Кузьмич, запустив обе пятерни во всклоченные седые волосы, локтями опершись на стол с остатками вчерашнего веселья, заунывно тянул: «Издалека долга-а-а, течёт река Волга-а-а…» - и, не закончив куплета, начинал сызнова: «Издалека долга-а-а, течёт река Волга-а-а…». Отвлекался редко и то, только на то, чтобы, притянув к себе трёхлитровую банку, со всхлипом и стоном отпить из неё огуречного рассола.
Посиделки вчера удались. Но наступило утро… Одна отрада – впереди два выходных.
Когда он в …надцатый раз затянул: «Издалека долга-а-а…» - не выдержала и вступила не в унисон жена: «Да замолчишь, ты, когда-нибудь, пень трухлявый! Чтоб ты удавился этой своей водкой!».
Кузьмич замолк, туго переваривая выкрик жены. Построжел лицом и вдруг, почти трезвым голосом сказал: «А удавлюсь – жалко не будет?».
Жена грохнула недомытую тарелку в раковину: «Совсем чокнулся, чёрт старый! Доведёт, тебя, водка до могилы – помяни моё слово! Ну, выпили немного, посидели-поговорили, песен попели – нет, мало! Всё равно ведь её вам всю не вылакать» - махнула рукой и, бросив полотенечко на стол, ушла в залу.
Кузьмич размышлял – жена его любит, через часок не выдержит, сбегает, чекушечку ему принесёт – тогда и жизнь посветлеет. Только надо бы этот часок продержаться.
А как вчера хорошо поговорили. И разговор-то ведь не праздный – за жизнь. Даже сейчас приятно вспомнить, как он соседу, Николаю Ивановичу да Витьке-камазисту всё научно обосновал. Не подкопаешься. Ничего, что образование у нас не великое – мы пожили, мы видели. Книжки читаем, журналы там разные – тут ведь голова должна в нужном направлении работать. Голова-то – это не только ротовое отверстие для приёма холодца или ещё какой вкусной пищи – голова, она для мозгов, а мозги работать должны.
Кузьмича вчера и впрямь на философию тянуло, благо слушатели были благодарные.
Ведь он как завернул – он издалека завернул – как обычно, после третьей: «Я вот тут давеча, мужики, что подумал – человек, мол - царь природы. А чего уж у нас, у человеков-то, такого царского, что мы себя над природой вознесли? Кто нас на царствование ставил? Никто. Сами себя царями означили и потому мы есть – самозванцы. Самые наипервейшие – попервее Гришки Отрепьева и ложных Дмитриев всяких. Мы ведь, как на Земле объявились, так сразу природе хамить и начали. А без укороту, с её, значит, с природы, стороны в цари себя и записали. А, подумать, так чем мы от любой другой живности отличаемся? Говорить цветасто умеем? Так любая птаха малая покрасивши нас щебечет, да и другие животины речью не обделены. Некоторые, вон пишут, ультразвуком общаются меж собой. Вона как! Не нам чета. И ничего – в цари не лезут.
Мыслим? Так и обезьяны мыслят – я тут в телевизоре одну видал – через две реки, на шестах и палках в минуту до банана добралась. Дельфинов взять, собак – ещё как мыслят.
Да вон та же ворона – умнейшее, скажу вам, создание. Иногда такое умыслит – тебе и не додуматься. Видел однажды – пакет, со сметаной, надорванный, на газоне лежал, кто выкинул, почему выкинул – не знаю, но он был полон. Так ворона махом догнала, как из его нутра сметану добыть. Она одной лапой на него встала – придерживала, а другой лапой по ему топала. Струйка сметаны вылетала, она её склёвывала. Да попутно ещё других ворон, что зарились на её добычу, отгоняла. У одной так из хвоста перо клювом выдернула. Так, что и здесь мимо.
Говоришь, Николай Иванович, строим мы, приспособления разные мастерим? Отвечу. Посмотри на малую птичку - ткачик зовут, я в журнале «Вокруг света» об ей читал – она такие гнёзда мастерит – не у каждого строителя фантазии хватит такое удумать. Да и у конструктора тоже. А какие норы зверьё себе строит? А? У их там и вентиляция, и сортир, и спаленки, и амбары. Я уж бобров не поминаю, с их плотинами. Гигантских масштабов сооружение! А по дну реки ветки осины воткнуты – питание на зиму. Сад натуральный. И что самое интересное – безо всякого инструмента сделано. Только умом да силою невеликою.
