Поэма - Колдунья Марьяна и витязь Поток -

Андрей Геннадиевич Демидов
                Андрей Геннадиевич Демидов

                КОЛДУНЬЯ МАРЬЯНА-ЛЕБЕДЬ И ВИТЯЗЬ МИХАИЛ ПОТОК
   
                роман в стихах — былина

                РУССКОМУ НАРОДУ ПОСВЯЩАЕТСЯ

Содержание:
Предисловие от автора
ПРОЛОГ
ПЕСНЬ ПЕРВАЯ
Князь Владимир и его богатыри. Княжеский пир. Явление колдуньи Марьяны. Грусть Потока. Поиски невесты. Чудесные звери. Сражение Потока с нечистью. Страшная клятва, крещение колдуньи и свадьба.
ПЕСНЬ ВТОРАЯ
Возвращение колдовства. Военные походы. Смерть Марьяны. Горе Потока. Добровольное заточение в могилу. Битва с нечистью. Воскрешение из мёртвых. Бегство Марьяны с заморским царевичем.
ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ
Поиски жены. Обман Марьяны. Мучения Потока.
Решение судьбы и смерть колдуньи. Разгром иноземной столицы. Убийство заморского царевича. Новая свадьба Потока.
ЭПИЛОГ
Словарь архаических слов, терминов и пояснений
 

                Без любви жить легче.
                Но без неё нет смысла.

                Л. Н. Толстой

 

