Глава 5. Взгляд на историю

Валерий Камаев
История — дама серьёзная, фиксирующая движение объектов и субъектов в данной точке пространства.
А. Шопенгауэр

Незаметно опять подкрался ноябрь. Снега не было, но с утра висели серые тучи, и брызгал мелкий противный дождь. Работа не клеилась, и мне опять было тоскливо и одиноко. Я где-то слышал, что врачи такое состояние называют спазмом сосудов или депрессией. Счастливые люди, ей-Богу, завидую им. Я называю это просто безразличием к жизни, и этот период у меня начинается поздней осенью и заканчивается неизвестно когда.
Так было и тогда. Поздним вечером 5-го ноября пришёл друг. Взглянув на меня, всё понял, разделся и пошёл на кухню готовить чай.
— Проходи, садись, Валерий!
— Спасибо, — сказал я и расположился за столом.
После двух чашек стало легче.
— О чём поговорим?
— Об истории.
— Что ж, изволь. Что ты хотел бы узнать?
— Ты говорил, что по истории можно передвигаться машиной времени.
— Стой, — сказал друг, — я этого не говорил. То есть, я говорил, конечно, что можно передвигаться по истории с помощью времени, но я ничего не говорил о машине времени.
Так как я молчал, друг пустился в рассуждения.
— Как тебе известно, история стоит на фактах и ими же питается. Но любой факт, любое событие можно трактовать по-разному. В истории нет отражения, как в любой другой из мировых наук, а есть только намёки.
— Как это понять?
— Очень даже просто. Любой физический опыт или любой другой можно зафиксировать во времени, по крайней мере внешнюю его сторону: показания приборов, расчёты, графики и т.д. То же самое можно сказать и о других науках внешнего мира. Обо всех, кроме истории. История опирается на факты, факты берутся из летописей или других документов...
— Но почему же всегда эта путаница? — спросил я заинтриговавшись.
— Потому что любой факт можно трактовать по-разному в зависимости от того, кто, когда и зачем трактует его в данный период времени.
— Понятно. А поконкретнее нельзя?
— Пожалуйста. Возьмём, хотя бы, факт монголо-татарского ига. У одного из авторов истории оно было, а у другого не было.
— Ну, и как же это понять?
— С точки зрения социума это было, а с точки зрения этноса — не было.
— Ну, и кому же верить?
— А ты в какой обстановке находишься?
— В социальной, — не задумываясь, ответил я.
— Вот так его и воспринимай.
— А что же с другой стороны?
— С точки зрения развития этноса, ты это имеешь в виду? Была киевская держава. Под воздействием времени и отражения самой себя она очень быстро пришла в упадок. Расцвет её, к стати сказать, длился два или три столетия, миг истории. Потом киевская держава расслоилась и разрушилась, но это было внутри. Снаружи всё было как будто хорошо, потом наступил коллапс. Он выразился в многочисленных войнах, которые ещё больше усугубили дело. Вот тут и появляются татары. Это тоже война, разрушение и смерть. Но всё это так или иначе приводит к континууму, новому всплеску русской цивилизации.
— То есть, ты хочешь сказать вновь о параболическом времени?
— Не только, но ещё об относительности дамы под названием История.
— Значит, всё-таки философ был не прав?
— Он выразил только свою точку зрения и не более того. История может контролировать только ход, расклад и зарождение данного этноса или цивилизации, но сам ход времени и его отражение для истории не недоступны.
— Что ты хочешь всем этим сказать?
— Только то, что история подобна глубокому тёмному колодцу и всё, что мы знаем о ней, о далёком прошлом, не более чем наше собственное представление, всё остальное для нас мертво, потому что неизвестно.
— Значит, ты против истории?
— В какой-то степени да. У истории есть один незаменимый плюс: она позволяет развить воображение на весьма высоком уровне.
— Значит, все исторические институты надо закрыть?
— Ни в коем случае. Ибо это маленькая, но всё же субстанция времени, а время остановить невозможно. Любой историк тебе скажет, что его наука очень строга и щепетильна, но только на краткий период времени. Поэтому оставим всё как есть и давай закончим на этом. Допивай чай и ложись спать. Посуду помою сам.
Засыпая и вслушиваясь в журчание дождя за окном, я увидел многоликость времени и окунулся в бурный и быстрый поток.