Везло нам на хороших людей. В купе от Москвы с нами ехала молодая семья: мать, отец и их трехлетний сынишка. По приезде в Барнаул они сразу повели нас к себе домой, - отдохнуть с дороги.
Поезд прибывал рано, в пять утра, но было уже совсем светло и очень тепло. Был конец июля, все четыре дня пути стояла жара, и после душного вагона я с наслаждением вдыхала влажный утренний воздух.
Недавно прошел дождь и просторная площадь перед зданием вокзала словно дышала легким паром, подымавшимся над теплым асфальтом. Вокруг площади и в центре ее, в трамвайном кольце, высились огромные кудрявые тополя, я таких раньше никогда не видела. На кольце тренькал первый, еще пустой, трамвай. Город еще спал, солнце только поднималось где-то за домами.
Мы проехали пару остановок на трамвае и вышли на центральном проспекте. Город совсем не был похож на тот, каким рисовало его мое воображение. Проспект, широкий и прямой, с зеленым бульваром по всей длине, был очень красив. Высокие дома, окрашенные в зеленый, желтый, розовый, голубой и красный цвет, с затейливой архитектурой, казалось, сошли с книжных картинок; раскидистые тополя и клены делали улицу тенистой и уютной, яркие цветы и зелень газонов радовали глаз.
Конечно, позже я увидела и маленькие деревянные домишки в шаге от центральной магистрали, и кривые, пыльные, без асфальта, улочки, но по всему было видно: город растет, строится, хотя строили уже унылые, безликие пятиэтажки, - “хрущевки”,- страна пыталась решить жилищный вопрос. В одной из таких “хрущевок”, в крошечной двухкомнатной квартирке на первом этаже, жили наши новые знакомые, (почему-то рабочим-строителям выделяли жилье, в основном, на первых и последних этажах, а остальные занимали начальство и городская элита).
Саша и Нина, так звали наших попутчиков, а теперь и друзей, очень гордились тем, что живут в центре города, (и вправду, сразу за зданием совнархоза, теперь там размещается УВД), это проспект Ленина. И строили-то они этот дом сами, - он каменщик, она маляр. Прекрасные люди. Мы потом долго поддерживали наши отношения.
В десять часов утра я уже сидела в совнархозе перед пожилой, очень модно одетой дамой, которая медленно листала мой паспорт, рассматривала диплом.
- Вы хотите на котельный завод? – она подняла на меня глаза.
- Да, конечно, - уверенно, чуть ли не с гордостью, подтвердила я.- Там есть азотно-кислородная станция, это как раз то, что мне нужно.
Женщина снова полистала паспорт, словно задумавшись, помолчала. Затем опять внимательно посмотрела на меня, - она лучше меня знала, что мне нужно.
- Вот только с жильем там плохо, а вы замужем, - словно что-то решая про себя, медленно проговорила она – В лучшем случае, - комната в общежитии, а квартира не раньше, чем лет через десять... А не пойти ли вам на электромеханический, он только строится, там и с жильем полегче.
- Это лампочки делать? – глупее вопроса я задать не могла!
Женщина мягко улыбнулась:
- Ну, не совсем лампочки... Да вы съездите, посмотрите.
- А это далеко от центра, от института? – я уже знала, что политехнический институт находится в центре, и продолжала беспокоиться о муже-студенте.
- Это за городом, километров двенадцать.
- Нет-нет, - решительно завозражала я, - что вы! Как же муж будет ездить?
- Там автобус ходит. Съездите, посмотрите, не так это далеко. Я думаю, вам понравится, - продолжала уговаривать она.
И я согласилась. Посмотреть.
И по сей день я благодарна той женщине, так настойчиво уговаривавшей меня, словно я была ей близким человеком: неизвестно, где бы я жила последующие почти сорок лет: на пыльных Черемушках или в каком-нибудь из старых бараков на чадном Потоке...
