"Паула, сообщи мне пожалуйста координаты Хенрика, я бы хотела поздравить его с рождеством. Мне нужен его электронный адрес."
Я отправила письмо и вышла из интернета. Придется подождать: Паула не сразу отвечает на письма, а некоторые оставляет без ответа. Некоторые считают ее легкомысленной, но мне с ней было легко, ведь я совсем другая.
Я могла бы ей позвонить, но не люблю... это какая-то социальная фобия, она развилась у меня с годами. Хотя я бы сразу позвонила Пауле, если бы знала, что именно это письмо она оставит без ответа.
1. Зеленые лужайки
Мы отдыхали в этом местечке каждый год: зеленые лужайки вокруг пансиона, девственные леса, звенящая тишина... Как хорошо спрятаться от всех и оглохнуть на неделю, затем вернуться домой и снова жизнь прекрасна. Я тогда еще не знала, что за неделю можно так измениться... Ты возвращаешься домой и со временем понимаешь, что всю твою прекрасную жизнь подменили.
Мы селились в трехэтажном пансионе, на первом этаже была гостиная с огромным круглым столом, в ней царил дух традиции и семейности, - и рядом же располагалась кухня. Мы варили себе сами, а ели в гостиной за круглым "семейным" столом.
На втором этаже располагались комнаты для гостей и душ с двумя туалетами. Здесь мы сняли комнаты, Паула и я. Хотя Урсула по телефону сказала, из-за наплыва гостей - сезон - она поместит меня на третьем этаже, а мою комнату отдаст "молодому человеку с севера".
Это мне совсем не понравилось, что мою комнату отдали. Это означало, что я буду жить на третьем этаже вместе с Урсулой, она занимала весь этаж, а мне отдала комнату, интересно, какую из всех. Она была владелицей пансиона, овдовела три года назад. Ей было сорок два года, а в этом возрасте некоторые женщины только и начинают расцветать, расцвет тем более ускорялся, когда на горизонте появлялся приятный мужчина средних лет.
Нет, раньше расцвести у Урсулы не было возможности: муж был старше ее на восемнадцать лет. Мы знали ее историю хорошо, потому что каждый год приезжали понежиться на ее зеленых лужайках. Урсула подробно рассказывала нам о постояльцах, разные "жизненные" истории, как она выражалась. Надо полагать, другим гостям она рассказывала и о нас с Паулой.
Мы еще не доехали до пансиона, а нам было известно о "молодом человеке с севера". Мы не знали еще, как он выглядит, потому что и Урсула не знала, но по телефону она от него услышала, что он много путешествует, был в Америке, на Востоке, в разных странах... и говорит на нескольких иностранных языках, в том числе на немецком.
"Ну, хорошо, а что ему делать в наших баварских лесах - этому молодому человеку?" - подумала я, выслушав всю тираду, но промолчала. Вообще, я надеялась, что Урсула рано или поздно получит свое женское счастье. Хотя... разве она бросит свой пансион?
2. В третьем лице
- Как я люблю этот воздух! Ух! - я вздохнула поглубже, - воздух пахнет травами... такая тишина, что в ушах звенит... или это кузнечики?
Мой вопрос остался без ответа и я перевернулась на живот, уткнувшись лицом в траву. Паула лежала рядом. Когда жуешь мятную жевачку, трудно почувствовать запах травы, и кузнечиков не слышно, если в ушах наушники от плэйера.
Паула была самой молодой из нас, она работала в архитектурном бюро, каждый год хотела уволиться, организовать свое "креативное дело"... Креативная блондинка тридцати трех лет ищет занятие всей жизни... В нашем поколении таких было много. "Хочу сразу - много - и всего".
Это был первый день отпуска, мы "отходили" от нашего Берлина. На следующий день собирались пойти на прогулку, наш излюбленный маршрут... По причине душевной лени мы не искали нового места, и каждый год приезжали в одно и то же, и сразу впадали в "спячку". Паула была права, атмосфера места была такова, что человек расслаблялся и как бы переставал ощущать время и дни, которые плавно перетекали из одного в другой. Для тех, кто жил в этой местности, годы перетекали незаметно из одного в другой, и никакие "большие" события не нарушали плавного прихода людей в эту жизнь и ухода из жизни.
Здесь даже не работал интернет и мобильные телефоны не "ловили", это возмущало в первый день постояльцев, но затем они так прочно "влипали" в медовую размеренность этого места, что переставали раздражаться и возмущаться. На третий день они понимали, какое это на самом деле благо...
После обеда мы разбредались по своим комнатам, было душно и хотелось тени и уединения. Урсула предупредила меня, что я могу пользоваться ее туалетами и ванной, но готовить еду буду на общей кухне на первом этаже. "Урсула предупредила меня", - звучит несколько неверно. Это был разговор меж Паулой и Урсулой.
Мы с Паулой выгружали чемоданы из машины, а она уже улыбалась нам, стоя в дверях пансиона. Потом мы пили чай в гостиной, немного уставшие с дороги.
