Глава 6. Гимн Элизе

Глава 6.             ГИМН   ЭЛИЗЕ.
 
Портрет Пушкина  О.А. Кипренский 1827

Портрет Е.К. Воронцовой. Соколов П.Ф. около 1823
«Преданья той эпохи упоминают еще о женщине, превосходившей всех других по власти, с которой управляла мыслью и существованием поэта. Пушкин о ней нигде не упоминает, как бы желая сохранить про себя одного тайну этой любви. Она обнаруживается у него только многочисленными профилями прекрасной женской головы, спокойного, благородного, величавого типа, которые идут по всем бумагам из одесского периода его жизни».
П.В. Анненков «Жизнь и труды Пушкина»


Как большинство знатных людей,  генерал-губернатор М.С. Воронцов «держал открытый стол», демонстрируя для своих подчиненных радушие и гостеприимство. Каждый чиновник, одетый в соответствии с правилами дома, мог без приглашения прийти на обед к начальнику.  25 августа 1823 г. Пушкин написал брату Льву, что Воронцов принял его «очень ласково», но при этом добавил, что «на хлебах у Воронцова я не стану жить - не хочу и полно».
 6 сентября 1823 г. приехала в Одессу супруга генерал-губернатора Елизавета  Ксаверьевна Воронцова  с дочерью Александр(ин)ой (р.1822). Действительный статский советник Николай  Михайлович  Лонгинов записал: «Вчера к позднему обеду Ее Сиятельство сюда пожаловали, и все мы вместе кушали в собственном графском доме у моря. В доме же, нанятом от города, где граф всегда будет жить, многое еще не готово, и надобно недели две времени, чтобы хорошенько учредиться. Графиня между тем будет жить на даче г. Рено, которая нанята на месяц и которая весьма красива. Все дачи здесь иного названия не имеют, как хутор. Все говорят: я живу на хуторе. Маленькая графиня [Александра] весьма в добром здравии».
Елизавета Ксаверьевна, которая была на восьмом месяце беременности, уехала с дочерью на дачу в хутор Рено, который стоял на высоком берегу, на обрыве. Пушкин во время одного из первых обедов с участием графини, вероятно, находился среди гостей и был представлен губернаторше. Косвенным подтверждением встречи Пушкина с графиней  служит нарисованный им вскоре на листе рукописи ее портрет. Рядом он  изобразил Воронцова.

В сентябре он был поглощен нахлынувшими чувствами к Амалии, которая выделила его среди множества поклонников. Она была полу-итальянкой, полу-немкой, русский язык не знала, и, конечно, не читала стихов поэта, и о его славе, может быть, что-то и слышала, но  была  так далека от всей этой тонкой материи чувств, что на информацию о его таланте не реагировала. Но ей было приятно находиться с ним, ее забавляли его прекрасные рассказы и смешили анекдоты. Его восторженные речи будоражили кровь, она легко поддавалась этому влечению и не желала отказываться от сладостных минут блаженства. Пушкин чувствовал себя на вершине райского счастья, и все же при встрече с Елизаветой Ксаверьевной был сразу поражен ее особой душевной красотой. Но вскоре Пушкин обнаружил, что его  Амалия также влюбленно смотрит на иных кавалеров, позволяет им ухаживать за ней и удаляется с ними. Ревность к соперникам затмила все возвышенные чувства, он ненавидел ее, поклонников, готов был с ними рассчитаться,  безмерно страдал.

Окружена поклонников толпой,
Зачем для всех казаться хочешь милой,
И всех дарит надеждою пустой
Твой чудный взор, то нежный, то унылый?
Мной овладев, мне разум омрачив,
Уверена в любви моей несчастной,
Не видишь ты, когда в толпе их страстной,
Беседы чужд, один и молчалив,
Терзаюсь я досадой одинокой;
Ни слова мне, ни взгляда.,, друг жестокой!

В нескромный час меж вечера и света.
Без матери, одна, полуодета,
Зачем его должна ты принимать?
Но я любим... Наедине со мною
Ты так нежна! Лобзания твои
Так пламенны! Слова твоей любви
Так искренно полны твоей душою!
Тебе смешны мучения мои;
Но я любим, тебя я понимаю.
Мой милый друг, не мучь меня, молю:
Не знаешь ты, как сильно я люблю,
Не знаешь ты, как тяжко я страдаю.

 
Измены столь скорой после таких пылких речей и такой страсти он простить Амалии не мог. И позже в Михайловском,  когда он узнал о ее смерти, его сердце не вздрогнуло, оно осталось равнодушным. Боль тех переживаний ушла, но рубцы остались.

Так вот кого любил я пламенной душой,
С таким тяжелым напряженьем,
С такою нежною, томительной тоской,
С таким безумством и мученьем!
Где муки, где любовь? Увы, в душе моей
Для бедной, легковерной тени,
Для сладкой памяти невозвратимых дней
 Не нахожу ни слез, ни пени [упрека].
   
29 июля 1826 года.

Надо полагать, что к середине октября волнения угасли, ушла и ревность, но пришло необычное желание видеть и общаться с Елизаветой, которая притягивала своим душевным теплом и добротой.
 
Прошла любовь; явилась Муза,
И прояснился темный ум.
Свободен - вновь ищу союза
Волшебных звуков, чувств и дум.

В Одессе пришла к Пушкину редкая по чистоте и нежности любовь, многие подробности которой до сих пор  остаются для нас неизвестны. Но воспоминания, письма современников,  архивные документы, а главное, его письма, рукописи  дают возможность нам частично  угадать ее общие очертания. Повесть этой любви написана   в его  стихах.

В сентябре-октябре Пушкин общался только с графом М. С. Воронцовым - за это время он нарисовал 5 портретов генерал-губернатора. По приглашению Александра I в начале октября граф  присутствовал на маневрах и смотре дивизий 2-й армии в районе Тульчина.  Из рассказа извозчика по прозвищу Береза узнаем, что Пушкин ездил к хутору Рено  три раза: «Посидит, походит по берегу час, полтора, потом назад». Надо полагать, что речь в рассказе идет о поездках Пушкина в октябре 1823 г., когда он был без денег, и когда жила на хуторе Рено графиня Елизавета Ксаверьевна. Мечтал ее увидеть. Новые чувства, были непохожими на все иное, что вызывали в нем милые женщины - в них не было страсти,  они согревали, и душа наполнялась нежностью и светом.
Облик графини Воронцовой отличался аристократизмом в высшем смысле этого слова. Манера держаться, приятная улыбка, очарование взгляда придавали ее чертам особенный шарм. Гордая посадка великолепно вылепленной головы с чудесными густыми волосами, спускавшимися завитками вдоль ее лица, стройная лебединая шея на чудесно очерченных плечах - все располагало к тому, чтобы плениться ею. «Все ее существо было проникнуто такою мягкою, очаровательною, женственной грацией, такою привлекательностью, таким неукоснительным щегольством, что легко себе объяснить, как такие люди, как Пушкин, герой 1812 года Раевский и многие, многие другие без памяти влюблялись в княгиню Воронцову», - вспоминал Владимир Соллогуб.
22 октября перед приездом Каролины Собаньской. в письме к Александру Раевскому поэт сообщил, что «моя страсть в значительной мере ослабела, а тем временем я успел влюбиться в другую, я раздумал». Ни Амалия, ни Каролина его уже не волновали, встречаться  с ними он не желал. Мысли были о другой, иной, не похожей на всех этих сексуальных женщин, притягивавших своей плотью, своей доступностью. Его Элиза в это время рожала,  23 октября появился на свет Семен.
Пушкин думает постоянно о ней, чаще, когда вечером в гостиной один, чудилось ему, что она рядом, здесь в полутьме. Он грезил, что она улыбается и нежно признается ему в любви:

Мой голос для тебя и ласковый и томный 
Тревожит позднее молчанье ночи темной. 
Близ ложа моего печальная свеча 
Горит; мои стихи, сливаясь и журча,   
Текут, ручьи любви, текут полны тобою. 
Во тьме твои глаза блистают предо мною, 
Мне улыбаются, и звуки слышу я: 
Мой друг, мой нежный друг… Люблю…Твоя… Твоя. 

Одесса. 26 октября 1823 г.».


Дворец генерал-губернатора графа М.С. Воронцова в Одессе.


Среди девяти изображений графа Воронцова, созданных поэтом с сентября по декабрь 1823 г, необычным был один, нарисованный в конце октября.  На нем изображен обнаженный натурщик в позе Геракла, который  рвет  волосы на голове графа. Пушкин уже ревнует, граф ему мешается, он, как Геракл, разорвавший пасть льва, хотел бы поступить так же  с супругом Елизаветы и любить ее без помех.

Елизавета вернулась в Одессу в начале ноября, и поэта теперь тянула туда, к Воронцовым,  на обед, на ужин. А она  не только обратила на него внимание,  но и непринужденно общалась с ним. Она сказала, что прочла многие его произведения, и что она -  поклонница его таланта. 3 ноября 1823 г. в рукописи на полях 16-й строфы второй главы «Евгения Онегина» появляется изображение Е.К. Воронцовой со спины  в декольтированном платье.
Пушкин присутствовал на крещении Степана в одесском кафедральном соборе. Через девять лет он признался «А вы, между тем, по-прежнему прекрасны, так же, как и в день переправы или же на крестинах, когда ваши пальцы коснулись моего лба. Это прикосновение я чувствую до сих пор — прохладное, влажное. Оно обратило меня в католики». Он стоял и наблюдал за процедурой, любуясь графиней-матерью. И, когда купали мальчика, она сделала шаг в его сторону и коснулась мокрыми пальцами до его лба, как бы шутя, но, давая ему знак, что он для нее не просто гость, а близкий   человек, почти родственник. И это прикосновение перевернуло все внутри поэта, он понял, что не безразличен ей, и что он как раб готов идти, ползти за ней, стать католиком по ее указанию.
Пушкин восхищен, воодушевлен, рой мыслей вдруг стал выстраиваться в строчки, рождались невероятные рифмы, появлялись из-под пера одна строфа за другой. В письме к Вяземскому признавался, что если раньше он писал свой роман «спустя рукава», то вторую главу писал «с упоеньем», «чего уж давно со мной не было». А рядом на страницах черновика рисовались головки графини, его Элизы. На одном листе 2-ой главы «Евгения Онегина» рядом с ее портретом разместились шесть набросков ее изображений.  Он писал эту главу для нее и торопился, чтобы в следующий раз, когда представится случай, прочитать отрывки из нее.

Он знал, Элиза поймет, и не ошибался. В ее лице он нашел великолепного ценителя поэзии. Она улавливала тайные  смыслы каждой строки,  и ее тонкое понимание услышанного позволяло судить ей о рождении шедевра. Она преклонялась перед ним, а он поражался ее проницательности. Душа Элизы была озарена  внутренним светом,  и поэт мог делиться с ней своим сокровищем, главным счастьем своей жизни – вдохновением. Позже он передал в стихах  свое восхищение ее интуицией, «Она одна бы разумела стихи неясные мои»
С кем поделюсь я вдохновеньем?
Одна была — пред ней одной
Дышал я чистым упоеньем
Любви поэзии святой.
Там, там, где тень, где шум чудесный,
Где льются вечные струи,
Я находил огонь небесный,
Сгорая жаждою любви.
Ах, мысль о той души завялой
Могла бы юность оживить,
И сны поэзии бывалой
Толпою снова возмутить!
Она одна бы разумела
Стихи неясные мои;
Одна бы в сердце пламенела
Лампадой чистою любви.
(26 сентября 1824 г.)
А в отсутствие генерал-губернатора, который часто отлучался по делам службы то в Крым, то в Кишинев, то в Киев, то Петербург все начинали себя чувствовать  совсем свободно. Элиза поддавалась обаянию  и таяла от воздействия его стихов, а они обладали чарующей силой, а поэт знал их  тайну власти над женским сердцем.

Мои слова, мои напевы
Коварной силой иногда
Смирять умели в сердце девы
Волненье страха и стыда
В «Арапе Петра Великого» его герой  Ибрагим влюбился в графиню Леонору: «Графиня Д., уже не в первом цвете лет, славилась еще своею красотою. < > Дом ее был самый модный. < > Графиня приняла Ибрагима учтиво, но безо всякого особенного внимания; это польстило ему. Обыкновенно смотрели на молодого негра как на чудо, окружали его, осыпали приветствиями и вопросами, и это любопытство, хотя и прикрытое видом благосклонности, оскорбляло его самолюбие. Сладостное внимание женщин, почти единственная цель наших усилий, не только не радовало его, но даже исполняло горечью и негодованием. Он чувствовал, что он для них род какого-то редкого зверя, творенья особенного, чужого, случайно перенесенного в мир, не имеющий с ним ничего общего. Он даже завидовал людям, никем не замеченным, и почитал их ничтожество благополучием».
«Мало-помалу графиня Леонора привыкла к Ибрагиму, ей нравился его разговор, «простой и важный». Но он боялся поверить своему счастью. «Когда же взоры его встречались со взорами графини, недоверчивость его исчезала. Ее глаза выражали такое милое добродушие, ее обхождение с ним было так просто, так непринужденно». «Он влюбился без памяти. Напрасно графиня, испуганная исступлением его страсти, хотела противопоставить ей увещания дружбы и советы благоразумия, она сама ослабевала. Неосторожные вознаграждения быстро следовали одно за другим».

