Красавище и Чудовица

   
 Синие скалы с прозрачными нитями водопадов наглухо окружали небольшую долину и стойко отражали мятущийся в ней тёплый ветер, который шелестом густых трав тихо пенял им за твёрдость. Высоко над долиной парил жёлтый сгусток биоплазмы по имени Иэл. Гладкий белый камень внизу у водопадов показался ему подходящим пристанищем. Иэл неспешно опустился и, млея от удовольствия, растёкся по нему.
    – Ни разумных минералов, ни ходячих растений, ни лопочущих животных... Ты идеальна, загадочная Эклинор, – одобрил новую планету Иэл и вытянулся на камне золотистой плёнкой. – В тебе всё прекрасно: и горы с зеркальными потоками, и бахрома молний на остроконечных вершинах, и цветущие поля. Интересно, как я назову эту долину?
    – Желудком, – подсказал ветер, пробегая мимо по растрёпанным макушкам разноцветных былинок.
    Иэл вздрогнул от неожиданности, но, подумав, прибавил к достоинствам Эклинор наличие безмозглых собеседников.
    – Нет, это слишком грубое имя для такого красивого места, – возразил он ветру. – Желудок – это не по существу.
    – По-су-ще-ству, по-су-ще-ству... – мелким драже застучали капли водопадов.

    Иэл встревожился: нелепости в количествах больше одной беспокоили его. Столько планет пришлось оставить, сбежав от дурных аборигенов, столько сил ушло на поиск идеального места – и вот опять... Но мудрая самокритичность вернула Иэлу бодрость духа.
    – Глупец! Вздорные водопады – это иллюзия. Я попал на планету оживших галлюцинаций, – догадался он. – Понятно, почему тут нет животных – их насмерть заболтали собственные фантазии.
    – Глу-пец, глу-пец, глу-пец... – звонким стаккато засмеялись водопады, взрываясь фейерверками радужных пузырей.

    В дурном предчувствии Иэл сжался для прыжка в манящую фиолетовую высь. Обременённый печальным опытом, он решил не рисковать и спешно покинуть Эклинор, но камень под ним качнулся и причмокнул, будто в предвкушении вкусного.
    – Мягкий, – неприятно вибрируя, пробасил камень.
    Иэл напрягся изо всех сил, но, словно приклеенный, не смог шелохнуться.
    – Кто вы? – встревожился он.
    – Мы – обитатели желудка Эклинор, – прогудел злодей.
    – Говорящий ветер, задиристые водопады, камень-апробатор... Вы – плод моего воображения. Вы не можете причинить мне вред. Этого не может быть!
    – Эклинор не причиняет вреда своей пище, – успокоил пролетающий мимо ветер. – Она питается неиспорченным.

    Устав от безуспешных попыток взлететь, Иэл задумался о других путях к спасению: «Если это и в самом деле желудок Эклинор, она не спешит лакомиться мною. Очевидно, не голодна. Значит, есть время на то, чтобы меня изрыгнули отсюда не разжёвывая»

    – Послушайте, – обратился он сразу ко всем возможным собеседникам, – с вашей помощью я собираюсь продолжить своё путешествие по Вселенной. Но, оставив вас в приятном недоедании, хотелось бы утешиться мыслью, что вы не сокрушите себя отчаянием. Как же вас ублажить, прежде чем вы стряхнёте меня с Эклинор?