- Молодой человек из Дании... он прилетает сегодня в Мюнхен... приедет очень поздно... - проговорила Урсула. Действительно, она рассказывала о гостях, точно они были ее дальними родственниками.
"Значит, он из Дании... - я подумала тогда, - но что он здесь будет делать?.. какой-то абсурд... наверное, он уже совсем объездил весь мир, а это осталось единственное местечко, им не посещенное... можно сказать, последний штрих в его дальних странствиях... больше ехать некуда...". Я продолжала молчать.
- Приедет сегодня ночью, - снова проговорила Урсула, - придется мне не спать. Ждать его. А она может пользоваться моим душем и ванной, а готовить здесь, в этой кухне... гости не едят в моей кухне, я ни для кого не делаю исключений.
До меня начало доходить, что Урсула говорит обо мне и делает это в третьем лице, словно я не сидела рядом с Паулой за столом и не держала в руке чашку с зеленым чаем.
- Почему вы говорите обо мне в третьем лице? - спросила я Урсулу совсем беззлобно, и она не смутилась, но ничего и не ответила, через некоторое время лишь послышалось:
- Это ничего, если молодой человек займет ее комнату?
"Насколько он молодой?" - подумала я, вставая с места, нужно было идти наверх - разбирать чемодан. И хотелось уже принять душ и в этот день больше ни о чем не думать.
3. Горькая луна
Ночью я услышала шум. Старая лестница скрипела, особенно тяжело ей было, когда по ней поднимался человек с огромными чемоданами. Я не спала, лежала с отрытыми глазами в постели и смотрела в окно. Гардины не были задвинуты, и в комнату светила огромная луна, так ярко, что я видела предметы.
Мне не спалось. И гардины можно было задвинуть, но луна все равно оставалась висеть над окном и "давить" мне на мозги. Я перевела взгляд с окна в потолок. В такие ночи мне не спалось, у меня гудело в голове от лунного света, мне хотелось бродить в сорочке по коридорам или в парке, и я удерживала себя силой воли оставаться на месте. Однажды в детстве я проснулась от внутреннего толчка - никто меня не будил - и встала с постели. В окне горела ярко-желтая тарелка, а ветки деревьев, казалось, были покрыты инеем. Но это был не иней - это был серебристый свет, который шел от деревьев. Завороженная, я села в кресло и смотрела не мигая, так утром я и проснулась в кресле. В такие дни я не могла спать...
И тут я первый раз услышала его голос. Откинула одеяло и в один миг очутилась у двери. Я приложила ухо к двери. Мне были слышны голоса, но я не понимала речи. Она не имела для меня смысла... только голос...
Урсула выдавала новому гостю полотенца, ключи от комнаты... от моей комнаты... предложила ему чашечку чая... нет, Урсула никого не впускала в свою кухню. Как будто это была запретная комната в замке Синей Бороды... о нет, это было просто такое правило, соблюдение приватной сферы... Как бы это Урсуле помогло, ее женскому счастью, если бы она была более открытой... она и была открытой, до пределов, очерченных ее прагматизмом. Мы то и дело наталкивались на ее "барьеры".
Они говорили друг с другом по-английски, только это я и поняла. Голоса поговорили, посмеялись и разошлись. Лестница проскрипела под шагами человека, уходящего вниз.
В доме воцарилась тишина. Кузнечики тоже спали, тишина была глубокой и звенящей, и луна была ее источником, она вливала свой горький свет в мою комнату. Я стояла перед зеркалом, висевшем над коммодом. В полутемноте коммод походил на мебельного монстра, а днем выглядел вполне безобидным. В зеркале отражалось худое, бледное создание, словно бесплотное, с длинными спутанными волосами, и ночная сорочка вполне сошла бы за саван... готический роман. Я улыбнулась.
Мне оставалось лишь задвинуть шторы и юркнуть в постель. Когда я засыпала, у меня была только одна мысль в голове: "Он приехал".
4. Взгляды
Наутро я спустилась в гостиную, время было позднее, там уже собрались все постояльцы. Мне хотелось появиться пораньше, выпить чаю и исчезнуть наверху, пока все просыпаются, но я сама проспала. Я зашла на кухню, налила себе чаю и присела к столу. Наш новый гость оказался напротив меня. Я подняла взгляд и мы несколько секунд смотрели друг другу в глаза. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять...
Когда же ты отведешь свой взгляд? Но он не сделал этого и я смутилась, опустив глаза. Он победил. У него были голубые глаза, очень светлая нежная кожа, светлые волосы. Этим он отличался от нас всех. Северянин.
В гостиной говорили по-английски, все одновременно. Галдеж. Что-то влетало и в мои уши, но все больше мимо. И Урсула вошла в гостиную, сказала что-то... какое-то объявление... тоже по-английски, словно, мы не в Баварии...
Урсула подсела к новому гостю: как спалось? Да, наверное, матрасы жестковаты... Да, гости иногда жалуются. И подушки, она может дать еще, если эти не устраивают... и дополнительно покрывало... если ночью прохладно.