О двух ногах ходим? Не-е факт!» - Кузьмич помахал указательным пальцем перед носом Витьки-камазиста: «Не факт. Страус тоже на двух ногах бегает. Скорость да – бешеная. Только, вот, в цари не рвётся. Или тоже, скажешь – царь? Нет, Витюша, хождение о двух ногах на трон не приводит. Не то всё это.
Одёжу носим? Ну-у-у, Николай Иванович, интеллигентнийший же человек, а глупость говоришь. Потому и ходим в одёже, что голыми нарождаемся. А голому-то, как-то на морозе не сподручно обитать, да и срамно голому-то. Другой какой животине одёжа не нужна, она ей без надобности. Мать-природа сразу кого в меха, кого в перья одела, а на кого такой слой жира навесила, что и беспокоиться им не о чем. А не будь всего этого, мыслю я, любая тварь живая что-нибудь да придумала бы, с их-то мозгами…
Ты, Вить, плесни-ка в стакашки ещё, к главному подхожу. Ну, будем!».
Выпили. Водка была не палёная – хорошо пошла. Закусили солёными огурцами да картохой рассыпчатой. Удалось нынче картоха-то. И много и хорошая – перезимуем.
«Долго я думал, мужики, и вот, что удумал. Главное наше отличие от всего другого живого – зависть. Она, подлая. У зверья этой гадости нет. Всё есть: и злоба, как у людей, и ненависть, и любовь, и обжорство, и тупость, и глупость – всё есть, а её – нет. Зато у человеков – на первом месте» - Кузьмич победно взглянул на друганов.
А, как он их?! Не ждали такого вот фортеля?! И не дав мужикам возразить или поддакнуть, продолжил: «Мы ведь как – углядели, птички летают – ах, и мы так хотим! Приладили к рукам крылья, к заду хвост – летим. Углядели, рыба да дельфины разные под водой плавают – ах, и мы хотим! С жабрами не получилось – сочинили акваланг – плаваем. Углядели, муравей более себя весом и длиной палку тащит – ах, и мы так хотим.
Ну, сочинили краны коё-какие да тягачи - тащим. До муравья, правда, далёко – но тащим.
А далее более – чагой-то мы голые, а бобр вон в какой шубе! А, давай, отымем! Бац! И нет бобра. Зато у нас шуба бобровая, а у кого и песцовая да шапка лисья или из ондатры.
А чагой-то мы пешком топаем? А подать сюда лошадь ли, верблюда, а то и слона! Негоже, мол, царской особе ноги по грязи без толку бить. Вот так, куда ни глянешь, везде отнимаем да подворовываем. Лес уж извели, реки угробили! Да что реки – моря! Об Аральском море уже и не слыхать. Дыры в небе сверлим – в космос летаем. А через те дыры какие-то вредные излучения к нам прорываются.
И кто мы после всего этого?
Я ведь к чему так долго речь тяну – я как всё это удумал – понял – не родные мы на этой планете. Нет, не родные. Разве ж родные-то так поступают? Ведь мы, куда ни сунемся – кругом разор да поруха.
Я так думаю – засланные мы сюда. Чтобы, значит, нашими руками да умишком скудным – жизнь на Земле извести под корень. Чую до нас с Марсом так поступили – одни каналы остались. Теперь значит очередь Земли. На сегодня мы есть не цари природы, а прямые враги её. А с врагами как поступают? Правильно – изничтожают! Как самых последних вредителей. Только вот пока я еще не додумал – это ж, какая такая вражина космическая нас сюда принесла? Кто это так жизни земной обзавидовался, что на такую пакость решился? Но точно знаю – Земля у них не первая. Они нас, как ядовитую поросль, кругом сеют.
А так как мы, значит, во вред природе – то уж как бы она терпелива ни была, а взялась нас выкорчёвывать. Как ни глянь в телевизор, а там цунами, ураганы, смерчи, наводнения, землетрясения, пожары огромные негаснущие, вулканов извержения - вот значит, довели мы мать-природу до точки кипения. Скоро она нам полный кирдык устроит. И правильно сделает – не можем жить в ладу да мире – вон, к чёрту!
Так что, мужики, может, последний раз пьём. Разливай, Витёк».
Ну, под такую научную речь, да не выпить?! Да-а, выпили вчера изрядно. Потом песен поорали – да складно так, точно и впрямь в последний раз…
Как уж расходились - Кузьмич не помнил.
Он опять притянул к себе банку с рассолом и долго пил его, со стоном и кряканьем.
Рассол бежал по подбородку, но Кузьмич этого не замечал…
Ему бы часок продержаться…