Дети радуги Главы 17-18

ГЛАВА 17

Трое суток не происходило ничего. Алексей определил, что прошло именно трое суток по количеству кормлений. В назначенное время открывалось маленькое окошко внизу двери – как в американских коттеджах предусматривают для домашних животных, – и в образовавшийся проем подсовывались оловянные миски с едой. То это была какая-то похлебка непонятного происхождения, то каша, больше напоминавшая кусок резины. Есть эту пищу было, по большому счету, невозможно, однако другой не было – и Алексей мужественно поглощал завтраки с обедами, едва сдерживая в себе рвотный рефлекс.


Радовало лишь то, что на время приема пищи надзиратели зажигали в камере свет – дежурную лампочку землистого цвета над входом, которая давала возможность хотя бы увидеть то, что наложено в тарелки.

В первое такое кормление – уже следующим утром – Алексей рассмотрел Сталина. Как же он был не похож на портреты, которые не раз видел в свое время Алексей! По сути, это был совсем другой человек – страшный, косматый, как зверь. У него были длинные, давно не стриженые волосы на голове – седые и от того казавшиеся пепельными. И густые усы с бородой, покрывавшей почти всю поверхность лица. Только глаза – живые, умные и, вместе с тем, лютые – сверкали в этих зарослях. Сталин был похож на настоящего горца – дикого и непредсказуемого. Но голос его – со знакомым кавказским акцентом – был другим.

– Ешьте, Алексей Николаевич, – по-отечески сказал Иосиф Виссарионович, заметив, с каким отвращением Алексей рассматривает свою миску. – Потерпите, пересильте отвращение. Надеюсь, вас выпустят скоро, не станут держать, как меня. А если понадобится туалет, – это здесь, в углу, я покажу вам. Они убирают раз в неделю.

– Признаться, я очень хочу…помочиться, – ответил Алексей. – Просто не знал, как это делается здесь.

– Идите сюда, вот это место, – пригласил Сталин, показывая рукой. – Снимете крышку, и все. Потом вы научитесь безошибочно ориентироваться в темноте.

– Да, благодарю вас, – пробормотал Алексей, расстегивая штаны.

…Его не вызывали на допрос, никто не интересовался его судьбой. Складывалось впечатление, что об Алексее Сапожникове там, наверху, вообще забыли. Он не хотел думать о том, что так будет всегда, но подобные мысли все чаще лезли в голову.

Не помогали и разговоры со Сталиным. Иосиф Виссарионович легко и непринужденно рассказал Алексею всю свою биографию – от рождения в Гори в семье сапожника и до того момента, с которого узники начали знакомство. Учитель истории Сапожников – как ни странно – из этих воспоминаний узнал много нового для себя. “Интересно, – думал он, – кто, когда и почему перевирал биографии вождей Советского государства?”

В свою очередь, Алексей рассказал Сталину о себе. Все кроме параллельного мира – зачем пугать человека, зачем давать ему в руки подозрения в сумасшествии собеседника? Именно такую реакцию предвидел теперь Алексей. И он большей частью придумывал свою биографию, на ходу адаптируя события прошлой жизни к современным условиям.

– Вы не горюйте, – успокаивал его Сталин. – Если не вызывают на допрос, значит, не все у них там гладко складывается. Иначе бы давно сфабриковали дело, и концы в воду. Поверьте моему опыту, я знаю, что говорю. Нужно еще немного подождать. Уверен, что все будет хорошо.

И Алексей на какое-то время действительно успокоился. Он решил просто ждать смены надзирателей, чтобы выведать хоть какую-нибудь информацию у Переломова. И – удивительное дело – именно на четвертый день произошли перемены.

Неожиданно в замке завозился ключ, и дверь тяжко повернулась на петлях. В темное, сырое нутро камеры брызнул грязно-желтый свет коридора.

– Сапожников, на выход! – Голос Максима Максимовича звучал глухо и беспристрастно. Его сухощавая фигура застыла в проеме двери.

Алексей вздрогнул и засуетился на своем топчане. Потом никак не мог попасть ногами в туфли.

– Кажется, что-то сдвинулось, – сказал он, адресуя свои слова соседу по камере.

– Идите с богом, – ответил Сталин. – И ничего не бойтесь. Ваше дело правое.

– Спасибо вам, Иосиф Виссарионович, – с дрожью в голосе сказал Алексей, поднимаясь и делая шаги в сторону выхода. – Может, уже не свидимся. Так я хочу сказать, что этой встречи с вами не забуду никогда.

– Я тоже, – ответил Сталин. – И успехов вам на миротворческом поприще!

– И еще, – добавил Алексей, – я понял одну простую вещь: тиранами, равно как и посмешищами, государственные деятели не становятся сами, к этому их подталкивает окружение.

– Это вы о чем? – спросил Сталин.

– Так просто, мысли вслух.

– Сапожников! Долго возиться будешь?

Через несколько минут Алексей уже стоял против шефа российской контрразведки.

– Присаживайтесь, Алексей Николаевич, – холодно сказал Сухоруков, не отрывая глаз от бумаг на столе.

Конвоир вышел за дверь, в кабинете остались двое – следователь и…кто? Накануне, поднимаясь по лестнице, Алексей загадал: если будут допрашивать стоя, как в прошлый раз, – ничего хорошего ждать не следует. Если же предложат сесть – стало быть, что-то действительно изменилось к лучшему в его собственной судьбе.

Чуть развернув стул, он присел на краешек, готовый при необходимости подняться или даже вскочить. “Впрочем, к чему эти театральные жесты?” – мелькнуло в голове, и вдруг в его душе наступило какое-то успокоение.

– Что вы так напряглись? – спросил Сухоруков, поднимая глаза. – Расслабьтесь, прошу вас.

– Я не девица какая-нибудь, не надо меня уговаривать, – вдруг осмелел Алексей. – Скажите сразу, что вам от меня нужно? А то не по правилам как-то получается. По всем законам делопроизводства сначала нужно предъявить задержанному обвинение, а уж потом допрашивать и держать в камере трое суток без какой-либо информации. Что за методы такие?

Произнося свою пламенную речь, Алексей смотрел куда-то в сторону, а когда повернул голову к Сухорукову, внезапно наткнулся на его крайне удивленный взгляд.

– Это все? – спросил тот. – Или будут еще предложения?

– Все.

– Ну, и покончим с этим, – спокойно рассудил следователь. – А то я уж бояться вас начал.

– Оставьте ваш сарказм, – вдруг заявил Алексей. – Переходите к делу, я устал находиться в неведении.

– Что ж, хорошо, – согласился Сухоруков. – К делу, так к делу. Во-первых, у нас с вами не делопроизводство, как вы изволили выразиться, а судопроизводство.

– Вы прекрасно поняли, что я имел в виду.

– Во-вторых, – не обращая внимания на реплики Алексея, продолжал Сухоруков, – мы с полковником Лукомским по итогам нашей прошлой беседы с вами пришли к выводу, что вы, Алексей Николаевич, никакой не шпион…

– Слава Богу!

– …и никакой не борец с инопланетной цивилизацией… и никакой не учитель истории. Вы просто параноик международного масштаба, ловко скрывающий свою болезнь за так называемой миротворческой деятельностью. И как только вам удавалось так долго дурачить политиков на западе? Поделитесь опытом, а? Вы гениальный актер? Или гениальный мистификатор?

Алексей угрюмо молчал, бросая на Сухорукова сверкающие взгляды исподлобья.

– И, наконец, в-третьих, у вас отыскался весьма влиятельный защитник – здесь, в Москве. Правда, откровенно говоря, он мало, чем отличается от вас – тоже с мозгами не все в порядке, и тем не менее…

– Вы…вы так говорите о Ленине?! – догадавшись, воскликнул Алексей.

– Да, я так говорю о Ленине, – спокойно ответил Сухоруков. – Старый маразматик, и больше ничего.

– А если я…

– Что, если вы? – воскликнул следователь. – Не начинайте только меня пугать! Вы думаете, вам кто-нибудь и где-нибудь поверит?

– Вы правы, – после паузы согласился Алексей. –¬ Никто не поверит.

– То-то же. Поймите, Сапожников, Ленин – это отработанный материал. Это знают все, и даже он сам. Но заслуженный старик пожаловался Закладину, а это уже не шутки. Вот почему сегодня я разговариваю с вами столь любезно, дорогой Алексей Николаевич.

– Так вот оно что, – протянул Алексей. – Значит, вы собираетесь меня освободить?

– Вы поразительно догадливы, – развел руками Сухоруков.

Он хотел еще что-то добавить, но в этот момент в дверь кто-то постучал.

– Да, войдите! – На пороге кабинета появился Лыков. – А, Иван Тимофеевич, входите, сделайте одолжение!

Лыков вошел, приблизился к Сухорукову, поздоровался с ним за руку, потом взял себе стул и сел напротив Алексея. В его светло-голубых глазах прыгала насмешка.

– Иван Тимофеевич? – спросил Алексей, глядя на него. – Помнится, мне вы недавно представлялись, как Степан Тимофеевич.

– Никогда, – усмехнулся Лыков. – Вы что-то путаете, гражданин.

– Как это путаю? – удивился Алексей. – Не делайте из меня идиота! Это уже слишком!

– Никто вас не делает идиотом, Алексей Николаевич, – сказал Сухоруков, переглядываясь с Лыковым. – Перед вами действительно Иван Тимофеевич, и никто другой.

– Но как же…там, в Стокгольме?

– Там с вами общался мой брат, – сказал Лыков.

– Ваш брат?

– Да, именно. Мы близнецы.

– Ах, вот оно что! – воскликнул Алексей, и ему самому стало немного весело. – Такая вот игра, значит.

– Да, такая игра, – повторил Сухоруков.

– Гм, а знаете ли вы, дорогие товарищи, – сказал Алексей, переводя взгляд с одного своего собеседника на второго, – что о деятельности Степана Тимофеевича Лыкова, или Епифанцева, хорошо осведомлена английская контрразведка? Как это сказать по-вашему? Он под колпаком, вот!

– Вы так думаете? – с иронией спросил Сухоруков.

– Я просто уверен. И, как патриот своей страны, хочу вас об этом предупредить, не смотря на те унижения, которым вы меня подвергли.

– Спасибо, дорогой Алексей Николаевич, за своевременный сигнал, – с прежней иронией ответил Сухоруков. – Мы обязательно позаботимся о том, чтобы наш товарищ не попал в западню. Только знайте и вы, что мистер Джеймс Карсон, который вам представлялся, как научный работник, тоже таковым не является.

– Вы хотите сказать… – начал Алексей и осекся.

– Да, именно то, о чем вы подумали, – добавил Сухоруков. – Мы практически все знаем о них, они знают о нас. Так сейчас живет вся Европа и весь мир, дорогой товарищ Сапожников.

– Простите, но какой в этом смысл? – не удержался от вопроса Алексей. – Не лучше ли быть открытыми друг для друга? Это ли не достойный путь к всеобщему прогрессу?

– Видите ли, Алексей Николаевич, – пояснил Сухоруков, – открытость предполагает доверие. Не так ли? Но если вы настоящий историк, то непременно должны знать, что на протяжении всей мировой истории не было ни одного случая, когда отношения строились на доверии. Ни между первобытными племенами, ни между современными государствами или империями. История человечества – это история войн, смут и революций. Не об этом ли вы сами говорили с высоких трибун? Но никак не история доверия.

– Если мне не изменяет память, – удивленно сказал Алексей, – то примерно эти слова я говорил в частной беседе с Генеральным секретарем Лиги Наций. Вы хотите сказать, что там тоже…

– Какое это имеет значение? Всеобщий сыск, разведка и контрразведка – вот на сегодня составляющие равновесия в мире, и, если хотите, составляющие прогресса. Если я не прав, попытайтесь доказать обратное.

