Скажите, доктор... Вика Лебедева

 
- Вы сожалеете, что все-таки решились прийти ко мне?

- Не знаю... Не то чтобы жалею, но сомневаюсь, что из этой затеи выйдет толк. А впрочем, мне абсолютно нечего терять. Я на пределе... Мне всего тридцать два, а ощущение такое, что финал жизни – без сложных итогов – уже не за горами.

- Вам жаль себя? - этот вопрос доктор задал ей осторожно, но взгляд его был мягким и спокойным, и молодая женщина, сидящая перед ним и внимательно, напряженно изучающая его лицо, впервые улыбнулась.

- Нет, мне себя не жалко. Совсем не жалко…  Но это удивительно - вспоминать, кем я была раньше и какой стала сейчас. Что и говорить, перемены не к лучшему. И это все я, прошагавшая дорожку от милой, безрассудной девчонки до себя - сегодняшней, которая совсем разучилась наслаждаться жизнью... Я не чувствую жалости к себе, мне всё равно.

- Ну что ж... Тогда не всё ли равно вам, что перед вами сижу я? Психотерапевты - не волшебники. И если вы захотите, то сами измените свою жизнь... Расскажите мне о себе…
   
         Доктор подошел к окну и плотнее задернул темные шторы. Солнца за окном не было, и в комнате образовался полумрак. Когда свет не падал на лица пациентов, это позволяло им лучше расслабиться. Так же, как и мягкие, удобные кресла, в которых можно было утонуть. И музыка. Совсем немного музыки - легкий фон для того, чтобы человеку было легче раскрывать душу. Ведь, в конце концов, они приходят сюда за этим.
         Все тесты и задания, которые он предлагал им, мало значили в сравнении с тем облегчением, которое наступало у многих после нескольких сеансов личных и глубоких откровений. Это были обычные люди, каких тысячи. С настоящими и мнимыми проблемами, с терзаниями совести и ошибками в судьбе, которые заставляли их переживать и страдать. С прошлым, от которого они еще не смогли или не захотели отказаться. Иные из них пытались самостоятельно анализировать причины неудач и неполноценности. Иногда это заводило их еще дальше в лабиринт безысходности…

         Он давал им простой совет: «Расслабьтесь, живите и наслаждайтесь». Некоторым это было не под силу даже понять: как это возможно - жить с радостью? Тогда доктор прибегал к методу психоанализа, заставлял пациента вспоминать детские переживания, впечатления, отношения с матерью и отцом. Он пытался раскладывать по полочкам и систематизировать причины и следствия проблем, искал отправные точки душевных разладов...

         Когда он только начинал заниматься такой работой, ему искренне хотелось помочь каждому. Но потом эта самоотдача и увлеченность переродились в обычное качество нормальной работы. Сам он был всегда спокоен и защищен от внедрения в свою душу чужой боли. Эмоциональные травмы других иногда производили на него впечатление, но ненадолго. Он был по своей сути человеком рассудочным, очень трезво и разумно принимающим мир. Его собственная душа никогда не горела страстями,  изъедающими ее первозданную светлую розовость. Страстями, способными сжечь до пепла, равнодушного и серого.

- Вы знаете, доктор, если бы я не приехала в этот санаторий – а это меня заставили сделать родные – если бы не увидела вас в коридоре, то никогда не пришла бы сюда. Я всегда думала, что к психотерапевтам или психологам ходят за консультациями люди слабые, неспособные на принятие самостоятельных решений, на борьбу с трудностями...

Женщина замолчала, потом закрыла лицо ладонями, как будто решила скрыть слезы, но за это секундное движение доктор успел обратить внимание на ее красивые длинные пальцы. А когда она убрала руки, он увидел, что лицо ее совершенно спокойно. Ему показалось, что она немного расслабилась. И точно - речь ее, звук ее молодого голоса стали мягче и свободнее:

- Знаете, я слегка сведуща в вопросах психоанализа, и все, что вы мне можете сказать по поводу моей страдающей душевной субстанции, я знаю заранее. И мне это неинтересно...

