(Отрывки из повести "Национальность - Одессит")
http://proza.ru/2014/04/21/1056
На порог дома выходила бабушка Ксения, старуха восьмидесяти пяти лет, и опираясь на сучковатую палку, пыталась громко кричать слабым голосом:
- Сэмэ-эн! До до-му-у!
Пока мамка была на работе, баба Ксения смотрела за шестилетним внуком, хотя это было пустое...
Тем временем белобрысый и загорелый Сёмка прятался в зелёных кустах помидор, лёжа ничком между грядок. Он – разведчик на секретном задании: добыча красных пленных и доставка их на съедение к товарищам через дорогу. Стараясь не шуметь, Сёмка по-пластунски продвигался вперёд, вдыхая пряный аромат свежих помидор, налитых жизнью солнца. Сорвав три больших красавца, он заметил патруль - мощного петуха Пирата, который, почуяв что-то недоброе, степенно шагал по краю грядок, изредка замирая с поднятой ногой и высматривая стеклянным оком угрозу своему куриному гарему.
Сёмка застыл, затаив дыхание – жизнь была на волоске: Пират имел толстый клюв и бешеный темперамент, и пробить голову мог легко. Когда петух удалился на солидное расстояние, Сёмка вскочил и помчался изо всех сил к воротам, чтобы успеть уйти от рванувшего за ним петуха, - тот уже почти летел, шумно взмахивая крыльями. Мальчишка хлопнул калиткой в самый последний момент - петух с криком налетел на неё и упал, упустив близкую победу. Поднявшись, он встрепенулся, лихо встряхнул кровавого цвета гребешком, и степенно, с видом победителя, отправился топтать белых курочек у порога дома, где курил трубку усатый дед Вакула - хозяин курятника.
Дед Вакула был в молодости бандеровцем - так шептались о старике тётки по соседству. Был он одиноким и обожал Пирата, как сына родного, а злющим врагом для него был рыжий кот по имени Канарис, который гонял петуха по двору в ответ на удары клювом по кошачьей башке, украшенной шрамами. Иногда, в жёстком бою, коту удавалось схватить Пирата за хвост, после чего он долго мотал головой, сбрасывая пух и перья с языка. Прозвали его так тётки, но не в честь известного немецкого адмирала, как потом узнал Семён, а просто дед Вакула часто орал на кота - “Канай отселя, гнида рыжая!”,- и хватал лопату, мечтая прибить его.
Кто-то на общественной кухне подметил это, гоняя кота от рыбы, которую тот лихо таскал со столов, и родилось имя “Канарис”. Кот был ничейным, приблудным, но жил в доме давным давно и снискал почти всеобщее терпение, искоренив мышей и крыс. Только усатый дед Вакула имел на него зуб - из-за любимца Пирата.
Но был у кота настоящий друг – дворняга Тарзан, - лохматый, коричневый, с белыми пятнами на лбу. Тарзан умел лазить на шелковицу, где срывал ягоды и жадно заглатывал, щёлкая зубами. Дружили они крепко, даже делились едой друг с другом. А когда Тарзан однажды сорвался с дерева и долго лежал больной во дворе, Канарис приходил и ложился ему на бок, свернувшись клубком на больном месте. Тарзан часто защищал Канариса от Пирата, оскалившись на петуха, чтобы отогнать подальше...
Дед Вакула пытался поймать Канариса любым способом: то ставил капкан на него - туда попадали куры; то рыл яму и закрывал её листьями - попал туда сам с перепоя; то бросал в кота вилы - тот ускользал каждый раз. Злость копилась у Вакулы долго - с тех пор, когда кот в драке поранил ногу Пирату, и петух долго не мог бегать,- стоял на одной ноге, окидывая беспомощным оком свои владения. Спустя три дня после этого петух стал тихим и грустным и на следующее утро его нашли за оградой курятника дохлым. Дед Вакула безутешно ходил по двору, мрачно насупив густые брови, и похоронил Пирата в углу курятника, привязав к ограде пучок перьев с петушиного хвоста.
Сёмке петуха не было жалко – он не давал покоя никому во дворе, а Канариса было жалко, когда тот сидел у окна кухни на улице и выжидал ухода тёток, чтобы запрыгнуть на подоконник и стащить со столов что-нибудь вкусненькое. Сёмка после обеда выбрасывал из окна кусочек мяса или косточку, а кот ловко ловил на лету подарок и быстро разжёвывал и глотал, ожидая следующую подачку.
Дед Вакула однажды воспользовался этим и неожиданно для Канариса набросил не него сверху кусок старой рыбацкой сети, выскочив из-за угла. Кот забился и задёргался в сети, ещё больше запутался, зашипел и взвыл дурным голосом, а Вакула радостно заорал:
- А-а, попалась, гнида рыжая!..- он торжествующе поднял вверх извивающегося беднягу и зацепил сеть за ветку шелковицы. Потом сел на ступеньки крыльца и закурил трубку, пуская энергично дым сквозь гуцульские усы. Он смотрел на муки кота с торжеством, предвкушая сладкую месть за своего Пирата.
