Ох, уж мне эти модницы! Ох, уж прекрасные половинки! Нет на них никакой управы! Взять, к примеру, мою. Как пристанет: купи да купи! А что – и сама не знает. Глянулось ей серенькое, просит серенькое. Якобы в сереньком уже вся Европа ходит. А если вся Европа в колодец, прыгнет? Прыг-прыг. Что тогда? Впрочем, моя туда не пролезет – сладкого много ест и к мучному неравнодушна. Хрупает она беляши с цукором и канючит: купи да купи! И именно серенькое.
Ладно, купить мне нетрудно, но тут дело принципа. И поэтому я ножкой – топ и другою – топ: «Ничего тебе не будет! Нет, нет и нет! Не будет тебе ничего!» А ножки у меня одна другой лучше: одна – сорок пятого, а другая – сорок второго. И коли я сказал – нет, значит – нет! Да и на какие, извините, шиши? Уж не на те ли, что она мне на обеды дает? Нет, меня лучше не заводить! Сказал – нет, стало быть – никогда! Ни за какие деньги! Ишь, в колодец не пролезает, а серенькое ей подавай! В Африке вон вообще серенькое не носят. А впрочем, не знаю. Но денег у меня нет. А откуда им взяться, если она мою получечку из карманчиков – хап-хап – и заначечку из ботиночек – шир-шир. И ботиночком по щечке – тресь-тресь! – и по другой – хрясь-хрясь!
Конечно, мое слово – закон! И если я сказал «нет», то моя непременно всё это купит. Вот и серенькое купила. Ну и что? Ну и ничего! Не носит, хоть ты совсем не знаю чего. «Чего не носишь? – Чего? – Серенькое не носишь чего? – А ничего!» А не носит она его оттого, что в нём уже вся Европа ходит. А моя повесила в шифоньер и – тю-тю! Назло Европам, на зависть Африкам. А в какой шифоньер повесила, и сама не помнит. Их у нас шесть. Шесть шифоньеров — с ума сойти! Это только в гостиной. И в спальне два. И на кухне один. Захочешь ням-ням, откроешь, а там – крепдешин с лавсаном и бретельки со шлицами. Обожраться можно! Живот от ажуров пучит! Ни креветок, ни устриц — одни подолы и рукава.
А моя целый день передо мною, как перед зеркалом – круть-верть. А перед зеркалом – верть-круть. «Ну, как? – Да никак. – А так? – Да не так. – А сяк? – Да не сяк. – А в этом? – Не-а. – А в том? – Не-а. – А в сём? – Свят, свят, свят! Сгинь нечистая сила! Этак она меня может и до смерти напугать! А жить, тем не менее, хочется. Всё! Ухожу. Дверью хлоп – юбки и блузки. Хлоп-хлоп – демисезон. Хлоп, хлоп, хлоп – склад комиссионного магазина. «Гражданка, не подскажете, где тут у вас выход на свежий воздух?». Что ж, спасибо и на этом! Какая там следующая модель? Отлично! Чудесно! Самое то!
Вот так и живём: хлеб жуём, от моды не отстаём. Я моль развожу. Моя изводит её под корень. Губит животный мир. А сама попугая приобрела. Кто-то ей сказал, что эта птица по древнепошехонскому календарю считается самой модной. Не знаю, где это чучело болталось последние двести лет, но умней от этого оно явно не стало. Все нормальные попугаи по ночам молчат, а этот орёт как резаный: «Ку-ка-ре-ку, дорогие товарищи! Ку-ка-ре-ку!». А днём призывает нас догнать и перегнать Америку за счёт разведения сахарного тростника. А жена развалится рядом с клеткой и балдеет от попугая, как от «стерео». «Интеграция! Ускорение! Торможение! Сокращение! Попка дурак! Попка дурак!». Последний кивок явно – в мой огород. Это его моя уже научила. Фамилия у меня Попков. С ударением на последнем слоге. Стал я его учить, чтобы он мою хоть разочек дурою обозвал, так он клювиком – цок-цок – головку набок да как закричит: «Карамба! Террорист! Пасть порву! Пиастры! Пиастры! Попка дурак!».
Кто его знает, может он и прав. Но всё равно – некрасиво! А для моей, что модно, то и красиво. Крокодила недавно приобрела. Говорит, красиво. На братана её похож. Такой же зелёный. Ползает крокодил по квартире, пропитание себе добывает. Попугая вместе с клеткой – ам-ам – сожрал. Кухонный шифоньер – хруп-хруп – стрескал. Ботиночки мои вместе с зарплатой – чавк-чавк – заглотил. Мы с моей, как обезьяны, с шифоньера на шифоньер прыгаем. Она в чём мать родила, а я в половинке галстука. У этого проглота из пасти вырвал. Жалко мне с ним расставаться было, я ведь в нём уже двадцать лет хожу. А моя на глазах изменилась к лучшему: постройнела без беляшей, нежнее стала. А главное, поняла – не то красиво, что модно, а то модно, что красиво. Новый галстук обещала мне отхватить, когда эта колода зелёная каким-нибудь шифоньером подавится. А я ей посулил такую обнову приобрести, в какой ещё никакие Европы не хаживали.
И чего только не сделаешь для любимого человека, даже если она такая модница, каких свет не видел!