-Джам, ты задыхаешься?-протянул он и обнял тело, лежащее рядом. Тело зашевелилось и подняло свою лохматую голову, поводило заспанными глазами, пнуло источник вопроса и сладко зевнуло.
-Рэм, просила же не называть меня так.-фыркнуло это самое нечто и откинулось на подушки, глубоко вдохнуло и перевело взгляд на не менее сонное и растрепанное тело, издававшее звуки.-Нет, просто я хочу курить.-то самое тело, названное Джам, сползло с кровати и, завернувшись в простынь, поплелось в кухню. Сразу же послышалось шуршание и громыхание посуды, затем и голос, уже более уверенный, немного хриплый, принадлежавший той самой Джамии Грессер.
-Кофе будешь? Тосты? Что хочешь?- для Рэма этих вопросов было слишком много, он поморщился и крикнул в ответ что-то вроде "Тосты и кофе", хотя через какое-то время Джамие пришлось повторить вопрос и, не получив ответа, она начала варить кофе.
Если бы нужно было охарактеризовать атмосферу в квартире, то это было бы нечто вроде темного помещения с тусклым, почти незаметным освещением и приторным запахом сигарет. Разбросанные вещи и куча пакетов, старый телевизор, едва издающий какое-то неприятное шуршание, гитара и расстелянная кровать, на которой все еще лежал Рэм. И небольшая кухня, на которой Джам пыталась приготовить кофе. Тихо и спокойно. Своя романтика, как сказали бы они. На улице было давно светло, но из-за плотно заштореных штор казалось, что на улице уже как минимум пять часов вечера. Зима, хоть и темнеет рано, но все равно в три дня еще довольно светло.
Рэм смотрел в потолок и ничего не видел, видимо действие вчерашней дозы не прошло окончательно. Он шумно вдохнул, точно так же как и Джамия минут десять назад и попытался встать. Но это оказалось не так то просто, руки не держали, точно так же как и ноги. Нужно было срочно что-то делать, не лежать же здесь в полубессознательном состоянии и пытаться говорить какую-то чушь, наблюдая одним глазом за Джамми, хотя и ее образ в его голове становился расплывчатым и призрачным. Он повертелся, разминая затекшие мышцы и нащупав пачку сигарет, лег обратно на подушки. И вот опять к дыму, что витал в комнате, добавился новый, и, если так можно говорить, свежий. Рэм сделал первую затяжку, по организму плавно потекла новая доза никотина, может кого-то она и отравляла, но не Рэма, ему она давала новую порцию жизни, забирая время. Но до времени ему было глубоко плевать. Он усмехнулся и сделал еще одну затяжку. Руки тряслись и не давали сделать что-то большее. Он наконец-то смог дышать. Скинул простынь и потянулся к своим шортам, кое как одев их, он встал и пошел в кухню.
-Джамм... Что ты делаешь?...
Джам сидела на стуле и смотрела в окно.
-Пошел снег, Рэм...-зачем-то констатирова она факт и повернулась к парню.-Рэм, зачем мы убиваем себя? Скажи, Рэмми, есть ли в нас хоть лоскуток жизни?- Ее губы дрожали, а в уголках глаз собирались слезы. Рэм давно привык к таким резким перепадам настроения, так что просто сел рядом и обнял ее.
-Конечно мы живы, Джамми, мы дышем, чувствуем друг друга... Да, Джам, я думаю, мы живы.- Тихо, как бы успокаивая ее, нежно и с каким-то беспокойством, гладил ее Рэм и прижимал к себе. Хотя в правдивости своих слов уверен не был, но хотел, чтобы так и было. Он не чувствовал себя в безопасности, он боялся. Но пока точно не мог сказать, чего. Что-то было темное в их жизнях. Джамми дрожала, у нее поднялась температура, хотя, и это в последнее время стало обыденным явлением. Да и вообще, и Джам, и Рэм жили только ради момента кайфа. Без него жизнь их теряла смысл и краски.