– А знаете, я не буду ничего доказывать, – ответил Алексей. – Я вижу, что это станет пустой тратой времени, а его у меня не так много. Есть некоторые дела поважнее. Я только хочу напомнить вам слова Гюго, которые сейчас пришли мне в голову. Вы читали Гюго?

Сухоруков помялся.

– Так вот, слушайте. ”Прогресс – это форма человеческого существования. Прогрессом зовется жизнь человечества в целом; прогрессом зовется поступательное движение человечества. Прогресс шагает вперед; это великое земное странствие человека к небесному и божественному. Пребывать в покое так же невозможно для прогресса, как для потока; не ставьте ему преград, не бросайте каменных глыб в его русло; препятствия заставляют воду пениться, а человечество бурлить. Вот причина волнений и смут. Но после каждого восстания оказывается, что вы продвинулись вперед. Пока не будет установлен порядок, – а порядок не что иное, как всеобщий мир, – пока не воцарятся на земле гармония и единение, до тех пор этапами прогресса будут служить революции.”

– Гм, я перечитаю Гюго, если найду для этого время, – сказал Сухоруков. – А вас, товарищ Сапожников, на прощание хочу предупредить: не знаю, чем вы там собираетесь заниматься, но вам предписано покинуть пределы России в течение трех суток с момента освобождения. Это решение принималось не мною, а гораздо выше, так что, сами понимаете, обжалованию не подлежит.

– Но я не занимаюсь ничем, что может навредить России! Напротив, я пытаюсь найти возможность отвести угрозу от всего человечества! А если мне не хватит трех суток?

– Не сомневайтесь, мы будем пристально следить за вами, – сказал Лыков. – Лично я займусь этим. А если вы задержитесь на территории России хоть на одну минуту сверх установленного срока, у нас будут все основания арестовать вас снова, и уже тогда…

– Я понял, – угрюмо сказал Алексей. – Позвольте мне идти немедленно.

– Сделайте одолжение, – любезно улыбнулся Сухоруков. – Заберите ваши паспорта, они нам больше не нужны, а вам пригодятся. Хотя оба – поддельные. Ну, да ладно, это мелочи.

Алексей поднялся, взял со стола свои документы и решительно направился к выходу из кабинета. Он не собирался прощаться, говорить какие-то заключительные слова. Все, что он хотел сказать этим людям, он уже сказал. Теперь его душа стремилась поскорей вырваться из этого унизительного плена. Уже у самой двери Алексея остановил оклик Сухорукова.

– Да, совсем забыл! – сказал он. – Будете в Париже, непременно передайте мой привет вашему другу.

– Какому? – насторожился Алексей.

– Мсье Франсуа Перрену.

– Как! – воскликнул Алексей. – Франсуа?

Сухоруков и Лыков переглянулись, и оба весело посмотрели на Алексея.

Он распахнул дверь и вышел из кабинета, стиснув зубы.

 ***

Оказавшись на улице, Алексей остановился в растерянности – куда теперь идти. И только сейчас вспомнил, что остался без плаща. Хорошо еще, что под пиджаком у него был надет легкий пуловер, не то вовсе пришлось бы худо. Октябрь давно завоевал Москву, и теперь вовсю хозяйничал на ее улицах. Алексей огляделся по сторонам и решительно направился к Театральному проезду – поскорей уйти от этого страшного места, затеряться в толпе москвичей, раствориться в этом родном и одновременно чужом городе.

Но куда все-таки идти? Теперь он хорошо понимал, что за каждым его шагом следят зоркие глаза, а может быть, несколько пар глаз. Нырнет в магазин – кто-то зайдет за ним следом, вспрыгнет на подножку трамвая – тут же на другой подножке окажется кто-нибудь в сером пальто, или в чем там они ходят. Попытается скрыться в подворотне или в проходном дворе – непременно за ним увяжется еще кто-то из обыкновенных прохожих – пойди там разбери, кто шпион, а кто нет. Если его уже предупредили, то не отстанут
совершенно точно. Выследят каждый шаг, подслушают каждое слово – и сообщат, куда следует, доложат по полной программе, согласно полученным инструкциям.

И все же нужно было где-то отдышаться, привести себя в порядок – помыться, наконец, после трех суток в сыром и вонючем подземелье. Можно было пойти в баню, да в кармане не было ни одного российского рубля, только мелочь какая-то. А еще на дорогу туда-сюда. И звонить человеку мистера Карсона по условленному телефону – теперь выглядело настоящим предательством, и пахло приговором самому себе. Нельзя было давать слежке ни малейшего повода для торжества. Нет, оставался один единственный вариант – Большая Грузинская, дом номер четырнадцать.

“А что, – рассуждал Алексей на ходу, – пусть даже следят. Скорее всего, они “вели” меня еще раньше, когда я только приехал. Стало быть, где провел первую ночь в Москве, знают и так. Но за мной нет никакого криминала, к тому же Василий Николаевич дружен с Лениным, а Ленин, как никак, все же фигура весомая – сам только что убедился. Значит, эти прадеда и его семью трогать не станут: во-первых, побоятся, во-вторых – не за что”.

Через полчаса он подходил к знакомому дому.

“Какой сегодня день недели? – мелькнуло в голове. – Черт! Не могу сообразить! Кажется, пятница. Значит, прадед на работе, а Ольга Анисимовна должна быть дома. И Степан – тоже, если у него занятий нет”.

Однако дверь квартиры номер двенадцать никто не открыл. Алексей позвонил еще раз, потом еще – более настойчиво. Холодок пробежал по его спине.

– А вы Сапожниковым кто? – вдруг услышал он за спиной. Голос был женский, настороженный.

Алексей оглянулся. Дверь соседской квартиры была приоткрыта на длину цепочки, а в образовавшуюся щель выглядывала степенная старушка с седыми волосами, уложенными в гнездо на макушке.

– Я… знакомый, – тихо ответил Алексей.

Старушка внимательно оглядела чужака с ног до головы, и Алексей, следя за ее пристальным взглядом, понимал, как подозрительно выглядит сейчас в ее глазах. Слова каких-то оправдательных интонаций пронеслись в его голове.

– Никогда не видела у Василия Николаевича таких знакомых, – заявила бдительная соседка. – А может, вы квартирный вор? Позвонили в дверь убедиться, что никого дома нет, и теперь из кармана отмычку достанете.

– Да вы что, бабушка! – воскликнул Алексей с досадой в голосе. – Какой же я вор?

– Мало ли. Вон, в соседнем подъезде на прошлой неделе обчистили квартиру. Тоже среди бела дня. Может, мне в милицию позвонить?

– Не надо, прошу вас! – воскликнул Алексей. – В милицию не надо. А то, что я не вор, позвольте мне доказать следующим образом. Я вам свой паспорт отдам, а сам хозяев на лестнице подожду. Может быть, Степан скоро вернется, или Ольга Анисимовна.

Соседка выслушала предложение Алексея с видимым вниманием.

– Похоже, вы и вправду знакомый, если по именам их знаете, – сказала она.

– Ну, да, – обрадовался Алексей. – И совершенно напрасно вы меня подозреваете.

– А паспорт все-таки дайте.

– Пожалуйста.

Он достал паспорт на имя Волгина и передал старушке в дверную щель. Та внимательно прочитала все записи – точно как таможенники делали это на финско-российской границе. Потом сунула документ обратно Алексею.

– Ольга на рынок ушла, – сказала она примирительным тоном. – Пожалуй, через полчаса должна быть. Я ей творог заказывала.

– Хорошо, я здесь подожду.

– А я вас все же в дом не пущу. Уж больно вы подозрительно выглядите.

– В том нет моей вины, – грустно ответил Алексей. – И все же благодарю вас.

Соседская дверь захлопнулась. Алексей уселся прямо на верхнюю ступеньку лестничного марша, прислонившись спиной к стене. На душе у него полегчало.

 ***

– Ты, Алексей, конечно, извини, – сказал Василий Николаевич, глядя в сторону, – однако много хлопот нам неожиданных доставил. Приходили тут, интересовались… Пеняли, что я сам не доложил…

– Я понимаю, – ответил Алексей. – Простите меня. Впрочем, будьте совершенно спокойны, я ничем вас не скомпрометировал, это точно.

– Хочется верить. Правда, совершенно спокойным в наше время быть нельзя. Тем более, после всего этого…

– Да нет, я точно знаю. Они плотно интересуются только моей деятельностью, но не вами. И выпустили меня потому, что ничего инкриминировать не могут. Я чист перед законами России, это факт.

– Выходит, тебя трое суток на Лубянке зря продержали?

– Конечно, зря! Проверяли, анализировали, но ничего, за что бы зацепиться, не нашли. Я же им все рассказал – зачем приехал, чего добиться хочу, и что миру нашему угрожает. А что мне было скрывать? Я же не шпион какой.

– Ну! И что же? – воскликнул Василий Николаевич.

– Шизофреником обозвали, вот что. Не поверили, одним словом. А все, что я рассказал про инопланетян, бредом сумасшедшего посчитали. Вот так. По большому счету, обидно даже.

– Но ведь это же глупо! Нельзя же так все отрицать. Они ж там соображать должны, я так думаю.

– Тут я бессилен, – ответил Алексей.

Они помолчали.

– И что теперь намерен делать? – спросил Василий Николаевич после паузы. – Куда подашься?

– Сначала разыщу физика одного в Москве. Его Циолковский рекомендовал, как человека передовой мысли. Потом видно будет. Мне ведь трое суток дали, чтобы я пределы России покинул. Нужно успеть хоть что-то предпринять.

– А если задержишься?

– Арестуют второй раз, и тогда уже…

– И тогда уже Владимир Ильич не сможет тебя вытащить, – сказал Василий Николаевич.

– Я понимаю, – согласился Алексей. – А как ему это вообще удалось?

– Да он в первый же вечер, как ты в Горки ездил, позвонил мне и спрашивает: вернулся ли Алексей? Нет, отвечаю, сам уже волнуюсь. Не имею понятия, от кого он потом узнал, что тебя арестовали, но что самого Закладина просил об освобождении – это точно.

– Надо непременно к нему съездить и поблагодарить, – сказал Алексей. – И попрощаться. Наверное, никогда уже не свидимся. Он болен очень и слаб, а мне путь в Россию теперь заказан будет.

– К сожалению, это точно.

– А кстати, – сказал Алексей, – знаете, кого я в подвале Лубянки встретил? Не поверите!

– Кого же?

– Сталина!

– Иосифа? Неистового горца, как его когда-то называли?

– Да, его. Тринадцатый год в заключении. Сдал сильно.

– И не мудрено, за столько-то лет.

– Рассказал он мне кое-что…

– О чем?

– О жизни своей, и не только своей.

–Да, – протянул Василий Николаевич задумчиво, – если бы его тогда не отстранили от руководства… Кто знает, что было бы?

– Другая жизнь была бы, – ответил Алексей. – И другая страна.

– Пожалуй.

– Все дело в том, что по законам развития общества – любая яркая личность влияет на ход истории, и это непреложный факт. Будь то Екатерина Вторая, Наполеон или те же Владимир Ильич со Сталиным.

– Да, ты прав, Алексей, – согласился Василий Николаевич. – А нам дано быть серыми и незаметными, и в этом тоже есть какой-то общий смысл бытия. Как ты думаешь?

Алексей посмотрел на прадеда с теплотой. И улыбнулся.

– Но мы еще поборемся для того, чтобы оставить свой след в истории, – сказал он, поднимаясь.

– Уходишь? – спросил Василий Николаевич.

– Теперь каждая минута дорога.

– Вечер уже. Ночевать где будешь?

– Найду, где. Вот только…

– Что? Говори.

– Мне бы курточку какую-нибудь или плащ ненужный. А то мой, французский, надзирателю одному сильно понравился. Пришлось подарить.

– Понятно, – вздохнул Василий Николаевич. – А одеть тебя – это запросто. Идем в прихожую – там, на вешалке, Степкино пальто висит – тебе как раз впору будет.