Но в этот день дорога до моего будущего места работы казалась мне бесконечной. Жара невыносимая, в переполненном автобусе духота и давка. Тошнота подкатывала к горлу, - я едва не теряла сознание. По узкому мосту переезжаем мутную речушку, Пивоварка, - слышу смешное название. Натужно гудя и взвывая мотором, автобус медленно ползет на гору. По обеим сторонам узкого шоссе небольшие деревянные домики, попадаются двухэтажные, с потемневшими от времени стенами из толстых бревен, с резными наличниками окон, с маленькими оконцами полуподвалов. За редкими соснами, выстроившимися вдоль дороги и во дворах , темнеет недалекий лес.
- Кордон, - обьявляет остановку водитель.
Похоже, это уже конец городской черты. Непривычные для слуха, новые слова, "ну"-кающая и "че""-кающая речь. Но все это я слышу словно сквозь толстый слой ваты, - в голове муть, с трудом удерживаю рвоту. Кто-то уступает мне место и Витя буквально кладет меня на горячую кожаную подушку сидения. И я уже не вижу густого соснового бора по одну сторону дороги и крошечных, словно ульи, садовых домиков в пыльной чахлой зелени по другую.
Наконец автобус, круто развернувшись, затормозил и, качнувшись и чихнув пару раз, затих. Двери резко, со скрежетом, открылись и полуживые пассажиры медленно, будто с трудом отклеиваясь друг от друга, одергивая и отряхивая одежду, стали выходить,- а вернее, бессильно вываливаться наружу
Прохладный, свежий воздух заполнил легкие. Как хорошо, как легко дышать! Лес! Это от него такая свежесть и прохлада.
Высокие сосны и березы плотной стеной подступили к гладкому, совсем новому шоссе. Мы стоим на маленьком асфальтовом пятачке, лента шоссе уходит дальше, вдоль леса. На противоположной стороне на лес смотрят десятка полтора белых кирпичных пятиэтажек.
Итак, приехали. А где же завод?
Попутной машиной едем по узкому, еще не заезженному, шоссе вглубь леса. Дорога походит на зеленый тоннель с яркой голубой полоской неба вверху.
Резкий поворот, еще поворот, - и машина останавливается.
Залитая солнцем небольшая площадь, окруженная стеной высоких сосен. Новое, двухэтажное, здание проходной с тремя массивными, застекленными дверями. Высокий бетонный забор с колючей проволокой поверху. Деревянные сторожевые вышки. За забором видны два высоких белых здания с большими окнами.
Все ясно: “почтовый ящик”...
Что же та дама ничего не сказала? Я помнила попытку Левки поступить в летное училище и стало не по себе: моя биография тоже “запятнана”, - отец еврей, сидит (а, может, уже отсидел?) где-то в лагере...
Но пока не пришлось никому ничего пояснять. Время близилось к вечеру, заниматься мной никому не хотелось и я, с запиской к начальнику ЖЭКа, полученной в отделе кадров, отправилась с мужем снова в поселок, и снова на попутке, к тем новеньким пятиэтажкам, что смотрели на лес.
- Получите у него ключ от комнаты в малосемейке (!?), - протягивая мне записку, сказала светловолосая, лет тридцати, женщина, начальник отдела кадров.
Но вместо начальника ЖЭКа на месте оказался сухонький старичок, комендант общежития.
- Поздно уже, начальник ушел домой, - не вынимая изо рта дымящуюся папиросу, сообщил он нам. – Ничего ужасного! Переночуете в общежитии, у меня есть свободная комната.
Первая ночь на новом месте. Я долго не могу уснуть. Большая комната залита ярким лунным светом. Круглая луна неподвижно застыла за окном, словно застряла в оконном переплете, огромная, чарующая. Пустые кровати сияют белизной простыней. Подо мной мягко пружинит сетка. Пахнет чистым помещением, яблоками от нашей сумки, хлоркой и еще чем-то неуловимым, незнакомым. Рядом, на такой же узкой кровати спит Виктор, его плечо и рука высвечены луной и будто сами излучают сияние. Я протягиваю руку и легонько глажу его плечо: устал, - еще бы, не устать со мной за весь день, - “хочу пить, хочу есть, не хочу есть! ой, тошнит! ой, вырвет!”, - тут устанешь... Он замирает во сне, прислушиваясь к ласке, какое-то время я даже не слышу его дыхания, затем, глубоко вздохнув, снова дышит ровно и спокойно, даже похрапывает. А я мысленно представляю тысячи километров, отделяющие нас от родного дома, бесконечные ночные просторы. Боже, как далеко!