Тётки вышли из кухни на крыльцо и запричитали:
- Отпусти кота, ирод проклятый, не трожь божью тварь, бандеровец чёртов!
Но Вакула, зыркнув на них колючим взглядом тёмных глаз, выбил табак из трубки о порог, и на плохо гнущихся ногах подошёл к дереву, снял притихшего кота, зрачки которого расширились и смотрели обречённо, и понёс молча в сторону каменного забора, в угол двора. Сёмка и Робик побежали за ним, от страха держась подальше. Прибежали на крики Лариска с Алькой.
Дед Вакула прихватил по дороге лопату и, обернувшись к ребятам, крикнул:
- Геть видселя!.. Жидята!..
Ларка с Алькой и Сёмка с Робиком отбежали к дереву и спрятались за ним. Вакула подошёл к забору, деловито положил на землю лопату, а затем с размаху ударил кота о каменную стену.
Канарис взвыл и завизжал так громко, что мурашки побежали по спине Сёмки. Но с каждым взмахом Вакулы кот орал всё тише и тише, а потом и вовсе замолчал, и только гулкие звуки ударов тела о забор разносились по двору. Семёна стошнило...
Вакула обернулся, и все увидели его лицо – тёмное, застывшее в злобной гримасе.
- А ну геть видселя, сучьи диты!..- снова гаркнул Вакула, и Ларка с Аликом метнулись прочь со двора, а Сёмка и Роберт прилипли к стволу шелковицы.
Вакула взял лопату и, вырыл в углу под забором ямку. Подошёл к лежащему неподвижно Канарису и несколько раз ударил лопатой по его рыжей башке. Потом носком сапога скинул кота в яму, засыпал землёй и утоптал каблуками, чтобы не было холма.
Всё это время Тарзан надрывался от лая, взвиваясь на цепи, к которой привязал его Вакула. Почти всю ночь Тарзан подвывал во дворе под проклятия обитателей дома.
А утром, убегая к друзьям после завтрака, Сёмка увидел оборванную цепь возле будки. Собаки нигде не было, а место, где Вакула схоронил Канариса, было разворочено, вокруг виднелись комья земли и следы от собачьих лап. Труп кота исчез...
***
… Сёмку разбудил шум во дворе. Он выглянул в окно и замер: возле крыльца сгрудились соседи, а против них стоял Канарис вместе с Тарзаном! Тут же был и дед Вакула, который в растерянности сосал погасшую трубку, а кот неподвижно стоял прямо перед ним, опустив свою облезлую рыжую голову вниз, и тупо смотрел на носки сапог бандеровца.
Трудно было узнать прежднего толстого кота в этом существе, состоящем из рёбер и костей, обтянутых свалявшейся грязной шерстью. Тарзан тихо рычал и скалил зубы, бросая быстрые взгляды на Вакулу. Неизвестно, чем бы закончилось это противостояние, если бы не вопли тёток:
- Смотрите, люди добрые, Канарис воскрес, Канарис воскрес, господи, прости! Руки прочь от Канариса!..
- Лучше бы он вознёсся, - ворчал в усы Вакула, нехотя уступая дорогу коту.
Канарис, нетвёрдо ступая и прихрамывая на все четыре лапы, взобрался на крыльцо и прошёл на кухню.
Тётки постелили ему чистый коврик, на который он осторожно прилёг и будто задремал. Тут же перед его носом появилось блюдце с молоком, кусочки рыбы, колбасы и ароматная куриная ножка, вынутая спешно из кастрюли с супом. Кот приоткрыл глаза, принюхался и снова зажмурился. Видно переход от кустов, где он отлёживался почти две недели, дался ему с немалым трудом, и требовалось время, чтобы отдохнуть перед едой.
Тарзан тоже сильно исхудал и получил свою порцию пищи. Именно он спас кота, оборвав тогда цепь и выкопав из ямы. Он перетащил его в кусты - в глубину большого двора – и там Канарис отлёживался всё это время.
С момента воскресения кот стал персоной всеобщих забот. Чувство вины у обитателей дома могло бы сделать его жизнь вершиной кошачьего счастья, если бы не одно обстоятельство – подорванное здоровье.
Дед Вакула, разумеется, не разделял всеобщих чувств, но стал осторожно обходить кота стороной, ворча себе под нос: “Когда ж ты вознесёшься, комуняка рыжая... Тьфу!”
По мере того, как кот поправлялся, он стал выходить во двор, но долго не мог там находится – его раздражал молодой петушок деда Вакулы, который уже стал проявлять бойцовский характер. Кот забирался на чердак, от всех подальше, а потом стал вылезать и на крышу – погреть на солнышке разбитые косточки.
Однажды в сентябре, когда в Одессу пришли туманы, подул холодный ветерок с моря и послышались длинные, тревожные гудки кораблей на рейде в порту, кот вылез на крышу дома и больше не спускался...
(из повести "Национальность - Одессит")
http://proza.ru/2014/04/21/1056