ЛОШАДЬ НА ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
В тихий, морозный день 26 января 1956 года мы приехали на оленьих нартах в село Бараборка. Закончился очередной «просчет» оленьего стада, и мы торопились попасть домой к Новому году. У меня же была двойная причина спешить – на следующий день мне должно было исполниться двадцать четыре года. Какой же я молодой был тогда, Господи!
В то время еще не было Горбачева с его антиалкогольным указом, но в продуктовых магазинах по всей Колыме и без того указа не было ничего спиртного, акромя спирта, который продавался в розлив на вес и без ограничения. Поэтому сельчане не стали дожидаться прихода Нового года и, когда мы въехали в село, оно уже гудело во всю.
Бараборка расположена в удивительном месте, там всегда тихо. Дым из печей поднимается строго вверх и, только достигнув вершины сопки, стоящей на другом берегу реки Ланковой, начинает стелиться. Мороз, даже за сорок градусов, почти не ощутим – так, пощипывает чуток щеки. Но дышится изумительно легко. Поэтому-то здесь разместили интернат для ороченских детей.
Время было позднее и я не решился на ночь глядя переходить по льду реку Ланковую, а затем еще и карабкаться на сопку, чтобы попасть в усадьбу колхоза имени XX партсъезда. Решил, что если завтра пораньше выйти, то к вечеру я еще успею отметить свой день рождения.
На следующий день сердобольный бараборский конюх, узнав, что у меня сегодня день рождения, дал мне коня, чтобы я быстрее добрался до своего дома.
Конь был гнедой масти, красивый и – главное – спокойный. Последнее особенно важно, потому что наездник я был никакой. Звали моего росинанта Прибой. Это имя я и на смертном одре буду помнить.
Когда достаточно рассвело, я, вскарабкавшись на коня, отправился в путь. Подъехав к берегу реки, я слез с лошади и повел ее на поводу. И этот, редкостный в моей жизни по благоразумию поступок, спас мне жизнь.
Очевидно, поздней осенью здесь был большой паводок, который наворотил массу вывернутых с корнями деревьев. Как ни старался я выбирать наиболее прочные места для перехода, но уже метров через двести мой конь провалился в яму, образованную двумя поваленными деревьями. Надо льдом осталась только его голова. Я дергал за поводья, но бесполезно – конь бултыхался в воде и не мог сам выбраться из ямы.
Вот тут мне стало по-настоящему страшно. Коня, конечно, жалко. Но себя еще жалче. А вдруг он утонет или замерзнет? По балансовой колхозной ведомости он стоил аж двадцать тысяч рублей, то есть почти в 25 раз больше моей месячной зарплаты.
Поняв, что мне самому ни за что не справиться, я побежал в село. Обратно к бедному коню я привел еще троих – конюха, ветфельдшера Гущина и какого-то мужика. Трезвым в этой четверке был только я.
Подважили мы шлеи под Прибоя и стали тянуть его из ямы. Но сколько ни старались, ничего не получалось. Как только мы начинали тянуть, Прибой тут же предпринимал собственную попытку выбраться из ямы. Действия наши были вразброд. Животное нас не понимало, и добиться никакой синхронности действий нам не удавалось. Так продолжалось несколько часов.
Зимний день был коротким, и уже начало вечереть, когда, наконец, Прибой полностью изнемог и застыл. Вот только тогда мы смогли выважить его на лед. Он лежал без движения, и в его больших глазах была такая вселенская печаль, что хоть плачь навзрыд. Но мне было не до слез. Конюх погнал меня в магазин за спиртом. Почти на все деньги, что у меня были, я купил триста граммов спирта и бегом назад. Все триста, не разбавляя, тут же влили коню в глотку.
Подействовало! Минуты через три конь зашевелился и встал на ноги. Стоял неуверенно, покачиваясь. Оказалось, что, пытаясь вылезти из ямы, он порезал ноги о лед. Но, к счастью, только шкуру. Сухожилия были целы. Потихоньку отвели его в конюшню. Конюх, хоть и был изрядно пьян, растер его пучками сена и накрыл овечьей шубой.
Пришлось мне еще одну ночь провести в Бараборке. И это было непросто, потому что в то время я был абсолютным трезвенником. А село гудело!
Утром 28 декабря я вновь отправился на центральную усадьбу колхоза. Теперь уже без лошади. Совсем один. Постукивая палкой по льду и обходя поваленные деревья, осторожно преодолел пойму, перешел по льду реку Ланковую и, утопая в снегу, благополучно перевалил через сопку. Там меня уже ждали.
Но еще две недели я жил в ожидании выздоровления Прибоя. Слава Богу, обошлось.