В те далёкие времена, которые на самом деле не такие уж и далёкие, ввиду отсутствия грамотных людей, умеющих грамотно изложить суть дела, а не нацарапать на скале «я тут был» в виде человечков с копьями и не пускаться в страшилки про всякую нечисть, выжирающую деревни. Ну, да Бог с ними, не в осуждение сказано, а Сказа для.
В те недалёкие времена уже и толмачи водились, да долго не жили, чуть у лапотника нужда появится писанину, куда снести, так он к толмачу, да жбан медовухи ему, кто ж устоит. А и так бывало, что напишет Правду, а его – туда (на виселицу).
Опять же не об этом. Тогда уже цари, да князья жили. Было у одного царя во владении чудное местечко – лес необъятных размеров. Любил царь и все его предтечи в этом лесу охотиться. А поохотившись, остановиться у егеря (тоже в десятом колене егерь), откушать, отпить, как полагается. А егерь, хоть и молодой, но такой справный был. Лес его, как огород собственный. Где дерево увидит худое, спилит на дрова – себе или в деревню, чтобы не баловались, не крали. А уж если капкан где приметит, так не спустит ни за что. Так и перестали ставить. А уж царя встречать, так это все прежние егеря так делали, а у энтого – Борислава – лучше всех выходило.
Встречали, как положено, пирогами, да блинами, да медовухой на можжевельнике (эх, хороша!). Отпил царь, отдохнул, похвастал своими трофеями, собрался до дому ехать. Вдруг приметил молодую особу, как тень мелькнувшую.
- Что ж с женой своей не знакомишь? – обратился он к егерю.
- Так ведь и не жена она мне. Пока, - ответил он.
- Ну, так подведи, познакомь. Уж, как я тебя уважаю, так и посаженным буду на свадьбе вашей.
Подвёл Борислав, рассказал историю этой девушки. Шёл он по лесу, смотрел где, что не так. Вдруг видит, сидит на пеньке девушка – видно, что нездешняя, одета опрятно, но только сильно измождённая.
- Откуда ты, девица, далеко ли путь держишь?
А в ответ она лишь улыбнулась белозубо, да плечами пожала.
- Как зовут тебя, красавица?
Опять плечами пожала.
- Да ты – немая, что ли?
- Нет, милый друг, я не немая, только не знаю, как зовут меня, откуда я. А иду я, куда глаза глядят.
Привёл её Борислав домой. Матушка рада была! Так и назвали девушку Радой. Сняла она платок, они и ахнули – половина косы тёмная, половина – белая. Уж потом матушка отстригла тёмную косу и теперь Рада вся серебристая – голова, будто ореол, сама вся светится – кровь с молоком, кожа – ни единого пятнышка, а уж про фигуру можно только догадываться – стать и краса.
Оценил царь и рассказ егеря, и Раду, и фигуру её. Пожелал удачи, и уехал восвояси.
Только образ Рады остался в памяти, спать не давал. Утром – позавтракать, а не может, в обед – пообедать, а кусок в горло не лезет. Вечером выпьет медовухи (не по предписанному) и спать. А снится Рада, улыбка её, походка, будто пава плывёт и ореол этот…
Тьфу, наваждение…
Неделю мучился царь, потом призвал советников. Рассказал честно, что занемог любовной болезнью. Самый старый, шамкая беззубым ртом, дал дельный совет: «Ты егеря свово – в армию отправь, а лебёдушку его – в покои призови. Не пройдёт любовя – женись, а пройдёт – назад всё повороти».
Ах, ты! Просто-то как, только на сердце червяк заполз и давай нашёптывать: «Что ж ты, окаянный! Добра не помнишь? А за лесом кто будет ходить? Ведь без егеря хорошего пропадёт!»
Тут другой червь вылез: «Дык, попытка – не пытка, всегда и вспять можно!»
Вышел утром к своим «помощникам», глаза б на них не глядели, дал указ: «Егеря забрить, девушку по имени Рада в покои забрать – в услужение, в леса послать… (не было никого на примете), кто сгодится».
Вот так!
А уж сколько недоумения, а уж сколько слёз – материных и укромных Радиных было пролито. Что ему – царю до этого!
Попрощался сердечно Борислав с матушкой, с невестой своей и отправился на службу. В те времена прекословить и не думалось даже.
