Читал он громко О С. Есенине и В. Высоцком

Николай Красильников 2
Николай КРАСИЛЬНИКОВ

«ЧИТАЛ ОН ГРОМКО…»
(О С. Есенине и В. Высоцком)

У любого человека есть в городе, где он живёт, особо любимое место, будь то кафе, театр или просто уголок в парке… Место, с которым у него связано самое сокровенное. Для  меня это, пожалуй, бывший «Колизей», построенный в самом начале прошлого века предпринимателем Г.И.Цинцадзе  по улице Джизакской (потом – Правда Востока, а ныне – Бухоро), переименованный после революции в концертный зал имени Я.М.Свердлова.
Большое, красивое куполообразное здание (по первоначальному замыслу оно предназначалось для цирковых представлений) было выстроено в стиле «немецкого ренессанса», с фасадом, украшенным балконом, который поддерживала колоннада входа. По обеим сторонам здание дополняли балконы поменьше. Оригинальный замысел архитектора Э.Ф.Гофмана строители воплотили в реальность добросовестно. Это лишний раз доказало и памятное ташкентское землетрясение 1966 года – театр ничуть не пострадал от мощных толчков.
Однако в моём рассказе архитектурная достопримечательность города – не главное. Главное – два знаменательных культурных события, связанные непосредственно с  этим театром. Произошли они в разные годы, отдалены  и политическими ситуациями, и самим временем. Одно – постреволюционное, другое – застойное.… Но, несмотря на такую разность, уж больно похожими и одинаково трагическими оказались творческие судьбы двух гениальных людей своего времени, своей эпохи, «освятивших» своим присутствием стены этого пантеона искусства…
По-настоящему огромным духовным праздником явился для интеллигенции Туркестана приезд в Ташкент весной 1921 года С.А.Есенина. Как теперь уже известно, Есенин приехал в «азийскую» Мекку по приглашению своего давнего друга по переписке поэта А. Ширяевца (Абрамова), которого он часто в своём кругу называл «милым Шурой».
Новые друзья поэта водили именитого гостя на пёстрые шумные восточные базары – «Туркменский рынок», «Пьян-базар», показывали выступления прямо там же на площади мастеров народного искусства – пересмешников-масхарабозов, певцов и музыкантов, канатоходцев. Поэт восхищался, восторгался мечетями, солнечными бликами и красками изразцов, обычаями. Сиживал не раз в уютной узбекской чайхане под сенью ветвистых чинар и талов. Поэт никак не мог, как полагалось в таких случаях, устроиться по-восточному, подогнув под себя ноги, и очень этим смущался. Ему нравился зелёный чай, эта «драконова кровь» и, как утверждают очевидцы, он совсем не употреблял здесь спиртное.
А вечером… Вечерами местные поэты и любители поэзии поочередно приглашали С.Есенина к себе. И там, в тесном кругу единомышленников, начинался настоящий «пир» стихов. По-узбекски сказали бы: «Мушоира». Так было и в гостях у литератора В.Вольпина, куда С.Есенин был приглашен вместе с А.Ширяевцем. Там была прочитана Есениным ставшая впоследствии знаменитой поэма «Пугачев». Лучше всего будет привести рассказ самого Вольпина: «Долго тянулся обед, затем чай, и только когда уже начало темнеть, Есенин стал читать. Помнил он всю трагедию на память и читал, видимо, с большим наслаждением для себя, ещё не успев привыкнуть к вещи, только что законченной. Читал он громко, и большой комнаты не хватало для его голоса. Я не знаю, сколько длилось чтение, но знаю, сколько бы оно ни продолжалось, мы, все присутствовавшие, не заметили бы времени. Вещь производила огромное впечатление. Когда он, устав, кончил чтение, произнеся заключительные строки трагедии, почувствовалось, что и сам поэт переживает трагедию, может быть, не меньшую по масштабу, чем его герой.
Боже мой!
                Неужели пришла пора?
                Неужели под душой так же падаешь, как под ношей?
                А казалось… казалось ещё вчера…
                Дорогие мои… дорогие… хор…рошие…
Он закончил… И вдруг раздались оглушающие аплодисменты. Аплодировали не мы, нам это в голову не пришло. Хлопки и крики неслись из-за открытых окон (моя квартира была на первом этаже), под которыми собрались несколько десятков человек, привлечённых громким голосом Есенина. Эти приветствия незримых слушателей растрогали Есенина. Он сконфузился и заторопился уходить».
Данный отрывок свидетельствует, между прочим, что поэма до конца ещё не была отшлифована и, возможно, впервые была прочитана именно в Ташкенте. Популярность Есенина в те годы разрухи и смуты и на самой дальней окраине, коей тогда считался Туркестан, была всеобщей и необычайно высокой. Поистине, живое слово поэта – чистый родник, и его не замутить никакими смутами. Об этом же воспоминания ташкентской поклонницы творчества поэта Е.Г.Макеевой, не раз сопровождавшей Есенина по достопримечательным местам города:
«Однажды мы с Есениным отправились в театр «Колизей» на какой-то спектакль (или концерт). Неожиданно кто-то встал с кресла и объявил: «Товарищи, среди нас находится известный поэт Сергей Есенин!» Реакция публики была восторженной – отовсюду неслись приветственные крики, аплодисменты, кто-то бросил к нашим местам цветы. Есенин был весьма смущён. Начало спектакля задержалось на несколько минут».
Да, Есенин уже тогда был поистине народным, всенародным поэтом. И не в политическом, конечно, а в самом сердечном смысле. Узнаваемым везде и всюду. Слава буквально летела впереди него. Уже были написаны «Песнь о собаке» (слушая которую сам пролетарский классик Горький не выдержал, сронил слезу), «Исповедь хулигана», многие другие лирические шедевры. И вот вчерне почти  закончен «Пугачев»… Трагедия народа и трагедия поэта.
Здесь можно бы поставить точку. Но ведь трагедия длилась, как длилась и поэзия, и у этой истории есть и второй герой, заявленный в начале…
Спустя ровно полвека на те же старые, многое и многих видавшие подмостки вышел тоже невысокий коренастый человек, и в полутёмном зале бывшего «Колизея» раздался характерный сильный и хрипловатый его голос:
              Уж три ночи, три ночи, пробиваясь сквозь тьму,
              Я ищу его лагерь, и спросить мне некого.
              Проведите ж, проведите меня к нему,
              Я хочу видеть этого человека!
Это был монолог Хлопуши из поэмы С.Есенина «Пугачев» И уже совсем трагически, выворачивая каждый нерв наизнанку, прозвучал её заключительный аккорд:
              Боже мой!
              Неужели пришла пора?
              Неужели под душой так же падаешь, как под ношей?               
              А казалось … казалось ещё вчера…
              Дорогие мои… дорогие… хор-рошие…
Случайность,  простое житейское совпадение «места действия» драмы?.. Не знаю. Но когда я слушал неистового поэта-артиста, вдруг до мельчайших подробностей вспомнил рассказ В. Вольпина о Есенине. И тогда подумалось, как же не похожи и как поразительно схожи эти два совершенно разных поэта – С.Есенин и В.Высоцкий. И творчеством своим, и судьбой трагической и прекрасной.