Этот развернувшийся роман между негром и графиней Леонорой Пушкин извлек из своих воспоминаний о встречах с  графиней, его Элизой. Она, как и графиня Леонора, не сразу обратила внимание на него. Между ними по уровню их положения в высшем обществе разверзлась пропасть – она, первая леди Новороссийского края, одна из самых богатых женщин России, была на самой его  вершине,  он – еще непризнанный гений, с вечными  долгами за душой, коллежский секретарь, чиновник X класса в «Табели о рангах», почти на самом его дне. Но пришла любовь, разметала все преграды и перекинула висячий мостик над бездной.

Приблизительно в декабре 1823 г., судя по положению в черновой тетради поэта, зарождался набросок первоначальной редакции стихотворения «Желания славы», законченного только в 1825 г.

Когда, любовию и негой упоенный,
Безмолвно пред тобой коленопреклоненный,
Я на тебя глядел и думал: ты моя, -
Ты знаешь, милая, желал ли славы я;
Ты знаешь, удален от ветреного света,
Скучая суетным прозванием поэта,
Устав от долгих бурь, я вовсе не внимал
Жужжанью дальнему упреков и похвал.
Могли ль меня молвы тревожить приговоры,
Когда, склонив ко мне томительные взоры
И руку на главу мне тихо наложив,
Шептала ты: скажи, ты любишь, ты счастлив?
Другую, как меня, скажи, любить не будешь?
Ты никогда, мой друг, меня не позабудешь?»

Стихи сами говорят о многом, и свое блаженство поэт мог так беззастенчиво, так искренно  передать,  только   испытав его.   По множеству стихов, написанных в Одессе и после, можно понять, что поэт испытал всю полноту  телесного и духовного счастья, которое для многих остается на всю жизнь неиспытанным и потому невероятным, непостижимым. В своем неотправленном письме 1832 г. Пушкин признался в этом своей Элизе, которую для конспирации назвал Элеонорой:
«Дорогая Элеонора, вы знаете, я испытал на себе все ваше могущество. Вам обязан я тем, что познал все, что есть самого судорожного и мучительного в любовном опьянении, и все, что есть в нем самого ошеломляющего».

Пушкинисты  M. О. Гершензон, Т. Г. Цявловская, А. Ахматова утверждали, что за именем Элеонора скрывается Каролина Собаньская, которая, как было положено женщине-вампир, властвовала над ним, приводя в доказательство строку» «я испытал на себе все ваше могущество», почему-то упуская из виду фразу, написанную в том же письме ранее. «Дорогая Эллеонора, позвольте мне называть вас этим именем, напоминающим мне и жгучие чтения моих юных лет, и нежный призрак, прельщавший меня тогда, и ваше собственное существование, такое жестокое и бурное». Пушкин подсказывает нам, что речь идет о романе Бенжамена Констана «Адольф», который был издан в Великобритании в 1807 г. Им зачитывалось все высшее общество России после войны с французами. Главным героем его был двадцатидвухлетний молодой человек, который страстно добивался любви графини, и она его полюбила так, что бросила все и ушла к возлюбленному. В романе  речь идет не  о женщине вампире,  а о женщине, совершившей во имя любви подвиг, и о том, как жестоко поступило с ней общество. Пушкин, назвав Элизу Элеонорой, вознес ее на пьедестал и  поставил их рядом. 


В конце 1823 г. у Пушкина было приподнятое настроение, он  был счастлив и доволен  своей жизнью в Одессе. 1 декабря он писал А. И. Тургеневу: «Я обнимаю вас из прозаической Одессы, не благодаря ни за что, но ценя в полной мере и ваше воспоминание и дружеское попечение, которому обязан я переменою своей судьбы. Надобно подобно мне провести 3 года в душном азиатском заточении, чтоб почувствовать цену и не вольного европейского воздуха». 8 декабря 1823 г. была закончена вторая глава «Евгения Онегина», написал он ее в кратчайшие сроки, за полтора месяца. Как одного из гостей,  Михаил Семенович пригласил  поэта отправиться летом на яхте в Крым и отпраздновать новоселье в доме графа в Гурзуфе. Этот дом был куплен им у Ришелье и перестроен. 20 декабря поэт делился этой приятной новостью с князем П.А. Вяземским:  «Что если б ты заехал к нам на Юг нынче весною? Мы бы провели лето в Крыму, куда собирается пропасть дельного народа, женщин и мужчин. Приезжай, ей Богу веселее здесь, чем у вас на Севере».
12 декабря, в день рождения Александра I, стал известен список военачальников, произведенных в полные генералы. Список был довольно длинный. Были повышены в чине даже те, кто не мог рассчитывать на это. Герой Отечественной войны генерал-губернатор Новороссийского края М. С. Воронцов в него включен не был. Это был удар по самолюбию графа. Друзья М. С. Воронцова за него переживали. Получив известие о производстве в полные генералы, А. П. Ермолов сообщал А. А. Закревскому: «Брат Михаил вправе роптать, что не произведен после большого и, конечно, необходимого производства, ибо достоинства его делают его для службы и полезным и нужным, а произведенные многие таковыми не будут».

В конце года в Одессе побывали супруги П. Д. и С. С. Киселевы. Они  общались с Пушкиным, и при встрече с П. А. Вяземским сказали, что «Пушкин в хороших руках» и что он часто бывает у Воронцовых.
12 декабря 1823 г. -  большой бал  у Воронцовых ,
 25 декабря 1823 г. - у Воронцовых большой обед,
31 декабря 1823 г. – у Воронцовых  маскарад.
Пушкин не пропустил ни одного из столь значимых событий в городе, много танцевал,  всех сражал искрометными шутками, был в ударе. Воронцов на бал 12 декабря пришел расстроенный и быстро покинул гостей – он пытался понять, чем было вызвано такое решение императора, из-за чего он попал в немилость к нему, хотя в Париже они  были близкими друзьями. И, естественно, у него не было никакого желания или повода обратить внимание на светящееся от счастья лицо супруги. И если он и увидел, то не придал никакого значения – все веселились, и жена имела полное право забыть о невзгодах.

В январе что-то произошло,  и отношения между возлюбленными резко изменились, как будто бы разорвалась  связь объединявших их, об этом говорят факты:
1. С января по середину мая 1824 г Пушкин не нарисовал ни одной головки своей Элизы. Только в мае в черновике письма А. И. Казначееву Пушкин впервые после пятимесячного перерыва нарисовал портрет графини.
2. В феврале поэт начал третью главу «Евгения Онегина». Особенно тяжело давалось Пушкину письмо Татьяны Онегину. Вдохновения не было, писал, зачеркивал, начинал сначала. Им был он занят почти всю весну 1824 г.

3. До 8 февраля 1824 г. написано стихотворение «Все кончено: меж нами связи нет».
4. Осталась запись первого пушкиниста П. И. Бартенева: «Перед каждым обедом  у Воронцовых, к которому собиралось по нескольку человек, хозяйка обходила гостей и говорила что-нибудь любезное. Однажды она прошла мимо Пушкина, не говоря ни слова, и тут же обратилась к кому-то с вопросом: что нынче дают в театре? Не успел спрошенный раскрыть рот для ответа, как подскочил Пушкин и, положа руку на сердце [что он делал особливо, когда отпускал свои остроты], с улыбкою сказал: „La sposa fidele, contessa!" Та отвернулась и воскликнула: „Quelle impertinence!"  Какая наглость!»
.«La sposa fedele» — «Верная супруга» — опера-буфф композитора Джованни Пачини (1796—1867). Пушкин, видимо, намекнул на неверность Воронцовой, как бы публично демонстрируя свои с ней отношения. Описанную странную ситуацию относили к концу февраля - к началу марта.

5. По словам своего наблюдательного сослуживца Ф.Ф. Вигеля, Пушкин «водворился» в гостиной жены Воронцова и «всегда встречал хозяина сухими поклонами, на которые, впрочем, он никогда не отвечал».
 
6. В начале мая Пушкин был в мрачном настроении, не находил себе места у Воронцовых. В своем дневнике Иван Петрович Липранди записал: «В этот день мне случилось в первый раз обедать с Пушкиным у графа. Он сидел довольно далеко от меня и через стол часто переговаривался с О. С. Нарышкиной, но разговор почему-то вовсе не одушевлялся. Гр. Воронцов и Башмаков иногда вмешивались в разговор, двумя, тремя словами. Пушкин был чрезвычайно сдержан и в мрачном настроении духа. Вставши из-за стола, мы с ним столкнулись, когда он отыскивал, между многими, свою шляпу, и на вопрос мой – куда? – “Отдохнуть”, – отвечал он мне, присовокупив: “Это не обеды Бологовского, Орлова и даже…” не окончил и вышел».

По всей видимости, после новогодних праздников и маскарадов Элиза, придя в себя от колдовства любви, задумалась о будущем и возможных последствиях, если супруг обнаружит, что она была ему неверна. Состоялся разговор с Пушкиным, она предложила ему дружбу, просила больше о любви не говорить и никаких знаков, намеков, чувств  на людях не проявлять. Она уверяла его, что  продолжает любить, но дальше их тесные отношения продолжаться не могут, они могут навредить, прежде всего, Пушкину. Что будет с ней после разговора с супругом, ее мало волновало, но пережить эти тяжелые минуты оскорблений придется.  Возможно, что повлияла на решение Элизы болезнь дочери.  Ее первая дочь, Екатерина, умерла через шесть дней после рождения у нее на глазах, она видела, как таяла жизнь в глазах малышки, и до сих пор тот ужас своей беспомощности она не могла забыть. Сын Александр прожил всего год и угас за несколько дней. Болезнь Александрии она, как католичка, могла принять на себя, как наказание Всевышнего за ее грехи, ее прелюбодеяния. Состояние ее было настолько возбужденным в ожидании неминуемой катастрофы, что она могла наговорить своему возлюбленному что угодно. После этого разговоров родилось у Пушкина стихотворение:   
Все кончено: меж нами связи нет.
В последний раз обняв твои колени,
Произносил я горестные пени.
Все кончено — я слышу твой ответ.
Обманывать себя не стану вновь,
Тебя тоской преследовать не буду,
Прошедшее, быть может, позабуду —
Не для меня сотворена любовь.
Ты молода: душа твоя прекрасна,
И многими любима будешь ты.


Пушкин продолжал приходить к Воронцовым. 8 февраля ужинал, 12 февраля 1824 г.   был на  маскараде, 18 февраля 1824 г.   – на   бал-маскараде, но каждое такое посещение превращалось в мучения. Как только он в толпе замечал свою Элизу, в нем все начинало гореть, появлялось страстное желание подойти, взять за руку, посмотреть ей в глаза и увидеть ее лучезарную улыбку. Но он должен был играть роль паяца, смешить, веселить публику, скрывая свои чувства, свое страдание. Он становился колким, сыпал эпиграммами на присутствующих дам и их мужей, вызывая всеобщее раздражение. И именно в таком состоянии на одном из обедов Пушкин на вопрос графини, что «нынче дают в театре?». Вскочил и, «положа руку на сердце [что он делал особливо, когда отпускал свои остроты], с улыбкою сказал: „La sposa fidele, contessa!" («Верная супруга, графиня»). Графиня вспыхнула, она приняла фразу «верная супруга» (то есть неверная супруга, как следует по либретто оперы) на себя, понимая, что он намекает ей и всем о ее неверности. Графиня «воскликнула: „Quelle impertinence!"  Какая наглость!». Фразу, которой она выдала себя, на которую окружающие обратили внимание, запомнили, она вызвала пересуды.

Дома он не находил себе места, начал третью главу, но она не шла, продвигалось вперед все медленно, написанные строки, строфы не нравились, перечеркивались и поиски нужных слов начинались заново.  В это время пришли деньги, 3 тысячи рублей, от князя Вяземского за «Бахчисарайский фонтан». Они-то и спасли, и отвлекли от тягостных размышлений. Сразу были отданы все долги. А в ресторане у Отона с друзьями прокутил несколько дней. И чтобы прекратить свои мучения при посещении дома Воронцовых обратился к генерал-губернатору разрешить ему съездить в Кишинев по личным делам на несколько дней. Воронцов, не расспрашивая поэта о причинах визита в Кишинев и что это за личные дела,   разрешил ему оставаться в Кишиневе целых три недели.    А через десять дней уехала Елизавета Ксаверьевна вместе с дочерью к матери в имение под Белой Церковью.