                Предисловие от автора 

Поэма «Колдунья Марьяна Лебедь и витязь Михаил Поток» имеет в основе древнерусскую былину. Языческий миф служит каркасом былины. По стилю, силе мифологического элемента, обилию сказочных эпизодов и гипербол былина связана с творчеством волхвов-кощунников. Кощунники — это те, кто рассказывал «кощуны» — сказки, придания, притчи, легенды. Конечная направленность былины про Марьяну Лебедь и витязя Михаила Потока — христианская. Былина вобрала в себя переработанные древние языческие славянские «кощуны» на тему борьбы жизненного начала с мертвящим. Рассказчик убеждает слушателей, что христианство, как и язычество, способно преодолевать исконное, заложенное в основе мира зло.
Язычнице Марьяне Лебеди, языческому мертвящему началу, противопоставлен не просто богатырь вроде Ивана Годиновича, а сверхбогатырь, словно витязь-птица — отражение крылатого архангела Михаила.
Две части былины о Михаиле, действие которой происходит то в лесах, населённых язычниками, то в Киеве и его соборной церкви, то где-то в другом царстве, где верховодит всем взятая из лесов колдунья, ставшая царицей, — это поэтический рассказ о начале христианства на Руси в IX — первой половине X столетия. Первая часть былины направлена против пережитков язычества в виде совместного захоронения супругов, а вторая предостерегает от языческих ритуальных пиров.
Былина о Потоке записана во многих вариантах. Первый их них — «Древние российские стихотворения», собранные мастером Даниловым по поручению Демидова в 1742 году на Урале. Былина носит отпечаток средневековых духовных стихов, а по форме близка к творчеству волхвов-кощунников X века, слагавших 1000 лет назад былины с мифологическим содержанием.
Былина о Потоке — самое значительное произведение русского богатырского эпоса — насчитывает 1100 строк и равновелика среднему размеру песен «Илиады» Гомера.
Литература, посвященная былине, обширна. Ею занимались многие исследователи древнерусского язычества и культуры. Различные варианты былины содержатся в книгах: «Древние российские стихотворения» К. Данилов (1742 год), «Былины» (1916 год), «Песни» П. Рыбников (1910 год), «Русский героический эпос» В. Пропп (1954 год), «Онежские былины» Гильфердинг (1871 год). Исследованием былины занимались известные советские историки С. Веселовский и Б. Рыбаков.
Былина посвящена напряжённой борьбе язычества в лице беспощадной чаровницы Марьяне Лебеди Белой и христианства в лице киевского богатыря Михаила Потока. Во всей былине идёт противостояние христианства язычеству, но это не открытая борьба, не призыв к новой вере, не упрёки. Былина не опровергает языческого взгляда на годичный круговорот сезонов и на временное влияние тёмных подземных сил, но находит иные, недостаточно ясные для нас средства противостояния им. Первая песнь некоторое время существовала самостоятельно, без продолжения, которое по некоторым признакам было сочинено позднее.
Образ Михаила Потока часто связывается с житием болгарского святого Михаила Воина из Потуки. Это вариант змееборческой легенды, близкой к легенде о святом Георгии, победителе змея. Но городок Потука упоминается только в 1323 году и местонахождение его неизвестно.
Мощи Михаила из Потуки «открыты» в 1206 году, само житие написано ещё спустя 200 лет, где время жизни Михаила приурочено ко времени принятия христианства болгарами. То есть имеются все признаки фальсификации. По легенде Михаил Воин из Потуки служил в византийском войске, возвращаясь из похода, он на берегу озера встретил Змея, собиравшегося сожрать девушку, приведённую ему в качестве дани.
Михаил отрубил Змею все три головы и вернулся в свой родной город. Житие составлено в XIII –XIV веках в эпоху Второго Болгарского царства. Вероятно, что русская былина IX –X веков была известна в Болгарии. Спустя три-четыре столетия, в пору национального подъёма, в Болгарии на основе былины и появилась житийная легенда.
Имя Михаил связывается и с первым крещением Руси при Аскольде. Тогда правил византийский император Михаил III. Крестил русов тоже Михаил — митрополит, который перед этим явил чудо. Он бросил евангелие в огонь, но книга не сгорела. Мощи митрополита Михаила находились в Киево-Печёрской лавре.
Но наиболее вероятной является преломление в народном сознании в образ Михаила Потока архангела Михаила. Герб Киева изображал архангела Михаила. Существует былинный сюжет о богатыре Михайлике, оборонявшем ворота Киева, вероятно, произошедший от иконы архангела Михаила на воротах.
Вторая половина имени героя — «Поток» (ударение на первом слоге) — тоже может рассматриваться в связи с обликом архангела Михаила. На иконах этот предводитель небесного воинства, Архистратиг — верховный начальник Небесных Сил, изображается всегда с распростёртыми крыльями.
В некоторых русских говорах, законсервированных временем в удалённых селениях, например в вятском говоре, до сих пор птица называется «потка». То есть Поток (Потъкъ как в записанной былине К. Данилова) — это птица. Михаил Поток — это Михаил Птица. Реминисценция образа архангела Михаила, который идеально соответствовал воинственной государственности славян Киевской Руси.
Поэтому в сознании гениального русского народа, передававшего из уст в уста эту интереснейшую былину почти 900 лет, от событий крещения Руси до момента, когда работник Демидова зафиксировал былину на Урале письменно, несколько реальных людей с именем Михаил трансформировались в витязя Михаила Потока — змееборца, борца за православную веру.   
Образ Марьяны-Лебеди, Маряны-колдуньи, или, как зачастую её называют в былинах Марьи-Лебеди, Марьи-колдуньи, связан с Мореной. Сжигание чучела Морены у древних славян являлось частью весеннего обряда, символизирующего конец мора, морения, мертвящей зимы и начало весеннего расцвета.
Для очень давнего времени празднества славян у весенних костров зафиксированы археологически. Они сопровождались изображением на земле (до разведения костра) огромных фигур лебедей. Весенний отлёт лебедей на север, в страну холода и мрака, повлиял, очевидно, на имя того мифологического персонажа, который в славянских краях соответствовал Персефоне, и Марья-Морена получила ещё дополнительное обозначение — Лебедь. Лебедь Белая. Миф о Персефоне-Морене органически вплетён в историю о змее. Морена-Марья, или Марьяна, представительница мертвящего могильного начала уничтожается во имя жизни и связана в образе лебедя с весной.
Что же происходило вокруг Киевской Руси в описанное былиной время? Раздробленному язычеству пришлось соперничать в зарождающемся русском государстве с такими мощными, централизованными мировыми религиями, как 1000-летнее христианство и 400-летнее мусульманство. Христианской была самая могущественная держава того периода — Римская империя, разделившаяся затем на две тоже христианские державы — Восточную грекоязычную с центром в Константинополе и Западную латиноязычную с центром в Равенне.
Христианским являлось население прибрежных городов, селений Русского (Чёрного) моря: Херсонеса, Керчи, Тмутаракани. Христианство в 860-е годы приняла родственная русским Болгария.
Сочетание языческих и христианских черт красочно отражено в былине и синхронизирует былину и археологические реалии эпохи Асколда — Святослава. В некоторых записях былины даже нет традиционного Владимира стольнокиевского, хотя действие происходит в Киеве. Упоминается безликий князь, иногда же дела вершат богатыри-сотоварищи.
Для этого времени характерна и географическая разграниченность язычества и христианства: в центре крещёные богатыри Киева, а на периферии язычники.
Отнести время возникновения былины о Михаиле целиком к эпохе Владимира неправильно. Первая песнь о совместном погребении Михаила и Марьи (Марьяны) датируется тем коротким периодом, когда часть русов уже отказалась от языческого трупосожжения, но ещё продолжала хоронить вместе со знатным боярином его «добровольно» умершую жену.
Археология не позволяет установить, во всех ли случаях парные погребения одновременны. Могло происходить более позднее подзахоронение второго супруга. Для этого достаточно было раскопать курган и разобрать бревенчатый потолок камеры. Все парные захоронения, соотносимые с сюжетом, датируются монетами первой трети X века, т. е. исторической эпохой Игоря Рюриковича, когда в Киеве существовала соборная церковь.
Былина проповедует примирение общественного мнения с небывалым новшеством — отказом от погребальных костров и заменой их захоронением в ямах-клетях с домовинами-гробами. Тысячу лет славяне сжигали умерших, исходя из убеждения, что огонь очищает всё, в том числе уничтожает во славу оставшихся в живых мертвенное начало подобно весеннему костру у околицы.
С обрядом христианской веры исчезал важнейший способ борьбы с опасностью смерти — священный огонь. Поэтому в былине центральное место занимает точное и подробное, как инструкция, описание погребального сооружения. Несожжённым телам погребённых — живому мужу и трупу жены — грозит опасность: в деревянную клеть пробирается «змея подколодная», но богатырь заранее знал о змее и готовит эпическое оружие — кузнечные клещи.
По очень древней славянской легенде, записанной в XII веке, Сварог — верховный бог восточных славян, носитель небесного огня (в греческой традиции Зевс) послал людям в незапамятные времена на землю клещи как инструмент для выплавки металлов и ковки оружия. Они для славян такой же священный предмет, как молот Тора у скандинавов-германцев, и вошли клещи в «кощуны» с незапамятных времен. Легенды о змиевых валах и божественном кузнеце датируются ещё скифским периодом. Кузнец в древней легенде побеждал кровожадного змея-людоеда кузнечными клещами.
Главное оружие Потока в его подземном бою со змеем тоже кузнечные клещи. Из глубин народной памяти скифских времён попал в былину этот сюжет. Витязь побеждает врага не молитвой, что было бы непонятно слушателям-язычникам, а древним средством, давным-давно вошедшим в эпос. Таким образом, в былине про Михаила Потока есть мотивы, попавшие в былину из эпоса, возникшего до Киевской Руси.
Предки русских имели эпос задолго до образования Киевского государства. На киевскую эпоху падает уже расцвет эпоса. Каким образом можно установить, имели ли предки русских эпос до образования Киевского государства, если об этом нет непосредственно никаких данных, если мы не имеем ни одного текста?
Вопрос о том, проходили ли наши далёкие предки ступень первобытно-общинного строя, совершенно ясен. Смена формаций есть закон истории, предки русских не могли составлять исключения. В России есть народы, которые до революции оказались задержаны в своём развитии царским режимом, в результате ещё жили родовым строем. Эти народы имели богатейший эпос, и это отвечает на вопрос о том, создавался ли эпос до Киевской Руси. Создавался. Огромная былина о Потоке не могла родиться вдруг и сразу на пустом месте. 
Через показанное в былине парное захоронение по просьбе злой волшебницы Марьи (Марьяны) правильность совместных захоронений поставлена под сомнение. Христианам Киевской Руси нужно было не только прекратить трупосожжения, но они ещё не могли отказаться от варварского обычая насильственных захоронений.
Какому времени соответствует эта проблематика в общественной жизни? Судя по всему, это середина IX века. Император и константинопольский патриарх Византийской империи считали, что каждый народ, принявший от них греческую православную веру становился их подданным. Если не буквально, то ментально. Сочетание Нового завета, проповедовавшего смирение и покорность властям, с воинствующим, жёстким и изворотливым Ветхим заветом, законом библейских книг, делало христианство удобным для порабощения народов и удержания власти.
Для завоеваний и усиления власти императоры, короли и князья использовали как кнут жёсткие библейские законы, а народам навязывалось смирение евангельской благодати с главным пряником — справедливостью в будущей потусторонней жизни.
Что же происходило во времена, описанные в былине? Почему столь осторожно авторы затрагивают ментальные основы языческого общества? Почему христианство, уже прочно утвердившееся в Средиземноморье и Черноморье, делает на Руси такие робкие, крадущиеся шаги?
Русские военно-торговые отряды в те времена ежегодно проходили тысячи километров и соприкасались со многими христианскими странами. В Царьграде русские жили по полгода, распродавая полученную зимой дань с коренного населения будущей России, покупая шёлк, золото, вино, овощи и фрукты. Двоякие идеи христианства при этом не могла не проникать к русским, перед которыми стояли задачи удержания власти над племенами Руси и имелись планы древнейших завоеваний.
В результате киевский князь Аскольд, его приближённые и часть народа приняли крещение в 860 году. Христианство было принято при Аскольде не только «черноморской Русью», не только верхушкой Киевской Руси. Христианство понимали тогда русские упрощённо, без церковной фразеологии. Археология зафиксировала внезапный переход в конце IX века части русов Киева, Чернигова, Стародуба от языческого трупосожжения к полухристианскому погребению в могильных ямах и домовинах (правда, ещё с жёнами и конями).
С этого времени, несмотря на утрату затем до князя Владимира (989 год) христианством статуса государственной религии, Русь воспринималась за рубежом как христианская. Православный киевский князь Николай (такое имя при крещении принял Аскольд, принявший заодно и титул кагана — высшее звание в титул кочевников) был убит новгородским князем и язычником Олегом, после чего христианство на Руси оказалось не у дел ещё на 120 лет. 
Христианство проникало на Русь и через крещёных варягов-скандинавов из константинопольской общины, принимаемых на службу в Киев. Скандинавские военно-торговые отряды, кроме пути с Балтики в Константинополь через Восточную Европу, использовали путь через Русь. Кроме своей страны на Балтике, скандинавы в то время владели Нормандией, частью Англии, Шотландии, Ирландии, Италии, в большом количестве жили Константинополе, где служили в императорской дворцовой гвардии.
Эти варяги благодаря византийской службе естественным путем принимали христианство, знали греческий язык. Из Константинополя скандинавы в весьма большом числе привлекались на службу в наёмные военные отряды киевских князей. Таких византийских варягов киевские князья посылали в Царьград с дипломатическими поручениями.
Христианство поначалу было не русской верой, а верой наёмных чужеземцев варягов и грекоязычного населения. Конфликт главенствующего русского язычества с византийским христианством сочетался с беспределом отрядов наёмников-варягов. Кроме того, Византийская империя пыталась оказывать давление на Русь через свой религиозный авторитет.
Молодой князь Владимир, борясь за свою единоличную власть, вернул и языческую традицию, всех христиан-варягов из Киева выгнал, одного варяга принёс в жертву прибалтийскому богу Перуну, выбранному главным из всего языческого пантеона богов. Религиозный вопрос оказался ключом внутренней и внешней политики.
Вдова князя Игоря Ольга начала своё правление как ярая и беспощадная язычница, а затем приняла христианство и стала ревностной сторонницей новой веры, крестясь и став Еленой. Принятие христианства правительницей означало новое обострение конфликта язычества и христианства, который мог кончиться большой кровью. Наёмные варяги (частично константинопольского происхождения и христианизированные), греко-болгарское духовенство и часть русских, принявших новую веру, составляли одну группу. Дружинники-язычники, племенные верхи, кругом ещё целиком языческие, — другую группу.
Когда речь в былине идёт о погоне за язычницей-колдуньей, то сотоварищи отказывают Михаилу в помощи, они не воюют с Марьей (Марьяной). Они бессильны против чародейства, никогда не вспоминают христианского бога, не крестятся, не грозят крестом той нечистой силе, которая ввела в беду их товарища. Они язычники. Это та самая Святославова дружина, о которой юный князь сказал своей матери, что вся дружина будет насмехаться над ним, если он вздумает принять христианскую веру. Богатыри посмеиваются и над Потоком в былине.
В соседней Болгарии после принятия князем Борисом христианства в 864 году знать подняла бунт против принятия христианства, князя хотели свергнуть, а византийское духовенство истребить. Язычник князь Святослав тоже запретил своей матери Елене явно открыто совершать обряды. Очевидно, Святослав запретил также всем публичное проведение христианских молебнов, крестных ходов, водосвятия и прочего. Церкви, в частности церковь над могилой князя Николая (Аскольда) была разрушены. В центре Киева соорудили и вымостили плинфой и фресками от христианского храма постамент для идолов.
Трижды побеждал язычество Поток, каждый раз оказываясь после этого беспомощным перед силой языческого колдовства. Особо продвигается идея вреда вина. До крещения Руси княжеские пиры, продолжавшие традицию общеплеменных языческих жертвоприношений и требищ, были важным элементом в общественной жизни. А во время противоборства язычества с христианством могли стать сильным оружием в руках языческой дружины и жречества, так как пиры являлись и формой заседания боярской думы киевского князя.
Пиры за княжеским столом являлись одной из первичных форм заседаний боярской думы, и осуждение их христианами велось до той поры, пока сам князь и его богатыри не перешли в веру православную. Тогда церковь сама стала цветисто восхвалять пиры Владимира Святого, приуроченные к церковным праздникам.
Во времена язычества винное раздолье шло безденежно, как плата за богатырскую службу, за удачный привоз дани князю. Учитывая христианскую направленность былины, её противоборство с язычеством в осторожной аллегорической форме, ясно, что сказание о Михаиле осуждало языческие пиры, которые являлись не только формой общения и совещания князя со своими дружинниками, не только видом компенсации за походные потери и убытки, но и выполнением обязательного языческого ритуала, удержавшегося на Руси до XVI–XVII веков.
Хорошо известны знаменитые пиры Владимира стольнокиевского. Об этих языческих пирах говорят и былины, и летописи, отмечающие, что князь пировал иной раз по 8 дней подряд. После принятия христианства эти долгие празднества приурочивались к церковным календарным срокам, но языческая сущность пира оставалась и отразилась в ожесточенных спорах по поводу так называемого «мясоедения». Христианские правила предписывали пост по средам и пятницам каждой недели, т. е. запрещали на эти дни мясную пищу.
Мясо же являлось главной ритуальной пищей язычников, так как было частью тех жертв, которые приносились богам. До XX века в русских семьях сохранялся обязательный обычай на Рождество и на Пасху подавать к столу свинину — окорок ветчины или целого поросёнка — как очень древнюю, идущую из первобытности традицию. На Руси в середине XII века возникли недоумения — как быть, если церковный праздник придётся на постный день? Отказаться от освящённой древним обычаем мясной праздничной пищи или же нарушить предписания духовенства и греков-ригористов, запрещавших есть мясо? Многие князья открыто поддержали языческую старину.
Таким образом, в былине густо смешиваются христианские и языческие представления, отражая устное творчество двух соперничавших между собой дружинных княжеских группировок. Дружинники-язычники обновляли древние языческие мифы, облекая их в только что рождавшуюся форму былин. Дружинники уже крещёные, не опровергая мифов, не развенчивая их, стремились очистить свои ряды от пережитков язычества и убедить всех в гибельности языческих верований. Волхвы обновляли древние языческие мифы-«кощуны», облекая их в новую, только что рождавшуюся форму былин. А новоявленные христиане, не опровергая мифов, не развенчивая их, стремились очистить свои ряды от пережитков язычества и убедить всех в гибельности языческих пиров, на которых, помимо их обрядовой стороны, решались важные государственные дела: кто из богатырей и куда должен ехать, кому даются те или иные поручения, где случилось что-либо, требующее немедленного вмешательства.
Время, когда происходит действие былины — это самое начало христианства на Руси. В это время встретить монаха на дороге, например, считалось плохой приметой. Следовало повернуть обратно. Идучи на рать, и встретив монаха воины, даже крещённые, могли его побить. Князья назначали себе попов сами их числа своих холопов. Церкви делали в своих домах и вели обряды как им заблагорассудится, чем вызывали гнев Константинопольского патриарха. На открытии церквей устраивали трёхдневные языческие пиршества, женские обители превращали в гнёзда разврата, тайком и порой открыто следовали языческим обрядам и приметам. Только крупные города с численностью жителей более 2000 человек являлись более-менее христианскими, а вокруг на тысячи километров — земли язычников из разных славянских и не славянских племён Руси.
От того вся поэма далека от современного представления о том, как всё происходило после крещения на Руси. Никто стройными рядами в христианство не стремился! Народы Руси жили тысячи лет без этой ближневосточной религии, и считали языческую веру своих отцов более правильной! У христиан были мученики, но и у язычников были свои мученики! Поэтому былина и поэма имеют весьма языческое звучание! Современные верующие и попы просто не допустили бы явления Лебеди в стольном граде! Её ни за что бы не крестили, не венчали! Потока ни за что не провожали бы в могилу, ведь это было сродни самоубийству! Но это сейчас! При князе Владимире, многожёнце, недавно главном волхве при боге Перуне, а потом крещённом, крестившем Русь, это могло происходить именно так. Патриарх не имел той силы и власти, как позднее. русский народ зафиксировал былину именно в таком виде, как бы к этому не относились современные попы и активисты их религии.
В современной действительности ХХI века, на переломе культурных парадигм русского общества, в таком же болезненном, как и в Х веке, когда стремительно менялась ментальность, эта былина имеет много аналогий и аллегорий. В каком-то смысле всю былину можно рассматривать как большую метафору нашей современной жизни, где драматичным образом борется строе и новое.
Поэма на основе былины имеет ещё один уровень восприятия — это история двух людей. Как в драмах Шекспира, перед нами разворачивается история любви, предательства, героизма и дружбы. Тяжёлый нравственный выбор всё время требует от героя действий, а от зрителя переживаний и оценок. В эпилоге спасённый из заточения на острове колдун — рассказчик этой истории — напрямую спрашивает мнение летящего на нём витязя, а косвенно и читателя, как бы он сам поступил на месте Потока.
Описание персонажей поэмы произведения красочно: сказочные звери, таинственные колдуны, подземный змей, царь Иван Окульевич, печенегский хан, реальные люди Х века — князь киевский и новгородский Владимир, один из крестителей Руси и славян, его воевода Добрыня.
Поэма проносится перед читателем как чудесная «Одиссея» со счастливым концом. Дошедшие до нас версии этой домонгольской русской былины имеют разные композиции, варианты окончания, разных персонажей. Они изменялись вплоть до того времени, пока не были впервые записаны в ХVIII веке.
Автору поэмы, как наследнику великой русской культуры, посчастливилось предложить свою трактовку тех событий тысячелетней давности...