А еще, недалеко есть городок, где можно закупить продукты... или она может готовить для него еду за отдельную плату.
А гость был очень вежливый и всем доволен, его расслабленный улыбчивый вид показывал удовлетворенность. Урсула уже не знала, что ему предложить. Казалось, он наблюдает со стороны происходящее и ни во что не вмешивается, во все это утреннее действо и даже беготню.
Тут вступила в разговор Паула, она сказала, что новый гость может питаться с нами, мы навезли столько продуктов, а если нужно что-то особенное, она на своей машине... можно съездить в город... и вообще, пусть он не стесняется.
Кажется, наш гость не стеснялся. Он был всем доволен, а я встала из-за стола, чтобы допить чай в тишине и не встречаясь с ним взглядом. Разговор я слышала из кухни.
Конечно, его спросили, откуда он. Да, из Дании. И тут кто-то подхватил: да, Копенгаген, Андерсен, памятник Русалочке...
Все в детстве любили эту сказку. Столько восторгов. Я решила выйти из своего укрытия, не сидеть же мне на кухне весь день, нужно было подняться наверх, убрать свои волосы и переодеться. На мне была ночная сорочка, а сверху вязаная домашняя кофта с карманами. Кофта была светло-розовой, а кармашки зелеными. На них не хватило розовой пряжи.
- Ты помнишь сказку "Русалочка"? - спросила меня Паула. Я проходила мимо. - Читала... смотрела мультик?
- Русалочка... Она молчала все время, а потом в конце концов принесла себя в жертву.
Я своим ушам не поверила, услышав эту фразу, и в комнате повисла тишина... а самое главное было - эта фраза вышла из моего собственного рта.
- А разве нет? - спросила я гостя по-немецки.
- Я не читаю сказки, - ответил он.
Само собой, мужчина не читает сказки.
- А кто ты по профессии? - спросила я по-немецки.
- Моряк, - ответил он, - а ты?
- А я пишу тексты, - ответила я.
В этот день мы с ним больше не разговаривали. Мы с Паулой отправились в дальнюю прогулку, и за три часа я так успела натереть себе ноги, что пришлось почти каждый палец обклеивать пластырем, да, когда мы снова очутились в пансионе.
Вечером, после ужина, я решила снять пластыри, чтобы за ночь все мозоли подсохли. Каждую мозоль я проткнула иголкой и выдавила из них "водичку". Мне так хотелось, чтоб мои ноги были как можно скорее в порядке.
"Если он моряк, то почему у него такая светлая, нежная кожа? - подумала я уже лежа в постели, - разве не должно быть его лицо красным и обветренным? Или это все сказки?" Это была последняя мысль в моей голове в тот день.
5. Гневное лицо
Я проснулась рано утром, некоторое время еще оставалась, нежась, в постели, наслаждаясь тишиной и утром, сдадковатым запахом лужаек и прохладой. Балконную дверь я не закрывала на ночь. Идеальные минуты жизни, которые так щемяще приятны и дороги, были сладкими и быстротечными.
Я вышла в ночной рубашке на балкон, внизу парень из деревни косил лужайки. Вот откуда был этот сладковатый запах. Парень помахал мне рукой, я ответила ему. Через минуту внизу показался Хенрик, он шел из леса. "Совершил уже утреннюю пробежку?" - спросила сама себя. Но нет, он был в джинсах и футболке, как и вчера за столом...
- Как твои ноги? - спросил он, останавливаясь под балконом.
- Я могу ходить босиком, не надевая обуви, - ответила я.
- А в лесу? - снова спросил он.
- Я не смогу пойти в лес... не сегодня, - ответила ему и пошла в комнату.
В этот раз я решила спуститься позавтракать после двенадцати, это было как раз время, когда утренняя суета стихала в гостиной, а обедешная еще не начиналась. Женщины приходили варить не раньше часа.
Я стояла у коммода, расчесывая волосы. "Мои волосы непослушны, как я сама, хоть расчесывай, хоть закалывай - что в том толку..."
Мне показалось, кто-то поднимается к нам на третий этаж... это так необычно: гости не поднимались сюда без дела... это Урсула спускалась к ним в гостиную каждое утро. "Мои волосы непослушны, как я сама... разве душу унять заколкой?.."
Половицы заскрипели... кто-кто, а уж я-то слышала! В один миг я оказалась у двери и распахнула ее. В нескольких метрах от меня стоял Хенрик. Он просто не знал, в какую дверь ему нужно: все двери на этаже были закрыты... или теперь он знал, какая дверь - его?
И еще одна дверь распахнулась и от сквозняка громко хлопнула: Урсула выскочила к нему и защебетала. Но Хенрик смотрел сквозь нее, и тогда она обернулась и увидела меня в проеме двери.
- Это ко мне! - вдруг крикнула Урсула.
Я сделала от неожиданности шаг назад и моя дверь тоже закрылась от сквозняка. Звук был резкий и неприятный, словно, мне только что дали пощечину. Я подошла и прилегла на кровати поверх покрывала. Гневное лицо Урсулы продолжало стоять у меня перед глазами, такой я ее еще ни разу не видела.