24 марта 1824 г.  граф Воронцов написал первое письмо Нессельроде, в котором просил удалить Пушкина из Одессы. В течение апреля, мая были им написаны письма к начальнику штаба 2-ой армии генералу П.Д. Киселеву, к друзьям в министерстве иностранных дел с  просьбой помочь ему выпроводить Пушкина из Новороссийского края. Во всех этих письмах генерал-губернатор очень корректен по отношению к Пушкину, он даже его хвалит, что тот ведет себя достойнее, чем в Кишиневе. Более того, ценит его талант и рекомендует прочесть  «Руслан и Людмилу». Проявляя отеческую заботу о растущем таланте, Воронцов считал необходимым отправить его в места более спокойные, чтобы его уберечь от тлетворного влияния общества молодых людей, его  восхвалявших и пагубно влиявших. «Он имеет уже множество льстецов, хвалящих его произведения; это поддерживает в нем вредное заблуждение и кружит голову представлением, что он замечательный писатель, в то время как он только слабый подражатель... лорда Байрона. Удаление его отсюда будет лучшая услуга для него». Письма никак нельзя назвать доносами, как представляют его пушкинисты, ни о каких нарушениях закона, ни о каких преступлениях, ни о каких тайных и опасных для государства сборах, в которых принимал  участие Пушкин,  Воронцов нигде не упоминал. Пушкин по письмам генерал-губернатора не опасный государственный преступник, которого следует отправить в Сибирь на каторгу, а талантливый поэт, которого надо беречь. К другу он обращается с просьбой разрешить эту проблему, при этом, не навредив поэту.
В нашем понимании генерал-губернатор действовал чрезмерно лояльно по отношению к Пушкину. Ему ничего не стоило придраться к чему угодно, включая его скандальные гулянки с друзьями, а о встречах с друзьями из тайных обществ можно было представить немало документов и отправить его без задержек за Урал. А он так не делал, ему не позволяло его воспитание, во-первых, и, во-вторых, судя по тону писем,  он не был взбешен, он не пытался отомстить за свою неверную жену,  а пытался всего лишь уберечь ее от опрометчивого шага под воздействием взглядов, вздохов, стихов влюбленного поэта. Ему нужно было лишь удалить Пушкина от жены, и когда поэт обратился с просьбой разрешить ему съездить в Кишинев, он с радостью позволил  ему оставаться в Кишиневе целых три недели. За это время ему удалось уговорить супругу  поехать к матери с дочерью, где на природе, среди зелени (Одесса оставалась еще пыльным городом, почти без зелени) дочь быстро восстановит здоровье. Елизавета Ксаверьевна уехала 20 марта и была у матери целый месяц. Влюбленные таким образом были разлучены на полтора месяца.

Вернувшись из Кишинева, Пушкин продолжал ходить на обеды к генерал-губернатору, который принимал его. Но видя в нем всего лишь ухажера своей супруги, общался с ним сдержанно, обменивался двумя, тремя фразами, а порой вообще на поклон головы Пушкина не отвечал. Отсутствие Элизы сказывалось на  настроении поэта, он не находил себе места, и в столь долгом ее отсутствии  он винил только Воронцова. В раздражении он написал на него несколько колких эпиграмм. 4 мая 1824 г. М.С. Воронцов из Кишинева в письме к Н.М. Логинову отреагировал на сообщение, полученное ранее: «Об эпиграмме, о которой вы пишете, в Одессе никто не знает, и, может быть, П. ее не сочинял». Эпиграмма была написана где-то в апреле, Всю свою неприязнь к графу он изложил в четырех строчках, быстро распространившихся по Одессе и вошедших в классику сатирического жанра:

Полу-милорд, полу-купец,
полу-мудрец, полу-невежда,
Полу-подлец, но есть надежда,
Что будет полным наконец.

Воронцов держал себя с подчиненными как лорд. Сын русского посла он получил в Англии великолепное образование и впитал в себя английскую культуру. Он вел себя как милорд, но официально им не был, и,   по мнению Пушкина, им  был лишь  наполовину.
Пушкин назвал  графа Воронцова полу-купцом. Ходили слухи, что граф был замешан в коммерческих делах сомнительного свойства, что, по нравам того времени, было не к лицу графу и непозволительно для генерал-губернатора. Земли в Крыму Воронцов стал скупать еще в 1821 г., ему принадлежали поместья в Мартьяне, Ай-Даниле, в Массандре. В Гурзуфе он купил имение у адъютанта Ришелье, в центре которого в живописном парке стоял дом, построенный первым хозяином, а в 1824 г. он приобрел  Алупку, где решил построить своей летний дворец. За восемь месяцев правления Новороссийским краем Воронцов развил бурную деятельность. Он положил начало виноградарству, виноделию, приложил много сил для привлечения в новый край поселенцев, особенно из Швейцарии и Болгарии; занялся  благоустройством городов, прежде всего Одессы. Злые языки распространяли сплетни, что граф имеет свой интерес во всех делах. По выражению поэта он не был купцом, но и был всего лишь наполовину губернатором. На самом деле все приобретения Воронцова приносили ему приличные доходы.
Виноградники Гурзуфа, Ай-Даниля, Массандры давали возможность производить прекрасные вина, которые обрели всероссийскую славу, не уступая лучшим маркам вин
И подлецом, Пушкин считал,  граф был всего лишь наполовину. В свете считали, что граф Воронцов был неравнодушен к двадцатилетней Ольге Станиславне Потоцкой, которая  жила в Крыму, в Мисхоре, в своем имении, полученном по наследству после смерти матери. Ольга была бойкой девицей, как записал Ф.Ф. Вигель «в ней не было ничего девственного, трогательного < >  и в самой первой молодости казалась уже вооруженною большою опытностию». Ольга увела у своей сестры Софьи ее супруга начальника штаба 2-ой армии генерала П.Д. Киселева. Возникший роман зятя со свояченицей превратился в прочную пожизненную связь. Простить измену Софья так и не смогла, с мужем жила поврозь. Граф Воронцов устроил в 1824 г. брак Ольги Потоцкой со своим двоюродным братом Львом Нарышкиным, по общему мнению,  для прикрытия собственного романа с ней. Как ни странно, граф продолжал заботиться об Ольге и после свадьбы, - он  не только брал на себя многие расходы по содержанию Мисхора, но оплачивал карточные долги Нарышкина. Так как сей факт прелюбодеяния со стороны Воронцова не был доказан, хотя основания были серьезные, Пушкин и возвел графа в полу-подлецы. 8 апреля 1834 г Пушкин записал в своем «Дневнике»: «Болховский сказывал мне, что Воронцову вымыли голову по письму Котляровского (героя войны на Кавказе). Он очень зло отзывается об одесской жизни, о графе Воронцове, о его соблазнительной связи с О. Нарышкиной etc. – Хвалит очень графиню Воронцову».
Последняя строчка эпиграммы язвительно намекает на несбывшееся желание графа получить чин полного генерала.
Чувство ревности, раздражение и неприязнь к графу сыграли злую шутку  - гений изрек в пылу четыре строчки, и они навсегда, на столетия закрепились за уважаемым человеком, героем Отечественной войны, преобразователем Новороссийского края. В школе нас ознакомили с эпиграммой, и мы ее моментально запомнили, но ничего нам не сказали, сколько полезного для своего  края сделал за двадцать лет правления граф Михаил Семенович Воронцов, а позже как наместник императора на Кавказе. Ему был присвоен титул Светлейшего  князя и пожалован чин генерал- фельдмаршала, в Одессе сооружен на деньги благодарных  жителей памятник.

В мае Елизавета Ксаверьевна вновь стала появляться на обедах, - дочери стало лучше, хотя она еще не совсем выздоровела, но мама успокоилась. Пушкину приходилось продолжать роль паяца, он как обычно в последнее время был в мрачном настроении. Находиться долго рядом со своей любимой Элизой и не общаться с ней, и не говорить ей, как он ее любит, было невыносимо, и покидал дом первым из гостей.

Воронцов продолжал настойчиво писать письма к начальству и друзьям по поводу Пушкина. От императора Александра I пришло личное письмо, из текста которого он понял, что его просьба будет решена положительно. Природное бедствие, появление саранчи на полях Новороссийского края, сжиравшей все молодые побеги зерновых культур, подсказало графу как на время избавиться от Пушкина – он решил отправить его в командировку вместе с другими чиновниками для изучения ситуации на местах. Граф предполагал, что вне Одессы поэт проведет все лето, а там придет долгожданное решение императора, и его супруга навсегда будет освобожденного от этого назойливого молодого кавалера.   

В мае 1824 г. Пушкин переделал почти заново стихотворение «Прозерпина». Он начал его в Кишиневе весной 1821 г. Пушкинская Прозерпина – богиня, «Ада гордая царица», а ее возлюбленный – юноша. И она уносит его на колеснице к себе в свое царство «Аиду».

Прозерпина в упоенье,
Без порфиры и венца,
Повинуется желаньям,
Предает его лобзаньям
Сокровенные красы,
В сладострастной неге тонет
И молчит, и томно стонет...
Но бегут любви часы;

И Кереры дочь уходит,
И счастливца за собой
Из Элизия выводит
Потаенною тропой;
И счастливец отпирает
Осторожною рукой
Дверь, откуда вылетает
Сновидений ложный рой.
Справка:
o Церера (Керера) - в римской мифологии богиня земледелия и плодородия.
o Прозерпина — в древнеримской мифологии богиня подземного царства.
o Элизия, Элизиум (Элизий, Елисейские поля)  в греческой мифологии это - своего рода античный рай, прекрасный сад, где цветы и плодовые деревья вырастают сами. Это  - воплощение утраченного людьми золотого века.

Прозерпина – его богиня Элиза, а Пушкин -  тот юноша, который оказался в ее чертогах, а потом его, счастливца, вывели из Элизии (места блаженства), и остался у него только сновидений ложный рой.   

 «Прозерпина» привела в восторг Дельвига: «Это не стихи, а музыка: это пение райской птички, которое, слушая, не увидишь, как пройдет тысяча лет. < >  Какая искусная щеголиха у тебя Истина». (10 сентября 1824г).

В середине мая в черновой тетради вновь появилась головка графини. Поэт изобразил Меркурия с письмом, рядом портреты Воронцовой, мужчины и поэта В.И. Туманского (он только что вернулся из поездки на саранчу) в дорожной накидке. Запись на французском в дневнике: «veuх tu m'аimег («полюбишь ли ты меня), 18/19 Май 1824 и стихотворение.

Приют любви, он вечно полн
Прохлады сумрачной и влажной,
Там никогда стесненных волн
Не умолкает гул протяжный.

Этот рисунок расшифровывается следующим образом:  графиня узнала о письмах супруга к начальству,   послала Пушкину письмо с предупреждением, возможно, со своим преданным слугой.  А  затем, по-видимому, состоялось свидание, вероятно, ночью между 18/19 мая где-то на берегу моря, около хутора Рено. Элиза перешагнула через все предосторожности, все мрачные мысли относительно своего будущего и полетела навстречу с любимым – она не могла не предупредить его о возможном его изгнании, чтобы он мог обдумать дальнейшие шаги и предусмотреть какие-то действия заранее. Он все понял, чем жертвовала Элиза, и снова были объятия, и снова они говорили о любви. И произошла эта встреча в ночь с 18 на 19 мая в приюте любви (в черновике – в пещере). Есть ли  около Одессы скалы и пещеры, сомнительно. Надо понимать, что встретились они в уединенном месте, недалеко от моря, где не смолкал во время их встречи шум волн.   
Приблизительно 22 мая 1824 г. поверх стихов XXIX строфы третьей главы «Евгения Онегина» появилась  самая крупная зарисовка Воронцовой, она представлена почти во весь рост; подробно нарисована голова, которую Пушкин начинал на странице дважды; однако первым наброском он остался недоволен и зачеркнул его. То, с каким изяществом выполнена зарисовка, говорит о многом, прежде всего, о состоянии души поэта – он снова был на небесах. Он любим.

22 мая Пушкин получил предписание графа  отправиться в командировку для сбора сведений о саранче, 23  мая поэт выехал из Одессы, вернулся 31 мая. Где он был неделю, не установлено. Как раз во время этой  поездки ему исполнилось 25 лет. Вполне вероятно, что он посетил кого-то из близких,  друзей, чтобы отметить эту дату и посоветоваться о своих дальнейших действиях до поступления повеления императора.