А на другой день призвали Раду служить в царских покоях. Матушка ещё пуще слезами залилась. Поняла всё сердцем своим, откуда ветер дует. В тот же день приехал со своим семейством новый егерь, так что матушке отвелась роль служанки. Чуяло сердце, но не свою беду ведь чуяло! А что делать-то было? Разве ж возможно царю прекословить?
Раду поместили в отдельную комнату, что для служанок редко бывало, только для «особых поручений». Она об этом и не догадывалась, а остальные служанки все уши друг другу прожужжали.
Должна она была покои царские от пыли спасать. Какая там пыль, в те времена! Ходила она с лёгкой метёлкой, недоумевала, что ж ей делать, но, как девушка послушная, искала ту пыль, найдя, тщательно заметала.
Неделя прошла, другая. Царь в забытьи пьяном провёл. Стыдно ему было так поступить. Однажды, очнувшись, увидел он чудное видение – девушка необыкновенной красоты – будто плывёт по его покоям.
- Здравствуйте, царь-батюшка, - поздоровалась вежливо.
- Ты, кто?
- Я – Рада, служанка ваша.
- Служанка? Так иди сюда, послужи мне!
- Чем, государь?
- А вот чем, - царь откинул одеяло и показал на свой набухший член.
- Ох-ти, - Рада кинула на пол перо, коим смахивала пыль, и кинулась вон из покоев.
- Тьфу ты, вот приснится же, - заключил царь и опять уснул.
А проснувшись, крепко задумался. Вон и перо на полу валяется, значит, не сон это был. Значит, пора из запоя выходить и что-то делать. Зазря, что-ли чужую судьбу загубил? Чем же теперь отмолиться?
Решил царь поход в Киев совершить, чтобы грех свой замолить. А когда собираться стал, не смог удержаться, назвал Раду со слугами необходимыми.
Ехать было долго – обозы со снедью, со слугами. Дороги в то время – если дождя нет, а коли есть, так сидеть надо, где придётся, где дождь застал. Царь всё это время сидел в своём возке, молился. Но каждый раз молитву его перебивал образ Рады. Не мог он с любовной болезнью совладать.
Позвал он как-то своих советников, жаловался им. Тот же беззубый сказал: «А ты её силой возьми, там и поймёшь – для игрищ она тебе или в жёны хочешь».
Сволочь беззубая! Однако зародил сомнение в голове светлой. Стал царь думать, как бы её силой взять. Ведь не хотелось – силой-то! Хотелось, чтоб по любви. Да чего проще! Женись, так и будет тебе любовь! В те времена девушки не выбирали. Вот – муж, значит, любовь!
Но царю-то каково было? Жениться на служанке? Этак его ни в какие другие царства не примут! А с любовью что делать? Ведь жжёт, зараза!
Тем временем Борислав закручинился в рекрутах. Не привык он к муштре, да тычкам, не привык степью любоваться. Соскучился по родным лесам, по матушке, а пуще всех по зазнобушке своей – Радушке.
И решился он бежать. Беглым всегда несладко, а в те времена, когда паспортов не было, а поймают – запорют до смерти, и вовсе – жесть.
Однако решился, выбрал время удачное, когда пьяный офицер уснул, и побежал. Да вот только нигде ему показываться нельзя было – одежда на нём солдатская, затылок бритый, всяк узнает, что ежели один, да в солдатской форме, значит, утёк от службы.
Бежать он решил на север, потому что когда везли его с другими рекрутами на службу, заметил, что на юг едут. Бежал от деревни к деревне, прятался по оврагам. Где хлеба выпросит, где по хозяйству поможет, да накормят, да одежду со временем дали – не солдатскую. А оно и не солдатом тоже бежать опасно. Беглый холоп также бесправен был.
Скоро в пути стали ему лесочки негустые попадаться. Веселее пошёл, понял, что скоро и дом родной. Только сомневался он, что всё по-прежнему там. Раз царь сослал его, значит, егерем теперь другой человек. А как там матушка, а как Радушка?
Вышел к лесам густым, а в ту пору в лесах непроходимые чащи были. Но Бориславу – не страшно. С мальства лес знал, шёл он и радовался, будто с родными встретился.
Тут – свист, и с ветки сетка на него упала, а потом ещё и тяжёлым чем-то по голове. Очнулся он под огромным дубом, а вокруг него люди лесные – разбойники.
- Чьих будешь? – спросил самый старый, - беглый, небось?
Рассказал всё Борислав – и про жизнь свою с матушкой и про Радушку, и про солдатство окаянное и про мытарства свои.