Утром едем к Морозову: советоваться мне больше не с кем, он единственный, кому, как мне кажется, я могу довериться.
- Какая статья у отца, пятьдесят восьмая? – спрашивает он.
- Не знаю...
- Ну, не изменник же родины он?
- Нет, конечно!
- Тогда ничего страшного, так и пиши, что ничего не знаешь, - успокаивает он и наливает нам чай.
Хорошо у него в кабинете, уютно, надежно.
Принимали меня на завод две недели, - ох, как не хотелось заместителю главного энергетика, Артемову Ивану Васильевичу, брать мастером на строящуюся холодильную станцию девчонку, только со студенческой скамьи.
- А вы знаете холодильную машину ФУ-175, - первым делом спросил он.
- Н-нет... не знаю, - пугаюсь, но не показываю вида. - Но ведь есть документация, разберусь...
- Разберетесь!... Нам монтировать их надо, двенадцать машин, а вы будете разбираться!
Две недели мы с Витей приезжали утром к проходной, заходили в отдел кадров, женщины нас поили чаем, приносили из буфета в заводской столовой кефир и булочки и отправляли гулять в лес:
- Отдыхай пока, - говорили мне, - жди.
И мы ждали, хотя уже определились с жильем: получили ключ от комнаты в доме для малосемейных, привезли свой багаж с вокзала, - машину нам дали в гараже завода. Словом, я уже числилась на своей должности (а куда деваться, - направил-то меня совнархоз!), и зарплата мне уже шла (во были времена!), а к своим обязанностям еще и не приступала.
Ждали главного энергетика из отпуска. Я как-то сидела в приемной в отделе кадров, листала последний “Огонек”. Зашел коренастый, уже немолодой мужчина с совершенно лысой головой, круглой, как небольшой глобус. Остановился передо мной:
- И что там пишут, - спросил. – Это вы одесситка? Что кончали? Та-ак, - он крепко потер руками лысину, - ну, ладненько, будем работать, - развернулся, засунув руки в карманы брюк, и насвистывая, ушел. Так я познакомилась со своим шефом, Красновым Александрм Петровичем, главным энергетиком завода.
Два месяца провела я на котельной завода, на вспомогательной площадке, пока проверяли мои документы. В анкете я написала, что отец не живет с семьей с сорок первого года, а в графе – национальность отца - указала: украинец, так велела мама. Перед самым отъездом она мне по секрету сообщила, что уже давно, когда я еще училась в школе, она, вместе с подругой, тетей Олей Дудкевич, исправила в записи о моем рождении национальность отца – еврей на украинец: тетя Оля была тогда заведующей отделом ЗАГС в Златополе. Уж за два-то месяца, думала я, КГБ точно раскопает, чья я дочь, но, видимо, стратегического значения наш с мамой обман не имел и уже первого октября 1960-го года я приступила к своим обязанностям мастера.
На котельной же произошла встреча с одной из будущих моих сотрудниц, Тамарой Ушаковой.
...Август. Стоят нестерпимо жаркие дни. На котельной коротаю период проверки я не одна, со мной мастер основного производства - Тамара Смирнова, из Саратова. Мы с ней обе в старых черных халатах с тряпками в руках, - моем лестницу в котельной: Тамара Ушакова, она работает здесь сменным мастером, нашла нам достойное занятие (она старше меня на два года, после техникума успела поработать). В открытые окна слышны голоса со двора котельной, где в тени молодых берез стоят скамейки, там место отдыха и перекуров.
- Ну, и что,- что инженеры! Подумаешь! Пусть тряпкой поработают! – это Ушакова.
