Воспоминания Фроловой Валентины Владимировны
Подготовил к публикации Тихонов Е. Т.
Стиль и орфография оригинала сохранены. /Ред./
1937 год для меня и мужа был полон радости, восторга, счастья.
Я окончила Ростовский мединститут, муж (Печонкин Николай Ильич) Батайскую Краснознаменную авиашколу Г.В.Ф. (Гражданского Воздушного Флота). С 1938 года по 1939 год работали в авиашколе. Я врачом эскадрильи, муж инструктором. Осенью 1939 года нас направляют работать на воздушную магистраль г. Свердловска.
Работали увлеченно, с большим желанием. Но, однажды 21 июня 1941 года (орфография, даты, фамилия приводятся в точном соответствии с оригиналом письма автора) услышали грозные, зловещие слова – объявлена «Война!». Фашисты напали на нашу Родину!
Муж ушел добровольцем на фронт в 13 Особую авиагруппу т.3.А. Семенова. Я по-прежнему работала начальником медсанчасти аэропорта.
Беспрерывным потоком самолеты привозили беженцев: детей с родителями и сироток. Начальник аэропорта Черняк, сотрудники порта и медсанчасти занимались строительством бараков. В 1942 году в октябре месяце я получила уведомление («похоронку») о гибели мужа.
15 января 1943 года по вызову начальника порта я пришла в кабинет, познакомили меня со следователем транспортного трибунала (так в тексте автора) Зудилкиным, и предложили чтобы я проводила его на нашу квартиру.
Произвел обыск. Говорит: «Возьмите пару белья. Вы арестованы!». При этом взяли все мои документы и фотографии детских лет 3-5летнего возраста. Выходя из комнаты ко мне подбежали дети соседей, которых он отогнал. Была ночь, меня втолкнули в автомашину, и тут я поняла что это значит – шутка (пытка). Месяц находилась в камере-одиночке и ежедневно в час ночи меня вызывали на допрос. Следователь спрашивал: «Почему Вы думаете что муж жив и зачем гадаете на картах?». Я ответила: «Каждая жена думает и надеется что близкий ей человек жив».
В феврале 1943 года суд… 8 лет! Надо ли рассказывать о ходе суда?
(Автор воспоминаний, судя по всему, была осуждена по законам военного времени за «пораженческие разговоры», ведущие к паническим настроениям и ослаблению веры в победу. /Прим. редакции/)
Через месяц женский этап г. Свердловска. Началась погрузка, в 4-х местное купе нас вталкивали по 20 с лишним человек. «Питание» – одна селедка, воды не было. Я согласилась мыть полы в охране лишь бы напиться из помойного ведра. Выгрузили нас на станции Каратас, дальше пешком 35-40 км. до первого поселка. Взяли меня при аресте в рабочей одежде: телогрейка, стеганые брюки и старые валенки.
Перед тем, как колонне заключенных двигаться, мы были предупреждены: ни шагу из строя, будем стрелять без предупреждения. Я в пути дважды выходила из строя в сторону, ожидая выстрела в спину, но меня криками заставляли стать на место.
Путь был долгим и мучительным, так как затрудняла движение метель. В пути валенки развалились и я заметила, что мои слезы оставляют кровь на снегу.
Поздно ночью наша колонна пришла к поселку, где нас поместили на «ночлег» в маленькую баньку, где можно было сидеть на корточках.
Утром я немного разобралась. Поселок был (состоял) из одного домика, где размещалась охрана и начальник с семьей, барак для заключенных, куда нас и поместили. Кроме того, были еще кошары для овец. В одной из кошар мне отгородили уголок с печкой. Работа у меня была сугубо не только медицинской: меня заставляли прожаривать одежды заключенных. Но чтобы натопить эту железную печурку из бочки, я должна была собирать по степи траву «перекати-поле». Температуру я определяла голой рукой, которая была в ожогах всех степеней. Кроме этого, осмотр ежедневный на педикулез и кожные заболевания. Ходила по спальням и брала мазки в пробирки «на холеру». Во время окота овец помогала женщинам.