По совету или после долгих размышлений Пушкин подал 7 июня прошение об отставке. Если  оно будет удовлетворено, то официально он должен будет прекратить свою чиновничью деятельность, выйти из-под подчинения графу Воронцову и, наконец, окажется на свободе. С другой стороны, он лишался своего жалования  (700 рублей в год), некоторых привилегий при переездах по просторам России, а самое главное, лишался возможности посещать дом Воронцовых и видеть ежедневно свою возлюбленную. На следующий день по курьерской почте было отправлено письмо из канцелярии генерал-губернатора в министерство иностранных дел: «Высочайше повелено находящегося в ведомстве государственной коллегии иностранных дел колл. секр. Пушкина уволить вовсе от службы. Уведомление гр. К. В. Нессельроде от 8 июня 1824 г.». Пушкин был уволен сразу же на следующий день после подачи прошения, но не осведомлен.

В мае графиня с дочерью переехала на дачу в Рено, и влюбленным удавалось вместе проводить время на берегу моря. 7 июня из Петербурга приехала княгиня Вера Вяземская, сняла дом рядом с дачей графини, и они, втроем, гуляли у моря. Княгиня  Вяземская писала мужу, что главное ее развлечение – «взобраться на огромные камни, выдавшиеся в море, и смотреть, как волны разбиваются у моих ног; но иногда, когда они слишком быстро набегают, у меня не хватает храбрости дождаться девятой волны. Я тогда спасаюсь, бегу скорее волн, потом опять возвращаюсь. Нам с гр. Воронцовой и Пушкиным случалось дождаться этой волны, и тогда она так обливала нас, что приходилось идти домой и переодеваться» (11 июля 1824 г.).
Вскоре после прогулок Пушкин сделал запись нескольких вариантов отдельных рифм к стихотворению «я помню море пред грозою» в своей одесской тетради после строфы XXIX  третьей главы «Евгения Онегина». В первоначальном варианте оно звучало: «ты помнишь море пред грозою». Обращение  «ты помнишь» относилось   к княгине  Вере Вяземской,  которая  вместе с поэтом была свидетельницей того, как волны устремлялись к ногам Элизы. Строфу поэт написал  на листке бумаги, обратную сторону которого  использовал для письма брату в Петербург «Ты требуешь от меня подробностей об Онегине – скучно, душа моя. В другой раз когда-нибудь. Теперь я ничего не пишу: хлопоты другого рода. Неприятности всякого рода; скучно и пыльно»  и отправил его 13 июня 1824 г.
Я помню море пред грозою:
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
С любовью лечь к ее ногам!
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами!
Нет, никогда средь пылких дней
Кипящей младости моей
Я не желал с таким мученьем
Лобзать уста младых Армид,
Иль розы пламенных ланит,
Иль перси, полные томленьем;
Нет, никогда порыв страстей
Так не терзал души моей!

Теперь, когда он понял, что любим женщиной, готовой пожертвовать собой ради него, старался быть крайне осторожным, чтобы жестом, мимикой, словом не выдать свою богиню, не принести ей беду. На людях они общались как близкие друзья, и княгиня  Вера Вяземская, находившаяся во время прогулок  рядом, отметила после отъезда обоих: «Все это очень целомудренно», - и затем добавила важный штрих – и серьезно только с его стороны». А когда они оставались наедине, конечно не в пещере, они бросались в объятья, но эти счастливые моменты возникали  крайне редко.   


Яхта «Утеха» стоял у причала в Одессе с начала мая, ожидая гостей, приглашенных графом в Гурзуф. Но дата отплытия откладывалась, по причинам неизвестным. То, что  одна из них связана  с Пушкиным,  можно, не сомневаясь, сказать  утвердительно. Граф к этому времени не мог переносить Пушкина вообще, и, тем более, находиться  с ним длительное время в одном месте. Управляющий канцелярии генерал-губернатора А.И. Казначеев попытался встать на защиту Пушкина, к нему примкнул Ф.Ф. Вигель, ходатайствуя  не отправлять поэта в командировку на саранчу. «Он (граф Воронцов - А.Л.) побледнел, губы его задрожали, и он сказал мне: «любезный Ф.Ф., если вы хотите, чтобы мы остались в приязненных отношениях, не упоминайте мне никогда об этом мерзавце», а через полминуты прибавил «также и о достойном друге его Раевском». Последнее меня удивило и породило во мне много догадок». 
Граф получил 26 мая от министра письмо, которое позволяло ему надеяться, что император удовлетворит его просьбу: «Я представил императору Ваше письмо о Пушкине. Он был вполне удовлетворен тем, как Вы судите об этом молодом человеке». Он ждал распоряжения со дня на день, и тогда можно было отправляться в Крым. Повеление не поступало, но тут ему помог сам Пушкин – он подал прошение об отставке. Теперь граф мог спокойно не включать его в число приглашенных гостей, так как Пушкин сам вышел из его круга.

14 июня флотилия с яхтой «Утеха» во главе отчалила от одесского причала и направилась в Гурзуф. В Крым отправились отдыхать вместе с  графом его   жена и дочь и почти все представители одесского   высшего общества.

Кораблю

Морей красавец окрыленный!
Тебя зову - плыви, плыви
И сохрани залог бесценный
Мольбам, надеждам и любви.
Ты, ветер, утренним дыханьем
Счастливый парус напрягай,
Волны внезапным колыханьем
Ее груди не утомляй.
1824

Корабль уплыл с возлюбленной, а поэт остался в Одессе и взялся активно дорабатывать третью главу «Евгения Онегина». Судя по всему, он поселился где-то рядом с хутором Рено и навещал  княгиню  Веру Вяземскую почти каждый день. «Каждый день у меня бывает Пушкин. Я его усердно отчитываю» (16 июня 1824 г.) 
Пушкин нервничает, он ждет решение на свое прошение и знает, что его дальнейшая судьба в руках императора, и что многое зависит от его благосклонности, поделится ли он информацией о нем  со своей супругой, Елизаветой Алексеевной, которая могла бы посодействовать молодому поэту, талант которого она высоко ценила. Останется ли он в Одессе или его отправят в центр, а, может быть, в Москву или Петербург? А если граф его представил как государственного преступника, его могут отправить за Урал, и никто из его знакомых не поможет.   В конце июня в письме к  секретарю губернатора А.И. Казначееву поэт изложил свое кредо, свое желание не зависеть от покровителей, а также причины, которые заставили его подать в отставку: «Мне надоело зависеть от хорошего или плохого пищеварения начальства; мне надоело, что в моем Отечестве со мной обращаются с меньшим уважением, чем с первым попавшимся (болваном) бездельником Англичанином, который является, чтобы щеголять среди нас своей (глупостью) тупостью (небрежностью), своим бессмысленным бормотанием. Нет сомненья, что гр. В. как человек умный сумеет обвинить меня перед публикой – очень лестная победа, и я предоставлю ему досыта ею насладиться, тем более, что мне так же мало дела до этой публики, как и до порицаний и восхвалений в наших журналах». Пушкин понимает, что граф без особого труда может обвинить его в чем угодно и добьется своего, а ему, облитому грязью, но свободному, останется делать вид, что ему наплевать на мнение публики. Он еще надеется, что не будет отправлен в глухие места. Примерно в это время он написал вторую эпиграмму на графа Воронцова:
Певец-Давид был ростом мал,
Но повалил же Голиафа,
Который был и генерал,
И, положусь, не проще графа.

11  июля 1824 г. министр Нессельроде известил графа Воронцова о решении императора по поводу Пушкина:
 «Я подавал на рассмотрение императора письма, которые ваше сиятельство прислали мне, по поводу коллежского секретаря Пушкина. Его величество вполне согласился с вашим предложением об удалении его из Одессы, после рассмотрения тех основательных доводов, на которых вы основываете ваши предположения, и подкрепленных, в это время, другими сведениями, полученными его величеством об этом молодом человеке. Все доказывает, к несчастию, что он слишком проникся вредными началами, так пагубно выразившимися при первом выступлении его на общественное поприще. Вы убедитесь в этом из приложенного при сем письма. Его величество поручил мне переслать его вам; об нем узнала московская полиция, потому что оно ходило из рук в руки и получило всеобщую известность[58]. Вследствие этого, его величество, в видах законного наказания, приказал мне исключить его из списков чиновников министерства иностранных дел за дурное поведение; впрочем, его величество не соглашается оставить его совершенно без надзора, на том основании, что, пользуясь своим независимым положением, он будет, без сомнения, все более и более распространять те вредные идеи, которых он держится, и вынудит начальство употребить против него самые строгие меры. Чтобы отдалить, по возможности, такие последствия, император думает, что в этом случае нельзя ограничиться только его отставкою, но находит необходимым удалить его в имение родителей, в Псковскую губернию, под надзор местного начальства. Ваше сиятельство не замедлит сообщить Пушкину это решение, которое он должен выполнить в точности, и отправить его без отлагательства в Псков, снабдив прогонными деньгами.
Гр. К. В. Нессельроде – гр. М. С. Воронцову, 11 июля 1824 г., из Петербурга. – Рус. Стар., 1879, т. 26,
15 июля  княгиня Вяземская, докладывая супругу почти ежедневно  о своем пребывании в Одессе, сообщила: «Пушкин, как я знаю, находится в очень стесненных обстоятельствах... Пушкин скучает гораздо более чем я: три женщины, в которых он был влюблен, недавно уехали. К счастью, одна возвращается на днях». 18 июля она дополнила: «Единственный человек, которого я вижу, это Пушкин, а он влюблен в другую, это меня очень ободрило, и мы с ним очень добрые друзья; большую роль в этом играет его положение; он, действительно, несчастен».
Для нас важны в этих письмах два предложения: К счастью, одна возвращается на днях» и «единственный человек, которого я вижу, это Пушкин, а он влюблен в другую [не в нее]».  Первая фраза начинается со слов «к счастью», то есть, к счастью для поэта на днях возвращается та, единственная, в которую он влюблен. И не вызывает никаких сомнений, что речь идет о графине Элизе - Амалия уехала, а Собаньская в это время была в Одессе (приехала в июне) .
Пушкинисты предположили, что отъезд графини из Гурзуфа был вызван прочитанным  Элизой решением императора по поводу судьбы Пушкина. Но письмо с курьером могло дойти до Гурзуфа не ранее 17-18 числа,  (надо полагать, что генерал-губернатор уведомил начальство, что отправляется на отдых в Гурзуф и получил добро), а княгиня Вяземская в письме от 15 июля, сообщает, что одна возвращается. Значит, не письмо от императора было причиной. Остается предположить, что при отъезде в Гурзуф Элиза пообещала вернуться не позже, чем через месяц – возвращение ее в Одессу и дальнейший переезд в имение в Белой Церкви планировались заранее. Но графиня задержалась. О решении императора она могла узнать числа 18-19 или позже, и эта новость заставила ее срочно искать первую яхту, которая доставила ее в Одессу. 
23 июля она прибыла в Одессу и сразу же встретилась с любимым и сообщила ему ужасную новость – их разлучают. Пушкин в растерянности, его план сорвался, он не мог предположить, что его сошлют в такую глушь, где он не сможет творить – ему нужно общение с друзьями, он должен вращаться в обществе, впитывать его атмосферу. Он не мог представить, что сможет дальше жить без любимой, без ее присутствия рядом. Днем все эти последние дни графиня  занималась делами, а вечером они встречались (мужа не было), и они могли быть вместе допоздна, а иногда и до утра.
Вяземская, продолжая свою летопись, написала супругу 25 июля: «Гр. Воронцова и Ольга Нарышкина возвратились два дня тому назад, мы постоянно вместе и даже более дружны. Во время отсутствия графини я играла на ее клавесине, которого нет у меня в деревне, пользовалась ее купальней и ее маленькими лошадками».

Предполагают, что Пушкин в это время задумал бежать за границу и стал собирать деньги для поездки. Действительно, деньги от княгини Вяземской он  взял, она написала в письме от 27 июля: «Я заплатила 1260 рублей Пушкину. Я его очень люблю, и он мне позволяет бранить себя, как матери; толку от этого мало, но пусть он все-таки приучается слышать правду». Но не на дорогу просил денег поэт, ему надо было рассчитаться с долгами, а финансовое его положение было никуда не годным. Денег не было. Позже княгиня Вяземская рассказывала первому биографу Пушкина П.И. Бертеневу:  «Когда Пушкина выслали из Одессы, финансы его были очень расстроены, а выехать без денег трудно. Некоторые приятели одолжили ему взаймы, кто сколько мог. В числе их и дядя мой дал ему 50 или 100 руб. асе. Пушкин уехал к общему огорчению одесской молодежи и особенно дам... Вскоре дядя получил от Пушкина письмо, в котором он благодарил его за одолжение; деньги были приложены к письму». Бежать за границу без денег было бессмысленно, а их для жизни до того момента, когда он сможет издать свои произведения, нужно очень много. И друзей за границей у него не было. Кто взял бы его на свое попечительство, которое он так ненавидел?