– А он как же?

– Новое носит, это выбросить собирался. Я ему: погоди, авось для чего-нибудь сгодится. Вот и сгодилось.

– Тогда возьму. Спасибо.

Через минуту Алексей уже прощался с прадедом.

– Ну, не поминайте лихом, – сказал он, крепко пожимая руку Василия Николаевича.

– И ты нас, – ответил тот. – Я Ольгу Анисимовну позову, если хочешь. Она, бывает, подолгу у соседки засиживается.

– Не надо, – покачал головой Алексей. – Передайте просто мою искреннюю благодарность за все. И Степану тоже. Хороший он парень, берегите его.

– А ты, Алеша, себя береги, – сказал Василий Николаевич. – Возможно, что история тебя действительно не забудет. Мы-то уж точно.

Алексей отвернулся и быстро стал спускаться по лестнице. Глаза его предательски увлажнились. Теплое “Алеша”, произнесенное прадедом, нашло свое место в его сердце и навсегда улеглось там.

 ***

Когда Алексей направился в сторону Кузнецкого моста, он вдруг вспомнил, что совсем рядом находится Лубянка. И даже вздрогнул от одной мысли об этом. Какие-то несколько минут ходьбы отделяли его теперь от мрачного четырехэтажного здания, занимавшего почти целый квартал.

Он понимал, что за ним наверняка установлена слежка – полковник Сухоруков предупреждал, значит, сделал. Наверное, целую свору своих шавок подключил.

“Ну и что? – подумал Алексей, выходя из трамвая возле Лубянской площади. – Перемещаться по городу мне никто не запрещал. Нужно делать дело, а не париться на тему собственной безопасности. Теперь уже все равно”.

И он смело пошел через площадь, мимо того места, от которого еще утром спешил убежать как можно дальше. Шел, огибая водоразборный фонтан, из которого не так давно, всего несколько лет назад, еще поили лошадей извозчики. Шел, невольно косясь на монументальное строение, и вдруг заметил в нем поразительную особенность. И даже замедлил шаги, чтобы убедиться в правильности своих наблюдений. Оказалось, что во всю ширину здания располагалось двадцать три окна – столько же, сколько на фасадной стороне Королевского дворца в Стокгольме. Алексей с детства любил считать окна в домах – сначала для него это была игра, потом, с годами, – привычка. И вот теперь странное совпадение, обнаруженное им совершенно случайно, повергло Алексея в шок. Особенно после того, как ему вспомнились оба интерьера этих зданий, их этажей и коридоров. “Вот как, оказывается, по-разному можно использовать похожие элементы архитектуры”, – подумал он, и ему стало грустно.

…Льва Борисовича Карамышева дома не было.

Миловидная женщина лет сорока, оказавшаяся женой ученого, долго не хотела открывать незнакомцу. И лишь когда Алексей сказал, что адрес ему назвал сам Циолковский, да еще и записку передал для своего ученика, она отперла дверь, но все равно смотрела на позднего гостя с подозрением. Тем не менее, прочитав записку, в которой Константин Эдуардович просил оказать “подателю сего” всяческую поддержку, жена Карамышева успокоилась.

“Способный молодой физик, – вспомнил Алексей слова Циолковского и улыбнулся. – Впрочем, для старика все ученики – молодые”.

– Левушка в Курск уехал, – сообщила она. – Мать у него там. Мы телеграмму получили, что тяжело заболела она, вот он и помчался, все дела бросив.

– Понимаю, – удрученно сказал Алексей. – А давно?

– Так позавчера только.

“Эх! – с досадой подумал Алексей. – Все потеряно теперь. Эти три дня подземелья нарушили логический ход событий, расстроили механизм, запущенный для спасения Земли. Что теперь делать? И что теперь будет?”

– А когда вернется – неизвестно? – со слабой надеждой в голосе спросил он.

Жена Карамышева развела руками. Алексей понимающе кивнул и попрощался.

– Вы позвонИте через несколько дней, – сказала женщина. – Я сейчас вам номер телефона дам.

– Не нужно, прощайте, – сказал Алексей.

– Постойте, что же вы! Так какое у вас дело к Левушке? Может быть, я ему передам, когда он вернется, и он с вами свяжется. Константин Эдуардович, я думаю, зря посылать человека не станет. Скажите, где вас искать?

– Не знаю. Я не знаю, где буду завтра.

– Как это? Странно.

– Да, странно, – подтвердил Алексей. – Прощайте.

Она смотрела ему вслед, пока фигура в сером драповом пальто не свернула на следующий пролет лестницы.

Выйдя из подъезда, Алексей понял, что ему теперь совершенно некуда идти. Было довольно сыро, пахло дождем, который мог начаться с минуты на минуту. О гостинице не было и речи – денег оставалось очень мало, а еще нужно было купить билет на поезд. Вернуться к Сапожникову и попросить взаймы – глупо, звонить английскому агенту – опасно. Увидев у подъезда скамью, Алексей присел и задумался.

“Почти трое суток жить впроголодь – весьма приятная перспектива, – подумал он. – И очень знакомое дело. А может, бросить все к чертовой матери, и уехать сегодня, нет, завтра утром – первым же подходящим поездом? В конце концов, я действительно больше ничего не могу сделать для выполнения своей миссии. Потом объясню англичанам – как все повернулось. Неужели не поймут?”

Было около десяти вечера. Сырость начала пробираться к неподвижному телу Алексея, заползая через воротник и рукава пальто. Он вздрогнул от холода, поежился и встал со скамьи. Оглянулся по сторонам, вспомнил, где находится. Собрался идти по Варсонофьевскому переулку до Рождественки, потом свернуть на Кузнецкий мост, потом – на Неглинную. Подальше от страшного места, в которое попал случайно, из которого случайно же выбрался – но которое с жестокой легкостью перечеркнуло целый отрезок его жизни. Отрезок, в котором он считал себя полезным, востребованным и почти неуязвимым.

– Извините, вы не подскажете, как пройти на Красную площадь? – услышал Алексей чей-то голос и оглянулся.

Рядом стоял молодой мужчина среднего роста, в длинном светлом плаще с распахнутыми отворотами, в шляпе с широкими полями и с небольшим чемоданчиком в руке. При свете ближайшего фонаря было хорошо видно его лицо с тонкими черными усиками. Лицо улыбалось.

– Вы москвич? – спросил незнакомец. Легкий акцент проскакивал в его речи. – Я впервые в Москве, и вот, кажется, заблудился.

“Ну, вот, начинается! – подумал Алексей. – Называется “Лыков-два”. Тот, кажется, тоже не местным прикидывался”.

– По Неглинной вы должны пройти до Театрального проезда, потом, не сворачивая, попадете на улицу Охотный ряд, а по ней – на Красную площадь, – пояснил он, сопровождая свои пояснения жестами.

– Большое спасибо! – сказал иностранец и пошел прочь.

Алексей долго смотрел ему вслед. “Кажется, пронесло, – подумал он. – Нельзя же в каждом встречном видеть агента охранки”. И он улыбнулся своим мыслям, но в следующее мгновение улыбка слетела с его лица.

– Для жителя Парижа вы хорошо знаете Москву, – услышал он за спиной и резко оглянулся.

Перед ним стоял другой мужчина, тоже молодой, но одетый совсем не по-европейски – в короткую теплую куртку с широкими лацканами, брюки-галифе и сапоги. На голове у него была фуражка пролетарского покроя, сдвинутая слегка набок.

– Кто вы? – спросил Алексей настороженно.

– Пойдемте, не нужно останавливаться, – сказал незнакомец, дотрагиваясь до локтя Алексея. – Как вы только что объясняли иностранцу, так и пойдемте.

Вместе они двинулись по улице.

– Не волнуйтесь, товарищ Сапожников, – тихо сказал спутник Алексея через несколько шагов, – я от мистера Карсона.

– Так это вам я должен был звонить, если бы у меня возникли трудности? – спросил Алексей, успокаиваясь.

– Не совсем так, – ответил спутник. – Наш агент в Москве – это другое лицо. Я приехал специально для того, чтобы обеспечить вашу безопасность и благополучный отъезд из России.

– Вы знаете, что я был?..

– Да, знаю.

– Но я почти ничего не смог сделать из того, что намечалось. Этим нелепым арестом они помешали мне встретиться с физиком, которого рекомендовал Циолковский.

– Это к нему домой вы только что заходили?

– Да, к нему. Вы следили за мной?

Спутник Алексея пожал плечами.

– Как вас зовут? – спросил Алексей.

– Егор.

– Вы русский?

– А что, не видно? Никакой англичанин не сможет говорить по-русски так чисто, как сами русские. Разве не так?

– Так, – согласился Алексей.

Они прошли молча несколько шагов.

– Скажите, Егор, а что мне теперь делать?

– А что бы вам хотелось?

– Странный вопрос, – удивился Алексей.

– Ничего странного. Во-первых, сейчас уже поздний вечер, а я знаю, что у вас нет жилья. Разве не так? Во-вторых, вы наверняка голодны. Ну, я прав?

– Вы даже себе не представляете, насколько правы! – воскликнул Алексей.

– В таком случае, я могу предложить вам ночлег в теплой московской квартире, хороший ужин и приятное общение.

– Черт возьми! – воскликнул Алексей. – Это лучшая новость на сегодня! А куда идти?

– Это недалеко, в Столешниковом переулке, – сообщил Егор.

– Знаете, – вдруг сказал Алексей, – я так давно не был в Москве, что мне бы очень хотелось, прежде всего, посмотреть на Красную площадь, на Кремль, на Покровский собор. Вы не смогли бы составить мне компанию? А уже потом – отдыхать.

– С удовольствием.

– Только, знаете… – вдруг забеспокоился Алексей, – мне сказали там, что будут следить за каждым моим шагом. Это не опасно для вас?

– Главное, чтобы в безопасности находились вы, – ответил Егор.

 ***

Столешников переулок – узкий, полутемный и от того загадочный, – встретил прохожих мертвой тишиной. Было около полуночи, когда Алексей с Егором подошли к дому номер двенадцать.

“Господи! – подумал Алексей. – Если мне не изменяет память, в этом здании когда-то размещалась канцелярия московского обер-полицмейстера. Сюда в тысяча восемьсот двадцать седьмом году приходил для дачи показаний Пушкин. Это было дело о “возмутительных стихах на 14 декабря 1825 года”. А всего десять лет назад, в девяносто седьмом, этот памятник архитектуры и истории посчитали заурядным и снесли”.

– Нам сюда, – тихо сказал Егор, отворяя ключом парадную дверь.

– А что здесь находится? – спросил Алексей, поднимая голову и натыкаясь на темные окна. – Это жилой дом?

– Меблированные комнаты – полугостиница, полужилой дом, – ответил Егор. – Удобный район, хорошая мебель, и всегда есть горячая вода.

– Да, это важно, – согласился Алексей.

Он оглянулся. Где-то здесь, неподалеку, стоял дом Гиляровского, номер девять, кажется. А еще они с Наташей иногда приезжали в Столешников переулок – побродить по бутикам – как по музеям одежды и аксессуаров от Burberry, Emanuel Ungaro, Chanel, Vivienne Westwood или Hermes. А однажды ко дню ее рождения Алексей даже собирался купить жене туфли от Jimmy Choo. Но не хватило самой малости, и пришлось идти по соседству – в “Петровский пассаж”. Как, оказывается, давно это было…

– Знакомьтесь, это – миссис Эдна Росс, – сказал Егор через минуту, когда они вошли в квартиру. – Миссис Росс, это – мистер Сапожников.

Алексей, который был немало удивлен тем, что в качестве английского резидента увидел перед собой не мужчину, подал руку женщине и ощутил в ответ сильное, волевое пожатие.

– Проходите, пожалуйста, – сказала хозяйка, обнаруживая низкий, властный голос и такие же манеры.