Согласно указаниям управления делала прививки «Пентовакцины» и по мере возможности проводила лечебную работу с заключенными.
С приходом тепла меня заставляли работать на огороде начальника охраны. И когда начальник заставил меня чистить колодец, заключенные взбунтовались защищая меня от такого не женского труда.
Однажды я увидела стоящий «Газик» с красным крестом. Я подошла к машине и стала нежно ее поглаживать; и вдруг окрик: «Не смейте трогать автомашину!». Я объяснила этому человеку, что когда-то в моем распоряжении была точно такая автомашина. Последовал вопрос: «А кем вы были на воле?». Я ответила, что была начальником медицинской части Свердловского аэропорта. Он был удивлен тем, что врач работает рабочим. А через несколько дней меня вызвали в управление ГУЛАГА и из зоны
направили в лазарет Карагандинской шахты № 4 врачом тепловозного отделения и наконец я задышала кислородом.
Как-то меня послали к больному начальнику МВД тов. Воробьеву. После осмотра я диагностировала «сыпной тиф», вольнонаемный врач-инфекционист подтвердила диагноз, после чего начальник лазарета приказала мне оборудовать палату, взяв на себя лечение этого больного, дав еще двух фельдшеров.
Больной был в очень тяжелом состоянии. На звонки из управления врач инфекционист отвечала «больной очень тяжелый!». Однажды пригласили к телефону и меня, задав вопрос: «Будет больной жить?». Я отвечала: «Будет!». Благополучно проходил кризис с постепенным падением температуры. По выздоровлению был выписан. Затем пригласили меня и фельдшеров на обед и очень нас благодарили.
Осенью меня направляют в горвоенкомат на медкомиссию, признают годной для прохождения воинской службы, после чего я еду в Москву. Затем на III-й Прибалтийский фронт, а далее на II-й Белорусский фронт.
Мы, медицинские работники, в прифронтовых госпиталях делали все, что в наших силах для излечения дорогих воинов и чтобы они снова встали в строй для защиты нашей дорогой Родины.
Однажды, это было в 1944 году в Польше при передислокации госпиталя мы стояли на отдыхе и нам как раз принесли почту.
Я много получала этих маленьких трехугольничков, где было написано много теплых слов. И вдруг … на одном письме мне показался знакомый почерк. И, о Радость! Строки из небытия они известили о том, что мой муж жив, был в плену, бежал на самолете, вывез несколько человек из плена, а сейчас находится в Заполярье в лагерях.
Кончилась война, ликовала наша страна, ликовал весь мир. Фашизм был низвергнут, а мы медики еще долго долечивали раненых.
В один из дней мне вручают пакет и направляют в трибунал. В трибунале познакомились с моими документами и предложили рассказать обо всем, что было со мной и о том, как безжалостно, несправедливо поступили. Здесь же был собран трибунал и меня освободили от всех моих «грехов».
С меня была снята судимость и я была полностью восстановлена во всех гражданских правах.
За время моей службы в Армии, я была награждена орденом «Красной Звезды», медалями.
Демобилизовалась в 1946 году.
И снова служба в авиации: начальник медсанчасти Адлеровского авиапорта, начальник Сочинского авиапорта, диет-врач санатория Аэрофлота в г. Сочи.
И, наконец, в 1948 году встреча с мужем. Но счастье было недолгим. Через несколько месяцев его снова арестовывают и продержав в Ростовской-на-Дону тюрьме более года, пожизненно ссылают в Красноярский край. Я же – бросаю Сочи, переезжаю в Ростов к маме, работаю в райздравотделе (лечебным инспектором) и берусь сопровождать эшалон вербованных рыбаков на Дальний Восток. Во Владивостоке меня обязывают стать судовым медиком из-за нехватки медицинских кадров. Сдаю людей на Сахалине, Курилах, Камчатке. Едучи уже домой, делаю остановку в Красноярске, моя остановка была оговорена при составлении трудового договора.
