Абдыманап пришел из школы, громко хлопнул дверью и швырнул портфель с такой злостью, что он пролетел через всю прихожую прямо к серванту, там шлепнулся так, что вздрогнул хрусталь.
- Зачем бросил портфель, сынок? - всполошилась мать, Мухабат.
- Отстань!
- Двойку получил?
- Отстань говорю, - пристала!
- Ладно сынок не кипятись, даже если двойка, - исправишь, это у тебя от голода, садись - поешь.
- Не буду.
Мухабат, муж и подружки звали просто - Муха, у нее на белой щеке была черная крупная родинка, издали похожая на муху - так и хотелось шлепнуть, что б улетела. У сына, Абдыманапа, была такая же родника на левой щеке, - когда родился, все смеялись, - и этого муха приметила. Нет, - сказала Мухабат, - это не муха, а изюм, - и прозвали тогда Абдыманапа ласково, - Ватрушка: лицо у него было круглое, а кожа - сладкая и сдобная, как творожная ватрушка, - так казалось матери, когда она целовала его щеки. А на щеке - черная изюминка.
- Я шурпу приготовила , как ты любишь, с обжаренным луком!
- Сама ешь! Сказал — не буду!
- Да что с тобой?
Что случилось с ее добрым ласковым мальчиком? - который день ходит - огрызается, а то встанет у окна, и стоит часами.
Мухабат в тревоге поглядывает на сына: вот опять... встал у окна и пялится на двор, что там ему?
Мухабат, прошла в другую комнату, чтобы не спугнуть сына: хотела видеть, что его там на дворе интересует, - раздернула занавески и выглянула.
Там, под окном, был двор: перед спортивной площадкой по-прежнему зияла страшная рваная трещина - от прошлогоднего землятрясения, разве что одна сторона трещины стала проседать, - но не каждую же минуту она проседает, чтобы сын оббил себя глаза об это зрелище.
На самой площадке, которая кое-где кустилась верблюжьей колючкой, торчал себе столб с ржавым баскетбольным кольцом.
Возле столба мелко пригарцовывали две крошечные собачки-пекинесы - учительницы английского языка, Розы Альбертовны.
Она жила в крайнем подъезде, мужа не имела, детей не имела, никого не имела, кроме двух корявых собачек, с тощими вдутыми под ребра боками и вечно дрожащими лысыми задиками.
Мухабат «про себя» очень деликатно считала, что таких собачек, женщине иметь неприлично. Но, конечно, помалкивала ( Абдыманапчик учил у Розы Альбертовны «ари вери пионери» и они у него плохо получались) и каждое утро, когда встречалась с Розой Альбертовной у бочки с молоком, вежливо здоровалась, и послушно выслушивала рассказ о том, как Пусичка хорошо покакала крепким, а Фаничка подавилась тараканом.
А еще под дворовой скамейкой, на которой вечерами местные бездельники курили анашку, валялся сонный пес Шарик, волкодав по национальности, с заштопанным боком, который он время от времени погрызал зубами - рубец чесался.
У Шарика не было фактического хозяина, но пес прижился во дворе и дети его подкармливали. Роза Альбертовна терпеть не могла Шарика, считала его угрозой своим пекинесам и ругалась с соседями, требуя, чтобы пса отвадили от дома.
Отношения обострились в последнее время: Пусичка или Фаничка ( никто не разобрал) получила нервное расстройство и «паралич сердечной мышцы». После того, как бездомный Шарик рявкнул на зарвавшихся в беспардонной глупости пекинесов - они влезли на его условную территорию и схватили восхитительный желтый отполированный до блеска говяжий мосол. Коровий сустав, уже вторую неделю с наслаждением грыз Шарик — точил зубы.
Хозяйка была увлечена болтовней с Полтора-Иваном, соседом из второго подъезда, с третьего этажа; сосед, между прочим, был женат. Полтора-Иваном его прозвали из-за высокого, около двух метров, роста.
Шарик рявкнул: Пусичка-Фаничка, выронила чужую кость, опрокинулась навзничь, вначале ее страшно затрясло, потом она вытянула ножки и закатилась в глубоком обмороке - нервная натура, вторая( Фанечка-Пусичка) спаслась бегством - у той нервы оказались покрепче.
Полтора-Ивана пообещал застрелить Шарика и помчался в квартиру за ружьем.
Но в тот раз ему сильно не повезло, - на спортивной площадке мальчишки играли в лянгу на выбывание.
Увидев Полтора-Ивана с двустволкой, пацаны кинулись к Шарику, облапили пса со всех сторон, чтобы Полтора-Ивана не мог прицелиться и началась общая свалка. Полтора-Ивана, пользуясь своей незаслуженной силой, пытался оторвать детские тела и руки от пса, пес — четко понимая, на чьей стороне правда, и кто ему враг, скалил на здоровенного и свирепого дядьку желтые зубы, глаза его налились кровью, из углов рта висла слюна.