-Тогда о чем же вы хотели рассказать мне? – иронично улыбнулся доктор.

Эта блондинка с карими глазами ничем, в общем-то, не отличалась от других женщин, с которыми ему доводилось общаться в этом кабинете и которые мучились от тоски и одиночества. Ему хотелось прописать каждой из них изрядную долю хорошего, качественного секса, и тогда все проблемы - долой. Вот он, самый лучший рецепт – раскрыть свою женскую суть, вибрируя на волнах плотского наслаждения... Однако беда как раз и заключалась в том, что открыто радоваться любви - физической любви - способны были немногие.

- Моя история последних шести лет, - сказала, наконец, она, - смогла бы занять тысячи страниц, если бы я стала писать ее давно, с самого начала. Но сейчас у меня нет сил, чтобы смаковать отчаяние прошлых дней…  Так вот, в двадцать шесть лет я впервые в жизни полюбила, встретив человека, который готов был боготворить меня. «Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих...»

- Это, помнится, из Булгакова...

- Да, но лучше и не скажешь. У нас было счастливое начало. И мы, «пораженные» любовью, не могли расстаться ни на миг. А когда расставались, считали минуты до встречи, чтобы соединиться. Подруги завидовали мне. Это хорошее чувство с их стороны привело к тому, что у меня не осталось ни одной подруги. Но я почти ничего не замечала вокруг. Смысл всей моей жизни сосредоточился на моем любимом. И хотя он сам иногда говорил мне, что ничего не следует делать  «слишком», предельно, я не могла уже существовать иначе. Мы, конечно, строили планы... Планы, которым не суждено было сбыться.

– Что же вам помешало?

- Не знаю...И теперь уже не пытаюсь найти ответ на этот вопрос. Нет, нет, он, не изменил мне, не променял на другую. Он, кажется, просто задохнулся в моей любви... Скажите, так бывает?

- В жизни всякое бывает, особенно когда встречаются два совершенно разных человека, Чувства одного могут гореть сильным и долгим пламенем, а у другого - яркая вспышка, потом огонь незамедлительно гаснет. Так сказать, убийственное охлаждение после бурной страсти.

- Когда мы с ним расстались, я стала рисовать. Так, ничего сложного, просто акварелью на обычных белых листах. Мне всё хотелось нарисовать его  глаза... Вот такое сублимированное творчество. А он продолжал жить со мной в одном городе, и я думала: географически мы находимся на расстоянии досягаемости, дышим воздухом одного города, но не имеем ни единого шанса, чтобы снова встретиться и обладать друг другом. Я до сих пор ищу его черты во всех мужчинах. Хотя, как уже сказала вам, сейчас, слабо ощущая жизнь, я уже не верю в счастливые встречи, -  женщина улыбнулась и замолчала, ожидая очередного вопроса.

Но доктор понял, что для сегодняшнего сеанса она исчерпала себя и вряд ли сможет продолжать. И он сказал:

- Послушайте, я хочу предложить вам совсем несложную работу наедине с собой, так называемую «письмотерапию». Если вы захотите, то принесите написанное мне, И еще одно - нарисуйте мне что-нибудь. Что угодно. Мне было бы интересно взглянуть. А следующий сеанс я назначаю вам на послезавтра, в это же время.

КОГДА она появилась у него в кабинете в следующий раз, он мысленно похвалил ее за чудесное перевоплощение. Волосы у нее были прекрасно уложены, на лице - тонкий, аккуратный макияж, очень освежающий ее облик.
В руках она держала цветы – три белые хризантемы.

- Я подумала, что в вашем прибежище для душевных излияний не хватает цветов, - как бы оправдываясь, проговорила она. – Поставьте, пожалуйста, их в воду.

Доктор нашел в своем шкафу не вазу, а подходящую по размеру, как на заказ, высокую стеклянную колбу. Когда букет расположился на столе, спросил свою преобразившуюся пациентку, выполнила ли она его задание.

– Выполнила, и охотно. Вы знаете, это отвлекло от мрачных мыслей. Хотя то, что я написала, не относится к разряду веселенького. Можете почитать вслух, а потом я покажу рисунки.