-Рэмми, а где моя политра? Помнишь, я хотела нарисовать тебя? Я сделаю это сейчас... Попозируешь?- уголков губ Джамии коснулась легкая улыбка. Именно в эту великолепную черту влюбился когда-то Рэм. Она отличала его возлюбленную от всех остальных. Хотя и сама она была самым милым созданием. С серыми, прозрачными глазами, которые часто поблескивали слезами, ярко очерчены немного грубыми штрихами подводки. Но Рэм любил ее без этого, без прекрасной фигуры, без мягких каштановых волос, без легких черт лица, без косметики, он любил ее внутренний мир. Точнее его остатки. Но и они были прекрасны, даже больше, чем целостность. Рэм влюблялся в нее каждый раз, как только она смотрела на него своими ясными, не затянутыми поволокой наркотика глазами. Как он любил ее. Он чувствовал каждый ее вздох, он хотел дарить ей счастье, всего себя, хоть счастьем себя и не считал. Он был зависим. Зависим от ее жизни.
Он встал со стула, что-то проговорил и пошел искать политру. Он не представлял где она, но точно знал, что должен найти. И весь смысл его жизни собирался именно в этом моменте, он искал ее словно слепой котенок, ищущий источник жизни, он был рад, что не один.
-Джам, тебе принести одежду?- Крикнул Рэм и, откопав легкое платье, отдал его девушке.-Ты без него, конечно, еще прекрасней, но я боюсь, ты простудишься.-Улыбнулся Рэм и поцеловал ее, нежно и трепетно, словно священную реликвию. Хранилище его души. Остатков его души.
-Ты обязательно нарисуешь меня, но нам нужно что-то съесть, а то тостов я так и не дождался.- Рассмеялся Рэм и открыл холодильник. Джамми тоже улыбнулась. Рэм ловил эту улыбку. Рэм любил. Сейчас.
Джамми одела платье и попросила Рэма застегнуть его. Ей шли платья. Они придавали ей необычности, темперамента и обворожительности. Хотя, сказать по-честному, Рэм видел и лучшие ее дни. Сейчас кожа Джамии была еще более бледной, из-за долгого приема наркотиков, глаза немного впали а вены надулись. Рэм соврал бы, если бы сказал, что ему это не понравилось. Ее черный лак облупился, подводка размазалась по векам, ее срочно нужно было смыть. Глаза Джам были немного красные, она слишком долго спала, она еще больше похудела, побелела. Много стала уставать. А Рэм старался быть рядом. Их два мира сосредоточились в одной квартире. Рэм соорудил сендвичи и поставил их перед Джам.
-Тебе налить кофе?-и получив утвердительный кивок, полез за пакетиком кофе и поставил чайник на огонь. Он из принципа не использовал электрические чайники, но сейчас он точно не смог бы сформулировать из-за чего пошел этот принцип.-Джами, завтра же Рождество... Я должен отлучиться ненадолго. -Размышлял тихо Рэм. Он не купил подарок для Джам... Он почему-то его не купил. Но должен. Рэм накинул легкое пальто, (мысли о здоровье своем заставили его усмехнуться), и вышел на холодную улицу.
Солнце уходило за небоскребы. Словно проваливалось за горизонт, цепляясь за высокие крыши, скатываясь по водной глади Атлантического океана, и на последок, ненадолго задерживается на Статуе Свободы. Такой путь солнце проделывает каждый день, никогда не отклоняясь от заданого маршрута. Почти никогда. Обычно, как только солнце уходит из поля зрения, город словно оживает. На только что горевших предзакатным светом небоскребах зажигаются яркие неоновые окна, у подножия этих громадин - фонари, немного тусклые от пыли и выхлопных газов. Дороги становятся живительными ручьями, соединяющими пять частей города. От неблагополучных до успешных. В одних люди едва сводят концы с концами, а в других ругаются с дворецкими по поводу не слишком хорошо поданых устриц. И так было и будет всегда. Для каждого человека свое место прибвания, от трущоб в Бруклине, до пентхаусов на Манхеттене. Солнце уходит, приходит тьма, но потом опять вернется солнце и уйти на сей раз предстоит тьме. Этот мир с его законами стар как сам создатель дня и ночи. И даже если всех супергероев, то они, вряд ли смогут изменить столь мудро устроеный механизм. А вообще, весь мир испокон веков разделен на два подмира, богатых и бедных. Одни не знают как живут другие. Но все равно пытаются как то жить, придумывать новые задачи. И по-новому решать их. Изо дня в день, из года в год и так далее. Каждый считает себя лучше других и пытается убедить в этом остальных, которые считают тоже самое про себя. Хотя,доказательство того, что у этого мира еще есть шанс- то, что он все еще существует. Страшно предположить, чего такого натворили динозавры.