ПРОЛОГ

К земле далёкой, безымянной,
Корабль мой бурей занесён...
Он канул в бездне окаянной,
А я лишь чудом был спасён!

Я встал на тверди… А на небе
Светили солнце и луна...
На диком и пустынном бреге
Звучали чьи-то имена...

Бродили тени... Лёд и пламя
Текли рекой с высоких гор,
А дол был полон существами
Чудными! Рокотал тут гром!

От молний скалы колебались!
И видно было, как ветра
Родятся в небе, устремляясь
Затем неведомо куда!

Тут зарождаются теченья,
Дороги тёмных вод морских...
Звеня сладкоголосым пеньем,
Русалки чёлны топят в них!

У родника с водой хрустальной
Шумел безумный птичий крик...
Лесного чудища печальный
Витал над чащей гулкий рык...

Во глубине пещеры мрачной,
Оставив берег светлым днём,
Нашёл я за стеной прозрачной
Тюрьму и высветил огнём.

О, жуткий склеп — приют страдальца!
Он цепью здесь прибит к скале
В личине сломленного старца,
В истлевшем сыростью тряпье!

Встречал его я в жизни давней.
Он был царём в дубраве той,
Где пёс огромный, многоглавый
Долины охранял покой.

Он существо краёв небесных,
Где птицы с девичьим лицом
Манили духов бестелесных
И сами жили словно сон

В местах былых сражений страшных,
Где великаны люто бились
В смертельных схватках рукопашных,
И реки золота струились...

...В стекло хрустальное камнями
Я долго бил — не мог разбить!
Колдун, сверкнув из тьмы очами,
Стал мне о деле говорить:

Куда пойти и где зарыта
В чащобе книга «Шестокрыл»...
Вот книга найдена, открыта,
Заклятье я проговорил...

Хрусталь осыпался с могилы,
Упали цепи, и в лучах
Встал мой колдун, уж полный силы,
Косая сажень во плечах!

Сказал: «Зашёл сюда далёко,
Никто такого не дерзал!
За что наказан ты жестоко?»
Тут я про бурю рассказал...

Поведал он, что с войском духов
Сражался, в битве той пленён.
Ужасным был подвергнут мукам,
В пещере мрачной заточён

На этом острове далёком,
Откуда виден край земли.
Здесь должен вечно, одиноко
Влачить бессмысленные дни!

Колдун сказал: «Садись на плечи.
Тебя на отчину снесу
Из этих мест нечеловечьих.
Меня ты спас — тебя спасу!»

...И понеслись мы над волнами,
Заспорив с буйными ветрами,
Среди дождей и облаков
Вблизи пустынных островков...

Но то лишь присказка для сказки,
Былина будет впереди
Про жизнь и смерть, измену, ласки,
И как любовь свою найти!

Пока в ночи искали сушу
И ветер тело истязал,
Колдун открыл свою мне душу
И эту повесть рассказал...

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ

Князь Владимир и его богатыри. Княжеский пир. Явление колдуньи Марьи. Грусть Потока. Поиски невесты. Чудесные звери. Сражение Потока с нечистью. Страшная клятва, крещение колдуньи и свадьба.

Давно то было иль недавно,
Стоял град Киев православный.
Владимир славный княжил там.
Народу благо, страх врагам.

Уж год прошёл, а может боле,
Как князь Владимир воспринял
Христову веру и на горе
Волхвам с утёса покидал

Кумиров всех во Днепр широкий —
Богов земли, добра и зла.
Перуна грозного высокий
Столб, изрубив, сожгли дотла!

Уже остыла от разгрома
Хазар безжалостных земля.
Ещё шаталась твердь под троном
У византийского царя,

Что Святослав качнул, как древо,
И печенеги унялись,
А к Дону из степного чрева
Уж половцы рекой лились...

Варягов выгнав, фризов жадных,
Князь славных воинов собрал.
В своих владениях громадных
Он рубежи оборонял.

Средь рек больших, лесов дремучих,
Среди языческих племён,
Соседей хитрых и могучих
Спокойно, мудро правил он!

Богатыри при князе жили 
Дружиной множества земель.
Из разных стран происходили,
Служили службу ночь и день.

Средь этих витязей могучих
Один богов любимец был.
О нём былины скажут лучше,
Он звался Поток Михаил!

Умён, удал, в бою ужасен…
Хвалил его простой народ!
Был Михаил лицом прекрасен,
Голубоглаз, светлобород...

Пригрел князь Потока у трона.
Он стал Владимиром любим!
У Херсонеса за корону
Сражался Поток вместе с ним,

Когда Владимир там крестился,
Болезнь глазную поборов,
И на царевне там женился,
Прогнав языческих волхвов...

Дочь императора Романа
Любила витязя душой,
Его брала княгиня Анна
Всегда в опасный путь с собой.

Она и дочь Анастасию
Ему желала в жёны дать,
И заказала литургию,
Чтоб браку этому бывать!

***

Под осень, между дней медовых,
Владимир витязей собрал
С границ своих, путей торговых,
И пир хмельной друзьям задал.

Князь помнил воинские были,
Дела купцов, дела семей...
Все угощались, ели, пили
Промеж рассказов и речей.

Звенели гусли! Песни, пляска,
И скачки, и кулачный бой!
Ручьём тёк мёд, менялись яства!
Все друг за друга головой!

Лишь богатырь наш, храбрый Поток,
Не ел, не пил, грустил, молчал...
Сидел необъяснимо кроток
И шумный пир не замечал!

«О чём печалишься, мой витязь? —
Спросил его светлейший князь. —
Эй, скоморохи, ну уймитесь!
Скажи, что за беда стряслась?»

«Я был на заводях далёких, —
Ответил тихо Михаил, —
Сбивал там уток перелётных
И лебедицу подстрелил.

Она, роняя кровь из раны,
Взлетела вместе со стрелой,
И скрылась в белые туманы
Как будто бы с моей душой!

Поднял я пух её лебяжий
И белоснежное перо, —
И Поток вдруг, бледнея даже,
Достал перо. — А вот оно!»

Добрыня-витязь очень странно
На Михаила посмотрел
И взял перо... Затем нежданно
Он отворить окно велел.

Когда окно открыли к полю,
Добрыня встал, пошёл с пером.
Перо вдруг вырвалось на волю
И заблестело серебром!

Наружу быстро полетело!
Добрыня рысью подскочил!
Он очень быстро и умело
Его перстами ухватил!

Сказал тогда Добрыня грозно:
«С колдуньи этот пух упал!
Сожги перо, пока не поздно,
Пока под чары не попал,

Не стал ты тенью одинокой!»
Но головой лишь Михаил
Мотнул упрямо. И высоко
Свой взор печальный устремил:

«Чудесный сон вчера приснился,
И дева-лебедь там была!
Во сне на деве той женился!
Она прекрасна и бела!»

Богатыри все завздыхали…
Князь рассудил: «Ну что ж, иди!
Чтоб мы тебя не потеряли,
Её на двор наш приводи!

Отцом я стану посажёным
На свадьбе будущей твоей!
Весь Киев будет приглашённым
И добрым домом станет ей!»

***

Закончив праздник ранним утром,
Владимир витязям сказал
Идти в полюдье с делом мудрым —
Собрать дань с тех, кто не отдал.

Илью с дружиною в степные
Послал хазарские места.
Алёшу с детками лихими
В ладьях за синие моря.

Ивана к кривичам смоленским.
Алёшу к уличам тиверским.
На север, запад, юг, восток
Потёк лихих дружин поток.

Струились стяги... Солнца блики
Играли кольцами брони!
Щитов оковки, копий пики
Блистали молниям сродни!

...Лишь Михаил решил остаться.
Его Добрыня научил,
Как в путь-дорогу собираться.
Всё витязь в торбу положил.

Перо, что лебедь обронила,
Он спрятал в крепкий ларь у дна.
В пере том — колдовская сила
Для всех опасности полна!

Здесь не прибавить, ни убавить —
Сплошное злое колдовство!
Перо сие могло представить
Совсем невидимым его!

Верёвку из дубовой драни
Плёл сам. А зеркало кузнец
Сковал из серебра и стали.
Добрыня дал меч-кладенец...

Раздав долги, простив обиды,
Ночной молебен отстояв,
Весь чувством тягостным убитый,
Вскочил наш витязь на коня!

Простился с князем и народом.
Проехал торжище, врата,
Киянку-речку, огороды.
Утихли шум и суета...

На Киев-град оборотился.
Листва повсюду золота!
На купола перекрестился,
Прощался будто навсегда!..

Но вышло солнце понемногу.
Закапал тёплый дождь грибной —
Примета добрая в дорогу,
На праздник или славный бой!

Полями ехал он, лесами...
Когда стемнело, в день седьмой,
Конь пред высокими холмами
Застыл стоймя, как пред стеной!

С коня слез Поток... Смотрит — диво!
Огромный чёрный волк сидит
Неподалёку молчаливо,
Глазами жёлтыми блестит!

Пустынно, хмуро всё в округе,
А за холмами чёрный лес...
Куда здесь деться от зверюги?
Вот-вот навстречу прыгнет, бес!

И меч свой витязь вынимает!
Но по-людски вдруг волк речёт!
Хвостом огромным он виляет,
Из жёлтых глаз слеза течёт:

«Уж год как я в капкан попался,
Совсем без помощи остался!
Ты, человек, меня спаси,
Потом что хочешь попроси!»

Капкан железный полосами
Зверюге лапу обхватил.
Страдает волк, и кровь ручьями!
Поток из крови след промыл!

Дивится Поток: «Вот так чудо!
Зверь по-людскому говорит!
Неужто в мире всё так худо
Под грешным небом обстоит?!»

Подумал Поток и решился!
С мечом к капкану подступил,
Ударил раз — замок разбился!
Так волка он освободил!..

«Благодарю за избавленье!
Проси, что хочешь у меня!» —
Волк молвил. Встал. На удивленье
Он ростом был как раз с коня.

«Хочу я, волк, найти девицу, —
Признался Поток. — В жёны взять!
Она как лебедь в небе мчится!
Где деву можно отыскать?»

Со вздохом волк ему ответил:
«Её давно я заприметил
И в жёны долго зазывал!
От чар её в капкан попал!

Во снах она одна царила,
Золотовласа и стройна!
Любовью страстною дарила...
Поила счастьем допьяна!

Иди три дня! Пусть солнце светит
Под утро в руку, в коей меч!
Тебя твоя судьба там встретит!
А я вернусь свой лес стеречь!»

Умчался зверь, в чащобе сгинул!
Вскочил наш витязь на коня!
Его в дорогу бодро двинул,
Три ночи ехал и три дня...

***

В лесах неезженых открылась
Под утро чёрная вода...
Быть может, море там разлилось,
Озёр глубоких череда?

На берег ветер налетает,
До неба брызги поднимает!
В сетях в воде огромный сом,
И рыбе дышится с трудом!

Мороз и мгла над стылым морем
Все брызги обращают в лёд!
Обледенело всё на горе,
Идти лёд, ехать не даёт!

Взял Михаил копьё большое,
Решил сома себе добыть!
Но рыба тут речёт такое,
Что он решил повременить...

Сказала рыбина, страдая:   
«Уж год в сетях я умираю!
Молю тебя, меня спаси!
Потом что хочешь попроси!»

За душу тронутый словами,
Доспех снял Поток и поплыл.
Борясь со льдами и волнами,
Разрезал сеть, и сом ожил!