24 июля Воронцов отправил графу Гурьеву приказ немедленно отправить Пушкина в Псковскую губернию. 29 июля поэта  вызвали в канцелярию одесского градоначальника,  объявили об отставке и потребовали, чтобы на следующий день он отправился  в  имение родителей в Михайловское.
Расставание в жизни возлюбленных самый тяжелый момент, особенно, если они понимают, что встретятся вновь нескоро, может быть, через годы, а может быть, никогда. В эти минуты они стараются подарить такое мгновенье, которое невозможно будет забыть, сказать такие слова, которые бы врезались в память навсегда, подарить  самое дорогое,  самое ценное, что хранилось бы и напоминало бы об их любви. Если вечерние ночные свидания проходили вне дачи графини, то в последний день, получив известие о срочном выезде, Пушкин пришел прямо в дом к Элизе. И когда настал тот последний миг, когда бесконечные поцелуи надо было прервать, графиня Элиза  подарила ему на память свой портрет в золотом медальоне и  перстень - золотое кольцо с восьмигранным сердоликом и выгравированной на нем надписью. Такой же перстень остался у графини. Надев кольца, они обручились,   тайно венчались, поклялись, может быть и про себя,  любить друг друга до конца жизни.  Именно с этим перстнем на руке Пушкин изображен на картинах работы В. Тропинина. На большом пальце правой руки Пушкина, лежащей на столике поверх пачки белой бумаги, виден перстень с зеленым камнем, напоминающим изумруд. На указательном пальце той же руки изображено кольцо витой формы,  напоминающее перстень с сердоликом, подаренный поэту Воронцовой.
С этим  перстнем Пушкин  почти никогда  не расставался, никогда его не снимал, был он с ним и в день трагической дуэли. Когда поэт скончался, В.А. Жуковский по завещанию поэта взял золотой перстень. К столетию со дня рождения Пушкина «Общество любителей российской словесности» решило организовать в Москве «Пушкинскую выставку». Владевший в то время пушкинским перстнем проживающий в Париже известный русский писатель Иван Сергеевич Тургенев предоставил перстень для выставки. В 1883 г. после смерти И.С. Тургенева перстень  был передан Полиной Виардо-Гарсия музею Александровского лицея. В марте 1917 г. из музея были похищены перстень и несколько других экспонатов. Украденные вещи  вскоре нашли у скупщика, но перстень исчез. История перстня графини Элизы не известна.
Для Пушкина перстень-кольцо  был дан любовью его дорогой Элизы, которая перешагнула через все преграды, и, несмотря на все  законы общества и каноны религии, вручила себя ему целиком. Она его любила безмерно, забыв о себе и о последствиях.  Перстень этот, для поэта казалось, вобрал в себя всю  горечь прощальных поцелуев, сладость объятий и шепота о  любви. От него тянулись тайные нити к воспоминаниям, которые порвать могла  только смерть. И стоило только прикоснуться к перстню, как все минуты счастья всплывали как наяву.
В  своих стихах поэт создал  прекрасную сказку о том, как, разлучаемая злыми силами пара  влюбленных, прощаясь, заколдовала свою любовь в волшебное кольцо, и оно стало их  талисманом:
Храни меня, мой талисман*,
Храни меня во дни гоненья,
Во дни раскаянья, волненья:
Ты в день печали был мне дан.
Когда подымет океан
Вокруг меня валы ревучи,
Когда грозою грянут тучи,
Храни меня, мой талисман.
В уединенье чуждых стран,
На лоне скучного покоя,
В тревоге пламенного боя
Храни меня, мой талисман.
Священный сладостный обман,
Души волшебное светило...
Оно сокрылось, изменило...
Храни меня, мой талисман.
1825. Михайловское
*Талисман – предмет, который  по преданиям  приносит его владельцу счастье, удачу, избавляет от болезни, опасности, беды и спасает от смерти в бою.

В Петербурге его талисман приобрел иное значение то, которому был предназначен, то, от чего защищала его ее любовь. И это было самым главным.

Там, где море вечно плещет
На пустынные скалы,
Где луна теплее блещет
В сладкий час вечерней мглы,
Где, в гаремах наслаждаясь,
Дни проводит мусульман,
Там волшебница, ласкаясь,
Мне вручила талисман.
И, ласкаясь, говорила:
"Сохрани мой талисман:
В нем таинственная сила!
Он тебе любовью дан.
От недуга, от могилы,
В бурю, в грозный ураган,
Головы твоей, мой милый,
Не спасет мой талисман.

И богатствами Востока
Он тебя не одарит,
И поклонников пророка
Он тебе не покорит;
И тебя на лоно друга
От печальных чуждых стран,
В край родной на север с юга
Не умчит мой талисман...
Но когда коварны очи
Очаруют вдруг тебя,
Иль уста во мраке ночи
Поцелуют не любя -
Милый друг! от преступленья,
От сердечных новых ран,
От измены, от забвенья
Сохранит мой талисман!"
6 ноября 1827
Стихотворение не было напечатано при жизни Пушкина
Этот талисман был вручен поэту «там, где море вечно плещет на пустынные скалы» таинственной волшебницей. Она просила поэта сохранить его, потому что он особенный, -  он  не может уберечь  «от недуга и могилы», не может сделать его обладателя богатым и не умчит его  «в край родной на север с юга». Но  талисман способен защитить его «от сердечных новых ран, от измены и забвенья».  Он сохранит  любовь волшебницы к нему, и талисман  будет охранять его от всех иных попыток завоевать его сердце среди ночи.
В своих рассказах о Пушкине, которые записывал  П.И. Бертеньев, княгиня Вяземская припомнила странный на ее взгляд эпизод: «Когда решена была его высылка из Одессы, Пушкин впопыхах прибежал к княгине Вяземской с дачи Воронцовых, весь растерянный, без шляпы и перчаток, так что за ними посылали человека от княгини Вяземской».  На самом деле, все было прозаично - прощание влюбленных было прервано звуками приближающейся кареты к дому, и Пушкину пришлось быстро покинуть дачу  Воронцовых через черный ход, оставив в прихожей шляпу и перчатки, а между домами пришлось, скрываясь, пробежаться.
30 июля графиня с дочерью уехали в Белую Церковь, а Пушкин 1 августа отправился на север.
1 августа 1824 г. княгиня Вера Вяземская оправила очередное письмо мужу: «Приходится начать письмо с того, что меня занимает сейчас более всего, - со ссылки и отъезда Пушкина, которого я только что проводила до верха моей огромной горы, нежно поцеловала и о котором я плакала, как о брате, потому что последние недели мы были с ним совсем как брат с сестрой. Я была единственной поверенной его огорчений и свидетелем его слабости, так как он был в отчаянии от того, что покидает Одессу, в особенности из-за некоего чувства, которое разрослось в нем за последние дни, как это бывает. Не говори ничего об этом, при свидании мы потолкуем об этом менее туманно, есть основания прекратить этот разговор. Молчи, хотя это очень целомудренно, да и серьезно лишь с его стороны».
Вдохновленный любовью к нему, столь всепоглощающей  и безоглядной, Пушкин не мог открыть кому-то ни было тайну – кто она. Он проявлял массу осторожностей в беседах, рассказах,  даже в стихах. Он не мог ее выдать, не мог ей навредить. Но не поделиться этим волшебным чувством, пережитым им, он был не в силах. В Михайловском один за другим рождаются удивительные лирические стихи, и за всеми всегда стояла тень его Элизы.

5 сентября 1824 г. в Михайловском, закончив XXXII строфу третьей главы «Онегина»,  пометил «Une l. [lettre] de ***»,(то есть получил письмо от… ). «Сестра поэта, О. С. Павлищева, говорила, что когда приходило из Одессы письмо с печатью, изукрашенною точно такими же каббалистическими знаками, какие находились и на перстне ее брата – последний запирался в своей комнате, никуда не выходил и никого не принимал к себе».
 А за тем родилась   элегия:

Сожженное письмо
Прощай, письмо любви, прощай! Она велела...
Как долго медлил я, как долго не хотела
Рука предать огню все радости мои!..
Но полно, час настал: гори, письмо любви.
Готов я; ничему душа моя не внемлет.
Уж пламя жадное листы твои приемлет...
Минуту!... вспыхнули! пылают... легкий дым,
Виясь, теряется с молением моим.
Уж перстня верного утратя впечатленье,
Растопленный сургуч кипит... О провиденье!
Свершилось! Тёмные свернулися листы;
На легком пепле их заветные черты
Белеют... Грудь моя стеснилась. Пепел милый,
Отрада бедная в судьбе моей унылой,
Останься век со мной на горестной груди...
1825 г.
А пушкинисты до сих пор сомневаются и никак не придут к общему согласию: чье письмо сжег поэт? Была ли печать у графини Воронцовой? Писала ли вообще она ему письма? Стали убеждать, что это письмо от княгини Вяземской. Разве мог написать он такое стихотворение о женщине, которую в письме к брату Пушкин от 13 июня 1824 г. писал: «Сюда приехала кн. Вера Вяземская, добрая и милая баба, но мужу был бы я больше рад». Княгиня и сама писала, что он «никогда не был в меня влюблен».  Не хотят они видеть прелести этих чудных стихов, их удивительную образность и не намеки, а подсказки: «Прощай, письмо любви, прощай! Она велела...»

Всего лишь слово «велела», а как много оно значит: не просила, не сказала, не умоляла. Все слова об одном, но сколько скрыто в них тайн взаимоотношений. Велеть (приказывать) может старший младшему, более опытный своему ученику, начальник подчиненному, Прозерпина  своему юноше, богиня - рабу. До Одессы Пушкин влюблялся в женщин старше его, по статусу из другого сословия, высшего уровня. Его «Дон-Жуанский список первым систематически исследовал  Лернер (в статье «Дон-Жуанский список», 1910), вслед за ним – Губер («Дон-Жуанский список Пушкина», 1923) и Гофман («Пушкин – Дон-Жуан», 1935).  Как они установили, поэт   обожал и вздыхал по императрице Елизавете Алексеевне (на 20 лет старше), был неравнодушен к Екатерине Андреевне Карамзиной, супруге историографа (на 19 лет старше), и к княгине Евдокии Ивановне Голицыной (на 19 лет старше), но ни одна из них его не любила. Они ценили его талант, восхищались его рассказами, с захватывающими сюжетами, его искрометным экспромтам и эпиграммам, но не любили его.
«Письмо  любви» от женщины, да еще от любимой. Как оно должно быть для него дорого, как он хотел его сохранить, чтобы время от времени снова заглядывать в него и читать эти греющие душу строчки. Но он  послушно сжег его, как тот самый  раб из его  стихотворения «Анчар», написанного позже в 1828 г
И тот послушно в путь потек
И к утру возвратился с ядом.
Принес — и ослабел и лег
Под сводом шалаша на лыки,
И умер бедный раб у ног
Непобедимого владыки.
Оно горит и в огне, превращаясь в пепел, гибнет самое дорогое для него  - признание в любви самой дорогой ему женщины, и ее милый образ появился на мерцающих язычках огоньков и исчез. Лишь легкий дымок продолжал кружиться. Все. Остался только пепел от бушующего океана любви.
.

26 сентября 1824 г., было написано стихотворение «Разговор книгопродавца с поэтом», которое  появилось в печати в качестве предисловия к первой главе «Евгения Онегина»

Спрашивает книгопродавец поэта:
 «Ужели ни одна не стоит
Ни вдохновенья, ни страстей?
И ваших песен не присвоит
Всесильной красоте своей.
Молчите?»

Поэт, подумав,  отвечает:
«Зачем поэту
Тревожить тяжкий сон?
Бесплодно память мучит он:
И что ж? Какое дело свету?
Я всем чужой!.. душа моя
Хранит ли образ незабвенный?
Любви блаженство знал ли я?
Тоскою ль долгой изнуренный,
Таил я слезы в тишине?
Где та была, которой очи,
Как небо, улыбались мне?
Вся жизнь, одна ли, две ли ночи?»
Какие чудные стихи, одна лишь фраза: «Вся жизнь, одна ли, две ли ночи» чего стоит, сколько она сама по себе говорит. И не замечать в них самых важных в жизни поэта воспоминаний о тех двух или трех ночах  и говорить о целомудренности их отношений, значит идти против Истины.