    В тот же миг всё вокруг стало неспокойным: водопады загромыхали, прикрыв брызги плотными сферами радуг; ветер закрутился вихрями; травы зашуршали, расцвечивая долину в разные цвета попеременно; даже молнии на вершинах стали бить по скалам громче и чаще. Так же внезапно всё смолкло, и в пронзительной тишине камень под Иэлом объявил:
    – Расскажи нам о том, чего во Вселенной действительно не может быть. В благодарность мы исторгнем тебя подальше от орбиты Эклинор.
    – Не может быть... Нечто невероятное... – растерялся Иэл и, чтобы выиграть время, спросил у камня: – Послушай, любезный мой хозяин, как мне тебя называть?
    – Я – Зюд, – представился камень с подобающей ему монументальной степенностью.
    Иэл любил короткие имена (даже своё изысканное Иэллиримуссикотиор он урезал до разумного размера), но в данных обстоятельствах длинное имя ему бы больше понравилось.
    – Зюд-Зюд-Зюд, – бормотал он, выкраивая для своей истории ещё несколько мгновений. – Ну, что ж, расскажу вам о невозможном. Слушайте и верьте мне, как себе: во всей Вселенной невозможно... действительно невозможно найти планету, где бы за тобой не охотилось какое-нибудь чудище, которое сделает твою жизнь невыносимой или попросту слопает.

    Иэл остался доволен своей шуткой, особенно её правдивостью, но его галлюцинированные собеседники оказались слишком недалёкими, чтобы оценить её краткость.
    – И всё? Нет, так не пойдёт, – зашумели травы.
    – Рас-ска-жи о не-воз-мож-ном длин-но, – застучали водопады.
    – Так длинно, чтобы мои секреции успели выделить хотя бы пару капель, которые помогут тебе отклеиться, – прогудел Зюд.
    – Пару капель из камня? – охнул Иэл. – Этого как раз и не может быть во всей Вселенной!

    Но и эту истинную невозможность Иэлу не зачли. От отчаяния пленник воззвал к благоразумию обитателей желудка коварной планеты:
    – Пока я буду злоупотреблять вашим вниманием, Эклинор проголодается и злоупотребит меня!
    – Так поторопись, – посоветовали отзывчивые обитатели.

    В крайней тревоге Иэл замерцал золотыми искрами и поспешно, ещё не зная, о чём будет его история, забормотал:
    – Я расскажу вам о Красавище и Чудовице...
    Все весело зашумели в предвкушении небылицы, а Зюд строго поправил сказителя:
    – О Красавице и Чудовище.
    Иэл почувствовал, что случайной оговоркой нащупал верную тему, и с апломбом осадил Зюда:
    – Вы просили о невероятном, вот и не перебивайте, – выдержал для важности паузу, заполненную лихорадочными воспоминаниями, и затараторил: – Опишу самый невероятный день их непостижимой жизни. Начну с Красавища, задиры и ёрника, вечно влюблённого во что попало. Пожалуй, так и назову его – Ёрник. Слушайте:

    «Тем утром Ёрник завязал губы бантиком, закрепил их жёсткой скрепкой из высушенной мыслеформы и в таком вызывающем виде телепортировался в покои Мазели»

    – Что такое губы? – спросили травы.
    – Что та-ко-е скреп-ка? – застучали водопады.
    – Что такое бантик? – громыхнули молнии на скалах.
    Иэл машинально отметил, что телепортация и мыслеформы вопросов не вызвали. Прикинув, в каком ракурсе излагать, он, с видом знатока невероятного, небрежно заметил:
    – Губы – это такие шлёпающие штуки, от которых одни неприятности. Чтобы они не нашлёпывали прискорбное, их завязывают бантиком и скалывают скрепкой, прежде чем телепортироваться к Чудовицам. Слушайте дальше:

   «На самом деле, в то утро первыми в покои Мазели прибыли нарядные губы Ёрника. Фривольно дрогнув, они зависли над столом в ожидании хозяина. Этот фокус обошёлся затейнику недёшево, но стоил того: Мазель с перепугу ненадолго трансформировалась в мерцающий лиловый сгусток, удачно вписавшийся в интерьер»

    Не услышав изумлённых возгласов, Иэл огорчился и погрузился в самые фантастические воспоминания. Задним умом он понял, что история о безумно красивых планетах в Центре и их движение за красивотизацию Галактики, которая, якобы, спасёт Вселенную, могла бы выручить его, но обитатели желудка Эклинор нетерпеливыми возгласами призвали Иэла к продолжению начатого приключения. С мужеством обречённого, он продолжил проигрышную по всем позициям повесть:

