Ну разве можно забыть

Тамара Коломоец
НУ РАЗВЕ МОЖНО ЗАБЫТЬ......?

Заповедным местам - любимым и далёким..... посвящаю

НА ФОТО-СЛЕВА Я (ТАМАРА), СПРАВА-ЛЮСЯ БУЛКИНА

Воронежский Государственный бобровый заповедник

Начала писать давно, когда ещё был жив талантливый журналист и замечательный человек, Василий Михайлович Песков. Хотела, чтобы он знал, да и знал, конечно, что помнят и любят его во всех уголках и на просторах нашей бывшей страны, и с радостью ждут его. К сожалению, тогда не получилось. Светлая ему и добрая память. Как часто мы не успеваем и нет прощения...

Наше знакомство состоялось на заре его блистательного пути, наверное, в 1953 году. Он появился в Воронежском заповеднике, чтобы написать о нём один из своих первых репортажей для газеты "МОЛОДОЙ КОММУНАР". 

В то же время он искал девушку с косой, чтобы сделать снимок рядом с мотоциклом, которых в те времена было не так уж много, а вот девушек с косами, как раз предостаточно. И выбрал он Нину Булкину. И всё было при ней, а главное, толстенная, с рыжинкой коса и на висках милые кокетливые завитки. Красивый носик, с зеленцой глаза и веснушки на нежном девичьем лице делали её неотразимой.   

Ах, как хотелось оказаться ею! Мне не довелось..Мы, девчонки, страшно завидовали ей. Будучи уже настоящими девушками, тут же прониклись к журналисту нежными чувствами.

А он, молодой, круглолицый, кареглазый, с широкими бровями, среднего роста, в широкополой соломенной шляпе, добродушный, с обаятельной располагающей улыбкой, с фотоаппаратом, несколько дней жил здесь и мы с радостью и тайной надеждой  попадались ему на глаза. Журналист! Одно слово чего стоит! Романтика!

Учась уже в Воронеже, мы иногда случайно встречались с Василием Михайловичем около университета. Много лет спустя, он делал репортаж о Кавказском заповеднике, куда переехала наша семья и папа после защиты диссертации был зам. директора по научной работе. Они хорошо были знакомы и однажды папа пригласил его на обед к нам. Он был совершенно простым, доступным, необыкновенным человеком. Его репортажи и книги добром и искренним участием стучали в сердца людей.

Ну, а мы росли в лесу и каждое новое лицо, появившееся в заповеднике, тем более, журналиста, вызывало чувство сопричастности к миру, которого не знали и только догадывались, что за пределами нашего местечка с прекрасной природой и нами, детьми, в нём, такими естественными, непосредственными и бесхитростными, существует городская жизнь, а мы, деревенские... мы многого не видели и не понимали.
 
Против монастырской церкви и фундамента недостроенного храма, о которых писала уже, была площадь. Теперь бы её уличным культурным центром назвали. С двух сторон  её ограничивали дороги или, лучше сказать, дорожки, вдоль, аллейками, засаженные деревьями, нами, школьниками и замечательной первой учительницей Елизаветой Николаевной Архангельской. Каждый знал своё деревце и, проходя мимо, мы вглядывались, пытаясь рассмотреть, насколько выросло. Каково оно сейчас, моё деревце? И есть ли оно.. ?

Между этими дорожками наши взрослые родные вкопали огромный столб и сделали нам гигантские шаги, аттракцион такой. Мы усаживались, каждый в свою петлю, и крепко держась за толстенную верёвку, прикреплённую где-то наверху столба, начинали разбегаться вокруг него, а потом, отталкиваясь от земли, на скорости, бесстрашно взмывали вверх, как нам казалось, в поднебесье, несясь иногда к столбу, рискуя расшибиться. И тогда, приближаясь к нему, спешно выставляли ноги, чтобы затормозить, упёршись в него, и снова отталкиваясь. Слава Богу, не помню, чтобы были травмы. 

А рядом, под раскидистыми тополями, стояли две лавочки и их вполне хватало для   пришедшей вечерами молодёжи. Часто и гармонист оказывался и начиналась"МАТАНЯ".
 
Теперь я понимаю, какая это редкость и вообще, знает ли кто-то, что означает это слово и действо. А слово это означает "частушка". И ею исполнители частушек обращались к возлюбленным, как к девушке, так и парню. Гармонист играл, девушки вставали в круг и начинали мелкими шажками двигаться в такт музыке.
 
