Я уже знала, что у мужа есть другая женщина. Он сказал мне об этом, дождавшись отъезда дочери. Но я и сама чувствовала, что он мысленно где-то в стороне от меня. Он был, но как бы его и не было.
Исчезли ссоры между нами, появились долгие его отсутствия по вечерам, и какая - то физическая отстраненность от меня, хотя бы просто в прикосновениях. Я практически переселилась в деревенский дом, бывая в городской квартире в заведомое отсутствие его там.
Наконец, он приехал ко мне в деревушку и, не глядя в глаза, сказал мне о ней. Разговора о разводе не было, просто поставил меня в известность о факте её существования в нашей жизни. Но между слов произнесенных читались и не сказанные об этом.
Ожидал ли он от меня криков, слез или чего-нибудь в этом роде? Может быть. Я же представив его долгую муку перед этим разговором, прониклась жалостью.
- Спасибо, что сказал, было бы хуже узнать со стороны. Значит, ты будешь пока жить в квартире? Но к зиме здесь – я не готова. Займись, пожалуйста, заготовкой дров.-
Он ошеломленно кивнул головой, а я злорадно порадовалась неадекватностью своей реакции. С некоторых пор я так себя и вела, оскорбленная его мнением, что меня легко просчитать потому, что я «такая». И моя повседневная месть ему заключалась именно в этом - ставить его в тупик.
Программирование научных тем в отделе- была его специальность, но она стала простираться с годами и на наши отношения.
Они превратились в абсурд, где я наблюдала в микроскоп, как он наблюдал за мной в лупу.
Понимая, что именно он от меня ожидает - поступала наоборот, немало веселясь, втайне, его реакцией.
Женская предопределенность подчинять себя любимому, сыграла со мной жестокую шутку. Я снивилировалась как личность, позволив считать себя принадлежностью в его жизни. Многолетнее подчинение своих стремлений, юношеской мечты и каких либо самореализаций - семье, превратило меня в функционального человека. Долг, обязанности, ответственности - сьели во мне личность.
Была надоедливая работа на телевидении, часовые стояния у плиты, обслуга членов семьи, и только. Засунутые в кладовку недописанные холсты, вызывали боль в сердце, и я отгоняла от себя даже проблески мыслей о живописи. Внутреннее одиночество прорывалось в тайном писательстве, где моя душа расправлялась в полете и удовлетворении.
Он уехал, не посмев сесть за обеденный стол, как обычно. Я заметила это по быстро брошенному взгляду, виноватому и растерянному одновременно.
О! Как я его понимала!. И как он понимал меня в этом показательном выступлении! Но он и не подозревал о моём тайном оружии - чемодане рукописей на студии.
Моя подруга Светлана, очень с ним дружная, в счет не шла. Она и не помнила тот рассказ о белой лошади, обсмеянный её мужем, давно забыла, и ничего ему не скажет. Но первый опыт, обнародовать свои мысли в описательном жанре, сразу отбил у меня желание это делать.
Итак, я свободно могу теперь проанализировать создавшиеся обстоятельства. Больно? Да. Обидно за свою жизнь? Да. Что меня мучает? Неблагодарность человека? Да. Черная неблагодарность!..
Его ординатура, написание кандидатской, а позже, и докторской, поглотившие в общей сумме более десятока лет, "вытянуты" на моих плечах.
Неужели он не отдает себе отчет обо мне, столь жертвенно отдавшей ему свои возможности быть кем-то, кроме жены и матери? Значит, не отдает, или не хочет отдавать. Ну, а чем я ему показала это? Ничем. Я была настолько преданной, что он и не заподозрил иные мои желания в жизни.
Многолетнее несоответствие образу жизни и бунтующей души, выплескивались в нервных срывах, где ему не прощались малейшие обиды, и я заслужила репутацию человека, с которым тяжело жить.
Сейчас я чувствовала себя раздавленным червяком, которому надо сползтись своими частями и стать целым. Никакие мысли мудрых - типа « Ревность бессмысленна. Если не любит, то и ревновать нечего, а если любит, то и подавно», мне не помогали.
Проведя несколько дней в этом состоянии, я решила,- вначале надо понять, что он нашел в другой женщине, и чего нет у меня. Цену себе надо знать точно, а не руководствоваться своими предположениями. Светка прискакала ко мне быстро. Мы, не называя вещи своими именами, поговорили обо всем, и я поняла, что она в курсе его другой жизни, была сообщником его лжи. Главное, что мне было нужно от неё, она проговорилась. Мой Игорь, по субботам, ходил с "той" в ресторан «Север». Это был помпезный ресторан, который мы с ним не посещали, предпочитая маленький «Осень». Я понимала, чтоб не столкнутся со мною и нашими друзьями.
