Епархиальные страхи

 
                («У страха глаза велики».
                Народная поговорка.)

—«Однажды мне посчастливилось быть свидетелем одного довольно забавного случая на дороге. На весьма оживлённой узенькой городской улочке остановился громадный чёрный BMW. Он не прижался к обочине, как это делают обычные нормальные люди, а просто где ехал там и встал, если точнее — прямо посередине дороги и, как громадная пробка сразу застопорил всё движение. Водитель вылез не спеша и, даже не включив аварийных огней, вальяжно удалился по направлению к стеклянным дверям банка. Номер машины, как говорится, был блатной (007) и остальные «тойоты» и «хундайки» сразу засуетились, как муравьи и ни разу не пикнув, поспешно рассосались по объездным дворам и закоулочкам…»
—«Как там говорят?.. — вступил в разговор мой приятель ( мы сидели за чаем после литургии у одного знакомого прихожанина): «…что полагается Юпитеру, то не дано быку».
—«Позвольте вам возразить, — откликнулся на это сосед по столу — здесь ведь простая арифметика — если у «Юпитера» госномер  007, то найдутся ведь юпитеры и поважнее, скажем, с номерами 006, 005, 004, 003, 002 и 001, наконец! Значит, в какой-то доли процента ноль ноль седьмой юпитер шёл на определённый риск и, естественно, в какой-то мере, боялся…»
—«Всё как по Евангелию — заметил третий чаёвник — то есть на любой случай жизни есть ответ в Священном Писании, где, кстати и сказано, что не нужно занимать первое место раньше других, чтобы не пришёл более знатный гость, и чтоб не прогнал тебя с позором хозяин праздника жизни с первого на последнее место!»
—«Короче говоря,— обобщил застрельщик всей полемики,— на данный период времени миром движет страх. Не любовь, не красота, не смирение, а именно страх. И, заметьте, не страх Божий, когда человек боится потерять Благодать Милости Господа, Благодать Богообщения, а страх дикий, животный… даже где-то звериный страх».
—«Инстинкт самосохранения» — вставил и я словечко.
—«Да-да, именно «инстинкт». И если взглянуть шире, сейчас мы живём в мире, где правят инстинкты (страх — самый главный!). Люди перестали стесняться быть животными. Духовные, даже душевные светлые стороны личности попираются, задавливаются тем же обществом (закон толпы) и в мире царит «зверь».
—«Ну ты уж и загнул — попытался смягчить заключение брата во Христе рядом сидящий «миротворец». Открой глаза,— повсюду восстанавливаются храмы, идут Крестные ходы… а чем больше храмов, тем больше людей приобщаются Христу и вере православной…»
—«Конечно, это так, но вы забываете, что это те же люди. И, кстати, которые приносят свои мирские страхи в храм, где есть уже свои страхи. Так что получается — в храме-то страхов, пожалуй, побольше обнаруживается, чем в мире.
Да вот, хотите расскажу историю одного владыки, который из-за своих страхов всю епархию перемутил, и которая полностью подтверждает мою выстраданную теорию...»
Все уже знали, о «каком владыке» пойдёт речь. И все, естественно согласились послушать новую версию причин его столь загадочного поведения.
—«А началось всё с того, как вы помните — приступил к своей повести рассказчик,— когда «почил о Бозе» всеми любимый (от последней глухой столетней старушки до городского священноначалия) бывший владыка. Это был действительно без преувеличения народный (!) иерарх! И любовь народа к своему владыке была велика! Кстати, на приём к нему (не то, что сейчас) мог попасть запросто любой желающий. И насколько горела в сердцах всенародная любовь, настолько же, если не больше, была скорбь, когда Высокопреосвященный оставил нас и обрёл блаженный покой в обителях райских.