И вот последний лучь света облизывает факел на Статуе и проваливается за океан. На город наступает темнота. И он оживает. Фанари, машины, окна, вывески кафешек, магазинов, пабов и торговых центров, гостинец, более дорогих отелей, дешевых фут-кортов, ресторанов и прочей светящейся мишуры. Город живет своей жизнью и в этом, несомненно, есть своя прелесть. Им хочется владеть, подчинить. Присвоить себе... И все только для того, что бы вздохнуть свободно, доказать, что ты существуешь. Ты есть. С тобой неприменно должны считаться и слушать. И так каждый вечер. Хоть ты и идешь по малооживленной улице, подгоняемый холодным ветром, что пронизывает тебя до костей, и после чего, скорее всего, опять заболит спина... А у Рэма нет денег даже на метро, не то что на такси. Вот и приходится идти искать подарок на Рождество для любимой девушки, зарываясь в холодный шарф и греть руки в тонком, осеннем пальто. А еще ты должен быть личностью. Ты должен достигнуть вершин правления и смеяться над теми, кто сейчас смеется над тобой. И не забыть купить что то на ужин, ведь Джам захочет есть. А он любил заботиться о ней. И находил это максимально приятным занятием. Нужно еще купить курицу на завтра и нарядить дом, отправить поздравительные открытки родителям в Чикаго.
Расширенные зрачки. Дрожащие руки. Холод по телу. Джамми судорожно сжимает платок в пальцах, побелевших и словно вибрирующих. Ее бьет озноб. Ей плохо. Но ничего, абсолютно ничего, она не сможет сделать. Слезы катятся градом по впалым щекам, оставляя блестящие полоски на бледной коже, которые нездорово блестят, словно следы какого-то волшебства. Она смеется. Она рыдает. И уж чего она не знает, так это своих чувств. Ей не плохо, ей не хорошо. Она не чувствует ничего. Ее тело словно мертвое. Ее веки тяжелые, руки посинели, все тело, весь мозг пробивает на дрожь, сверлящую, крупнокалиберную боль. Джам встает с кровати. А может и не встает, опять сознание играет с ней злую шутку. Она чувствует какое-то тепло, почему-то под собой, саднящую боль на ногах, запястьях, а теперь и вовсе, вместо кровати оказывается на полу в ванной комнате, теперь задыхается. Что-то кричит на неизвестном языке, но не слышет ни одного звука. И вот теперь она проваливается в глубокую яму, липкую и абсолютно лишеную каких либо очертаний, всепоглащающую черую дыру. Она пытается выползти, но пальцы хватаются за абсолютно гладкую поверхность засасывающей глубины. Она слышет громкие удары своего сердца, потом перерастающие в ударную партию Three Days Grace, затем бешеный ирландский танец, потом в мягкую музыку, когда-то услышанную Джамией в одном из миллиона просмотренных фильмов. Теплая вода на полу напоминает яблочный сок или расплавленный металл, Джам не смогла бы объяснить этого, она не любит яблочный сок, он напоминает ей о прошлом, о том, что она пыталась забыть всю жизнь.
И наконец-то долгожданная темнота, нет чувствам. Нет слуху. Нет зрению. Все тело словно свинцовое, обвисшее, бесформенное, бесполезная лужа.