“Настоящая Манипенни из фильмов о Джеймсе Бонде, – подумал Алексей. – Неопределенный возраст, слабые замашки аристократки, но при этом – строгость и сухость. Неужели английские женщины все такие?”

Раздевшись в прихожей, Алексей прошел в комнату. Здесь матово-розовым цветом на письменном столе светилась лампа с шелковым абажуром, на котором были нарисованы два пестрых попугая. “Китайщина”, – подумал Алексей и улыбнулся своим мыслям. Еще он заметил мягкий диван и два кресла, обитые одинаковой тканью – должно быть, это был гарнитур. На столе кроме лампы и нескольких газет ничего не было. Слева, за тяжелой портьерой, угадывалась дверь в соседнюю комнату. Алексей прошел к столу, взял в руки одну из газет – это была “Литературная газета” – и принялся изучать заголовки.

Тем временем Егор остался в коридоре и о чем-то тихо разговаривал с хозяйкой. Затем он заглянул в комнату и попрощался.

– Оставляю вас на попечение миссис Росс, – сказал он. – Думаю, вам будет спокойно, и вы сумеете хорошо отдохнуть. Я приду утром.

– Спасибо, – только и сказал Алексей, чувствуя со стороны незнакомых людей настоящую заботу о себе.

Он отложил газету, присел на диван, откинулся на его мягкую спинку – и только теперь почувствовал, что смертельно устал. Миссис Росс, провожая Егора, давала ему короткие наставления, а мистер Сапожников чувствовал, что еще минута-другая промедления, и он просто свалится здесь же, на этом диване, и уснет. Этого, впрочем, не случилось – хозяйка вошла в комнату и со строгостью, которой пока не находилось объяснения, посмотрела на ночного гостя.

– Полагаю, прежде чем ужинать, вам необходимо принять ванну, – сказала она. – Все, что вам может понадобиться, уже приготовлено.

– Откуда вы знали, что я приду к вам ночевать? – спросил Алексей, вскакивая с дивана и чувствуя какую-то неловкость. – Откуда вы знаете, чтО мне может понадобиться?

– Это моя работа, – сдержанно ответила миссис Росс. – Мы знаем о каждом вашем шаге, Алексей Николаевич. С того момента, как вы вышли из парадной двери Лубянки, наши люди наблюдали за вами.

– И не только ваши, – сказал Алексей, изучая строгое лицо хозяйки.

– Да, мы знаем, – не дрогнув ни единым мускулом лица, сказала миссис Росс.

Она уже не казалась ему сухой и непробиваемой. В стальных глазах этой женщины таилась какая-то невероятная сила и уверенность в себе. И еще – нежность, которой непременно должно было отыскаться место.

– Но я никого не замечал, – сказал Алексей после паузы.

– Это естественно, вас вели профессионалы.

– Но они ведь могли…как это сказать…могли мешать друг другу… Я имею в виду ваших и российских.

– В какой-то степени вы правы, – согласилась миссис Росс, и ее голос потеплел. – Однако чтобы снять ваши сомнения, скажу, что агент российской спецслужбы потерял вас в тот момент, когда вы садись в трамвай, чтобы ехать на Большую Грузинскую.

– Как это? – Алексей вскинул голову и в упор посмотрел на женщину.

– Ну, предположим, он не успел вскочить на подножку, – с загадочным видом сообщила миссис Росс.

Алексей посмотрел на нее с восхищением.

– Прямо кино какое-то! – воскликнул он. – И, знаете, я вопросов больше не имею. Вернее будет сказать, имею, но не спешу задавать их.

– Вот и хорошо. Идите в ванную, потом поужинаем и обсудим наши дальнейшие планы.

– Слушаю и повинуюсь, – ответил Алексей. Настроение у него заметно улучшилось, он чувствовал, что продолжается интересная, насыщенная и не такая уж бессмысленная жизнь.

…Миссис Эдна Росс не позволила Алексею наедаться. Она совершенно справедливо предположила, что рацион Лубянки после трехдневного пребывания в подвале, мог сильно расстроить пищеварение ее подопечного. И Алексей тут же вспомнил Софи – около четырех месяцев назад это воздушное создание буквально запрещало ему переедать. “Господи! – подумал он. – Сколько всего произошло за эти короткие четыре месяца! Как же давно это было! И что сейчас происходит с девочкой?”

– Мистер Джеймс Карсон передал мне подробные рекомендации относительно вас, господин Сапожников, – сказала миссис Росс.

– В Москве уместнее было бы называть меня “товарищ Сапожников”.

Она посмотрела на него, поджав губы, но не стала комментировать замечание.

– Английское правительство, – продолжила миссис Росс тихим, настойчивым голосом, – было весьма обеспокоено тем обстоятельством, что вас арестовали российские спецслужбы.

– Я сам говорил мистеру Карсону, что это возможно, – сказал Алексей. – Мы обсуждали такой поворот событий перед моим отъездом из Лондона. Однако то дело, которое мне поручили, заставило меня преодолеть всяческие опасения, и отправиться в Россию. И вот – произошло то, что должно было произойти. Я все же побывал там, и теперь должен покинуть пределы России в трехдневный срок.

– Мы знаем об этом, и со своей стороны приложим все усилия для того, чтобы ваш отъезд прошел спокойно, без эксцессов.

– Вы приставите ко мне телохранителей? Егора, например.

– Егор – отличный парень, – сказала миссис Росс. – Он сотрудничает с нами уже три года, и к его работе ни разу не было претензий.

– Вы хорошо подбираете кадры, – улыбнулся Алексей.

– Это наша работа, – ответила женщина. – Надежный партнер, как говорится, – это половина успеха.

– И все же вы не ответили на мой вопрос.

– Никаких телохранителей не будет, – сказала миссис Росс. – Вы это хотели услышать?

– Да, знаете ли, признАюсь, я бы чувствовал себя неловко, если бы рядом постоянно находился кто-нибудь из охраны. Я не президент страны, не крупный бизнесмен, не какая-нибудь поп-звезда.

– Как вы сказали? – встрепенулась миссис Росс.

– Да так, не имеет значения, – поспешил ответить Алексей.

– Не беспокойтесь – вы, как и сегодня вечером, никого рядом не будете замечать. Главное, чтобы наши люди видели вас и предотвращали возможные неудобства и проблемы. Вы будете вести себя самым естественным образом, постараетесь не привлекать к себе внимания, и тогда все пройдет хорошо. Завтра же мы возьмем для вас билет на поезд. Куда бы вы хотели поехать?

– Завтра? – переспросил Алексей. – Вы хотите, чтобы я уехал завтра? Но у меня есть в запасе еще два дня!

– Гм, послушайте, товарищ Сапожников, – нахмурилась “Манипенни”, – теперь, когда российские спецслужбы вас потеряли, было бы неразумно с вашей стороны снова попадаться им на глаза. Вы поступите мудро, если весь следующий день проведете дома, а вечером, под покровом темноты, мы доставим вас на Белорусский вокзал. Я точно знаю, что есть ночной поезд на Берлин, он отходит в половине одиннадцатого. Есть еще один, Парижский, но тот отправляется в половине первого ночи.

– И вы собираетесь весь день держать меня взаперти? – спросил Алексей. – В этих четырех стенах? А как же Циолковский, как вся эта история с похищением Оливера Коумена? Может быть, я бы успел за эти два дня что-то предпринять.

– Льва Карамышева сейчас нет в Москве, – спокойно ответила миссис Росс. – Когда он вернется, наши люди сами выйдут на него. Английская сторона считает, что вы свою миссию выполнили.

– Но я… – начал Алексей и осекся.

– Говорите, – сказала миссис Росс. – Любые ваши предложения или замечания мы тут же обсудим. Если, конечно, вы еще не хотите спать.

– Нет, давайте договоримся до конца.

– Пожалуйста.

– Что ж, я бы хотел еще раз встретиться с Владимиром Ильичем Лениным, – сказал Алексей. – Хотя бы для того, чтобы выразить благодарность за мое освобождение и просто попрощаться.

– Это рискованно, – подумав, ответила миссис Росс. – Побывать в Горках и остаться незамеченным – невозможно.

– Но я ничего не боюсь! – воскликнул Алексей. – У меня остается еще двое суток пребывания в России, и я хочу использовать их по своему усмотрению. За это время меня никто не арестует, я уверен.

– Почему? Почему вы так уверены?

– Потому что они не видят во мне угрозу для России, – ответил Алексей. – Потому что они…считают меня идиотом…

– В самом деле? – спросила миссис Росс.

– Мне заявили это прямым текстом, – ответил Алексей удрученно.

– Я полагаю, что это еще ни о чем не говорит, – сказала миссис Росс. – Есть немало примеров, когда из неугодных власти людей искусственно делали идиотов. Впрочем, к вашему случаю это не подходит.

– Я тоже так думаю, – ответил Алексей. Потом добавил, зачем-то понизив голос: – А знаете, на Лубянке хорошо знают, что мистер Карсон – никакой не ученый…

– И это вам тоже заявили открытым текстом? – спросила миссис Росс.

– Представьте, что так оно и было!

– Гм, с вами работали весьма уверенные в себе люди, – сказала хозяйка. – Вы можете назвать хотя бы одного из них?

– Конечно! – с готовностью ответил Алексей. – Допрашивал меня полковник Сухоруков.

– Слышала про такого.

– А присутствовал и задавал некоторые вопросы полковник Лукомский – то ли психиатр, то ли психолог, я в этом плохо разбираюсь.

– Лукомский? – переспросила миссис Росс. – Лет семь или восемь назад он приезжал в Лондон. Тогда Зигмунд Фрейд читал в Королевской академии цикл лекций по разработанной им теории психоанализа. На этих лекциях я Лукомского и видела.

– Простите, миссис Росс, вы – тоже психолог?

– В какой-то степени. В профессии разведчика без этого нельзя.

– И тоже слушали курс лекций Фрейда?

– Нет. У меня была иная задача. Я вела наблюдение за гостями из России. В частности, за вашим Лукомским.

– Он не мой!

– Не обижайтесь, Алексей Николаевич, я просто так выразилась.

– Хорошо, постараюсь не обижаться. Только позвольте один вопрос?

– Пожалуйста.

– Откуда вы так хорошо знаете русский язык? За свою жизнь мне ни разу не попадался иностранец, говоривший бы так чисто по-русски, как вы.

– А я не англичанка, – ответила миссис Росс. – Я такая же россиянка, как и вы, Алексей Николаевич. Пятнадцать лет назад я вышла замуж за английского морского офицера Ричарда Росса, уехала с ним в Англию. Мой муж служил в военном флоте и одновременно работал на МИ-6.

– Почему вы говорите о нем в прошедшем времени?

– Потому что его уже нет, – ответила миссис Росс. – Он погиб в Северной Атлантике во время одного из походов. Это было через три года после нашей свадьбы. Сами понимаете, в почти незнакомой стране я осталась одна. И тогда ко мне пришли друзья мужа из английской разведки. Они поддержали меня морально и материально. И потом, когда прозвучало предложение о совместной работе, да еще и связанное с пребыванием в России, – я не колебалась ни секунды.

– А дети? У вас есть дети?

– Мы не успели завести детей, – с грустью ответила миссис Росс. – Ричард собирался закончить карьеру военного моряка, собирался выйти в отставку и жить на берегу. Вот тогда бы мы подумали о детях.

– Простите, – сказал Алексей. – Совершенно случайно я затронул больную для вас тему…

– Ничего, – ответила женщина. – Все уже отболело много лет назад.

– Я не могу удержаться и не спросить, как вас зовут по-настоящему?

– Мое имя, данное при рождении в Москве, Анна Круглова. Предваряя ваш возможный интерес, который, как правило, выглядит, как бестактность, скажу, что я – ровесница этого века, мне уже тридцать пять лет.