Потом нам назначила Москва другого владыку, который пробыл совсем недолго и, видимо, так и не вкусив всей радости и горести от управления епархией, почти равной по площади, среднему европейскому государству, отошёл вслед почившему преосвященному, оставив в полном скорбном недоумении от такой неожиданной смерти всех верующих и даже неверующих наших сограждан…
Чисто инстинктивно люди (как будто в чём сами виноваты) начали побаиваться явления нового владыки. И оказалось, что простые немудрящие люди, не хуже чем «мудрящие», могут осязать мистику тончайшей ткани духовного воздуха и малейшие колебания его. Конечно, предвидели самое худшее. Однако реальность превзошла самые мрачные ожидания, но об этом позже…
И всё же согласитесь, что такая большая и богатая епархия как наша, всё равно, что государство без правителя, долго сиротствовать не может. Однако безвластие в реальном конкретном случае слишком затянулось. Священноначалие было крайне обеспокоено, если не напугано. «Пождание» владыки не обращалось во благо, а рождало новые призраки предположений — одни страшнее других. И, словно птенцы без улетевшей матери-птицы, священники жались друг к другу. Результатом столь тесного общения явилась миру инициативная группа наиболее уважаемых, убелённых мудростью, высокопреподобных клириков.
Было принято решение — самим ехать в град стольный, естественно incognito и выведать достоверную информацию о грядущих переменах, о личности и характере самого предполагаемого владыки. В столице же обнаружилось, что уважаемые московские батюшки сами ничего не знают, но в их приветствии прозвучали такие слова, что повергли в ужас всю нашу духовную делегацию: —«Что, отцы, домовину-то для нового владыки приготовили?» Конечно же, это была шутка, но шутка довольно мрачная. Как известно, любые крылатые фразы, даже из разряда шуток, на пустом месте не рождаются. А значит (думали умудрённые отцы, едучи восвояси) в столичной духовной среде зародилось подозрение, что мрут владыки у нас не просто так, а де кто-то им помогает…
Естественно, слово не воробей, а в определённо-подготовленной среде равносильно пуле. Вот эта самая-то фигуральная «пуля» и просвистела рикошетом возле самого уха будущего владыки. Крепко задумался иерарх… И постепенно весь наш «провинциальный ужас» стал проникать в нежные поры и тончайшие фибры души преосвященного.
Так что, после всех церемоний назначения, ехал владыка к нам буквально трясясь от страха. И всходил он на кафедру не лютым «волком» (как ждали), а кротким «агнцем» и первая проповедь его была смиренна и нежна и полна обращений к пастве о совместном духовном делании.
Кафедральный собор тогда был заполнен (свидетельствую) в основном женским составом. На многих лицах стояли слёзы. Это только потом он покажет им «где раки зимуют», взвинтив цены на записки и свечки (самое насущное) до космических пределов (недавно был в соседней епархии, так там заказная — три рубля, молебен тоже, а у нас сами знаете: 10 р имя!).
Потом много было встреч с администрацией, интеллигенцией и даже с писателями (тоже там был), где новый владыка всех обворожил своей эрудированностью, знанием предмета (читал наизусть Волошина), а главное своим смирением и кротостью. Но так длилось недолго…
Волк страха не дремал и грыз владыкину душу. Иерарх мучился и оттого совсем не спал по ночам, а если слегка задрёмывал на минуту, ему сразу грезилась пресловутая домовина и епархиальный клир с окровавленными топорами. Затем он даже ввел в церковный обиход ночные службы, которые только усугубили не только его ужас, но и страх провинциальных батюшек: они тоже перестали спать по ночам…  Им снился владыка. И так же, почему-то, с топором в руке.
Сны вообще в преддверии ураганных гонений на наших батюшек развили громадную популярность в духовной и особенно околодуховной среде. Сновидения (в большинстве своём кошмарные) преследовали всех — от главного духовного лица (владыки) до последнего церковного сторожа. Раньше по преданию, сторожам сны не снились никогда и ни при каких обстоятельствах, за исключением, конечно же, снов «провидческих» и «пророческих», которые, кстати, снились и сбывались местами. Теперь же, все без исключения сторожа буквально мучились снами.
Один только кафедральный ночной сторож смеялся над этим поветрием, но и ему, наконец приснился престранный и загадочный сон, после которого сторож ходил сам не свой. И главное его поражение состояло в том, что он никак не мог истолковать его! Любой жизненный, особенно церковный случай, мог объяснить, а вот свой собственный сон не мог! И сон-то сам по себе был дрянной и ничего не стоящий по словам самого сторожа, однако наводил на мысли…  А приснился ему, конечно же, владыка.
