- Давай согреем свеженького чайку и просто посидим, поговорим, попробуем во всём разобраться. – я произнёс это взяв её ладошки в свои ладони. И неожиданно ощутил, как она вся дрожит от нахлынувшего на неё цунами одиночества. Она встала, засуетилась у газовой плиты, и вскоре уже мы сидели друг напротив друга и перед нами дымились кружки с чаем из подаренного ей им когда-то немецкого чайного сервиза. Этим сервизом она очень гордилась и вот теперь мы пили чай из ЕГО кружек, накладывали сахарок из ЕГО сахарницы ЕГО чайными ложечками и каждый элемент сервировки стала просто дышал ЕГО присутствием.
- Господи, Тонечка! Ты его так сильно любишь! – слёзы ручьями потекли из её глаз. Ванечка вбежал на кухню, бросился к маме и стал приговаривать, обнимая её обеими руками за шею:
- Не плачь, мама! Не плачь! Папа любит тебя! Он вернётся! Он вернётся! Он обязательно придёт к нам жить!
Только теперь я отчетливо представил себе происходившее здесь последние несколько дней!
С той самой секунды, как дверь за Анатолием затворилась навсегда и его последние слова, обращённые к покидаемой жене и оставляемому с нею сыну повисли в воздухе свинцовым дымом недокуренных обоими супругами сигарет, она в основном билась в истериках, а мальчик как умел успокаивал маму. Возможно ни она, ни сын просто не выходили из дому.
- Ты взяла отгулы ? - поинтересовался я на всякий случай. Она согласно закивала головой. Стало понятно, что она пока была просто нетрудоспособна.
- И когда на работу? – продолжил я развивать эту, отвлекающую её хотя бы и на мгновения от мрачных мыслей и чувств, тему.
- У меня за шесть лет накопилось три месяца отпуска. Хотела летом съездить с ним на всё лето в Крым, к тётке… - и тут новые потоки слёз, сопровождающие новые волны конвульсий тела, обрушились на её платье.
- Иди, Ванечка, иди – сказал я мальчику, - маме надо поплакать, так она быстрее успокоится. – Никуда папа от вас не денется! Иди, ложись спать! Уже поздновато!
Неожиданно легко малыш согласился и пошёл в свою комнатку. Она вцепилась в мою ладонь обеими руками и замерла на некоторое время, уронив голову на стол, едва не касаясь распущенными волосами чашки с чаем.
Некоторое время мы сидели так молча. И мне стало ясно, что в ближайшие часы я никуда не смогу уйти. По большому счёту мне было безразлично, где проводить ночь. В своей холостяцкой квартирке, расположенной в двух кварталах от этого дома, в гостях у кого-нибудь из друзей и приятелей, у Верочки, с которой мы изредка коротали время вдвоём без особых взаимных обязательств, или здесь… Я был свободен и всегда принадлежал скорее ситуации, чем самому себе. Сегодня ситуация складывалась вполне однозначно. Своим поступком Анатолий по существу просто сломал всю её годами выстраивавшуюся жизнь. Инна смотрелась в этой связи совершенно ужасным монстром, Анатолий был как бы её жертвой, а его – Анатолия – прежнюю семью постигла величайшая изо всех возможных семейных= катастроф – внезапный распад. Да! Семьи иногда распадаются, но, как заметил ещё Михаил Александрович Булгаков – это полбеды. Беда в том, что иногда семьи распадаются внезапно и мгновенно!
- Максим! – неожиданно прошептала она – Не уходи сегодня! Пожалуйста!
- Хорошо, хорошо… Я же вижу, как тебе плохо! Побуду с вами… - полушёпотом отвечал я ей. И мы на некоторое время замолчали, удивляясь тому, насколько созвучны оказались наши мысли в этот момент.
- Давай согреем ещё чаю … - решился я наконец прервать паузу.
- Конечно! Конечно! – засуетилась она. – Есть хочешь?
- Да нет… пока не очень… вот ты перекуси что-нибудь… совсем ничего не ела?
Она замерла на мгновение, смущённо развела руками и повернулась к холодильнику.
Как только дверца приоткрылась я впервые разглядел её фигуру.
Она была совершенна!
И тут я поймал себя на мысли, что никогда прежде не смотрел на неё, как на женщину!