    «Собрав себя до последней частицы, Ёрник повернулся к Мазели своей лучшей стороной и почтительно пал пред нею, прикинувшись тюфяком. За что тут же был использован по назначению и условно прощён. Впервые в эту студёную пору утренняя трапеза прошла с приятным аппетитом»

    Внезапно Иэл осознал, что про еду не стоило вспоминать. А ну как в желудке Эклинор непроизвольно начнутся процессы... И точно – поднялся ропот, все что-то требовали от Иэла, но в нарастающей панике он перестал понимать происходящее.   Выручил беднягу ветер, подлетевший к нему вплотную:
    – Мы ничего не поняли. Расскажи сначала о Мазели и Ёрнике, а потом – что они натворили в тот день.
    Иэл послушался ветра:

    «Мазель была владычицей Цитадели, а Ёрник её подданным. В юности ему приписывали тонкий ум и относительно чистую совесть, за что и терпели всем миром с эпическим мужеством. Но юность его оборвалась быстро и трагически: Мазель разглядела в нём ёрника-затейника и пристроила к себе на службу. Прямо на работе он полюбил свою владычицу и там же осколками своего разбитого сердца научился возбуждать в себе остросюжетные грёзы...»

    – Мазель разбила сердце Ёрника! – зашептали травы.
    – Раз-би-ла, раз-би-ла... – подхватили водопады.
    – Бедный Ёрник, – вздохнул добрый Зюд.

    Смирившись с тем, что галлюцинированная публика не нашла в предыстории ничего невероятного, Иэл, тем не менее, решил не скупиться на подробности:

    «Правду сказать, Мазель всегда была на грани сумасбродства, но в холода приступы хандры успокаивали и даже изнуряли владычицу. И чем толще были покровы, уберегавшие её чуткий организм от термических надругательств, тем тоньше были её чувства. Казалось, ещё мгновение – и терпение Мазели лопнет, а вслед за ним исчезнет и всё то доброе, что так глубоко пряталось в её душе.
    В такие дни подданные, знакомые с сиятельным недугом не понаслышке, сматывали удочки в тёплых местах и там же ставили сети на владельцев чего угодно. Тем же, кому суровое Провидение уготовило честь влачить жалкое существование подле утончённой владычицы, приходилось бороться с этой честью на грани сил и фантазии.
    Только Ёрник, настырный поклонник Мазели, с пеной у роскошных губ вразумлял свиту, что де не все безумства заразны, но упрямцы смотрели на него с сомнением и спешили укрыться в тёплом подполье. Никакие доводы, вплоть до разумных, не могли заставить их встретиться с Мазелью в светлых залах и тёмных закоулках Цитадели»

    Вопреки надеждам Иэла, вопросов об удочках и сетях, подполье и Цитадели не возникло. Не тратя время на печальные выводы, он продолжил:

    «Обычно сразу после трапезы Мазель начинала чудить.
    – Славный мой губошлёп, – вздыхала утомлённая своими вздохами владычица, – а не пойти ли нам...
    Тут она стряхивала со своих дивных перепончатых ушей блёстки хрупких мыслеформ, позволяя затейнику блеснуть телепатическими способностями, коих в нём отродясь не водилось.
    – А не послать ли туда Бреда, – возражал Ёрник, всегда готовый послать бездельника в места и подальше»