– А ваши родители?

– Живут в Гончарном переулке, неподалеку от Таганской площади.

– И вы общаетесь?

– Конечно.

– И они…знают о вашей работе?

– Вы полагаете, что я должна была их посвящать во все?

– Я не знаю. Я просто восхищен вами! – воскликнул Алексей. Слова вырвались из него будто сами по себе.

– Знаете, вы первый после Ричарда Росса, кто сказал мне это.

Какая-то волна тепла вдруг стала подниматься у Алексея из глубин тела, начала заполнять грудную клетку, просачиваться в голову. Он почувствовал, как давно забытые токи пробудились в нем, стали хаотично блуждать по нервным каналам, все более упорядочиваясь.

– Я не знаю, каким образом это происходит, – вдруг сказал он с волнением, – однако я действительно испытываю к вам чувство искренней благодарности, которое вот-вот готово перерасти во что-то бОльшее, во что-то такое…

– Я вас понимаю, – тихо сказала миссис Росс. – Долгое время вы были начисто лишены тепла и женской ласки. Ведь так?

– Так, – согласился Алексей.

– И теперь, после застенков Лубянки, вас приютила женщина, – уже почти вкрадчиво продолжала миссис Росс. – Причем, не какая-нибудь холодная, чопорная англичанка, а ваша соотечественница, с которой гораздо легче почувствовать себя раскованным. Признайтесь, вы только что подумали об этом?

– Почти, – выдавил из себя Алексей.

“Она ничего не знает о Жанетт и Софи, – подумал он. – Англичане стали следить за мной гораздо позже, когда я “засветился” на трибуне Лиги Наций. Что ж, тем лучше”.

– В таком случае, – сказала миссис Росс, – я с удовольствием хочу сказать традиционную русскую фразу, подходящую нашей ситуации: чувствуйте себя, как дома.

– Спасибо, – ответил Алексей, преданно глядя в глаза хозяйки.

Она бросила взгляд на ходики, висящие на стене.

– Уже очень поздно. Предлагаю отправиться спать, – сказала миссис Росс. Она указала рукой на дверь во вторую комнату. – Прошу.

Алексей поднялся, направился вслед за хозяйкой.

– Это же ваша спальня?! – вдруг опомнился он. – Но я прекрасно размещусь на диване.

– Алексей Николаевич, диван, к сожалению, не раскладывается. Он чересчур мал для вас. А на моей кровати легко можно поместиться вдвоем…

– Анна!

– Что? – спросила она, мягко положив свои руки на плечи Алексея.

– Что ты со мной делаешь?..

ГЛАВА 18

Лодка была старая и довольно тяжелая. Во всяком случае, так показалось Алексею, когда он прошел на ней около трехсот метров, прижимаясь к поросшему высоким кустарником берегу Пахры. Весла были квадратными, с точеными ручками и узкими лопастями – и тоже очень тяжелыми. Греблей Алексей никогда не занимался. Приходилось два или три раза садиться на весла, только было это в студенческие годы, да и то лодка попалась пластиковая – легкая, как перо. А тут…

Вместе с Егором около девяти утра он приехал на электричке в Ленинскую. Оттуда направились они через лесок в сторону небольшой деревеньки, притаившейся на берегу реки. Не по дороге шли намеренно – чтобы не попадаться на глаза местным жителям, среди которых могли оказаться не только любопытные, но и “бдительные”. Шли молча – в плотном утреннем воздухе звуки слышны далеко, в том числе и людские разговоры. Обо всем уже договорились заранее: лодку взять на прокат, потом Алексей в Горки сам пойдет, а Егор ждать останется. Так и сделали. Без труда сделали. Рыбаков много в здешних краях оказалось, лодка почти в каждой семье была. И кто ж откажется заработать на пустяковом деле, особенно если москвичи чудные большими деньгами сорят? На то у миссис Росс и расчет был, на том заговорщики и остановились.

Попасть в Горки с фасада – значило не только обнаружить себя, но и, по большому счету, подставить Владимира Ильича, да и все дело, ради которого Алексей прибыл в Россию. Наверняка вокруг Ленина полно людей с Лубянки крутится, а после случая с Алексеем Сапожниковым – и подавно. Сторожа всякие, истопники, горничные – кто их разберет, кому они служат.

Вот и порешили утром в Столешниковом переулке, что Алексей на веслах незаметно и тихо к Горкам подойдет, лодку замаскирует, и сам в кустарнике спрячется. А Владимир Ильич, как на прогулку ежедневную выйдет, так непременно к берегу пойдет – уже много лет было так, сам Алексею рассказывал. Тут они и встретиться могут, тут и поговорят. План довольно хороший был, почти без изъянов. Впрочем, одно слабое место в нем просматривалось. Что как не придет Ленин? Что если заболел, например, и на прогулки не выходит? Или, того хуже, придет все-таки, но не один, а в сопровождении постороннего.

– Тогда я попробую проникнуть в дом позднее, – сказал Алексей, в котором неожиданно для него самого проснулся ранее неизвестный дух авантюризма. – А что? Расположение комнат я уже знаю. Засяду где-нибудь неподалеку, прослежу, чтобы охранник отлучился – и проберусь к Ленину.

– Глупости! – отрезала миссис Росс. – Это колоссальный риск. Если вас обнаружат и схватят, никакой Ленин уже не сможет вытащить вас из тюрьмы. А тем более, мы. Вы это понимаете?

– Понимаю, – ответил Алексей, глядя ей в глаза и вкладывая в это слово еще один смысл, возникший всего несколько часов назад, когда они называли друг друга по имени. Это теперь, в присутствии Егора, миссис Росс по-прежнему была прохладной и сдержанной, обращалась к гостю на “вы”. Да, она сама вдруг почувствовала, что этот человек неожиданно – в одну ночь – стал дорог ей, и называла она его Алешенькой вовсе не для того, чтобы на следующий день потерять. – И все-таки настаиваю на своей встрече с Владимиром Ильичем. В конце концов, я свободный человек, и не давал клятвы верности ни английской разведке, ни кому бы то ни было еще. И если со мной что-то случится – стало быть, это судьба, которую я сам выбрал.

Миссис Росс посмотрела на него с укоризной, но промолчала. Аргументов против у нее не нашлось. Она могла бы, конечно, призвать мистера Сапожникова вспомнить об угрозе миру – но не стала этого делать, понимая, что Алексея уже невозможно остановить.

…Лодка была действительно тяжелая. Чтоб на фарватер выйти да порыбачить вволю – это каких-то метров сто надобно местному мужику. Ну, двести, если до порожка грести – там, на быстринке, хорошо клюет. Но не полкилометра же, а может, и того больше. Во всяком случае, когда Алексей причалил к берегу, на ладонях его уже обозначились красные волдыри.

С немалыми усилиями втащив лодку на отмель, он вернулся к реке и опустил руки в воду. На какое-то время прекратилось жжение, и прохлада осенней воды по капиллярам его тела поднялась до самых локтей. Он сидел на корточках, пальто Степана мохнатыми полами лежало на мокром песке. И вдруг Алексей вспомнил, как в Аркадии, сидя точно так же у воды, из песка лепил с дочерью зАмки. Одесса, как всегда летом, была переполнена, пляжи напоминали розово-коричневые муравейники, а они с Аленкой не замечали вокруг никого – отец с дочерью увлеченно строили свой мир, и никто, даже морские волны, накатываясь на берег, не могли тогда его разрушить.

– А, это вы! – вдруг услышал он за спиной. Голос Ленина звучал бодро и слегка удивленно. – Что же мне никто не сказал, что вы снова приехали?

Алексей вскочил, засовывая руки в карманы, чтобы как можно быстрее просушить их. Обернулся на голос. Владимир Ильич стоял неподалеку – невысокий, худощавый – в черных шерстяных штанах и толстой коричневой куртке, доходившей ему до колен. Ворот куртки был поднят, на голове Ленина плотно сидела кепка, от чего лицо бывшего вождя казалось маленьким и сморщенным. Только узкие щелочки глаз, так хорошо знакомые по ленинской усмешке, искрились жизнью в эти минуты.

– Владимир Ильич, здравствуйте! – воскликнул Алексей, подходя ближе. – Вам ничего не сказали, потому что я прибыл инкогнито.

– Да, я знаю, вас держали на Лубянке, – сказал Ленин. – Но я позвонил Закладину. Это безобразие – арестовывать ни в чем не повинного человека!

– Я вам очень признателен за это. Собственно говоря, для того и приехал, чтобы выразить  благодарность.

– Пустяки! Расскажите лучше, как ваши дела?

– Что вы имеете в виду? – спросил Алексей. – И давайте присядем, вам наверняка трудно стоять.

– Это верно, – согласился Ленин.

Они устроились на скамье.

– Скоро совсем похолодает, – вздохнул Владимир Ильич. – Увядает природа, увядает жизнь человеческая.

Алексей взглянул на него со стороны – глаза Ленина были устремлены куда-то в даль, да и мысли его, наверное, летали теперь далеко. По всему было видно, что Владимир Ильич настроен на философский лад, и сбивать его с этого настроя Алексею не хотелось.

– Вы согласны? – спросил Ленин.

– С чем? – не понял Алексей.

– С тем, что человек рождается для того, чтобы умереть.

– В принципе, согласен.

– Вот, посудите сами. Вся эта бесконечная суета, наполняющая жизнь – эти политические амбиции, предательство, интриги, эта погоня за прибылью, эта жажда к стяжательству и обогащению – разве это не пыль по сравнению с той вечностью, в которую человек погружается после смерти? По сути, все мы рождены для того, чтобы приготовиться достойно встретить эту вечность, а на самом деле расходуем свои жизни на пустяки.

– Однако порой эти “пустяки” остаются в памяти поколений, – сказал Алексей.

– Вы имеете в виду гениальные открытия ученых?

– И не только. А произведения искусства – картины Леонардо, например, сонаты Бетховена или романы Гюго?

– Да, вы правы, – согласился Ленин. – Однако таких людей единицы. И я далеко не уверен, что все они прожили счастливую жизнь.

– А разве достоинство жизни заключается в том, чтобы прожить ее счастливо?

– А как же иначе?

– И в чем тогда вы видите человеческое счастье? – спросил Алексей.

– В смирении, батенька, и в познании. Человек, по сути, существо ничтожное. Ему дан разум для того, чтобы возвыситься над животным миром, но не даны инструменты – как этим разумом пользоваться. Вот человек и применяет его, в основном, для низменных целей.

– А как тогда, по-вашему, правильно жить?

– Мыслить и творить добро – вот истинная цель всякого человека! Тогда подлость, коварство, двуличие и зависть исчезнут из нашей жизни.

– А я считаю, что лучший способ избавиться от человеческой зависти – сделать всех талантливыми, но тогда не следует ожидать того, кто бы оставил свой след в истории, – сказал Алексей.

– Это тоже верно, – согласился Ленин.

– А любовь? – спросил Алексей. – Разве это не одна из составляющих счастья?

– А любви, дорогой мой, нет вовсе! – заявил Владимир Ильич.

“И кто от кого набрался: Ленин от Циолковского, или наоборот?” – подумал Алексей. Он подождал, полагая, что Владимир Ильич разовьет тему, но тот молчал, глубоко задумавшись.

– Вы действительно так думаете? – наконец, спросил он. – Если бы не было любви, не было бы жизни на земле.

– Глупости! Вы сейчас говорите совершенно о другом, – задумчиво ответил Ленин. – Для продолжения рода любовь не имеет никакого значения. И если спаривание животных – инстинкт, то спаривание людей – удовольствие, с годами переходящее в привычку, затем – в обязанность, затем – в испытание. И никакой любви, заметьте, тут нет. В отношениях двух людей мы сначала наблюдаем влечение, порой переходящее в страсть. И это, по сути, принято называть любовью. Но здесь кроется ошибка, потому что страсть довольно быстро проходит, уступая место иным чувствам – в худшем случае, равнодушию, в лучшем – преданности.