За жабры витязь ухватился,
Узлы тугие раскрутил!
Сом до конца освободился.
Спаситель тут его спросил:

«Живёт здесь дева в птице белой?
Хочу её я обрести,
Чтоб в жизни тусклой, опустелой
Женой прекрасной в дом ввести!»

Сом призадумался, ответил:
«Сам Лебедь в жёны зазывал!
Давно я деву заприметил,
От чар её и в сеть попал!

Во снах моих она царила,
Золотовласа и стройна!
Любовью страстною дарила —
Поила счастьем допьяна!

Но расскажу тебе, спаситель,
Где эту девицу найти.
И помогу, как вод властитель,
Как сушу море перейти!

Пусть будет здесь тебе дорога!»
Воды волненье унялось...
Стих ветер... Погодя немного
Всё море крепким льдом взялось!

И на коне, в лихом задоре,
По льду, как будто по земле,
Промчался витязь через море
Быстрее, чем на корабле.

***

А вот и скалы громоздятся
И камнепадами грозят...
Туманы снежные клубятся
И ветры стылые летят...

Под вечер видит Поток диво:
Сидит орёл, крылами бьёт!
Вздымая шею горделиво,
Проходу дальше не даёт!

Стрела в груди торчит большая,
Застряла очень глубоко!
Лететь, дышать ему мешает,
И смерть уже недалеко!

Тропинка вьётся меж утёсов —
Орла по ней не обойти...
Взял Поток лук и без вопросов
Решил стрелять, открыть пути!

Орёл ему по-человечьи
Своё стал имя называть:
«Берке». Завёл такие речи,
Что очень трудно не внимать:

«Я год здесь кровью истекаю!
От чар девичьих умираю!
Ты, Михаил, меня спаси!
Потом что хочешь попроси!»

Привыкнув чуду не дивиться,
Устало Поток слез с коня
И стал спасать от смерти птицу,
Кольчугой кованой звеня...

Стрелу сломал, тихонько вынул.
А рану он промыл водой.
Туда он снадобье водвинул,
Сказал: «Берке, раз ты живой,

Поведай мне про Лебедь-птицу!
Хочу её скорей найти!
Ты знаешь, где она гнездится,
Встречал ли Лебедь на пути?!»

Орёл печально отвечает:
«Её я сватал, замуж звал!
Её прекрасней не бывает,
Из-за неё в беду пропал!

Та лебедь в снах моих царила,
Золотовласа и стройна!
Любовью страстною дарила,
Поила счастьем допьяна!..

Я знаю, где живёт девица!
Как с этих диких гор сойдёшь,
Начнутся топи, торфяницы —
Там Лебедь в озере найдёшь!

Я помогу! Въезжай на спину!»
Берке сквозь пропасть и утёс,
Сквозь бури, снежную стремнину,
На крыльях всадника понёс...

***

Долины, реки замелькали,
Покрыты льдом и снежурой...
Лучи снега переплавляли,
Неслись потоки с гор долой...

Над этим миром первозданным
Орлу был путь известен, прост!
К болотам хмурым и туманным
Он быстро витязя донёс!

С орлом простившись, Поток едет
Туда, где близок край земли.
Тут солнце еле-еле светит,
Вполнеба радуга вдали!

Среди озёр наш витязь бродит...
Найдёт то скит, то труп, то гроб...
Вдруг старца древнего находит.
От старца жуткий бьёт озноб:

Седой и сморщенный, как мёртвый,
Зловеще варит на огне,
Распространяя запах спёртый,
Отвар из трав в большом котле!

Вокруг сплошь кости человечьи,
Могилы, сколько хватит глаз!
Как будто поле страшной сечи
И смерть гуляла здесь не раз!

Над старцем реет сокол чёрный,
К котлу со стеблями летит...
Толчёт коренья кот учёный,
А старец заговор творит:

«Покинь, кручина, мглу сырую.
Лети всевластно над Землёй.
Неси повсюду немощь злую,
Владей людьми и их судьбой!

Сквозь очи ты войди людские,
Проникни в сердце чёрным злом!
И мысли добрые любые,
Сотри совсем, убей в любом!

Но если встретишь свет, то прячься!
Есть люди, в коих бог живёт!
Ты притворись, согнись, поплачься.
И, может статься, пронесёт!

Хоть мало этих просветлённых,
Их никому не одолеть!
Тебе подавно, зачумлённой!
Их избегает даже смерть!

Бери других, питайся ими!
Тебе сойдут и стар, и млад!
И будут все они твоими —
Царить в их душах стенет мрак!»

Вот старец витязя приметил:
«Что ты забыл здесь, богатырь?
Что ищешь ты на белом свете —
Сокровищ, камень Алатырь?»

«Нужна мне дева-лебедица!
Ты должен про неё всё знать, —
Ответил витязь. — Где гнездится
И как её мне замуж взять!»

«Такой не ведаю!» — ответил
Колдун, глазами зло блеснул.
Тотчас же витязь заприметил,
Как лебедь вдруг крылом плеснул!

Из-за листвы раздался клёкот...
Сказал тут Михаил: «Старик,
Тебя за ложь убить здесь могут!» —
И меч свой вынул в тот же миг.

Но над землёй колдун поднялся,
Руками быстро замахал,
Как будто сильно испугался.
И примирительно сказал:

«Здесь только дочь моя Марьяна!
И если в дом сейчас войдёшь,
Красу и разум без изъяна,
И совершенство там найдёшь!

Дом невелик, но ты отыщешь.
Найдёшь её наверняка!
Ступай и стань воронам пищей!
Иди, коль жизнь не дорога!»

Тут только витязь замечает
Дом, что по крышу в землю врыт.
С коня не мешкая слезает,
Заходит... Девица сидит!

Она во сне ему являлась,
Летала в радужном дыму,
Смеялась тихо, улыбалась
И удалялась прочь во тьму...

Рад и не рад уже наш Поток
Несчастья чуя впереди...
Сказал он ей, смущён и кроток,
Уняв томление в груди:

«Ты мне милее всех на свете!
Я сто земель к тебе прошёл!
Будь мне женой, Марьяна-лебедь!
У нас всё будет хорошо!»

Глядит Марьяна: он пригожий.
Высок и статен, ловок, лих...
На лето красное похожий,
Их край не видывал таких!

Марьяна звонко засмеялась.
Очаг потух и вспыхнул вновь,
И в доме всё заколыхалось,
Сочиться сверху стала кровь!

Сказала дева: «Если хочешь
Меня навеки в жёны взять,
Три долгих дня, три долгих ночи
Тебя я буду здесь пытать!

Не стерпишь всё, тогда погибнешь!»
«Согласен! — Поток ей кивнул. —
Помоюсь, высплюсь, после кликнешь!» 
Марьяна двинулась к окну.

Лебедкой белой обратилась.
И грациозна, и тонка...
Взлетела, в небе закружилась
И унеслась за облака!

Стал Поток ждать и думать думу...
Что он, крещёный, тут забыл?
Марьяна — нечисть! Может, сдуру
Её он страстно возлюбил?

Как ведьму в Киеве покажет?
И что на это всё потом
Митрополит Леонтий скажет,
Как согласится с колдовством?

Народ дойдёт до самосуда!
Лишь князь с дружиной защитит...
И то до времени, покуда
Она опять не согрешит!
 
Решил наш витязь — непременно
Марьяну он добру вернёт!
Спасёт от нечисти и плена!
Быть посему! К мечте — вперёд!..

За повседневными делами
Проходит день и ночь. К утру
Дом содрогается. Сенями
Ползёт чудовище к нему!

Из шерсти дым, из пасти пламя,
Шесть ног, огромные клыки!
Сверкает злобными глазами,
Вокруг летают угольки!

Тут Михаил копьё бросает!
Копьё сгорает на лету...
Меч-кладенец не помогает,
В огне уже невмоготу...

Тогда герой перекрестился,
Веревку длинную достал
Из торбы... С жизнью распростился
И посреди пожара встал!

Петлю на чудище накинул,
На шее зверя закрутил!
Как рысь вскочил ему на спину!
Держал, пока не задушил!..

Потом был день, тянулся нудно...
Дымились крыша и полы...
Прошла и ночь... И вновь под утро
Вдруг задрожали все углы!

Всё затряслось под небосводом!
Заря в полнеба занялась!
И перед домом, перед входом,
Возник шар огненный, искрясь!

К пожару-шару Поток вышел...
Кольчуга жаром тело жгла!
Марьяны голос он услышал:
«Всё, витязь, смерть твоя пришла!»

Отбросил Поток раскалённый,
Горящий, как солома, щит...
Догадкой дерзкой окрылённый,
Залез в суму, где круг лежит!

Взял и наставил круг зеркальный
На шар! Сверкали искры в нём!
И от поверхности сусальной
Шар распалился сам огнём

И рухнул вдруг костром огромным,
Проделав яму глубоко!
Пылал в земле он неуёмно
Покуда солнце не взошло...

Потом весь день лежал недвижно
На пепелище Михаил...
Ему всё было видно, слышно,
Но не моргал, не говорил...

Был будто мёртв, пока землица
Не остудилась до того,
Что смог он встать, воды напиться,
Забыв уже про сватовство!

Едва пришёл в себя, как вскоре,
Под вечер в доме, на дворе
Восстала нечисть на просторе!
Толпа! Упырь на упыре!

Крылами била, голосила!
Вал из чудовищ подступал
К чулану, где почти без силы 
Герой ужасной смерти ждал!

Когда клыки в слюне и когти
Уж дотянулись до лица,
Ревя, влетел в горящем дёгте
Крылатый змей с башкою пса!

Тут Михаил перекрестился,
Перо из торбы положил
Себе на темя... Растворился.
Невидим стал, как и не был!

Лишившись жертвы, нечисть выла,
Друг с другом билась сгоряча!
Когда взошло в заре Ярило,
Исчезла в огненных лучах!

Остался след клыков, копытца,
Частицы шерсти и когтей...
Тут Михаил пошёл умыться
И ждать любых других гостей...

И вот Марьяна появилась,
Вся красотой озарена!
Парчой, каменьями искрилась
Одежда, раззолочена!

Хотя была она печальна,
Всё в доме оживилось вдруг!
Припевы песен величальных
Запели девицы вокруг!

Пошли широким хороводом...
Марьяна, голосом звеня,
Сказала: «Одолел невзгоды
И струи жаркого огня,

Ужасной нечисти нападки!
Тебе готова стать женой!
Но жизни разные порядки
Разнят нас! Веры я другой!»

Вскричал жених: «Ты в Киев–граде
Во церкви будешь крещена!
Потом в невестином наряде
В чертог мой будешь введена!»

Марьяна синими очами
В его глаза змеёй глядит...
Подёрнув белыми плечами,
Ему негромко говорит:

«Мне поклянись, воитель вольный,
Коль первый кто из нас умрёт,
Второй в могилу добровольно
Без отпевания сойдёт!»

Жених от слов ужасных вздрогнул.
Стал думу думать Михаил...
Бродил по лесу долго... Мокнул
В дожде заплакавшем... Решил:

«Дам клятву! Дальше будь что будет!
Ты собирайся в трудный путь!
Длинна дорога, ветер студит,
Нам нужно крепко отдохнуть!»

«Езжай как хочешь в Киев-город,
А я по небу полечу, —
Сказала дева. — Через горы
В седле трястись я не хочу!»

Заполнив дом златою пылью,
Вокруг вихрь блёсток закружил.
Колдунья, обретя крылья,
Предстала лебедем большим.

Всплеснув крылами, устремилась
Стрелою белой в облака
И в точку быстро превратилась.
Исчезла будто навсегда...