    На этот раз Иэла прервали сразу:
    – Бред? Что за Бред? – зашуршали травы.
    – Да-да-да... – поддержали их недоумение водопады.
    – Бред – это имя нашего блюда... то есть гостя, – догадался мудрый Зюд.
    От испуга и возмущения Иэл дёрнулся, едва не порвавшись, но не стал тратить время на то, чтобы застыдить простодушных обитателей, а коротко объяснил:
    – Нет, Бред был порождением того мира. Не знаю, как его звали на самом деле, только где бы он ни появлялся, на нём всегда клочками висели мыслеформы «Бредкакойто». Так и я его называл, но по дружбе всегда укорачивал до Бреда. Длинные имена меня утомляют.
    – И Мазель укоротил? – неодобрительно зашуршали травы.
    – У-ко-ро-тил, у-ко-ро-тил... – дружно укорили водопады.
    – Чуть-чуть, – признался Иэл. – Её звали Магарапузель, но, согласитесь, Мазель не так царапает слух. Однако вернёмся к нашему Бреду:

    «Он проник в Цитадель случайно и сразу увлёкся излишествами, особенно в желаниях. Мечтая о сладкой доле кухарки, Бред долгое время слонялся между кухней и кладовыми, но однажды, недобрав с закуской, забрёл на отчётную выставку. Подслеповатый устроитель предложил ему выставить свою вещь, и Бред, не чинясь, пожертвовал платком. «Серый ромб» – так назвали вещицу, которую позже признали образцом непостижимого смысла. С тех пор Бред, на правах культурного достояния, столовался у Мазели»

    Иэл едва не увлёкся подробностями о новом герое, но участившиеся молнии на вершинах гор образумили его, и он вернулся к основному сюжету:

    «В то утро, из-за фокуса Ёрника с рваной телепортацией, всё пошло не так. Сначала Мазель догадалась утопить свой испуг в лишнем бокале кипящего энергетика и придать своему унынию некоторую лихость. Потом, поиграв с цветом своих закатанных глаз и почти исчерпав тем утренние причуды, она уже собиралась отпустить печальный вздох и всю свиту, но, скосив ближайший глаз, зацепилась им за выпучившегося на неё Бреда. От боли Мазель переклинило до беспамятства.
    – Что это? – взвизгнула она.
    Отцепив глаз владычицы, Ёрник сдул с него сальные Бредовы мыслеформы, снял жёсткую скрепку со своих красиво завязанных губ и без удовольствия промямлил:
    – Это наше культурное достояние.
    Пока Мазель осматривала здоровым глазом ушибленный, Бред, по знаку Ёрника, попытался уползти, но его хорошо оплывшая тушка давно утратила былую резвость.
    – Лежать! – крикнула Мазель с редким в эту пору темпераментом.
    Бред замер, ожидая, когда приступ дееспособности отпустит Мазель, но та мстительно задумалась о его судьбе. Бедняга задрожал от дурного предчувствия – не раз бывало, что задумчивость владычицы доводила подданных и до икотных судорог, и до повального суицида. Тут как повезёт»

    Иэл и сам завибрировал, припомнив из личного, но грохот молний и шум водопадов не позволили ему сосредоточиться на печальных моментах. Он понял, что ужасная трагедия не за горами, и зачастил:

    «Мазель заглянула себе в самую душу и, не найдя там снисхождения, процедила:
    – Дуэль!
    От ужаса поседели даже мыслеформы Бреда, чем ненадолго подарили ему второе имя – Сивый»

    И снова поднявшийся ропот прервал Иэла на самом интересном месте:
    – Дуэль? Дуэль? – заволновались травы.
    – Ду-эль, ду-эль, ду-эль... – тревожно забарабанили водопады.
    – Дуэль!!! Дуэль!!! – загрохотали молнии, терзая вершины.
    – Что такое дуэль? – закрутился ветер.
    Весь этот шум внушил Иэлу ужас. Проснувшимся сверхчувством он понял, что именно так и возбуждается аппетит Эклинор. Ещё он понял, что умирать за компанию веселей, и решил прихватить в Небытие своих героев:
    – Дуэль – это когда два существа решают убить друг друга.
    – И съесть, – догадался мудрый Зюд.
    – Нет, на той планете все убивали друг друга не для еды.
    – А для чего? – удивились обитатели желудка.
    – Чтобы убить.
    – Ужас!
    – Слушайте дальше:

