Человек Невесомости.
Знаете, как выглядит человек, круглосуточно пребывающий в невесомости? Он вечно не собран, растерян, волосы его редкие, но льющиеся шелковым водопадом, постоянно глядят в разные стороны, а руки, уставшие от безделья и космической мягкости, как морская капуста в просторной банке, двигаются хаотично и беспорядочно, будто норовят оторваться от своего обладателя и уплыть далеко — далеко. Было бы забавно увидеть лицо моего приятеля в этот момент, его обезумевшие от удивления глаза, смотрящие за тем, как руки, подобно галкам на детских рисунках, бесхитростно смеясь, уходят куда-то вдаль. О, он смотрел бы люто безразлично! (Это я нафантазировала его удивление). А на самом же деле в последние годы его вообще мало что волновало. Он регулярно ходил на работу, доблестно нес службу, но с людьми, в свое свободное время, старался не общаться. Он сторонился их, обходил шумные и веселые общества самыми темными и запутанными дворами. А если даже и попадался кому-то под дружелюбную руку, то Человек Невесомости жал знакомцу его раскрасневшеюся от доброты пятерню и семенил вдоль улицы по сырой, осенней брусчатке.
***
Я не помню, как мы с ним познакомились. Наверно это произошло где-нибудь в порту или на мосту, летящему над водой. Я любила там расхаживать, особенно рано — утром или поздно — вечером, когда улицы, наполненные спешащими, деловыми людьми, а не лентяями-школьниками, или полуживыми после очередной попойки студентами, открывали мне свои стоптанные сапогами истории.
Именно за этим занятием в один из свежих майских дней меня и застал Человек Невесомости. Он шел осторожной поступью, будто боялся разрушить, сотворенную мной тишину, долго стоял по правую сторону, тяжело дышал и жадно крал у меня все окружающие нас двоих запахи. Получилось так, что при первой встрече, мир рухнул и разделился; все цвета и звуки отошли ко мне, а запахи и осязаемость принесли присягу Человеку Невесомости. Мы уничтожили целый мир привычных устоев: мир любви, мир дружбы и мир войны. Мы загубили его, позволив переродиться внутри нашего тандема.
***
Представьте себе государство в расцвет революционных деяний. Смута, паника, страх, отчаяние и временами безразличие – это все то, что лезло в мою голову и умещалось в ней.
Я видела цвета и слышала звуки, но не могла к ним прикоснуться. Знаете, это, как перед ребенком положить обертку от его любимой конфеты, такую красивую и манящую, но не имеющую наполнения, лишенную самой цели и вещества, пьянящего даже самых юных. И дело тут даже не в том, что ложь – одно из самых гнусных преступлений после предательства, а главное ведь то, что и шутник-идиот, и бедное дитя – всего лишь шестеренки в огромном механизме комбината моральных извращений. А ведь без родных запахов и осязания, мы все - составляющие этого комбината.
***
Честно признаться, те две недели потаенная часть моего мозга ежедневно искала себе потенциальных жертв. Еще чуть-чуть и мне пришлось бы коротать деньки в тесной камере в компании какого-нибудь людоеда или такого же помешанного, как и я. Но рядом всегда был он – Человек Невесомости, который стал для меня всем, и помощником, оберегающим от смерти, и предметом зависти, вызывающим стремление к самосовершенствованию. Мой друг наконец научился улыбаться.
Только он никому этого не показывал.
И я тоже.
***
После того как он уехал, мы еще долго переписывались, вот отрывок из его последнего письма:
«Все эти новые технологии я решительно отторгаю. Что за варварство, общаться по какому-то жестяному ящику с набором микросхем? Бумага! Бумага понимает и впитывает в себя всего тебя, все твои эмоции, все твои переживания, чувства, прикосновения, запахи и даже звуки! Бумага поэтично-музыкальна, не то, что все эти программы, которые в самый нужный момент могут дать сбой!»
Это было его последнее письмо, которое он потратил на порицание современности. Потом он замолчал.
***
Шел тридцать второй день января. Куранты на Красной Площади отзвонили, а вот народ только-только начал расставаться с тяжелым, алкогольным похмельем. Все мои друзья, занимающие и высокие должности, и занятости пониже, круглосуточно упражняясь в актерском мастерстве, безбожно бухали аж до конца первого месяца года. Понятное дело, что трезвенником среди празднующих алкоголиков оставаться трудно, поэтому мне пришлось ненадолго уйти в загул. Но, в один из дней пушистого января в мой почтовый ящик снова опустился конверт с интригующим содержанием.
Послание прибыло из Лондона, где обосновался мой друг. Но писал не он, а его близкий приятель, Джон Соулс, который, по словам известного нам британца, был отличным мастером по оружию. Джон сказал, что моего старого молчуна сожгли, распяв на кресте.
К огромному сожалению, Соулс обладал выдающимися литературными способностями, благодаря которым, дочитав письмо до конца, перед моими глазами во всех красках предстал убитый, в самый страшный свой час. Зверство, которое совершили с ним руки самосуда, было достойно библейских писаний.
А потом выяснилось, что Человек Невесомости был сумасшедшим и одним из самых жестоких и опасных преступников мира. Он отправил на тот свет двенадцать человек, содрав с них кожу.
А знаете, ведь он искал то же самое, что до сих пор ищу я...