Сажусь на пароход и по Енисею по течению 180 км. Умоляю капитана высадить меня у малюсенького поселка в глухой тайге. Там я снова нахожу своего мужа, больного (язва – желудка) – вижу, что он на грани. Медицинской помощи неоткуда получить.
Это емкое слово «Сибирская глухая тайга».
Даю слово мужу, что я вернусь сюда и спасу его.
И зимой я возвращаюсь снова в Сибирь. Надо мной многие смеялись, говоря: «Дорогая, куда ты едешь?», а вот настоящие люди называли меня «Советской декабристкой», вселяли в меня силу и уверенность. В скором времени я добиваюсь перевода моего мужа туда, где я смогла бы работать по специальности. Этим местом, где я была главным врачем больницы, а муж мой работал в леспромхозе.
В 1952 году мужу сделали операцию (резекция желудка) и снова, в какой раз, я борюсь за его жизнь и снова победа. Но в 1953 году заболеваю я и мне категорически заявляют, необходимо сменить место жительства из-за климата. Как обычно каждый год, едучи в отпуск, я вручаю жалобу-прошение в разные инстанции, которые могут разобраться в судьбе мужа.
И на этот раз в одной из приемных мне говорят: «Вот и приехала «сибирячка», но на этот раз ей повезло». И на самом деле не успела и приехать в Ростов, как получаю телеграмму о том, что он (муж) освобожден из ссылки и едет домой, и назначает встречу в Москве. А затем, переезд из Ростова в Шахты в 1956 году, где мы живем и трудимся отдавая людям тепло наших сердец.
В дополнение к написанному хочу добавить, что фамилии лиц меня принимавших в Москве я не помню, а приемные посетила следующие: приемную К. Е. Ворошилова, генеральную прокуратуру СССР, приемную Берии (но там приняли только жалобу Н. И.), Верховный Суд (коллегия Суда).
Теперь о свидетелях: на суде тов. Шиленкова (г. Свердловск, зав. стол(овой). выступала как свидетель, но в отношении меня и моей деятельности, как начальника сан. части положительно (моя просьба была связана с организацией питания детям, работающим в цехах) (детям по 12-14 лет). Это искажение – дискредитация карточной системы.
Свидетель – фамилии не помню, не был «доволен», что Фролова вмешивается не в свои дела: например нет очек (очки) у стоящих на станках, у рабочих нет рукавиц, говорила, что так мы никогда не победим и т.д.
Суд нашел положительное в отношении моей деятельности.
Третий свидетель сказал: Фролова в слезах пришла в парткабинет сказав: «Проклятие народу, что затеяли войну, они отняли у меня мужа, что всё плохо организовано».
Так как свои письменные показания совсем не совпали с его выступлением судья возмутился, сказав, что за лже показания грозит 2 года.
Все было в мою пользу, но судьба неумолима – 8 лет!
В Свердловске я помню фамилию Шиленкова П., Якимов – порт. работник, Самоходкин – КГБ, Черняк – начальник аэропорта.
В Казане проживает Селиванчик Надежда Ивановна, мой друг, общаемся ежегодно. Лица положительно относившееся по мне: весь состав жен-совета и множество из летного состава. В настоящее время проживают: Множенская Вера (соседка по квартире в г. Свердловске), Широкова Анна Григорьевна – живет в Свердловске.
Самоходкин и Якимов сфабрикованный материал подали в трибунал гор. Свердловска.
Вел дело следователь трибунала гор. Свердловска старший лейтенант Зубилкин.
Валентина Владимировна Фролова
долгое время работала в ГБСМП
им. В. И. Ленина врачом станции
скорой медицинской помощи.