Поэт, отвечая на вопрос книгопродавца, продолжает развивать свою мысль и  рождается образ удивительной женщины, озаренной внутренним светом, с которой он мог делить свою поэзию:

Там сердце их поймет одно,
И то с печальным содроганьем:
Судьбою так уж решено.
С кем поделюсь я вдохновеньем?
Одна была — пред ней одной
Дышал я чистым упоеньем
Любви поэзии святой.
Там, там, где тень, где шум чудесный,
Где льются вечные струи,
Я находил огонь небесный,
Сгорая жаждою любви.
Ах, мысль о той души завялой
Могла бы юность оживить,
И сны поэзии бывалой
Толпою снова возмутить!
Она одна бы разумела
Стихи неясные мои;
Одна бы в сердце пламенела
Лампадой чистою любви.
Увы, напрасные желанья!
(26 сентября 1824 г.)

И вновь подсказки: «где шум чудесный, где льются вечные струи»  - это же о море, о шуме волн и их бесконечном набеге на берег. Значит, та единственная, с которой он находил «огонь небесный, сгорая жаждою любви» жила у моря. И таких в его жизни было не так уж много, но еще меньше тех, которые душой понимали его стихи.   Но, «увы, напрасные желанья». И опять нам подсказка с той самой единственной он расстался, он хотел бы быть с ней рядом, но желанья напрасны, рок, который их разлучил, непреодолим.  Не может быть никаких сомнений, кто она единственная, с кем поэт вместе дышал «любви  поэзии святой».
В октябре 1824 г Пушкиным написаны первые строчки  чернового варианта стихотворения «Младенцу», который предшествовал написанному позже  набело восьмистишию. Вполне вероятно до поэта дошло известие, что графиня беременна, и, возможно, что  сообщила эту новость именно графиня, желая порадовать любимого столь драгоценным подарком.
Строки черновика многократно поэтом перечеркивались:
Моей таинственной любви
Я не скажу тебе причины.
**
Прощай дитя моей любви,
Я не скажу тебе причины
И клевета неверно ей
Быть может, образ мой опишет,
О том, кто
Она со временем услышит.

В чистовом варианте стихотворение имело иной вид:   

Младенцу.

Дитя, не смею над тобой
Произносить благословенья.
Ты взором, мирною душой,
Небесный ангел утешенья.
Да будут ясны дни твои,
Как милый взор твой ныне ясен.
Меж лучших жребиев земли
Да будет жребий твой прекрасен.
1824
Первой реакцией на сообщение был восторг, и Пушкин сразу умчался далеко в будущее, представляя, как будет разговаривать с младенцем и объяснять ему, что большая и чистая любовь соединяла его родителей, и судьба рожденных  любовью особенная, таких детей она будет охранять и защищать от бед. К сожалению, эту любовь приходилось прятать от злых глаз и языков, но о причинах их разлуки с матерью он не расскажет. Зачем ребенку знать о злокознях людей?  Но затем мысль  переключилась с далекого будущего на разговор, который обязательно состоится у дорогой Элизы с ее супругом. Генерал, как либерал, не выгонит супругу из дома, не подвергнет гласному осуждению, и ребенка примет в свой дом. Но при этом граф ультимативно выдвинет ей   условия:
• ребенок   будет записан на его фамилию,
• отцом  будет считаться граф,
• графиня никогда не будет упоминать  ужасное имя Пушкин при нем,
• никаких встреч с ним,
• никакой переписки,
• он должен быть забыт навсегда и вычеркнут из разговоров в семье,
• ребенок  не должен знать ничего об их романе. 
И хотя картина еще не приобрела четких очертаний, ему уже стало ясно, что ребенка он никогда не увидит. Поэтому появилась строчка: «Прощай дитя моей любви», и дальше он уже не объясняет ребенку, а предвидит, какую клевету на него дитя услышит в будущем.
Не желая навлечь беду графини, он создает иной вариант, в другом нейтральном ключе, - из стиха удалены все личные переживания, осталась лишь фраза: «Дитя, не смею над тобой произносить благословенья». Ее прямой смысл понятен – поэт  не имеет права благословлять, так как не является ни  священнослужителем и ни официальным родителем. Хотя на самом деле в ней звучат ноты грусти - он не может и не смеет благословить свое дитя, хотя горит желанием.


Портрет графини Софьи Михайловны Воронцовой (1825—1879). Кристина Робертсон. 1840-е

Софья Воронцова родилась 3  апреля 1825 г. По всем учебникам  беременность у женщины протекает  40 недель, медики предлагают беременным женщинам определить дату родов на базе этой цифры плюс-минус две недели после  последнего цикла.  Нетрудные арифметические вычисления позволяют нам определить, что зачатие Софьи произошло между 10 июня и 11 июля 1824 г. То есть это важное событие для влюбленных произошло до отъезда графини Элизы в Крым. И в октябре, когда Пушкин получил сообщение, Элиза была на четвертом месяце беременности.

Софья  одна из всей семьи русоволосых Воронцовых была смуглой и черноволосой. В своих памятных записках, написанных графом  Воронцовым на французском языке для своей сестры, граф перечисляет все даты рождения детей, кроме даты рождения Софьи. Первое упоминание о Софьюшке появляется в  записках графа лишь тогда, когда девочка уже подросла, и ее вместе с братом определяли в одну из престижных школ Великобритании.   О том, что у Пушкина был ребенок от прекрасной графини, рассказала и правнучка поэта Наталья Сергеевна Щепелева, узнавшая об этом от Анны Александровны, дочери старшего сына Пушкина. «Я считаю, - добавляет Наталья Сергеевна, - что жизнь Пушкина не надо утаивать, и не вижу ничего дурного в том, что у него мог быть внебрачный ребенок».


А в Михайловском, в глуши, в сумерках, когда поднималась луна,  Пушкин  отдавался воспоминаниям, и  снова оказывался  там, «где море движется роскошной пеленой».  Он переносился в то мир, видел ее, как она спускается с горы к берегу, походит к тому месту, где они часто сидели.  И вдруг Пушкин становится неудержим, он перебирает  яркие минуты их любви, и оставляет три пустых строчки, в которых должно быть продолжено  перечисление «ничьим устам она не предаёт ни плеч, ни влажных уст, ни персей белоснежных….», но по всем правилам разрешенной поэзии эти подробности недопустимы. Пушкин уверен, что читатель и сам догадается, что  дальше. Взрыв эмоций стихает, и снова реальное видение - она одна, она печальна и нет его рядом.


Ненастный день потух; ненастной ночи мгла
По небу стелется одеждою свинцовой;
Как привидение, за рощею сосновой
Луна туманная взошла...
Всё мрачную тоску на душу мне наводит.
Далёко, там, луна в сиянии восходит;
Там воздух напоён вечерней теплотой;
Там море движется роскошной пеленой
Под голубыми небесами...
Вот время: по горе теперь идёт она
К брегам, потопленным шумящими волнами;
Там, под заветными скалами,
Теперь она сидит печальна и одна...
Одна... никто пред ней не плачет, не тоскует;
Никто её колен в забвенье не целует;
Одна... ничьим устам она не предаёт
Ни плеч, ни влажных уст, ни персей белоснежных.

Никто её любви небесной не достоин.
Не правда ль: ты одна... ты плачешь... я спокоен;
Но если 1824

В 1825 г была закончена элегия «Желание славы», начатая еще  в мае 1824 г. 

Желание славы
Когда, любовию и негой упоенный,
Безмолвно пред тобой коленопреклоненный,
Я на тебя глядел и думал: ты моя, -
Ты знаешь, милая, желал ли славы я;
Ты знаешь, удалён от ветреного света,
Скучая суетным прозванием поэта,
Устав от долгих бурь, я вовсе не внимал
Жужжанью дальнему упрёков и похвал.
Могли ль меня молвы тревожить приговоры,
Когда, склонив ко мне томительные взоры
И руку на главу мне тихо наложив,
Шептала ты: скажи, ты любишь, ты счастлив?
Другую, как меня, скажи, любить не будешь?
Ты никогда, мой друг, меня не позабудешь?
А я стесненное молчание хранил,
Я наслаждением весь полон был, я мнил,
Что нет грядущего, что грозный день разлуки
Не придет никогда... И что же? Слёзы, муки,
Измены, клевета, всё на главу мою
Обрушилося вдруг... Что я, где я? Стою,
Как путник, молнией постигнутый в пустыне,
И всё передо мной затмилося! И ныне
Я новым для меня желанием томим:
Желаю славы я, чтоб именем моим
Твой слух был поражён всечасно, чтоб ты мною
Окружена была, чтоб громкою молвою
Всё, всё вокруг тебя звучало обо мне,
Чтоб, гласу верному внимая в тишине,
Ты помнила мои последние моленья
В саду, во тьме ночной, в минуту разлученья.
1825

Сопоставляя черновой набросок с окончательной редакцией,  замечаем, что глаголы из настоящего времени перешли в прошедшее. Вместо «я на тебя гляжу» - «я на тебя глядел», вместо «ты обнимешь» - «руку на главу мне наложив, шептала ты»; вместо – «счастлив я» - «я наслаждением весь полон был». Тогда в мае они были рядом, они были вместе, а теперь их разделяют громадные пространства. Тогда все было наяву, все было реальностью, а сейчас ушло в воспоминания. И все же в стихах при этом сохранилась вся прелесть мгновения общения влюбленных. Закончил поэт элегию строками  о том роке, который их разлучил.

Теперь, когда все нити, их связывающие, оборваны,   он, чтобы напоминать ей о себе, должен  заставить общество говорить о нем - и тогда она будет окружена им ежечасно, и вспоминать те слова, которые они шептали в минуты расставания. Его слава до нее докатится,  его слава сохранит их любовь. Пушкин, заявляя во всеуслышание: «Я желаю добиться славы», думал  не  о литаврах и орденах, а о ней.



Портрет графини Елизаветы Ксаверьевны Воронцовой. Томас Лоуренс
1828.

В марте 1825 г граф Воронцов уехал в Петербург и на Пасху получил чин полного генерала, генерала от инфантерии. В начале 1827 г здоровье генерала пошатнулось, и  Воронцовы уехали в Англию к сестре Михаила Семеновича, где жил их отец.  В начале 1828 г. они вернулись в Одессу, а в июне  принимали в Одессе императора Николая I с женой. Гости жили в роскошном дворце Воронцовых на Приморском бульваре.
Летом началась война с Турцией, и граф 16 августа 1828 г.  отправился в район военных действий под Варну. 29 сентября русские войска заняли все бастионы крепости, которую до этого никто не мог взять. За эту операцию М.С. Воронцов был награжден осыпанной бриллиантами золотой шпагой с надписью: «За взятие Варны». В русско-турецкую  кампанию 1829 г., благодаря содействию графа Воронцова, войска, действовавшие в Турции, безостановочно получали необходимый провиант и снаряжение. Графиня оставалась все это время в Одессе с детьми.


А.С. Пушкин. Графиня Елизавета Ксаверьевна Воронцова.  1829

Под портретом графини, нарисованным Пушкиным, стоят цифры 1829. История его появления неизвестна.  Пушкинисты внимательно изучили архивы и не нашли никаких записей, которые подтвердили бы  факт встречи Пушкина с графиней в 1829. Можем предположить, и это будет близко к истине, что, как и все зарисовки головок женщин, поэт сделал портрет графини по памяти. В момент творчества ее нарисованный образ вдохновил его на создание шедевра, удивительного по красоте:

«Я вас любил»

Я вас любил: любовь ещё, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам Бог любимой быть другим.

1829

По словам внучки Олениной О.Н. Оом, эти стихи  были вписаны в альбом Анны Олениной в 1829 г., к сожалению, альбом был утерян в 1917-м. Гипотеза Анненкова, что стихотворение обращено к Олениной, была поддержана рядом пушкинистов. Но слова стихотворения говорят  не о любви к юной Олениной, а том, что было давно. Выражение: «я вас любил» само по себе означает, что чувство было в прошлом. Позже в 1833 г. Пушкин под стихом в альбоме Олениной подписал,  подсказывая, о чем идет речь, - plusqueparfait - (т.е. далекое, давнее прошлое). «Зная, как я интересовалась ее прошлым – записала Оом - бабушка оставила мне альбом, в котором, среди других автографов, Пушкин в 1829 году вписал стихи «Я вас любил, любовь еще, быть может…». Под текстом этого стихотворения он в 1833 году сделал приписку: «plusqueparfait — давно прошедшее». Завещая мне этот альбом, Анна Алексеевна выразила желание, чтобы этот автограф с позднейшей припиской не был предан гласности, желание Анны Алексеевны я исполнила, и автограф не сделался достоянием печати». Тщеславная и самовлюбленная девушка Оленина понимала, что ее кавалер, который добивается ее руки, написал эти стихи не о ней, и она бы оскорбилась, если бы узнала об охлаждении чувств ухажера. Но позже ей стало импонировать высказывания пушкинистов, что этот шедевр раскрывает чувства великого поэта к ней. Желая скрыть истину, бабушка  не позволяла сообщать в печати эту приписку.
А стихотворение о том, что было, но шли годы, страсти улеглись, воспоминания стали не такими яркими, остались благодарные  чувства к той, которая вознесла  его своей    любовью на Небеса. Никуда не испарились те чувства к ней, которые зарождались, когда он любовался ею безмолвно, когда ему казалось, что  у него нет никаких надежд  на взаимную любовь,  на взгляд, на улыбку. Он уже тогда любил ее всей душой искренне и нежно.

