есть много друг, горацио, на свете, что и не снило

Татьяна Ульянина-Васта
Когда мы верим в бога - Бог верит в нас.

Две девочки подружки десяти лет - соперницы в неиссякаемом соревновании "у меня есть - а  у тебя нету!". Мир детей глазами Рея Бредбери.

Как тяжело пережить такой вариант развития событий, что описан еще евангелистами: одна берется - другая оставляется. Причем тяжело независимо от того, сколько опыта и знаний тебе привнесено в дар. Всегда есть та или тот, что явно выделен небесами больше. Почти всегда... Только в минуты катастрофы ил кризиса мы сравниваем себя за минуты до трагедии и в миг после. Именно сейчас исчезает дилемма на я и она. Я та и я эта.

Не споткнуться о порог миров.

— У меня кое-что есть, а у тебя нету!

Кое-что может быть, несомненно, чем угодно. Но разве слышен голос разума. Первое и самое важное: есть - нету. Конечно, первое приходящее  в голову: где же, Боже, справедливость?

Через несколько минут выясняется как выглядит яблоко раздора: "Они сказали, эти микробы обосновались у меня в легких и там проедаются. У меня доктор взял эти микробы на анализ и посмотрел через специальный прибор — они так и кишели прямо у него перед носом. Понятно?"

Безусловно понятно. Микробы есть у всех, но вот в легких - это уже отличие,  выделение из толпы таких же десятилетних девочек. Или там бабочки в животике (из фильма "Вторжение").

"Кларисса уставилась на нее как на великомученицу с темными косичками, у которой на фоне крахмальных простыней светится нимб.

— Ничего себе!

Подумать только, микробы! Настоящие микробы, внутри!"

Умудренные опытом, о котором говорилось выше, взрослые неслыханно удивятся подобной глупости: что там еще за осчастливившие плоть микробы. И будут не правы. Только на том основании, что в обзор попали микробы или бабочки - нельзя думать о наивных малышках - ну и дуры! Где только их родители, призванные объяснить ребенку, что огонь - это пепел, а вода - это топь.

Не думайте о других взрослых хуже, чем о себе. Разумеется, все желают своим детям счастья. В рамках возможного, ибо они как разумные люди понимают ограниченность своих собственных возможностей.

"— Не веришь — спроси у моих родителей или у доктора Нильсона! Они тебе скажут! Я скоро умру. И у меня будет самый шикарный гроб. Папа так решил. Ты бы слышала, как он теперь со мной разговаривает. Придет вечером, сядет вот в это кресло, где ты сидишь, и берет меня за руку. Мне его почти не видно, только глаза. Странные какие-то. И у нас начинается беседа. Он говорит, что гроб у меня будет золоченый, изнутри атласная обивка, настоящий кукольный домик. И кукол можно будет с собой взять, он обещал.

А для моего кукольного домика он купит участок земли, и я там смогу играть без помех, вот так-то, Воображуля! Причем место будет высокое, чтобы я царила над всем миром. И вообще, и вообще, и вообще, я буду самая красивая и в куклы буду играть сколько захочу. У меня будет нарядное зеленое платье, как у тебя, и бабочка-данаида, и встретит меня не какой-нибудь там дядя Питер, а настоящий АПОСТОЛ Петр."

Всё этот аргумент невозможно победить никакими обещаниями  долгой жизни. Ведь потом не будет "царила над всем миром", а если и будет - то почему она, эта заносчивая Эгги-Лу, всегда первая. Уже сегодня или завтра, а я так нескоро, что может и не доживу.

" — Что тебе делать? Сейчас? Или когда? — Немое замешательство. Мать вынуждена была сесть на стул; ее пальцы судорожно теребили фартук.

— Надо ей помешать, мама! Чтобы этого не произошло!

— Это в тебе говорит доброта, Кларисса. Ты такая заботливая.

— При чем тут доброта, мама! Ненавижу ее, ненавижу, ненавижу!"


Неисповедимы пути Господни, девочки мои. Только одна берется - другая оставляется. И одной всё - даже сам апостол Петр, а другой...

"Мать разрывалась между двумя правдами. Ведь у детей своя правда — неискушенная, одномерная, а у нее своя, житейская, слишком обнаженная, мрачная и всеохватная, чтобы открывать ее милым несмышленым созданиям, которые с заливистым смехом бегут в развевающихся ситцевых платьицах навстречу своему десятилетнему миру. Тема и в самом деле щекотливая. Как и многие другие матери, она решила уйти от грубых реалий в область фантазии."

О, великие матери! Все континенты засеяны костями ваших детей. Но вы продолжаете настаивать - однажды это должно произойти. В конце концов, всем твердо обещано бессмертие. Как нет? А Дерево Жизни? А живая и мёртвая вода...

"— Смерть — это долгий, крепкий сон и, скорее всего, с разными интересными видениями. Вот и все.

Каково же было ее удивление, когда дочка взбунтовалась хуже прежнего:

— В том-то и дело! Что обо мне ребята в школе подумают? Эгги-Лy надо мной смеяться будет!"

Теперь говорят, что Рей Бредбери, был великим предсказателем. Что неоспоримо. В данном случае нам предсказано появление заказных сновидений. Не сталкивались. Тогда на худой конец - видеомагнитофонов. Тоже хорошо.

"— Видишь ли, Кларисса завидует Эгги-Лу.

— Странно. Чему завидовать?

