала девица и снова села в кресло, как год назад
- Я не смогу.
- Может, стоит попробовать еще раз?
С этими словами, Анна коснулась шершавой руки художника своими нежными пальцами, вложив в нее кисть.
- Вы ведь помните, где какая краска? – Фёдор не видел, но Анна улыбалась, слегка склонив голову.
- Кто вы? – Художник, покачал головой, но Анна не отвечала. Осторожно подойдя к мольберту, Фёдор на ощупь коснулся белого полотна. А после стал рисовать. Он стал вспоминать тонкие черты лица девушки, её большие вишни-глаза, тонкую шею, на которой покоился драгоценный камушек. Девушка иногда вздыхала, и Фёдор слышал, как шуршат полы её платья. А потом он нанес последний мазок – так, как видел ее в своем воображении.
- Вы закончили?
- Я не знаю. – Честно признался художник, а девушка стремительным шагом подошла к мольберту и встала за спиной у Фёдора. Он замер, готовый услышать жестокий приговор.
- А говорили, что не сможете. – Спустя время произнесла Анна, и погладила руки художника. – Вот теперь я вижу, что это я! Позволите мне забрать картину?
- Конечно. – С робкой покорностью сказал Фёдор, и девушка помогла ему дойти обратно до постели.
- А теперь поспите. Уже утро. – Мужчина почувствовал мягкий, скользящий поцелуй на волосах. – Вы и впрямь хороший художник. Прощайте.
Потом он услышал, как снова скрипнула дверь, и как топот копыт унес Анну навсегда.
Фёдор уснул, и спал как младенец, без снов. Когда он открыл глаза, то увидел за окном закат, приятно окрасивший в теплые тона комнату. Со стены на него, улыбаясь, смотрела чернобровая красавица Анна, с легким прищуром своих карих глаз. Фёдор снова видел.
* * *
Шли годы. Это был маленький городок, где все друг друга знали. Так и Фёдора, знали все, как добрейшей души человека и талантливого художника. Каждый день из его дома был слышен веселый детский смех.
Соседские ребятишки усаживались за круглый стол вместе с художником, и пробовали рисовать свои первые картины. И художник неизменно говорил, что они все очень талантливы, и на их лицах еще ярче сияли улыбки.
Софья переехала из своей ветхой, почти развалившейся избёнки к Фёдору, который с заботой относился теперь к сестре. По вечерам они подолгу разговаривали, часто вспоминая то время, когда и они были детьми.
Анну художник больше никогда не встречал. Но, когда он ездил в столицу, ему часто мерещилось, что где-то в толпе, он непременно видел эти загадочные вишневые глаза.