- Да он бешеный! - закричала забилась в истерике Роза Альбертовна. - Убили-и! -( это о пекинесе) Помогите!
Из подъездов повыскакивали жильцы: плотный мат стоял, выкрики, проклятья женщин, рев детей, кого-то уже топтали в пыли ногами...
В давке - хлопнуло, дико завизжал Шарик закрутился волчком, - случайный выстрел ожег бок.
- Убийца! - теперь уже кричали в адрес Полтора-Ивана. Женщины в ярости, пытались схватить соседа за волосы, расцарапали ему лицо, пацаны бросали камни.
До самых фонарей, во дворе не утихало волнение.
Пса починили: кто-то принес зеленку. Кто-то простой дратвой зашил рану.
Ватрушка тогда, тоже защищал собаку, и даже помнит вкус запястья соседа - кислый и горьковатый, - когда пытался вцепиться зубами в его руку.
Полтора-Ивана, уже с безопасной высоты своего балкона, пообещал непременно прикончить пса...
Их жизнь изменилась после того, как лучший забойщик шахты Глубокой, которым был отец Абдыманапа - Рашид, получил диагноз - туберкулез, причем заболевание сочли профориентированным, и о шахте Рашида попросили забыть навсегда.
Целый год отец Ватрушки лечился, вначале в больнице, потом в санатории, взгляд его потух, в душе все стало вяло и маятно, интерес к жизни пропал.
Он будто перестал замечать как подрастает сын, не видел тоску жены.
Счастье стало неумолимо и тихонько выдувать из дома.
Оно просачивалось сквозь щели в полах и оконных рамах, пока видимо совсем не просочилось наружу.
По возвращении из профилактория Рашид томился бездельем и все чаще стал пропадать из дома: вначале только днем, а потом и по вечерам, и до глубокой ночи.
В первое время его видели в приличных местах города: ресторане Космос и гостинице «Горняк» на площади у автовокзала, а потом уже пошли заведения поменьше и люди попроще, а потом уже совсем перекочевал в забегаловки, и сидел до темноты за оплеванным столом с какими-то крайними забулдыгами.
Денег поначалу хватало.
На сберкнижке было накоплено почти целиком на машину Жигули.
Это была их с сыном мечта.
Каждый раз, когда он получал премию после скоростной проходки или "тринадцатую" - говорил, ну вот, сегодня переднее колесо прибавилось, или бампер, или задние огни, или ветровое стекло.
Ватрушка каждый раз спрашивал отца:
— Ну, что сегодня к нашей машине прибавилось?
И получив ответ, бежал в свою комнату, доставал заветный секретный рисунок с Жигули и пририсовывал к нему поступившую в их распоряжение часть.
Почти целиком уже была машина готова, когда отец заболел...
До его болезни, они долго спорили всей семьей какой лучше цвет выбрать. Муха хотела вишневый, Рашид сказал, что будет на варенье похожа - еще пчелы облюбуют, серо-стальной тоже не подошел их семье - похож на рудный отвал - итак на работе каждый день такое видишь, бежевая - скучная, и решили, что лучше всего будет красная — такая, как весенние тюльпаны на склонах кантагинских гор. Мечта их, - красная, как тюльпан, машина, теперь пылилась забытая, как пылился в ящике стола детский рисунок Ватрушки.
Потихоньку Рашид стал пропивать их общую мечту.
Вначале брал осторожно, чтобы не сильно повредить будущей машине. Еще сохранялась надежда.
Потом, когда брешь в сберкнижке становилась все больше, а от машины оставалось все меньше деталей, уже плюнул, и брал регулярно.
Жизнь сквозь водку, была как вата, ей не хватало ни цвета, ни вкуса.
Однажды, после тяжелой пьяной ночи, обнаружил под щекой детский рисунок.
На рисунок натекла похмельная, со сна, слюна.
Увидев машину, на секунду в пьяных мозгах что-то забрезжило: раскаяние, жалость к сыну, но тут же затопило все злобой — как посмели ему указывать!
- Где - он?! Где этот паршивец!
- Кого ты так называешь? - изумилась Мухабат.
- А... это ты, гадина, его подговорила, - и с ходу ударил жену кулаком в лицо, потом долго бил ее, месил кулаками тело, только глухо охала Мухабад от каждого удара, - чтобы не услышал сын.
Ватрушка застыл в дверном проеме: он впервые видел жестокость отца, впервые видел, как отец бьет мать. По ноге его, из-под шортов, потекла желтая струя мочи — описался...
После этого в доме наступила очень молчаливая жизнь: такая холодная тишина, даже когда кто-то что-то говорил, было понятно, что тишину между людьми уже не пробить.