– Позвольте с вами не согласиться, – сказал Алексей. – Если бы не было любви, на земле не появилось бы ни одного поэта, ни одного шедевра, созданного ваятелями, живописцами и музыкантами. А сколько крылатых фраз о любви сказано мыслителями прошлого!

– Ну, хорошо, – сказал Владимир Ильич, – в какой-то степени я с вами соглашусь. Любовь существует, но это – мизерная величина, эфемерная частица времени, находящаяся между состоянием покоя человека и страстью, которая внезапно его обуревает. Она возникает ни из чего, и исчезает в никуда. Она не описывается ни одним из известных законов природы, и лишь поэтому сей феномен заслуживает столь пристального внимания мыслителей и творцов. Теперь вы удовлетворены?

– В какой-то степени, – повторил Алексей слова Ленина.

Они немного помолчали.

– Вам не холодно? – спросил Алексей.

– Немного зябко, – ответил Владимир Ильич. – Но это ничего. Не каждый день у меня есть возможность поговорить с приятным человеком, а посему – стану терпеть, сколько смогу.

– Мне бы не хотелось, чтобы из-за меня вы вдруг простудились, Владимир Ильич.

– Не бойтесь, я достаточно закаленный человек! – воскликнул Ленин. – И потом, сестра регулярно скармливает мне витамин “Ц”.

– Все равно я не стану вас надолго задерживать, – сказал Алексей. – Завтра я уезжаю.

– Куда?

– Наверное, в Париж.

– Я бывал в Париже несколько раз, – сказал Владимир Ильич и глубоко вздохнул. Было видно, что ему приятны эти воспоминания.

– А вчера я гулял вечером по Красной площади, – продолжил Алексей. – И сделал некоторые наблюдения. Поскольку я не знаком с товарищем Закладиным, хочу поделиться с вами – это может быть полезно.

– Да-да, любопытно, – оживился Ленин.

– Дело в том, что я обратил внимание: медных двуглавых орлов на башнях Кремля  заменили звездами.

– Да, это сделали не так давно. И что же?

– Если мне правильно удалось рассмотреть, то эти звезды с обеих сторон украшены уральскими самоцветами?

– Да, в виде серпа и молота, – подтвердил Ленин. – В правительстве долго совещались прежде, чем сойтись на таком варианте. Даже у меня спрашивали. Я сказал: делайте, как хотите.

– Но у меня есть большие опасения, что за два-три года эти самоцветы потускнеют и потеряют свой самобытный блеск. Дожди, ветра и морозы сделают свое дело.

– Правда? И что же вы предлагаете?

– Материал, из которого сделаны звезды, нужно заменить на искусственное рубиновое стекло – оно прослужит долгие годы, даже десятилетия.

– Гм, для историка вы хорошо разбираетесь в физике и химии, – сказал Владимир Ильич.

Алексей пожал плечами.

– Весьма интересное и дельное предложение, – добавил Ленин. – Нужно поговорить с нашими специалистами. Возьму на заметку.

– Я буду несказанно рад, если мое предложение рассмотрят положительно, и оно станет полезным для России, – сказал Алексей. – И еще… Мне не удалось встретиться с Львом Карамышевым, которого рекомендовал Циолковский. Его сейчас нет в Москве, а когда вернется – неизвестно. Не могли бы вы напомнить Константину Эдуардовичу о нашем разговоре? Возможно, что кто-то другой совсем скоро приедет из Европы для сотрудничества с российскими учеными. И мне бы не хотелось, чтобы усилия другого человека пропали даром.

– Не беспокойтесь, Алексей Николаевич, я не забуду, – пообещал Ленин. – Эта тема мне самому очень и очень интересна. Пусть только этот незнакомец из Европы обратится к нам, а мы постараемся всячески помочь.

Он поднялся, опираясь левой рукой о спинку скамьи, немного потоптался на месте, давая ногам привыкнуть к нагрузке. Вскочил и Алексей. Настало время прощаться.

– А сколько, примерно, жителей сейчас в Париже? – неожиданно спросил Владимир Ильич.

– Думаю, около трех миллионов, – ответил Алексей.

– В Москве, приблизительно, столько же, – сказал Ленин. – Недавно был принят Генеральный план строительства и реконструкции. Мы хотим превратить Москву в самый большой и цветущий город на Земле!

– Самым большим его делать не стоит, – возразил Алексей. – Чем крупнее город, тем бОльшими становятся его проблемы. Пять-шесть миллионов населения – это должно стать пределом. Но никак не восемь-десять.

– Вы так думаете?

– Уверен.

– Теперь не я решаю, – сказал Ленин. – Однако посоветовать нашим чиновникам еще могу. Они собираются расширять черты города за счет новостроек во все направления: Измайлово, Люблино, Мневники, Тушино.

– Но и центр города нужно приводить в порядок, – сказал Алексей. – Мне кажется, лицо Москвы заметно преобразится, если строители немедленно возьмутся облагораживать и оформлять архитектурно московские набережные – Краснопресненскую, Смоленскую, Дорогомиловскую, Бережковскую, Причальную, Котельническую.

– Это хорошая мысль, и я полагаю, что наши архитекторы уже работают в этом направлении, – сказал Ленин.

Он сделал несколько шагов в сторону реки, оглянулся.

– А вы приезжайте, – продолжил Владимир Ильич свою мысль. – Непременно приезжайте через три года. Почему я говорю именно три? Через год – вы еще не увидите разительных перемен. А больше трех…возможно, я не доживу, чтобы снова встретиться с вами. Так что приезжайте, и увидите, как преобразится Москва за это время.

– Я постараюсь, – смущенно ответил Алексей.

– Ну, мне пора домой. – Ленин повернулся спиной к реке и сделал несколько шагов по тропинке. – Сейчас Машенька станет кормить меня пилюлями.

– Не стану вас больше задерживать, Владимир Ильич. Только выслушайте последнюю просьбу.

– Да, слушаю.

– Простите Сталина, и пусть его выпустят из тюрьмы. Я знаю, что между вами произошел серьезный конфликт. Но теперь Иосиф Виссарионович совсем не тот, что был раньше, он не может причинить вреда ни вам, ни стране.

Ленин выслушал Алексея с напряженным вниманием, как-то странно наклонив голову набок. Было видно, что тема, которую собеседник оставил напоследок, сильно коробит его.

– Nemo repente fuit turpissimus, – вдруг тихо сказал Владимир Ильич, пронзив Алексея своим пристальным взглядом.

– Простите, я не знаю латыни.

– Никто не становился злодеем вдруг, – повторил Владимир Ильич по-русски. – В Иосифе, как в ящике Пандоры, таится невероятное количество коварства и зла. Стоит его открыть – и мир по-настоящему вздрогнет. В этой стране чрезвычайно опасно выпускать на свободу человека с таким характером. Образ мученика, который Иосиф способен взять на себя, может многое в нашей жизни испортить. Чересчур многое…

– Что ж, Владимир Ильич, вам виднее, – сказал Алексей. – Прощайте.

– Прощайте, Алексей, – ответил Ленин. – Езжайте в свой Париж и age quod agis, то есть делайте свое дело. Оно, скорее всего, заслуживает того, чтобы посвятить этому жизнь.

– Спасибо, Владимир Ильич. Я бы с удовольствием проводил вас до дома, но опасаюсь, что меня могут заметить.

– И не нужно. Я прекрасно дойду сам, – ответил Ленин. Потом положил руку Алексею на плечо и добавил: – Завидую я вам.

– Почему?

– Потому что вы молоды. Вы еще что-то можете успеть. А я… Чем дольше живешь, тем больше понимаешь, как коротка жизнь. И я ее уже полностью растратил…

 ***

“Звездочету от Вдовы.

Сообщаю вам, что вчера, двадцать пятого октября, объект Парламентер был освобожден из Лубянской тюрьмы благодаря ходатайству бывшего лидера России Владимира Ленина. С первых минут его вели наши агенты Леонид и Егор. Было замечено, что за Парламентером установлена слежка со стороны ГПУ. Путем быстро спланированной и хорошо проведенной операции, объект Парламентер был освобожден от посторонней слежки, и вступил в отношения с агентом Егором.

В тот же вечер Парламентер был представлен мне, и оставлен для ночлега в моей квартире. В частной беседе с глазу на глаз не подавал признаков беспокойства, запуганности или двойной игры. Со стороны российских специальных органов Парламентеру предписано покинуть пределы страны не позднее полуночи двадцать седьмого октября. По своим взглядам и убеждениям полностью находится на нашей стороне, стремится выехать из России и продолжать свою деятельность на Западе. Безопасность и отправку Парламентера в Европу взяла на себя.

Вдова.

Дополнение.

В беседе со мной Парламентер пояснил, почему наши поиски его прежних следов в Москве не увенчались успехом. С искренностью, в которой мне не пришлось сомневаться, он сообщил, что пришел в этот мир из параллельного – через некий коридор времени, обнаруженный им случайно. Утверждал, что вход в этот коридор будто бы расположен на территории Сибири, а выход его в наш мир находится на северном побережье Франции, неподалеку от городка Онфлер. Причем, время в параллельных мирах течет по-разному, и в том мире, из которого пришел Парламентер, сейчас идет уже две тысячи седьмой год. На мои попытки высмеять это сообщение реагировал болезненно”.

Мистер Карсон отложил шифровку и посмотрел в окно. На Монтегю-стрит было малолюдно. В Лондоне шел дождь.

Мистер Карсон любил дождь. Особенно тогда, когда смотрел на мокрую улицу из окна своего кабинета. Когда в кабинете было тепло от камина, и в баре стоял хороший французский коньяк.

Он подошел к бару, налил в рюмку золотисто-коричневой жидкости и медленно выцедил ее сквозь зубы.

“Какой забавный и сложный объект! – сказал он сам себе. – Эти русские порой способны на такие фантазии, от которых кругом идет голова. Ну, ничего. Здесь, в Европе – в любой ее точке, в любом закоулке – мы найдем возможность отслеживать каждый его шаг, при этом оставаясь незамеченными”.

Он отошел от окна и, подойдя к столу, снял телефонную трубку.

– Алло, дежурный?

– Да, мистер Карсон.

– Принесите мне, пожалуйста, крупномасштабную карту Франции.

 ***

– Алекс! – воскликнула Жанетт и бросилась на шею Алексею.

Это движение выглядело настолько искренним, настолько естественным, что Алексей поначалу даже опешил от неожиданности. Он стоял на пороге ее квартиры – действительно обрадованный встречей, но и слегка ею же удивленный. И лишь спустя несколько секунд – сам поднял руки и обнял женщину.

Они стояли в прихожей ее новой квартиры – как двое влюбленных после долгой разлуки. Даже входную дверь Жанетт забыла захлопнуть. Она прильнула к Алексею, будто в эту самую минуту он оставался для нее единственным на свете человеком, способным понять и защитить.

– Господи! – продолжала она. – Тебя не было целую вечность! Мы думали, что ты погиб!

И вдруг эмоции в ее душе перевалили рубеж сдержанного достоинства, Жанетт слегка отстранилась от Алексея, – будто убеждаясь в том, что это действительно он, – а затем снова прижалась к нему и стала беспорядочно целовать в лицо.

– А я, как видишь, живой, – сказал он, прижимая женщину к себе и тем самым будто спасаясь от излишне бурного проявления эмоций с ее стороны.

– Вижу! Вижу! Дорогой ты наш! Мы уже не знали, что думать. И только Софи все время говорила, что ты жив. Она все время говорила…

– Моя малышка! – воскликнул Алексей. – Где она? В школе?

– Нет, – как-то подавленно ответила женщина и вдруг во весь голос разрыдалась. – Она исчезла! Алекс, она пропала!

Алексей отстранил Жанетт от себя, заглянул в ее бархатные глаза, полные слез.