В дорогу долго собирался,
Готовил сбрую Михаил.
Сил богатырских набирался.
Кольчугу, стрелы, лук чинил.

Лишь конь окреп овсом отборным,
Водой напился ключевой,
Простился Поток с тестем гордым
И в путь отправился домой!

Он шёл разведанной дорогой,
Путём спасённых им зверей.
И звери стали вновь подмогой
В пути его за даль морей.

Приметы виделись повсюду.
И на родной уж стороне
Ему дивились, словно чуду,
Живым завидевши в седле...


***

Шёл снег, на крыльях снегопада
Неспешно двигалась зима,
Когда к воротам Киев-града
Дорога вывела сама...

Его встречать Владимир вышел,
Богатыри и их родня.
И пир большой, шумлив и пышен,
В палатах князя шёл три дня!

Там Михаил друзьям поведал 
Каким его был долгим путь.
Про то, каким подвергся бедам,
И про страну, где правит жуть.

Не скрыл невестиных условий.
Сказал про клятву на года:
«Сойти с умершим в доброй воле
Живым в могилу навсегда»...

Богатыри, ушам не веря,
Переспросили... В тот же миг
Сквозь смех, звук бубна и свирели
Раздался громкий птичий крик.

Разбив окно, роняя перья
С огромных крыльев, лёд и снег,
Ожившим страхом суеверья,
Влетела птица-человек!

Об пол ударилась, и мигом
В ярчайшей вспышке и огне
Возникла девица из бликов
В каменьях, злате, янтаре!

Пир стих, и долго все молчали,
Лишь чудо видя впереди:
Глаза красавицы в печали
И косы-реки на груди...

«Иль мне не рад, жених мой Поток?!
Иль я до срока добралась?!
Спросила дева. — Нынче кроток,
А раньше вёл себя как князь!»

Владимир встал, бояре встали,
Пустили Потока вперёд.
До края чаши наливали...
К дворцу стекаться стал народ...

Под колокольный звон и пенье
Невесту в горницу ввели.
И девы с трепетным волненьем
Её в наряды облекли.

Толпу людей пройдя как лодка,
Вошла Марьяна в светлый храм.
Вплыла как белая лебёдка 
Чтобы принять крещенье там.

Народ свистел, кричал, чтоб гнали
Их храма и из града прочь!   
Попы и сами не желали
Крестить, венчать бесову дочь!

Её заставили поклясться
Отцом, что бросит колдовство,
И что не будет появляться
Как бесовское естество!

Клялась Марьяна, и Леонтий
Крестить, венчаться разрешил.
Сказал он молодым: «Пойдёмте!»
И сам в притвор их проводил... 

Всё будто ладно... Только свечи
Погасли разом в храме вдруг
И голоса нечеловечьи
Запели песнь холодных вьюг!

Кресты погнулись, словно зубом
К ним прикоснулся лютый зверь!
Жених с невестой друг за другом
Бредут, с трудом нащупав дверь!

Молодожёны вышли. Горсти
Пшена на них под песни, крик!
На двор уже съезжались гости
Со всех земель в тот славный миг,

Когда, блестя кольчугой новой,
В плаще пурпурном, на коне
Встречал их Поток... Всё готово
К весёлой свадьбе и зиме!

Венчались пышно! Киев-город
Три дня без устали гулял!
И тот кто стар, и тот, кто молод,
Как мог и пил, и танцевал!

Бои кулачные там были,
Качели, сани и снежки!
Шесты и скачки не забыли
Под бубны, гусли и рожки!..

ПЕСНЬ ВТОРАЯ

Возвращение колдовства. Военные походы. Смерть Марьяны. Горе Потока. Добровольное заточение в могилу. Битва с нечистью. Воскрешение из мёртвых. Бегство Марьяны с заморским царевичем.

Прошло три месяца, как Поток
С Марьяной свадьбу отыграл,
Крыльцо палат и кузнь решёток
Венками пышно увенчал.

Сам князь Владимир посажёным
Отцом на этой свадьбе был.
Гулял неделю ублажённо
Весь Киев-город, ел да пил...

Зажили будто бы счастливо.
Но вскоре стал народ шептать,
Что в доме новобрачных диво
И тени стали там летать.

То черти в трубы опускались,
Водила нечисть хоровод,
То птицы в небе превращались
Над крышей их то в снег, то в лёд

Когда везде сияло солнце,
Апрель теплом всех услаждал...
Лучины жгли у них в оконце,
Как будто кто-то колдовал...

В своей жене души не чая,
Уж ничего не замечая,
Считать дни Поток перестал —
Свои мечты осуществлял!

Однажды князь Владимир в зиму
Велел ему идти в поход
С дружиной малой к побратиму,
Там защитить лесной народ.

От берендеевых набегов
Спасти союзные края —
Прогнать поганых печенегов
За горы, синие моря!

А тех, кто хочет лучшей доли,
В Христову веру обращать!
Согласны те иль против воли,
Но лучше — словом убеждать!

Печально Поток собирался...
Под утро, ярый, на коне,
С женой-красавицей прощался.
Заря алела на броне...

Вот Михаил удалый, статный
Перед крыльцом своим стоит.
Марьяна в ярко-красном платье
Ему тихонько говорит:

«Пришла пора нам расставаться...
Как солнца луч не запасти,
Любимым не налюбоваться!
Ты осторожен будь в пути!

А я подмогой верной стану.
Возьми с собой моё кольцо!
Оно, когда получишь рану,
Покажет мне твоё лицо!

Расскажет правду — где ты, милый!
Так по кольцу тебя найду!
А коль умрёшь, найду могилу
Твою, и в ней я смерть приму!

Когда же камень потемнеет
В твоём кольце, то знай тогда:
Моё здесь тело холодеет!
Я без тебя здесь умерла!

Всё соверши по уговору!»
Кольцо Марьяна подаёт.
Оно приковывает взоры,
Огнём сияет, руку жжёт!

Само на палец наползает...
А в камне звёздный хоровод,
И целый мир там обитает
Зверей и птиц, земель и вод!

Расцеловались... Заблестела
В ресницах Потока слеза...
Слезу ладонью скрыл умело,
Запомнил свет её лица...

Глядел в глаза её... Вот звуки
Рогов трубящих разнеслись!
Марьяна, вскинув крылья-руки,
Вскричала звонко: «Возвратись!»

Помчались отроки лихие
К воротам. Снег из-под копыт...
Богатыри все удалые
И каждый чем-то знаменит!

Крошились лёд и комья снега,
Кричали люди: «Михаил!
Мы молим, чтобы печенега
Ты обязательно разбил!»

Добрыня с князем провожали,
Град Киев бил в колокола!
На камнях древние скрижали
Остерегали всех от зла...

***

По землям, дремлющим под снегом,
Среди лесов, озёр, болот,
По накрепко замёрзшим рекам
Дружина двигалась вперёд...

Древлянин, ведавший дорогу,
Стал постепенно примечать,
Что наст держать стал лучше ногу,
А лёд болотный не сломать.

Пусть конь под витязем тяжёлым
Влетит на всем скаку на лёд,
Не затрещит он под напором!
Как мост теперь вся топь болот!

Нигде не встретили измора —
Ни снегопадов, ни ветров!
Дружина, путь проделав скоро,
Напала ночью на врагов!

В начале этой страшной сечи
Поднялись ветер и пурга,
Слепя глаза, врагу навстречу,
И одолела рать врага!

Сам хан Кайнар хотел сразиться,
И Поток долго бился с ним —
Летал по полю словно птица,
Разил, как бог, копьём своим!

Хан отступил, изранен страшно!
И гнался Поток по пятам!
Загнал туда, где степь овражна,
И зарубил Кайнара там!

Пришла великая победа!
А Поток и во сне грустит...
Вдруг просыпается от бреда —
Кольцо-подарок не блестит,

Жжёт нестерпимо кожу пальца!
И бродит витязь меж костров,
Далёк от трапезы и танца,
И вдаль глядит поверх голов...

То гриву конскую оправит,
То, опершись на деревцо,
Молчит весь день в седой дубраве,
То о рукав потрёт кольцо...

Добрыня шлёт гонца с вестями:
«Война с варяжскими гостями!»
На Белоозеро идти —
Туда две сотни вёрст пути!

В поход дружинники собрались,
С лесным народом попрощались.
Судьбу не в силах превозмочь,
На север выступили в ночь.

Идут два дня... Идут и третий...
По чащам тёмным путь лежит...
Здесь птаху Поток заприметил;
Недобро чёрный глаз блестит!

Слетает птица и щебечет,
Сама к нему в ладонь идёт
И сесть пытается на плечи!
По-человечески речёт:

«Когда жена твоя вернулась
Домой с торгового двора,
Заснув, под утро не проснулась!
Марьяна-лебедь умерла!»

Но Михаил не верит птице,
Как будто это сон дурной!
Пичугу гонит! Та кружится,
Кричит вовсю над головой!

И вот с предчувствием недобрым
Снимает варежку с руки
И видит, что углю подобно
Кольцо — в нём чёрные круги!

На камне, где картины плыли,
Фигуры птиц, глубинных вод,
Теперь лишь слой из чёрной пыли!
Похоже, что гонец не лжёт!

И Михаил Илью оставил
Поход дружины направлять.
Сам в Киев-град коня направил,
Чтоб клятву страшную сдержать...

Не подобру, не восвояси,
Закончил Поток свой поход!
Не побоялся гнева князя,
За то, что внёс в войну разброд!


***

И мчался Поток нощно, денно
С отрядом стражи молодой.
Опередил бы птиц, наверно.
Вернулся в Киев в день седьмой.

Вбежал в свой дом — Марьяны нету,
Везде закрыты зеркала!
Спустился в погреб как по следу
По белым перьям из крыла...

Марьяна в погребе морозном;
На коже иней, лёд зрачков,
Под покрывалом, будто слёзном,
Из крупных белых жемчугов...

Поцеловал её ладони,
Чело, холодные уста.
Заплакал и зашёлся в стоне,
И скорбь его была чиста!

Владимир в княжеских палатах
Уж Михаила ожидал
Среди бояр, купцов богатых.
Обнял князь Потока, сказал:

«Мы о победе славной знаем
И о беде твоей скорбим!
Уж день восьмой мы ожидаем —
Жену твою во льду храним!»

Вокруг сочувственные лица...
Хотел он пить и сел за стол.
Пил. Из ковша плеснул водицу
Неловко на дощатый пол...

Сказал: «Мне очень тяжко, други!
За всё я вас благодарю!
С женой не вынести разлуки,
Уж ненавижу жизнь свою!

И клятву выполнить обязан,
Что раньше я Марьяне дал!
И даже в смерти с нею связан!
А ведь так счастья в жизни ждал!»

Сказал Владимир: «Нам поведай
Про тайну и раскрой обет!»
И Поток, щурясь как от света,
Хоть тень была, сказал в ответ:

«Та клятва очень уж крамольна!
Кто первый вдруг из нас умрёт,
Второй в могилу добровольно
Без отпевания сойдёт!»

Добрыня стукнул стол рукою:
«Ты ведь крещёный, братец мой!
Как клятву ты, Господь с тобою,
Мог дать язычнице глухой?

Она — дремучая колдунья!
Наверно, вечно может жить —
В лихую пору полнолунья
Презлые каверзы вершить!?

Она, назначив клятву эту,
Скоропостижно умерла
На взлёте счастья и расцвета! 
Я чую сердцем козни зла!»

Все зашумели в крике спора,
Вскочили враз из-за столов!
Кто за, кто против уговора,
К таким обрядам не готов!