И мы таким же манером моем машинный зал и т. д., пока за этим занятием нас не застает нечальник котельной:
- Эт-то что еще за новости? А где уборщица? Тамара Федоровна?
Лицо Тамары, - лицо настоящей русской красавицы, - вспыхивает злым румянцем, - она фыркает, как строптивая лошадь.
На следующий день он приносит кучу папок с документацией по холодильной станции:
- Вот, Светлана Михайловна, это вам, изучайте, а полы мыть у нас найдется кому.
И через пару недель я уже по памяти могла вычертить все схемы станции и машин. Но одно дело изучить картинки, и совсем другое – разобраться во всем на практике...
На завод нас возили в крытых брезентом больших грузовиках, "телевизорах", - так окрестили рабочие это транспортное средство. В утренних сумерках, а зимой и в полной темноте, надо было карабкаться по скользкой металлической лесенке в кузов, тускло освещенный крохотной лампочкой у кабины. Каждую машину брали приступом, а заскочив, торопились занять место на деревянной скамье. Не сумевшие сесть стояли между колен сидящих, держась руками за металлические дуги над головой, неловко согнувшись под брезентом.
Десять минут езды до проходной завода казались бесконечными. А в конце пути надо было, не мешкая, спрыгивать с крутой ступеньки и при этом не зацепиться за нее каблуком и не оставить подол платья под каблуком чужим. Автобусами в то время возили только строителей из города к семи утра и заводоуправление к половине девятого. Всех остальных, – к восьми,- в “телевизорах”. Завод еще строился и своих автобусов не имел.
Вскоре мне уже было не под силу взбираться по скользкой лестнице, первая ступенька которой находилась почти на уровне моей груди, и я самовольно стала ездить на полчаса позже, с заводоуправлением, то есть, с заводским начальством, - их возили автобусами, что к этому времени, доставив из города строителей, высвобождались. Мой начальник сделал вид, что ничего не замечает, а начальнику цеха я сама твердо сказала:
- В “телевизоре” ездить не буду, буду приезжать к половине девятого, автобусом.
Он посмотрел мне в лицо, перевел взгляд на мой выпирающий живот и опустил глаза к бумагам на столе.
- Хорошо, - услыхала я.
А зима была по-настоящему сибирской. Снегу намело выше головы. Бураны не утихали. По утрам бульдозеры успевали расчистить только шоссе до города и дорогу в лесу от поселка до завода, - и от проходной до холодильной станции я брела по пояс в снегу. Хорошо, что было темно и никто не видел, как я барахталась в сугробах, размазывая по щекам слезы, смешанные со снегом. Одета я была в свою кроличью шубку, большие серые валенки, присланные мамой, и пуховую шаль, подарок мне от жены Левика - Галины.
На станции, в комнате мастеров, было тепло, чисто, ярко светила лампа под потолком, пахло свежей краской, сосной. Я сбрасывала тяжелую от растаявшего снега шубу, укрывала плечи платком, доставала из сумки соленый сухарик, совала его, словно конфету, за щеку и торопилась в машинный зал.
В подчинении у меня пятеро мужчин, - все намного старше меня и все уважительно зовут: Светлана Михайловна (как же, мастер!). А мастер пока еще не знает толком, с какого боку подойти к огромному компрессору. В книге, в чертежах все понятно, а вот он, металл, - холодный, равнодушный, жесткий, - но деваться некуда, поезд ушел! А значит, надо работать, а прежде всего – учиться! Нет, я не была хорошим мастером, просто, - если честно, - была при станции, при смене, а в смене у меня были три машиниста, электрик и киповец, то есть, специалист по контрольным приборам и автоматике. Вот они-то и делали все...
Поселились мы в доме для малосемейных, в длинной узкой комнате с одним окном, которую все называли “чулком”. В секции были еще четыре комнаты, большая кухня, туалет и душевая с умывальником. Вместе с нами здесь жили еще три молодые, такие же, как наша, семьи и старушка с дочерью. Готовили на кухне, на маленьких (в большинстве самодельных) электроплитках.