– Пожалуйста, возьми себя в руки и постарайся рассказать мне все по порядку, – строго сказал он. В душе Алексея шевельнулось недоброе предчувствие.

Они, наконец, захлопнули входную дверь, прошли в комнату и продолжили разговор там. Алексей даже не снял пальто и шляпу.

– Я звонила ее подругам, классному руководителю, – сообщила Жанетт, – все напрасно, никто не знает, где Софи.

– Это я уже понял, – сказал Алексей. – Повторяю: расскажи все по порядку, когда исчезла, как это произошло, были какие-то предпосылки? Пожалуйста, Жанетт. Постарайся не упускать детали – это важно.

– Да, да! Мне нужно сосредоточиться. Ты появился так неожиданно, что у меня в голове образовалась настоящая каша.

– Я понимаю, – мягко сказал Алексей.

Они присели на диван, повернувшись вполоборота друг к другу. Он расстегнул пальто, снял шляпу и теперь мял ее в руках.

– Странности в поведении Софи начались примерно три недели назад, – начала Жанетт.

– Странности? – переспросил Алексей, изучая озабоченное лицо женщины.

– Да. Представляешь, я случайно узнала, что Софи стала пропускать занятия в школе. Она собиралась, как обычно, и уходила с портфелем каждый день. Но только по средам и пятницам шла куда-то в другое место.

– Куда? – удивленно спросил Алексей.

– В том-то и дело, что я не знаю! Однажды мне удалось проследить за Софи. Я собралась вслед за ней и вышла из дому на полминуты позже. Я шла по улице, я кралась, как шпионка, за своей девочкой. И что же ты думаешь? В сквере Королей она вдруг исчезла. Я не успела моргнуть глазом – а моя девочка будто испарилась.

– Может быть, ты просто отвлеклась и не заметила, как она свернула на какую-нибудь аллею?

– Глупости! Я обшарила весь сквер – ее нигде не было...

– А дальше?

– Вечером она вернулась, как ни в чем не бывало. Но ничего рассказывать не стала. Мы с Франсуа пытались ее образумить, но тщетно. Она призналась, что на самом деле может что-то рассказать, но не станет этого делать, потому что это, видите ли, не ее тайна. Мы с Франсуа пришли к выводу, что Софи оказалась жертвой какой-то секты. Ее, наверное, там гипнотизируют. Алекс, помоги! – Жанетт снова разрыдалась. – Я не знаю, что мне делать!

– Во-первых, постарайся взять себя в руки, – сказал Алексей. – Эмоциями мы ничего не добьемся. Во-вторых, ты сказала, что Франсуа в курсе этих дел.

– Да, я рассказала ему об этом. Тебя ведь не было в Париже, а к кому, кроме него, я могла обратиться за помощью?

– И что же он?

– Шокирован не меньше меня.

– Ты думаешь?

– Алекс! Франсуа – давний друг нашей семьи.

– Да, конечно, – согласился Алексей. – Когда это было?

– На прошлой неделе.

– А когда Софи исчезла?

– Вчера.

– Снова пошла в школу?

– Да, только на этот раз не вернулась домой. Представь, какую ночь я провела.

– Ты сообщила в полицию?

– Да. Мне сказали, что будут искать. Взяли приметы и прочее…

– А Франсуа? Ему ты говорила?

– Да, он обещал подключить к поискам своих знакомых в полиции. Вечером собирался зайти. Может быть, ему станет что-либо известно.

– Понятно, – вздохнул Алексей. Потом добавил после короткого раздумья: – Сквер Королей, говоришь? Это где?

– Неподалеку от Рю де Павеньи, минут пятнадцать ходьбы отсюда.

– Я хочу взглянуть на это место, – сказал Алексей, сам еще не понимая, зачем ему это нужно. – Ты не желаешь составить мне компанию?

– Охотно! – воскликнула Жанетт. – Только я думала, что ты с дороги наверняка захочешь отдохнуть. Ты ведь мне так и не сказал, где был все это время.

– Это долгая и довольно странная история, – уклончиво ответил Алексей. – Скажу лишь, что сейчас я приехал из России.

– Из России? Ты был на родине?

– Гм, это не совсем та Россия, которую я считаю родиной, – ответил Алексей. – А впрочем, я многое открыл для себя. И даже успел порадоваться тому, как моя страна развивается. Мне ведь она знакома совсем другой.

Жанетт смотрела на него с восхищением, и Алексею показалось, что она все-таки не до конца понимает то, что он ей говорит.

– У тебя какое-то новое пальто, – вдруг сказала она.

– Новое только для меня, на самом деле оно довольно поношенное, – ответил Алексей. – Пришлось надевать, чтобы не замерзнуть. В России уже первые заморозки.

– А твой плащ? У тебя ведь был модный плащ.

– Гм, – запнулся Алексей, – пришлось подарить одному довольно отзывчивому человеку.

– Ты два раза сказал слово “пришлось”, – заметила Жанетт. – У тебя в России были проблемы?

– Я надеюсь, что все они уже позади. Не думай об этом. Так мы идем?

– Да, конечно.

…Через минуту они уже шли по Рю де Риволи. Был тот предвечерний час, когда небо тускнеет, когда тени на земле становятся размытыми, когда большинство людей перестает куда-то спешить. Они шли по Рю де Риволи и почему-то молчали. Жанетт не знала, что хочет найти в обыкновенном парижском сквере Алексей. Он же пытался сложить в один логический ряд свои многочисленные мысли, воспоминания, предположения и догадки.

Вскоре они приблизились к скверу Королей. Алексей замедлил шаги, Жанетт невольно сделала то же самое. Войдя в сквер, Алексей и вовсе остановился. Женщина отстала от него на пару шагов и теперь наблюдала за ним сзади, стараясь не попадаться на глаза. Повертев головой, Алексей выбрал одну из тропинок и, осторожно ступая, двинулся по ней. Жанетт медленно шла следом. Исполинские липы нависали над ними. Быстро становилось темно. Было тихо и безлюдно.

Вдруг на дорожке мелькнул человеческий силуэт. Он приближался неторопливо и плавно. Было видно, что человек движется навстречу. И вскоре стало заметно, что этот силуэт принадлежал женщине. Алексей замедлил шаги, затем остановился. Жанетт замерла рядом.

– Это вы?! – воскликнул он, когда незнакомка поравнялась с ними.

Она проплыла мимо, слегка покосившись взглядом на двух встречных. Ее величавой осанке могли бы позавидовать царственные особы. Алексей обернулся и провожал женщину глазами до тех пор, пока она не растворилась в сумерках.

– Алекс, – тихо позвала Жанетт, – с кем ты разговариваешь?

– С кем? – Алекс недоуменно повторил вопрос, адресованный ему.

Жанетт взяла его за руку, прижалась плечом к его плечу.

– Ты кого-то видишь? – спросила она.

– Да, – ответил он.

– Кого же?

– Не знаю…

 ***

Франсуа стоял у подъезда. Было видно, что он чем-то озадачен. Писатель и миротворец достал из кармана пальто сигарету и собирался прикуривать, когда Жанетт и Алексей подошли к нему.

– Ну, вот! – воскликнул Франсуа, обращаясь к Жанетт. – А я звоню, звоню в дверь! Ба! Алекс! Ну, наконец-то!

Он раскинул руки в стороны, собираясь обнять друга. Его “наконец-то” прозвучало так, будто Алекс ездил отдыхать куда-то за город и задержался к началу рабочего дня. Алексей позволил Франсуа обнять себя, но сам на этот жест не ответил и выглядел довольно сдержанно.

– Я с самого начала не верил в эти полицейские сказки! – принялся объяснять Франсуа. – Они пытались меня убедить в том, что ты погиб, что выпал за борт этого проклятого парома. Бред, настоящий бред! Расскажи, что с тобой было на самом деле.

– Еще успею, – ответил Алексей. – Сейчас главная тема – это Софи.

– Давайте поднимемся ко мне, – сказала Жанетт. – Я приготовлю кофе, и мы все обсудим.

– У меня есть иное предложение. – Алексей посмотрел на Франсуа так, что тот даже поежился. – Мы с Франсуа прогуляемся и поговорим. Прости, дорогая Жанетт, но у мужчин бывают свои секреты.

– Я понимаю.

– Который теперь час? – спросил Алексей, поворачиваясь к Франсуа. – Свои часы я потерял.

– Половина седьмого, – ответил тот, и было видно, что ему не очень хочется оставаться с Алексеем наедине.

– Ну, вот, – заключил Алексей, – самое время посидеть в каком-нибудь кафе. Ты не против, Франсуа?

– Нет. Почему я должен быть против?

– В таком случае, пошли. Спокойной ночи, Жанетт, – сказал он. – Если нам что-нибудь удастся выяснить, ты узнаешь об этом первой.

– До встречи, – с неподдельной грустью ответила женщина. – Ну, вот, было сразу двое мужчин, чтобы скоротать вечер, а теперь не стало ни одного.

…В маленьком кафе на углу Рю де Риволи и Рю де Фюрси было малолюдно. Играла ненавязчивая музыка, свет в небольшом зале был погашен, и только на столиках горели лампы под зелеными колпаками.

– Ты голоден? – спросил Франсуа.

– Если честно, то да, – ответил Алексей. – Но у меня совсем мало наличных денег, нужно снять со счета в банке. А я ведь только что приехал и не успел…

– Пустяки! Я угощаю тебя ужином! – воскликнул Франсуа. – Твое благополучное возвращение необходимо отметить.

– Я не против, – согласился Алексей. – Потом как-нибудь рассчитаемся.

– Брось! Какие счеты могут быть у друзей? Ты ведь по-прежнему мой друг, не так ли? – Франсуа заглянул в лицо Алексею.

– А ты считаешь, что могло что-то измениться? – спросил Алексей, не отводя взгляда.

– Ну, тебя не было в Париже почти месяц, – произнес Франсуа. – Я не знаю, где все это время ты находился, не знаю, чем занимался. Мало ли что могло измениться…

– Ты прав, – согласился Алексей. – За месяц многое могло встать с ног на голову…

– Но… – Франсуа попытался предложить окончание фразы.

– Но отказываться от ужина было бы непростительной ошибкой, – заключил Алексей и улыбнулся.

– Ну, вот и отлично! – воскликнул Франсуа, довольный тем, что отношения между ними не стали накаляться.

Он подозвал официанта, сделал заказ. Не прошло и пяти минут, как на столике уже дымилось жаркое в горшочках, душисто пахли салаты, и пузырилось вино в распечатанной бутылке.

– Ну, за твое возвращение! – произнес Франсуа, протягивая к Алексею свой бокал.

– Да, за это стОит выпить, – согласился тот, протягивая навстречу свой. – Я мог и не вернуться.

Франсуа выразительно посмотрел на друга, но не осмелился о чем-то расспрашивать. Они выпили, принялись закусывать. Минуту длилось напряженное молчание. Алексею показалось, что такой вкусной пищи он не ел никогда в жизни.

– Как называется это заведение? – спросил он.

– “Маленький паяц”, – ответил Франсуа. – Тебе нравится?

– Не то слово! После того, как…впрочем, это ни к чему.

Франсуа посмотрел на него с особенным вниманием. Его темно-серые глаза при этом излучали какой-то таинственный блеск.

– С тобой что-то случилось? – осторожно спросил мсье Перрен. – Я имею в виду – там.

– С каждым из нас рано или поздно что-то случается, – ответил Алексей, делая вид, что не замечает нажима Франсуа на последнее слово.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду то, что произошло с дочерью Жанетт.

– Но я к этому не имею ни малейшего отношения!

– Это и понятно. При чем здесь ты?

– А почему ты на меня так смотришь? – спросил Франсуа, опуская глаза.

– Наверное, потому, что ты причастен ко многому другому, – сказал Алексей, продолжая спокойно есть.