-Джамми! Ты меня слышешь?- Голос, врывающийся в сознание. Колотит по ушным перепонкам и заставляющий опять карабкаться по гладкой поверхности, где появилось яркое огненное окно. Ни одной выпуклости, зацепиться не за что. И вот рука, теплая и живая рука Рэма. Джам хватает ее и тянет за собой вниз, но тут же виденее исчезает и остается только сознание, загнанное в глубины мозга. Здесь опасно. Ты не знаешь, куда идти, ты заперт там, где не можешь даже поместиться. Сам, внутри себя. Вокруг темный коридор, ни одного луча света, и резкий удар, от которого ты падаешь и с диким криком вскакиваешь.
Джамия с трудом открывает глаза и смотрит сумасшедшим взглядом на белую дверь ванной комнаты и на перепуганного Рэма, сидящего в луже крови, текущего с порезанных рук девушки. С порезанных ног, живота.
-Джам, зачем?-самый неподходящий вопросв данный момент, и слезы с лица девушки, вдруг ставшей нашкодившей девочкой, текут вперемешку с всхлипами и рыданиями, смешиваются с кровью на полу. Она ее не много потеряла, но для ужасающей картины вполне хватит. Она бредит. И намертво вцепляется в пальто Рэма. А он обнимает ее. Просто потому, что не может ничего сделать. Он пьян. Он под наркотой. Любви.
Иногда люди делают ужасно глупые ошибки только из-за того, что не знают, что делать.Они ненавидят себя, но продолжают искать выход. Там, где его нет. И умирают потерянные в своем же сознание. Они режут себя для того, чтобы доказать себе же, что ты жив. Но они мертвы. Их внутренности пропитаны никотином и наркотиками. А все из-за того, что им не объяснили, что делать и как распоряжаться своей жизнью. Глупо.
Рэм встает и идет за бинтами. Какой раз за эту неделю? Шестой? Восьмой? Он уже сбился со счету. Последнее время Джам все хуже и хуже, а что может он? Только достать ей дозу. Он бесполезен. Он знает, что это убьет ее, но он живет ради ее улыбки. Он идиот. Влюбленный идиот. Вот и бинты, успокоительное и немного морфия. Ей будет лучше, но вряд ли она когда нибудь его нарисует. Он плачет. И он не знает где выход. И он мертв. Дышать и ходить это не жизнь. Жизнь это дерьмо, как сказал бы он сам. И тут не поспоришь.
Рэм закуривает. Тяжелый, щиплющий дым заполняет его легкие и выходит сизым, плотным паром. Хорошие сигареты, сильные и достаточно тяжелые. Такие, как и нужно, чтобы взбодрить помутненное сознание. А ему всего двадцать два. А умер он где-то в семнадцать. А потом жил только привязанностью и любовью. Его история началась давно, когда ему было пятнадцать.
"... Рэм, ты идешь? Салли достал крутую дурь,- кричала странноватая девочка, вроде ее звали Инрис или как-то так,- он не будет ждать твою ленивую задницу, и они упорятся без нас. Ты же никогда не пробовал? Ха, ну ты и лох..."
Неимоверным усилием воли Рэму удалось остановить голоса прошлого. Это было тяжело. Они с новой силой кричали из под заглушенного слоя никотина и лет, не давая жить свободно, замыкая в себе и топя.
Рэм почти не дыша перевязал руки и ноги Джамии и, вколов восьмипроценного героина, отнес ее на кровать. Она больше не улыбалась. Ей нужна срочная госпитализация, говорили внутренние голоса, но Рэм не имел ни денег, ни малейшего понятия о скорой помощи. Он вообще как и Джамия жил в каком-то своем мире.
А жил ли? Или просто помогал себе не сойти с ума? Кто он был и чего хотел? Определенно не жить. Он ненавидел жизнь. Рэм ненавидел жизнь. Джамия ненавидела жизнь. Жизнь ненавидела их. Они жили в гармонии. Но гармония не любила их. Никто не любил их. Зато они любили друг друга. Полностью.