- Я тебя так рассужу, - сказал старшой, выслушав, не перебивая, - за Радушку свою ты и пострадал. Неприятно стало царю, что у егеря жена - красавица будет, вот он и отослал тебя куда подальше. А нос свой домой тебе совать не гоже. Враз назад воротят. Я пошлю людей своих, разузнают всё – что там, да как. А ты у нас оставайся.
- Да не смогу я разбойничать, не приучен.
- А кого ж тут с мальства учили? Все вот также, как ты – беглые. Мы людей не убиваем. Грабим богатых, да и то, стараемся в разных местах, чтоб не одних и тех же. Забираем еду себе, да одежу, если износилась. Иногда мужики баб берут себе, да и то – по сговору. А как забрюхатит – в деревню сплавляем. У нас мужики, почитай, все женатые. Деток у нас – ого-го! А их кормить тоже надо. Вот и грабим. Помаленьку. Ничего, пообвыкнешь, тоже грабить с нами будешь. А домой тебе – нельзя.
Понял Борислав, что прав старый разбойник и с нетерпением стал ожидать, когда вернутся гонцы разбойничьи. Те, нарядившись бродячими слепцами, ушли сразу же, а пришли через месяц. Рассказ их был не из приятных. Матушка живёт в чулане, прислуживает егерю новому, который и в лес не ходит, только пьёт, да жрёт, да жену свою гоняет. А матушка все глаза проплакала, почти слепая стала. А Раду царь себе в служанки забрал.
- Что я тебе и говорил. Куда ты бёг? Пришёл бы, сам убедился, может егеря нового заколол бы, да ещё пуще в грехах повяз бы. А зазнобу свою вряд ли высвободил. Оставайся. Окрепнешь духом, может, Раду твою и выкрадем, а матушка, как узнает, что ты счастлив, так и успокоится.
Послушался Борислав, остался, стал с разбойниками грабить, главное было выбрать обоз, остановить его, а дальше разбирали, кто, что мог, никогда никого не убивали, да ещё давали возможность домой доехать.
Молился царь в Киеве, как отчаянный. В рот медовухи не брал, на заре уходил к мощам, вечером возвращался. Слуги его тоже время даром не тратили, старались отмолить грехи, у кого какие случились, а у кого грехов не было, те о будущем молились. Молилась и Рада – за Борислава, чтоб служба лёгкая была, за матушку его, чтоб не горевала, за своё счастье, ещё неизвестное.
Как-то раз вышли они с другими слугами из собора, где молились, подошли к ним две женщины. Рассматривали Раду во все глаза, потом одна и говорит:
- Как зовут тебя, девица красная?
- Рада.
- А меня, не помнишь ли?
- Нет, матушка, не помню. Ничего я не помню дальше прошлого лета.
- А где ж ты до прошлого лета была?
- Вот и не помню.
Пошептались женщины и ушли, а на другой день в то же место пришёл богатый человек, тоже на Раду оглядывался, но ничего не спрашивал, ушёл вместе со всеми. Слуги другие Раду обступили:
- Что ж такое? Может, матушка твоя тебя ищет? Ты ж сказала, что память растеряла.
- Да разве помню я? – плакала Рада.
А самая бойкая доложила царю о происшествии, знала, что неспроста он Раду за собой таскает. Царь очень заинтересовался рассказом, и послал людей узнать, кто такие.
Пришли гонцы, рассказали, что это были люди молодой царицы, тоже приехавшей на богослужения. Кто такова? Вдова молодая. Послал тогда царь гонцов ко двору молодой царицы, но так, чтобы не её пригласить, а того барина, что в церкви был – для переговоров.
Пришёл он, говорил много и не нужно, но после третьей чаши медовухи стал уже ближе к делу рассказывать.
- Царица наша – недавно царица. Был у нас царь – душевный и справедливый. Жена его при родах скончалась, так он девочку почти сам воспитал, а как стала она подрастать, решил жениться. Взял себе молодушку – из хорошей семьи. Первый год всё хорошо было – и дочка его присмотрена, и царица вся в улыбках, а уж как царь был доволен! Но вот стала дочь его красоту набирать, так мачеха всё чаще хмурилась, особенно, когда при ней красоту падчерицы хвалили. А потом и царь вдруг занемог. Стал задыхаться, плохо спал, а потом и помер. Молодая царица погоревала месяц, да и успокоилась, а дочка с ума сошла, да и ушла куда-то. Месяц искали, два искали, но не нашли.