— Ты же знаешь, как устроены дети. У одного появляется какая-то штука, ни хорошая, ни плохая, ни даже мало-мальски стоящая, а из нее раздувается бог весть какое чудо, чтобы другие позавидовали. Дети готовы на все, лишь бы добиться своего. Чтобы вызвать зависть других, придумывают любые уловки, вплоть до смерти. На самом деле Кларисса совершенно не хочет… не хочет… болеть. Просто ей… так кажется. Она понятия не имеет, что такое смерть. Никогда с ней не сталкивалась. Нашу семью бог миловал. Бабушки, дедушки, дяди, тети, двоюродные братья-сестры — все живы. Лет двадцать никто не умирал."

Гениальные матери так и не договорились. Каждой свое чадо ближе к телу. Но ребенка, если он очень хочет что-то понять помимо взрослых, не остановит ничто. С Клариссой произошёл именно это вариант.

"В ближайшие несколько дней Эгги-Лу не раз видела, как Кларисса в нарядном платье идет по улице; когда Эгги-Лу окликала ее из окна, та оборачивалась и, сияя непривычной безмятежностью, отвечала, что идет в церковь помолиться о здоровье Эгги-Лу."

Умная девочка ввела в игру последний аргумент службу безопасности, ибо, разумеется, каждый человек приходит туда, куда лежит его сердце.

"— Послушай, Эгги-Лу, — увещевали родители, — стоит ли обижаться на Клариссу, ведь она так внимательна, постоянно ходит в церковь, а это не ближний свет?"

Вы думает Бог долго думал над вопросом. Тогда вам нужно вновь стать маленькой девочкой или мальчиком. Там ответ на вопрос почему вы стали тем - кем стали. "Не запрещайте детям приходить ко мне". Да разве же им запретишь? много ты добился запретив им то яблоко?

"Когда появился новый врач, Эгги-Лy оглядела сначала его самого, потом блестящий шприц и спросила:

— А этот откуда взялся?  Его не Кларисса подослала? — спросила Эгги-Лу.

— Она самая — прожужжала все уши своему папе, и он телеграммой вызвал этого доктора."

Постепенно Бог как Высший суд, что говорят записывается на подсознание каждому эмбриону, по крайней мере так было до некоторого времени, так вот Бог получает себе еще одну верную и преданную душу:

"— Боженька, если к Тебе обратится Кларисса — не слушай. Она только гадости замышляет. Ведь это мое дело — о чем для себя просить, правда же? Вот именно. Не слушай Клариссу, она вредина. Спасибо Тебе, Боженька."

Спасибо тебе, Господи, за всё! "Вы связались с голосовым ящиком абонента. Оставите своё сообщение после гудка." И по вере вашей вам будет. Кто-то из прагматичных взрослых сомневается. Поверим автору.

"В ту ночь она всеми силами старалась умереть. Что есть мочи стискивала зубы, ждала, когда над губой выступят соленые капли, и слизывала их языком. Потом, сжав кулаки, вытягивала руки вдоль туловища и застывала металлической струной. Слушала, как бьется сердце, и пыталась его остановить — если не руками, то хотя бы ребрами, хотя бы легкими, — ведь можно же остановить часы, которые своим тиканьем не дают человеку спать в соседнем доме.

Разгорячившись и тяжело дыша, Эгги-Лy отбросила одеяло и осталась лежать, вся мокрая от пота. Прошло еще немало времени, и она подкралась к окну: в соседнем доме свет горел до зари. Она легла на пол и попыталась умереть. Перебралась в кресло и поупражнялась там. Скрючивалась так и этак, но все понапрасну: сердце тикало, как веселый будильник."

Итак поединок Бога с Богом. Вы еще помните: "по вере вашей будет вам."

"— Умру в четверг, в три часа пятнадцать минут. Доктор определил. Он мне и гроб на картинке показал — красивый!

Через несколько минут Кларисса, уже в пальто и шапочке, бежала в сторону церкви, торопясь отвести беду."

Вот и  верьте после этого, что богу совершенно не нужны эти каменные мешки, где бы мы могли возносить ему молитвы.

Микробы были изгнаны из легких, смерть - посрамлена. "Смертию - смерть поправ".

"Как случилось, что через три дня с Клариссой стряслась беда, — никто не понял. Несчастный случай произошел в среду. Спустя трое суток после того, как Эгги-Лу из окна сообщила Клариссе о своей неминуемой смерти, Кларисса с другими девочками выбежала на улицу играть в футбол — туда, где уже играли мальчишки.

Гомер Филиппс со всей дури запустил мяч через три базы; Кларисса бросилась ловить — и тут из-за угла вывернул автомобиль; Кларисса двигалась бесшумно, и только машина смогла ее остановить — просто сбила.

Кто виноват: то ли сама Кларисса, то ли водитель — об этом можно спорить до хрипоты, но ясности все равно не будет. Одни говорят: Кларисса не посмотрела налево, другие утверждают: посмотрела, но ее будто подтолкнули вперед.

Она пушинкой взлетела над капотом. Упала и разбилась."

Одна берется - другая оставляется. Улыбнитесь гениальные матери. Смех продлят вашу жизнь.

"Вечером в спальню Эгги-Лy поднялась мама.

— Эгги-Лу, должна рассказать тебе о Клариссе.

— А что о ней рассказывать? — Эгги-Лу."

Приходит день и микробы покидают насиженное место, бабочки улетают в небесные луга, называемые эдемом или раем, сами понимаете - в аду не нуждаются в этих порхающих цветах.

"Через два месяца Эгги-Лу пришла на кладбище, взобралась на пригорок, прислушалась к неподвижному молчанию Клариссы и для верности бросила на могилу пригоршню червей."

«Друг друга тяготы носите, и так исполните закон Христов», — говорит нам апостол.