    «Мазель вызвала Бреда на дуэль и назначила самый беспроигрышный для себя вид поединка:
    – Метание непотребными мыслеформами до полной мумификации противника!
    – Ма! – взмолился добрый Ёрник. – У нас этих срамных мумий – как грязи. Ставить родимых некуда. Едва протискиваемся меж ними к твоему владычеству. Эдак они и вовсе затмят тебя.
    Уступая неистовым мольбам Бреда и Ёрника, Мазель смягчилась и согласилась на Синхронные пляски. Только место выбрала самое неподходящее:
    – На самой высокой стене Цитадели!»

    – Это безрассудно, – прогудел мудрый Зюд. – Бред своими формами нечаянно столкнёт хрупкое существо.
    – Бред был велик, но владычица ни в чём не уступала своим подданным, – заверил Иэл. – И потом, вы забыли, что Мазель в то утро была навеселе.
    – И-и-и-и? – заволновался ветер. – Бред победил?
    – Как обычно, – подтвердил Иэл, который в этот страшный для себя момент сожалел только о том, что успеет прикончить всего трёх своих героев.
Ветер печально взвыл, рванулся ввысь, и пока он бился о скалистые горы, травы тихим шелестом попросили рассказать подробности.
    – Слушайте и не говорите потом, что не знаете самой невероятной истории во всей Вселенной:

    «Дуэль назначили сразу после обеда. Обильно, как в последний раз, отведав лучшее, полный Бред снова призвал к милосердию, но его приволокли на самую высокую стену Цитадели, и истошные мольбы культурного достояния гулким эхом пропали в бездне за стеной.
    Мазель явилась на дуэль в сиреневом. Это был дурной знак. Но ещё более дурным знаком был крепкий дрын в её цепких лапках. С утренней лихостью она ткнула им противника, однако дрын скользнул по круглому Бреду и увлёк владычицу в пропасть за стеной. И только Ёрник-затейник догадался схватить свою любовь за пятки, зацепившись собственными конечностями за толстяка. Так и сгинул влюблённый Ёрник с обоими дуэлянтами в бездне»

    – Ах! Ах! – воскликнули молнии и водопады.
    – Бедный Ёрник! – еле слышно просипел Зюд.
    – Но что же в этой истории невероятного? – спросили травы.
    – Что не-воз-мож-но-го? – дробью вторили им водопады.
Иэл отметил про себя, как грустно умирать среди идиотов, но всё же ответил:
    – Владыки и владычицы никогда не участвуют в дуэлях. Это совершенно невероятная вещь во Вселенной. Всегда и везде по их прихоти в поединках и битвах гибнут непричастные.
   
    Даже вернувшийся ветер, чуть пометавшись в сомнениях, признал эту невероятность. Своими вихрями он и травы склонил к решению, что Иэл победил честно.
    – Бедный Ёрник, – снова просипел добрый Зюд.
    Иэл почувствовал влагу между собой и камнем. Тотчас он ринулся ввысь и на крыльях неистового ветра проскользнул в узкий проход, который молнии на мгновение открыли для беглеца.
    – Прощай! – крикнул ветер и, скрутившись воронкой, вытолкнул Иэла в звёздную тьму.
    – Летим вместе! – позвал Иэл, но ветер уже скрылся за бушующей стеной зарниц, охранявших пустой желудок Эклинор.

    Прорываясь через порталы к новой планете, Иэл прислушивался к своему всё ещё неважному самочувствию и безотказным задним умом мудрствовал:
    – Нет, не красота, а сострадание снова спасло меня. Сострадание – самая невероятная вещь во Вселенной. Ему под силу выдавить слёзы даже из камня.

    Чуть позже Иэл догадался, что сострадали простодушные обитатели не мифическому Ёрнику, а ему – маленькому сгустку биоплазмы. Осознав собственную неразумность, он едва не расплакался от благодарности и чувства вины:
    – Я оставил своих спасителей без вкусного...