Походы в даль светлую

 
(Знаков с пробелами 9969)
Счастье — в преодолении
Как мучительно нам порой не хватает светлого — светлого взгляда, теплого слова, сердечного общения, безмятежного погружения в беспредельно чистый мир природы, хотя бы временного.
Мне повезло.
 Мой собеседник сумел, и, как мне показалось, без особого труда, увести меня «в даль светлую».
Рассказ его несуетен и прост, шкала же ценностей так высока, что планка под силу не всякому.
Однако пора представить моего собеседника - Лубянский Владимир Федорович. Год рождения - 1921-й. Коренной ленинградец. 1940-1948 годы - армия, война, три ранения, костыли, смерть отца от голода в блокадном городе, куда Владимир уже не вернется никогда: слишком тяжела память, да и дом родной до основания снесло бомбой.
А жить надо.
Раненая нога и трофическая (незаживающая) на ней язва, осколок в позвоночнике не давали почти никаких надежд на нормальную жизнь. Безумно хотелось ходить, преодолеть всё и вся, используя все мыслимые и немыслимые человеческие резервы. Хотелось победить недуг и стать здоровым.
 И Владимир Федорович смог!
В Восточный Казахстан он приехал по зову друзей в 1954-м году, и, пленённый его природой, взгорьями и сопками, начал помаленьку, вспоминая детские навыки, ходить на лыжах. Даже в соревнованиях участвовал, не дотянув всего 15 секунд до первого разряда (это с трофической-то язвой на ноге!). Купил ружьишко, но убивать почему-то никого не захотелось. Оно - лишь повод побродить.
...
В турпоход определил его величество Случай (да только ли?!). В 1968-м году «горела» турпутевка на Иссык-Куль. Решился, пошёл.
Июль. Губы сушит жаркий поцелуй суховея; выше  обильно тают ледники, снег на склонах рыхлый. Прошли два перевала на высоте 4200 метров; пристегнувшись карабином, маятником «проскакивали» по веревкам бурные горные речки. Увидели трещины и разломы Земли, часто глубокие, бездонные, почувствовали её дыхание - загадочное дыхание Вечности.
И вот она — нежная бирюза Иссык-Куля, в величественном окаймлении горной гряды. По берегам песок, крупный и чистый, да заросли облепихи.
Провоцирую своего собеседника вопросом:
- Зачем? Жара, выкладка 50 кг, кислородный голод, слепящее солнце...
- Ну что вы! Всё это окупается необыкновенным состоянием эйфории, восторга перед красотой и величием природы и радостью за себя — смог, осилил, значит здоров и не будет походов в поликлинику по докторам, рентгенам и анализам. А это и есть счастье; оно в преодолении и победе.
А дома он понял, что «...лучше гор могут быть только горы...», и ещё... что не жить ему уже без походов.

- Майор — так мы называли руководителя всех моих последующих походов. А вообще-то он Май Олег Рудольфович, мужик отличный, надежный товарищ и тонкий психолог, которому безо всяких видимых усилий удавалось вокруг себя создавать не только мобильные туристические группы, но и необходимый в трудных походах психологический климат открытости, доверия, полной надежности, о которых так прекрасно сказал В. Высоцкий:

 «...Если шёл он с тобой, как в бой,
На вершине стоял хмельной –
Значит, как на себя самого,
 Положись на него…».
 
За запахом тайги дважды в Восточные Саяны водил нас Май О. Р.; в 1969 и 1971 годах Саяны — горы старые. Максимальная высота 3000 метров. Лес, тайга, холодные реки, в которых ночью мирно покачиваются на волнах звезды, и обилие болот перед перевалами. Наверху - голо. Ниже - голубика, малина и всякая живность, в том числе экзотическая кабарга — мускусный олень. Иногда за два-три дня проходишь все климатические пояса (« Мы из лета в зиму ходим...») - это всегда восхищает.

        И вновь вывод, как и после первого похода: поход - радость, победа над недугами (вот я сходил, осилил), а миллионы здоровых людей даже понятия не имеют, что это такое. (Да и немногие даже здоровые осилят). Результаты походов вселяют веру в себя, в физические и психологические возможности человека. А язва в походе почти затягивалась, но дома, недели через три-четыре вновь вскрывалась, принимая прежние размеры.

На берегах Байкала, где мы побывали в 1973-м году, после интересного и трудного перехода через Кодарский перевал хотелось плакать: «Славное море — священный Байкал» гибнет, и, возможно, безвозвратно.

«Край непуганых птиц», 1975-й год. Как вы успели заметить, ходил Май О. Р. со своей командой по нечетным годам: ежегодно ходить - накладно; весь поход осуществлялся за собственные средства - от билетов до снаряжения. Весь 1974 год готовились к встрече с Дальним Востоком: кроме чтения и изучения всех доступных материалов, это ещё и тренировка тела и духа. А странички календаря, словно лепет падающих листьев, и вот уже август 75-го - Сихоте-Алинь. Природа поразила пышностью, дикой нетронутостью. Леса совершенно непроходимы; всё переплетено лианами. Приходилось двигаться по руслам рек, ибо через тайгу можно было только прорубаться.

.