К субботе я была готова. Нет, я не вдарилась в приобретение нарядов, я просто обрезала свои пышные, нравившиеся ему, волосы, Подкрасила в иной, звучный оттенок, изобрела новый грим, и пошла к заказанному столику, разрешив подсадку оставшихся без места.
По принципу - не догоню, так погреюсь,- я решилась на смотрины. Мне в тот день "везло", они появились.
Да, она моложе меня, но это не то достоинство, на которое мог повестись Игорь. Веселая, вот это уже что-то. Он меня, такой легкой, сто лет уже не видел.
Одета сугубо по ресторанным меркам, значит со вкусом пробел. Он это не может не видеть, я его знаю. Я видела, как она сидит, расставив ноги на высоченных каблуках, ну, он-то, под столом, этого не заметил, но это показатель воспитания, проявится и в других явлениях жизни. Наверное, и походка, как у танка на ученьях. А он сноб, и женщина с изъяном у него долго не протянет. Ликует она как-то особенно самодовольно, значит, знает, что меня уже нет в его жизни. А вот выражение его лица иное, но она либо не видит этого, либо не хочет видеть. Танцевать её не приглашает, видимо, настроение иное, и их вылазку в ресторан воспринимает как повинность.
Мне больше ничего было не нужно, я увидела соперницу. Что во мне говорило? Уязвленное самолюбие? Может быть, но скорее желание понять, что он обрел вместо меня. Ни-че-го! Это для секса образование и воспитание роли не играют, а для совместной жизни очень даже. Даже стало жаль его в его будущих разочарованиях..
Но главный вывод, сделанный мною на обратной дороге домой, в том, что виновата я сама. Это я обрекла его на соблазн иных отношений.
Моя излишне преданная любовь, уничтожила саму меня как личность, и привела к будущей катастрофе его. Я развратила его, позволив пользоваться собою!
Думала ли я о том, чтобы вернуть его? Нет. Это не в моей власти принимать за него решение. Я должна вернуть себя, это точно.
Первый мой шаг было посещение издательства, запал "В атаку!" не оставлял места для отступления. Как работнику телевидения, мою рукопись отдали редактору вне очереди, и уже на второй день мне позвонили, пригласив на беседу. Вот тут у меня проклюнулось волнение, я с замиранием сердца, погрузилась в кресло в кабинете редакции.
-Интересно. Хорошо написано. Будем издавать. Несите остальное. Станем с вами работать.-
Договор с издательством я подписывала трясущимися руками.
Я не верила сама себе ещё долго, но работа захватила меня полностью. Мой редактор - Татаринов Егор - обложенный бумагами на диване в моём доме, работал тоже в скоростном режиме, так как издание сборника было поставлено вне очереди и было регламентировано графиком типографии. На телевидении поползли слухи о книге "нашего" художника, и я ловила на себе взгляды журналистов.
- Ну, ты и темнила у нас.- Высказалась Софья Львовна.- Что хоть пишешь - то?-
- Да что я могу писать? Так, безделушки всякие, дюдюктивчики, рассказы.-
- Но нос нашим ты утерла!- Она довольно рассмеялась.- Я им теперь с полным основанием могу процитировать Чехова « Я не верю в таланты, которые никак не проявляются». Ещё дошли слухи, что разводишься со своим профессором. Нашла, что ль, кого?-
- Я тоже обойдусь цитатой – «Слухи о моей смерти оказались преждевременны.»
Она снова залилась победным смехом, зная, что во всех редакциях открыты двери. Ну, мы же женщины, понимаем что к чему!
Я оформила отпуск, и Макет книги был сдан вовремя. Первые контрольные экземпляры вышли уже через десять дней. Татаринов привез мне их я, как завороженная, читала своё имя на обложке целый день. Книги пахли свежерезанной бумагой, типографской краской и моей будущей жизнью.
Фотография, с ликующими короткими волосами и испуганными глазами, на мягкой обложке сборника, перекочевала на доску обьявлений студии. Меня вызвали звонком на работу, устроив чаепитие с поздравлением. Светка примчалась наскипидаренная новостью.
Но я ждала его звонка, боясь выйти из дома. Муж приехал запоздно и сидел в темноте под кустами сирени, ожидая меня. Увидел мою пьяненькую физиономию после чаепития на студии, приехавших гостей на служебном автобусе и желавших продолжить банкет в доме новоиспеченного писателя, и тихо ушел в темноту, оставив цветы на лавочке.
Я сразу поняла, что букет КРАСНЫХ МАКОВ от него. Это, правда, что любовь всегда вколачивается с кровью сердца. Это наука ревности, я прошла её, теперь твоя очередь, дорогой, и пока ты не захлебнешься ею, ты ничего не поймешь в себе. Ничего, я подожду. Мне самой нужно время понять, а действительно ли, во мне, жива та любовь к тебе? Или она похожа на лепестки осыпавшихся маков, кровавыми каплями лежавших на скамье?