- А скажи, мил человек, что ты так долго служанку мою разглядывал? Не похожа ли она на дочь твоего царя?
- Ик, - сразу протрезвел гость, - честно сказать, похожа, но не она.
- А чем же не она? - допытывался царь.
- Наша тёмненькая была, а у энтой коса белая.
- Только и всего? Так у неё коса – седая, неужели не заметил? А седина не всегда от возраста, иногда ужасов каких наглядится человек и поседеет.
- Ах, не знаю я ничего. Прости, царь-государь! Спасибо за угощение, мне домой пора!
- Нет, постой. Вижу я, что на душе твоей камень, только не хочешь ты от него освободиться. На-ка, выпей ещё, успокойся. Да поведай мне тайну эту. Я хорошо заплачу.
- Ик, спасибо на добром слове, только нет столько злата, чтобы за жизнь рассчитаться, - сказал опять захмелевший гость.
- Так и жизни нет без злата. Всегда ведь откупиться можно.
- Где можно, а где и не можно, - торговался гость.
- Так скажи цену твою, чую, дорого возьмёшь, но интерес у меня особый.
- Вот послушай, - гость опять протрезвел после того, как ему отдан был увесистый кошель, - царица наша решила опять замуж выйти, стали женихов приглашать, а они всё на падчерицу смотрят. Тут и решила она от неё избавиться. Завезли мы её в лес, в самую чащу, и бросили.
- Душегубы.
- Я тоже так думал, ночей не спал, молился, чтоб выжила. Господь услышал! Жива она. Да, это служанка ваша. Так благополучно, что не помнит ничего. Только, если царица моя узнает, не миновать мне кола осинового. Так-то, царь. Что мне тогда гроши ваши.
- Обижаешь, я ведь не на царство её зарюсь, мне неохота на служанке жениться, а уж если она благородных кровей, так можно и свадьбу справлять. Вот к Киевскому князю пойду, дозволения спрошу.
- Это вы, как знаете, только меня в свидетели не зовите.
- Господь с тобой! Я так и не знаю тебя и имени моей невесты ты не сказал. Так, Рада и будет. Девушка из лесу.
- Ну, тогда, благословляю её заочно! Отца-то нет в живых. Пусть счастлива будет сиротинушка! – заплакал гость, на том и разошлись.
А царь наутро уж с челобитной к Великому князю. Выслушал тот внимательно, призадумался.
- Да, дело не простое. А откуда ж думаешь, что она из царских кровей?
- Дык, тайна не моя, государь! А сама она ничего не помнит.
- Да… тут проверить надобно бы. Коли из царских кровей, так сам благословлю и приданое дам, раз уж мачеха гадиной оказалась. А если холопка, так жениться тебе только тайно придётся. Негоже это - на холопках жениться. Вон их, сколько - у каждого царя по десятку в жёнах. Так что смотри.
Вернулся царь в свои хоромы, позвал людей верных, дал им наказ – ехать в те земли, откуда родом Рада, да всё хорошенько разузнать: когда пропала царская дочка, да какова была, да какие привычки, да, может, ещё что. Только, чтобы всё тайно, шито-крыто было. И денег дал, чтобы маслили языки рассказывать.
Ушли они, а царь стал домой собираться. Очень ему не терпелось Раду в жёны взять. Решил он потихоньку к свадьбе готовиться, а уж если выйдет так, что всё же беглая холопка она, так, всё равно маленькую свадебку сыграет, чтобы она не брыкалась сильно. Для отвода глаз.
Меж тем разбойники по ветвям сидели, ждали проезжих. К утру увидели богатый обоз идёт, обрадовались – с поживой будут.
Охрана царёва быстро разбежалась, а в обозах слуги сидели. Пожитки царёвы стерегли.
- Деньги давай! Жратву давай! – приставал разбойник к ключнице – самый свирепый с виду.
- Дык, какие деньги? Какая жратва, мил человек? С Киеву мы едем. А оттуда разве с деньгами возвращаются?
- А это что у тебя? – ткнул грязным пальцем в завёрнутую в плащ Раду.
- Да это богомолица из Киеву, старушка. Подвозим вот до своих мест, а дальше пеше пойдёт, слово Божье говорить народу.
- Покажь, что за старуха! – дёрнул разбойник за плащ.