Франсуа опустил вилку и замер, медленно дожевывая кусок мяса.

– Что ты имеешь в виду? – второй раз спросил он, и Алексею стало заметно, как на лбу и остром носу Франсуа выступила испарина.

– Ничего особенного, – ответил Алексей. – Просто меня просили, когда я вернусь в Париж, передать тебе привет.

– Кто…просил?

– Некто Сухоруков, полковник российской контрразведки, – сказал Алексей и поднял глаза на Франсуа.

– Я… Я не знаю никакого Сухорукова, – тихо ответил мсье Перрен, и глаза его округлились.

– Вполне вероятно, – согласился Алексей. – Вот только он хорошо осведомлен о том, на кого ты работаешь.

После этих слов лицо мсье Перрена заметно порозовело. Он взял в руки бутылку, налил вино в свой бокал, причем, от волнения перелил настолько, что розовая пена еще долго стекала на белую скатерть стола. Затем Франсуа, не глядя на собеседника, выпил залпом свое шампанское и тут же попытался налить в бокал еще раз. Но остановился.

– Я никого не предавал! – воскликнул мсье Перрен.

– Охотно верю, – сказал Алексей.

– Я никого не предавал! – повторил Франсуа. – Моя деятельность направлена на благо Франции!

Он взглянул на Алексея, полагая, что тот потребует каких-то комментариев, но Алексей невозмутимо продолжал ужинать.

– Да, я работаю на англичан, – негромко продолжил Франсуа, предварительно оглянувшись по сторонам. – Они такие же люди, как мы, французы. Но у них теперь сила. У них деньги. И совсем скоро у них будет весь мир! Но, заметь, они – не варвары, не вандалы. Англичане не станут убивать людей и разрушать культурные ценности, накопленные человечеством. Они сохранят их на века! И те, кто помогал англичанам, при новой власти станут жить, ни в чем себе не отказывая.

– А разве сейчас ты живешь плохо? – спросил Алексей.

– Не в этом дело, – слегка покривился мсье Перрен.

– А в чем же?

– Ну, понимаешь… – начал он и осекся.

– Говори, я слушаю тебя, – сказал Алексей.

– Понимаешь, если здесь будут англичане, то далеко не все французы окажутся на плаву. Это неизбежно, пойми.

– Ты хочешь сказать, что большинство навсегда останутся людьми второго сорта? И это касается не только французов, ведь так? Итальянцы, венгры, какие-нибудь сербы или поляки, болгары или греки – да? Дорогой мой, это – расизм, это – шовинизм. И ты, французский писатель с мировым именем, работаешь на этих людей?!

– Алекс, я работаю на себя! – сдавленным шепотом ответил Франсуа. – Я давно предвидел возможный ход событий, и я давно решил: мсье Перрен, вы умный, образованный человек, ваши книги выходят тиражами в десятки тысяч экземпляров, к вашему мнению прислушиваются миллионы, но ваш возраст перевалил экватор, а вы по-прежнему одиноки. Так почему бы вам в сложившейся международной обстановке не подготовить себе надежный фундамент, на котором в скором времени можно построить будущее не только свое собственное, но и тех немногих людей, к которым вы давно испытываете неподдельные чувства?

– Гм, – произнес Алексей, – ты имеешь в виду Жанетт и Софи?

– Да, именно! – распалился мсье Перрен. – И я никого не предавал. Я оказываю англичанам мелкие услуги, и это не является предательством интересов Франции.

– Какие именно?

– Ну, Алекс, прошу тебя. Мы же не на допросе, и я не обязан перед тобой отчитываться.

– Согласен, – сдержанно произнес Алексей. – Скажи только, ты знал, что меня должны похитить англичане?

– Да.

– И ты намеренно уговорил меня сесть на этот паром?

– Верно.

– И тебе известно, для чего я им понадобился?

– В общих чертах.

– Расскажи, что знаешь.

– Они собирались уговорить тебя выступить с высокой трибуны – где-нибудь в Лиге Наций или еще где-то – и развенчать сложившийся в мире образ английского агрессора.

– А для чего?

– Не знаю. Я не вникаю в глубины имперской политики англичан. Честно говоря, мне это и не нужно. По сути, я маленький человек. Мне только интересно, будешь ли ты выступать с какой-нибудь трибуны?

– Тебя просили узнать?

– Я спрашиваю для себя, Алекс.

– Тогда отвечу – “нет”.

– Может быть, ты делаешь ошибку, – осторожно сказал мсье Перрен.

– Это мое дело, сейчас меня интересует совсем другое, – сказал Алексей. – Ты скрывал от Жанетт и Софи, что я на самом деле жив и нахожусь в руках англичан?

– Да.

– Почему? Постарайся быть откровенным. Ты ведь понимаешь, что они не на шутку волновались?

– Во-первых, об этой операции никто не должен был знать. Меня предупредили. А во-вторых, если уж быть откровенным, то мне и самому хотелось, чтобы ты…куда-нибудь пропал. Я, знаешь ли, поддерживаю отношения с Жанетт уже не один год, и даже не пять, и не десять. И, может быть, после гибели ее мужа мне хотелось придать этим отношениям…более близкий характер… А тут появился ты, Алекс…

Мсье Перрен снова налил себе вина и выпил его залпом.

– Ты хоть понимаешь, что только что почти признался в своей причастности?..

– Я не убивал Николя! Это была трагическая случайность! Поверь мне. Я просто подумал, что…

– …пора действовать решительнее?

– Да, потому что в тебе я сразу увидел своего соперника. Наверное, на моем месте ты поступил бы точно так же. Мы же цивилизованные люди, давай разберемся во всем по-человечески.

– Что ж, давай, – согласился Алексей. – По большому счету, мне совершенно безразлично, на кого ты работаешь. Мне также безразлично, почему ты это делаешь. То, что произошло со мной за последний месяц, одновременно и опустошило и обогатило меня. Теперь на многие вещи я готов смотреть иными глазами. Единственное, что меня волнует в данный момент времени – это судьба Софи. И этому я готов посвятить всего себя, хочешь ты этого, или не хочешь.

– Алекс, я готов поддержать тебя во всем, чтО бы ты ни задумал! – заявил Франсуа с облегчением.

– А вот здесь ты не угадал! Мне твоя помощь как раз и не нужна.

– Почему? Знаешь, у меня достаточно прочные связи во многих слоях общества, я был бы полезен. Любая твоя инициатива…

– Нет! – отрезал Алексей. – Прошу тебя, Франсуа, не мешай мне. Я хочу отдохнуть хотя бы одни сутки, а потом взяться за поиски Софи. Честное слово, я просто валюсь с ног.

– Я тебе верю, – сказал мсье Перрен. – И все же очень прошу: не отказывайся от моей помощи, держи меня в курсе, что бы ни случилось.

– Постараюсь, – вяло ответил Алексей, чтобы только отвязаться от настойчивости Франсуа. – Только ты, в свою очередь, обещай мне, что на период моих поисков не будешь встречаться с Жанетт.

– Почему? Ты боишься, что я сумею настроить ее против тебя?

– Вот еще!

– Но ты ведь хочешь перетащить одеяло на свою сторону. Ты найдешь Софи – и ты станешь героем! А Франсуа, который столько лет был рядом и питал надежды, будет самым бесчестным способом отодвинут на второй план. Так, да? Ну, уж дудки, Алекс! Когда двое мужчин делят одну женщину – нет места благородству и джентльменским соглашениям между ними. Это как в дикой природе – побеждает сильнейший. Так что я тебе ничего обещать не могу, так и знай.

– Ты говоришь о женщине, как о вещи, – спокойно ответил Алексей. – И это, как нельзя лучше, характеризует твои чувства к Жанетт, о которых ты мне только что заявлял. Я не вижу ничего, кроме меркантильного интереса. Мужчина, который действительно любит, никогда не опустится до столь унизительных мыслей.

– Считай, как хочешь, – угрюмо заключил Франсуа, – но свое мнение на этот счет я высказал.

– Я тоже, – ответил Алексей, вставая. – Что ж, благодарю за ужин. Прощай.

Он ушел настолько стремительно, что мсье Перрен даже не успел сформулировать последней фразы. Он так и остался сидеть за столиком в одиночестве. Через несколько минут он допил шампанское из бутылки и заказал себе еще одну.

 ***

Подходя к улице Сент-Антони, Алексей почувствовал легкое беспокойство. И не потому, что почти месяц не появлялся в своем номере отеля “Де Салли”. Не потому, что недавняя беседа с мсье Перреном так глубоко тронула его. Беспокойство это рождалось в недрах его души и напоминало скорее беспокойство родителей, отпустивших ребенка гулять во двор без присмотра. Когда-то это непременно случается со всеми – нельзя же постоянно держать свое чадо за ручку, наступает время, когда надо приучать его к самостоятельности. И тогда у родителей проявляется некий особый вид беспокойства, когда ты делаешь что-то по дому – стираешь, убираешь, готовишь или пишешь диссертацию – а мысли твои находятся во дворе, там, где в компании сверстников играет в “прятки” твой сын или дочь.

– О! Мсье Сапожников, мы рады снова видеть вас! – приветствовал Алексея портье. Он измерил вошедшего взглядом и едва сдержал усмешку, отмечая довольно странный вид своего постояльца. – Как ваша командировка?

– Благодарю, все хорошо, – утомленно ответил Алексей, принимая из рук портье ключ от своего номера. – Вот только чудовищно устал.

– Белье в вашей комнате поменяли сегодня, – сообщил портье. – Если угодно, можно подать ужин. С вашего позволения, я распоряжусь.

– Ничего не нужно, благодарю вас, – ответил Алексей. – Было бы неплохо, если бы меня никто не беспокоил до завтрашнего обеда. Я элементарно хочу отоспаться.

– Будет сделано. – Портье склонил голову. – Что-то еще? Может быть, что-то экзотическое для расслабления?

– Что вы имеете в виду? – вскинул брови Алексей.

– Гм, – замялся портье и добавил вполголоса: – я имею в виду слабый пол. У нас шикарный выбор. Для избранных, конечно…

– Нет, ничего этого не нужно.

– Хорошо, как скажете. Вот ваша почта. – Алексей взял с подноса стопку писем. – Приятного отдыха, мсье Сапожников.

Алексей кивнул и направился к лестнице. Через минуту он уже отпирал дверь своего номера.

Первое, что он сделал с огромным удовольствием, – скинул туфли. Ступни его горели, ноги гудели, и мечтой последних нескольких суток было для Алексея упасть в ванну с горячей водой и лежать до тех пор, пока вся усталость, накопленная за несколько недель, не вытечет из него, уступая место хорошему настроению, бодрости и желанию снова жить. Затем он снял пальто и бросил его на пол прямо у двери. И только после этого потянулся рукой к выключателю.

Три малиновых плафона в люстре вспыхнули дружно и весело, разбрызгивая по комнате мягкий и теплый свет. Вырвались из темноты, стали близкими и притягательными кровать со свежим бельем, светло-коричневый диван и кресло с высокой спинкой. Придвинулись шкаф для одежды, тумбочка с радиоприемником и телефоном, журнальный столик. И в то же мгновение Алексей увидел, что в номере отеля находится не один. В том самом кресле с высокой спинкой, развернутом к входной двери почти вполоборота, сидела женщина. Она была видна в полупрофиль, темные волосы, спадавшие пушистой волной, скрывали почти все ее лицо.

Мысли лихорадочно помчались в его голове. “Чертов кельнер! – мелькнуло сразу. – Я же отказался от этих услуг! Когда они все успевают? Стоп! А может быть, это…та незнакомка?..”

Что-то пронзительное шевельнулось в нем, будто ощущение вечного знакомства и, вместе с тем, вечной разлуки…

Он сделал неуверенный шаг вперед и остановился. Хотел что-то сказать, но гостья опередила его, встала с кресла и повернулась к Алексею лицом.