"А как же женское счастье?" - спросила я саму себя, но как будто разговаривая с Урсулой, - дорогая, из нас троих ты самый подходящий кандидат на женское счастье... но вот твое лицо... оно может испугать кого угодно..."
Почему-то с этой минуты я стала сомневаться... счастье можно так быстро спугнуть, мы так все его жаждем... и так боимся, когда оно пришло! С этой минуты я поняла, что Урсула отдалилась от своего счастья. Она была заложницей пансиона и всех этих "жизненных" историй, которые заменяли ей сериалы, она проживала чужие истории, потому что собственная ее жизнь была бедна, как бедно ее сердце.
Через некоторое время я все же спустилась в гостиную. Я стояла одна у раскрытого окна с чашкой чая и наблюдала, как гости пансиона загорали, лежа на лужайке на ковриках, а кто-то играл в бадминтон. Тогда же я заметила новых постояльцев: двух русоголовых девочек лет пяти и восьми. Они качались на кочелях и говорили друг с другом по-немецки. Мои волосы были такими же русыми, как у них.
6. Сказки
Следующим утром в гостиной обсуждали планы на день, я присела к столу со своей чашкой чая. Собирались отправиться в десятикилометровый поход, известный маршрут в этих местах.
Здесь же была и семья, приехавшая накануне из Чехии: мама Мария, девочки Мирослава и Агнес, а как их папу звали, я не запомнила.
Чехов тоже позвали присоединиться к группе, но Мария начала отнекиваться: детям было бы тяжело и тогда - испорченное настроение и никакого удовольствия от прогулки.
Мария говорила по-немецки и тогда я повернулась к ней и сказала вполголоса:
- Я могу остаться с детьми, а вы спокойно сможете прогуляться...
- Разве ты не идешь с нами? - спросила Паула.
- Я не смогу столько пройти, у меня еще не зажили ноги, - ответила я. Мои пальцы были залеплены пластырями. - Сколько времени вам понадобится на прогулку?
Паула пожала плечами.
- Часа три, не больше... при такой погоде... без дождя.
- Это немного, - сказала я Марии. - За это время мы только и успеем - немного побаловаться и немного почитать. Я слышала, что Мира с Агнешкой говорят между собой на немецком.
- Да, - подтвердила Мария и улыбнулась, - они двуязычные, как и я... и дома мы зовем их Агнешка и Мира.
И она заговорила с мужем по-чешски, я понимала только отдельные слова, и долго его упрашивать не понадобилось. Он был согласен, что дети останутся со мной.
Сначала мы качались на качелях, а потом бегали босиком по лужайке, в этот день я не надевала обувь. Это были догонялки без правил. Мира стремилась меня "заляпать", коснувшись моей спины ладонью, а Агнешка пыталась схватить за юбку и, если ей это удавалось, отцепить ее было трудно, она бежала за мной через всю лужайку. Так как в игре правил не было, не было и проигравших. Потом мы свалились на покрывало, расстеленное на траве Марией, она даже принесла три подушки, и некоторое время лежали молча, но дети были неутомимы. И вот они уже начали меня "будить" и пихать в руки книжки. Я выбрала для чтения "Питера Пэна".
- А можно победить без голоса? - вдруг спросила Мира.
- Конечно, можно, - ответила я, отрывая взгляд от книги, - у нас ведь есть еще и глаза!
Я скосила взгляд на страницу, но Мира не оставляла меня.
- Я если глаз нету?
- Если нет глаз, можно победить своим присутствием, - ответила я.
- Как это? - спросила Мира.
- Это трудно объяснить...
Когда вырастишь - поймешь, хотела ей сказать, но как сама я не любила эту фразу, когда была маленькой.
- Это когда два человека рядом и им больше ничего не нужно, - ответила я.
- Но Русалочка... - начала было Мира.
- Вот поэтому мы и читаем Питера Пэна, а не Русалочку... - отозвалась я, Агнешка не вникала в разговор, она ждала, когда я продолжу читать. - Русалочку нужно переписать...
- Э! - удивилась Мира, - и кто может ее переписать?
- Любой человек, - ответила я и продолжила чтение. Через некоторое время послышались голоса: постояльцы пансиона возвращались с прогулки. Я думала, девочки побегут навстречу родителям, но они не шелохнулись. Мы продолжали чтение. Я почувствовала, что кто-то стоит у нас в головах и загораживает солнце. Я перевернулась на живот, и девочки последовали мне. Перед нами стоял Хенрик, я встретилась с ним взглядом и тут же продолжила читать... потом он направился в дом, вслед за остальными.
Все-таки, мне было намного комфортнее с детьми, чем со взрослыми.
Вечером мы собрались в гостиной, за большим столом. Девочки сидели здесь же, за своим детским столом. Говорили по-английски, на этот раз я прислушивалась. Урсула принесла нам яблочный пирог к чаю, чему мы все были удивлены, но каждый оставил свое удивление при себе, а благодарности были высказаны вслух.