- Ить, нельзя так с богомольными людьми. Не будет она с разбойниками разговаривать – грех это.
Рада тем временем хотела запахнуть плащ посильнее, но разбойник увидел её пальчики и заголосил:
- А, паршивая старуха! Обдурить меня хочешь! Нет денег, нет жратвы, так ещё и молодку прячешь?
Сдёрнул плащ с Рады и стал заворожённый. А Рада, увидев его, затряслась вся мелкой дрожью.
- Вот где настиг я тебя, красавица! Сама в руки мне приплыла.
С этими словами он ловко завернул Раду в плащ, перекинул через плечо и пошёл восвояси, отпихнув ногой голосящую ключницу.
Добыча была не ахти какая – денег почти нет, жратву оставили людям – до дому добраться. Так, кое-какие пожитки погрузили на обоз и отправились в лес – на своё стойбище.
Там их главарь встретил – Батяня, как разбойники его называли. Он в последнее время на разбой не ходил – нога гнила. Так разбойнички для своего Батяни ещё и лекаря прихватили из царского обоза.
- Ну-ка, погляжу, что вы тут награбили, - рассматривал он нехитрую утварь, которой не гнушались разбойники, - а это что? – указал он на свёрток, в котором была Рада.
- Это моё, - выступил вперёд Свирепый.
- Ковёр, что ли? Так поди продай, а нам он тут зачем?
- Девица это, - скрежетнул зубами Свирепый, разворачивая плащ.
Рада была без сознания, а все, окружившие телегу, рассматривали её, молча. Белолица, черноброва, губки, словно лепестки розы.
- Поди, царицу приволок, - проговорил, наконец, Батяня.
- Энто та девка, за которой я тогда по лесу гнался.
- Когда ногу подвернул?
- Ну, да. Не нога б, она ещё тады моей была бы.
- Ну-кось, лыкарь, приведи её в чуйства.
- Это же Рада! Моя Рада! – воскликнул подошедший Борислав, - я про неё рассказывал.
- Сейчас посмотрим, чья ж это Рада.
Рада пришла в себя, увидев знакомое лицо лекаря, немного успокоилась.
- Рассказывай, дева, кто ты, откуда, почему мой лесной народ тебя знает? – спросил грозно Батяня, но Рада его не испугалась.
- Прости, батюшка, коли, что не так, - поклонилась она в его сторону, - вот этот - указала на Свирепого, - гнался за мной по лесу, уж, не знаю, как Бог миловал, отвёл от меня, - Слава тебе, Господи, - закрестилась,
- А вот этот, - указала на Борислава, - приветил меня, в дом свой привёл, к матушке приставил, заботой окружил. Кто я – не помню, хотя издалёка, кажется, … сад и батюшка ко мне руки тянет… Нет, не помню.
- А, коли помнишь, как энтот (Свирепый) за тобой гнался, может, помнишь, как ты в лесу оказалась?
- Вроде как по грибы пошла… Заблудилась…
- А дальше, что?
- Не помню.
- Эх, барышня, имя хоть своё знаешь?
- Борислав, вот он, - указала она на егеря, - Радой называл с матушкой своей.
- А люб тебе Борислав?
- Люб, - потупила глаза Рада.
- А энтот, - указал Батяня на Свирепого, - люб?
- Что ты, батюшка? Как может быть супостат люб? – заплакала Рада.
- Вот моё слово. Ужинать всем и спать, утро вечера мудренее. Завтра суд свершим – с кем эта Рада останется, кто ей хозяин будет, а нынче – вона котёл кипит. Отдыхать и спать. А Рада энта в моём шалаше спать будет. Кто сунется, - вон-ка, - показал он нож обоюдоострый.
Все с радостью разошлись, ибо время ужинать было. Борислав дёрнулся было, но товарищи остудили его:
- Не боись, Батяня слово держит. А, что переночует твоя в его шалаше, так это благо, он уже давно к бабам, как к мужикам, - ровня.
Рада забилась в шалаш Батяни, не то что носа высунуть, а уж и по-маленькому страшно выйти. Позже пришёл он, сунул ей кусок куры отварной, мякоть хлеба:
- Ешь! – да и завалился спать, захрапев.
Рада выждала слегка, окликаясь мысленно на звуки лесного лагеря, но вскоре успокоилась, грызнула куры, да, свернувшись калачиком уснула, уставши.
Утром Батяня не стал собирать народ, чтобы обсудить вчерашнее. Позвал Борислава и Раду с ним.