В центр выходила одна и начинала петь. Закончив, грациозно и с гордостью возвращалась на своё место.

Все ещё немного шли по кругу и, вспомнив свою частушку, выходила следующая... Слова были весёлые, задорные, лукавые, кокетливые, с хитринкой и смыслом.

Как, например:"Я Матаню замотаю и повешу на трубу, ты веси, моя Матаня, пока с улицы приду".

"У Матани двери сняли и корову увели. Ах, Матаня, ты, Матаня, никому не говори".

Стоял смех и нравилось это. Я тоже любила поучаствовать в таких танцах, которые и называли "МАТАНЕЙ". Говорили: пойдём на "Матаню". Всё деревенское мне до сих пор нравится, особенно люди.

Ну, а потом клуб в церкви открылся и под патефонную музыку мы учились танцевать,   и вальс любили особенно. На "Cопках Манчжурии" была пластинка. Фокстрот нравился под музыку "Умирать нам рановато, есть у нас ещё дома дела". Однажды пригласил меня студент Воронежского лесотехнического института, на фокстрот этот. Испытывала гордость необычайную, а главное, на ногах были самые настоящие кожаные новые чёрные, конечно мальчуковые, ботинки, купленные первый раз, что я себя помню. До этого носила обувь Люси и Нины Булкиных. У них размер ноги был побольше и, когда она им становилась тесной, носила я.
   
Наше детство и юность прошли в потрясающе чистом, светлом, добром, возвышенном пространстве и были мы удивительно счастливы, только, конечно, не знали и не догадывались об этом.

С одной стороны, никакой тебе цивилизации. Воронеж, хоть и близкий город, но впервые оказалась там лет в 12 и ,как диковину, трамвай увидела. Зато посещение цирка запомнила на всю жизнь. Это было какое-то волшебство. Москва же, это вообще край Земли был для нас.

Когда меня спрашивали, где ты росла, всегда говорила: в лесу. И это правда..Лес чудный сосновый, с источающей, головокружительный запах, смолой, просто примыкал к нашему дому. Я могла на пол-часа спуститься в овраг рядом и принести домой пол-литровую баночку крупной малины, совершенно зрелой, с наполненными живительным  вкусным соком, костянками, составляющими ягоду. 
 
А дорога в плодовый сад, заложенный монахами, затерявшийся в лесу и огороженный    старой коричневой плетенью, метра два высотой! Кое-где она повалилась, но не помню, чтобы чинили её. В этом тоже была красота своя. Вокруг - смешанный лес. А по пути, на солнечных опушечках, первые ягоды земляники появлялись, крупные  сияющие.

Осенью по пенькам росли семейки опёнок с сероватыми крапинками на шляпках. Мы хорошо знали эти пеньки, и если успевали, то с радостью аккуратно срезали грибы. То там, то здесь разноцветные сыроежки заманивали, но уж больно нежны, да хрупки были они. Мы же охотились за белыми. И знали, что найдёшь один, не уходи, осмотри полянку со всей тщательностью и точно найдёшь ещё несколько. Они с тобой словно в прятки играли. Каждый, обнаруженный белый гриб, громким ликованием сопровождался. Семейками чаще и подосиновики растут. Их яркие оранжевые шляпки и белые, с нежными сероватыми чешуйками ножки, так красивы! То здесь, то там, среди листвы, посвёркивают розоватые, с оранжевой серединкой, плодики бересклета. Вглядишься и поразишься этому подарку природы! А куртинки костяники, черничные поляны? Невозможно устоять, не знаешь, чем любоваться и везде подстерегают чудеса тебя.
 
А ночь в лесу! Никакие слова не передадут просто фантастическое состояние, когда всё вокруг как бы замирает, но на самом деле, жизнь кипит, продолжается, потому что вступает в эту незабываемую тайную ночную мелодию лесной были. Шорохи, перелёты ночных птиц c ветки на ветку, запоздалое кукование, а если весна, пение соловья, которое не спутать ни с какой другой птицей, ну и мерцание светлячков. Оно, то вспыхивает, то угасает, потому что эти уникальные насекомые таким образом ищут друг друга, чтобы продолжить свой род, к чему стремится всё живое. И в то же время стоит тишина. Но она слышна, слышна тишина эта и полна ночной полноценной жизни, на смену которой с рассветом придёт новый, яркий, солнечный и радостный день в красивейших краях этих.
 