Паула сходила наверх за записной книжкой, чтобы записать рецепт яблочного пирога. По правую сторону от нее сидела Мария, и та продиктовала ей рецепт сливового, в этом году ожидался хороший урожай слив. Заодно Паула записала адрес Марии, а потом и Хенрика, потому как он сидел по левую руку от нее. Я поднялась и вышла на кухню, мне нечем было заняться, я решила начать мыть посуду.
Мира вошла на кухню с книжкой в руке.
-Почитаем завтра эту? - спросила она.
-А что это? - я не отрывала взгляда от своих тарелок.
- "Золушка", - ответила Мира, пытаясь сунуть мне книжку прямо в лицо.
- "Золушку" я не люблю, - проговорила я, продолжая ополаскивать тарелки.
- Я тоже, - проговорила Мира, - ей все время приходилось мыть тарелки, а я хотела бы скакать на лошади, как принц... А какую любишь ты? - продолжила Мира.
- Я люблю "Алису в стране чудес", - ответила я, - это про чудеса в обычной жизни.
В дверях кухни показалась Мария, она позвала Миру, детям пора было укладываться спать. Я слышала, как Мира спросила, есть ли у них дома "Алиса в стране чудес".
Теперь я протирала посуду и раскладывала ее по шкафам, чайные чашки на верхние полочки, тарелки - на нижние... Я почувствовала его присутствие спиной, повернулась к Хенрику, улыбнулась. Теперь я протирала чайные ложечки. У него в руках был таблет, он встал ко мне совсем близко, чтобы я могла увидеть изображения... я чувствовала запах его кожи, светлая и тонкая, она была совсем не для загара в наших местах... да, он показал фотографии двух детей, мальчика и девочки, возраста Агнешки, не старше. Дети на лужайке, на детской площадке, дети рассматривают книжки, дети рисуют...
- А где их мама? - спросила я.
-Мы не живем вместе, - был ответ.
Поэтому ее не было и на фотографиях... конечно, когда уходишь в море... не бываешь дома неделями и месяцами... "Алые паруса" - это тоже была сказка.
7. Страхи и упреки
Через день мы всей компанией отправились в лес. Я смогла теперь надеть свои тапочки. Мне было немного больно, но терпимо. В прошлый отпуск в этом лесу мы даже набрали грибов. В этот раз и Урсула пошла с нами. Мы решили разбрестись в разные стороны, но оставаться друг для друга в зоне видимости.
Я пошла "куда глаза глядят", не думая о том, чтоб искать грибы. Я не умела их собирать. За мной, в небольшом отдалении, потрескивали ветки. Отошла недалеко, чтобы не потеряться. И, зазевавшись, я влезла лицом в паутину. Она была тонкой и поначалу невидимой. "Ну, вот, дорогой паук, испортила тебе всю работу!"
Я остановилась, стараясь снять обрывки паутины с лица, с ресниц, чтобы открыть глаза. За моей спиной затрещали ветки. Что-то коснулось моих волос, я пыталась отклонить голову от этого прикосновения, и открыла глаза. Хенрик стоял рядом со мной и снимал с моих волос паутину.
- Паутина, - сказала ему, но кажется он не знал этого слова. И сама провела несколько раз рукой по волосам... кажется, все.
Мы пошли молча без всякого направления, голоса за нами смолкли.
- Кажется, мы заблудились, - проговорила я, озираясь кругом. Незаметно для себя мы оказались в зарослях дикой малины, я была в юбке до колен, икры жгло, они были в свежих царапинах, но я терпела. Исцарапанные ноги - это было сейчас не самое главное. Мне хотелось как можно быстрее оказаться в пансионе и забраться в постель, накрыться с головой одеялом.
Кажется, он почувствовал это. Мы все время встречались с ним взглядом, и даже когда я не смотрела на него, он смотрел в ту сторону, в которую устремлен был мой взгляд, как если бы моими глазами хотел увидеть... весь этот мир... а сейчас этот лес... аукнуть? кто нас услышит.
- Ты боишься? - спросил он.
- Нет, почему-то, - отозвалась я и сделала два шага, удаляясь от него, не стоять ведь на месте... если стоять, то ничего не изменится. Я оглянулась назад и снова встретилась с ним взглядом.
- У меня два главных страха в жизни: я боюсь воды и мужчин...
Было забавно видеть, как его светлые брови поползли вверх.
- Я тонула в детстве, поэтому, - пояснила я. - Пойдем?
Но он остался стоять на своем месте с изумленным видом. Ни веточка, ни прутик не хрустнули у него под ногами. Все замерло вокруг. Через несколько секунд послышался заливистый смех Паулы, но я не поняла еще, с какой стороны он раздавался.
- Я была избита, поэтому, - проговорила я и пошла на смех Паулы, и были уже слышны голоса чехов.
-Где вы пропали! - закричала Паула, увидев нас, приближающихся.
-Нас не было пять минут, - Хенрик пожал плечами.