- Сначала спрошу у девицы, люб тебе Борислав?
- Люб, - опять отвечала она, потупившись.
- Про тебя спрашивать не буду, и так видно. Что ты, Борислав, мыслишь?
- Думаю, батюшка, если благословишь, к царю податься, в ноги броситься, объявить любовь свою и просить о милости – жить по-прежнему егерем с женой своей – Радушкой (уж как глянул на неё, так и обозначил всё.)
- А ты?
- Я – как, милый мой, - ответила, потупив глаза Рада.
- А Свирепый наш тебе не люб?
- Ой, не люб, - нахмурилась Рада.
- Вот что скажу вам. Идти к царю – смерти искать. Рада твоя, - не взыщи девица, - роковая. Один ноги ломает, ты – до смерти в солдаты, а тот, - Батяня показал в небо, - к нам ещё с войной придёт, за любовь свою, а, может, твою, биться. А мне война никак не нужна. Пошлю я к нему людей верных, чтоб нашептали, дескать, ушла Рада к себе домой. Нехай её там ищет. А вы – двое – подавайтесь-ка отседова в места другие. Чтоб никто вас не нашёл. Поняли?
- Уж как не понять, батюшка, - поклонились молодые.
- В ближайшей деревне обвенчаетесь тайно, чтоб от греха подальше, да бумагу с попа возьмите. Вот вам деньги. Ну, а дальше, уж сами думайте. Только в родные края не возвращайтесь.
- Спасибо, батюшка на добром слове! – откланялись молодые, и пошли, куда глаза глядят.
Меж тем, царь лютовал, да водку пил. Тем временем, вернулся украденный лекарь и рассказал всё, как было, что Раду украл разбойник, прежде гонявший её по лесам, что ушла она с егерем, сбежавшим из солдат.
- Эк, - треснул царь по столу так, что тот заскрипел жалобно (а уж если б нашему современному такое досталось, так уж и на свалке был бы), - врёшь ты всё.
- Да смыслу мне врать-то? Боится их главарь, что ты войной пойдёшь на лесной народ, да и отправил их восвояси. Да ты ж всё равно проверишь, что я тебе сказал.
- Проверю. А ну, ключницу сюда. Водки мне!
Прихромала ключница, ещё не отошедшая от побоев, кои претерпела за то, что Раду не уберегла. Выпил царь полную чашу водки, оперся на руку:
- Рассказывай, как всё было.
Ключница в который раз рассказала, как она укрывала Раду, да как разбойник сорвал плащ, а оказалось, что это та самая девица, которую он гонял по лесам. На плечо её и – поминай, как звали.
Царь переводил мутный взгляд с лекаря на ключницу и в обратном порядке. Выходило, что не врут. Про свирепого разбойника оба рассказали, а договориться не могли. Лекаря, как только к вратам подошёл, охрана тут же к царю и привела. А до этого его разбойники захватили, с ключницей он никак не мог увидеться. Да и зачем?
На другой день вернулись шпионы, засланные в царство, откуда Рада родом. Новости принесли положительные. Была у них молодая царевна, да пропала. Сказывали, что с ума сошла от горя по батюшке, да и убегла. Получилось приластиться к служанке Рады. Та уверяла, что с ума она не сходила, а вот с мачехой они, действительно не дружили. Её – служанку как раз услали куда-то, а вернулась – царевны уж и нет.
Тут царь совсем голову потерял. Разослал людей во все концы – на розыски: «Егеря, как найдёте, на куски порвите, а с девицы, чтоб ни единый волос не упал».
Велел матушку егеря к себе привести, да пытать её, что ведает о сыне своём. Привели её, а что она ведала? Жила в услужении у егеря нового, света белого не видела. Как узнала, что сын её сбежал из солдатов, заголосила:
- Не вели казнить, царь-батюшка! Пожалей сыночка моего единственного! Лучше меня, старую, убей!
Увели её, царь – чернее тучи сидит, а свита его дрожит. Тут советник беззубый вперёд выступил:
- Прости, царь-батюшка за слово вольное, только бы надобно с тобой пошептаться.
- Говори, - приказал царь, когда все ушли.
- Да не в палатах, а в укромном местечке. Тут везде уши.
- Вот о чём хочу доложить, - начал он свой рассказ, когда они с царём забрались на колокольню, - не моя это тайна, да уж нет в живых тех, кому обещал хранить её.