         Доктор открыл тетрадь и начал читать, про себя заметив, что эта женщина пытается управлять его действиями.
«Любовь – это настоящая болезнь. Когда слезы текут без конца, и ты ничего не можешь с собой поделать. А сердце болит, будто открытая рана. Когда эта рана заживёт, неизвестно. Жить с ней очень трудно и невыносимо. Но даже эта рана приятна. Пока она есть, жива надежда, что любовь подлежит возврату и сохранению. Когда же она затягивается, сквозь страдания и боль, в душе образуется вакуум. Это самое страшное следствие любви. В конечном счете, мы все, кто любил и не любил, бесконечно одиноки, и глупо кидаться на поиски того, кто сможет спасти тебя своей любовью. Всё тщетно...»

– Хватит, переверните страницу, там более бодрые строчки. Знаете, на самом деле, я ненавижу нытье.

Доктор повиновался, перевернул лист и снова стал читать привычным спокойным тоном: «Если бы Господь возвратил тебя ко мне и дал мне шанс начать всю историю сначала, я бы не стала повторять прежних ошибок и научилась бы давать тебе капельку свободы, не мучая слишком тебя своей любовью. И ты остался бы со мной навсегда».

Он оторвал глаза от тетради, посмотрел на женщину:

- Хм… Стало быть, любовью можно замучить?

- Вероятно, можно, если в один прекрасный момент выясняется, что твоему любимому от нее становится тяжело. А мое несчастье в том, что я до сих пор не представляю себе жизни без этого человека.

   Пациентка замолчала, и когда он снова вернулся было к тетради, неожиданно спросила:

- Доктор, скажите, что вы думаете, не как врач - как мужчина, о любви?

- Я всегда считал и считаю, что превыше всех страстей и чувств - личность. Любовь – это узкое оконце, и если глядишь через него слишком долго, ты становишься неспособным замечать массу интересного. И самое главное – начинаешь терять в себе ценное, то, что когда-то называлось твоей личностью. А потом, глядь, вместо тебя уже безобразный уродец, мечущийся в ревности, зависимости и безудержной похоти... Да, пожалуй, вы правы, любовью можно и замучить, если она гипертрофированная и нездоровая.

- Тогда что же такое здоровая любовь?

- Здоровая любовь дает возможность двоим дышать полной грудью. Те, кто наслаждается такой любовью, никогда не станут ограничивать своего любимого или любимую.

- Скажите, а вы женаты, у вас есть семья и здоровая любовь? – женщина насмешливо посмотрела на доктора.

– Да, я женат, у меня есть дочь, прекрасная жена, которую я люблю... спокойно. И при этом очень уважаю. Наши отношения замешаны на нежности и дружбе.

- На нежности и дружбе... И полном отсутствии страсти... Неплохой замес. Я завидую вам, доктор - у вас все отлично.

Женщина рассмеялась и протянула ему пачку листов:

- Посмотрите лучше рисунки, а с письмотерапией давайте покончим. И, если можно, смените музыку – эта слишком спокойная.

Доктор подошел к музыкальному центру. У него была прекрасная коллекция компакт-дисков, от классики до нехитрой попсы последних дней. Он включил мажорную песенку в исполнении «Битлз» – и показалось, что женщина осталась довольна его выбором. Потом доктор стал рассматривать рисунки. На одном были изображены огромные, во весь формат листа, глаза. То был прекрасный рисунок. Глаза смотрели, будто живые. И сразу угадывалось, что это мужские глаза.
   Очень сильный,  мужественный, пронзительный взгляд…

- Хороший рисунок, - одобрил доктор. – Это Его глаза? А почему не все лицо?

- Все лицо никогда не удавалось нарисовать. А глаза получались... У него очень красивые  глаза, - добавила она нежно и тихо.

