Мне тридцать три, у меня белокурые волосы, сейчас отросшие до плеч – не до парикмахера пока, и кожа белая, будто я не видела солнца гораздо дольше, чем оно есть на самом деле. В месте где я нахожусь, нет ровным счетом никаких развлечений. Даже какой-нибудь захудалой книженции не найдете, разве что обветшалая литература по истории и военной тактике, а больше ничего. Потому, наверное, последний час я только курю одну за одной и кручусь перед зеркалом, придирчиво разглядывая свое отражение. Дело вовсе не в самолюбовании – это кремового цвета платье начало мне надоедать еще пару примерок назад. Но, как я уже говорила, заняться тут решительно нечем, только разглядывать себя в зеркале и думать, думать, думать, перебирать как песчинки на огромном пляже все события, что привели меня сюда. Мой длинный извилистый путь.
Ах да, завтра я выхожу замуж.
Вообще-то я хороша собой, в особенности, если учесть мой возраст и то, что курю я, в последнее время, слишком много. Другие женщины глядят на меня с недоверием – я пока не решила, удивляются тому, почему моя кожа не стала темнеть как у них, или быть может не могут поверить в то, что завтрашнему дню быть. Мне и самой верится с трудом. Этого дня я ждала тринадцать лет. Нет, первые мысли пришли ко мне еще тремя годами раньше, но это было слишком непристойно, чтобы даже думать об этом. Столько лет мы с ним знакомы. Столько лет он зовет меня «моя милая Евхен», но только теперь он решился.
Забавно, когда я думаю об этом, то немедленно вспоминаю как однажды вбежала в кухню и до ужаса напугала мою Гретель. «Он женится на мне», - кричала я и, кажется, это слышала даже соседская кошка. Тогда сестрица от неожиданности перевернула кастрюлю с кипятком и мне на час пришлось забыть обо всем, пока ее рука не оказалась перебинтована. «Я буду его женой, Гретель», - шептала я уже тише и сама не верила своим словам. И правильно. Невесть что возомнившая о себе, маленькая глупая дочь учителя и портнихи. Многие годы мне пришлось мириться со своим происхождением. Никчемная девчонка, что я могла ему дать? Может поэтому все эти годы он дарил свою любовь другим женщинам, меня сделав лишь своей тенью, и даже это скрывая. Но если он меня стыдился, я его не осуждаю. Не осуждаю и измен – такой человек не мог принадлежать одной лишь мне. И никогда я не поверю всем тем грязным слухам и страшным обвинениям в его адрес. Все – ложь и происки мерзких предателей, позже, конечно, получивших по заслугам. Мой волк всегда был скор на расправу.
А что я? Знай свое место и не высовывай носа из конуры. Сестры должно быть мне завидовали. Дорогие подарки: по дому тут и там расставлены флаконы с импортными духами, богатые наряды, каких не сыскать в нашем захолустье. А она лезет в петлю и придумывает новые способы уйти из жизни - один интересней другого. Теперь, когда я тут, сестры обо всем этом позаботятся, больше некому было доверить все свое богатое приданое. Там, где я, оно ни к чему.
Там, где я. Он был против. Но впервые он не кричал, когда я ослушалась его. Понял, что ни одна из его большегрудых подстилок не сделала бы ради него ничего подобного. Это поняли все, и его ближайшие друзья, до того дня смотревшие на меня ни то с жалостью, ни то с отвращением. Победа в моей собственной войне, но что мне до того? Тогда это и случилось.
Помню, я зашла в его комнату. Уютные апартаменты, теперь уже наши с ним. Он сидел на кровати и держал в руках фотографию. На ней я и его овчарка. Терпеть ее не могла, вот ведь упрямая дрянь! И знать не хочу, что с ней будет теперь. Но взгляд, с которым он изучал это фото стоил многого. Должно быть, не было в его жизни никого ближе и вернее, чем я и эта беспородная сука. Забавно, верно у нас с этой псиной столько неприязни только от сходства – не могли поделить хозяина.
- Евхен, ты помнишь, когда мы сделали это фото? – заговорил он, даже не поворачивая головы: походку мою он распознавал с легкостью.
- Кажется, это после празднования нового года, в Бергхофе, - произнесла я, удивленная таким вопросом. У моего мужчины прекрасная память, но с одним условием: информация должна быть хоть сколько-нибудь важной, а подобное никак не укладывалось в обширный список того, что его интересовало. Мне пришлось сделать несколько шагов и присесть рядом, вглядываясь в фото. – Ну ведь точно, эту шляпку ты подарил мне накануне поездки.
- Верно, - как-то рассеянно согласился он, поднял голову и наконец взглянул на меня. Только сейчас я увидела, что его веки совсем красные, в цвет покрасневших белков. Быть может и не слезы, но что-то явно было. Что он разглядел во мне тогда? Понял наконец, что я вовсе не простушка из небогатой семьи, поставившая себе цель добиться его расположения? Спорю, именно это нашептывали ему обо мне мудрые соратники. Понял, что является правдой каждая строчка в моих письмах, заканчивающихся непременно: «Знайте, если что-то случится, то я не смогу жить без Вас». Быть может, это было сожаление, что все эти долгие тринадцать лет он не удостаивал меня даже лишним прикосновением, в котором я так нуждалась порой. В те самые моменты, когда ловила на себе раздраженный взгляд, внося в его чистенький кабинет охапку только что срезанных роз. Все руки потом были исколоты шипами, но что было с сердцем – не видно никому. Когда плакала ночами в своей, отдельной спальне, о том что никогда не подарю ему наследника.
Именно тогда, в тот самый вечер, он и произнес этот ни то приказ, ни то просьбу. Ему как будто было неловко. Может он даже не был уверен, что я соглашусь. Сейчас это воспоминание заставляет меня улыбаться. Так часто я мечтала об этом событии. Да, видела его стоящим на одном колене. И была даже фантазия о белом коне и черном мундире моего мужчины, - о, какая пошлость! Но самое обыкновенное «согласна ли ты быть моей фрау?», было самым прекрасным, что он когда-либо мне говорил.
Мне тридцать три, у меня белокурые волосы, сейчас отросшие до плеч – не до парикмахера, и никогда уже ему не коснуться этих волос. Кожа бледная, будто я не видела солнца гораздо дольше, будто речь идет не о трех месяцах на глубине восьмидесяти метров, в бункере рейхсканцелярии, к которому я уже так привыкла. Тринадцать лет я ждала предложения стать его женой. Спустя две попытки самоубийства и долгие годы унижений. Заметьте, сколько цифр. Все цифры - ничто. Я могла бы пересчитать все драгоценности, что он подарил мне за то время, что мы вместе, те, которые я надену на завтрашнюю церемонию. Но нет цифр, способных измерить мою любовь и то, как сильно я ждала этого дня.
На настенном календаре висят цифры «29», апрель, и сегодня я последний раз оторву листок. А завтра перестану быть никчемной простушкой Евой Браун. Теперь фрау Гитлер.
“Ты согласна быть моей фрау?”
“Да.”
Пока смерть не разлучит нас.
Примечания:
- утром 30-го апреля Гитлер объявил соратникам о своем решении уйти из жизни вместе с женой. Уединившись в гостиной, супруги Гитлер тем же вечером покончили с собой. Ева приняла яд, Гитлер застрелился. Их тела сожгли на погребальном костре по обычаям древних германцев. Этот брак продлился сорок часов.
- автор не является сочувствующим или симпатизирующим ни нацизму или Адольфу Гитлеру в частности. Автор просто хотел рассказать историю об одной несчастной (или счастливой?) женщине.
11/08/13