Но Михаил перекрестился,
Поцеловал своё кольцо.
Встал, людям низко поклонился,
И поднял бледное лицо:

«Что оговорено   свершится!
Мне слов назад не возвратить!
Пойду в могилу с Лебедице,
Прошу мне в этом пособить!

Коль ангел трепетный Марьяна,
Мой долг от зла её спасти!
А если нечисть — буду рьяно
Назад к Христу её вести!
 
Питье и пищу на три года,
Лампаду с маслом для огня,
Перину, стол, скамью, колоду —
Вот что возьму в могилу я!

Где сухо, нет в земле водицы,
Могилу надо откопать,
Чтоб сразу ей не обвалиться...
И глубоко, чтоб в рост стоять!

Пусть стены выстроят из брёвен,
Из досок пол и потолок.
Проколют землю с полом вровень,
Чтоб я дышать в могиле смог!»

Ответил князь: «Мы всё исполним!
Но чтоб за мёртвою женой
Шёл муж крещёный, не припомним!
В могилу чтобы шёл живой!

Совсем не так у предков было
Языческих, и неспроста!
Я помню, как происходила
Обряда горького страда!

Лежал умерший в домовине
Большой без окон и дверей.
Холм выбирали. На вершине
Клеть воздвигали из ветвей...

Из брёвен пол слагали, крышу
И стены с дверью и окном.
Там щели делали, где дышит
Потом бушующий огонь.

Во клеть затем еду носили,
Питьё, любимого коня
И злато-серебро, и с ними
Меч клался, щит, шелом, броня...

Вокруг холма слагали краду
Из сучьев, хвороста, ветвей.
На земляном валу три кряду
Воротин оставляли в ней.

Затем усопшего вносили
На холм, в его последний дом.
Волхвы слова произносили
И девы плакали о нём!

Потом в ограде убивали
Его любимых верных слуг...
С конём и снедью рядом клали
Напротив от него в углу.

А под конец жену иль деву
Вели в его посмертный храм.
Её безропотному чреву
Передавали семя там.

Вином поили, одевали.
А после бабы-колдуны
Её в могиле убивали
И поджигали все копны.

Горел весь холм костром огромным.
Гудел и в небо улетал...
Огонь с достойнейшим покойным
На небесах Перун встречал!

Затем уголья засыпали.
Справляли тризну восемь дней.
Меч прогоревший сверху клали,
Убитых пленных и коней...

Таков итог тех суеверий!»
Молчали гости за столом...
Владимир встал, прошёл до двери:
«Не назову обряд сей злом!

Что говорить?! Мы некрасиво
Теперь хороним — без огня!
Ты, Михаил, задумал диво,
Богов языческих дразня!

Самоубийством без возврата
Решишься душу погубить?
Не для крещёного собрата
Живым в могилу уходить!

Не делай этого, друг милый!
Женись опять! Будь меж людей!
Коль есть в тебе немного силы,
Забудь Марьяну поскорей!»

Но Поток лишь молчит упрямо,
Встав на колено и склонясь.
Что хочет он — сказал он прямо!
И наконец решился князь:

«Творил благое Божьей церкви
Мечом и словом ты не раз!
За то позволим страшной жертве
Твоей свершиться в скорбный час!»

***

Там, где взметнулся холм высоко,
Кострами землю отогрев,
Отрыли ямищу глубоко.
Сложили пол из целых древ.

Досками стены укрепили
И перекрыли всё бревном.
А сверху землю навалили.
Холм снова сделали холмом.

Притом оставили над входом
Одну для воздуха дыру.
Свезли в могилу хлеб и воду,
Мёд, сало, прочую еду.

Втащили внутрь и стол, и лавки,
Лампаду, факелы, дрова.
Так приготовились к отправке
В страну загробного вдовства...

В день обговоренный в палату
Добрыня к Потоку вошёл,
Как будто брат, пришедший к брату.
Его в унынии нашёл...

Спросил: «Готов ли добровольно
Ты погребение принять?
Просторы вольные, град стольный
На мир подземный променять?»

Ответил Поток: «В этом мире
Устал я жить, и всё как ночь!
Уже не волен и бессилен
Свою судьбу я превозмочь!

Мне так назначено любовью
И предначертано судьбой:
Наперекор всему злословью
Идти в могилу за женой!»

«Пусть так! — Добрыня отвечает. —
Чар колдовских не одолеть!
Но и без чар любой страдает
И от потери ищет смерть,

Когда уходит друг любимый
В мир райский или же иной!
Другой на смерть идёт счастливый,
Но тут ключ в силе колдовской!

Кто наперёд колдунью знает?
Вдруг станет гроб твой западнёй,
Где измываться нечисть станет
Над христианскою душой?

Вдруг в погребении ужасном
С тобой Марьяна не честна!?
Мой друг, мне кажется, напрасно
Она во храме крещена!

Она мертвец живой и вечный!
И злодеяния её,
И козни злобы бесконечны!
Поверь в предчувствие моё!»

«Не стану нечисти бояться! –
Ответил витязь удалой. –
Мне приходилось с ней сражаться!»
Кивнул Добрыня: «Бог с тобой!

Я до крещения знал Веды.
В походах часто волхвовал!
Так получал на всё ответы!
Чего я только не узнал!..

Возьми кузнечные ты клещи,
Да полный ковш святой воды!
Тебе помогут эти вещи!
Про то поведали мне сны!»

Потом в молчании высоком
Они с крыльца сошли в народ
С утра собравшийся у входа,
И шёл промеж него разброд.

Шум смолк, и Поток, вскинув руки,
С волненьем крикнул в тишину:
«Иду на подвиг и на муки —
Хочу спасти от зла жену!»

Народу, вроде, полегчало —
Теперь совсем другой подход!
Смиренно, ладно, величаво
Все скорбный начали поход...

Сперва церковники с крестами
И византийским пеньем шли.
Затем с Марьяной мёртвой сани
По снегу белому везли...

За ней шёл Поток и Добрыня.
Весь Киев-град и стар, и мал,
Дружина князя перед ними.
Живых мир мёртвых провожал...

Взойдя на гору, распрощался
С конём любимым Михаил.
Он с каждым витязем обнялся
И к людям слово обратил:

Ко всем крещёным, некрещёным,
В попам, волхвам, рабам, гостям,
И к должникам своим прощённым,
К своим завистникам, врагам...

Благодарил, просил прощенья,
Желал в любви и с Богом жить!
Но не простил его священник,
А бабы принялись блажить...

Внесли в могилу Марьи тело.
Вошёл и Поток вместе с ним.
Тут солнце в тучи улетело
И страх настал неизъясним.

Ударил колокол печально...
Расстрига ладан воскурил...
Добрыня песнь запел прощально,
Вход узкий камнем завалил...

Запели люди песни... После
Поочерёдно каждый брал
Земли заиндевевшей горсти
И камень входа осыпал:

«Прощай же, витязь, спи спокойно!»
«Прощай, любимец всех богов!»
«Венец приняв свой добровольно,
Спи, победитель степняков!»

Как только свет померк последний,
Настала тишь, печаль и тьма.
Лучина высветила бледный
Марьяны лик и край стола.

Тулуп на лавку витязь кинул.
Меч снял, кольчугу, лёг на спину.
Во тьме кромешной глаз сомкнул.
Спать не хотелось, но уснул.

***

Сгустился воздух... Задохнулся
Огонь на кончике щепы...
Тут Поток в сотый раз очнулся,
И стал всё видеть глаз среди тьмы...

Пол, потолок увидел, стены,
Марьяну-лебедь в жемчугах
В углу, в гробу заиндевелом.
Припасы бренные в углах...

Вставал, ходил, опять ложился,
И вечность вязкая текла.
Вдруг пол чуть-чуть зашевелился,
И пол, и гроб и край стола!

Сползла серебряная чаша,
Упала! Звон! Подземный гул
Глухой послышался тотчас же!
Земля осыпалась в углу!

Раздались брёвна, и в могилу
Проникла змиева глава!
Пасть преогромную раскрыла!
Зажглись зелёные глаза!

Шипя, выстреливалось жало,
Горючей брызгая слюной!
Железом тело скрежетало,
Змеилось следом за главой!

Вот туша змея в пол-обхвата
Сложилась кольцами на пол...
Змей трёхголовый рёк: «Услада —
Живой мертвец ко мне сошёл!

Отдай мне душу! Я за это
Тебя введу в подземный мир!
Бессмертным до кончины света
Войдёшь на пышный, буйный пир!

Всё, что мечталось в жизни прошлой,
Тебя там будет окружать!
А коль пресытишься, не сложно
В мир будет верхний попадать!

Творить там сможешь что угодно
Средь беззащитных бренных тел!
Я усыплю тебя безбольно!
Возьму к себе — вот твой удел!»

Три головы змеи всё ближе!
У Михаила за спиной,
Пока не видит он, не слышит,
Марьяна крутит головой!

Глаза открыла, затаилась,
Взор устремила ледяной...
А тело змеево струилось...
Тут богатырь сказал: «Постой!

Куда теперь нам торопиться?
Давай-ка мы поговорим!
Дай мне воды сперва напиться!
Потом пробей клыком своим!»

Взял в руки ковш святой водицы,
Покашлял, словно бы першит,
И долго пил, не чтоб напиться,
А вспомнить, где же меч лежит!

И Поток тихо отступает
Туда, где меч лежит в углу...
Хватает меч и поднимает,
И бьёт змеиную главу!

Шипит змей, вьётся, не даётся!
От чешуи искра летит!
Вот-вот вкруг витязя совьётся,
Проглотит иль клыком пронзит!

И Михаил за клещи взялся,
Те, что Добрыня положил.
Со всею силушкой собрался,
За шею змея ухватил!

Сдавил и жал, что было мочи,
Держал клещами смерть саму!
А змей всё бьётся и клокочет,
В огне могила и в дыму!

Но Михаил не отступает,
Хоть змею битва нипочём!
Он клещи к полу прижимает
И рубит головы мечом!

Ударил, что хватило силы,
И панцирь взял, да и пробил!
Вот так, поднявшись средь могилы,
Он змею головы срубил!

Уже дышать в могиле нечем!
Протяжный стон из бледных уст
Исторг наш витязь после сечи
И так упал на пол без чувств...

Взывая к змею сладострастно,
Марьяна медленно встаёт!
Неподражаемо прекрасна
Над мёртвым змеем слёзы льёт:

«Почто покинул, змей мой милый!
Горюю по тебе, грущу!
Пустой мир без тебя — постылый!
Всем за тебя я отомщу!»

***

Немало времени минуло...
Жар разошёлся под землёй...
Прохладным воздухом подуло...
Очнулся Поток! Встал — живой!

Среди разгрома он умылся.
Ещё кружилась голова.
Он мёдом с хлебом подкрепился.
Глядит: Марьяна не мертва!

Лежит во сторону другую
От входа! Сбились жемчуга!
На шее белой кровь и уголь,
Кровь на руках и на ногах!

К жене он бросился. Дыханьем
Её пытался отогреть
И оживить своим желаньем
Здесь, где боролись жизнь и смерть!

Наш витязь ковш с водой святою
Среди разгрома отыскал.
Жену обрызгал той водою
И чудо света увидал!

Марьяна дёрнулась и встала!
Сказала: «Здравствуй, милый мой! —
Затем добавила устало:
Пойдём теперь скорей домой!»

К ней Поток бросился и обнял,
От счастья словно зачумлён!
Но ничего ещё не понял,
И льда в глазах не видит он!

Стучаться стал, кричать и биться —
Авось его услышат вдруг!
И вот в счастливую седмицу
Ему ответили на стук!

В дыре мелькнул лучины пламень,
Снаружи принялись копать!
Прочь откатили круглый камень
И дали солнцу проникать!