         Доктор посмотрел на нее  и был поражен выражением ее лица, покорно-влюбленным. На секунду ему представилось, что было бы, если бы так любили его самого – так долго, страстно, болезненно и исступленно. И чувство непонятного удовольствия шевельнулось в его сердце.
         Чтобы скрыть замешательство, он снова стал перебирать рисунки. Они все ему понравились. Вот осенняя аллея с солнцем по центру. Ветка рябины с пышными и яркими гроздьями. Ещё было изображение подобия Вселенной, потом – мальчик и девочка, бегущие по траве, взявшись за руки. Особенно же хороша была бабочка с огромными оранжевыми крыльями, которая сидела на пестром цветке, а сзади был силуэт радужной дуги. На последнем листе он увидел карандашный рисунок – мужской профиль на фоне затемненного окна. Без колебаний он узнал себя.
 
- Этот рисунок я сделала вчера, а все остальные - старые, двухмесячной давности.

 - Мне понравились все, кроме этого. Он какой-то бесцветный. А прочие никак не могут свидетельствовать о том, что у вас подавленное настроение. Такое разнообразие красок... Хотя, как я заметил, в одежде вы предпочитаете черный, мрачный. В психотерапии это - депрессивный цвет. Вам бы очень пошел голубой.

- Черный я ношу не от безысходности, доктор, а потому, что считаю: он идет мне, как и многим блондинкам. И потом, почему черный - это, по-вашему, обязательно мрак? Я где-то читала о черном цвете, в одной книге: там он трактовался как... Трактовок всяких много, нельзя судить о чем-то однозначно. - Женщина встала с кресла, подошла к окну и раздвинула шторы.  - Нельзя судить однозначно ни о чем,– повторила она.

Доктор молча наблюдал, понимая, что должен дать шанс наконец-то выговориться этой упрямой пациентке, пытающейся всякий раз спорить с ним. Он спокойно слушал.

– Жизнь - сложная штука, как это ни тривиально звучит. И люди сложные, и нет единых рецептов счастья для всех. Вот вы, доктор, наверняка порекомендуете мне заняться спортом, выращиванием цветов, завести любовника – это уж непременный рецепт. Или выйти замуж, получить «здоровую любовь», покоящуюся на уважении и  погрузиться в обыкновенные житейские радости - в которых не будет места страстям и эмоциональным надрывам. Потому, что жить станет проще и лучше, понятнее... Конечно, во всем вы будете правы. Кроме одного. Любовь – это всё же не узкое оконце, глядя сквозь которое, как вы сказали, трудно замечать прелести мира. Так может сказать только тот, кто боится отдаваться этому чувству без остатка, стать его рабом. Кто боится погибнуть от любви, сойти от нее с ума. А я знаю, что только тот, кто испытал в жизни это сумасшедшее чувство, по-настоящему жил...   Чем бы ни закончилось такое сумасшествие, - говорила она, - как бы горько ни пришлось переживать потери после любовной горячки, ни сожалеть о прошедшем - это всё равно искушение, от которого непросто отказаться. И еще неизвестно, кто в этой любовной схватке окажется в выигрыше. Может, как раз тот, кто больше пострадал?   Я желаю вам, доктор, чтобы вы когда-нибудь встретили ту, которая разрушит все ваши представления об «узком конце». Желаю вам, чтобы вы метались, горели и, сжигая себя, умирали от любви. Правда, это не всем дано… Завтра я уезжаю домой. Если вы позволите, зайду попрощаться. Вы мне очень понравились.

         Назавтра она пришла, когда на приеме была очередная пациентка. Пока та увлеченно занималась тестом с геометрическими фигурами, передала доктору запечатанный конверт, попрощалась и вышла.
   
         Доктор положил конверт в верхний ящик стола и забыл о нем. Когда же через два дня случайно наткнулся, то почти обрадовался, Открыл конверт, вынул листок с рисунком – ширококрылая парящая птица в синем небе. Внизу –  по-латыни «Dum spiro, spero" («Пока живу, надеюсь»). Перевернул лист и прочитал на обороте: «Спасибо, доктор, что потерпели меня. Когда вернусь домой, разведу рыбок для успокоения нервов. Будьте счастливы».

         На конверте был ее адрес. Что ж, может быть, он напишет ей. Хотя вряд ли у него найдется для этого свободная минута.

2002 год