Вся загадка заключалась ещё и в том, что сновидение сторожа неким образом накладывалось на подлинную реальность. Ради краткости повести скажу, что всё заключалось в образовавшейся в последнее время привычки владыки ходить по ночам без охраны, свиты и без рясы,— то есть переодетым ( или просто в домашнее трико и рубашку, или в простецкий джинсовый комбинезон). Таким образом, он компенсировал бессонницу и наводил смертельный ужас на сторожей, появляясь внезапно в неположенных местах, а то и прямо заходя в сторожевую будку. Однако постепенно (ко всему привыкает человек), сторожа пообвыклись и с этим чудачеством владыки. И, поскольку он приходил к ним, по военному говоря, в штатском,— вели с ним переговоры соответственно штатскому чину, то есть запросто, не забывая, однако, что собеседник наутро может явиться в сторожку в полном своём «боекомплекте». И, безусловно, эти явления не были еженощными. Да и владыка не любил баловать даже сторожей своим появлением. В таком случае, говорил сторожевой инстинкт, пройдёт вся острота внезапности появления иерарха. И, как-никак, эффект был достигнут — теперь уж вся кафедральная охрана спала по ночам, как на вулкане, поскольку владыка мог появиться в любой момент.
Любой сторож в какой-то степени философ, а кафедральный тем более. «Нашего» же сторожа смущало ещё и то обстоятельство, что его сновидение (по его же мнению) могло «наложиться» на ночные владыкины реалии, как музыка на немое кино, и он уже терялся в догадках, где явь могла быть, а где сон. Знал точно сторож только одно, что какое-то время он действительно спал, поскольку… впрочем, судите сами…
Пересменок дневного и ночного (нашего) сторожа прошёл без сучка и задоринки. Отслуживший свою службу дневной страж после пересказа всех видимых и невидимых новостей тут же убежал, и ночной блюститель церковного порядка остался один. Время шло быстро. Строго соблюдая свои служебные обязанности, сторож обошёл свой сектор соборной площади. Здесь интересно будет заметить, что до вступления в свои права нового владыки в кафедральном соборе работал только один сторож. Но, поскольку новому иерарху это показалось чудовищно мало, теперь (с видеонаблюдением) работало пять ночных сторожей. Церковная территория была разбита на пять секторов, и каждый страж отвечал за свой сектор. Сторожа, конечно же, ночью посещали друг друга, так как телекамеры не работали уже несколько лет,— ровно с того часа как они отсняли владыку в домашнем трико и рубашке. А посмотрев на себя со стороны, высокопреосвященный как-то сразу охладел к видеоэлектронике, которая, кстати говоря, после просмотра, сразу же и сломалась. Но сторожа и без видео несли службу исправно.
Между тем посетив всех своих коллег, и напоследок плюнув в сторону видеокамер, наш сторож перекрестился и замкнулся в своей каморке.. К ужину подошёл свояк, живший неподалёку, и поставил на стол литр. Потом он поведал, что поссорился с женой. Потом сторож рассказал про свою жену. Потом выпили «против всех баб». А потом сторож уснул. Среди ночи блюститель проснулся от неприятного чувства, что в комнате кто-то ещё есть. Подсознание, несмотря на выпитую водку, хранило информацию, что свояка он всё-таки проводил. Значит, это был не свояк. Блюститель начал тщательно осматривать помещение и тут из стены вышел владыка… Он вышел из дощатой стены медленно, даже чуть-чуть задержавшись на полдороге, то есть одна его половина ещё оставалась в стене, когда первая уже вышла из неё. Но вышедши из досок полностью, иерарх хитро улыбнулся и тут-же тихо, но жёстко спросил: — «Зачем ты стервец спишь на посту? А если б ты проспал миллион?»  Сторож сразу не нашёл, что сказать, но острое сторожевое чутьё мгновенно шепнуло ему на левое ухо, дескать, а ты шалишь братец,— «наши владыки сквозь стенки не ходят!..» И, как бы исподволь, охранник приблизился к иерарху и попробовал его ощупать, дабы убедиться в «насущности» видения. Но только он коснулся владыки (пальцы уже ощутили жар тела) как «преосвященный» отпрыгнул к дверям и, показав сторожу язык, исчез в секторе. Затем сторож долго плутал по своей территории, пытаясь найти подтверждение своим грёзам. И так-таки нашёл его! Когда над собором взошла громадная, как телетарелка, луна, блюститель видел «владыку» на чужом секторе отплясывающим неведомый пляс по лунной дорожке. Однако это был уже чужой сектор и сторож туда не пошёл. А пошёл он в ночной ларёк и следом пил ещё неделю. А когда протрезвел, уже не верил ничему и никому, кроме Всевышнего.
