В августе 1975 года, отработав один год после профтехучилища токарем на заводе «Серп и молот», я решил по примеру своих друзей съездить «дикарем» в Крым.
Раньше так поступали миллионы граждан моей страны. Рассчитывать на льготную профсоюзную путевку туда, да еще в самый разгар «бархатного сезона», было бы полным безумием. Что бы ни говорили сегодня о том, что простому люду тогда, в СССР, жилось очень плохо, я считаю, что это чистейшей воды неправда. Имея в кармане 200-300 целковых, любой советский человек мог себе позволить такую роскошь. Друзья составили мне маршрут, не забыв указать, где можно дешево снять комнату, в каком месте можно сытно покушать за умеренную плату, где какой пляж… То есть, к тому моменту, когда я двинулся в путь, у меня в голове уже была полностью составлена программа действий на ближайший месяц.
Катализатором скорейшего отбытия из Саратова на море способствовала и небывалая жара, установившаяся в последнее время. В городе вот уже неделю висела пелена зноя, воздух был неподвижен и уныл. Пока я быстрыми шагами добирался до железнодорожного вокзала, лицо и шея оказались в испарине, взмокла от пота рубашка. На вокзале меня ожидала неприятная новость: диктор несколько раз объявила о том, что симферопольский поезд опаздывает прибытием в Саратов на целых два с половиной часа. Пришлось подняться в зал ожидания; чтобы скоротать хоть как-то время с пользой для дела, купил в киоске «Комсомолку» и углубился в чтение.
- Далеко собрался? – услышал я рядом чей-то голос. Подняв голову,увидел перед собой немолодого мужчину. Возраст человека трудно было определить из-за его изрядно помятого лица и несвежей одежды. Но, судя по его морщинистому лицу и седой шевелюре, мне подумалось, что ему никак не меньше шестидесяти лет. От него так сильно несло перегаром, что, если бы не газета, чем разогнал дурной запах, я бы, наверное, задохнулся.
- Куда едем? – икнув, спросил незнакомец, едва стоя на ногах. В моей душе медленно, но уже неотвратимо рос протест, тянуло на грубость. Но, в конце концов, пересилив себя, я ответил ему, стараясь держать себя в рамках приличия.
- Куда?! В Крым? Позагорать? – громко сказал мужчина.- Да ты и так весь черный, как чурка после пожара. Тебе, наоборот, от солнца надо прятаться, а не под него лезть.
- А это уже не ваше дело! – обиделся я.
В это время женщина, сидящая рядом, услышав объявление по радио, быстро схватила сумки и рванула к поезду. На освободившееся место, грузно плюхнулся мой собеседник и протянул мне руку: «Будем знакомы: Алексей Михайлович Широков». Я нехотя назвал себя: нежелательное знакомство состоялось.
- Может, пойдем, покурим? – неожиданно предложил мой новый собеседник.
Я отказался.
- Ну, как знаешь, - сказал старик, доставая из кармана пиджака сигареты. – А я пойду, подымлю. Ты только на мое место никого не сажай, я скоро вернусь.
Пятнадцати минут, пока Алексей Михайлович отсутствовал, мне все-таки хватило, чтобы дочитать газету.
- Мой юный друг, - начал как-то поэтично Алексей Михайлович, усаживаясь на свое место. – Ты на меня, пожалуйста, не обижайся, что я к тебе пристаю. Если бы ты знал, как у меня тяжело на душе! Мы сегодня похоронили нашего боевого товарища. Всю войну прошел – ни одной царапинки! А тут какой-то молодой идиот на машине сбил его, заехав на тротуар. Три дня лежал в реанимации, но врачи так и не смогли его спасти. Вот ведь как бывает в жизни…
Мне искренне стало жаль этого человека, его трагически погибшего друга, всех ветеранов, которые не щадя своей жизни отстояли мир на земле, потому что у самого отец прошагал по дорогам войны аж до самого Берлина. Вынув из сумки чистый носовой платок, дал старику, осторожно погладил его по плечу, пытаясь успокоить. Потом, когда, наконец, прекратились его всхлипывания, спросил: «Семья у него была?»
- Нет. Жена его лет десять тому назад ушла из жизни. Рак ее съел. Детей не было; я не знаю почему. Ты прости меня, как баба нюни распустил: это значит, слабым становлюсь. Ушла моя силушка молодецкая, та, которая в войну спасала. Но что поделаешь – такова жизнь! Мы умираем, вы нас заменяете. Вот такой вечный цикл жизнеоборота,- философствовал ветеран.
Немного успокоившись, он посмотрел на меня покрасневшими глазами и сказал: « А я вот в гости к брату еду в Волгоград, для нас фронтовиков – он как был Сталинград, так и останется Сталинградом! Мы кровь проливали именно за город с именем нашего вождя. Пройдусь по местам боевой славы нашего авиационного полка. Ребята – летчики славно поработали тут во время войны, утюжа немецкие позиции.
- А вы тоже летали? – поинтересовался я, глядя ему в глаза.
- Да нет, какой из меня летун! Я мотористом был, самолеты к вылету готовил, - смущенно улыбнувшись, сказал Алексей Михайлович.- Хотел тоже стать летчиком, но меня на первой же комиссии забраковали из-за зрения. А вот по инженерно-технической части пригодился, никто не жаловался. Награжден тремя медалями и орденом Красной Звезды.
- Ты кто по национальности? – вдруг ни с того, ни с сего, спросил ветеран.- Армянин, грузин…
- А зачем это вам? Старик меня стал опять раздражать своими неуместными вопросами.