А зимний лес! Снег всегда испещрён изящными дорожками лапок, проскочивших мышей, птичьими, заячьими, оленьими, лосёвыми, лисьими, и даже волчьими, следами. Скрип деревьев в мороз! Слышали ли вы когда-нибудь это? Заснеженные корабельные сосны по дороге из заповедника на станцию Графская и скрип.... Всю дорогу сопровождает он тебя. Это особая музыка, сопротивление зимним холодам, выражение стойкости, непобедимости и силы вековых деревьев. Мы, дети, видели и cлышали это. 

А сад в лесу весной покрывается полянами голубеющих незабудок. Осенью на большом расстоянии уже чувствуется запах зреющих яблок. Запах антоновки особый и главный в этом волнующем букете аромата. ...

В урожайные годы ветки подпирали специально срубленными стволами деревьев с рогатками на конце. Горы яблок под каждым деревом. А сад ведь никогда никем не обрабатывали от вредителей и болезней. За многие годы сформировался комплекс полезных насекомых, которые регулировали размножение вредителей и сад не нуждался в химических обработках, способствующих их вредоносности в дальнейшем.

Разнообразие сортов поражало. И цвета самые разные: белые, через тонкую кожицу которых звёздочками сверкала мякоть, белый налив наверное; розовые, надкусив  которые, орошало тебя обильно кисло-сладким нектаром; зелёные, поздние, антоновка. Запах зреющих плодов яблонь, груш, слив, разнотравья, растущего вольно, кружил, дурманил голову, каждый раз заставляя испытать потрясение.

Когда заканчивался учебный год в нашей школе, первая учительница наша, Елизавета  Николаевна, вела наш маленький класс в сад и мы резвились до изнеможения.   

А я до сих пор помню уголок в саду, где была моя любимая полянка незабудок и всякий раз, когда приходилось бывать там, тянуло вновь и вновь её увидеть.Это  были мои незабудки, моя тайна.

А в Первомайские праздники или в День Победы мои родители с друзьями в саду пикники устраивали. Мы же дети беззаботно играли.

Примерно на пол-пути в сад, справа, всегда заходили вглубь леса и навещали уже   достаточно заросшую травой воронку, где разбился, подбитый немцами, самолёт. Знали, что лётчик погиб, но имя тогда известно не было. Теперь знаю- ТРАВКИН. 

Рано весной, мы любили ходить в лес, когда ещё местами лежал снег, и разгребая его, выискивали проклюнувшиеся, пробравшиеся через слой подопревших листьев, нежные зелёные остренькие почечки подснежников. Радуясь находкам, осторожно выкапывали их с луковичками и несли домой. Я высаживала их в землю вокруг любимой маминой лилии, всегда украшавшей её комнату. Подснежники и не замечали даже, что оказывались на новом месте. Мы каждый день наблюдали, как быстро они подрастают и вот уже эта лесная голубоватая стайка приображала всю нашу скромную квартиру.

Когда поспевала земляника, мы гурьбой шли за ней в ягодные места. У каждого была крынка молочная, литра на полтора, подвязанная у её горлышка верёвочкой-ручкой. Наполняли её быстро и возвращались домой, угощая в обед домашних. На обратном пути, перескакивая через лесной ручеёк, мы опускались на коленки, снимали с головы платочки и, опустив их на поверхность воды, пили воду, фильтруя её через ткань, утоляя жажду.

В доме у нас всегда жили какие-нибудь дикие животные: зайцы, черепахи, ежи, всевозможные птицы, чаще больные, которые умирали и мы пышно хоронили их, устраивая могилки, усыпанные цветами. Жили у нас олени и трое волчат. Однажды, третьего в клетке не оказалось. В тревоге и ужасном предчувствии помчалась к папе. Открыв клетку, папа в уголке обнаружил, что называется, ножки да рожки третьего волчонка, присыпанные песком, жизнью которого жестоко распорядились собратья. Тогда впервые услышала слово каннибализм. Для спасения своей жизни животные расправляются с себе подобными, съедая самого слабого. Виновниками случившейся трагедии, которая горько оплакивалась и обсуждалась, оказались мы, cами. Волчата нуждались в обыкновенном мясе, чего у нас не было .               
О печальной судьбе оленя, нашего любимого Лёшки, я расскажу в следующий раз.

Вот и скажите, можно ли забыть всё это?
       
Продолжение следует.....

 26 декабря 2014 года, Петах-Тиква, Израиль(МЕРТЦ ТАМАРА)