Безлюдье... Перед последним перевалом, за которым откроется Японское море, начался ливень с сильным ветром, облака низкие - дотронься рукой. Перевалили с большим трудом. Падаем навзничь и смотрим в небо - картина изумительная; наверное, не надоест наблюдать часами, как ползут из-за хребта огромные лохматые тучи, роняя тяжелые слёзы небес, и вдруг раз - и нет. Чудеса, да и только!
А чудес в Приморье масса. Ну разве не чудо — ямка в небольшой речке, а в ней стоят не менее десятка гольцов сантиметров по шестьдесят в длину! Очень хотелось ухи, но взять нечем. Я исхитрился, ввел палку в воду и молниеносно с силой навалился на одного, он вывернулся, но я его поймал руками. Остальных пытались поймать на очень мелкой шивере, да куда там! Ушли все. Уха и жарёха всё же были — не менее трёх килограммов тянула наша краснорыбица. И ещё раз за короткий наш августовский поход нам подфартило: накануне пронесся тайфун, и когда мы вошли в кедрач - что тут было! Вся земля устлана огромными шишками. Крупнее наших раза в четыре. (Владимир Федорович показал мне одну из них, бережно принесенную домой и сохраненную, как один из символов щедрой природы Приморья). А белкам тут раздолье!

Однажды шли мы по тропе в кедраче, и вдруг перед направляющим Альтаиром Голиковым упала шишка уже наполовину вылущенная - белка уронила, да как зацокала, как зацокала от досады, да как забегала по стволу - вверх, вниз... А Альтаир снял свою кепчонку и в глубоком почтительном поклоне: «Мадам, я Вас благодарю за щедрый подарок». Смех, шутки, радость всего на минутку, но как расслабляет, как снимает усталость! Без этого в походе нельзя, невозможно и без людей, умеющих находить повод для юморной минутки.
Тихо шуршала лента в кассете, я готовилась задать очередной вопрос. Собеседник молчал, очевидно, вернувшись памятью в те, не так уж далёкие года, в глазах - целая бездна дум-воспоминаний.
- А в 1977 году был другой поход, не похожий ни на один из прошлых — в операционную, под нож, где замечательный хирург М. И. Колесников (постучим по деревяшке!) избавил меня от трофической язвы - спутника и может быть в какой-то мере и «виновника» всех моих предыдущих походов.

 - «Это вздохнул вулкан», — так объяснил нам вулканолог исчезновение в одночасье чудной речонки, из которой мы только вчера вечером брали вкусную питьевую воду. Вода ушла в трещину и вполне возможно вновь вынырнет на поверхность где-нибудь через несколько километров. «А под нами, — рассказывал тот же вулканолог, -  в один из летних вечеров у магически яркого костра, - огромное озеро вкусной, минерализованной горячей воды».
Да, да - это мы проверили бурением.
 Кстати, лагерь, где мы теперь так мирно и безмятежно сидим, хотели вначале разбить вон там, чуть выше.
 Все устремили взгляд туда, где ярко-оранжевыми краями светился новый кратер молодого ещё Толбачика.
Как вы поняли, мы на Камчатке.
 Поход был, как говорит Владимир Федорович, «под занавес», в 1979-м году. Шли по компасу, взяли азимут. Направление - к Толбачику. Двигались медленно, траверсируя - крутой склон и сплошные шлаковые поля. Выше - снег круглогодично. Козероги, медведи очень крупные, просто гигантские. Есть версия, что изредка забредают сюда в поисках пищи белые медведи, ассимилируются с бурыми, но остаются крупными.
 Кратеры окутаны фумаролой (газ неприятного запаха с водяными парами, исходящий из недр).
Поднялись на 3000 метров, выше — плато из кедрового стланика красивое, но совершенно непроходимое — результат сурового климата и сильных ветров. А внизу нас ждала встреча с Великим океаном. К нам он был благосклонен (июль!). «Лазурь небесная, морская. Здесь мир и век забыть возможно».
Купались, загорали.

Однажды увидели всякую рыбу, разложенную на берегу, и рядом лодку — «Казанку». Разглядывая с любопытством рыбу, обнаружили, что знаем далеко не все породы.
- Ребята, вы откуда?
- Из Казахстана.
- Так берите рыбу!
- Сколько?
- Как сколько? Всю!
- Ванька, притащи-ка им путёвой рыбы!
И Ванька тащит кетину килограммов на пятнадцать, икряную. А тут один из наших с кинокамерой:
- А ну, ребята, всё снова, будто это вы поймали!
Вот такое вышло кино. Ещё и охотник к нам прибился - концертмейстер из ансамбля «Мэнго», зайчатины набил. Приправы уже не было, так что ели «а ля натурель», но всё равно вкусно.
- Владимир Федорович, вот вы исходили полстраны и всё больше под облаками, и весь Восточный Казахстан. Есть ли у нас места, равные по красоте виденному в краях дальних?
Если и задумался наш рассказчик, то только на миг.
- Есть. Карагужиха. Когда я впервые туда попал, то мог сравнить эти места только с видами Швейцарии на открытках. А ещё Маркаколь, Зайсан, хребет Тарбагатай. Очень люблю красавицу-Убу. Очень тоскую по походам, нет им достойной замены. Немного грустно оттого, что жизнь, как миг, что молодость не вечна и безвозвратна.
Я ещё раз окидываю взглядом комнату - десять больших полок с книгами, лыжи в красном углу, и думаю:
- Нет, не угнездятся в этой душе тоска и уныние, благо, что рядом жена, есть дети, внуки и правнуки. Есть, конечно же, друзья, и, представьте себе, работа в системе «Алтайэнерго». А квартира на окраине города, откуда рукой подать - горы, долины, река. И, если дальние походы заказаны, будем совершать ближние.
В путь!