Клиника. Реанимация. На белоснежной койке — очередная пострадавшая. Доставлена милицией и «Скорой» вечером накануне.
Гость:
—Здравствуйте, Светлана Александровна. Майор Ершов. Старший следователь уголовного розыска.
Она понимающе прикрывает оплывшие от синяков глаза.
Говорить не может. Сломана челюсть, на неё наложена шина. Ответы пишет в протянутом блокноте ершовской ручкой.
—Сколько их было?
«Трое».
—Русские?
Пожимает плечами. «Не видела. Напали сзади. Били ногами. Отняли сумочку. А потом уже ничего не помню. Потеряла сознание».
—Что было в сумочке?
«Паспорт, деньги».
—Сколько?
«Шестнадцать».
—Тысяч?
Кивает.
—Рублей, долларов, евро?
«Рублей».
Входит лечащий врач. Просит:
—Хватит на сегодня. Её нельзя грузить так долго.
Шестой случай за неделю! Сценарий всё тот же. Безлюдная улица, ночь. Нападение сзади. Ограбление. Побои пострадавших и даже увечья. Из головы не выходит дама со сломанной челюстью… Звери! — скрипнул зубами Ершов. Сел в машину и выехал на место преступления.
Допрос. Все трое кавказцы. В кабинет следователя заходят по одному. Вопрос к первому:
—Где деньги?
—Какие дэньги?
—Которые вы отняли у женщины.
—Мамой кланусь, такого не было!
—А что было?
—Сидэл дома, смотрел тэлэвизор, а тут вы… У мэня вообще нога болит, в туалэт только хожу. Мамой кланусь!
Старший лейтенант усмехается. Ну, сыновья… Мама — как индульгенция на все случаи жизни! Конвойному:
—Следующий!
Заходит второй.
—Зачем вы избили женщину?
—Кто?
—Три здоровых мужика!
—Никого не знаю!
—Ну, ограбили – понятно, а бить-то зачем? Чесотка замучила? Потренироваться не на ком?
—Какая чесотка? Никакой чесотки нэт. Только чирей на шее.
—Значит, не бил никого, не грабил?
—Ничего нэ видэл, начальник. Мамой кланусь! Я вообще вчэра только в город приехал.
Третьему сначала показали фотографии.
—Знаешь вот этих двух? — спросил Гудков.
—Нэт. Мамой кланусь!
—Нет?
—В пэрвый раз вижу. Я вообще здэсь ещё никого не знаю. Только хозяйку квартиры. Да и ту ещё не запомныл.
—И женщину не запомнил, которую били?
—Я женщин не бью, начальник. Зачэм их бить, их любить надо! Настоящий мужчина слабых не обижает!
—Регистрация?
—Какая рэгистрация?
—Есть?
—Нэ успел. Как раз за нэй шёл. Искал милиционэра спросить.
Старлей усмехнулся:
—Зарегистрируем. Суток на несколько. До выяснения.
Ершов уже читал протокол допроса. Вот хмыри, думал он. Хоть иконы пиши с каждого! Жаль, фотографий Гудков не прислал. Но, впрочем, может, действительно, не они. Мало ли попадается премудрых пескарей. Вроде и не сделали ничего, а всё равно выкручиваются, как могут.
К вечеру всех троих пришлось отпустить. Улик никаких. К тому же вступилась диаспора, пришёл адвокат.
Обыкновенный бульвар. Вечер. Темно. Лишь редкие уличные фонари и свет из окон окрестных зданий слегка подсвечивают место преступления. Мужчина, нашедший пострадавшую, позвонил в милицию в половине десятого. Сейчас девять, а вокруг уже ни души. Антураж подходящий…
—Эй, дядя!
Их трое. Кавказцы.
—Есть закурыть?
Крепенькие. Таким не откажешь.
—А огонька?
—Нет. Кончились спички.
Один из троицы:
—Зажал?
Второй:
—Нэ уважаэт!
—Чего вам, ребята?
Третий, самый старший:
—Да так, ничего. Просто поговорыть. Посмотреть, что у тебя в карманах. Интересно же, с чем люди гуляют по ночам.
—Ну, нет ничего, правда!
—А ты покажи. Настоящий мужчина слабого не обидит. Здесь все свои. Не стесняйся.
Ершов достал из-под пальто своё служебное удостоверение. Раскрыл и продемонстрировал всем присутствующим.
—Что это? Что за бумажка? Не видно совсэм.
Из кобуры под левой пазухой появился пистолет.
—Не обидит, говоришь?
Обескураженный голосочечек:
—Нэ-эт…
И все — наутёк.
Выстрел в воздух.
—Назад!
Когда все вернулись и упёрлись раскинутыми вверх руками в стену трансформаторной будки, майор достал свой сотовый и вызвал дежурную смену.
—Не видно, значит? — хохотнул, не сдержав серьёз. — А мы проедем в светлое место. Вы всё там увидите. И вспомните заодно каждого, кого «не обижали» до сих.
Вот ведь как…, — горевали все трое в зарешёченном милицейском «бобике». — А некоторые думают, что гоп-стоп — выгодное дело.