Ватрушка разорвал рисунок и выбросил его - тот стал ему противен, больше не хотел мечтать про красную машину, которую купит отец.
Правда, после этого случая Рашид вдруг перестал пить.
Как-то сказал за обедом, осторожно, ни на кого не глядя.
- Нашел работу.
- Хорошо, - так же осторожно ответила Мухабат.
- Будут деньги, разве плохо? - и прошерстил ладонью по волосам сына. - Что ты дуешься, еще сто машин тебе куплю!
- Не надо.
- Ладно, ладно, на вас не угодишь, - криво усмехнулся Рашид и вышел из-за стола не доев обед.
Куда устроился - не поделился, да никто и не спрашивал.
Только работал не каждый день, и пропадал дня на два; на работу одевал брезентовую куртку с капюшоном, в которой ездил на рыбалку, обувался в старые кирзачи, а воротившись, долго-долго мылся в ванной...
Мухабат, не увидев во дворе ничего особенного, против обычного, облегченно вздохнула и прошла к сыну, слегка приобняв его за плечи, сказала:
- Остынет шурпа, сынок!
- Сами ешьте вашу собачатину! - сбросив руки матери, со слезами в голосе крикнул Ватрушка, бросился на кровать и закрыл голову подушкой!
- Что ты,что... Ты как такое можешь говорить?!
- У отца спроси! - глухо, сквозь подушку, крикнул Ватрушка.
Три дня назад, когда вошел в класс по звонку, увидел, что друг перенес свои тетрадки за другую парту, а на его сторону парты кто-то нахаркал.
Увидев Ватрушку - по рядам прокатился нехороший смешок, кто-то выстрелил в него жеваной бумагой.
- Собак ест, собак ест! - стали кричать дети и стучать по партам книжками, - сын собачника, собак ест!..
Так он узнал, что его отец занимается отстрелом собак, - живодер, собачник! - его видели в поселке Кантаги, за этим гнусным занятием. Видел собственный Ватрушки с детства, друг Валерка, и этот Валерка растрезвонил в классе, как отец Ватрушки ходил по дворам и палил из ружья по бездомным псам, как собаки визжали, как потом падали подплывая кровью, и их мертвые тела отец Ватрушки железным крюком цеплял за бока и швырял в «живодерку» - так называли специальный фургон, хорошо известный всем в городе и районе...
Уже поздней ночью, когда Ватрушка, наплакавшись так, что в середине всхлипа заснул, уже не слыша, как Мухабат заботливо подоткнула под его спину одеяло, и едва коснувшись, поцеловала в в изюминку на щеке, - Мухабат впервые заговорила с мужем, так, как они говорили раньше.
Рашид рассказал жене, как однажды, по пьянке, его уговорили на эту работу, - он был готов на все, чтобы вернуть в дом благополучие и купить сыну красную, как тюльпан, машину. Как его рвало после каждого обстрела, как он давно уже возненавидел себя и жизнь.
- Больше не ходи, пожалей сына!
- -Не пойду!
Любовь примирила наконец Мухабат и Рашида, и они крепко заснули под утро... с надеждой...
Прохладный рассвет, огласился выстрелами и собачьим визгом...
Ватрушка соскочил с кровати и как был, в одних трусиках помчался во двор.
На спортивной площадке лежал Шарик, глаза его уже покрылись смертной поволокой, взгляд тускнел - жизнь из него поспешно уходила, тело бессильно вытянулось. Смерть ужалила пса в надбровье правого глаза, как раз туда, где торчали волоски бровей упругие, как леска.
Из окон выглядывали сонные жильцы, охали, поспешно задвигали шторы...
Совсем раннее было утро, раньше семи часов утра, когда приезжала молочная бочка.
Хотел сохранить жизнь собаке, следил за отлучками отца, боялся, что отец убьет собаку, и вот - убил. Тишина.
Мертвый пес лежит посреди спортивной площадки, но нигде нет «живодерки», нет отца со страшным крюком, которым он должен будет зацепить Шарика за бок и навсегда увезти его.
Тихонько Ватрушка вернулся домой, - сапоги отца стояли в прихожей.
Заглянул в спальню. Мать крепко спала, обняв отца за шею, ее черные волосы разметались, как черные траурные реки, по постели.
"Надо же, какой хитрец, - подумал про отца Ватрушка, - уже успел притвориться спящим и сапоги стоят, - будто ни при чем."
Ватрушка тихо и осторожно достал из шкафа отцово ружье, заложил два патрона и направил дуло прямо в ненавистное спящее лицо, щекнул взведенными курками.
Отец открыл глаза.
Он лежал и смотрел на сына, а ружье смотрело ему в глаза черным бесконечным взглядом, осталось нажать на курок...