- А все-таки? – не унимался он.
- К Кавказу ни я, ни мои предки до седьмого колена, вообще никакого отношения не имеют, - парировал я, стараясь замять ненужный разговор.
- Ведь я почему спросил: смотрю - ты черномазый как и все кавказцы, да и нос у тебя «солидный», так же загнут, словно у весеннего грача клюв…
- Татарин я.
- Во! Крымский?! – вскинулся старик, словно чему-то обрадовавшись.
- Нет, саратовский.
- А ты что-нибудь про крымских татар знаешь? – не отставал ветеран.
Я пожал плечами и отрицательно покачал головой: ни в газетах, ни по радио и телевидению про этот народ никогда не встречал информации.
Правда, несколько лет тому назад, все-таки случился эпизод, связанный с крымскими татарами и не где-нибудь, а у нас в Саратове. Помню, приехал в гости к дяде, который жил недалеко от авиационного завода, а они в гости собираются. Пригласили и меня. На выходе из квартиры, дядя задержался в коридоре, поджидая меня и, учитывая мою любознательность, попросил лишних вопросов в гостях не задавать, потому, что эта семья из репрессированных, и любые контакты с ними нежелательны. Нас очень тепло приняли, угостили вкусным чаем в пиалах и вкуснейшим пловом. Потом, когда взрослые уединились в зале, мы стали знакомиться с детьми хозяев. Они были примерно такого же возраста, что и мы. Парня звали Тимофей (в действительности – Таир), а его сестру – Светланой (Селиме). Как она была хороша! Красивая фигура, осиная талия, черноокая, круглолицая, с длинной, до пояса косой. Я, естественно, сразу решил приударить за ней, но вскоре выяснилось, что это голый номер – потому, что в нее был безумно влюблен мой двоюродный брат Винир, и мне пришлось отступить. Больше я эту семью не видел, но память об этой встрече осталась у меня на всю жизнь.
- В нашем гвардейском полку служил знаменитый летчик Амет-хан Султан. Ты что-нибудь о нем слышал?- прервал мои воспоминания Алексей Михайлович. – Вот это летчик! Дважды Герой Советского Союза! Как он летал – если бы ты видел! Как дрался с фашистами в воздухе – это страсть что! Говорят, если бы Амет- хан постоянно не указывал в анкетах, что он крымский татарин, Аметику могли дать и третью звезду Героя за испытательные полеты в послевоенное время. Но, как говорят: чего нет, того нет! Зря все-таки Иосиф Сталин целый народ обидел: подлецы и предатели, которые служили верой и правдой в годы войны гитлеровцам, были у всех народов – и у русских, украинцев, белорусов, прибалтов…
Немного помолчав, продолжил свой рассказ:
«Немецкие асы часто на фюзеляжах и крыльях рисовали разные там драконы, тигры, леопарды, специально, чтобы запугать наших летчиков,особенно молодых, указывали число сбитых самолетов, писали, что они бароны, арийцы. На этот счет, Амет-хан всегда шутил: « Что мне фоны да бароны, я сам и «хан» и «султан». Знаешь, сколько он сбил самолетов? 30 – сам и 19 – в группе! Это был настоящий советский ас, «сталинский сокол», как мы их тогда называли. Посмотришь на него – кажется, ничего в нем особенного. Невысокий, чуть сутулящийся, с черными кудряшками волос, такой же как и ты, худой… А дрался как лев! В небе он становился яростным и решительным, не знающим малейших сомнений бойцом, непобедимым искусным летчиком.
Был такой случай. Однажды, где-то в середине марта 1944 года, над нашим аэродромом в Бориславе пролетел немецкий истребитель Ме – 109, «мессер», короче говоря, и сбросил вымпел с запиской. Вражеский пилот вызывал на воздушную дуэль нашего лучшего аса, обещая дать «фору» - не вступать в бой, пока советский летчик не наберет высоту 3000 метров. Такой наглости в 9-ом гвардейском ИАП от противника никак не ожидали. К этому времени слава о наших истребителях гремела везде. Было решено, немедленно доложить о выходке немца командующему 8-й Воздушной армией генералу Хрюкину. Тот приказал принять вызов фашиста своему любимчику Амет- хану, который летал тогда на американском самолете «Аэрокобра». Аметик бросился к самолету, на ходу крича: «Аллюр три креста…дорогу! Фашист акъай, сене – каюк! А мин эвге келям!(«Дядя фашист, тебе – каюк, а я домой вернусь!»).
Надо отдать должное немецкому летчику – он выполнил условия дуэли. Все, находившиеся на аэродроме, запомнили этот бой навсегда, хотя длился он не более 15 минут. «Мессершмит» и «Аэрокобра» устроили в небе неистовую, стремительную карусель. Выписывая немыслимые пируэты, самолеты без единого выстрела гонялись друг за другом, вероятно, наверняка выбирая момент для верного удара. Наконец, разрывая шум моторов, прозвучала короткая очередь. «Мессер» задымился и рухнул в пике. Уже много позже стало известно, что Амет-хан свалил немецкого аса, сбившего 50 наших самолетов».
Я зачарованно слушал рассказ своего старого собеседника, но тут, к сожалению, объявили посадку на поезд, идущий до Волгограда, и Алексей Михайлович тепло попрощавшись, потянулся к выходу. А я долго еще оставался под впечатлением интересного рассказа этого замечательного человека, фронтовика, испытавшего на себе все тяготы и лишения страшной войны и корил себя за неучтивость, проявленную в самом начале нашего знакомства.