- Пять минут! - возмутилась Паула, - а у нее - все ноги стерты! - Паула махнула рукой в мою сторону. Я стояла позади Хенрика.
- Я понесу тебя на руках, - пошутил он по-немецки, обернувшись ко мне. Я улыбнулась его акценту и его шутке. Паула была вне себя, она двинулась быстрым шагом вперед, но не в ту сторону, и мне пришлось ее догонять, возвращать.
Казалось бы, вечер был безнадежно испорчен, но нет. Мария жарила на кухне грибы, ее муж с Хенриком играли в шахматы на террасе. Паула, я видела по ее подтекшему макияжу, проплакалась в своей комнате и спустилась вниз. Чем я могла ей помочь? Она стояла рядом с Марией на кухне, держа открытую бутылку пива. Я вошла на кухню, улыбнулась.
- Вот мои новые пластыри! - я была босиком, а пальцы - в новых пластырях.
-Завтра поедем в Луисбург, - сказала Паула, - на экскурсию и по магазинам.
- Хорошо, - отозвалась я, - может быть, не придется много ходить.
- А мы уже собрали свои чемоданы, уезжаем, - сказала Мария, - как жаль, что короткий отпуск... девочки будут скучать по тебе, - продолжала она, - спросили, можно ли тебя взять с собой.
Я обернулась на Хенрика, посмотрела на него в раскрытое окно. "Возьми меня с собой", но вместо этого раскрыла рот и произнесла:
- Мария, есть еще одна интересная сказка, называется "Мэри Поппинс".
8. Мысли монаха
- А у тебя есть машина? - спросил Хенрик, когда мы собрались у машины Паулы. В последний день мы решили отобедать в ресторане в Луисбурге.
- У меня нет прав, - ответила я.
Хенрик сел рядом с Паулой, она вела машину и рассказывала про местность. В Луисбурге мы были энное количество раз, это была наша, можно сказать, любимая деревня.
Утром рано чехи уехали. Мы все были в каком-то взбудораженном состоянии, с утра пораньше на ногах. Я слышала голоса, скрип лестницы, двери хлопали. Сидела перед раскрытым чемоданом и думала, что бы подарить Мире с Агнешкой... Для Миры подойдет, пожалуй, мой жемчужный браслетик. Жемчужинки были мелкие, речные, слегка розоватые. А для Агнешки... у меня был блокнотик с мотивом Хоббитов, хотела в него что-нибудь записать, но руки так и не дошли... единственное, что я успела в него вписать, это свое имя и адрес.
Блокнотик я положила в карман кофты, а браслетик несла в руках. В дверях гостиной стоях Хенрик, он бросил взгляд на меня, на браслетик посмотрел вопросительно.
- Я люблю жемчуг, - пояснила ему. Мне казалось, он сейчас посторонится и я войду в гостиную, но он и не пошевелился. Мы стояли некоторое время молча, поглядывая друг на друга и улыбаясь. Потом я протиснулась в гостиную, стараясь не задеть Хенрика грудью.
Потом было немножко грустно - я вручила подарки, мы обнимались, желали друг другу благополучно доехать до дому. И с отъездом чехов стало как-то пусто, и не хотелось оставаться больше в доме, и в два часа мы поехали в ресторан, и Урсула присоединилась к нам.
В ресторане, у греков, было тихо и прохладно: немногочисленные гости и фоном - греческая музыка, ненавязчиво. Мы долго сидели, ожидая еду, но ведь нам и некуда было торопиться. И день больше не обещал никаких событий, как и вся неделя была без событий, и для меня - все больше в молчании...
Паула заказала рыбу, а Хенрик и Урсула - по стейку.
- Ты не ешь рыбу? - спросил Хенрик.
- Нет, - покачала я головой, - я сама "рыба", по гороскопу, - и все засмеялись моей шутке. Я заказала себе греческий салат и картофельную запеканку.
В гороскопе было написано, что у "рыб" слабые ступни. "Хорошо, что у нас вообще есть ноги, - подумала я тогда, - хотя бы такие".
За обедом Паула предложила прогуляться вдоль местной реки: недалеко от ресторана было подобие променада и он заканчивался каменной лестницей, которая была выдолблена в скале. Поднявшись по лестнице, мы оказывались на большой площадке, и там - довольно известная церковь.
Там былая чудесная акустика - это единственное, что мне сразу пришло в голову. Паула рассказывала о церкви, как рассказывают архитекторы и гиды, я выпадала из разговора, потому что его вели на английском.
Да, это был прекрасный храм с очень чистой акустикой и нежной, материнской атмосферой. Храм Девы Марии. Я была глубоко в своих чувствах, разговор шел мимо меня. И если мы хотели посмотреть церковь, почему нужно было идти через весь променад и подниматься по крутой лестнице, когда был более простой и короткий путь?
Принесли, наконец, наши блюда. Грек подмигнул мне, но я не поняла, что это значило... может быть, ему понравилось, что я заказала греческий салат, а не стейк. В любом случае, я видела: Хенрик заметил знак грека, - кажется, от его взгляда вообще ничего не ускользало.