Из ямы проклятой, ослепший
от солнце, вышел Михаил!
Вдыхал блаженно воздух вешний.
Людей вокруг благодарил!

Все закричали: «Чудо света!»,
Услышав Потока рассказ.
Марьяна вышла: «Правда это!»
И чувств лишилась в тот же час.

Разгул всеобщего веселья:
Смех, песни, пляс по-шутовски!
Затем изрубленного змея
К народу вынесли куски!

Вернулись с вестью в город Киев.
Разлился звон колоколов!
Несли на пиках панцирь змиев
И части трёх его голов!

Встречать их вышел князь Владимир.
Бочонки крепкого вина
Народу выставил! Все пили,
Пока не выпили до дна!

Один Добрыня всё не весел...
Не верил он в конец злодейств!
Ждал от колдуньи злых кудесей,
Возврата мрачных чародейств...

***

Утихло всё... Мир... Благость... Вскоре
Несчастье — вороги грядут!
Как волки рыщут на просторе —
По льду, снегам сюда идут!

Князь собирается в дорогу,
Зовёт дружину, воевод...
Берёт охочих на подмогу,
Готовит всех в большой поход...

Он рвётся в бой неудержимо
И с ним двенадцать сыновей.
И вот бояре и дружина
Садятся разом на коней!

Владимир в граде оставляет
Добрыню, Потока, других.
Им управление вверяет
В делах торговых, городских...

...Умело правили, без злости,
И наслаждались бытием,
Когда с большим обозом гости
Вошли в ворота светлым днём...

Привёл их царь земель далёких 
Иван Окульевич — купец,
Богат, поддерживал убогих,
На гуслях звончатых игрец...

И вот на торжище весёлом
Иван Окульевич гулял
И неожиданно в торговом
Ряду Марьяну увидал!

Прожгла улыбкой молодица
Царю заморскому весь ум!
Он ищет встреч, в любви томится,
Сам безнадёжен и угрюм!

Когда Добрыня был в отъезде,
А славный Поток крепко спал,
Иван в окно пролез без чести,
Марьяну в горнице застал!

Сказал: «Неведомая сила
Меня в чертог твой завела!
Краса твоя меня пленила —
Жизнь без тебя теперь тускла!

Люблю! Дай только наглядеться,
Затем уйду навеки прочь!
Я сохраню твой образ в сердце   
И назову Марьяной дочь!

Чтоб имя это постоянно
Напоминало о тебе,
О совершенстве без изъяна —
Моей несбывшейся мечте!»

Марьяна молча улыбалась,
Как будто женщина ничья...
Прикрылась локтем, засмеялась
Как звон хрустального ручья...

Пошла вдоль стен в прекрасном танце
И изгибала стройный стан...
И страсть вскипела в чужестранце,
Вскружила мыслей ураган!

Сказала с нежностью во взоре
Марьяна: «Царь мой, ты мне люб!
Спаси меня, вези за море —
Мне вольной жизни нету тут!

Здесь хлев! Мужицкая столица!
И тяжко в Киеве мне жить!
Хочу с тобой я удалиться.
Жизнь, ложе, счастье разделить!»

Тут нож Марьяна вынимает
Из рукава, взмахнув рукой!
Затем царю нож предлагает,
Куда-то манит за собой!

Иван Окульевич смутился,
Но чары Лебеди крепки!
Марьяне низко поклонился
И взял нож из её руки...

...Они к дверям большого зала
Пришли в дрожании лучин...
Вчера здесь дворня пировала,
А нынче Поток спал один...

Спал во хмелю он без тревоги.
Марьяна, будто в баловство,
Связала очень быстро ноги
И руки мужа своего!

Ивану ласково сказала:
«Вот кто устроил мне тюрьму!
Убей его!» — и указала
Рукой на спящего ему.

Ножом послушно замахнулся
Иван, но сразу отступил!
Марьяна смотрит... Он запнулся,
Но твёрдо ей проговорил:

«Я не могу вот так жестоко
Хмельного, спящего убить!
Желаешь, Потока я мог бы
На поединке победить!»

Марьяна сильно разозлилась!
Но делать нечего — пошла...
В дверях она остановилась,
Прекраснолика и стройна:

«Мой царь, торговых дел ценитель,
Возьмём казну их поскорей!
Бежим подальше, мой спаситель,
Пока не заперли дверей!»

И прочь из дремлющих чертогов
Они сбежали, торопясь!
Не преградил никто дороги:
Ни стража грозная, ни князь!

Совсем из Киева исчезли,
Как будто по небу, легко!
А может, чащами пролезли —
Про то не ведает никто!

ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ

Решение судьбы и смерть колдуньи. Разгром иноземной столицы. Убийство заморского царевича. Новая свадьба Потока.

Когда Добрыня возвратился,
Несчастным Потока застал.
От горя витязь прослезился
И о побеге рассказал.

«Ждал от неё давно напасти! —
Ему Добрыня отвечал. —
Но над тобой я был не властен,
Хоть нелады я примечал!

В том погребении ужасном
Была Марьяна не честна!
И повторю я, что напрасно
Она во храме крещена!

Она мертвец живой и вечный.
И злодеяния её,
И козни злобы бесконечны!
Сбылось предчувствие моё!

Ты не езжай за нею следом!
Тоску-кручинушку бросай
И не ищи жену по свету,
О счастье с ней не помышляй!

Она тебя убьёт, отравит!
Иль ты не хочешь больше жить?
Мы не хотим тебя оставить
И не решимся отпустить!

Припомни ты Анастасию —
К ней даже сватов засылал!
Мы все её превозносили,
И сам ты страстью к ней пылал!

Живёт привольно за Онегой —
Богат там край, велик народ!
Ты больше от судьбы не бегай,
Продолжи с ней свой славный род!»

Советов Поток и не слышит...
В глазах видение стоит:
Марьяны тело страстью дышит,
Губами сладкими манит!

Стал пить он много вин заморских,
С дев не сводил горящий взор
В разгуле удовольствий плотских,
Забыть пытался свой позор.

Марьяна в снах его царила,
Золотовласа и стройна...
Любовью страстною дарила —
Поила счастьем допьяна...

Но чахнет витязь и страдает —
Не может память превозмочь!
Любовь его не покидает!
Он просит витязей помочь!

Богатыри же отвечали:
«В походе ратном, битве злой
Разделим мы твои печали,
Но не твои дела с женой!

Мы в подозрении великом —
Марьяна христианству враг!
Хотя она прекрасна ликом,
Тебе не пара, если так!

Украла деньги без испуга,
Ремнём опутала во сне!
Любовь твоя — лишь зло и мука —
Обман на чёрном колдовстве!»

Так Михаилу отвечали!
Он вновь один коня собрал...
Пока дозорные дремали,
В ночи упрямо поскакал...

***

Уж снег сошёл, земля подсохла,
Зима ослепла и оглохла.
Наш витязь странствовать устал...
Искать Марьяну перестал!

Иван Окульевич как сгинул,
Как будто мир земной покинул.
Никто про царство не слыхал,
Двоих влюблённых не видал!

Но вот однажды в день ненастный,
Невдалеке от вод морских,
Увидел витязь холм ужасный
Из черепов, костей людских!

Вокруг ни тропки, ни следочка...
Пустынно... Тьма и тишина...
Вдруг видит Поток на кусточках
Часть лебединого пера!

Поднял былинку, пух чудесный —
По телу хлад волной пошёл!
Перо его жены прелестной!
Похоже — он её нашёл!

Она, наверно, возвратится
Сюда, коль тут перо лежит!
Здесь отдыхает Лебедица
Иль чудеса свои вершит!

В овраге Поток схоронился,
Коню копыта обернул...
Не пил, не ел, не шевелился...
Три дня, три ночи не уснул...

...На день четвёртый утром ранним
Он клёкот птичий услыхал!
За тучкой в зареве багряном
Большую птицу увидал!

На холм костей она спустилась,
Восходом вся озарена!
В Марьяну-лебедь превратилась
И стала песню петь она!.. 

Мужей своих, что холм костями
Устлали, стала поминать
И с подскочившими чертями
На их останках танцевать!

То руки-крылья воздевала,
Умерших клича имена,
То слёзы-жемчуг проливала,
Как будто всем она верна!

Когда всё солнце появилось,
Заря, поблекнув, улеглась,
Марьяна в птицу обратилась,
По небу быстро понеслась!

Наш Поток следом резво скачет!
Скакал весь день! Коня загнал!
Благодаря свой удаче
Приморский город увидал!

Здесь и укрылась Лебедица!
Иван Окульевич тут царь!
Сей град торговая столица,
А вместо гальки тут — янтарь!

Наш витязь смело в град заходит,
Как будто он купец древлян.
Богатый торг внутри находит:
Шелка и бархат, и сафьян...

Крик, шум толпы многоязыкой
Хвалой торговле здесь звучит,
А море музыкой великой
Волнами мерно бьёт в гранит...

Здесь чудеса и говор странный,
Со всех земель товар лежит...
Огромный идол окаянный
На главной площади стоит!

Глазами идол зло сверкает
И говорит как человек!
Жизнь и судьбу всем предрекает;
Кому какой отпущен век!

Увидел идол Михаила.
«Умрёшь три раза!» — проревел.
Проклятье вытянуло силы,
Но витязь слабость одолел!..

Под вечер по прохладе праздной
Он главной площадью прошёл.
Затем тихонько в терем красный
Проник и в горницу вошёл.

Там перед зеркалом хрустальным
Сидит Марьяна, бровь черня,
Поёт прекрасно и печально,
Слова неспешно выводя:

«Судьба, закончи дни пустые
И отнеси в заветный край
За море, горы золотые,
Где мне начертан вечный рай!»

О нивах, реках полноводных,
И смехе детском, и любви,
О поединках благородных
Слова прекрасные текли...

К Марьяне Поток подступился!
Она от страха поднялась!
Вскричать хотел он, но смягчился,
Она слезами залилась:

«Уже не чаяла, любимый,
Тебя на свете увидать!
Я в заточении постылом
В тоске решила умирать!»

Марьяна к Потоку приникла,
Рукою белой обняла
И взглядом внутрь его проникла,
К столу тихонько повела:

«Не верь наветам, Поток славный!
Меня насильно привели
Сюда из Киева коварно
На этот жаркий край земли!

Ты забери меня отсюда,
Свободы здесь мне не видать.
С тобою счастлива я буду,
Детишек милых наживать!»

Большую чашу выставляет,
Сажает витязя за стол.
Вино в ту чашу наливает
И продолжает разговор.

Глядит влюбленными очами,
И хлеб, и чашу подаёт.
Но за елейными речами
Сама того вина не пьёт!

«Ты не тревожься — все в отъезде,
Сам царь Иван и двор его!
Мы убежим отсюда вместе,
Когда стемнеет! Пей вино!»

Наш Поток пьёт, да не пьянеет!
Вот пена у него из уст!
Всё тело быстро каменеет
И... витязь падает без чувств!

Ему погрезились походы,
Вращенье звёзд, дождь по весне,
Неистребимая свобода,
Смерть, жизнь и крылья на спине...

Везде Марьяна там царила,
Золотовласа и стройна!
Любовью страстною дарила...
Поила счастьем допьяна!

Марьяна хлопнула три раза
В ладони: «Вечных чёрных снов!
Эй, слуги! Выносите сразу
Его на поле валунов!

Там хорошенько закопайте! —
Она добавила, смеясь:
— Могилу лучше разровняйте
И возвращайтесь торопясь!»

И полуптицы-полулюди
Явились тут же во плоти!
И по Марьяниной причуде
Его во поле унесли!

Всё слуги сделали как нужно —
Зашли пор полю далеко,
Живого преданного мужа
Там закопали глубоко!