Была здесь большая железная печь, выложенная изнутри кирпичом, с четырьмя конфорками и духовкой, ее можно было топить дровами. Телевизоров тогда еще ни у кого из нас не было и длинными зимними вечерами все собирались на кухне, топили печь, - дровами служили деревянные ящики, которые наши мужчины “прихватывали” по пути, поднимаясь по лестнице от единственного на поселке магазина, расположенного на первом этаже нашего дома.
Пекли в духовке картошку, собираемую по ночам нашим “колхозом” на полях овощной опытной станции, что была в соседней деревне и поля которой примыкали к нашему поселку. Оттуда же приносили морковь, свеклу, капусту - все это можно было только втридорога купить у деревенских бабок, которые выстраивались рядком у крылечка нашего магазина. Они же привозили сюда зимой замороженные блоки молока, мясо, масло.
Мы растапливали печь, выключали свет и допоздна засиживались при свете живого огня за разговорами, анекдотами, смешными историями. Была пара из Саратова, и еще из Томска и Свердловска...
Память выхватывает отдельные эпизоды из прошлого, из первого года нашего пребывания в Сибири, на алтайской земле...
...Конец августа. Теплый, еще летний вечер. Мы с Виктором идем по тротуару, по улице Дзержинского, одной из трех наметившихся улиц теперь уже нашего поселка Южного. Виктор встретил меня с работы, снял с “телевизора” и теперь идет рядом, по привычке, _ еще из Одессы, - обняв правой рукой за плечи. Я буквально у него под мышкой, худая, торчат только нос и ключицы, зеленая от ужасного токсикоза, - в сшитом по последней (одесской) моде открытом платье, которое, кажется, вот-вот соскользнет с моих похудевших плеч. Идем в свою “малосемейку” мимо общежития, так мило приютившего нас в первую ночь. Поселок молодой, только строится, каждое новое лицо под пристальным вниманием пока еще очень немногочисленного населения. В открытых окнах общежития праздные, в основном женские, физиономии.
На следующий день выхожу вечером в квартире в коридор и слышу, как соседки судачат на кухне:
- На работе сегодня девки из общежития говорят: пара приехала из Одессы…
- Это Светка с Виктором, че-ли?
- Ну, наверное…
- И че?
- Говорят, идут в обнимочку, как на пляже, он вообще парень симпатичный, а она страшненькая!
- Будешь страшненькой, когда так рвет постоянно...
- Бедная, так мучается!...
Я уже не слышу продолжения, пулей несусь в туалет и снова, в который раз за сегодняшний вечер, меня выворачивает наизнанку...
…Октябрь. Я уже работаю на холодильной станции, но пока мое основное рабочее место в отделе главного энергетика, где я занимаюсь текущей проектной работой. Здесь у меня чертежный стол, тумбочка: свой уголок. Обживаюсь.
Выполняю небольшие проектные решения: подвести водопровод, начертить газопровод, откорректировать схему трубопроводов и т. п. Но вот получаю первое серьезное задание: разработать компрессорную станцию с давлением воздуха более трехсот атмосфер. Страшновато, но вида не показываю, работаю.
В отделе механика отказываются брать в разработку аппараты для станции, главный механик боится, а мой начальник, Краснов, не боится ничего и поручает это мне.
До сих пор не пойму, как у меня все получилось?! Главный механик отказался подписывать чертежи: а вдруг что взорвется!
Главный технолог, подписывая, произнес:
- Ой, как страшно! А может так и надо...
А Краснов посмотрел чертежи, посмотрел на меня, подписал и сказал:
- Ну, что ж, если сядем, так я первый!
Я так была благодарна ему за веру в меня! Да и сама я с того случая поверила в себя и уже никогда не боялась браться за любую, порой совершенно мне незнакомую работу: сказывалась институтская подготовка, - нас научили работать с книгой.
А моя компрессорная станция благополучно работала много лет, пока ее не демонтировали за ненадобностью...
*****
Конец первой части. Барнаул.1999 г.