"Вот сейчас между нами только стол, - подумала я, - а завтра, Хенрик, между нами будет целая пропасть".
К церкви мы пошли все-таки дальним путем. Променад был пуст, берега реки были усеяны мелкими кустами, а течение размеренно-медленное. У реки было прохладнее. И мы шли очень медленно. С тихой покорностью я ожидала минуты, когда мы окажемся у каменной лестницы, куда вела нас Паула, которая знала, как быстро я устаю и как боюсь высоты.
Паула с Хенриком шли впереди, я замыкала процессию. Так было удобнее, я могла выбрать свою скорость, а поднимаясь по лестнице на скалу, могла б делать перерыв. Хенрик ни разу не обернулся назад, и на меня нашло отчаяние. "Почему я такая незаметная... почему меня никто не видит и не слышит..."
"И бледный монах не молится в тиши монастыря, все мысли его не о Боге, а только о ней, о ней..." Вот и началось мое восхождение... в духе. Я старалась не смотреть вниз, на реку, на променад. Мой взгляд устремлен был на крепкую спину Урсулы, которая ритмично поднималась от одной ступени к другой.
Мои ступни ныли, мне хотелось сесть на ступени, положить голову на колени и заплакать, и мне на мгновение показалось, что я это сделала... лишь на мгновение... пролетело наваждение над головой... а на самом деле, мой взгляд соскользнул со спины Урсулы и упал вниз на асфальтированный променад и я покачнулась и присела, но тут же резко поднялась... мне не хотелось, чтоб кто-то мою слабость заметил... они были такими энергичными и жизнеспособными... а моя сила... а у меня тоже была сила, но неявная и совсем в другом.
Паула с Хенриком были уже на площадке и ждали нас с Урсулой. Мозоль на большом пальце правой ноги снова кровоточила, красное пятно расплылось и окрасило носок моего тапка.
Конечно же, Паула предложила зайти в церковь. Но вначале они решили с Урсулой покурить.
- Тогда я уже пойду в храм и присяду... там хорошо, прохладно, - проговорила я и направилась к дверям церкви. Они были массивными, обитыми железом. Я слышала, как Хенрик пошел за мной, он не курил. И он приоткрыл мне дверь, и мы очутились в прохладе. Я подошла к скамье, что была поближе, и словно упала на нее: ноги меня больше не держали.
Ноги я выдвинула под скамью, что была впереди, чтобы Хенрик ничего не заметил. Тут я увидела, что вокруг сидят люди с красными молитвенниками, а впереди пастор - он читал проповедь. Хенрик сел рядом. Мы неожиданно для себя попали на мессу, и я прислушалась.
Пастор говорил о жертвах, которые мы приносим каждый день в повседневной жизни.
- Знаешь, я люблю готическую архитектуру и я люблю церковную музыку, но то, что проповедуют в церкви... это не отзывается в моем сердце, - сказала я Хенрику. Прихожане начали оглядываться, и я замолчала. Мы молчали друг с другом.
А потом зазвучал орган и все прихожане поднялись с мест, и мы с Хенриком тоже встали. Он был выше меня на голову. И на хорах запели: "Аve Maris Stella", и я почувствовала, что печали и боль этого дня поднимаются вверх, к куполу, и там растворяются. "Спасибо, Господи, я вознаграждена..." подумала я, чувствуя, как становлюсь радостной и словно легковесной.
Его прикосновение к моей руке было неявным, таким легким и нежным, моя рука оказалась в руке Хенрика. Я подняла глаза, встретившись с ним взглядом: он чувствовал то же самое: радость присутствия и благодарность этому дню.
Рукопожатие - обычный повседневный жест, потерявший значение, и все же - возможность прикоснуться к другому и его почувствовать, и в тот миг... когда на хорах пели нежными, чистыми голосами... словно два мира слились друг с другом... и все перемешалось у меня в голове.
Мы вышли из храма в молчании. Вдалеке, на скамье, сидели Паула с Урсулой и курили.
- Почему вы не пришли в храм? - спросила я.
- Нас не пустили! - бросила Паула, выкидывая сигаретку.
- Как это? - удивилась я.
- А так: в пять часов началась служба и нас не пустили. Мы захотели войти, но в дверях встала монашка и сказала, что туристам вход закрыт... сказала, ждите, пока закончится служба.
- Но мы тоже попали не на самое начало, а скорее в конце, - проговорила я и пожала плечами.
Урсула предложила возвращаться домой, и все были согласны. Мы возвращались в молчании, Паула вела машину, Хенрик сидел рядом с ней. И впереди у меня была бессонная ночь.
9. У всех на виду
Утром в доме была щемящая тишина, как будто все вымерло. Где-то были постояльцы. Где-то был Хенрик. Как и я, он собирался в дорогу. Нет, я не собиралась в дорогу. Я сидела на постели, уже одетая, и ждала... чего? Чуда? Мне было трудно пошевелиться, словно я превратилась в камень... Вдруг я вскочила и побежала, перепрыгивая через ступеньки, вниз, в гостиную.