Когда же, после домашней и служебной выволочки, сторож заступил на очередное дежурство, он увидел владыку со свитой и личной охраной. И показалось внимательному и трезвому блюстителю, что владыка как-то странно смотрит на него и даже вроде подмигивает… Но сторож сразу отвернулся от шествия и незаметно сплюнув через левое плечо, тут же заперся в своей сторожке.
Но вот час пробил и терпение владыки кончилось! Он, так и не дождавшись покушений со стороны епархиального священства, сам решил пойти «ва-банк»!
Первой жертвой пал один всеми любимый городской батюшка, — его неожиданно и совсем без причины переместили совсем в другой конец города. Прихожане, не привыкшие к столь грубому обращению, сразу собрали «тысячу» подписей в пользу любимого настоятеля: они горячо умоляли владыку вернуть им своего духовного отца… Однако окаменевшая от страха душа владыки осталась глуха к воплям и стенаниям простого народа. Ведь это был, что называется, только «пробный камень».
Ну а потом, как говорят в простом народе: «… и понеслось и поехало!..»
Почувствовав слабину в плотных рядах провинциального духовенства и верное средство жёсткого управления, владыка легко сбросил овечью шкуру и предстал (никого уже не стесняясь) во всей своей красе . И полетели батюшки, как перелётные птицы, со своих родных по 20 — 30 лет насиженных мест во все концы необъятной епархии. И застонала земля и восплакали народы и «всё смешалось в доме Облонских…». За своими любимыми батюшками рванулись приходы на приходы и пошли такие расходы и столпотворения, что ни умом понять, ни пером описать!  Автоматически включился механизм стравливания «перелётных» и «местных» батюшек и замутилась смута вокруг, а главное — в сердцах и душах верующих, которые уже переставали верить во владыкину справедливость. Но иерарх, как говорится, уже набрал обороты и вошёл во вкус. Сломив и перемесив старейших, он взялся, как считалось, за совсем уж неприкосновенных — за многодетных молодых батюшек. А представьте себе такое удовольствие: переехать с десятью малолетними детьми из одного в совсем другой конец епархии, почти равной среднему европейскому государству. И никаких пособий на это «дело» совсем, увы, не выдавалось…
Более того, создавалось впечатление, что владыку некто неведомый направляет и помогает ему. Ужас, уже мистический, стал проникать в души людей. Некоторые матушки при одном виде владыки падали в обморок, а
бесноватые кричали…
Возникало «окружение» владыки, но перманентная ротация кадров не прекращалась и там. Вводилась система поборов-поздравлений с каждым церковным праздником уважаемому преосвященному. Сначала по тысяче рублей с носа… Благосостояние конкретного священника не учитывалось.
И какие же «приятные поздравления-пожелания владыке» писались на этих самых скорбных купюрах, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Даже страх берёт от возможностей и силы нашего «великого и могучего» русского языка! Факт известный.  Владыка бледнел, но и сам себе ужасаясь творил всё большие ужасы.
В такой вот взрывоопасной, психопатической обстановке люди как-то машинально стали вооружаться. Приобреталось всё подряд: от колющего и режущего до огнестрельного оружия. Даже если человек не был склонен ни к одному виду поражения ближнего своего, он всё равно чего-то искал и находил… хоть газовый баллончик, к примеру!
И вот на данный период времени живём мы, словно на пороховой бочке, — епархия вооружена до предела, а владыка ездит в бронированном автомобиле. Кстати, кафедральный сторож купил себе дробовик и на дежурства берёт его с собой. —«Пригодится — говорит он — если сон приснится…»  Вот вам и результат всеобщих страхов!
—«А вы, господа православные, чем богаты насчёт оружия?» — вдруг обратился к друзьям своим рассказчик. И тут же выложил на стол перед остывшим чаем и начинающими задрёмывать слушателями толстенький молитвослов. —«Вот моё оружие!» — не без смиренной гордости добавил он.
Все сразу зашевелились и стали доставать из карманов свои священные книги и даже диктофоны и плейеры, где записаны были только духовные песнопения…
—«Плох тот православный, кто покупая ружьё не надеется на Бога» — заключил мой сосед по собранию. На том и порешили. И разошлись по домам.