***

Закат пылал, как кровь на небе,
А облака, как след когтей,
Тянулись вдаль... Земля свидетель
Тех горьких и проклятых дней!

Очнулся Поток... Тьма сырая —
Рукой, ногой не шевельнуть!
Открыть глаза земля мешает!
Ни слова молвить, ни вздохнуть!

Он только стон исторг ужасный!
Так было горько умирать
Несчастной жертвою напрасной,
Жену проклятьем поминать!

Совсем он с жизнью распрощался,
Но звук услышал над собой!..
Как будто кто-кто там топтался...
Раздался близко волчий вой...

Над ним земля зашевелилась —
Могилу некто разрывал!
Земля комками покатилась,
И в ухо кто-то зарычал!

Открылось вдруг ночное небо!
Луна сквозь тучи смотрит слепо
И в вышине звезда горит!
А здесь — знакомый волк стоит!

Зубами волк его хватает
И из могилы вынимает!
Рычит: «Пришёл мне, витязь, срок
Вернуть за жизнь свою должок!

Меня нашёл орел огромный —
Ты спас его от смерти злой!
Узрел с высот он край укромный,
Где ты в могилу лёг живой!

Меня могучий сом по морю
Пронёс, как ветер, на спине,
Чтоб твоему помог я горю,
Как ты помог сому в волне!»

Яд разошёлся, и поднялся
На ноги Поток Михаил...
Он с волком дружески обнялся,
Как мог его благодарил...

За разговором ночь пожухла,
Рассвету стала уступать...
В права свои вступило утро
И волк собрался убегать.

Он напоследок заповедал:
«К Марьяне больше не ходить!»
И пожелал в бою победы
И до седых волос дожить...

***

Неделю Поток не уймётся —
У града шумного он вьётся,
Задумку хочет соблюсти —
Марьяну к правде привести!

Кто он такой, теперь все знают!
Он и в ворота не войдёт,
Как опознают и поймают,
И смерть он лютую найдёт!

Переоделся скоморохом:
Кафтан лоскутный, нос большой —
Шутом стал витязь выпивохам.
Пошёл слушок, что шут смешной.

Не силой — хитростью да смёткой
Теперь решил попасть к жене!
За песней, пляской искромётной
Играли шутки в певуне.

Шутом был Поток три недели
И стал кумиром бедноты.
Марьяны слуги захотели
Её отвлечь от скукоты.

Развлечься было бы неплохо —
Скучать колдунье не к лицу!
Вот и позвали скомороха
Прийти под вечер ко дворцу.

Меч под одежду Поток спрятал.
Пошёл в вертеп к своим врагам!
Накинул козью шкуру, бякал,
Плясал и пел игриво там...

Среди шутов дурных и пьяных
Волк в козьей шкуре — он смешней!
Всех обманув людей Марьяны,
Наедине остался с ней!

Она, прекраснее, чем прежде,
Сидела посреди палат
В расшитой золотом одежде.
Улыбка, ярко-синий взгляд...

«Что мне споёшь, кудесник слова?» —
Она спросила у шута.
«Спою про мужа молодого,
Кому отмщение мечта!» —

Ответил Поток. Скинул шкуру,
В кольчуге звонкой встал пред ней.
Марьяна, глядя зло и хмуро,   
Слуг призвала щелчком перстней:

«Сюда! Глазам своим не верю!
Убить воскресшего скорей!»
И полулюди-полузвери
Вползли из окон и дверей!

Не дрогнул витязь тут воскликнул:
«Мне бой за правду не тяжёл!»
Над головой меч острый вскинул,
На слуг-зверей, ярясь, пошёл!

Рубить стал дьявольскую свору!
Сначала тех, кто похрабрей!
По своему лишь приговору
Казнил кровавых упырей!

Кричал: «Не сгинут христиане
И Русь не сгинет никогда!
Вы растворитесь в океане
Из чёрной злобы навсегда!»

«Не убивай их, Поток милый! —
Марьяна в ужасе рекла. —
Люблю тебя я с прежней силой!
Я здесь под чарами была!

Скорей иди ко мне в объятья,
По-христиански всё прости!
Сорви с меня шелка да платья
И снова счастье обрети!»

Марьяна вскинула ладони,
Тянула чарами к себе!..
Но витязь в битве и погоне
Не поддавался ворожбе!

Он изрубил чертей последних,
И встал над ними — весь в крови!
Сказал: «Мне хватит семилетних,
Смертельных поисков любви!

Я не кляну тебя за горе,
Что ты мне в жизни принесла!
Что нет детей, лишь ложь и хвори,
И что в могилу привела!

В тебе краса есть, ум и чудо!
Ты всех прекрасней и милей!
Как мироздания причуда
Твой трон стоит в душе моей!

Но для тебя важней богатство
И власть над жалкими людьми!
Вся жизнь твоя как святотатство,
Расправа с Божьими детьми!

Вокруг тебя волхвы и черти,
А христианам места нет!
Твоя вина страшнее смерти,
Что отвергаешь Бога свет!

Влечёшь народ ты к преисподней
Дорогой жадности и лжи!
Но стану я рукой Господней
Как достославные мужи!»

И Михаил, как ангел, грозно
К Марьяне быстро подступил...
Пока она рыдала слёзно,
Мечом ей голову срубил!

Блеснул огонь! Взметнулись тени!
Плеснул зловонной кровью труп!
А витязь рухнул на колени
И меч упал из слабых рук...

Рыдал, стонал и горько плакал...
Так мог влюблённый лишь страдать!
Но знал, не будучи оракул,
Что нужно быстро прочь бежать...

Взял Поток факел, бросил в ткани,
Другой швырнул под свод стропил...
Там полыхнуло как в вулкане!
Ковры все маслом он облил...

Всё загорелось! Спрыгнув с крыши,
Вбежал в конюшню, взял коня...
Сквозь дым и треск погоню слыша,
Помчался прочь он от огня!

Иван Окульевич с дружиной
В воротах Потока нагнал...
Но тот, как тур неудержимый,
Всех словно тени разметал!

Ивана он одним ударом
Рассёк от шеи до седла!
И крикнул видевшим всё с жаром:
«Ему за подлые дела!»

...Сгорел весь град в костре огромном...
Держал путь витязь девять дней...
Его укрыл в краю укромном
Чухонец в хижине своей...

Он рассказал: «Места глухие!
Ещё недавно волхвовские
Отряды совершали тут...
Живёт здесь очень разный люд! 

Кумиры, проклятые всеми,
На берегах везде лежат —
Медведей рык, русалок пенье
Покой их чуткий сторожат!

Без веры, жертв они бессильны,
Напоминаемы, глухи...
Грибом, гнильём и хвоей пыльной
Покрыты древние столбы...

В церквях здесь многие их дети
Мольбы другому богу льют!
Без жертв кровавых... Светят свечи...
По-византийскому поют...

Давали боги раньше грозы,
День, ночь, весну, железо, медь...
Князьям — коней, а девам — косы!
Всё-всё, что можно захотеть!

Давали людям жизнь и силу
За кровь священных алтарей.
Но объявился вдруг мессия
И за собой увёл людей...

Но тем, в ком буйный нрав остался,
Кто без крещения скитался,
Был непонятен новый бог,
Что сына защитить не мог!

И под водой кумиров спящих
Он искали и нашли!
Вождей спасая настоящих,
В глухую чащу унесли...

Создали капище и краду —
Неодолимую ограду.
Решили, что кумирам быть —
Царить и благо вновь дарить:

Перун, Даждьбог, Стрибог и Лада,
Хорс, Велес, Мокошь и Семаргл,
Пусть мир разрушится когда-то,
Нетленны эти имена!

Кумиры, проклятые всеми,
На бреге диком вновь стоят!
Назад вернулось будто время —
Край снова древностью объят...

Будь нам как князь! — просил чухонец. —
Богаты мы, а князя нет!
Крести нас, правь здесь, змееборец!
Дай нам скорее свой ответ!»

Остался Поток строить город,
Крестить, открыть торговый путь!
Христовой верой переборот,
Крестился местный люд и жмудь...

Женился Поток в той сторонке,
Имел детей, судьбой храним.
Марьяны в маленькой иконке
Перо осталось только с ним...

Жена звалась Анастасией...
С ней Поток быстро позабыл
О временах пустых усилий,
Колдуньи злой любовный пыл...

ЭПИЛОГ

Былину слушал я прилежно,
Покуда нёс колдун меня...
Но всё проходит неизбежно,
Потом в прошедшее маня!

Затихла буря, солнце встало...
Колдун над сушей стал лететь...
Закончил сказку он устало
И начал тихо песню петь:

«Кто помнит нынче ту былину?
Теперь вся жизнь бедным бедна!
Ушли на небо иль чужбину,
Кто мог те вспомнить времена...»

Колдун донёс меня до леса,
Где птицы с девичьим лицом
Себе в мужья искали бесов
И пёс трехглавый грыз кольцо,

Где в поединках рукопашных
Сто великанов спор вели,
Ночами в танцах бесшабашных
Русалки пели о любви!

«Ты учинил бы те расправы?» —
Спросил колдун, испив воды.
«Над кем?» — спросил я, сев на травы.
«Кого из них убил бы ты?»

Конечно, есть урок у сказки!
Но кто сейчас поймёт урок?!
Когда души нет — всё напрасно!
И даже жизнь сама не впрок!

Колдун на запад руку вскинул,
Сказал: «Был путь, да вышел весь!
Иди, покинь скорей чужбину,
Прощай! А я останусь здесь!»

И я ушёл... Всю жизнь скитался...
Безумством это назови —
Всё потерял я, но остался
Рассказ о смерти и любви...

1999

Словарь архаический слов терминов и пояснений

Берендеи— степные племена.

Бренный — тленный, смертный.

Варьга — рукавица, варежка.

Варяги — группы воинов-купцов славянского, балтского, норманнского, финского происхождения.

Волхв — колдун, жрец, служитель культа языческой веры.

Дол — открытое пространство, поле.

Жмудь — литовцы.

Император Роман — Роман II  византийский император.

Камень Алатырь — священный камень, излечивающий от всех болезней.

Книга «Шестокрыл» — древняя магическая, колдовская, астрономическая книга.

Князь Владимир — киевский и новгородский князь по прозвищу Красное Солнышко, сын князя Святослава Игоревича, внука Рюрика. Второй после князя Аскольда креститель Руси, родился в 960-м, умер в 1015-м.

Косая сажень — уникальная древнерусская мера длины более 2-х метров. Первоначально — расстояние от кончиков пальцев вытянутой руки до пальцев противоположной ей ноги — самое большое расстояние, которое способен человек отмерить собственным телом.

Крада — забор, вал

Крамольно — бунтарски.

Кумир — статуя языческого бога.

Литургия — вид церковной службы.

Отчина — родина.

Перун — главный бог язычества, громовержец, аналог древнегреческого Зевса.

Печенеги — в IX веке племенной союз, обитающий в волжско-донских степях.

Половцы — степной народ, утративший независимость в XIII веке при образовании Золотой Орды. В последствии половцы ассимилировали монголоязычные племена и передали им свой кыпчакский язык, который лёг в основу татарского, казахского, башкирского, кумыкского языков.

Речёт — говорит.

Хазары — тюркско-иудейский народ, создавший мощное государство в северо-западной Азии в IX веке.

Сафьян — ярко окрашенная козья кожа тонкой выделки.

Сеча — битва.

Сечень — сентябрь.

Стропила — конструкции кровли.

Фризы — жители северо-западной Германии.

Чертог — дворец.

Чухонцы — прибалтийско-финские народы северо-западной Руси.

Ярило — Солнце.