Кто не сорился с женой накануне восьмого марта, тот просто не был женат. Дело в том, что в первые дни весны женщины становятся особенно ранимыми и незаслуженно обделенными вниманием своего мужчины. Даже если этот мужчина вывернулся наизнанку, и вся изнанка в цветах, то все равно эти цветы окажутся не того вида, цвета и размера. Но герой нашей истории Петров был реально виноват. Дал конкретный повод.
А было так. В самый разгар корпоративной вечеринки по случаю восьмого марта визгливый конферансье прокричал, что сейчас на сцену выйдет настоящая кубинская танцовщица. Ему никто не поверил, поскольку перед этим, под видом настоящих кубанских казаков бегали по всему залу, выпрашивали еду и махали бутафорскими саблями ряженые студенты культпросветучилища.
Но когда на маленькой эстраде в центре ресторанчика вдруг появилась нездешней красоты женщина, все гости настороженно притихли. Это, без сомнений, была настоящая танцовщица с острова Свободы, а не какая-то местная барышня из танцевального кружка при таксопарке.
Кубинка была чуть-чуть одета. Блестящая кожа, цвета портвейна, лоснилась бликами дискотечных прожекторов. Все ее сочное и манящее спелыми округлостями тело было посыпано золотистой пудрой, что придавало ей вид подарка и возводило в ранг абсолютной мужской мечты. А когда она начала пульсировать планетами своей вселенной в ритм с густым животным басом блюза, все присутствующие женщины, как по команде, с ненавистью посмотрели на своих мужчин, а мужчинам стало просто плохо. Или нет: им стало так хорошо, что это даже плохо. У всех мужчин, включая восьмидесятилетнего отца директора учреждения, сразу же возникло острое ощущение потери, обворованности, утраты покоя на всю оставшуюся жизнь.
Петров был самым трезвым в компании – ему еще надо было садиться за руль – поэтому, кубинскую красоту он воспринял не как поражение, а как вызов. Проглотив для смелости недожеванный говяжий стейк, он, под взглядами застывших сослуживцев, в новом темно-шоколадном костюме, героически подошел к эстраде и стал вплотную рассматривать южные формы и нравы.
А кубинка, видимо обрадовавшись возможности пошалить с лысоватым длинноногим блондином, передернула грудями и ослепила всех сногсшибательной улыбкой. Открыв глаза после вспышки, все увидели, что Петров уже находится на сцене, а кубинская богиня, ухватившись ловкими пальчиками за конец его ремня медленно подтягивает ведущего специалиста учреждения к себе. Дальше происходило нечто, вообще-то красивое, но уже не совсем цензурное… Может, у них там это называется танцем, но у нас это уже считается сексом...
Дороги домой никто не помнил, все лишь ясно понимали, что провокацию на восьмое марта с кубинским женским телом мог устроить только режиссер с явно традиционной сексуальной ориентацией, и конкретной нелюбовью к семейным ценностям.
Любое утро после праздника наполнено страданиями, но если накануне еще была ссора с женой, то такое утро очень похоже на утро перед казнью.
Проснувшись на штрафном диване в зале, мрачный и деловой как цементовоз, Петров на цыпочках, чтоб не разбудить жену, которая вчера объявила войну Кубе и все поняла о сексуальном маньяке, с которым проживает двадцать лет, прошел мимо спальни. В ванной демонстративно валялся его новый костюм, вульгарно украшенный жирными пятнами золотистой пудры. Перед самым носом Петрова вдруг образовалось мутно-сладкое облако тропических испарений, оно медленно на вдохе втянулось в легкие мученика, и его чуть не стошнило. Пытаясь освободиться от навязчивого запаха вчерашней танцовщицы, тяжело и глубоко вздыхая, Петров быстро напялил на себя старый костюм, с поломанной молнией на брюках, и убежал на работу.
Портфель он не стал брать, взял только маленькую книжку-организатор, которую ему подарили на новый год и он там записывал все свои дела и планы. Книжка была из натуральной кожи, с красивым позолоченным орнаментом - Петров ее очень любил.
За руль он не сел: перед сном, чтоб снять стресс и успокоить фантазии влил себе в рот полбутылки какой-то очень крепкой настойки, так что небезосновательно предполагал, что от него разит перегаром.
Рабочий день влачился обычной будничной телегой, в конце дня были какие-то пустяшные переговоры в соседней конторе, а когда он вышел, в конце концов, на волю, на воле шел дождь. Прикрывшись книжкой-организатором Петров добежал до трамвайной остановки, нашел в вагоне свободное место, сел и долгие полчаса ехал до дома. Он бы хотел ехать дней пять или двадцать, потому, что домой не хотелось. А все оправдательные монологи, которые он сейчас сочинял для жены, в течение долгих совместных лет он уже произносил неоднократно. Мелькнула, правда, одна свежая и конструктивная мысль задраться с каким-нибудь крепышом, чтоб потом избитым и грязным прийти домой - тогда можно будет рассчитывать на жалость... Но Петров очень не любил физическую боль, поэтому выбрал привычную душевную. Душевную боль он, конечно, тоже не любил, но, как потомственный интеллигент, хорошо знал, этот вид боли делает человеческую душу чище, красивее, тогда как телесная боль никогда не улучшает тело.
Пробежав от трамвая к подъезду, под непрекращающимся дождем, Петров быстро поднялся на лифте и вошел в квартиру. Жена никак не отреагировала на его появление. Это было ожидаемо, и Петр (так оригинально родители когда-то нарекли Петрова), положил свою влажную книжечку на тумбу в прихожей и виноватым голосом проговорил несколько заготовленных к подобным случаям фраз.
Вышла Василиса (так звали его жену), и вдруг с ужасом уставилась на ширинку мужа. Петров, теряя сознание от страшных предчувствий, посмотрел вниз и увидел, что вокруг его, расстегнутой ширинки, густо рассыпаны золотистые блески...
В фильмах ужасов в таких местах делается затемнение. В жизни, в таких местах затемнение делает женщина своими руками. Размахнувшись Василиса впервые ударила человека. Ей еще во школе предлагали заниматься греблей, но она занималась тяжелой атлетикой.
Через пару дней они сидели за столом с друзьями и веселились, представляя, как позолота с мокрого ежедневника, который полчаса лежал на коленях Петрова в трамвае, перетекала на его штаны. Веселились, конечно, друзья. Василиса лишь вежливо улыбалась, а Петр стыдливо морщился здоровой половиной лица.
Темно-шоколадный костюм мужа Василиса отвезла в химчистку. Бывший золотой ежедневник Петров выкинул сам. Вот, казалось бы, и вся незначительная история, но досадный осадочек в виде золотистой пудры, где-то в глубине душ двух, вообще-то любящих друг друга людей, остался.