- Тебе уже пора? - спросила я Хенрика, запыхавшись. Он стоял в дверях гостиной. В коридоре стоял большой чемодан, и я почему-то поняла, что это его. Урсула была тут же, как хозяйка, она провожала гостя. И Паула была здесь.
- Значит, пора? - снова спросила я.
Хенрик кивнул. Мы стояли у всех на виду.
"И это все? - подумала я, - разве так можно? Никакого дружеского слова, никакого мимолетного прикосновения друг к другу?..." Но мы оба стояли как замороженные под прицелом двух пар пронзительных глаз.
Ничего не произошло. Хенрик с виноватым видом взял чемодан и вышел. За ним приехало такси, Урсула сама его вызвала. Дверь за Хенриком неслышно закрылась.
- Мечтатель! - Урсула рассеяла тягостную тишину в коридоре, язвительно усмехнулась.
Я не поняла, что она имеет ввиду.
- А разве нет? - спросила она Паулу, - как еще назвать мужчину, который по ночам стоит на балконе? И, вообще, тебя нужно было поселить на втором этаже, - обратилась она ко мне, - больше не буду брать в пансион мужчин...
Спасибо, Хенрик, благодаря тебе меня начали замечать и перестали говорить обо мне в третьем лице.
10. Утешение
Возвращались домой мы в молчании. Иногда останавливались, чтоб заправить машину или выпить кофе, Паула курила. Нам как будто было не о чем говорить. Она высадила меня на вокзале, а до квартиры я смогла доехать уже на метро. Мы сказали друг другу "пока-пока".
Через пару недель я написала Пауле письмо, но она не ответила. Она была занята, и часто не отвечала на письма.
Неожиданно для себя я получила весточку от Марии, скорее записку, она писала: "... тогда, в пансионе, я повела Агнешку в туалет, это было ночью... днем она, конечно, ходила в туалет сама... и увидела Паулу в коридоре... наверное, тебе будет неприятно это узнать, и непонятно, зачем я вообще это пишу, если не сказала раньше... ты же знаешь... или нет? Комнаты Паулы и Хенрика были рядом..."
Я почувствовала, что какой-то горький ком подходит к горлу, и открыла рот, как рыба, покорно лежащая на песке и больше ни на что не надеящаяся... присмертные два вздоха... Я захлопнула нот бук... "Кажется, я не хочу этого знать, стереть это письмо! Стереть... нет, когда я стану сильнее, я дочитаю его до конца".
И прошли еще несколько недель, я набралась храбрости и открыла письмо Марии. Она писала: "... зачем я вообще это пишу, если не сказала раньше... ты же знаешь или нет? Паула стояла ночью перед дверью Хенрика и скреблась к нему, а он ее не пустил... если бы ты к нему пришла, он бы открыл... я уверена в этом..."
И мне стало грустно. Словно, я очутилась опять в пансионе. И мне нужно было снова войти в гостиную, но в дверях стоял Хенрик и лукаво улыбался, и когда он снимал паутину с моих волос, улыбался и радовался. Радость была неявной, глубокой и нежной.
"... спасибо тебе за блокнот, в нем мы нашли твой адрес... приезжай к нам в гости..." - заканчивалось письмо Марии.
Я подождала несколько недель и позвонила Пауле.
- Ты можешь дать мне адрес Хенрика? - спросила я, - я бы хотела поздравить его с Рождеством.
- Я выбросила свою записную книжку, - ответила Паула, - да, три дня назад.
- Почему? - спросила я.
- Потому что в ней закончились чистые страницы... почему же еще? - проговорила раздраженно Паула.
- Когда записная книжка заканчивается, заводят новую... но ведь старую при этом сохраняют, - сказала я, понимая, что этот разговор ничего не даст... не даст мне адреса Хенрика.
- А я не держу мусора в доме, - ответила Паула.
- Хорошо, - отозвалась я, - всего тебе доброго, - и положила трубку.
С некоторого времени я научилась входить в сны людей и разговаривать с ними. Для этого ничего особого не нужно было, только встать в три часа ночи, пока люди спят. При полной луне. И я вошла в сон к Хенрику, желая с ним поговорить... но во сне я увидела его с напряженным лицом и взгляд его меня словно спрашивал, словно говорил: "Повтори еще раз, я не слышу, пожалуйста, громче..."
А несколько дней назад он приснился мне. Я увидела его в пансионе, в моей комнате. Он сидел на кровати с опущенными плечами, опущенным лицом. Я подошла к кровати и села к нему на колени.
- Ну, посмотри мне в глаза, - попросила его.
Он поднял лицо, наши взгляды соединились. Я почувствовала, как его печаль проникает мне в сердце, и стала задыхаться. Мне пришлось вздохнуть несколько раз, чтоб прийти в себя, словно я проглотила его боль. И у него появились слезы на глазах.
Я обняла его за плечи и он заплакал. Из моих глаз тоже потекли слезы, и я все время говорила ему: "Я буду тебе утешением... я буду тебе утешением..."
www.dottai.ru