Заклинанье
Ко мне, мой друг, сюда, сюда!
Явись, возлюбленная тень,
Как ты была перед разлукой,
Бледна, хладна, как зимний день,
Искажена последней мукой.
Приди, как дальняя звезда,
Как легкой звук иль дуновенье,
Иль как ужасное виденье,
Мне все равно; сюда, сюда!..
Зову тебя не для того,
Чтоб укорять людей, чья злоба
Убила друга моего,
Иль чтоб изведать тайны гроба.
Не для того, что иногда
Сомненьем мучусь… но тоскуя
Хочу сказать, что все люблю я,
Что все я твой: сюда, сюда!
 1830


В 1830 г.  Пушкин  сделал предложение  Натальи Николаевне Гончаровой, и оно было принято, и у он уехал в Болдино для решения финансовых проблем. И здесь, в тиши и одиночестве снова вырвались из глубины души, казалось бы, забытые, но такие сильные чувства. Он умоляет виденье графини явиться к нему сюда, чтобы он смог сказать, что он в душе остается ей верным супругом, несмотря на все его романы и на его желание жениться.  «Я твой - кричит он –  люблю тебя!»,  не верь слухам. 

3 июня 1830 г. матросы и горожане Севастополя подняли бунт. Граф срочно отправился для наведения порядка. В городе свирепствовала чума. А в это время серьезно заболела  дочь Александрина, и графиня, спасая ее, отправилась в Вену  к врачам одна с детьми: восьмилетней Александриной, шестилетним Семеном, пятилетней Софией и четырехлетним Михаилом. В Одессу Воронцов вернулся в середине сентября и сразу следом поехал за графиней. По дороге узнал, что Александрина скончалась. Умирала девочка мучительно. Графиня, глядя на страданья дочери, чуть не сошла с ума. Из шестерых детей, она  лишилась уже троих. После похорон дочери родители решили остаться в Вене. В Англию они отправились в мае 1831 г.  где их настигло сообщение о смерти маленького Миши. Осталось у них двое детей - Семен и Софья. Старший сын Семен Михайлович прожил 59 лет, но его брак с княгиней Марией Васильевной был бездетным, и на нем род Воронцовых пресекся.  Софья Михайловна прожила 54 года, вышла замуж за графа Андрея Павловича Шувалова, у них было 7 детей, первые четверо прожили долгую жизнь, трое младших умерли в младенчестве.
В Россию Воронцовы отправились на пароходе в июле 1832 г.


 
Портрет графини Воронцовой Елизаветы Ксаверьевны. Доу Джордж, гравер Тернер Чарльз 1829.


4 августа 1832 г. Воронцовы проездом из Англии в Одессу остановились в Петербурге. На одном из званых вечеров графиня встретилась с четой Пушкиных, Наталья Николаевна, представленная Елизавете Ксаверьевне,  показалась ей худенькой, бледной и совсем еще юной. 19 мая у Натальи Николаевны родилась дочь Мария. После родов Наталья долго болела, а затем страдала от нарывов на груди.  Оправившаяся после родов и появившаяся снова в свете Натали, как и прежде, стала пожинать лавры, о чем Вяземский сообщил в письме жене 3 сентября: «Наша поэтша Пушкина в большой славе и очень хороша». Следует предположить, что случайная встреча  четы Пушкиных с графиней произошла 1 -2 сентября. Князь Вяземский писал своей супруге часто, почти через день-два. Воспользовавшись ситуацией и желая еще раз увидеть графиню, Пушкин попросил ее помочь ему в поисках  рукописей графа Ивана Осиповича Потоцкого, путешественника, ученого, историка, труды которого по истории и этнографии представляли интерес для Пушкина, которому царь поручил написать «Историю Российской империи». Графиня  Е. К. Воронцова находилась в близких родственных отношениях с семьей Потоцких: ее сестра Софья Ксаверьевна была замужем за сыном Ивана Осиповича Потоцкого - Артуром, а муж Елизаветы Ксаверьевны, граф Михаил Семенович Воронцов, был опекуном одной из племянниц Ивана Осиповича Потоцкого, дочери его брата Северина.
После того, как намеченная встреча не состоялась, Пушкин набросал черновик письма, который позже автобиографы посчитали предназначенным Каролине Собаньской. И те, кто безоговорочно принял доказательства Т. Г. Цявловской, дальше рисовали яркую картину безответной любви Пушкина к Каролине, всемерно поглотившей  поэта.
Первое письмо (черновик).
Перевод
«Вас забавляет мое нетерпение, [вы] вам, кажется, доставляет удовольствие приводить меня в отчаяние [Меня разбудила надежда видеть вас сегодня] Значит, я увижу вас только завтра — пусть будет так. [Между тем]* [мне необходимо говорить с вами], [я не могу быть] [надо чтобы] [я занят] [все мои мысли только о вас].*
Хотя вас видеть и слышать вас — для меня [счастье]* [наслаждение], мне легче писать вам, чем говорить. [Вы] [вдали от вас] [ваше присутствие наводит на меня печаль и уныние] [моя речь неловка, чувства угнетены] —
Есть в вас какая-то ирония, насмешливость, которые вызывают во мне [печаль] горечь и лишают меня бодрости, чувства [мои] угнетены и слова, идущие из сердца, [в присутствии вашем] [леденеют] обращаются в чистейшие шутки. [Конечно] вы демон, т. е. тот, кто сомневается и отрицает, как сказано в Писании.
[Вы] недавно вы с жестокостью говорили мне о прошлом [и о] вы мне сказали [вполне открыто] то, чему я старался не верить в течение целых семи лет [было ли это] Зачем это [Хотели ли вы мстить] [ме<сть>].
[Вы не] Счастье не создано для меня и потому я не узнал его, когда оно было передо мной — Ради Христа не говорите мне более о нем. — [Вы заставляете меня познать бешенство]. Угрызение, если бы я только мог ощутить его, угрызение имело бы свое сладострастие — подобное же сожаление [оставляет] [рождает] оставляет [одно] [бешенство] [только слезы] в душе лишь мысли бешеные и [кощунство] кощунственные —
Дорогая Элленора, позвольте мне дать вам это имя, которое мне напоминает [и ваши] [и идеальное очарование] [одну из женщин] и жгучие чтения юных лет моих [и призрак] и нежный призрак тогда меня пленявший и [вашу] [м] вашу собственную жизнь столь исполненную порывов, столь [потрясенную страстями] бурную, [столь удаленную] [от ваш] [от] [столь удаленную] [от того что] [столь далекую] столь [отда] отличную от того, чем она должна быть —
Дорогая Элленора, [было время] [когда голос ваш, взор] [что] [опьяняли меня] и вы это знаете, когда я испытал всю вашу власть надо мной. Если я познал [опьянение] [всю угнетенность] [всё одуряющие опьянение несчастия] [то этим обязан я вам] вам я обязан тем, что познал всё [одуряющее опьянение любви] всё [что опьянение] [любви] [всё что опьянение] содрогания и муки любви. — [Вы] [познал] [всё что в ней есть самого] познал [мне были посланы как] [мне не] все что она имеет самого одуряющего. От всех этих чувств [столь судорожных] [столь] [мучительных] от всего этого мне осталась [в утешение] лишь слабость выздоравливающего, привязанность [которая] очень нежная, очень искренняя, и немного боязни [которой] [я не могу не испытывать в присутствии существа высшего и творящего зло] которую мне невозможно преодолеть.
[Я зна] если когда-нибудь вы это прочтете, я хорошо знаю, что вы подумаете [Посмотрите как он мучается] [чтобы мне]* [казаться не тем, что он есть] [какая] как он неловок — он оскорблен прошлым — вот и всё. Он заслуживает того, чтобы я и дальше его дурачила [так как] (У него всё самомнение его учителя сатаны) Не так ли? [Не имея] [я] [очень] [клянусь вам я нахожу вас]
Между тем [я хо] берясь за перо, я хотел просить вас о чем то — уж не знаю о чем, ах да — о дружбе — [то есть о близости — [довер] Эта просьба очень [плоска] пошла, очень, точно нищий который просил бы хлеба — Всё дело в том, [что я] что мне необходима ваша близость [это первая которая мне кажется]
А между тем, вы [очень] всё так же прекрасны как в день поездки морем или в день крещения, когда ваши [влажные] пальцы коснулись моего лба — это впечатление еще сохранилось во мне — холодное влажное [и холодное] оно обратило меня в католичество. — Но вы [увянете];* эта красота [спадет как] и [ото всего] сойдет как лавина — [когда ее не будет, мир потеряет] Ваша душа еще будет пребывать некоторое время среди [облом] [обломков] стольких разрушенных очарований — а потом она отойдет [соединиться [одна] [с земли] и может быть никогда моя душа бедная5 [бедная] бедная робкая рабыня не встретит ее в [толпе] [нрзбр] в беспредельной вечности —
[Но ваша душа] да и что такое душа [без вашего взгляда] она не имеет ни взора, ни мелодии — разве что мелодию —
Второе письмо
Перевод:
Сегодня 9 годовщина того дня, когда я вас увидел в первый раз. День S.V. решил мою судьбу — [более] это
Чем более я об этом думаю, тем более вижу, что моя жизнь неотделима от вашей; [всё что] я рожден чтобы вас любить и следовать за вами — [всё] всякая иная забота с моей стороны ошибка или безумие [ошибка] или [нрзбр] [одно лишь] [ваше присутствие] [меня воодушевляет] [может меня воодушевить]. Вдали от вас я испытываю лишь [угрыз] [угрызения] [мрач] [сожаления] угрызения по поводу счастия коим я [бы никогда не мог вволю насладиться] не умел насытиться.
Рано или поздно, неминуемо, чтобы я всё оставил и пришел [бродить вокруг вас] пасть к вашим ногам. Одна лишь мысль о том, что я смогу когда-нибудь иметь клочок земли в [нрзбр] М <нрзбр> только и манит меня и воодушевляет меня среди мрачных сожалений. Туда смогу я совершать паломничества, чтобы бродить вокруг вашего дома [вас встречать] [упиваться]7 вас встречать, вас мельком увидеть —
 Из черновика следует, что Пушкин несколько дней назад  общался с графиней «недавно вы с жестокостью говорили мне о прошлом». «Вы [очень] всё так же прекрасны». Второе письмо написано позже, и в нем  указана дата «сегодня 9 годовщина того дня», то есть 8 сентября, а первое писалось почти сразу после встречи (3-4 сентября).  В разговоре графиня напомнила что-то из прошлого, обвиняя его в каком-то поступке. Семь лет назад (в 1825, когда родилась дочь) до него дошли слухи, что графиня что-то сказала о нем  жесткое (как заметил поэт «жестокое»). Но он продолжал этому не верить, а она повторила при встрече сказанное тогда для общества, защищая честь графа, себя и будущее дочери:  «вы с жестокостью говорили мне о прошлом [и о] вы мне сказали [вполне открыто] то, чему я старался не верить в течение целых семи лет [было ли это] Зачем это [Хотели ли вы мстить] [ме<сть>].
Горечью и болью наполнены строки  первого письма, в них и обида на самого себя за бестолковость ответа, обратившего  серьезный разговор в шутку. Написанное под горячую руку оно полно сарказма, иронии и подтрунивания над собой и Элизой.
• «Вам, кажется, доставляет удовольствие приводить меня в отчаяние [ваше присутствие наводит на меня печаль и уныние]».
• «Есть в вас какая-то ирония, насмешливость, которые вызывают во мне [печаль] горечь и лишают меня бодрости».
• «Конечно вы демон, т. е. тот, кто сомневается и отрицает».
• «Угрызение, если бы я только мог ощутить его».
• «Он заслуживает того, чтобы я и дальше его дурачила»
• «Я хотел просить вас о чем то - уж не знаю о чем, ах да - о дружбе - [то есть о близости - [довер] Эта просьба очень [плоска] пошла».