- Да говори ты, не томи, старый хрен!
- Батюшка ваш – благочестивый и примерный был. С матушкой жили – душа в душу. Тогда не то, что ныне – у каждого барина целый вертеп с молодыми, да красивыми девками, а тогда – ни-ни! Но случился у него грех однажды. Не смог он совладать с собой, да приветил молодую служанку. Уж такая красавица была! Приветил, а когда она понесла, отправил её к егерю старому. Он бобылём жил. Я же и отвозил её. Припугнул, молчи, дескать, от кого ребёнок, говори – твой. А он уж и привязался к нему, и лесничеству обучил.
- Что ты хочешь сказать, что егерь Борька – брат мне? – раскрыл рот от удивления царь.
- А ты сам не замечал сходство?
- Да я тебя сейчас! – замахнулся царь на старца.
- Ты меня и убить вправе. Только мне теперь на душе легче стало.
- Стало быть, эта старая ведьма тоже знает, что я – брат её сыну?
- Знает, конечно.
- Так, повесить её, чтобы не проболталась!
- Повесить всегда успеешь, однако, до сих пор не проболталась! И сыну, видно, ничего не говорила. Ты её в темницу посади, да держи там, как приманку, может, сыновне сердце ёкнет, да прибудет он сюда – матушку вызволять. А станет она болтать, скажем, с ума сошла от горя. А тебе советую на водку не налегать. А то и любовь тебе не занадобится.
- Хитрый пёс, - усмехнулся царь, но сделал всё, как беззубый советовал.
Много ли времени прошло, мало ли, дошли молодые до деревушки, обвенчались тайно и стали думать, куда ж дальше идти.
- Я тебе, милый, и совета дать не могу – жизни не знаю. Тебе решать.
- Куда бы мы не пошли сейчас, везде нас найти могут. Прав Батяня, царь это так не оставит. И я провинился, и ты ему люба так, что из-под земли достанет. Матушку мне жалко, не оставит он её. Потому вот как мы сделаем. Готова ли ты жить в лесу со мной – пока всё не образуется?
- Я с тобой и под землёй жить буду.
- Ну, поперва так и придётся. Выроем землянку, устроим огород, заведём живность. Буду наведываться в разные деревни, чтоб люди не приметили, откуда и куда выхожу из лесу. Охотиться буду, вон и ружьё Батяня дал. Не пропадём! В лесу столько добра – и соболь, и лось, и мёд дикий!
С тем и пошли они искать себе место, где жить будут. Да такое чудное место нашли: тут и речка лесная, тут и лес густой – никто не сунется.
Потихоньку обжились, каждый год по дитёнку – прибавление, скоро на том месте целый городок вырос – мужчины невест приводили из ближайших деревень, девушкам женихов приводили – на сторону никого не отдавали. А где этот скит, так до сих пор никто и не знает. Может, и поныне там потомки Борислава и Рады живут.
Спросите, а что ж царь? А что? Целый год посылал людей в разные концы – Раду искать, ну, и заодно бывшего егеря, братца своего. Возвращались люди ни с чем. Так царь их до смерти запарывал. К концу года поняли людишки его, что ежели посылает на розыски, так, значит, на смерть верную – не в чужом краю, так сам прибьёт. Так и стали утекать от него потихоньку люди. Через год пришёл к нему Беззубый, да и говорит:
- Забрось ты кручинушку. Да и какая любовь, когда предмета любви нет! А вот вдова (мачеха Рады) так и ходит неприкаянная. Уж больно характер крут. Если кому и приглянется с виду (красавица, как же!), так через месяц, а то и через неделю, глядишь – ладу нет, так и уехал жених. А не попробовать ли? Клин клином вышибают…
Попробовал царь. Первый месяц такая бойня была – дым коромыслом. Зато люди спокойно вздохнули. Некогда царю стало людей переводить. Месяц бились, второй, потом, глядишь, и понравилось им друг другу носы крутить и фингалы ставить, а через год они уж друг без друга жить не могли. Уж если царь на охоту подался, так царица изведётся вся – кому ж рыло намылить? Людишки прятались все. А уж как царь вернётся – визгу стоит – по всей столице! А под утро, сказывают, немыслимое творилось – орала царица не по-людски (свят, свят, свят). Да уж и бог с ними. Отстал царь от егеря (братца), а когда его мать выкрали, прикинулся, что без надобности она была.
Ну, и Слава Богу!
апрель 2014 г.