Он расстроен, он разочарован, он взбешен, и все, что приходит в голову, записывает под горячую руку. И даже два абзаца, начинающиеся с обращения «Дорогая Элеонора», в которых, по мнению пушкинистов, поэт благодарит возлюбленную за испытанные чувства: любовь и муки, на самом деле имеют подтекст с уколами и подковырками. Во-первых, имя Элеонора (дальнейший текст позволяет понять о ком идет речь) выбрано не зря. Графиня Элеонора, полюбив Адольфа, бросила супруга, благополучие, роскошь и ушла к молодому человеку. В этом саркастическом  стиле письма в имени Элеонора читается укор  Элизе, что она не совершила такой подвиг ради него. Во-вторых, он ей напоминает, что только с  ним  ее жизнь была полна порывов и отличалась от всей ее скучной жизни бурной страстью. «Вашу собственную жизнь столь исполненную порывов, столь [потрясенную страстями] бурную, [столь удаленную] [от ваш] [от] [столь удаленную] [от того что] [столь далекую] столь [отда] отличную от того, чем она должна быть».
Абзац, который начинается со слов восхищения: «вы [очень] всё так же прекрасны»,  заканчивается неподобающей для образованного человека злой насмешкой: «Но вы [увянете];* эта красота [спадет как] и [ото всего] сойдет как лавина».
Через несколько дней его раздражение и гнев на слова графини утихли, он объяснил себе, что все сказанное ею напускное, для публики, может быть, для Натальи Николаевны, для защиты графа, с которым она связала судьбу, и сам вспомнил слова Татьяны: «А я другому отдана и буду век ему верна». Она продолжает его любить, но вынуждена скрывать и даже гнать его от себя, чтобы самой вновь не сорваться в омут страстей. Она вновь для него стала той,  с которой он обручен, которой он предан всей своей душой. И 8 сентября в день Рождества Богородицы, в девятую годовщину их встречи, он написал песнь о своей любви. Все девять лет он осознавал и убеждался: «что моя жизнь неотделима от вашей; [всё что] я рожден, чтобы вас любить и следовать за вами — [всё] всякая иная забота с моей стороны ошибка или безумие». «Рано или поздно, неминуемо, чтобы я всё оставил и пришел [бродить вокруг вас] пасть к вашим ногам». Пушкин  любил ее безмерно,  преклонялся, боготворил, готов был бросить все и упасть к ее ногам. Как паломник готов был идти за ней на край света, поселиться рядом с ней и, бродя вокруг ее дома, ловить моменты счастья, когда ее можно было увидеть мельком.
Возможно, набело написанное письмо от 8 сентября он все же переслал графине, так как понимал, что встреча их не состоится, и вновь они увидят друг друга нескоро. 
В этот день, 8 сентября 1832 г., в Петербург  пришло сообщение из Полотняного завода, что скончался  Афанасий Николаевич Гончаров, дед Натальи Николаевны. 10 сентября Пушкин  подал прошение в департамент хозяйственных и счетных дел Министерства иностранных дел об увольнении в отпуск на 20 дней «по домашним обстоятельствам».
12-го сентября было  получено разрешение,  а 17-го сентября он покинул Петербург. Пушкин отсутствовал в Петербурге с 17 сентября по 12 октября 1832 г. 
В начале января 1833 г. им было написано стихотворение об увядшей розе, в котором впервые поэт написал  имя своей возлюбленной. Он вспомнил эпизод из далекого прошлого, когда на балу графиня вышла в платье с розой на груди. Эту розу она  отдала ему в дар.
Не розу Пафосскую,
Росой оживленную
Я ныне пою;
Не розу Феосскую,
Вином окропленную,
Стихами хвалю;
Но розу счастливую,
На персях увядшую
[Элизы] моей...

Роза Пафосская - символ любви, от названия города Пафоса, на острове Киферы , где, по греческому мифу, богиня любви и красоты Афродита возникла из морской пены.
Роза Феосская» — символ лирической поэзии, от названия древнего ионийского города Феоса (Теоса) на западном берегу Малой Азии, родом откуда был Анакерон, знаменитый древнегреческий лирик, певец любви и вина, автор гимна розе.
Стихотворение датируется: концом октября - началом ноября 1830 г.; беловой автограф – предположительно началом января 1833. В печать Пушкин  этих стихов он не отдал.
В 1833 г. из-за неурожая Новороссийский край охватил голод. «Женское благотворительное общество», председателем которого была Елизавета Ксаверьевна, также приняло участие в изыскании средств для помощи нуждающимся. Общество открыло несколько больниц и приюты. Собирались издать альманах «Подарок бедным», деньги от продажи которого должны были пойти на помощь голодающим. Это начинание поддержали многие писатели. Киреевский уговаривал Языкова написать хоть несколько строк для альманаха, характеризуя его так: «Он замечателен как по благородному намерению, так и по своей необыкновенности: его издает общество одесских дам в пользу голодных Новороссийского края».
К Пушкину с просьбой об участии обратилась  графиня. «Я право не знаю, должна ли я вам писать и будет ли мое письмо встречено приветливой улыбкой или оно вызовет чувство тягостной докуки, которое заставляет с первых же слов искать в конце страницы имя назойливого автора. Я боюсь этого чувства безразличного любопытства, конечно, весьма понятного, но, признаюсь, мне было бы очень тягостно в этом убедиться, по той простой причине, что никто не может быть к себе беспристрастным. Но все равно; мною движет не личный интерес, я прошу о благодеянии для других, и потому я чувствую в себе смелость обеспокоить вас; не сомневаюсь, что и вы уже готовы выслушать меня».
Графиня сообщает о бедственном положении Новороссийского края и о том, что в Одессе («городе, в котором вы жили и который, благодаря вашему имени, войдет в историю») образовалось общество, оказывающее помощь беднякам, а теперь затеяло издание литературного альманаха: «Теперь, когда столько лиц обращаются к нашим литературным светилам с призывом обогатить наш «Подарок бедным», я сочла себя в праве напомнить вам о наших прежних дружеских отношениях, воспоминание о которых вы, быть может, еще сохранили, и попросить вас, в память о прошлом, о поддержке и покровительстве, которые мог бы оказать нашей «Подбирательнице колосьев» ваш выдающийся талант. Будьте же добры не слишком досадовать на меня, и если мне необходимо защищать мое дело, то прошу вас, чтобы оправдать мне мою назойливость и мое возвращение к прошлому, примите во внимание, что воспоминания - это богатство старости и что ваша старинная знакомая придает большую цену этому богатству». В конце письма стояла подпись не Е.К. Воронцова, а Е. Вибельман.   Дата написания письма 26 декабря 1833 г.
 Аркадий  Осипович  Россет говорил, что во время прогулок вдоль морского берега Елизавета часто повторяла чей-то стих: «Не белеют ли ветрила, не видны ли корабли», за что Пушкин, шутя, прозвал ее княгиней Бельветриль. При сравнении  почерка Вибельман с автографами графини Е. К. Воронцовой пушкинистам  бросилось в глаза разительное сходство их общей манеры - тот же наклон строк и букв, те же начертания. Было определено, что бумага, на которой написано письмо Вибельман, использовалась для писем Е. К. Воронцовой к Виктору Григорьевичу Теплякову (Архив Пушкинского Дома) в 1833 и 1834 гг. Б. В. Томашевский высказал  предположение, что  имя зашифрованной подписи  состоит из тех же букв, что и  действительное имя автора. Если переставить буквы имя Вибельман и использовать два алфавита: французский и русский, то получится Elisabeth W.
Она выбирала слова, верный тон,  боясь быть неправильно понятой, а с другой стороны хотела донести до своего возлюбленного, что она хранит в памяти все, что с ним связано: «воспоминания - это богатство старости и что ваша старинная знакомая придает большую цену этому богатству». И все же такое откровение  графиню могло серьезно скомпрометировать, поэтому она подписалась  именем Вибельман (естественно, понятным для Пушкина).

В постскриптум этого письма дописано:
Я должна в скором времени выехать в Киев, поэтому прошу вас (если вы удостоите меня ответом) адресовать ваше письмо и милостыню, которую вы пожертвуете одесским беднякам, госпоже Зонтаг (Анне Петровне) через вашего издателя Смирдина, который состоит с нею в переписке.
Пользуюсь случаем сообщить вам, что мои поиски рукописи графа Ивана Потоцкого оказались безуспешными. Вы, конечно, понимаете, милостивый государь, что я обратилась к первоисточнику. У его родных нет ее; возможно, что, так как граф Иван Потоцкий окончил жизнь одиноким, в деревне, рукописи его были по небрежности утеряны.
В «Одесском Вестнике» за  1834 г. имеется сообщение о возвращении графа М. С. Воронцова с супругой из поездки в Киев.
К началу 1834 г. за все изданные ранее  произведения поэт получил гонорары и даже за те, которые были еще не окончены. Естественно, Пушкин не имел права передавать что-либо из оплаченного  издателями.   27 февраля 1834 г. царь разрешил издать «Историю Пугачева», 4 марта поэту была высочайше пожалована на издание ссуда в 20 тысяч рублей. Для графини Элизы ему надо было написать что-то-то новое, поэтому с ответом он задержался.
5 марта 1834 г. Пушкин отправил графине  отрывки из поэмы «Русалка» для альманаха, сопровождая объяснением: «Вот несколько сцен из трагедии, которую я имел намерение написать. Я хотел положить к вашим ногам что-либо менее несовершенное; к несчастью, я уже распорядился всеми моими рукописями, но предпочел провиниться перед публикой, чем ослушаться ваших приказаний». Это единственное дошедшее до нас письмо Пушкина Воронцовой заканчивается словами: «Осмелюсь ли, графиня, сказать вам о том мгновении счастья, которое я испытал, получив Ваше письмо, при одной мысли, что Вы не совсем забыли самого преданного из ваших рабов?» Письмо было отправлено А.Ф. Смирдиным 16 марта. Ко времени получения письма Воронцовой альманах уже вышел из печати,  сцены из поэмы «Русалка» в него не вошли.
Пушкин до конца дней своих носил перстень с сердоликом, и это служит доказательством его верности (духовной) своей Элизе, которая его любила всей душой безоглядно. Такой искренней и всепоглощающей любви Пушкин больше не встретил,- всегда женщины что-то хотели получить от него, Элиза отдала ему всю себя - и душу,  и тело, не требуя ничего взамен. Все стихи, элегии, поэмы, письма которые были о ней, предназначены ей, стали гимном великой любви, гимном богине, самым преданным рабом которой он себя считал.
Справка. Гимн – торжественная песнь, в Древней  Греции – торжественная песнь богам. В Средние века в гимнах воспевались Христос, Троица. Лирика гимнов обычно слагается из обращений и воззваний к восхваляемому объекту, хвалебных сравнений и описаний, часто в конце гимна вводится молитва  или заклинание.




Миниатюра. Елизавета Ксаверьевна Воронцова. Мориц Даффингер. 1835/1837

 Жизнь Воронцовых во дворце на берегу моря, по словам Ф.Ф. Вигеля, можно было сравнить с житьем «владетельного немецкого герцога». Двери их дворца были широко открыты для местного общества, и на роскошные балы и приемы допускались не только представители аристократии и чиновничества, но и иностранные негоцианты и банкиры. Своею неизменною приветливостью, роскошью нарядов и драгоценностей Елизавета Ксаверьевна затмевала бывших светских «цариц» Одессы. Воронцовы покровительствовали художникам, музыкантам, архитекторам. За свой счет они посылали за границу  талантливых ребят, поощряли их заказами и рекомендациями другим лицам. Каждый выезд за пределы России Воронцовы использовали для  приобретения новых картин, книг, археологических редкостей.
В 1837 г., во время поездки по югу России, в Алупке останавливались Николай I, Александра Федоровна и их старшая дочь княжна Мария. Во время импровизированного спектакля, который устраивали в честь гостей, графиня Воронцова, играя на портативном органе, заменяла оркестр, - она была одной из лучших органисток того времени в России.
Графиня Воронцова прожила долгую жизнь, 88 лет, похоронив супруга и всех своих детей. П. И. Бартенев писал: ««Воронцова до конца своей долгой жизни сохраняла о Пушкине теплое воспоминание и ежедневно читала его сочинения. Когда зрение совсем ей изменило, она приказывала читать их себе вслух, и притом подряд, так что когда кончались все тома, чтение возобновлялось с первого тома. Она сама была одарена тонким художественным чувством и не могла забыть очарований пушкинской беседы. С ним соединялись для нее воспоминания молодости».




Портрет Елизаветы Ксаверьевны Воронцовой. Джордж Хейтер. 1839